Соколихино время (джен)

Экскурсия была обыкновенной и довольно скучной. Ванёк и сам не знал, зачем притащился в библиотеку за компанию с одноклассницей Варькой Смирновой. Просто ему нравилась библиотекарша Лидия Васильевна, которая в этом году у них русский вела, пока Тамара Ивановна болела. На уроках у неё они, конечно, на головах стояли, но подружиться это им никак не помешало. Она нормальная: и пошутить может, и не злится никогда по-настоящему. Лидия Васильевна позвала, и он пришёл. А чего бы и нет? Футбол отменили — чего ещё делать-то? Не уроки же, в самом-то деле?

— Известно, что в этом доме жила старшая из сестёр — Мария Павловна Соколова, которую в народе прозвали Соколихой. Она умерла в тясяча девятьсот четвертом, не дожив года до февральской революции, — рассказывала Лидия Васильевна, указывая на большой старинный двухэтажный особняк со множеством окон и причудливыми конструкциями вокруг крытой железом крыши.

Ванёк задрал голову и даже с некоторым любопытством принялся рассматривать внезапную дверь на втором этаже, прямо в стене вровень с рядом окон. Под ней была ещё одна, но с ней всё понятно. А со второго этажа что, прыгать надо было?

— А куда вела та дверь? — невежливо перебил он Лидию Васильевну, но она совсем не рассердилась. Кажется, она вообще не умела сердиться.

— Старых дореволюционных фотографий этого здания мы пока не нашли, поэтому без понятия, — улыбнулась она. — Но логично, что она выходила на балкон, который не сохранился. Хотя в советское время там точно был выход на пожарную лестницу. Эти фотографии как раз имеются. Вот, смотрите, я их с собой взяла.

Ребята принялись разглядывать чёрно-белые снимки, где действительно отчётливо виднелась простая железная лестница, довольно крутая и без всяких красивостей. Ясно было, что её позже приделали, потому что не могли строители этого дома, которые украсили всё, до чего дотянулись, приладить тут вот такое убожество.

— Скорее всего, именно на этой стороне дома было парадное крыльцо для гостей. Свидетельств этому нет, но это логично, ведь фасад, выходящий на центральную улицу, которая, тогда называлась Купеческой, обычно был снабжен как раз парадным входом. Если посмотреть на другие сохранившиеся купеческие дома тех времён, то мы увидим, что в основном так и есть.

— А мой дедушка рассказывал, что когда был мальчишкой, они пытались тут тайком подземный ход искать, — сказала Настя. Ванёк издевательски захихикал. Вот же бред! Да за столько лет если что и было, давно бы нашли уже. Он так и сказал.

— Действительно, на протяжении полутора веков — практически с момента постройки — ходят слухи про тайный подземный ход, якобы соединявший дом Соколихи с домом её младшей сестры, имени которой в наших архивах я пока найти не смогла. Оглянитесь, видите через дорогу наискосок ещё один старинный двухэтажный дом? Он попроще, но тоже весьма впечатляет. Эти два дома сёстрам построил их брат Степан. Он торговал в Самаре, чем не знаю. А вот сёстры его здесь развернулись очень даже успешно. Они были самыми богатыми купчихами на всю округу, торговали пряжей и тканями. Говорили, что им досталось очень богатое наследство, и они сумели его приумножить. Умные были и хваткие. Никогда не были замужем. Якобы, ходили по посёлку в чёрных монашеских одеяниях. Их называли раскольницами и очень не любили местные священники, подозревая в том, что они щедрыми пожертвованиями отвращали прихожан от веры православной и обращали в свою Соколихину веру. На праздники сёстры частенько раздаривали сельчанам деньги. И не копейки, а золотые рубли. А ещё помогали погорельцам, дома отстраивали, коров и лошадей дарили. Поговаривали, что богатства сестёр Соколовых вовсе не от их умения хорошо торговать, а от того, что в том самом подземном ходе, который, к слову, так и не нашли за все эти годы, была налажена чеканка фальшивых денег.

— Ого! Вот это да! — воодушевлённо загалдели ребята.

— Не думаю, что это правда, но кто знает? — лукаво подмигнула Лидия Васильевна.

— А можно туда зайти и посмотреть? Дом же пустой, — спросил Ванёк и не дожидаясь ответа пошел проверять, открывается ли дверь.

— Ваня, не стоит лазить по чужим домам. Да, сейчас он пустует, но вовсе не бесхозный. В советское время здесь много лет была восьмилетняя школа, а теперь здание стоит на балансе областной епархии. Они даже ремонт начали, крышу перекрыли, окна поменяли. Правда, что-то всё опять заглохло.

— Тут не заперто! — торжествующе крикнул Ванёк, осторожно заглядывая через порог.

— Ваня, не лазь туда. Вдруг внутри опасно! — всполошилась Лидия Васильевна.

Ванёк нехотя прикрыл дверь, но пообещал себе, что как только экскурсия закончится и их отпустят, он вернётся и всё равно залезет в дом. Интересно же!

* * *

Было ещё совсем светло, когда Ванёк, ничуть не смущаясь, вернулся к Соколихиному дому и снова открыл незапертую дверь.

— Пошли, — оглянулся он на Варьку, которая мгновенно согласилась на приключение, едва он предложил.

— А чего ты шепчешь, Аникин? Тут же нет никого, — рассмеялась она и отважно переступила порог.

Покрашенные синей масляной краской стены сильно облупились. Коричневый дощатый пол оказался весь засыпан строительным мусором. В углу комнаты, в которую ребята пробрались из прихожей, стоял разбитый унитаз. Должно быть, его выдрали из туалета и зачем-то оставили здесь. Судя по толстому слою пыли и отсутствию свежих следов, тут давно уже никто не появлялся.

— Я на второй этаж, — кинулась к такой же коричневой, как пол, миллион раз перекрашенной старой деревянной лестнице Варька.

— А я туда, — махнул Ванёк в другую сторону, заметив ступеньки куда-то вниз. Наверное, там подвал. Это логично — куда ещё могут вести ступеньки, если они и так уже на первом этаже? Если подземный ход существовал когда-то, то ясно, что искать его надо уж точно не на втором этаже.

— Надеешься клад найти? — понимающе подмигнула Варька. — Ну удачи, Аникин, под ноги смотри! А я лучше в окна посмотрю на посёлок. Может, знакомых увижу. Лидия Васильевна скоро с работы пойдёт. Помашу ей, вдруг заметит?Представляешь, сколько визгу будет?

Ванёк только хмыкнул и пошёл исследовать, куда там ведут загадочные ступеньки. А вели они в никуда. Просто ступеньки, а внизу площадка. Довольно большая. И дверь на другую сторону дома во двор. Ванёк её поторкал — закрыта. Вот идиоты! Одну дверь заперли, а другую настежь оставили. Где логика?

Обойдя по периметру непонятную комнату, Ванёк задумчиво остановился у дальней стены. Тут был какой-то выступ из кирпича выложен в полный рост, будто арка. Зачем он, интересно? Может, раньше камин был, или дверь замуровали? Стоп, дверь! А вдруг как раз тут и был вход в подвал, откуда подземный ход начинался?

Ванёк так воодушевился, что даже не подумал о том, что за столько лет не ему одному такая светлая мысль в голову приходила. И уж конечно эта кладка была миллион раз изучена, общупана и простукана. И Ванёк тоже принялся изучать, ощупывать и простукивать, старательно прислушиваясь, как это делали все кладоискатели в фильмах. Он так увлёкся , что не заметил, как наступил на обломок кирпича, и, стараясь удержать равновесие, принялся бестолково хвататься за ускользающую стену...

— Эй, дармоед, почто разлегся?

Ванёк получил ощутимый тычок в бок и с трудом разлепил глаза. Судя по ощущениям, он и вправду валялся прямо на полу. Жестковато, вообще-то! Да ещё голова гудит так, словно по ней стукнули чем-то неприятно тяжёлым раз этак пять, а то и все десять.

Над ним стоял здоровенный бородатый мужик в старинной линялой рубахе навыпуск, подпоясанной дурацкой верёвкой, и широких штанах, заправленных в высокие чёрные сапоги. Глупо хлопая глазами, Ванёк пялился на сердитого мужика и по-партизански молчал. А чего, дурак что ли, признаваться, что в чужой дом залез? Где, интересно, Варька? Спрятаться успела?

— Чего глазами лупаешь? — упёр кулаки в крепкие бока странный бородач. — Подымайся, говорю! Дрова не колоты, а он тут полёживает. А если хозяйка увидит?

Ванёк опасливо оглянулся: точно ему говорят? Какая ещё хозяйка? Какие дрова? Он спит что ли или вообще с ума сошёл? И где уже Варька? Сбежала? Бросила его на растерзание этому дядьке и свинтила? Ну, это он ей ещё припомнит, а пока надо как-то выкручиваться.

Ванёк осторожно приподнялся, стараясь сесть и прислониться к стене. В голове загудело с новой силой. Застонав и схватившись руками за голову, Ванёк на минутку забыл про мужика, отдавшись боли и закономерной жалости к себе несчастному. Вспомнилось ощущение падения и кирпич под ногой, который мстительно захотелось пнуть посильнее. Открыв глаза и пошарив взглядом, никакого кирпича Ванёк не обнаружил, зато по-прежнему на месте были чёрные, явно недавно любовно вычищенные сапоги, а в сапогах всё тот же мужик, нетерпеливо его рассматривавший.

— Больно, — зачем-то пожаловался Ванёк, осторожно глядя на бородача. Вдруг пожалеет и в полицию не сдаст?

— Чего там у тебя? Ушибся что ль? — ворчливо озаботился дядька и наклонился, чтобы посмотреть поближе.

Ванёк с готовностью подставил затылок, который особенно болел, прямо пульсировал. Почувствовал не слишком осторожные пальцы в волосах, поморщился, но смолчал на всякий случай.

— Да-а-а-а, — протянул дядька, — шишак знатный на башке у тебя. И как помогло? Болит?

Ванёк кивнул и тут же пожалел об этом. Застонал.

— Ну-ну, подумаешь — шишка. Иди вон на кухню. Скажу Степаниде, она покормит да ледышок приложит. А потом уж чтоб дров наколол, а то на утро печь топить нечем.

— Так май же, чего её топить? — внезапно спросил Ванёк. И сам себе удивился — какая печь, что за бред? И при чём тут вообще он, Иван Аникин, ученик седьмого класса Сурской средней школы четырнадцати лет от роду? Кто такому как он топор доверит? А если по ноге? Последний аргумент показался особенно убедительным и Ванёк его озвучил.

— А если по ноге, стало быть без ноги жить придётся, — неумолимо припечатал дядька. — Подымайся ужо, айда за мной.

Пришлось осторожно по стеночке вставать. А чего делать? Надо же разобраться, чего тут происходит, и по возможности сделать ноги подальше от странного дома и непонятного мужика. Говорила же Лидия Васильевна "не лазь", но кто её слушал! Эх!

* * *

На кухне было тепло, даже жарко. Прямо посередине стояла огромная русская печь. Ванёк такие на картинках видел. Только они там поменьше были, а эта прямо исполинская какая-то. И как только с ней управляются? Наверное, у него были такие удивлённые глаза, что толстая тётенька, которую так и не представившийся бородач назвал Степанидой, весело спросила:

— Чего смотришь, Ванюшка, будто первый раз печку увидал?

Ох, ты! Интересно, откуда она его имя знает? Вроде не знакомились.

— Какой-то ты ушибленный сегодня, — покачала головой Степанида. — На-ко вот, молока тебе налью. Макар Андреич сказывал, шишка у тебя? Пей пока, а я на ледник схожу, принесу тебе чего-нибудь к шишке приложить. Смотри, пироги не лапай. Это для хозяйки. Она нынче к вечерне пойдёт в церкву милостыню раздавать.

— Можно хоть один? С молочком, а? Я, может, тоже милостыню хочу, — жалобно проскулил Ванёк, вспомнив, что дело к вечеру уже, а он ещё даже не обедал сегодня.

Степанида внимательно на него поглядела, потом махнула рукой и сунула сахарную булку:

— Жуй быстрей, пока не видал никто.

Ванёк поблагодарил широкой улыбкой и тут же впился в свежую хрусткую булочку крепкими зубами. Вмиг расправившись с угощением, он допил молоко и с любопытством огляделся. Кухня была довольно большой, но печка занимала так много места, что для всего остального оставались лишь углы да узкая полоска вдоль окон. Сидя на широкой лавке, покрытой каким-то рукодельным (или как там они называются? домотканые?) половиком, Ванёк осторожно выглянул в окно. Там двое мужиков под руководством того самого бородача, который его первым нашёл и которого, оказывается, звали Макаром Андреичем, пилили бревно старинной двуручной пилой. Вокруг них валялись уже готовые чурбаки и ещё целые берёзовые брёвна. Рядом стоял здоровенный чурбачина, из которого торчал толстый топор с длинной ручкой. Что там Макар Андреич про дрова говорил? Ему, Ваньке их колоть теперь? А эти двое не расколют? У него ж сил не хватит! И вообще, чего это он должен на чужом дворе работу работать? Подумаешь, булку дали?

— Что, неохота за дрова браться? — усмехнулась вернувшаяся Степанида, проследив за его тоскливым взглядом.

— Я же не умею, — признался Ванёк, придерживая кусок льда, который, обернув предварительно чистой тряпицей, Степанида осторожно приложила к Ванькиному затылку.

— Тю-ю! Здрасьте! Как это не умеешь? Вчера умел, а ноне разучился что ль? — неодобрительно покачала головой Степанида. — Ты дворовый мальчишка. То твоя работа: наколоть, принести, печь растопить. Мне что ль теперь заниматься? Я и так до свету встаю, чтоб тесто замесить да завтрак хозяйке да на всю дврню приготовить. Смотри на него! "Не уме-ею"! Ишь ты!

— А ещё я чего должен? — обречённо спросил Ванёк. Он решил, что вообще ничему удивляться не будет. Это же явно сон или бред. Чего они ему все во сне сделают?

— Вот щас как огрею по спине тряпкой! — пригрозила внезапно рассердившаяся Степанида. — И не погляжу, что убился.

— За что? Я же просто спросил! — отодвинулся на всякий случай Ванёк. — Мало ли, вдруг ещё чего надо, а я и не знаю?

— Ладно, сиди уж. Голова отудобит, иди за водой сходи. Вёдра в сенях. И тихонько на колодце, а то опять обольёшься, безрукий, — смилостивилась кухарка, отирая руки о цветастый передник. У Ванька даже бабушка такой никогда не носила. Надо же, как Лидия Васильевна про старину нарассказывала! Теперь вот такое снится, будто и вправду всё. Натурально так, по-настоящему, аж мурашки бегают, не унимаются.

— Тёть Степанида, а вы давно меня знаете? — вежливо спросил Ванёк и покосился, на замершую женщину.

— Ты чего, Ванюш? И вправду, что ль, ушибленный теперь? — развернула она его к себе за плечи. — Пятый год уж, поди, знакомы. Вот как мамка твоя, Макара Андреича сестра родная, померла, так и привёл он тебя сюда. Хозяйка милостивая у нас, пригрела сироту. И сроду ты меня Степанидой не звал. Тёткой Паней токмо, да и на вы не величал никогда, чай не барыня поди. Ты чего, Ванюш?

— Ничего, — испуганно шепнул Ванёк. — А фамилия моя какая?

— Ой, Господи! Скорбный ты что ли теперича? — всхлипнула Степанида. — Аникин ты, Ванечка, Аникин. А Макар Андреич тебе дядька родный. Пронин он. Не помнишь?

Ванёк осторожно мотнул головой. Почему-то ему совсем перестал нравиться этот странный сон. А ещё он слышал от бабушки, что его назвали в честь прапрадеда Ивана Васильевича Аникина, который едва в революционеры не подался. Даже портрет его — малюсенькая чёрно-белая карточка — сохранился.

— Посиди, милый, посиди. Я за хозяйкой схожу. Может, дохтура тебе позовёт, али ещё чего? — причитала между тем Степанида.

— Тёть Пань, а зеркало у тебя есть?

— Сказывай, как дело было?

На Ванька сурово смотрела пожилая, но крепкая женщина в чёрном в пол балахоне. В "Гарри Поттере" такие мантиями называли, и ещё священники такие носят наподобие. Рясы что ли называются? Ванёк в этом всём не разбирался, но вид у женщины был строгий и внушительный. Аж мурашки по спине побежали. Сразу видно — хозяйка!

— Я упал, — испуганно промямлил Ванёк и покосился на стоявшую позади хозяйки Степаниду. Та отчаянно кивала, давая понять, мол, не молчи, бестолочь, раз хозяйка спрашивать изволили.

Прочистив горло, Ванёк попробовал ещё раз:

— Я это, оступился, в общем. Долбанулся сильно. Шишка вот теперь офигительная. Макар Андреич меня нашёл, сюда притащил.

— То, что долбанулся, вижу. Какая, говоришь, шишка?Покажи, — бросила хозяйка, чуть выгнув в удивлении бровь.

Ванёк показал. А чего, жалко ему что ли? Пусть смотрит! Шишка реально офигительная!

— Странно, шишка как шишка, — даже не улыбнулась хозяйка. — Степанида, ты почто меня звала?

— Матушка Марья Пална, так ведь не в себе он теперь. Должно, умом скорбный сделался, — запричитала кухарка и добавила шёпотом: — Зеркало спрашивал.

— К чему тебе? — изумлённо взглянула на мальчишку хозяйка.

— Поглядеть, — хмуро ответствовал Ванёк, совершенно не понимая, что такого в простой просьбе про зеркало? Чего они так всполошились?

— Ну, идём, поглядишь, — вдруг усмехнулась Марья Павловна.

Соколова — догадался Ванёк. Та самая Соколиха. Как бы спросить, как её сестру зовут? Лидия Васильевна очень бы рада была, если б он узнал. Только как-то неудобно.

Оглянувшись на тихо плачущую Степаниду, которая его вслед за хозяйкой будто на войну провожала, Ванёк постарался не отставать. Вверх по лестнице поднимались не торопясь. Ванёк отчетливо помнил старую деревянную выкрашенную рыжевато-коричневой половой краской лестницу. Эта была совсем на неё не похожа. Ступеньки ровные, все до единой целые, перила кованые с затейливым узором. И ковром зелёным суконным застелена. Ванёк сперва замер в самом низу, не решаясь ступить на чистую ткань.

— Что же ты? — оглянулась Марья Павловна.

— Вдруг испачкаю, — резонно заметил Ванёк.

— Сам испачкаешь, сам и вычистишь, — пожала плечами женщина, развернулась и величаво пошла дальше.

Ванёк ещё помялся, а потом просто стянул грубые кожаные ботинки, только сейчас осознав, что и одежда, и обувь на нём вовсе не его. Чистая, добротная, но сильно поношенная одежда вдруг стала ощущаться непривычной и неудобной, хотя минуту назад он этого даже не замечал.

— Вот, глядись, красна девица, — протянула хозяйка маленькое овальное зеркальце в серебряной рамке с ручкой. — Хорош ли?

— Да уж, красавчик, — внимательно рассматривал длинные светлые кудри Ванёк. Он, между прочим, всего два дня, как из парикмахерской, а тут такие патлы. И глаза как будто ярче. Не помнил Ванёк, чтоб они такими синими были. В остальном как есть он — Иван Аникин собственной персоной. Интересно, что там с шишкой?

— Простите, а побольше зеркала нету?

— Ты, как я погляжу, нахалёнок? — вроде бы даже не рассердившись, глянула на него Марья Павловна. — Дай-ка сюда! Нет больше зеркала, а и это выбросить надобно давно. Грех на себя любоваться. Не знал?

— Неа, — честно ответил Ванёк и мотнул головой.

— Теперь знаешь, — строго сказала Марья Павловна. — К вечерне со мной пойдёшь. Нынче Вознесение Господне. Милостыню раздавать буду. Станешь корзину с пирогами держать. Понял ли?

— Понял, чё ж непонятного? — быстро кивнул Ванёк. — Когда выходим?

— И вправду скорбный ты. Как осмелел то! Гляди, рассержусь, — пригрозила хозяйка.

— Я больше не буду, — с готовностью привычно отреагировал Ванёк и широко улыбнулся, нахально глядя прямо в глаза.

— Вот ведь стервец, — усмехнулась хозяйка. — Не зарывайся только, а смелых да дерзких я люблю. Иди в праздничное оденься. Да умойся как следует, тетеря!

Ванёк понятия не имел, кто такой тетеря, но про умыться понял и про праздничное тоже. Надо было срочно бежать к Степаниде. Она, поди, знает, где его одежда хранится. Да и умыться даст. Похоже, воду носить и дрова колоть кому-то другому придётся. Хорошо! Жизнь-то налаживается!

Резко затормозив, Ванёк словно на стену наткнулся. Какая на фиг жизнь? Он что, всерьёз собирается тут жить? Если это не сон, то значит что-то с ним случилось и он в прошлое попал. Про пападанцев полно книжек написано и фильмов снято. Вот только Ванёк всегда думал, что это сплошь выдумки и враньё. А тут вон что. Лишь бы не навсегда! Это ж как он тут без интернета и телефона? Со скуки помрёт! Даже телека нет. Да что там телека? Вместо простых лампочек свечи стоят — это вам как? Водопровода нет, печки топить надо. И ездят, небось, на лошадях. Нет уж, извините! Он на такое своего согласия не давал.

Пострадав так немного, Ванёк опомнился и припустил на кухню. А ну если навсегда? Фигово, конечно, но рассердить хозяйку — ещё хуже получится. А так, глядишь, устроится как-нибудь. Он же явно не на пустое место попал, а в тело собственного прапрадеда. И родственник имеется — дядя родной. И живёт в богатом доме, не под мостом побирается. А дрова колоть научится, куда ж ему теперь деваться?

— Тёть Пань, тёть Пань, ты где? — ворвался он в кухню, отчаянно голося.

— Чего блажишь, оглашенный? — отозвалась та из-за печки. — Помоги лучше.

Ванёк пристроился рядом и они вдвоём подняли на лавку большое корыто.

— Это зачем? — полюбопытствовал Ванёк.

— Покуда суть да дело, полотенца кухонные замочу, — не очень понятно ответила Степанида. — А ты чего орал-то?

— Меня хозяйка с собой берёт куда-то, — затараторил Ванёк.

— К вечерне, что ль? — обрадовалась Степанида. — Так чего ж ты стоишь, бестолковый? Быстро умываться давай.

— Я же затем и бежал. Мне ещё переодеться надо в праздничное. А я не помню, где лежит.

— Ох ты, Господи! — всплеснула руками женщина. — Рукомойник в углу, полотенцем утрёшься. Я как раз чистое повесила. А я одёжу твою покуда достану. В сундуке она у Макар Андреича. Умоешься, приходи одеваться.

Ванёк не успел сказать, что знать не знает, где они с дядькой обитают, и куда ему идти надо. Ладно, будем решать проблемы по очереди. Сперва умыться.

Вода в железном, весело звенящем рукомойнике была холодной, аж зубы сводило. Кипяточку бы добавить, как бабуля в деревне делала. У неё похожий рукомойник висел. Ванёк ещё удивлялся, как это она без водопровода живёт. Теперь вот узнает, как.

Яростно вытерев лицо и шею, Ванёк огляделся. Степанида не пришла. Видно, ждёт его в его же комнате. Что делать? На счастье, в кухню протиснулся Макар Андреич. Ванёк обрадовался, ему, как родному.

— Вот ты где, бездельник! — сурово сдвинул брови дядька. — К работе и не приступал даже. Всё на кухне отираешься. Вот я тебе ввалю!

— Погоди, дядь Макар, — на всякий случай отступил подальше Ванёк. — Я уж собрался было, а тут хозяйка пришла, сказала с ней идти к вечерне, пироги ей подавать буду.

— Ох ты, Господи! Чего ж ты стоишь тут? Беги скорей, скоро уж выходить, — забеспокоился Макар Андреич.

— Я умывался. Дядь Макар, а где мы с тобой живём, а? Я как упал, так и забыл.

Бородач подозрительно уставился на Ванька — не издевается ли? Тот скроил умильную рожу и вздохнул с облегчением, когда услышал:

— Ладно, айда, горе моё!

Варя тормошила Аникина вот уже полчаса. Ну или ей так показалось, а на самом деле времени меньше прошло. Осмотрев второй этаж и выглянув в едва ли не каждое окно, она решила, что пора и часть знать. Спустившись, пошла туда, куда Аникин собирался. Оказалась в какой-то проходной комнате, где у стены заметила валявшешося в пыли одноклассника. Сердце замерло — умер что ли? Вот блин! И подойти страшно, и не подойти нельзя. Вдруг он живой и ему помощь нужна?

Решившись, Варя присела рядом с мальчиком, прислушалась и вздохнула с облегчением. Дышит! Принялась осторожно тормошить, но он не отзывался. Долго. Наконец, застонал и схватился за голову.

— Больно! Божечки, будто колокол гудит, — прошептал Аникин.

— Может, скорую вызвать? У тебя, наверно, сотрясение, — предложила Варя.

— Ты кто? — уставились на неё синие испуганные глаза. — Чего тут случилось, где все?

— Какие ещё все? — разозлилась Варя. Что значит "ты кто"? Своих не узнаёт? — Дома уж давно все, наверно. Мы с тобой только как два придурка полезли дом смотреть. У тебя амнезия, что ли?

— Чего?

— Блин, я звоню родителям. Ты хоть помнишь, как тебя зовут?

— Ванька я. Иван Васильевич Аникин.