Жало (джен)

Всё в особняке Малфоев было ядовитым. Даже красота. Редкие белые цветы в оранжерее, выведенные его матерью, пахли одурманивающе сладко, но их пыльца вызывала галлюцинации. Старинные гобелены на стенах изображали сцены охоты, где изящные аристократы травили единорогов. Даже воздух был пропитан тихим, холодным ядом прошлых поражений.

Но самым острым жалом в этом мире для Скорпиуса был не взгляд его деда на портрете. Самым острым, самым болезненным жалом обладал его отец.

Драко Малфой не кричал. Не наказывал. Его жало было тоньше и опаснее. Оно пряталось в идеально взвешенных фразах, в лёгком, почти невидимом вздохе разочарования, в ледяной вежливости, которую он демонстрировал сыну, словно дорогому, но чужому гостю.

— Твоя позиция в квиддиче… приемлема, — говорил Драко, наблюдая, как Скорпиус тренируется на садовом поле. И в этом «приемлема» Скорпиус слышал: «Я в твоём возрасте уже был ловцом. Я привёл Слизерин к победе».

Жало впивалось глубже, и Скорпиус заставлял себя лететь быстрее, резче, почти стирая кожу о древко метлы.

— Ты проявил определённую… изобретательность на дуэли, — мог заметить отец после того, как Скорпиус блестяще отразил сложное заклинание на уроке. И в этой «изобретательности» читалось: «Настоящие волшебники нашего рода не уворачиваются. Они ломают противника».

Яд разочарования отравлял каждую, даже самую маленькую победу. Он был разлит повсюду. В библиотеке, где трактаты о Тёмных искусствах лежали на самых видных местах, словно укор. В большом зале, где пустовал стул, на котором когда-то сидел сам Лорд Волдеморт. Этот яд был наследством, которое Драко Малфой передал своему сыну вместе с фамильным серебром и чистой кровью.

Однажды вечером Скорпиус, разбирая старые вещи на чердаке, нашёл шкатулку. В ней лежала не змеиная кожа и не тёмный артефакт, а потрёпанная школьная тетрадь. Тетрадь его отца. Шестикурсника.

Он начал читать. И ожидал увидеть планы по убийству Дамблдора, схемы Запретного леса, заметки о чёрной магии. Вместо этого он нашёл стихи. Робкие, неловкие, полные тоски. Стихи о том, как тяжело быть единственным светом в тёмном доме. Стихи о страхе. О матери, чьё лицо всё чаще застывало в маске ужаса. О желании просто исчезнуть.

В одной из записей, датированной маем 1997 года, дрожащей рукой было выведено: «Отец говорит, что во мне нет внутреннего стержня. Что я — ошибка. Может, он прав. Но разве все шипы должны быть ядовитыми? Разве роза не может быть просто розой?»

Скорпиус сидел на пыльном полу чердака, и яд, который вливали в него годами, вдруг нашёл противоядие. Его отец, холодный и насмешливый аристократ, когда-то был таким же мальчиком. Мальчиком, которого тоже жалили. Чьё собственное колкое оружие — страх и неуверенность — считали недостатком.

Он спустился в гостиную. Драко сидел в кресле у камина, смотря в огонь.

— Отец, — сказал Скорпиус.

Драко медленно повернул голову.

— Я нашёл кое-что на чердаке.

Он протянул тетрадь. Драко взглянул на неё, и его лицо, обычно бесстрастное, на мгновение исказилось чем-то неузнаваемым — стыдом? Болью?

— Зачем ты это принёс? — его голос был тише обычного.

— Потому что я понял, — сказал Скорпиус, и его собственный голос впервые не дрожал. — Мы похожи. Только ты решил, что раз у нас есть жало, мы обязаны жалить. А я — нет.

Он повернулся и ушёл, оставив отца наедине с призраком его собственной юности.

Настоящее внутреннее острие, понял Скорпиус, — не в том, чтобы быть ядовитым. А в том, чтобы помнить, что тебя самого когда-то ужалили. И отказаться делать то же самое с другими. Возможно, в этом и был настоящий разрыв с традицией.