Бесит (джен)

Ровно в 8:15 утра, так же как и в любой другой день на протяжении уже почти сорока лет, доктор Фэмилинг вошел в свой рабочий кабинет. Он подошел к огромному на всю стену окну и подвязал светлые шторы, а потом, как всегда взял серебристую леечку для того чтобы полить размашистый куст алоэ и грустно вздохнул, проведя рукой по колючим листьям растения.

— Ну, что, старина? Сегодня ты переезжаешь в мой дом, иначе Патрик просто-напросто о тебе забудет, — он еще раз вздохнул и сел за свой большой рабочий стол. Уютное, насиженное кресло мягко приняло его в свои объятия. Доктор Фэмилинг осмотрел свои владения. Это был просторный и светлый кабинет. Сейчас солнце еще не было видно в окне, зато к вечеру оно окрасит золотисто-красным светом все пространство, и он в последний раз сможет видеть закат из этого окна. Стена напротив стола была увешана фотографиями — цветными, черно-белыми, старыми и новыми. Когда-то, много лет назад, он повесил на эту стену фотографию своих первых пациентов, которым смог помочь. Вон они в самом центр — Энни и Дик Бэббиджи. С тех пор прошло почти полвека, и они оба уже несколько лет как покинули мир живых, но до конца своих дней эта пара сохранила самое главное в своей семье — Любовь. Сколько их было таких? Отчаявшихся, непонимающих друг друга, запутавшихся, обиженных... Фолксы и Даррелы, Бэконы и Дэйли, Бертоны и Греи, Истмены и Айронсы... перечислять можно было долгие и долгие часы.

Доктора Фэмилинга часто называли волшебником — он был не просто семейным психологом, он был лучшим во всем Лондоне, да что там Лондоне — во всей Англии! Этот «мастер по ремонту семейных отношений» спас не одну супружескую пару от неминуемого разрыва. Сам доктор считал, что нет безнадежных случаев, есть только отсутствие любви. В этом случае он давал только один совет: «Разводитесь, не мешайте друг другу жить!».

И вот, сегодня был его последний день на работе. Доктор об этом не жалел, в конце концов он заслужил спокойную и счастливую старость, он с легким сердцем уходил на пенсию, потому что уже с завтрашнего дня этот кабинет должен был занять его талантливый и молодой внук, который заполнит стену напротив стола фотографиями своих пациентов. Но все-таки ему было немного грустно. Как грустно бывает прощаться со старым добрым другом...

Доктор Фэмилинг подумал о том, что с завтрашнего дня он, наконец, сможет больше времени уделять своей любимой жене и внукам, своему любимому саду, наконец. Да и закат с крыльца дома тоже должен быть виден. Ни одного заката за последние сорок пять лет он не встретил на этом крыльце... Что же, завтра он сядет в кресло-качалку, которую подарили ему дети, накроется пледом и будет наслаждаться жизнью, держа за руку свою супругу — то, о чем они всегда мечтали. А сегодня ему предстояло уступить дорогу молодым и очистить свои шкафы и полки от ненужных бумаг.

* * *

День уже близился к вечеру, когда в глубине одной из полок с бумагами доктор Фэмилинг наткнулся на два старых и помятых свитка пергамента, перевязанных потускневшей красной ленточкой

— Что это тут у нас?

Доктор понятия не имел, что это за бумаги, и поэтому раскрыл один из свитков в поисках ответа.

«Дорогой доктор Фэмилинг, как Вы и порекомендовали — излагаю все свои претензии к моему супругу на бумаге. Уж я ему изложу! Я выскажу! Я ему ВСЕ здесь выскажу! И пусть Вы мне сказали, что это всего лишь кризис семи лет брака, я-то точно знаю, что это вовсе не кризис, это — конец! Потому что до брака мы были уже знакомы десять лет! Итого семнадцать. Семнадцать лет своей жизни я потратила на этого человека, на своего мужа! Вы даже не представляете, дорогой доктор, как он меня бесит.

Бесит, что он разбрасывает носки по всему нашему дому, да так, что найти их не поможет ни одно заклинание.

Бесит (опять же про носки), что он на каждую ногу надевает разные. Я знаю, что это дань памяти Добби... Но как же меня это бесит!

Бесит, что он до хрипа спорит со всеми и с каждым о квиддиче, об этих ужасных Пушках Педлл. Хотя даже я знаю, что эта отвратительная команда самая отвратительная из отвратительнейших. Да они даже в четверть финала еще ни разу не вышли! Так нет, мой дорогой супруг обклеил их плакатами (ни за что не догадаетесь) всю нашу спальню! Вы скажете: «В чем же дело? Снимите их!» Эх, доктор... Вы ведь магл и совсем ничего не знаете о недавнем случайном изобретении моего мужа и его братца — о вечном клее. Поэтому я ни-че-го не могу сделать с этими ужасными картинками. На все мои мольбы, просьбы, угрозы и уговоры сделать с этим что-нибудь, он отвечает: «Ты заставила своими книгами весь дом, не подумав, что у меня на них уже аллергия, вот и мучайся теперь». Нет, вы это представляете? Тоже мне, сравнил — Трелони с Волан-де-Мортом. Бесит! Бесит! Бесит!

Еще меня ужасно бесит то, с каким лицом он ест мою стряпню. Словно мученика на костер ведут — не меньше. А на мой, полный надежды вопрос: «Ну как?», отвечает: «Вкусно, но больше не хочу, спасибо, дорогая». Он всегда «больше не хочет» мои супы, мои салаты, мои гренки, мой омлет. Ну, не так же я все-таки плоха?! Все остальные, например, едят и улыбаются.

Меня бесит его семья, которая не дает нам спокойно жить. Она слишком-слишком большая. Все они лезут своими советами, вмешиваются в нашу жизнь, и еще, подобно моему мужу считают мою еду очень вкусной, однако «БОЛЬШЕ НЕ ХОТЯТ». Где уж мне тут сравниться с его матерью! А еще они знают пароль от нашего камина, и считают, что это дает им право приходить, когда вздумается даже без приглашения.

Меня бесит, что он совсем-совсем не воспитывает нашу дочь, а она в нем просто души не чает! Он всегда для нее этакий добрый «папуся», который никогда не ругается и который все разрешает. А я, значит, мегера-мать, которая вечно чему-то учит! Разве это честно? Разве правильно? Обидно до слез!

Еще меня бесит то, что он без стука входит в ванную, когда я нежусь там вся в пене, или принимаю душ. Увидев меня, он начинает напевать песенку: «Оу, детка, ты моя конфетка». И меня бесит, бесит, что мне это все безумно нравится!

Мерлин, мой! Я — мазохистка! Да я обожаю, когда он поет эту дурацкую песенку. Это всегда меня заводит. К тому же он всегда в этот момент так смешно пританцовывает, что я просто умираю от смеха. Я знаю, что мой смех заводит его не меньше моего обнаженного тела, и я знаю, что последует за этим танцем...

А носки... Ну и черт с ними с носками! Их поиск превратился для нас в любимую игру: кто найдет — тот не моет посуду. И хотя меня порой раздражает его привычка носить разные — это случается лишь в тех случаях, когда приходится разуваться в гостях. А в гости мы чаще всего ходим к друзьям, которые прекрасно знают об этой его милой особенности. Да, это скорее мило, и каждый раз, когда я вижу на одной из его ног синий носок со звездами на другой желтый в горошек, я каждый раз борюсь с желанием броситься к нему на шею, как тогда в девяносто восьмом... и каждый раз на годовщину Победы дарю ему разноцветный пары.

Что касается квиддича и его любимой команды... Да, я не фанатка этой игры и этих бездарных спортсменов, но Вы бы видели, каким счастьем озаряется лицо моего мужа, когда Пушки забивают квоффл, или, что случается крайне редко — ловят снитч. Только ради этого счастливого выражения лица я болею за эту безнадежную команду. И открою Вам секрет, с каждым разом все искреннее и искреннее. К своему ужасу, я становлюсь их поклонницей. Настанет день, когда я повешу ужасный плакат над нашей кроватью...

А мои поварские способности... Я ведь и правда — полный профан. И мужу моему пора поставить памятник за то, что он каждый день терпеливо пробует то, что я ему приготовила. Зато, я божественно варю кофе, а он душу готов продать за этот напиток. Я варю его «Лучше всех в Англии и, наверное, в мире» — так говорит мой любимый супруг! За чашечку напитка он сделает для меня все, что угодно!

Сейчас перечитываю то, что я написала о его семье, и мне становится стыдно. Семья его — самая лучшая, самая дружная, самая настоящая, самая моя любимая семья. Наши посиделки по субботам, наши шумные обсуждения всех последних новостей, наша любовь друг к другу, взаимовыручка — это то, что я никогда и ни на что не променяю. Нет ничего лучше, когда тебе с кем-то нужно оставить ребенка, и у тебя на выбор есть почти два десятка нянек!

Кстати, о детях. Я знаю, что моя крошка безумно меня любит. И она всегда-всегда меня слушается, а ее папочка мне, поэтому поводу очень завидует. А скоро, когда родится наш сынок, будет завидовать вдвойне. Правда, он еще не знает о моей беременности, но то, что он обрадуется — не подлежит сомнению. Я уже представляю, сколько нам предстоит споров по поводу выбора имени. Когда мы ждали нашу дочь, мы чуть ли не каждый день «расставались навсегда». А все потому что у него слишком извращенная фантазия. Как можно хотеть назвать ребенка именем «Сигурни»?! Видите ли, это имя значит «победительница». Мне, например больше нравились классические ирландские имена — Бренда, Меган... Но, когда она родилась, все наши споры оказались напрасны. Наша девочка оказалась словно создана для имени Роза, такая же нежная и прекрасная. С папиными ярко-голубыми глазками, и мягкими каштановыми волосиками, отливающими золотом на солнце.

А вот для сына я хочу выбрать сильное, достойное имя. Как Вам, допустим, Алан или Дэвид? Интересно, что придумает мой дорогой? Если это будет что-то вроде Юджина или Нортона, или что еще хуже Рафферти... Мерлин, спаси нас!

Хотя знаете, какая разница? Я люблю моего мужа, и если для него вопросом жизни и смерти станет желание назвать нашего сына, скажем, Джилмером, я готова пойти на все, главное, чтоб наш малыш был таким же красивым и сильным как его папа, и пожалуй капелька моего ума ему бы не помешала... Хотя, каким бы он ни был, мы все равно будем его любить.

Ой... Как же хорошо, доктор, что я никому-никому не сказала о своем визите к Вам. Да и все мои друзья, не поняли бы, что за штука такая — психология. Оказалось, что мне все казалось, может, конечно, и не все, может меня и бесит что-то в моем муже (например то, что он грызет заусенцы вместо того, чтоб применить маникюрное заклинание), но это скорее от того, что я беременна. Гормоны...

Я, пожалуй, не скажу ему, что посещала Ваши сеансы, пусть это останется моей маленькой тайной.

Спасибо Вам, доктор Фэмилинг».

Доктор нахмурился, он решительно ничего не понимал в той ерунде, которую он только что прочитал: какие-то заклинания, вечный клей, это непонятное восклицание женщины: «Мерлин, мой!»... все казалось странным и не имеющим смысла, он подумал, что может быть, другие свитки помогут ему разобраться во всем этом, и продолжил читать.

«Привет, док! Ну, что же, вы задали мне написать на бумаге то, что меня раздражает в моей жене. Вы сказали, что тетрадного листа будет достаточно, но я не знаю, сколько это — тетрадный лист, поэтому надеюсь, что почти три фута текста Вам хватит. Конечно же, Вам хватит — нам даже в школе не всегда столько задавали. О Вас идет такая молва, что вы стали известны даже в нашем мире... Одна из моих невесток потащила моего брата к Вам, потому что у них «кризис отношений». Док, что это еще за муть такая? Понапридумывали... Нет, они, конечно, ссорились, но с кем не бывает. Все семьи ссорятся — они не исключения. Но вы и, правда, сотворили чудо — после Ваших сеансов у них все просто отлично. Привет я им от Вас передавать не буду, потому как никто не знает, до чего я докатился. Ну, а если бы я знал, что Вы заставите меня корпеть над сочинением, то еще бы сто пятьдесят раз подумал, прежде чем прийти в Ваш кабинет.

Вернемся к моей супруге, и к тому, что меня в ней раздражает... Ответ: все! А теперь поподробнее.

Меня бесит, что она меня постоянно учит. Вот уже семнадцать лет, с первого дня нашей встречи, я не слышу от нее практически ничего кроме нотаций.

«У тебя грязный нос, вот тут.»

«Вингардиум ЛевиОса, не Левиосааа...» бррр....

«Нельзя выходить из гостиной после отбоя.

«Нельзя входить в эту дверь, нам запретил Дамблдор.

«Нельзя держать дома дракона... (Хотя нет, признаюсь, я возражал не меньше нее самой)

«Немедленно садись делать домашнее задание.

«Ты должен сам все делать, нельзя списывать!»

«Дорогой, вытри обувь о коврик».

«Дорогой, не грызи ногти».

«Сколько тебя учить — убирай носки на место».

«Ты сходил в душ?»

«Не ешь всухомятку!»

«Расчеши волосы».

«Не балуй малышку».

А-а-а-а-а-а-а!!!

В общем, Вы только представьте себе все это, да еще и по несколько раз на дню...

Еще меня бесит то, что она не умеет готовить, и при этом строит и себя мастера кулинарии. Каждый раз пытается изобрести что-то новое, и каждый раз это новое оказывается еще гаже, чем старое. И она еще смеет обижаться на меня, если я это не ем.

Еще меня бесит то, что она часто разговаривает с моей мамой обо мне так, словно меня нет рядом. Они обсуждают мои детские болезни, мой вес, мои грязные трусы... ВСЕ... Я очень-очень надеюсь, что у нее хватает ума не обсуждать то, что творится в нашей супружеской постели.

Меня бесит, что у нее от меня секреты. Почти все, чем она занимается на работе — государственная тайна, и она никогда мне не рассказывает ничего, потому что не положено. Это, кстати, еще одна черта, которая меня в ней бесит — правильность, подчинение законам. Она ни за что не даст мне перейти дорогу на красный свет, если мы выбираемся в магловский Лондон. Она не дает нашей дочери сладкого, потому что у нее может быть диатез. Но ведь есть куча зелий от этого диатеза, и нашей крошке они помогают — я сам проверял, после того как накормил ее шоколадом, зато как она была счастлива, в отличие от своей мамочки.

Меня раздражают тонны книг по всему дому. Иногда мне кажется, что я живу в библиотеке. Они везде — на полу, на столе, в ящиках на кухне, в туалете, на подоконниках. С ума можно сойти. Я ничего не имею против книг, но только в том случае, когда они лежат подальше от моих глаз, и когда жена не советует мне прочитать «эту прекрасную книгу», весом с меня. Я даже назло ей повесил плакаты Пушек Педлл в нашей комнате на вечный клей. Конечно, от него есть средство, но мы с братом держим его в секрете, а то какой же он тогда вечный?

А еще меня бесит, когда она с моей сестрой шушукается у меня за спиной. И что они такое смешное обсуждают, что постоянно хихикают? Как школьницы, право.

Я терпеть не могу, когда она запирается в ванной так, что никакая «алахомора» не поможет. Ведь тогда я не могу зайти к ней, не могу посмотреть на то, как она нежится в мягкой воздушной пене. Меня бесит, если я не могу на нее посмотреть, потому что я не ничего не люблю так сильно, как возможность любоваться ею.

Я действительно любуюсь ей. Всю нашу жизнь. С самого первого дня. И может тогда я еще не понимал своих чувств, но уже тогда мне было тяжело, если ее хоть мгновение не было рядом, если я не слышал ее голос, призывающий немедленно взяться за уроки. Да если бы не моя жена, я бы, наверное, никогда не сдал «ЖАБА», и семью СОВами тоже не мог бы похвастаться. Будучи совсем уж честным, скажу, что именно ее занудство и нравоучения не раз спасали мне жизнь. Если подумать, то и сейчас она просто пытается сделать мир вокруг нас идеальным, для этого мне не сложно вытереть обувь об коврик и не сложно расчесаться, я просто из вредности не сразу на это соглашаюсь, но соглашаюсь всегда.

Что касается ее готовки, то я понимаю, что все ее эксперименты — это тоже своего рода стремление быть идеальной женой. Она старается, она хочет — и мне достаточно этого, достаточно того, что она хочет порадовать меня. Зато доктор, никто в целом свете не умеет так варить кофе. Он божественен — ее кофе. Первый раз она приготовила его для меня во время свадебного путешествия, и тогда я полюбил ее сильнее раз в десять. Капуччино, латте, мокко, эспрессо... ради этого я готов на все.

И если честно я очень рад, что она ладит с моей мамой, что они нашли общий язык, потому что мне искренне жаль одну из моих новых невесток (Вы же знаете, что у меня пять братьев) — мама ее невзлюбила, и у них что ни встреча — война (тихая, скромная, женская вона). Она вообще ладит со всей моей семьей, наверное, потому что она росла вместе со мной моими братьями и сестрой. Она стала второй дочерью для моих родителей, они правда, души в ней не чают, а один из моих братьев часто говорит мне, что моя жена — лучшее, что случилось со мной в жизни, после моего рождения. И я с ним согласен.

А то, что она не рассказывает мне о своей работе, я все равно узнаю от нашего друга — он знает даже больше чем она и гораздо охотнее делится информацией, за что моя жена убила бы его на месте, если б узнала. На самом деле, ее правильность тоже не раз спасала мою шкуру. И надо отдать ей должное, когда нужно — она может поступиться всеми правилами, кроме правил, касающихся нашей дочери... Тут, конечно, я не прав, ведь ребенок должен питаться ра-ци-о-наль-но, но как можно отказать крошке, в чьем взгляде такая мольба: «ДАЙ МНЕ ШОКОЛАДКУ». Я не могу устоять, а вот моя жена может. На самом деле, я просто очень завидую тому, какой авторитет она представляет для нашей малышки — та ее слушается так, как меня никогда не слушалась.

Сознаюсь Вам, док... я иногда читаю книги жены. Не все, не целиком, но порою... что-то на меня находит, и руки сами тянутся к какому-нибудь тому. А еще, на Рождество я делаю для нее подарок — отдельный большой кабинет, где она сможет разметить ВСЕ свои талмуты. Эта пристройка к нашему дому ей сейчас не видна — позаботились друзья из министерства, догадываетесь, как она будет счастлива? Так и представляю ее — с горящими глазами, растрепанными волосами, маленькие ладошки прижимаются к краснеющим от восторга щечкам. Да, она красавица — моя жена.

Я много раз был на грани того, что могу потерять ее навсегда, но что-то всегда держало меня рядом с ней. Мы через столько прошли, что я ценю ее любовь ко мне и свою любовь к ней дороже любого золота.

Месяц назад, когда я услышал от своей невестке восторженный рассказ о докторе-психопате, который восстанавливает семьи... вернее о докторе-психологе (дурацкое слово, вы маглы, придумали, если честно). Так вот, месяц назад я думал, что моя семья на грани разрыва. Моя жена постоянно раздражена чем-то, кричит, срывается, психует — сама на себя не похожа! Она никогда так себя не вела, ну разве только когда была беременна нашей дочкой. Поэтому я и пошел к Вам, потому что уже не знал, как спасти семью. Но вот сейчас я пишу Вам это письмо и понимаю, что, не смотря ни на что, я люблю мою жену больше жизни...

Так что, Ваша помощь мне не понадобится, но все рано спасибо, док! Пока-пока!

P.S. Какой же я идиот! Перечитал письмо, последний абзац, и понял!!! Я ПОНЯЛ!! Я скоро снова стану отцом. У меня будет сын! Только почему она мне еще ничего сказала?

P.P.S. Док, помолитесь там вашему магловскому Богу, чтоб мой парень попал в Гриффиндор! Вы только представьте, как Шляпа объявляет: «Дилан Уизли, или нет, Эндрю Уизли (в общем, над именем нужно еще подумать), — здесь таинственная пауза, а потом громогласное — Грррррифиндоррр!» И мой сын с высоко поднятой головой идет к столу, за которым провели лучшие годы своей жизни почти все его предки! Я знаю, что буду гордиться моим мальчиком. Он станет лучшим игроком в квиддич (это у нас семейное), он будет умным, как его мамочка, будет мужественным, сильным, добрым и смелым... Хотя, каким бы он не был, мы все равно будем его любить!

Чао, док!»

Из всего, что он прочел, доктор Фэмилинг понимал, только то, что перед ним письма двух супругов, которые когда-то давно обратились к нему за помощью по раздельности, и которые в итоге поняли, что любят друг друга со всеми своими недостатками. Но больше всего, того, что было написано в письмах, его удивляло то, что он не мог вспомнить эту пару, а ведь он мог назвать вплоть до года и месяца, когда и кто к нему обращался. В итоге он пришел к мнению: не важно, кто эти люди, написавшие ему, важно, что они смогли отыскать друг друга, важно, что они смогли пережить кризис, важно, что он хоть немного, но сыграл в этом роль. Он не подозревал, что кто-то много лет назад хорошо наложил заклятие «Обливиэйт»

Старый доктор подошел окну, солнце клонилось к горизонту, раскрасив небо, не в красный не в золотой, а в какой-то зелено-желтый цвет. Он знал, что такие закаты бывают очень редко, и обрадовался, что ему представилась возможность наблюдать это необычное явление природы в такой знаменательный день.

Если б кто-то сейчас проходил под окнами офиса знаменитого лондонского семейного психолога и поднял бы голову, чтоб посмотреть в окна его кабинета, то увидел бы залитое светом, улыбающееся лицо старика.

Где-то далеко-далеко от Лондона.

Рон Уизли в который раз проклинал маглов и их странные и дурацкие болезни. Это же надо было — в пятьдесят-то лет подхватить ветринянку! Даже название дурацкое — вет-ри-нян-ка. И мало того, не просто подхватить, а попасть в статистику колдомедиков — первый случай заражения этой штуковиной за последние двести тридцать лет! А все потому что, один маленький маглорожденный волшебник привел собой своего совсем не волшебного брата в магазин Ужастиков. Рон, тогда пожалел мальчишку, разукрашенного чем-то зеленым, словно леопард... И на тебе — пожалуйста! Самым раздражающим было то, что никакие магические методы лечения эту напасть не брали, и он с высокой температурой, разукрашенный зеленкой, как тот пацан, валялся в постели. А в это самое время на другом конце Англии, Пушки Педдл играли свой первый за последние сто пятьдесят лет матч в финале! И он — их самый преданный самый верный поклонник не мог там быть! Гермиона просто напросто наложила на него «Петрификус Тоталус». Во-первых, чтоб он не направился на матч с температурой, во-вторых, чтоб не чесал все эти многочисленные пятна на своем теле... Наконец, из камина послышался шум, и Рон тут же почувствовал как с него слетело заклинание:

— Гермиона, черт побери! Ты за это ответишь! — он подскочил с дивана, на котором провел долгих четыре часа. Дальше он уже не мог ничего говорить, потому что на него налетело что-то ярко-оранжевое и сбило с ног.

— Выиграли! Они победили! — Гермиона смотрела на него сияющими глазами и улыбалась во весь рот. — В пух и в прах разделали этих Зеленых Шершней! Триста восемьдесят — сто десять! Ты это понимаешь?! Дождались!

Рон обескуражено смотрел на жену, пока та танцевала вокруг него в ярко-оранжевой мантии с огромными черными буквами «ПП» на спине. Он не мог поверить, что его команда, наконец-то смогла выиграть чемпионат, а он это прозевал, и все-таки он был счастлив.

В этот же вечер, спустя почти тридцать лет брака, Гермиона Уизли повесила над супружеской кроватью плакат с изображением своей любимой квиддичной команды.