Рыжие (джен)

Рыжий, рыжая... Рыжие. Лили Луна Поттер досадливо стиснула руки. Иметь много родных весело, но местами, как сегодня, тяжеловато. Особенно, когда все они (ну почти!) рыжие.

— Вас, из клана рыжих, слишком много, — сказала, столкнувшись с ней в коридоре сегодня утром Аурелия Нотт, — как тараканы везде напиханы. Одинаковой штамповки.

И засмеялась мерзко. Лили вздохнула и почувствовала, как ярость и обида на это сравнение вновь всколыхнулись в душе. Ходит здесь, принцесса такая, неповторимая! Все мальчишки с их курса засматриваются на Аурелию. Да и старшие тоже. Бесит! Вот так и надо было сказать. Но Лили промолчала...

Потому что не могла не признать правоту Аурелии. И в самом деле — много. Сейчас Лили как никогда чувствовала это «много». Вот Алу и Джесси повезло — они в папу пошли, темноволосые. И не скажешь, что родственнички. Хотя и им достаётся. Но у мальчиков всё иначе. Джеймс просто смеётся и дурачится в ответ на обидные словечки. Ал переживает, но опять же — вот у кого можно стойкости духа поучиться. Не зря шляпа долго думала, прежде чем отправить его в Гриффиндор. Он стойко демонстрирует равнодушие. Джесси это страшно веселит, он поддевает Ала: мол, по ошибке попал. Ему бы с его «умением держать лицо» (как говорит мама) на Слизерин.

А она... Не может так. Вечно у неё всё на лице написано. Да и есть из-за чего беситься! Лили бросила взгляд в небольшое зеркало на тумбочке — сияющая пышная рыжая грива, как любовно звала бабушка Молли, и всё лицо в конопушках. Кошмар. Быть одной из рыжих Уизли-Поттеров само по себе то ещё испытание. А ещё и веснушки эти. Почему у Розы их нет? Она ж тоже рыжая, но её волосы другие — гладкие, словно волна. Вот уж точно — Аурелия близорукая! Пусть очки наденет. Если бы они все одинаковые были как, например, Роза — красивыми и гладкими — разве вздыхала бы сейчас Лили, глядя недовольно на своё отражение?

Грустные размышления внезапно прервал стук в окно. Лили подняла голову: Тайна, сова бабушки Лили смотрела на неё внимательно и серьёзно.

— Тайна, ты сегодня как раз вовремя, — девочка впустила сову в спальню и закрыла окно. Вообще-то, бабушка Лили нечасто баловала её письмами в Хогвартсе, предпочитая живое общение на каникулах. Вот бабушка Молли — другое дело: регулярно написала всем своим внукам и внучкам. И Тедди тоже — Лили слышала летом, как он рассказывал об этом Мари-Виктуар. Столь пристальное внимание — иногда письма приходили два раза на дню — несколько даже раздражало, хотя, с другой стороны, лично Лили хотелось бы почаще общаться хотя бы в переписке со второй бабушкой. Но последняя была всегда чрезвычайно занята. Даже папа иной раз жаловался, что бабушка делает всё на бегу и порой ему-то внимания не хватает. А уж ей отвечала только — письма Лили старательно писала. Однако бабушка Лили всегда необъяснимым образом чувствовала, когда нужно отвлечь словом ли, делом своих близких. Вот и сейчас внутренняя чуйка сработала — отвлечение для самой Лили было просто необходимо.

Бабушка неожиданно расписалась. Из конверта выпал плотно исписанный лист пергамента и ещё один конверт, плотный даже на вид. Подумав, его Лили оставила напоследок, решив сперва заняться письмом. Лили не могла не улыбнуться, читая и будто слыша в голове голос бабушки:

— Рыжуня, это странно: уже прошло два месяца, как ты отправилась в Хогвартс, а я ещё не получила ни одного письма! Это так непохоже на тебя, что я уж совсем было решила выехать к тебе, но сначала решила написать. Мало ли, взрослые дела, тринадцать лет — самый подходящий возраст для первых влюблённостей, — на этом моменте Лили не сомневалась: бабушка подмигнула, аккуратно выписывая эти строчки.

Бабушка Молли бы, услышав этакое, отповедь прочитала бы целую! Хорошо, если не с сонорусом — голос и так-то громкий. Они потому с бабушкой Лили часто и спорили — самозабвенно, до хрипоты порой — взгляды на воспитание кардинально различались. Мама всегда, заслышав очередной горячий спор на семейном сборище, закатывала глаза и улыбалась. Чему? Чему-то своему, Лили не понимала пока. Вот Мари понимала, взялась как-то объяснить, что, мол, и бабушка Молли, и бабушка Лили так выглядят живыми. Пусть лучше спорят, чем оплакивают потери вечность и живут серой тенью. Лили, конечно, знала, что бабушка Лили потеряла в первой войне с Тёмным Лордом своего мужа, её дедушку, получается, Джеймса Поттера. А во второй войне погиб сын бабушки Молли — Фред, брат-близнец дяди Джорджа. И также знала, что долгое время ни одна, ни вторая даже не улыбались. Ей безумно было жалко обеих.

Однако всё течёт, всё меняется... Тётя Гермиона говорит, что любая боль со временем становится если не легче, то хотя бы терпимее. Может, и правда хорошо, что спорят. Лучше так, да. Лили улыбнулась, дочитывая бабушкино письмо — та спрашивала об обычных, в общем-то, вещах: как учёба, как друзья... И лишь в конце небольшая приписочка: «Нашла колдопленку, пока искала ингредиенты зелья, проявила, подумала, что тебе должно понравиться».

Так вот что в отдельном конверте! Лили с любопытством распечатала его и вытащила фотографию, которую сразу узнала. Пусть она тогда и была совсем малышкой, но прекрасно помнила тот день: мама повела её на прогулку вместе с обеими бабушками. «Только девочки», — так сказала.

Бабушка Молли хмурилась и волновалась — как всегда. Поминутно дёргалась, пересчитывала их, вспоминала, не забыли ли они что-нибудь на прогулку. Бабушка Лили, которую выдернули практически с работы — даже мантию форменную снять не успела, так же была явно не в восторге. Но мама была непререкаема: всем им нужен свежий воздух. Почему-то Лили показалось, что дело вовсе не в нём. Иначе для чего было собираться такой компанией, если всем в их семье известно, что бабушки постоянно спорят?

Лили почему-то помнила и резкий контраст между строгой мантией бабушки Лили и уютно-домашним костюмом бабушки Молли. Такие разные. Впрочем, поначалу бабушки просто бурчали, а потом уже и в голос спорили. Ничего не изменилось. Казалось, единственное, в чём они могут сойтись — неприятие самой идеи погулять всем вместе.

Мама от этого всё больше становилась дёрганой какой-то. Лили и сама уже отчаянно хотела домой. Даже подумывала, не стоит ли сказать, что ножки устали — тогда бы они пошли домой. В глазах появилась непрошенная влага. Должно быть, это и разрешило ситуацию. Мама остановилась, облюбовав отдалённую, скрытую от глаз полянку в парке. Где совершенно нечего было делать. Бабушка Лили, прекратив спорить с бабушкой Молли и заметив расстроенную внучку, взмахнула рукой и маленький неприметный в густой траве синий цветочек выпорхнул подобно бабочку вверх и приземлился прямо на голову Лили. А бабушка Молли, оглянувшись, что-то прошептала, и цветочек медленно, как от легчайшего дуновения ветерка затрепыхал крыльями-лепестками.

Лили от такого простого, но в то же время чудесного воздействия замерла. Осторожно коснулась до цветка-бабочки, словно и впрямь боясь спугнуть. Или разрушить невидимую атмосферу, в тот же миг окружившую их всех. А взрослые уже не спорили. И не хмурились. Мама обнимала её, бабушка Молли поглаживала по волосам, а бабушка Лили просто улыбалась. И плакать больше не хотелось.

Солнечный день разогнал тучи в душе. И из парка они все уходили какие-то лёгкие — только это слово и могла подобрать Лили. Может, потому и запомнилось так. А уже на выходе бабушка Лили спохватилась: захватила с собой новомодную колдокамеру. И предложила сделать фотографию. На память. Самое чудесное было в том, что никто не отказался. И сейчас на Лили смотрели с фотографии и мама, приобнявшая её за плечи. И бабушки, стоявшие сзади, словно охраняя, переглядываясь с хитринкой во взглядах и заметными улыбками. Здесь было действительно много рыжих. Непохожих по внешности, но похожих по своей сути. Ровные огонёчки, горевшие изнутри, объединяющие, мигом приходящие на помощь. И разве было это плохо? Нет. Быть одной из «клана рыжих» весьма полезно: в горести ли, в радости ты никогда не будешь одинок.