Свет вдалеке (гет)

В сиянии и благоденствии Амана⁽¹⁾ нет ничего лучше, чем вспоминать. Всё, что было в моей памяти тёмным, стало будто светлей; боль утихла; страдания ушли. И те места, где я увидела свет, и те места, где я познала тьму — теперь я вижу их так, как до́лжно. Всё прошло, всё ушло...

— Сестра, ты вновь одна?

— Сестра, ты сидишь в тишине, а там, на поляне, песни и танцы!

— Пойдём, пойдём с нами!

— Не грусти, сестра. Здесь не место для грусти!

— Приходи... хочешь, позже. Не оставайся одна, сестра...

— Не печалься...

— О нет, милые, я не печалюсь. Я вспоминаю... я жду. Я умею ждать. Придёт время, и я присоединюсь к вашим песням, и я тоже буду танцевать. Идите, идите... веселитесь и не беспокойтесь обо мне. Я не печалюсь. Я... я живу.

Тихие шаги раздались за спиной; лёгкая и светлая, опустилась на мраморную скамью рядом со мною валиэ Ниэнна. Ей не нужно слов; редко бывает она здесь, в блистательных селениях эльфов, ведь её удел — сострадание и печаль, тень и тишь. Но иногда она всё же приходит; приходит и слушает эхо весёлых и торжественных песен, и глядит на силуэты танцующих; а затем она возвращается в свои покои, что рядом с владениями её брата Намо — владыки чертогов Мандоса, где обитают души погибших эльфов. Могла и я оказаться там... но этого не случилось. И всё же немало слёз пролила я на плече светлой Ниэнны, и она утешала меня. Ныне не нужно мне утешенья; покой и свет Благословенных земель, заботы милосердной Ниэнны — всё это излечило моё сердце.

Но всё же Ниэнна опустилась на скамью рядом со мною, и бледно-зелёные ветви ивы укрыли нас своим шатром. Блестит серебряная вышивка на её прозрачном покрывале, качаются жемчужинки в волосах; и той же, что и прежде, мягкостью и кротостью веет от её тонкой фигуры, от чуть склонённого лица — прекрасного, как сон. Ниэнна повернула голову и улыбнулась — думаете, она никогда не улыбается? Нет — в её улыбке и нежность, и печаль, и доброта.

Да, прекрасная Ниэнна, я исцелилась. И тьма уступила в моей памяти свету. Ты хотела бы узнать, что я помню, Ниэнна? Теперь я могу вспоминать...

Ведь всё прошло, всё ушло, и боль притупилась и забылась. Всё ушло... любовь осталась.

* * *

Я помню тёмное небо в серебряных звёздах. Трава под ногами тоже казалась серебряной, и серебрились чашечки цветов. А я бежала и бежала вперёд, и тянула к звёздам руки — и мне казалось, что я вот-вот оттолкнусь от земли и полечу, как летают птицы. Я слышала песнь земли, я слышала песнь неба. И тьма была совсем не страшной — тьма нисходила на землю лишь для того, чтоб подарить ночной отдых и покой.

Мои naneth и adar⁽²⁾ помнили мир таким, каким он был до того, как взошли Луна и Солнце; они помнили, как в тёмном небе сияли только серебряные звёзды. Моя naneth помнила дивный свет Амана; я росла под её песни и рассказы о Благословенных краях. Все мы росли, прислушиваясь к далёкому и чистому эху чудесных земель; но моя naneth была одной из немногих, кто жил там, средь необычайной красы и необычайного счастья.

— Почему же ты ушла оттуда, naneth?

— Так было нужно, милая.

— Чтобы ты встретила adar?

— Да, чтобы я встретила твоего adar.

Но adar смеялся — и смех его был не очень весел.

— Не верь ей, маленькая. Она льстит без зазрения совести.

Он подхватывал меня своими большими, сильными руками и подбрасывал — я смеялась и пищала от восторга:

— Выше, выше!

А naneth говорила:

— Тише, тише, хватит, — и в её светлом лице было беспокойство, — хватит, слишком высоко!

Усмехаясь, adar отвечал:

— Ты ль это говоришь? Говорят, при рождении тебя нарекли Нэрвен... а это — твоя собственная дочь!⁽³⁾

Но он больше не подбрасывал меня, и я обнимала его за шею, клала голову ему на плечо.

— Ты назвал меня Галадриэль, — улыбалась naneth, — мне так нравится больше.

Они смотрели друг на друга, и я, ещё совсем маленькая, знала: вот это — любовь. Дивный, дивный свет.

Дивный свет сиял и манил, как манит свет звёзд вдалеке; и в то же время согревал, как греет пламя в очаге. Помню, как я бежала по серебристой траве, и моё белоснежное детское платьице развевалось. Я бежала вперёд, и мне казалось — вот оттолкнусь от земли, полечу и коснусь сияющей звёздочки...

Моя naneth рассказывала мне о звёздах, о Солнце и Луне, о темноте и свете; о том, как устроен мир, как растёт трава и деревья, как распускаются цветы, а лето сменяется осенью, осень — зимой, а зима — весной.

Мы, эльфы, любим вёсны больше всего. И я тоже любила. Но я, признаюсь, любила и осень, и даже зиму, которая так печалила мою дорогую naneth. Когда приходилось выходить из дому, она куталась в тёплый плащ, прятала в меховую муфту зябнущие руки; но чаще она грелась у очага, в тепло натопленных комнатах. А я порой убегала... помнится, однажды я увидела на рассвете траву, покрытую инеем, и, торопливо одевшись, пробралась в сад. На полутёмном небе гасли звёзды, вспыхивал рассвет — зеленовато-голубая полоса у горизонта медленно наливалась золотисто-розовым сиянием. И я бежала по хрустящей от заморозка траве; а вдалеке вставало солнце, и заиндевевшая полянка искрилась и блестела, будто за ночь её усыпали самоцветами.

Моя бедная naneth заметила, что я исчезла из спальни, и тоже выбежала в сад.

— Смотри, смотри, как красиво! — кричала я.

Она укутала меня в свой плащ потеплее... и посмотрела. Что-то изменилось в её лице, показавшемся мне слишком строгим в первый миг, и она тихо кивнула.

— Да, моя маленькая, ты права. Это очень красиво...

Мы услышали, как подошёл к нам adar — он тогда думал, что naneth будет ругать меня, и пришёл заступаться; но, ощутив, что тучи рассеялись над моей головой, а может, и над головою naneth — светло улыбнулся. Я помню его: как он стоял в сером плаще на фоне освещённой золотистым светом стены в притихшем саду, и взгляд его полнился добротой и любовью...

И всё же моей бедной naneth тяжело было жить в мире, что каждый год будто умирал и заново рождался. Велика и глубока была её тоска по вечно юному Аману, по родному Валинору, о, как велика! Мне хотелось облегчить эту ношу, что с каждым годом становилась тяжелей; и я училась всему, чему она могла научить меня, и ласкалась к ней, и пела, и танцевала — пока не выросла достаточно, чтобы понимать: никому не под силу помочь в этой беде. Мне говорили, что я была хорошей дочерью; не знаю, так ли это. Правда, я любила моего милого adar и милую naneth, но я не совершила ничего необыкновенного для них, совсем ничего.

Ниэнна, не ты ли в своей бесконечной доброте внушила Йаванне⁽⁴⁾ мысль вернуть в Средиземье чудный берилл Элессар, вокруг которого всё цветёт и оживает? И именно Галадриэль избрать хранительницей прекрасного камня? Нет? Йаванна любила мою naneth, я знаю. Но ведь ты поддержала её желание, верно? Верно... Ты молчишь, валиэ Ниэнна, но и эльфы умеют угадывать.

Когда Олорин — мы звали его Митрандир, Серый странник, — явился в Средиземье, его приход был большим счастьем для нас. Он был нашим соратником и другом; думаю, главное, что он был другом — и именно поэтому стал лучшим и верным соратником. Он привёз нам вести из Благословенных земель; и с ними — чудесный берилл, дар Йаванны, верный знак того, что здесь, в Амане, о нас ещё помнят. Да, Ниэнна, порою нам казалось, что Валар забыли о нас, ведь они имели право забыть и отвратить лик свой от нашего рода; напрасно мы думали так, я знаю; и дар Йаванны, и явление Олорина — всё это вселяло в нас надежду. После... некоторое время... хранительницей камня считалась я; покидая Средиземье, я передала его своей дочери.

Помню, как мы жили на берегах озера Нэнуиал, а затем — в королевстве Эрегион, иначе называемом Остранна или Падубь; помню я величавые дубравы на окраинах города; помню дубовые аллеи на площади — высокие красивые деревья, шелест их вырезной листвы, пронизанной солнечным светом; и стук желудей, когда они падали на мостовые улиц Ост-ин-Эдиль, эльфийской твердыни. Увы, увы! Высокими и прочными могут быть крепостные стены; храбрыми воины-защитники; крепки могут быть их щиты, и грозны — мечи; да только не убережёт это крепость от падения, если перед хитрым и изворотливым врагом сами хозяева радушно распахнут ворота. Так говорил мой adar нашему родичу Келебримбору, королю Эрегиона. Правда, adar говорил это о гномах, достиженья которых высоко ценил Келебримбор, а беда пришла с другой стороны. Как всегда, права оказалась naneth, которая гораздо больше не доверяла первому советнику нашего короля, чем жителям подгорного королевства Мория. Он звался Аннатаром и казался воплощением обаяния и учтивости. И всё же было в нём что-то... что-то, из-за чего мне не хотелось на него смотреть и говорить с ним⁽⁵⁾.

Но всё же мы были счастливы тогда; да только счастье в Средиземье коротко, и то, о чём я прежде лишь слышала рассказы, однажды обрушилось на нас. На моих родителей — снова, а на меня — в первый раз. Тогда я была уже девушкой; и многое уже узнала. Знала я и то, в какой печали и в каком несчастье покинула моя naneth Благословенные земли, и почему она не могла вернуться туда. И это знание притягивало меня к земле. Но мне ещё снилось тёмное небо в серебряных звёздах; мне снилось, будто я бегу по серебристой от лунного сияния траве и тяну к звёздам руки, и слышу песнь неба и песнь земли. А самая яркая звезда сияет всё ярче и ярче, ближе и ближе... Звёздный свет в тёмном небе — свет надежды в тёмные времена...

Просыпаясь, вспоминала я печальную историю той звезды. Там сиял необычайным светом Сильмариль⁽⁶⁾; а хранителем его был Эарендиль, сын человека и девы из рода эльфов; Гиль-Эстель, звезда надежды — так звали мы это сияние. Много, много надежды в те годы требовалось нам!

Аннатар, под личиной которого скрывался бывший прислужник Моргота Саурон, развязал войну; тяжкой смертью погиб Келебримбор; моя naneth и я — мы обе оказались разлучены с моим adar и могли лишь отчаянно надеяться, что сможем ещё встретиться с ним вновь. В то тревожное время мы с naneth бежали из Остранны, и в новой эльфийской крепости, в милом Имладрисе, увидела я впервые сына Эарендиля — Эльронда Полуэльфа, которого уже тогда называли Мудрым. Он принял нас с истинным радушием и добротой; но было в той доброте нечто суровое. Много они совещались с naneth, а со мною он беседовал лишь в начале нашего знакомства, а затем — затем не слышала я от него ничего, кроме кратких учтивых фраз. Взор его мудрых очей казался мне холодным и строгим. Что же, кто я такая, чтобы он говорил со мною и думал обо мне? Да ещё в столь трудный час?

Впрочем... в те дни, когда Эльронд уже почти не замечал меня, однажды вечером я искала дорогу в Каминный зал и, свернув куда-то не в ту сторону, вышла на один из балконов, украшавших дом-дворец. Оттуда открывался прекрасный вид на водопад и Мглистые горы, но совсем иной вид заставил меня замереть, остановиться... На балконе стоял резной диванчик, а на диванчике дремал Эльронд. Видимо, он присел туда "только на одну минуточку", да так и уснул. И мне вдруг вспомнилась старинная шутка — известно ведь, что если кто-то заснул вот так, средь бела дня, следует его поцеловать. И будь это прежде, будь это кто-нибудь другой, я уж отдала бы дань обычаю и вдоволь посмеялась бы; когда-то, до войны, я славилась своим озорным нравом. Но теперь я замерла, взволнованная — потому что поняла, что люблю его, люблю, и шутить этим не могу и не стану.

Эльронд лежал, подложив руку под голову; он был одет в тонкий камзол, слишком лёгкий для этого открытого, всеми ветрами продуваемого балкона, и выглядел так, словно ему было холодно; а мягкое шерстяное покрывало ниспадало с диванчика пышными складками, отброшенное и забытое. Как можно осторожнее я подняла покрывало и укрыла Эльронда; он вздохнул во сне и выпрямился, согреваясь. А я стояла и глядела на него; золотисто-алый отблеск заката ложился на пол и стены, прекрасный, как мечта, как песня. И вдруг Эльронд открыл глаза, взглянул на меня и улыбнулся — так радостно, так нежданно радостно, что у меня перехватило дыхание. На миг мне показалось, что он меня сейчас поцелует. Но затем в его взоре появилось странное выражение — как если бы он просил пощады — и в следующий миг его лицо точно окаменело. Эльронд поднялся, прямой и замкнутый, словно на парадном смотре войск, церемонно поклонился мне и исчез так быстро — будто растаял в воздухе...

А я вместо Каминного зала отправилась обратно в свои покои, роскошно убранные и одинокие. Потом мне не раз думалось, что улыбка и радостная, горячая нежность, мелькнувшая во взоре Эльронда на миг, — всё это было одной моей фантазией, моей мечтой; я увидела лишь то, что желала увидеть. Так холоден, суров и строг он был позже. А моя милая naneth, читавшая во всех сердцах, сидела со мною вечером на краю постели, перебирала мои волосы и рассказывала о родителях Эльронда, о его брате-близнеце Эльросе, что избрал судьбу человеческую и давным-давно умер, как умирают все люди — навсегда; о несчастном Маглоре, сыне Феанора, что воспитал Эльронда и Эльроса — и тоже покинул их; обо всех утратах и потерях, какие пережил нынешний господин Имладриса⁽⁷⁾. Однажды она вдруг вспомнила о своём родном брате, об Аэгноре.

— Помнишь ли ты, Келебриан, как я рассказывала тебе о нём? И о его любви к девушке из рода людей?

— Помню... конечно, помню. И зачем, зачем он оставил Андрет тосковать и печалиться?

Бедная, бедная Андрет! Мне хотелось обнять её и расцеловать — мою бедную подругу по несчастью.

— Потому что шла война, и враг был страшен и безжалостен, и лилось много крови. Аэгнор вскоре погиб. И кто знает, от каких страданий, от каких несчастий уберёг Аэгнор свою возлюбленную? Андрет прожила долгую по меркам людей жизнь; она славилась своей мудростью и много добра принесла своему народу. Она была другом Финроду Фелагунду. Он любил её, как сестру... она была нашей сестрой, хоть и не стала женой Аэгнору.

— А как же Лютиэн?

Моя naneth вздохнула, склонив голову к плечу, и золотые волосы её полились сияющей волной.

— О потомках Лютиэн ты знаешь... многое знаешь. И видишь теперь, Келебриан. Их судьба — великая судьба; но в величии всегда есть примесь горечи, а иногда — одна лишь горечь и остаётся.

Она выпрямилась и посмотрела вдаль, и взор её был задумчив; и что-то вдохновенное, почти... пугающе-вдохновенное, было в тот миг в её лице.

— Грядущее видится мне смутно; многое может случиться; но чувствую я, что наш род ещё будет связан с родом Лютиэн, но когда это будет и как — мне неведомо.

Что же, если моя мудрая naneth что-то знала или догадывалась о чём-то, и желала дать мне совет — я готова была к нему прислушаться. В конце концов, у меня тоже есть гордость.

А между тем шла война; враг был страшен и безжалостен, и лилось много крови — всё как тогда, как было встарь. Люди и эльфы объединились против Саурона и его чудовищного воинства. Эльронд ушёл на войну, над головою его реяли знамена, и солнце сияло на его золочёных латах. А я смотрела ему вслед и желала его войску победы; и глаза мои были сухи. Потом, ночью, долго я плакала в тишине; из-за туманов и облаков не было видно света серебряных звёзд; и мне казалось, что никогда больше не увижу я ни моего милого adar, ни Эльронда, который никогда не был ни милым, ни моим.

Так мне тогда казалось.

Но напрасно я отчаивалась: вновь засиял над нами свет надежды. Мы встретились с adar; помню я это так ясно, будто было это вчера — как посветлел взор naneth, как поднесла она к губам тонкую руку, как замерла на мгновение — прежде чем подбежать к нему. Помню их голоса, их счастливый смех, что мешался со слезами. И я тоже плакала, и целовала его, и он целовал мои светлые волосы. А потом взял меня за подбородок, заглянул в глаза — и вздохнул печально. Многое довелось нам пережить; и всё он понял, всё, всё... мой милый!

В ту пору для моих родителей началась новая эпоха. Лотлориэн, золотое королевство, хранителями которого они стали, расцвёл для них... для нас. Мы вновь были счастливы; благодаря силе моей naneth и тайне, о которой мы старались не говорить даже между собою — кольце Нэнья, созданном несчастным Келебримбором, — Лориэн не знал ни увяданья, ни тлена, и походил на Благословенные земли — как только может походить на них островок Средиземья. Мы жили в домах, построенных в кронах гигантских деревьев; а деревья цвели золотистыми цветками; а ещё золотые эланоры и белые нимфредили распускались под их сенью. Всякая печаль развеивалась и слабела в Лориэне; и мой старинный сон из детства — тёмное небо, серебряные звёзды, их свет и мой почти-полёт, — ощущался здесь всегда, всегда и всюду. И долго, долго можно жить в счастливом сне...

Веришь ли, Ниэнна, но за счастливым сном последовало для меня и пробуждение — не менее счастливое. Однажды нас известили, что владыка Имладриса Эльронд Мудрый едет в наши края; в войне, названной потом Войной Последнего Союза эльфов и людей, светлые силы одержали победу над тьмой — тьмой в лице Аннатара; тогда мы думали, что он исчез навсегда...

И вот Эльронд, победитель Эльронд, приехал в Лориэн. И когда я увидела его, идущего к нам навстречу по дорожке под сенью цветущих мэллорнов, — тогда я всё поняла, всё-всё! Развеялась холодность, окружавшая его — и следа не осталось; он тепло улыбался, и его серые глаза лучились дивным, дивным светом. Давным-давно я была уже взрослой. Многое я видела и знала; но я не забыла ещё, что зовётся этот дивный свет любовью.

Тогда я узнала, что в Лориэн Эльронд прибыл для того, чтобы просить моей руки. Как и всегда, моя мудрая naneth была права. И в тот миг на балконе в Имладрисе мне ничего не почудилось; потом Эльронд признался мне, каким страшным усилием воли он заставил себя уйти, никак не выказав своих чувств. Ибо он полюбил меня, полюбил с первой встречи; но твёрдо решил, что эта любовь должна остаться тайной. Он понимал, что мог погибнуть, как погибли Келебримбор и Гиль-Гэлад, его король... (Будто об этом не думала и не горевала я, несмотря на его молчание и скрытность). Но Эльронд не желал, чтобы я оставалась одна в тоске и горе, если случиться что-нибудь с ним. Мой бедный, любимый мой! Слишком много горя было за его плечами, слишком много! Все, кого он любил, оставили его; и в те дни, в те чудные дни, когда я узнала о его чувствах ко мне — я была уверена, что никогда, никогда не покину моего Эльронда... ведь я согласилась стать его женой.

Мы бродили по полянкам среди цветущих эланоров и нимфредилей. Мы поднялись на великолепный мэллорн на холме Керин-Амрот, носившем имя последнего короля Лориэна, и смотрели вокруг — на золотые кроны, на нашу столицу Карас-Галадон, и моё сердце пело, и я знаю — сердце Эльронда пело тоже, пусть даже и не был он свободен от тревог.

— Ещё одна была причина, по какой не смел я тогда заговорить с тобою, Келебриан, — сказал он, — ведь я полуэльф. Мой брат избрал судьбу человеческую; я выбрал жизнь эльфа; но и мои дети, если они будут у меня, тоже окажутся эльфами лишь наполовину. И смогут избрать иной удел, не такой, как наш...

Он, бедный, страшился произнести эти слова. Мне жаль его было до боли, и знала я, что боль ещё впереди — но покинуть его не могла и не желала.

Мой милый Эльронд! Да, он был милым, и был моим, и я была — его; в торжественной тишине мы произнесли свои обеты и были счастливы. Очень счастливы! Под серебряными звёздами и золотыми кронами звучали песни, шумел весёлый пир; мои naneth и adar благословили нас, радуясь нашей радости.

Имладрис... Впервые я ехала по узкому мосту вслед за моей naneth, полная тоски и страха; во второй раз я ехала по тому же самому мосту взволнованная и гордая. Отныне Имладрис, Ривенделл, Последний Домашний Приют эльфов — был моим домом. Говорили, что я была хорошей женой Эльронду и хорошей хозяйкой Имладриса. Не знаю, так ли это... Правда, я любила их всем сердцем; но разве сделала я что-нибудь необыкновенное для них? Для моего Эльронда и тех, кто жил вместе с нами, под нашей опекой?

Как странно: о хорошем и приятном все рассказы выходят краткими. Но я всё же попробую рассказать... Помню дворец с резными балкончиками и башнями, со множеством коридоров, лестниц и поворотов — дом, право, казался бесконечным; но я быстро научилась находить в нём все дороги. А вокруг цвёл дивный сад, и от ранней весны до позднего лета над ним носилось благоухание чудесных цветов.

Наш дом всегда был полной чашей, и многие находили у нас приют, и защиту, и утешение. Мой Эльронд был великим воином, но он был и великим исцелителем, и мудрецом, знающим многие дивные и важные вещи; к нему шли за помощью и советом. Верно было бы назвать Имладрис Последним Приютом эльфов и людей, ибо и потомки Эльроса находили у нас поддержку и кров. Люди... люди отличались от нас, конечно. Например, некоторые из них совсем не умели петь.

А наш дом был полон музыкой и смехом. С каждым годом всё меньше и меньше оставалось в Имладрисе от крепости, готовой к нападению, и всё больше и больше становился он уютным, гостеприимным домом.

Это был чудесный дом, где росли наши сыновья и наша дочь. Едва ли я скажу что-нибудь новое, что не говорили прежде до меня, да только они были самыми прекрасными детьми на всём белом свете. И мы были счастливы, очень счастливы, когда под светлыми звёздами по серебристой траве к нам с Эльрондом бежали, протягивая руки, сначала близнецы, а потом — и маленькая Арвен. Когда они — все трое — росли рядом с нами. Я помню всё; помню их совсем крошечными у моей груди; помню все первые шаги и движенья, улыбки, слова и причуды... помню. Я помню свет!

Я вспоминаю Имладрис — и помню каждый поворот, и каждую лесенку, и каждый зал — словом, каждый уголок, полный воспоминаний. Вот в дождливый день Элладан и Элрохир играют в мяч на веранде; вот они стреляют из луков по мишеням в саду; вот мы гуляем по сосновой роще; дети бегают там и собирают шишки; мальчишки быстро бросили это дело и принялись играть, с весёлым гиканьем догоняя друг друга; но моя упрямая, терпеливая Арвен набрала полный платок, и я зачем-то тоже. Потом сосновые шишки мы находили во дворце в самых неожиданных местах...

Первый иней, первый снег — лёгкие искристые снежинки кружатся в морозном воздухе, и яркое солнце проглядывает сквозь пушистые облака, а Арвен кружится среди снежных блёсток и смеётся:

— Смотрите, смотрите, как красиво!

А мальчики играют в снежки. Их заливистый смех разносится над притихшим по-зимнему садом.

Мы с Эльрондом стоим, обнявшись, на ступенях Восточной веранды, пока Элладан не попадает Эльронду в плечо снежком. Случайно, заверяет он позднее с хитрым выражением на румяном личике — когда мы все сидим у большого камина, завернувшись в тёплые одежды и согреваясь горячим травяным чаем. Эльронд ведёт неспешный и красочный рассказ о давних временах и великих делах, и мы слушаем его, затаив дыхание. Мы поём песни — тихо, задушевно; а порой находит на нас озорное настроение, и мы сочиняем смешные куплеты, подсказывая друг другу всякую чепуху, подшучивая, напоминая о недавних делах... пока не начнём задыхаться от смеха... было много таких вечеров.

Ко мне в ту пору будто вернулась прежняя, смешливая и озорная юность. Когда я была ребёнком, моя naneth учила меня всему — всем наукам и искусствам; строгой, требовательной и мудрой наставницей она была; зато adar баловал меня и играл со мною. У нас с Эльрондом вышло иначе: я играла с детьми, веселилась порой — сама совсем как дитя; а Эльронд учил их. Иногда мне казалось, что он чересчур взыскателен, особенно с мальчиками — когда речь шла об обучении всем воинским уменьям; да и Арвен иной раз не поднимала головы от книг... Но я вспоминала мою naneth и понимала, что Эльронд в своей строгости прав. Лишь в двух вещах я сама была наставницею Арвен: в танцах и в рукоделиях; хотя в последнем искусстве немало уроков преподала ей и моя naneth; но в вышивании, ткачестве и шитье Арвен быстро превзошла меня благодаря своим трудам и несомненному природному дару.

Мы были счастливы. Я уже говорила об этом, Ниэнна... да.

Но так уж вышло, что в Средиземье — что говорить, это проникло даже в Аман, — счастье смешано с печалью. Эльронд глядел на наших мальчиков, и я видела в его светлых глазах тоску о потерянном брате. Элладан и Элрохир были так дружны между собою! Когда-то так же любили друг друга, так же смеялись, играли, учились и пели вместе Эльронд и Эльрос. Как же Эльрос мог уйти и оставить его? Ах, но ведь и я сама покинула его...

Мне говорили, что я была хорошей матерью; правда, я любила их всех, любила всем сердцем. Но ничего необыкновенного я не сделала и для них.

Помню, как они становились взрослыми, совсем взрослыми. И моё сердце исходило кровью от того, что мои сыновья — храбрые, прекрасные сыновья! — выросли воинами, которые в любой миг могут поднять оружие, как их отец и все наши предки поднимали в прежние времена. Об этом думал мой милый, мой бедный Эльронд, когда таил в глубине сердца свою любовь. Но разве можно таиться вечность? Разве не жить — не значит позволить победить тьме?

Помню, какой прекрасной девушкой стала моя Арвен. Меня звали красивой, и я знаю, что это так, но Арвен была красивее и лучше во сто крат. Ещё когда она была девочкой, в ней сказывалось что-то величавое, королевское, и даже я — поверишь ли, Ниэнна? — несколько робела перед нею. А потом она смеялась, танцевала, пела — и падала в мои объятия, и щекоталась, и ласкалась, как котёнок, и поверяла мне свои секреты.

Однажды она рассказала, что видела сон... мой сон.

— Я видела тёмное небо в серебряных звёздах, — рассказывала Арвен, — и трава под ногами тоже казалась серебряной. И в звёздном сиянии серебрились нимфредили... и я бежала по светлой траве, легко-легко, как бывает во сне... или в Лориэне. Я слышала песнь земли... слышала песнь неба. Меня звали звёзды на небе и звёзды на земле — серебряные нимфредили⁽⁸⁾...

Да, Арвен видела мой сон — только в моём сне цветы были обыкновенные, полевые, а не редкие нимфредили, что ныне цветут лишь в Лориэне. Арвен рассказывала о своих виденьях; вдохновенно — совсем как моя милая naneth порою — глядела вдаль, и лучистые глаза её сияли. Ей тоже снилось, что она вот-вот оттолкнётся от земли, расправит крылья и полетит, как птица. Она поднималась на цыпочки, тянулась к звёздам и... и махала им рукою... на прощание...

Об этом думал мой Эльронд, когда скрывал свою любовь; об этом он предупреждал меня, мой дорогой Эльронд! Я знала... но не могла оставить его.

И всё же оставила. Мы не предполагали такого несчастья⁽⁹⁾. А следовало... ведь счастье в Средиземье коротко, а мы были счастливы... и даже счастливы долго.

Но наше расставание — это лишь на время, на время! Всё прошло, всё ушло; боль притупилась... любовь осталась.

Всё, что было в моей памяти тёмным, стало будто светлей; боль утихла; страдания ушли. И те места, где я увидела свет, и те места, где я познала тьму — теперь я вижу их так, как до́лжно.

Милая, добрая, мудрая Ниэнна! Вот почему ты пришла ко мне сегодня, вот ради чего ты оставила тишину своего дворца... Вот почему ты сидишь теперь рядом со мною, и свет сострадания вижу я в твоих очах. Ты знала, что когда моя боль утихнет, проснётся другая — проснётся тоска по тем местам, где я родилась, где я любила и была счастлива — и где остались те, кто дорог моему сердцу. О, Ниэнна, я жду! Я умею ждать...

* * *

В великолепии и благоденствии Амана нет ничего лучше, чем вспоминать; по крайней мере, для меня — ведь все, кого я любила, остались за Морем. Когда-то, давным-давно, я жила в Средиземье; в те времена чудесный свет Амана — свет вдалеке — сиял для меня, как надежда на счастье и радость, на чудный Благословенный край, прекрасный, как мечта. И вот я здесь; но по-прежнему я поднимаю глаза к серебряным звёздам в тёмном небе, по-прежнему сияет для меня надежда — надежда на встречу. Свет вдалеке... вновь — свет вдалеке...

И вот однажды тихим вечером вместе с валиэ Ниэнной мы сидели на мраморной скамье под светло-зелёным шатром большой ивы; кроткое и прекрасное лицо Ниэнны чуть светилось в сумерках. Издали до нас доносились отзвуки музыки и песен.

Ниэнна прислушивалась к переливчатому эху веселья, и лёгкая улыбка едва касалась её губ. Я знала это выражение; я видела его на лице моего Эльронда, когда человек или эльф, ради исцеления которого он трудился, вставал на ноги. Целителя радует выздоровление больного; и Ниэнна, что никогда не смеялась, не пела весёлых песен, не танцевала — незаметно радовалась за тех, чьи печали смогла исцелить и развеять... или хотя бы притупить, ослабить хватку когтей боли и тоски. Я полюбила её; я восхищалась ею; а валиэ не нужно слов. Ниэнна обернулась ко мне — блеснули жемчужинки в её уборе — и улыбнулась иначе: будто с добродушной насмешкой.

— Разве я сделала что-нибудь необыкновенное? Ничего, совсем ничего, ведь иного я не умею, — сказала она вслух, — я не создаю великие творения — мои руки пусты; я не защищаю детей Эру, не караю тьму; иной силы, кроме любви и сочувствия, у меня нет.

— Зачем же так... — начала я и смолкла.

Вдруг нечто изменилось в хрустальном вечернем воздухе; я увидела, как взор Ниэнны посветлел; она взглянула вдаль и вновь обернулась ко мне — смотри!

Я повернула голову и проследила её взгляд; там, по тропинке среди светлых ив, по серебристой траве под звёздным сиянием шли ко мне моя naneth и мой Эльронд⁽¹⁰⁾. Приложив руку к сердцу — волнение стеснило грудь, — я поднялась с места и побежала к ним... я не оборачивалась, я видела только их — и всё же знала, что Ниэнна смотрела на нас мягким и ласковым взором, а затем неслышно отступила в тихий сумрак.

1) Аман — это Благословенные земли, континент, где жили Валар, майа и многие эльфийские народы. Там находятся два королевства: Валинор со столицей в Валимаре, где живут Валар, и Эльдамар, где живут эльфы. После всех войн и бунтов Аман был вынесен за пределы земного мира, и только эльфы на своих особых кораблях могут туда добраться. Благословенные земли, как видно уже из одного их названия, цветущие и прекрасные.

Вернуться к тексту

2) На синдарине "мать" и "отец"; синдарин — язык эльфов синдар, живших в Белерианде, в Средиземье. К народу синдар принадлежит Келеборн, отец Келебриан, от лица которой ведётся рассказ. В Благословенных землях говорят на квэнья, и Келебриан ведёт свой рассказ для Ниэнны на этом языке, но слова "отец" и "мать" произносит на синдарине.

Вернуться к тексту

3) При рождении эльфы получают два имени — от отца и от матери. Мать назвала Галадриэль "Нэрвен", что значит "дева-муж", или "мужественная", а отец назвал её "Артанис" — "Благородная дева". Потом прибавилось прозвище "Сияющая" — Алатариэль (Галадриэль — на синдарине).

Вернуться к тексту

4) Йаванна — валиэ, владычица живой природы, зверей, птиц и растений. Галадриэль была её ученицей.

Вернуться к тексту

5) А был это Саурон, главный антагонист во "Властелине Колец". Саурон — майа, могущественный дух, который избрал путь тьмы с стал соратником злодея Моргота; после низвержения Моргота скрылся, но затем вылез и принялся гадить, где только мог: и людям, и эльфам. Большой хитрец, ко всем втирался в доверие. Окончательной победой над Сауроном завершается война, описанная в романе "Властелин Колец".

Вернуться к тексту

6) Драгоценный камень, созданный великим мастером Феанором, эльфом из рода нолдор; Феанор доводился Галадриэли дядей. В сиянии Сильмалилей заключался свет великих Древ Валинора, судьбы всей Арды. Ясное дело, злодей Моргот возжелал заполучить эти Сильмарили, выкрал их, положив начало цепи различных преступлений и смертоубийств. В результате один из Сильмарилей упокоился в Море, один был брошен в жерло вулкана и скрылся в недрах земли, а третий находился в воздухе — на корабле морехода Эарендиля, который плыл по небесному океану, сторожил Врата Ночи и с земли казался яркой звездой.

Вернуться к тексту

7) Эльронд — потомок двух союзов людей и эльфов. Его отец Эарендиль был сыном эльфийки Идриль и человека Туора. А его мать Эльвинг была внучкой легендарных Лютиэн и Берена, которые впервые заключили такой брак.

Чтобы добиться руки Лютиэн, Берен по приказу её отца отправился добывать Сильмарили, сокровища, некогда выкраденные у эльфа Феанора злодеем Морготом. Вдвоём с Лютиэн они добыли один из Сильмарилей; но сыновья Феанора, поклявшиеся уничтожить всех, кто посягнёт на Сильмарили, преследовали их потомков. Келегорм и Куруфин убили их сына Диора, его жену и двух малолетних сыновей — в живых осталась одна Эльвинг, что впоследствии выйдет замуж за Эарендиля и станет матерью Эльронда с Эльросом.

Пока Эарендиль, великий путешественник, был в Море, всё искал путь в Валинор, Маглор и Маэдрос (последние оставшиеся в живых из сыновей Феанора) потребовали у Эльвинг Сильмариль и, получив отказ, напали на их дом; Эльвинг бросилась вместе с Сильмарилем в Море, но повелитель стихии Ульмо пожалел её и превратил в птицу; она прилетела на корабль к Эарендилю, приняла свой прежний облик — и они отправились в Валинор, просить у Валар помощи в борьбе с Морготом. Эльронд и Эльрос остались в Средиземье и могли быть убиты, но Маглор, давно тяготившийся своей клятвой, спас близнецов и вырастил, как собственных детей.

Между тем Валар откликнулись на просьбу Эарендиля, пришли в Средиземье с войском, разбили Моргота, выдворили его за края мира, а заодно и отвоевали у него оставшиеся Сильмарили. Клятва заставила Маглора и Маэдроса совершить самоубийственную попытку выкрасть Сильмарили, до коих они, запятнанные многими преступлениями и убийствами, уже не могли дотронуться. Они погибли, а Эльронд с Эльросом осиротели во второй раз.

Эарендиль стал стражем Врат Мира, за которыми скрывается Великая Тьма и Моргот. Эльвинг же осталась в Валиноре. Им и их потомкам Валар предоставили возможность выбрать судьбу эльфов или людей. Эльрос выбрал судьбу людей, стал родоначальником династии королей Нуменора. Его дальний потомок Арагорн женится на дочери Эльронда и Келебриан Арвен.

Вот такая история: бедного Эльронда действительно слишком часто покидали, и он хорошо знал, что это такое — осиротеть во время войны. Своим детям он такого не хотел...

Вернуться к тексту

8) Нимфредиль — цветок Лютиэн; эти цветы впервые расцвели, когда она родилась. "Звёздами земли" названы они в "Сильмариллионе". Это намёк на то, что Арвен выберет ту же судьбу, что и Лютиэн.

Вернуться к тексту

9) Однажды, когда Келебриан возвращалась в Имладрис из Лориэна, где гостила, на её кортеж напали орки. Её забрали в плен, мучили и пытали; сыновья отбили её, Эльронд вылечил раны, но оправиться от пережитого Келебриан так и не смогла. Она не могла больше жить в Средиземье и через год уплыла в Благословенные земли, где могла обрести исцеление. Ниэнна, к которой обращён весь этот рассказ, уже не раз слышала о её страданиях и утешала, так что повторяться здесь Келебриан не может и не хочет.

Вернуться к тексту

10) После победы над Сауроном, когда эльфийские кольца потеряли силу, первыми отправились в Валинор Галадриэль, Эльронд, Гэндальф (Митрандир), а с ними хоббиты Бильбо и Фродо. Бедной Келебриан ещё предстоит узнать, что Арвен выбрала судьбу смертной и отдала своё место на корабле двум храбрым полуросликам, пострадавшим из-за страшного влияния Кольца. А Келеборн и Элладан с Элрохиром прибыли в Валинор позже: нужно было завершить все дела в Лориэне и Имладрисе.

Вернуться к тексту