Не щекочите спящего дракона (джен)

Он вошёл в харчевню, оглядел обретавшийся там народ и, гордо расправив плечи, с независимым видом подсел к столу, где уже сидели двое в куртках городской стражи. Судя по их расслабленным позам и сытым усмешкам, они сидели здесь уже давно, и теперь с явным интересом воззрились на придвинувшегося к их столу рыцаря. Его буйные рыжие волосы почти скрывал железный полушлем, на широкой груди поблескивали металлические бляшки, которыми был усилен нагрудник из вываренной кожи, на поясе угадывался кинжал в расшитых ножнах, а по лицу блуждала надменная ухмылка. С плеч спадал коричневый плащ и несколько портил собою картину, поскольку коричневым он был, пожалуй, с год назад, а с тех пор выгорел, вылинял и сделался скорее грязно-серым с желтизной. Но особое внимание привлекал щит, который рыцарь почему-то приволок в харчевню вместе с несуразно длинной пикой, и если пику он кое-как примостил у стены, то щит пристроил к столу именно так, чтобы все вокруг могли им полюбоваться.

Щит был овальной формы, сделан из прочной древесины с набитыми по периметру железными полосами, а на его полосатом красно-золотом фоне в виде позолоченной жестяной нашлепки красовался силуэт льва.

— И откуда ж ты, птичка божья, к нам залетела? — лениво поинтересовался один из стражников, кивая на этот довольно-таки облезлый доспех. — И из каких будешь?

Рыцарь сбросил к ногам плечевую сумку, взялся за принесённую ему хозяином кружку эля, отхлебнул добрый глоток и охотно поведал:

— Зовусь я Годриком из Гриффиндора. Полтора года провёл в славном походе на Святую землю под благословением Эдгара нашего Миролюбивого. Был в сияющем граде Йерушалаиме, припадал там к Гробу Господнему, сражался по дороге с наёмниками из Лотарингии, с воинами Фатимидского халифата и с берберскими отрядами. Сильным воином себя показал, а потому и гербовый щит такой себе взял — красный как символ храбрости и силы, золотой как цвет нетленности и вечной славы града Йерушалаима, а лев — как небесный символ этого града. Вот как оно есть!

— А что ж столь славный рыцарь делает в нашем йоркском захолустье? — насмешливо спросил второй из стражников.

— Так вернулся я из похода в свой Гриффинодор, а там… Отца на охоте вепрь дикий затоптал, так еще и земля на могиле не осела, а братья старшие всё меж собой поделили, сами перегрызлись, хозяйство по норам растащили, а меня и вовсе видеть не пожелали. А я ж среди них младший самый, мне бы всё равно — что так, что этак, ничего бы и не досталось. У младших сыновей выбор скудный: торговать мечом или ходить за плугом. Но я уж точно воин, зачем мне тот феод? Я и мечом на пропитание заработаю.

— А где ж твой меч, воин?

— Сломался мой меч. Он хоть и каролингский был, прочный да крепкий, а всё ж не вечный. На обратном пути, уже в северной Франкии возле пролива, на нас викинги, разбойники эти, напали. Выкуп требовали, будто мы купцы какие, а потом первыми за мечи схватились. Я свой меч там о чужой щит разбил, но двоих и без меча уложить смог.

— И коня, видать, по пути потерял. И куда ж ты теперь, вояка, без коня да без меча, да в чужой земле?

— Так иное оружие имеется, — усмехнулся Годрик из Гриффиндора. — А кроме оружия, еще руки, ноги и голова на своих местах. Вот о том и спросить хотел, для того и зашел сюда. Там у вас к дверям церкви королевская грамота прибита. Сказано в ней: «По воле короля Кварана Йоркского, всякий, кто возьмёт меч против зверя, именуемого Дракон, и победит его — будет наречён защитником короны, получит славу, половину королевства и руку принцессы. По воле короля да будет так!» Вот я и хотел узнать — где тот дракон обитается? Как найти его?

— Так ты что, грамотный?

— А как же! Я же в семье младший, кого ж еще учить родителям? Не только счёту, грамоте и ратному делу, но и ещё кое-чему обучен. Так где дракона найти-то? Или сами не знаете?

— Ну что ж, если воин не становится защитником родной земли, а пускается в странствия, то ему в чужой земле сложить голову в битве с драконом — самое правильное дело. Наш дракон пострашнее сарацина будет, а найти его просто: за городскими вратами три мили к западу — и там увидишь холм с гребнем, в том холме его логово. Коли тебе и вправду кроме головы терять нечего — сходи, а то у нас в городе таких желающих что-то не нашлось. Ни на дракона, ни на принцессу, ни на полкоролевства к ним в придачу.

Годрик скривился, как от кислого вина, отставил пустую кружку, посмотрел на две ухмыляющиеся рожи, гордо вскинул голову, швырнул на липкий стол мелкую монетку, да и двинулся на выход, не позабыв захватить всю свою потёртую амуницию.

За холмами дорога провела заросшей тропой через невеликий, но густой лес, который вдруг расступился вправо и влево, словно занавес на входе в праздничный зал. Впереди пестрел осенними красками луг, над лугом хмурилось небо, а точно в центре вздымался холм, и у основания его ясно был виден темный провал пещеры.

Воин остановился. Достал флягу, припал губами к горлышку, сделал несколько скупых глотков — негоже отвлекаться в сражении на жажду, но не следует и пить без меры. Он надёжно закрепил сумку за спиной, покрепче зажал левой рукой щит, а правой пику и быстрыми шагами приблизился к пещере.

Вход был перекрыт огромным валуном, который, судя по глубокой борозде рядом, не раз был передвинут взад и вперёд — дверью дракон, видать, пока не обзавёлся. Из тёмной глубины логова доносились равномерные звуки, напоминающие гулкий рёв морского прибоя и перемежающиеся раскатистыми всхрапываниями.

Он там что, спит?

Мужественный драконоборец потоптался возле камня, переждал несколько тяжёлых всхрапов, снова переходящих в мерное сотрясение воздуха, и наконец решился.

— Дракон, выходи! Я вызываю тебя на смертный бой! — проорал он, молотя пикой по камню. — Выйди и сразись со мной, Годриком из Гриффиндора!

Дракон еще раз всхрапнул где-то там в глубине, прошуршал чем-то тяжёлым, но, судя по всему, проснуться не пожелал.

Рыцарь ещё пару минут потоптался на том же месте, поправил нагрудник, почесал затылок, а потом вскинул голову, помянул Мерлина и сменил тактику.

Он перехватил пику за самый конец, просунул её на всю длину мимо дверного камня куда-то вглубь пещеры, и стал наугад там водить ею из стороны в сторону пока пика не уткнулась во что-то плотное и шевелящееся. Тогда он просунул руку как можно глубже между камнем и стеной, и остервенело стал ковырять это «что-то» остриём.

— Дракон, выходи! — закричал он. — Вылезай, аспид!

И вот тут взревела дюжина иерихонских труб.

Холм содрогнулся, что-то загрохотало, а камень у входа стал отъезжать вбок.

Годрик отскочил, отбежал подальше, перебросил пику в левую руку, а правой подобрал с земли здоровенную каменюку и приготовился.

И в тот момент, когда из мрака пещеры показалась рычащая пасть — он что силы метнул в неё камень и отскочил еще дальше.

Рык оборвался, дракон сплюнул на землю два выбитых зуба и в тот же миг пыхнул огнём.

Пламя брызнуло на воина, но он увернулся, заслонив лицо щитом. Дракон ринулся вверх — словно золотая молния прыгнула в небо. Вихрь, рожденный драконьими крыльями, едва не опрокинул Годрика, и он вздёрнул над собой острие пики, взметнув её дугой. Дракон уклонился от острия, но и сам не дотянулся до соперника.

Золотая молния взвилась стрелой ещё выше и грациозно заплясала в воздухе. Рыцарь невольно восхитился и потряс головой — он не мог отделаться от ощущения, что воюет с чудом, с ожившей сказкой, со своей детской мечтой. Но тут дракон перешел в наступление — и любоваться им стало некогда.

За несколько минут ожесточённой схватки воин вытоптал вокруг себя всю траву, а дракон выжег те её корни, что ещё оставались в земле. Он бил в воздухе крыльями и хлестал хвостом, а Годрик крутил над головой пику, еле удерживая её в намокшей от пота ладони и еле успевая стирать рукавом пот, текущий по лицу. Он тяжело и неуклюже прыгал по земле, а над ним в воздухе по-прежнему грациозно танцевал дракон, как будто забавляясь игрой с мелким двуногим.

Воин понял, что на лугу он обречен, что в таком парном танце ему долго не продержаться. А потому, скача и обороняясь, стал постепенно перемещаться к лесу — там, среди деревьев, дракон потерял бы своё крылатое преимущество над бескрылым.

И дракон, поддавшись опьянению боя, полез за ним в ловушку. На последнем ярде луга Годрик упал и мгновенно перекатился под защиту близких стволов, а заманенный им дракон устремился следом и, брызнув золотой струей огня, ворвался под лесной полог.

Их бой продолжался, и один из них беспорядочно изрыгал вокруг себя пламя, а второй тяжело отмахивался пикой, отбросив щит — толстые стволы деревьев защищали надежнее и притом не занимали рук. Но первый боец потерял преимущество в силе, а второй эту силу уже изрядно растратил. И ни один из них еще не был серьезно ранен.

Короткими перебежками, судорожно сжимая древко пики, Годрик заманивал дракона всё глубже в лес, проскальзывая ужом между узловатыми корнями, выпиравшими из земли, и корявыми ветками, нацеленными прямо в лицо. Он прыжком скрылся за деревом, пригнулся, перебежал за соседний самый толстый ствол и замер, буквально слившись с его бугристой корой. А потом резким обманным движением бросился назад — и золотой бок открылся перед ним.

Воин ударил пикой, попал, налёг — раздался хруст чешуи. Дракон закричал. Рыцарь навалился на древко всем телом и давил до тех пор, пока пика не перестала рваться из рук…

Потом Годрик долго сидел в овражке, на дне которого журчал, прячась за темно-зелеными широкими листьями, холодный ручей. Смывал с себя кровь, рассматривал ожоги и раны — те были вполне обычными и не внушали опасений. Он поводил над ними палочкой, шепча лечебные заклинания, а в сумке нашлись и мази на магических травах, и нужные зелья. Кряхтя, он поднялся на ноги и выбрался из оврага, прикидывая в какую сторону ему идти, чтоб выйти поближе к королевскому замку.

Прихрамывая, он брёл по лесу в сторону холмов, за которыми начинался город, когда приглушенный клёкот заставил его замедлить шаги, а после — свернуть назад, к месту своей боевой славы.

Дракон был жив — он огромным золотым завитком лежал на земле, сопел и тихо клекотал. Из раны в боку текла кровь — вишнёвая, густая, дымящаяся драконья кровь, драгоценная магическая субстанция… Он скрёб землю когтями правой передней лапы, а левая была придавлена его собственным боком. Услышав поступь противника, он изогнул шею и зашипел. Матовые перепонки поднялись, и рыцарь впервые взглянул дракону прямо в глаза — зрачки были медовыми, глубокими, со вплавленными в янтарную глубь искрами.

Годрик одним махом стащил с себя защитный нагрудник, сдёрнул камзол и рывком сорвал через шею пропотевшую нательную рубаху. Примерился — и рассёк её на полосы клинком кинжала. Держа куски ткани в руке, рыцарь приблизился к дракону, неотрывно глядя тому в глаза.

Он щедро нанёс на рану целебную мазь, зажал её полоской ткани и вскрикнул — драконья кровь обожгла его расцарапанные и растёртые пикой пальцы как обжёг бы их огонь костра.

После того как повязка была надёжно закреплена на драконьем боку он решил принести воды, используя свой железный шлем как плошку, но обнаружил, что шлем потерялся где-то в лесу. Скорее всего, его сдёрнула с головы какая-то ветка, и там на ней и болтаться его шлему до скончания века. А жаль — наголовник еще отцовский был, ну да ладно, и в нагрудник можно воду набрать, зря что ли он из вываренной кожи сделан.

Пока доплёлся снова до ручья, пока назад вернулся и дракона напоил — уже и солнце покраснело, и очертания холмов стали не такими резкими, а значит надо было снова вставать и идти собирать ветки для костра. Он как раз успел до сумерек их собрать и притащить, но вот чтобы разжечь огонь магии уже не хватило — слишком много сил потратил сегодня, устал как не уставал давно. А огнива или кресала он сроду с собой не таскал: зачем они нужны, когда есть Инсендио?

Подняться на лапы дракон еще не смог, но вот дунуть на сложенные пирамидой ветки смог вполне. Так что костёр у них был, а вот ужин… Ну так ночью надо спать, вот пусть во сне еда и приснится.

Небо уже было фиолетовым, когда Годрик улёгся рядом с драконом, подстелив под себя всё тот же кожаный нагрудник. От дракона исходило такое живое тепло и такая густая волна магии, что внутри стало как-то жарко и терпко — сразу вспомнилось как подростком стоял рядом с отцом на крыше их дома, и тот учил его силой магии удерживать дождь, не давать ему пролиться. От отца тогда тоже шли волны магии, пронизывая Годрика от макушки до пяток и вызывая в нём горячий щекочущий восторг. Эх…

Он смотрел на мягкий тёплый свет, исходивший от каждой золотой чешуйки лежащего рядом дракона. Он любовался черными шипами на его спине, каждый из которых был, казалось, выточен из драгоценного оникса. И никто, никто не рассказывал ему, и ни в одной книге, наверное, написано не было, что грудь дракона покрыта вовсе не чешуёй, а густой шерстью янтарного цвета. Годрик осторожно прикоснулся к ней, а потом более уверенно положил на неё ладонь, почувствовав под мягкой шерстью тонкую горячую кожу и гулкие толчки драконьего сердца.

Он заснул с наступлением ночи, и не видел как, отдав последнее тепло, догорел и погас костёр, и как дракон, шипя от боли, осторожно повернулся и укрыл его своим крылом.

Годрик проснулся, когда солнце уже стояло высоко над кронами леса. Он провёл ладонью по глазам, словно сбрасывая с них пелену, покрутил затёкшей шеей и уткнулся взглядом в свернувшегося гигантской улиткой дракона, задумчиво положившего голову на собственный хвост.

«Вставай!» — голос в голове прозвучал столь явственно, что в нём отчётливо слышались насмешливые нотки. — «Сколько мне еще тут тебя сторожить прикажешь? Пора бы и пообедать, а то уже ужинать скоро. Ты вообще как?»

— А ты как?

«Да я ничего, до пещеры доползу, а в своём логове и стены лечат. Пошли».

Луг с выжженными во вчерашней битве проплешинами смотрелся неприглядно, и Годрику хотелось бы пройти его как можно скорее, но он должен был приспосабливаться к медленному шагу дракона, который припадал на обе правые лапы, пытаясь пощадить раненый бок. Зато почти у самого драконьего холма нашлась барсучья нора, в которую дракон дохнул дымом, выманивая обитателя, а рыцарь проткнул серого зверька на выходе своей пикой. Не самая, конечно, лучшая дичь — мясо жирное и воняет сильно — но одному в походах приходилось едать и похуже, а второй уж точно был в еде непривередлив.

В пещере дракон выплеснул лёгкую струю огня в очаг и устроился в углу, подперев голову передними лапами, а воин ловко разделал тушку и запёк её на потрескивающих угольках. Они принялись за еду, стараясь не обращать внимания на плывущий от неё противный запах, и Годрик, скосив глаза, заметил как тяжело дракону кусать дымящееся мясо.

— Ты прости, что я тебе зубы выбил, — покаянно сказал он, обсасывая последнюю кость. — Я слыхал, что у простецов лекари умеют бычью кость под зуб обтачивать и на пустые места вставлять, так может и тебе как-то?

«Да ерунда, зубы не шипы — новые отрастут. А вот какого Мордреда ты ко мне вообще полез?» — и дракон раздражённо пристукнул крылом.

— Так я… Мне ж и податься-то некуда. Что за рыцарь без меча, без коня и без гроша в кармане? Вот я и прочёл, что за дракона король тутошний даёт полкоролевства и принцессу, да и решил… Врёт он, конечно, но может, думал, хоть денег сколько-то даст, а я меч и коня куплю да смогу наняться к какому-нибудь купцу в охрану каравана, или вдруг какой эрл армию свою собирает. И те и другие колдунов-то охотно берут на службу. Ты уж прости, а?

«Ты ту принцессу видел?» — насмешливо хмыкнул у него в голове дракон.

— Да когда ж мне её видеть было? А что, всё так плохо?

«Ещё хуже, чем ты думаешь. А королевство у него вообще с носовой платок. Да если б он и вздумал отдать половину — то точно отдал бы ту, где сплошная долина Каменного мешка или Пузырящиеся болота. А уж денег он вообще сроду никому не платил — у него у самого нету».

— Как-так нету? Он же король.

«Да какой он король? Так, королёк. Так уже и нет, считай, корольков этих — все они уже у Этельстана, сына Эдварда и внука Альфреда, в подчинении, просто еще по старой памяти величают себя «кингами». А Этельстан у нас теперь есть Rex totius Britanniae — король всей Британии. Вот так оно».

— Да ты что? — уважительно качнул головой Годрик. — Вот не знал… Долго в походе был, вестей не имел.

«Ну вот. А ты ко мне сдуру полез. Спал я спокойно, с трудом заснул, никого не трогал, а тут какая-то тварь защекотала и разбудила. Я посмотреть — а он мне камнем в зубы. Ты б сдержался?»

— Прости!

«А я ведь не сразу почуял, что ты колдун, а то ведь мог и убить ненароком, хорошо еще, что не успел. Но чую — ты тоже тварь магическая, как и я, потому и решил просто погонять для острастки».

Годрик покаянно молчал, опустив глаза.

— А знаешь, — наконец сказал он, глядя в каменную стену пещеры, — я ведь, когда мальчишкой был, всё мечтал смастерить или наколдовать себе драконьи крылья. Чтоб летать не хуже, чем ты. И снилось мне много раз, что я драконом стал… Что люди про драконов знают? Что странствуют они по земле и небу, а потом появляются где-то, сеют ужас и страх, находят логово и начинают туда стаскивать золото и принцесс… Слушай, а тебя вообще-то как зовут?

«Меня? Меня так и зовут — Дракон. Это вы, люди, имена себе какие-то выдумываете», — дракон выразительно передёрнул крыльями. — «И вы этими вашими именами как бабочки булавкой к земле пришпилены, вас всех по именам сосчитать можно. А нас, Драконов, сосчитать нельзя — любой из нас самый что ни на есть Дракон. И вообще вы, люди, не перестаёте меня поражать. Но ты, признаться, поразил меня сильнее прочих. С одной кривой пикой полезть на дракона…»

И тут Годрик рассмеялся в голос:

— Я тебя поразил, говоришь? Сам сказал! Так что держись — я ж теперь всем буду хвастать, что поразил дракона!

И в его голове тоже зазвучал смех, похожий на низкий бархатный рык.

— Вот только про пику кривую никому говорить не буду. Что так, что этак — вряд ли мне кто поверит, но с пикой уж точно засмеют. Эх…

«Ты, это, погоди», — дракон на мгновение задумался, почесывая шип на голове. А потом поднялся на лапы, дохромал до противоположной стены, всунул там коготь, как ключ, в незаметное отверстие, повернул, и в камне постепенно стала проявляться ниша. Драконья лапа погрузилась в неё, чем-то там пошебуршила и вытянула из стены…

На четырёхпалой драконьей лапе лежал длинный одноручный меч из чистого сияющего гоблинского серебра, точёная рукоять которого была украшена рубинами величиной с яйцо. И этой рукоятью вперёд и протягивал его сейчас Годрику дракон.

Этот меч был драгоценнее всего, что видел рыцарь на своём веку, включая все богатства и сокровища блистательного города Йерушалаима…

«Владей!» — услышал Годрик. И онемел.

— Это что, мне? — смог он наконец выдавить из себя. — Ну, это же… Ну, ты… Ну, мать твоя ящерица! И откуда ж такое чудо?

«Так гоблина одного съел», — равнодушно поведал дракон, буквально всовывая меч в руку воина. — «Наглый был, жуть. И горьким еще оказался. А это от него осталось, не глотать же следом. Владей, твоё».

Рыцарь благоговейно взял меч двумя руками и поцеловал клинок.

«Ножен нет у меня, так что доставай свою палку и наколдовывай. Или палки тоже нет?»

— Есть, — отмер наконец Годрик, — есть у меня палочка. Наш кузнец в Гиффиндоре такие палочки делает! Все окрестные колдуны о нём знают. Говорят, не хуже лондонских, палочки-то наши.

Он бережно положил меч рядом с собой, приманил чарами сумку и стал рыться в ней, запустив руку по локоть куда-то в её недра.

— Вот она, палочка моя. Десять и семь дюймов, основа — английский дуб, а сердцевина… — тут он осёкся и неловко замолчал.

«А сердцевина?» — насмешливо переспросил дракон. — «Ну, говори уже, я и так всё понял».

— Сердечная жила дракона, — тихо пробормотал Годрик, глядя в пол.

«Люди-люди… Какие же вы… люди! А ведь наше племя гораздо старше вашего. Мы были хозяевами этой земли, когда вас еще и в помине не было. А ведь мы тогда, в расцвете своего могущества, могли стереть вас из этого мира навечно, но нам казалось, что вы не можете представлять для нас опасности, что вы забавны и беспомощны, как полевые мыши. Мы так радовались, когда среди вас появились первые маги — ведь и магию в этот мир принесли мы, мы вкачали её в эту землю и в этот воздух, мы — магические прародители всех волшебных существ этой земли… А теперь мы уходим, заканчиваемся, а вы… Люди-люди…»

— Что я могу для тебя сделать? — спросил Годрик, глядя в блестящие медовые зрачки.

«Ты для меня? Ничего. Ты уже сделал главное — ты доказал, что ты мне не враг. Делай ножны для своего меча, а потом я скажу тебе что-то важное».

Воин кивнул, вышел из пещеры, с полчаса побродил, внимательно шаря глазами вокруг, и наконец нашел то, что искал — какой-то изогнутый кусок проржавевшего металла. Вполне возможно, эта железяка была тем, что осталось от доспехов какого-то очередного рыцаря, дерзнувшего когда-то бросить дракону очередной бессмысленный и беспощадный вызов.

Дракон молча наблюдал как под палочкой колдуна бесформенный кусок металла вытягивался тенью самого меча, как пошёл по краям тиснёный рельефный узор, как на устье ножен появилась украшенная орнаментом горловина, и как сбоку встали на заклёпки поясные петли, превращённые из кожаного шнурка, нашедшегося в той же бездонной сумке рыцаря.

«Красота!» — вынес вердикт дракон.

— Я один материал в другой превращать не умею, — смущенно сказал обрадованный похвалой Годрик. — Форму я любую сочиню, узоры придумаю или повторю, а вот чтоб, например, дерево в металл или кожу в пергамент — не выходит у меня. А я слыхал, есть мастера, которые не только одно в другое, а и неживое в живого превратить могут. Но не моё это, моя сила в ратной науке, в боевом колдовстве.

«Вот про это и поговорим. Я к тому, что силу и умения твои можно ведь применить не только размахивая мечом в чужом войске или охраняя торговые обозы от диких сарацинов. Недели две назад шли тут двое, на ночёвку расположились у самой опушки, костёр развели. Я почуял колдунов — вышел к ним. Так полночи мы и проговорили у их костра обо всё на свете. Мужчина и женщина, его звать Элазар, а её Рувена, оба они из племени людей Книги — слышал ты, верно, про таких, они в любой земле есть, по всему свету рассеяны. Шли они в Альбу, в землю пиктов и скоттов, там в магическом анклаве полуразрушенный замок есть, так они хотят его отстроить и сделать в нём школу, чтобы учить юных колдунов со всей земли британской. Учить их с ранних лет всем магическим наукам, серьёзно учить, основательно. Люди они оба образованные, ученые, и премудростями всякими владеют в разных областях, и тайными знаниями колдовскими. Он — человек Воды: в любую щель проникнет, всё собой заполнить может, железо ржой покроет и камень проточит, незамеченным в песок уйдёт, а потом снова на землю дождём вернётся. Она — человек Воздуха: свет разума и лёгкость полёта, дыхание мысли и движение ума, её слова волнуют душу, как ветер волнует листву на деревьях. А ты, Годрик из Гриффиндора, человек не Книги, но Меча. Ты — Огонь: ты способен разогнать тьму, ты не созерцание, а действие, ты воля и страсть, ты преобразователь, ты не сможешь проникнуть в щель — но ты через неё перепрыгнешь. Такой как ты — нужен им обоим, вместе вы способны на большее, чем они вдвоём или каждый из вас в отдельности. Вы вместе построите школу, и ты будешь защищать своих учеников, ты будешь учить юных колдунов сражаться, противостоять тьме, отстаивать и сохранять то, что им дорого. Вам бы еще найти четвёртого — человека Земли: опору, терпение, корень, устойчивость — чтоб держал на себе остальных… А дел там, если школу создавать, на всю жизнь хватит, и не на одну. Достойных дел, Годрик из Гриффиндора. Достойных того, чтобы посвятить им всю жизнь».

Голос в голове замолчал. А Годрик задумчиво уставился в стену, вертя в руке новенькие ножны. Потом встряхнулся, аккуратно вложил в них меч и бережно положил его рядом со своей верной сумкой. Не сказав ни слова, встал и вышел из пещеры.

Вернулся он минут через двадцать, неся в руках охапку каких-то трав и листьев.

— Котелок какой найдётся? А то чаю хочется, ты будешь? — спросил он деловито.

Котелок нашёлся, рыцарь щедро высыпал в него всю притащенную флору, наполнил водой из палочки и вопросительно глянул на дракона.

— Дыхнуть можешь?

Дракон кивнул, дунул на котелок огнём и, порывшись где-то задней лапой, протянул Годрику какой-то черепок.

«Чашу себе из него сделай, а то у меня такого не водится».

Чай пили долго и молча, наслаждаясь душистым запахом и уютной тишиной.

От горячего чая лицо рыцаря раскраснелось и почти слилось по цвету с растрёпанными волосами.

— Говоришь, две недели назад колдуны эти ученые тут проходили. А где та Альба, далеко до неё?

«Альба отсюда на север, через Нортумбрию, идти надо через реку Тис и через Чевиотовы холмы. А пути туда неделя, а то и дней десять, как погода тебе ляжет. Те двое-то уже точно до места добрались».

— Они на конях шли?

«Конь у них был, но конь тащил телегу, доверху книгами гружённую, а они оба шли пешком рядом».

— Так это недолгий путь, — рассудил Годрик. — Не был я там на севере никогда. Только песню слыхал: «Ах, Альба, земля туманов и древних клятв, где трава растёт серебром, а ветер-колдун шепчет в холмах имена, что забыты в веках». Красивая песня.

И они замолчали снова. А потом дракон воздел лапу, указывая когтем на дальний угол пещеры.

«Ты вот что», — сказал его голос. — «Подойди туда и отсчитай от угла влево третий снизу камень. Вынь его, а там уже сам увидишь. Школу колдовскую по уму обустраивать, детей со всех земель собирать да кормить — всяко расходы большие. А если тот замок ещё и восстанавливать нужно… Так ты возьми там чего надо и сколько надо».

За отваленным в сторону камнем стоял неподъёмный дубовый сундук на массивных резных лапах с бронзовыми ручками-кольцами по бокам…

И весь остаток дня и часть ночи Годрик был занят тем, что отрывал одну за другой многочисленные пуговицы со своего камзола, а на их места тщательно пришивал обкрученные клочками ткани крупные бриллианты.

На рассвете дракон осторожно всеми четырьмя когтями пощекотал спящему рыцарю ногу. Тот взлетел пружиной и, еще не очнувшись, схватился за кинжал. Тряхнул головой, проморгался, помянул нижнее бельё Мерлина, отбросил кинжал и сел, привалившись к стене.

«Ну что?» — ехидно вопросил дракон. — «Прочувствовал?»

— И тебе доброе утро, — кивнул ему Годрик.

«Собирайся, Годрик из Гриффиндора».

Воин плеснул в лицо водой, перекинул через плечо сумку, бережно приладил меч к поясу, подвесил щит и залихватски забросил пику через плечо. Потом провёл рукой по спутанным волосам.

— Эх, шлем потерялся. Придётся голой головой светить.

«Это да. Твоими волосами вместо сигнального фонаря светить можно. Редкий для людей цвет».

— Так у меня матушка из Уизли была. Их всех еще красноголовыми называют, вот и я в неё. Ох, погоди, совсем забыл, у меня ж тут шляпа где-то была…

Он снова погрузил руку в сумку, долго там ею ворочал и наконец вынул нечто смятое и несуразное, что после нескольких ударов об колено развернулось в остроконечную шляпу с полями.

Дракон выразительно вздохнул.

Годрик тоже вздохнул и повертел её в руках.

— Я шляпу эту в колдовском квартале святого града Йерушалаима сорвал с головы одного саррафа, менялы. Он меня назвал грязным гяуром, ну я и не стерпел. Но не убивать же его, правда? Вот… Я её потом в Храме священной водой омыл хорошенько — в той самой воде омыл, что истекает из камня над Гробом Господним, поэтому чистая она у меня, аки агнец новорождённый, — он сам рассмеялся своим словам и напялил шляпу на голову. — Ну, всё. Я готов.

Они выбрались из пещеры и остановились, глядя на солнце, встающее над зубастой кромкой леса.

«Тебе на север, налево, там мили через две снова холмы начнутся, а дальше дорога пойдёт наезженная. Иди».

Рыцарь повернулся к дракону, двумя руками сжал его шею и приблизил глаза к глазам.

— Я всё равно никогда не смогу тебя отблагодарить. Да и нечем мне. Даже сейчас слов нужных придумать не могу.

«Иди, воин. Строй школу, учи детей. А первым делом научи их никогда не щекотать спящего дракона», — и снова в голове зазвучал бархатный смех.

— Обещаю! — торжественно сказал Годрик. — Я это им большими буквами напишу и перед глазами повешу. Я это их вечным девизом сделаю. Только ты, это... — его голос дрогнул. — Ты уж постарайся, береги себя!