Что делает нас сильнее (джен)

Лили с детства обожала горячий шоколад. Для нее не было ничего приятнее, чем держать в ладонях горячую чашку и полной грудью вдыхать ни с чем не сравнимый аромат, идущий от плещущегося в ней напитка.

Джеймс жить не мог без крепкого черного кофе с корицей и одной ложкой сахара без горки. То, что домовые эльфы без дополнительных указаний такой не подавали, было еще одной причиной, по которой он нередко совершал нелегальные паломничества на кухню. Ведь на завтраке никак нельзя обойтись без главного блюда!

Сириус, стараясь не афишировать этот факт, особенно перед своими многочисленными поклонницами, был сильно, почти болезненно привязан к теплому молоку с пряностями и медом.

Ремус любил некрепкий зеленый чай с лимоном и без сахара.

Питер душу готов был продать за стакан лимонада или цитрусового сока.

Все эти нюансы о вкусовых пристрастиях своих мальчиков Лили потихоньку узнавала в течение их последнего учебного года. А еще непременно искала каждому из них свое уникальное объяснение.

Из рассказов Джеймса она знала, что такой кофе каждое утро варят в доме у Поттеров, и в привязанности своего парня к этому напитку видела очередное доказательство того, с какой любовью он относится к своей семье, как Джеймсу хочется иметь частичку дома с собой, даже когда он на сотни миль от родных.

В любви Сириуса к горячему молоку тоже виделась определенная закономерность. Трудно было представить себе более уютный, навевающий мысли о доме и заботливых материнских руках напиток. Конечно, она знала, что с семьей у Бродяги не сложилось, однако это, по мнению Лили, не могло помешать Сириусу желать, чтобы она у него была. Блэковская гордость никогда не дала бы ему в этом сознаться, но Сириус так же, как и прочие простые смертные, хотел любить и быть любимым. Может быть, отсюда родились его вечные похождения?

Ремус всегда был самым неприхотливым из этой компании. Неприхотливым и очень надежным.

Ему не нужно было многого для того, чтобы чувствовать себя счастливым, и за это Лили особенно его ценила. Уравновешивающий элемент во взрывной четверке Мародеров, приятный собеседник, образцовый гость — его вкусовые пристрастия были под стать характеру. Скромность и прямота. Спокойствие и тихая преданность. Это были те самые качества, что характеризовали его лучше всего.

Питер же, несмотря на обманчивую внешность, был тем еще любителем острых впечатлений. Порой Лили казалось, что ему не хватает ярких красок в собственной размеренной жизни, и потому Хвостик старательно ищет их вовне.

Теперь, когда Джеймс и Сириус умерили свой мародерский пыл, именно Питер частенько оказывался зачинщиком какой-нибудь очередной шутки или масштабного розыгрыша. Ему хватало фантазии на то, чтобы придумать роскошную авантюру и втянуть за собой друзей, а потом еще и переложить самые ответственные моменты в ее исполнении на их плечи.

Иногда ей становилось жаль, что красок в любимых соках и лимонадах Питера недостаточно для того, чтобы напитать ими его жизненный путь. За него Лили боялась больше, чем за остальных мальчиков, потому что Питер не хуже их всех умел влезать в неприятности, однако способностей на то, чтобы из них выпутаться, ему зачастую не хватало. Джеймс, Сириус и Ремус, конечно, обязательно приходили другу на помощь, но не всегда же они будут рядом?..

* * *

После выпуска, обзаведясь собственным уютным гнездышком, они с Джеймсом сделали все для того, чтобы их дом стал островком уюта и спокойствия посреди бушующей гражданской войны не только для них двоих, но и для всех их друзей.

Сириус, Ремус и Питер были в Годриковой Впадине настолько частыми гостями, что, казалось, могли бы уже восприниматься как постоянные жители, однако Лили все равно непременно готовилась к каждому их визиту, даже если эта подготовка заключалась всего лишь в приготовлении любимых напитков друзей.

Она не могла одним лишь своим желанием остановить Волдеморта и Пожирателей смерти, однако в ее силах было передать друзьям хотя бы толику любви и поддержки.

И они отвечали ей взаимностью. Цветы на кухонном столе не успевали до конца завянуть, как их сменял очередной прелестный букет, принесенный Сириусом или Ремусом, в буфете никогда не переводились конфеты, которые то и дело приносил Питер, а на прикроватном столике Лили ежевечерне появлялся поднос с чашкой заботливо приготовленного горячего шоколада — Джеймс всегда помнил об этом ее пристрастии.

Когда Джеймс был маленьким, он очень любил рассматривать висящий в гостиной семейный гобелен.

Стоял около него часами. Знакомые и друзья удивлялись, ведь обычно Джеймс и минуту спокойно усидеть не мог, а родители лишь переглядывались с пониманием и гордостью во взглядах и позволяли сыну сколько угодно времени проводить рядом с семейной реликвией.

Вышитое золотыми нитями древо, раскинувшее во все стороны могучие ветви, олицетворяло собой весь многочисленный род Поттеров.

Как зачарованный водил Джеймс пальцем от одного выписанного вязью имени к другому. Вот дядя Карлус с женой, вот двоюродный дедушка Чарльз, умерший ещё до его рождения, вот сам он с родителями...

Здесь было место для каждого, даже самого скромного и незаметного члена рода. Они, Поттеры, — семья. Они есть друг у друга, и в этом заключена великая сила...

Шли годы. Джеймс все еще способен был подойти к гобелену на минуту и, задумавшись, простоять подле того и час, и три, но теперь он не только изучал. Он мечтал.

Представлял, как в один прекрасный день рядом с его именем выткется еще одно. Имя той, что станет его спутницей жизни, его женой.

К иным людям любовь являлась лишь в летах весьма зрелых, к иным — вроде Бродяги, приходила и уходила с той же частотой, с какой совы влетали в Большой Зал, ему же, Джеймсу, посчастливилось столкнуться с ней рано. Не успел он еще закончить третий свой курс в Хогвартсе, как она уже прочно водворилась в сердце, душе и мыслях. Она — любовь. Она — Лили Эванс, которая не звала Джеймса иначе чем придурком и уж совершенно точно не собиралась становиться следующей миссис Поттер. Только вот он все равно видел на этом месте лишь одну-единственную девушку.

Но год за годом Эванс отметала все попытки за собой поухаживать, бесконечно твердила, насколько же он ей противен, и мечты начали покрываться сетью мелких противных трещинок... Еще чуть-чуть, и они могли бы разлететься вдребезги, ведь упорство упорством, но насильно мил не будешь, однако именно в тот момент, когда Джеймс уже почти поверил в то, что его любовь так и останется безответной, жизнь повернулась к нему светлой стороной, и Эванс сменила гнев на милость.

Теперь они вместе стояли перед слегка потускневшим, но все еще сохраняющим всю свою величавость гобеленом, и Джеймс с радостью наблюдал за тем, как Лили с благоговейным выражением лица изучает каждую его ниточку, как наклоняется, чтобы разглядеть начертанные у самого основания имена братьев Певереллов, и поднимается на носочки, чтобы погладить вышитое «Джеймс Поттер».

— Здесь действительно упомянуты все Поттеры до последнего? — спрашивает наконец она.

— Да, — отвечает Джеймс. — Все.

Замолкает на минуту, а потом все же решается и единым духом выпаливает: — Я хотел бы, чтобы и наши с тобой дети здесь появились тоже.

Лили от таких откровений краснеет как рак и утыкается взглядом в пол, но потом поднимает глаза на него и еле слышно отвечает: — И я.

* * *

Имя Гарри Джеймса Поттера, родившегося тридцать первого июля тысяча девятьсот восьмидесятого года, так и не появляется на семейном древе Поттеров рядом с именами Лили и Джеймса.

Гобелен сгорает двумя годами ранее, вместе со всем поместьем Поттеров.

Флимонт и Юфимия гибнут в огне, а после смерти Лили и Джеймса некому уже становится поражаться тому, как быстро исчез многочисленный и сильный этим род.

Гарри Поттер, Мальчик-Который-Выжил, оказывается последним Поттером и, не имея рядом с собой никого, кого мог бы счесть настоящей семьей, долго еще носится по ветру, как отсеченный от древа листочек.

Носится до тех пор, пока, созрев для того, не опускается на землю и не врастает в нее, образуя новый ствол, от которого раскинутся во все стороны новые веточки древа семейства Поттеров.

Примечания автора: Несколько ушла в сторону от изначальной задумки, но решила, что выносить этот рассказ в отдельную историю не имеет смысла, больно заморочисто получится. Да и мысль о том, что здесь уже два рассказа будет, а не один, душу греет.😁

Все знали, что Сириус отправился на Гриффиндор по своей и только по своей воле. Друзья по факультету думали, что он так поступил в пику своей матери, дорогие родственники и иже с ними (то есть слизеринцы) — что из непочтения к древнейшим и благороднейшим традициям древнейшего и благороднейшего рода Блэк, а сам Сириус позволял им толковать свой поступок как душа пожелает и какие бы то ни было объяснения давать не торопился. Зачем портить людям удовольствие?

Конечно, какая-то доля бунтарства в его поступлении была и даже весьма значительная, однако не оно одно заставило его к Мордредовым яйцам послать все родительские напутствия и чаяния.

Сириус прикладывал все усилия для того, чтобы никто его в этом не заподозрил, но порой ему невероятно хотелось услышать от родителей слова одобрения или удостоиться гордого взгляда.

Безвозвратно отказаться от малейшего шанса на них было бы слишком сложно. Если бы не одно «но».

* * *

«Но» звали Джеймс Поттер.

Они встретились первого сентября на платформе девять и три четверти, и встреча эта оказалась из тех, что обычно зовут судьбоносными.

Мир вокруг него всегда был холодным, пустым и лживым. Наскозь лживым, потому что ожесточенно пытался скрыть свою пустоту.

Богатыми одеждами он расцвечивал самую заурядную внешность, хорошими манерами прятал равнодушие, а роскошными игрушками прикрывал отсутствие материнской любви.

Сириусу никогда не приходилось ночевать на улице или голодать, но ему всегда отчаянно не хватало тепла. Холод, лицемерие, равнодушие — вот что видел он от родителей. И это было хуже, чем жить где-нибудь в Арктике, где царит вечная мерзлота, потому что холод в душах близких людей причинял гораздо больше страданий.

А Джеймс буквально излучал тепло. А ещё искренность и ничем не сдерживаемое озорство. Удивительно ли, что его потянуло к нему с недюжинной силой? Что ради этой, новой привязанности, Сириус отказался от промёрзших насквозь остатков нитей, связывающих его с традициями и честью рода Блэк?

* * *

Когда незнакомый очкастый мальчишка с растрёпанными чёрными волосами заглянул в купе, где он с удобством устроился, ожидая начала пути, а после, не спрашивая разрешения, протиснулся внутрь, таща за собой огромный чемодан, Сириус сначала недоумённо приподнял бровь — в их семье в ответ на подобную бесцеремонность можно было легко получить какой-нибудь неприятный сглаз, а то и что похуже.

Когда мальчишка принялся сгружать на столик разнообразные пакеты и свёртки, бровь взлетела ещё выше. Но к самой невообразимой точке она поднялась, когда тот, привлекая внимание (которое, вообще-то, и так было целиком приковано к его действиям), легко хлопнул Сириуса по плечу и непринуждённо, словно это было в порядке вещей, предложил:

— Присоединишься?

— К чему? — лениво поинтересовался Сириус.

— У меня тут реактивы и взрывчатка. Я собираюсь взорвать Хогвартс-экспресс, — заговорщицким шёпотом сообщил мальчишка и тут же, заметив шокированное выражение на лице собеседника, весело рассмеялся. — Мерлин мой, ну ты даёшь... Поверил...

Поняв, что его развели, Сириус нахмурился было, но тут же не выдержал и тоже зашёлся смехом.

— Джеймс Поттер, — спустя какое-то время, когда они отсмеялись и уже почти закончили хихикать, протянул руку мальчишка.

— Сириус Блэк, — ответил на пожатие Сириус.

— Фух, знакомство состоялось, — отер со лба несуществующий пот Поттер. — Теперь можно переходить к главному...

— К чему? — с подозрением поинтересовался Сириус. Один раз его уже подловили, второго он не допустит...

— К еде, конечно, — пожал плечами Джеймс. — Мама столько мне надавала — и втроём не справиться.

На этих словах желудок Сириуса протестующе заворчал, явно желая опровергнуть столь опрометчиво высказанное предположение.

Зашуршала обёртка, и вместо свёртков и пакетиков на столике начали вырастать горки из сандвичей, тыквенного печенья, каких-то выглядящих весьма заманчиво переплетённых между собой розоватых и белых полосочек, шоколадных лягушек, драже «Берти Ботс», тараканьих усов и даже шариков чудом не помявшегося из-за манипуляций Джеймса земляничного мороженого...

Через полчаса усиленного поедания всевозможной вкуснятины Сириус устало откинулся на спинку сидения и удовлетворённо прикрыл глаза. На столе всё ещё возвышалось весьма приличное количество сладостей, однако ни он, ни его новоприобретенный друг не смогли бы уже проглотить ни кусочка.

Какое-то время они молчали — каждый был занят тем, что усиленно переваривал только что съеденное. Но наконец Сириус нарушил тишину: — Представляю, что сказала бы моя маман, если бы увидела всё это, — не без затаённого торжества пробормотал он, лениво оглядывая остатки их трапезы.

Джеймс рассмеялся. — Моя точно спросила бы, где мои манеры, — беззаботно уронил он.

Сириус понимающе кивнул и дополнил: — И не наедаться, как безродный бродяга?

— Ага, — согласился его сотрапезник, а потом уже серьёзней, хотя рот его всё равно то и дело норовил расплыться в улыбке, добавил: — Но вообще она сама всё это затеяла. Сказала, что если найдётся кто-то, кого не мои шуточки не заставят сбежать на край света, то я должен этого человека накормить вволю, чтобы он уж точно не передумал.

— Ну тогда я тем более теперь никуда не денусь, меня же прикормили, — ухмыльнулся Сириус и притянул к себе остатки печенья.

Никогда ещё ему не было так тепло. Время в Хогвартсе и правда обещало стать лучшим временем в его жизни. Для этого всего лишь нужно было не дать ледяному кокону, закрывавшему его душу, что трещал и почти уже обрушился под напором Джеймса, вновь очутиться на прежнем месте. И не оказаться с новым другом на разных факультетах.

Куда хотел пойти Джеймс, он знал, а потому, сидя под Шляпой, Сириус не колебался ни секунды.

— Гриффиндор, пожалуйста, — попросил он. И ни разу, ни разу не пожалел, потому что вечная мерзлота в его жизни наконец сменилась теплом.