Октябрьские зарисовки (джен)

Федька сидел за столом и смотрел на паутину, которую паук сплел аккурат на форточке. Форточка была маленькая, квадратная, и паутина вписывалась в нее идеально. Нити чуть колыхались от ветра. В паутине уже запуталось несколько мелких мошек, но паук не показывался.

Федька думал, что паук умный — вон как все здорово сделал, и полезный — он ведь их от мух защищает. Паук представлялся Федьке эдаким стражем, ответственным и самоотверженным.

В комнату заглянул дедушка Павел Сергеевич:

— Федька, чего делаешь? Ворон считаешь?

— Нет, — важно ответил Федька. — Мух.

— Федька Мухин считает мух, — засмеялся Павел Сергеевич. Он был известный шутник и насмешник.

— Паук поймал уже трех мух, — сообщил Федька, фамилия у которого и правда была Мухин, только чего же в том смешного?

— Паук? — Павел Сергеевич присмотрелся. — Фу, вечно в этих деревенских домах антисанитария всякая. — Эй, мама, вы тут паутину развели, — крикнул он куда-то в пространство.

Тут же в комнате появилась бабушка Зоя. Собственно, Федьке она приходилась прабабушкой, а его маме — бабушкой. Но Федька и мамину маму, и мамину бабушку — всех называл бабушками.

— Чего тут? — поинтересовалась бабушка Зоя. — А, тенета паучьи? Так пауки к деньгам!

И она вновь исчезла.

— К деньгам, как же, — посетовал Павел Сергеевич. — То-то дочка с зятьком никак ипотеку не выплатят. Пойду дихлофос найду, нечего тут всяким…

Павел Сергеевич ушел, а Федька снова вытаращился на паутину. Какая она красивая, словно снежинка. Или салфетка: бабушка Зоя крючком такие делает. Может, у паука тоже крючок есть, которым он плетет паутину?

В комнату зашла мама Марина:

— Федька, чего делаешь? Бездельничаешь? Шел бы, бабушке Ане на кухне помог, или бабушке Зое в огороде.

— Я за пауком наблюдаю. У него паутина красивая. И он нас от мошек спасает.

— Ух ты, — Марина посмотрела на форточку. — Паутину сплел паук, избавлял он нас от мух. — Сходу сочинила она и полезла за смартфоном — записать.

По образованию Марина была программистом, но в декрете увлеклась фикрайтерством. В голове ее постоянно роились идеи. Глядя на паутину, Марина прикидывала, что лучше написать: детский стишок или сказку, а может любовный роман о бедной мошке, попавшей в лапы коварного паука. Там будут хитросплетения интриг, переплетение жанров, вязь красивых фраз; красной нитью пройдёт тема любви и верности.

В комнату зашел папа Артем:

— Марин, о чем задумалась?

— Да вот, на паутину смотрю. Какая она складная, как ловко ее паук сплел.

— Паутина — это ловчая сеть паука, — просветил Артем и сам задумался.

Артем не только по образованию был программист, он им и работал. В голову сразу полезли сети. Интернет — всемирная паутина, которая опутала весь мир. Кто тот паук, что сплел ее? Наверное, все они, пауки, каждый вплетает свое. А теперь вот еще и нейросеть. Всех людей опутала, всех поймала. Куда теперь без нее? Говорят, всех скоро заменит. И будут люди, как бедные мошки, трепыхаться в ее прочных сетях.

Артем тоже был немного фикрайтером. Это его Марина втянула. Вначале как читателя, потом и соавтором сделала, поэтому Артем часто думал о высоком и уносился разумом в мир фантазий.

— Чего там Пашка разоряется? — в комнату зашла бабушка Аня с тряпкой наперевес.

Бабушка Аня решительно шагнула к форточке, махнула тряпкой и смела всю паутину.

Она уже покинула комнату, а семейка Мухиных — мама, папа и сын — потрясенно молчали.

— Наверное, пауку человек кажется жестоким и могущественным божеством, — дрожащим голосом сказала Марина. — Может, он размышляет сейчас, что это было — удар судьбы, злой рок, воля богов или возмездие?

— «Вот я играю,

Пою, пока

Меня слепая

Сметет рука», — процитировал английского поэта начитанный Артем, не уточняя, что речь в нем, вообще-то, шла о мухе.

Федьке было паука жалко. И все это ужасно несправедливо: паук их спасал, сплел такую чудесную паутину, а они ее разрушили.

А паук ничего себе такого не думал. Сам он не пострадал, укрытый в щели. Паутина разрушена. Не в первый раз уже — то порыв ветра ее рвет, то птица, а то особо крупный шмель.

Все поправимо. Руки в ноги и вперед, плести новую паутину. Недаром же у паука их — рук-ног — целых восемь.

Так что полюбуется еще Федька Мухин на чудо-паутину.

Примечание:

Стих посвящен моему коту.

Из детского, недописанного.

_______________________________

Потомок девственной природы,

И диким зарослям он брат,

До коронованной особы

Вознесся он — и сам не рад.

Зачем ему венец из злата,

Он создан ведь не для корон.

Как кровь у дикого собрата,

И сердце в нем горит огнем.

В нем убивают все стремленья,

Душа в неволе заперта,

И лишь неясные сомненья

Ее тревожат иногда.

А ночью вдруг ему приснится:

Он дикий зверь, охота ждёт.

И в темень ночи он стремится,

И даль его к себе зовет.

Он словно звездный странник ночи —

Хоть телом здесь, душой — он там,

И как она, душа, не хочет

Днем возвращаться снова к нам.

Но в ярком лучике зари

Забудет он мечты свои...

Жил да был в лесу жук-олень. И был этот жук всем жукам жук: большой, красивый, да еще и с рогами. Очень жук собой гордился и перед другими жуками задавался.

— Подумаешь, блестишь, — презрительно говорил он сверкающей бронзовке. — Не все то золото, что блестит, а ты уж и подавно.

— Подумаешь, рог, — еще презрительнее говорил он жуку-носорогу. — Всего-то один маленький рог. А у меня вот два, да каких!

— Мелюзга, — смеялся он над прочими букашками и жуками.

Букашки не спорили. Жук и правда был огромен, крупнее не только бронзовки, но и всех других жуков-оленей в округе.

И все эти прочие жуки давно обходили собрата стороной.

На традиционных жуко-оленьих турнирах за лапку и сердце прекрасной жуко-дамы, никто не решался бросить ему вызов.

— Куда уж нам, — стыдливо отворачивались жуки. — Он вон какой. Рога, как у лося. Ему не с жуками, а с лесными оленями биться надо.

— Ха-ха, — смеялся жук. — Я б и оленя на турнир вызвал, только зачем же мне его оленуха!

Жук лукавил. Не такой он был дурак, чтобы связываться с лесным оленем. Прочен панцирь, остры рога — да куда же им против оленьего копыта.

Вот так ходил жук, похвалялся, да вдруг пропал. День жука нет, другой, на третий тоже не появился. И поползли по лесу слухи.

Одни говорили, что таки бросил он вызов лесному оленю. Слетел с дерева прямо на мохнатую оленью спину. Бросился олень в ужасе через леса, через поля, да так и по сей день бежит, не в силах избавиться от рогатого наездника.

Другие, настроенные менее романтично и даже цинично, утверждали, что да, был вызов. Да только окончился поединок громким хрустом жучьего панциря под оленьим копытом. Потому что нечего задаваться и над другими насмехаться.

Сухие рационалисты твердили, что просто срок жучиной жизни вышел. И покоится огромный панцирь жука с гигантскими рогами где-то под палой листвой.

Правду знала только ворона, но помалкивала. Она давно на этого жука-оленя глаз положила. Жук считал, что ему, такому большому, никто не страшен, и никакая птица с ним не справится.

А ворона изловчилась, да жука и съела. Брюшко, самую вкусную часть, выклевала, а рогатую голову подарила лесной крысе. Крыса ее у себя в норке на стену повесила. Ну а что, все как у людей, оленьи рога над камином. Хотя камина у крысы не было, но какая разница. Рога — это по-любому красиво.

А в лесу до сих пор передают из уст в уста легенды о жуке-олене, самом большом жуке леса, с самыми большими рогами.