Подобно Банши (гет)

22 августа 1999 год

Гнетущая холодность фамильного особняка Малфоев, казалось, наложила отпечаток на его обитателей и особенно сильно поразила его будущую новую хозяйку. Гермиона Грейнджер постоянно пребывала в состоянии подавленной тревоги и необычайного смятения; ее плечи подрагивали от едва сдерживаемого волнения. Шел шестой день ее пребывания здесь, и за это время в ней окрепло убеждение, что особняк, при всей его продуманной роскоши, лишен одного очень важного достоинства. Не ощущалось тепла, которое источают сами камни, кирпичи, пол и окна любого жилища, которое принято называть домом. Ни солнечный свет, ни жар каминов не согревали помещений. Пустоту особняка не заполняли ни украшенная позолотой мебель, ни изысканные безделушки; в его элегантных комнатах по сей день властвовали уныние и траур по леди Малфой.

Гермиона вышла в сумрачный холл и по черной лестнице спустилась в кухонные помещения.

— Чарли? — негромко позвала она. Ответом ей послужила тишина. — Где ты? — шепотом обратилась она в сумрак пустых помещений.

Сердце застучало чуть быстрее. Гермиона бросилась на улицу и, наконец, у кромки воды увидела до боли знакомую фигурку с белесыми волосами. Чарли сидел прямо на земле, задумчиво глядя перед собой. Плечи его едва уловимо подрагивали от холодного пронизывающего ветра — непрерывного спутника приближающейся осени.

— Чарли! — воскликнула Гермиона, подбежав к нему и закутав его в теплую мантию. — Почему ты здесь? Совсем один... Вставай, ну же. Идем в дом.

— Я гулял, — бездушно откликнулся мальчик.

— Твоя одежда никак не сочетается с окружающей промозглой погодой, — наставительным тоном заметила Гермиона. — Август в этом году выдался особенно холодным. Ты ведь не хочешь заболеть перед отправлением в Хогвартс?

— Я не хочу в Хогвартс, — вдруг резко отозвался Чарли. — Я хочу остаться с тобой!

Эти его слова резанули ее словно ножом по сердцу. Очередной порыв ветра заставил содрогнуться и плотнее прижать руки к груди.

— Я тоже не хочу расставаться с тобой, Чарли, — ласково проговорила Гермиона и присела на корточки. Теперь ее голова оказалась чуть ниже уровня глаз Чарли. — Но тебе обязательно нужно в Хогвартс. Помнишь, что я рассказывала тебе о нем? Он прекрасен. Там ты будешь в безопасности. Теперь — да. Порой мне казалось, это самое доброе и волшебное место на земле. Хогвартс станет твоим домом.

— Но мне нравился прежний наш дом.

— Я знаю, Чарли, — голос ее стал совсем печальным. Гермиона погладила его по щеке и поцеловала в лоб. — Но ты больше не сможешь вернуться в свой дом. Мне так жаль, милый...

— Нет, я говорю о той квартире, в которой мы встречали Рождество. Мне нравилось там, и я хочу обратно, — уверенным голосом заявил он. И взгляд его, такой выразительный и серьезный, заставил ее издерганное сердце вновь сжаться от боли.

Гермиона плотнее укутала Чарли в мантию и, поднявшись, крепко сжала в руке его ладонь. Они медленно побрели в сторону дома, где их никто не ждал.

* * *

20 декабря 1998 год

«Моя двадцатая зима продолжает сводить меня с ума. Кажется, я прошла все уровни этих чертовых терзаний...»

— Ваш счет, мисс. — Внезапный голос официанта встревожил Гермиону, и она отвлеклась от своего блокнота. Расплатившись и оставив немного чаевых, она вышла из уютного кафе и побрела вдоль улицы.

Лондон, казалось, бросился в омут праздничной суеты. Украшали не только центральные здания. Гирлянды красовались даже в старых и изысканных городских кварталах. В предрождественские дни жители Альбиона напрочь потеряли свою знаменитую английскую невозмутимость. Магазины перешли на особый график работы, автомобилисты заполонили магистрали — все спешили закупать недостающие подарки и готовиться к праздничному ужину.

Эта невероятная магия конца декабря имела и обратную сторону, в частности, для Гермионы. Из-за такой рождественской суматохи и интенсивного движения транспорта ей пришлось ехать обратно на метро, а не на автобусе. Городской пейзаж за его окном отвлекал от гнетущих мыслей, а в метро она неизбежно останется с ними один на один.

Мысли эти постоянно уносили ее в прошлое, к войне, к судьбам, опаленным ее горячим дыханием, к родным... к друзьям... Сколько уже прошло? Семь месяцев? Так ничтожно мало для того, чтобы кровоточащая рана в груди успела хоть немного затянуться. Но так много для тоски. День за днем в памяти всплывают родные образы, которые теперь можно лицезреть лишь на колдографиях, да порой в газетах. Ночь за ночью — нет, не мучают страшные кошмары — не снится абсолютно ничего, а так хочется хоть во сне быть, как прежде, рядом с ними.

Кольцо утрат сжималось все туже, пока не сомкнулось вокруг одного мальчика по имени Чарли. Он стал ее единственной надеждой на то, чтобы не сойти с ума. Он стал тем, на кого она обратила всю свою заботу. Он стал ее спасением от самой себя — одинокой и потерянной, единственной выжившей из всего ее ближнего окружения. С невероятной, неистовой потребностью Гермиона ухватилась за него, как за соломинку, способную вытянуть ее из трясины самомучения.

Война разлучила ее с самыми близкими друзьями и родными. Этого ей хватило сполна. Большего она не вынесет. Одна только мысль о разлуке с Чарли пугала ее. Пугала настолько, что бросало в дрожь.

Понуро опустив голову, Гермиона сидела в дальнем уголке вагона, прижимая к груди пакет с подарком для Чарли. Сегодня у них выдался насыщенный день. Все утро они провели в большом магловском торговом центре «Уэстфилд», расположенном в восточной части Лондона, а затем посетили Косую аллею. Чего там только не было... Каждый магазинчик поражал разнообразием цветных огоньков, свечей, витающих в воздухе, гирлянд и венков. Традиционные ели украшались с особой фантазией и любовью. Специально к праздничному столу в «Сладком королевстве» Гермиона заказала большой торт со сливочным кремом. Помимо всего прочего на столе непременно будет стоять фигурка ангела, окруженная маленькими свечками.

Еще никогда в ней не просыпалось такое ярое желание отмечать Рождество по всем правилам. Она намерена устроить Чарли незабываемый праздник, чтобы он не чувствовал себя одиноким, отчужденным, чтобы и его хотя бы на один вечер отпустили призраки прошлого.

Домой они вернулись лишь под вечер. В уютную квартирку, которую Гермиона специально сняла в магловской части Лондона на Глостер-плейс, чтобы по возможности избегать нападок случайных фотографов, стремившихся запечатлеть «новую жизнь Героини войны и знаменитой подруги самого Гарри Поттера». Сейчас, конечно, все куда спокойней, чем в первые пару месяцев. Тогда она и впрямь думала, что сойдет с ума, потеряв всех, кроме Чарли. Война кончилась победой над Волдемортом, но какой ценой? Ценой потерянного детства, видимых и невидимых шрамов, ценой могил родных и близких, на которые она — отрешенная ко всему — бросала комья земли онемевшими пальцами. Вынужденная проходить специальные курсы реабилитации, Гермиона все равно не верила в возможность жить привычным укладом. Но ради Чарли она нашла в себе силы и дальше соприкасаться с магией. Старалась совершать какой-то глобальный, нечеловеческий контроль над собой.

Вся история получила такую широкую огласку, что Гермионе иногда приходилось выходить на улицу лишь под действием оборотных чар. Но все более-менее образовалось только в мире, расположенном по другую сторону «Дырявого котла».

Утомившийся за весь день Чарли быстро заснул, а Гермиона тем временем решила вновь пройтись и заодно купить мальчику подарок. Им оказалась новая школьная мантия. Одна из самых дорогих. Для Чарли она не жалела никаких средств, а у нее их было немало. После того, как Гермионе присвоили несколько орденов и звание «Героиня войны», ей пришлось открыть свой счет в «Гринготтсе». Наравне с ней теми же «лаврами», которые никогда не смогут возместить все их потери, были вознаграждены Билл и Чарли Уизли, Симус Финниган, Оливер Вуд, Кэти Белл и Полумна Лавгуд.

Среди маглов было определенно спокойней, но и здесь она нередко натыкалась на назойливых корреспондентов магических газет и журналов. Но почему-то это не остановило ее сегодня. Выходит, она намерено стремилась к тому, чтобы остаться один на один с собой? Захотелось проверить, сможет ли она? Хватит ли у нее сил... без Чарли? Ведь он как-никак в сентябре уедет в Хогвартс. Нужно было как-то учиться жить одной...

Купив дорогую школьную мантию, Гермиона еще некоторое время гуляла, а затем, перекусив в каком-то кафе, решила возвращаться. Она впервые оставила Чарли одного на такое долгое, по ее мнению, время. Но и выходить с ним на улицу было также опасно, и лишь сегодня она пошла на такой риск. Работу представителей Опеки и попечительства, к счастью для Гермионы, нельзя было назвать активной и деятельной, но все же Чарли числился в том самом списке детей, которым после смерти законных опекунов обеспечено место в приюте.

Гермиона отдавала себе отчет в действиях. Она понимала, что, по сути, незаконно прячет Чарли, но о расставании с ним и речи идти не могло. Конечно, она имела возможность, по крайней мере, попытаться стать его законным опекуном, но знала наверняка, что ей откажут, сославшись на отсутствие полноценной семьи и — самое главное — на шаткое эмоционально-психологическое состояние в первые послевоенные годы, даже несмотря на полный курс реабилитации.

Так они и жили, мигрируя чуть ли не по всей Британии. Однако Гермиона знала и то, что к сентябрю нужно было обязательно разрешить эту ситуацию самостоятельно, иначе за нее это сделает закон. Увы, у нее оставалось не так много времени.

В метро Гермиона случайно наткнулась на волшебницу. Милейшая пожилая женщина расположилась на соседнем сидении и, улыбнувшись ей, тихонько поблагодарила за все, что она и ее друзья сделали для них. Поздравив с наступающим Рождеством, старушка вышла на следующей станции, оставив Гермиону с вновь нахлынувшими воспоминаниями. Нет, она не сердилась, но все же старалась остерегаться подобных моментов. Она боялась помнить, потому как было нестерпимо больно, но также боялась и забыть...

Вернувшись в квартиру на Глостер-плейс, Гермиона первым делом проверила комнату Чарли и с удивлением обнаружила, что его на месте не оказалось. С левой стороны послышался шорох. Это Фоукс — феникс покойного Дамблдора. После его смерти он куда-то улетел, и совсем недавно Гермиона обнаружила его на подоконнике предыдущей квартиры, которую она снимала в окрестностях Уэльса. Птица сама нашла ее и Чарли и теперь всегда следовала за ними. Издавая негромкое квохтанье, Фоукс устроился на жердочке возле двери и деловито принялся чистить перья.

— Гермиона! — услышала она голос Чарли, донесшийся, вероятно, из кухни. В ту же минуту он вбежал в комнату и, подойдя к ней, крепко обнял, уткнувшись головой в ее живот. Сердце пропустило удар. Гермиона также крепко обняла Чарли и, поцеловав в макушку, взъерошила его светлые волосы.

Иногда он напоминал ей кого-то, но в голову не приходило ничего определенного. Лишь месяц спустя, когда в «Пророке» она увидит пестрый заголовок статьи о потерявшемся новоявленном наследнике мистера Люциуса Малфоя и его уже покойной жены, Гермиона испытает почти такое же чувство неминуемой, неумолимой утраты, какое ей довелось пережить, когда она хоронила друзей и родных. Отрешенность вновь заполнила ее душу. Как? Как такое возможно?! Чарли — потерянный еще в младенчестве сын аристократов? Немыслимо...

В одной из газет Гермиона прочтет, что Люциус Малфой намерен найти сына. Да. Он пойдет на что угодно, лишь бы вернуть былой чин, признание и членство в социальной элите. Но щедрые пожертвования, нужные связи и расчетливое поведение все еще мало ему способствовали. Однако человек, который чудом избежал повторного заключения в Азкабан, не остановится ни перед чем. И теперь он посягнул на самое святое для Гермионы, обрекая ее на преступление.

Ну что же ей теперь делать?! Если раньше был, по крайней мере, какой-то шанс на то, что ей позволят хотя бы через время стать законным опекуном Чарли, то теперь ей едва ли удастся отобрать его у родного отца, который так стремился вновь обелить себя перед общественностью.

* * *

4 октября 1992 год

Гермиона давно уже потеряла счет числу ступенек, ведущих из подземелий к этажу, на котором располагался кабинет директора Школы чародейства и волшебства «Хогвартс». Дамблдор впервые пригласил ее к себе в кабинет, поэтому она очень волновалась и перед тем, как неуверенно постучать в дверь, несколько раз глубоко вздохнула. В общем-то, бояться Гермионе было нечего — училась она довольно неплохо... Очень даже неплохо... Да чего уж там — отлично! И за последние несколько недель они с Гарри и Роном ничего такого не делали. Тогда, зачем же она понадобилась директору? Может, он даст ей какое-нибудь особое задание? Дополнительные занятия по Древним рунам, например? Но они только с третьего курса начинаются.

Отчасти рассуждения Гермионы оказались верными — Дамблдор и впрямь дал ей некое поручение. Вернее, попросил о помощи. Как оказалось, неподалеку от дома ее родителей, чуть ли не по соседству, рос маленький мальчик, наделенный магическими способностями. Как и она, в свое время он отправится в Хогвартс...

— ... а до этого момента, мисс Грейнджер, прошу вас понаблюдайте за ним повнимательней на время каникул. Его... родители до определенного момента, к сожалению, были не знакомы с проявлениями магии. Их возможности чуть ограничены, — медленно толковал Дамблдор.

— Да, сэр, — кивнула она, продолжая внимательно слушать директора.

— Ему всего четыре, но уже сейчас мистер и миссис Барнз испытывают некоторые трудности в воспитании... Вот я и подумал, что, если рядом с ними хоть какое-то время будете находиться вы, — человек с подобными возможностями — то ему определенно станет проще адаптироваться, принять и урегулировать доселе неконтролируемый поток магической энергии, — Дамблдор внимательно смотрел на Гермиону. Эти его глаза, которые, казалось, заглядывают прямо в душу...

— Да, сэр, я все поняла. Как скажете.

В исполнительности Гермиону Грейнджер было невозможно упрекнуть. На каникулах, как и просил директор, она в свои тринадцать лет устроилась работать няней для Чарли. Так она и узнала его. Конечно, Гермиона и раньше знала о том, что у Барнзов — милых соседей и отзывчивых людей — появился ребенок, которого, по словам ее матери, они усыновили, но познакомиться с ним лично ей довелось только на этих каникулах.

В одной из книг по психологии Гермиона когда-то вычитала, что индивидуальный характер начинает закладываться именно с малых лет, но наблюдать за этим воочию ей довелось впервые. Порой, поглощенный своей игрой, Чарли мало обращал внимание на просьбы своих родителей вести себя тише, и Гермиона чуть ли не единственная, кто мог его остановить, к чьим советам он прислушивался. Сначала как-то осторожно, без особой охоты, но из года в год, с течением времени она стала для него самым верным и близким другом, самым понимающим человеком.

Гермиона — вот любящее средоточие его мира, никто ему больше не нужен, никого он больше не желает — только Гермиону.*

Но также от девушки не укрылась и другая черта его характера. Чарли требовал к себе повышенного внимания, в частности, от нее. Был эгоистичен с родителями, поэтому его отношение с ними складывались довольно сложно. Нередко в свой адрес он слышал от них слова «не от мира сего», но только Гермионе иногда позволял проникнуть в этот его «свой» мир.

С возрастом у него появилась еще одна особенность: он умел как-то чудно затихать, будто замирало в неподвижности не только тело, но и душа — и Гермионе казалось, он куда-то уходит, куда больше никому нет доступа.

* * *

16 августа 1999 год

Спустя пять месяцев, после того, как Гермиона узнала, чей на самом деле наследник Чарли, они стали чаще кочевать из города в город, но время шло, сентябрь приближался, и ей нужно было срочно предпринимать решение. Тогда в голову пришла одна невероятная идея, но у нее не было другого выхода... Энергия уходит либо на то, чтобы бояться, либо на то, чтобы действовать.

Собрав всю свою волю в кулак, Гермиона решила сама прийти к Люциусу с предложением, которое, по ее мнению, давало возможность и ей, и ему остаться с тем, чего хочет каждый из них.

— Поместье Малфоев... Вот оно. Старинный особняк и участок земли с парком. Как тебе? — робко поинтересовалась Гермиона. Она и Чарли продвигались вдоль подъездной дороги к массивным воротам поместья, а по обеим сторонам от них возвышались живые стриженые изгороди из тиса.

— Ясно одно — дом должен дарить тепло и уют своим обитателям, а этот отталкивает, — хмуро изрек Чарли. — Мне здесь не нравится, давай уйдем, пока не поздно.

Но было поздно — к ним навстречу, сгорбившись, уже шел эльф-домовик, невесть откуда узнавший об их прибытии. Он остановился по другую сторону ворот и внимательно оглядел сначала Гермиону, а затем Чарли.

— Ну... слушай, мы не можем уйти, ведь... он твой отец, и сделает все, чтобы найти тебя, — тихим, каким-то отчаянным голосом говорила она, пока эльф шептал неизвестные заклятия, чтобы пустить их внутрь. Гермиона уже бросила свои безнадежные попытки убедить Чарли в том, что им здесь будет лучше. — Это наш единственный выход, — уверенно заявила она и, крепко сжав его руку, шагнула сквозь ворота, вслед за поманившим их домовиком.

— Я видел его всего пару раз, да и то только в газетах, — недовольно буркнул Чарли. — И еще какой-то парень...

— Да, м-м... Выходит, он твой брат. Его зовут Драко Малфой.

— Я знаю. Дурацкое имя.

Гермиона сдержала смешок. Вместе с Чарли она отчего-то чувствовала себя увереннее.

— Ждите здесь, — проскрипел старый эльф, когда они уже были в холле особняка, и трансгрессировал.

В самом имении было довольно прохладно, и откровенно холодно, когда дул ветер. Казалось, даже на улице чуть теплее.

— Ну и как же выглядит эта гостиная Гриффиндора? — скучающим тоном внезапно поинтересовался Чарли. Гермиона, не ожидавшая такой резкой перемены разговора, обернулась и внимательно посмотрела на него. В его глазах она прочла усталость и некоторую обиду.

— О, там очень тепло и уютно, — поспешно проговорила девушка. — Жар камина согревает не только тебя, но и твою душу, поэтому под ним угасают мелкие ссоры и даже скандалы. Как будто в холодный зимний вечер ты находишься в своем родном доме, таком приятном, располагающем... и именно своем.

— В самом деле? — Чарли приподнял одну бровь.

— Туда хочется возвращаться снова и снова. Правда, я не смогу описать тебе интерьер детально, ведь Хогвартс после войны отстраивали заново...

— Мисс Грейнджер, вы можете пройти вместе со мной в личный кабинет мистера Малфоя, — перебив Гермиону, деловито сообщил внезапно трансгрессировавший в холле домовик.

«Распознающие чары», — подметила она про себя.

— Мистеру Барнзу велено ждать в гостиной. — Эльф бесцеремонно схватил Чарли за рукав и поволок куда-то вглубь дома.

«Здесь домовики подобны хозяевам», — мелькнула мысль в голове Гермионы. Вернувшийся спустя несколько секунд эльф приказал — иначе не назовешь — следовать за ним на второй этаж.

Вот она — поверженная сторона. Посещают элитные рестораны, ездят в шикарных каретах, носят только самую дорогую и качественную одежду, живут в роскошных особняках... Пытаются откупиться от правосудия, разбрасываясь галлеонами направо и налево, в то время как пятьдесят процентов населения — несчастные, пострадавшие от гнета психопата, возомнившего о себе невесть что, — погибают. Одни в нищете, другие в больницах. Остаются калеками как физически, так и морально. Сироты оплакивают своих матерей, матери — детей. Но даже тем, кто остался в таком положении, как Гермиона, и за десять жизней не заработать на такие домики, будь они хоть трижды Героями войны.

Когда Гермиона вошла в кабинет, Люциус Малфой даже не поднял головы в знак приветствия. Конечно, с чего бы? Он махнул в сторону противоположного кресла, указывая тем самым на то, что она может присесть.

Осторожно опустившись в кресло, Гермиона крепко сцепила руки и положила на колени. Слова приветствия со своей стороны она тоже сочла лишними.

Тишина тяготила. Люциус продолжал скрипеть пером, заполняя какие-то бумаги, и ей начало казаться, что он вовсе забыл о ее присутствии.

— Мистер Малфой, — набравшись мужества, твердо произнесла Гермиона. — Вам совсем не интересно, зачем я сюда явилась? — не выдержав, немного резче, чем планировала, спросила она.

Молчание. Казалось, Гермиона обращалась в пустоту. Ее вопрос повис в воздухе, будто облако дыма в безветренный день. И как же это понимать? Раздраженная, она резко вскочила с кресла и, опершись руками о стол из дорогого эбенового дерева, гневно уставилась на хозяина поместья.

— Сэр, вы немедленно должны меня выслушать! — вспылила Гермиона. — Долго ждать пока вы соизволите обратить на меня свое драгоценное внимание я не намерена!

Она удовлетворенно отметила, что ее возмущенный оклик возымел плоды — Люциус хоть и не поднял головы, однако перестал писать и уставился в одну точку. Затем, прочистив горло, он устремил на нее прямой взгляд и чуть подался вперед в своем кресле. Взгляд этот был встречен ею с холодной сдержанностью. Он еще несколько секунд смотрел на нее в упор, словно изучал редкое насекомое, которое необходимо классифицировать. Под ложечкой у нее что-то шевельнулось, что-то, подобное страху. Осторожней, предупредила себя Гермиона, но тут внезапно Люциус ободряюще улыбнулся ей.

— Мисс Грейнджер! — торжественно декларировал он. — Гордость и цвет всея Хогвартса, несравненная Героиня войны, защитница правых и бедных... Ну что вы, скорее, это я отнимаю у вас драгоценные часы, которые вы потратили бы сейчас на очередной митинг о правах несчастных домовиков. Ну конечно, я охотно выслушаю все, что вы так любезно хотите мне сказать, — обманчиво-мягко наконец произнес мистер Малфой. Да, он был вынужден говорить с ней именно так, ведь малейший промах с его стороны, и все, что он пытается сейчас восстановить, канет в лету. Однако сарказм и глумливость его тона ни на секунду не давали усомниться в том, что на самом деле мистер Малфой думает о таких, как она.

Не сводя с него угрюмого взгляда, Гермиона вновь опустилась в кресло.

— Итак? — Люциус вскинул брови в притворно-вежливом участии.

— Как вы уже догадались, я явилась вместе с вашим сыном, — надменно заговорила Гермиона.

— Неужели? — изумился хозяин дома.

— Перестаньте паясничать, мистер Малфой! Над поместьем чары, распознающие личность всякого, сюда входящего.

— Да вы сама проницательность, мисс Грейнджер. Браво! — Люциус снова улыбнулся, но потом вдруг резко переменился в лице. Продолжая ломать комедию, он обеспокоенно обратился к ней: — Вы поступили благоразумно, мисс Грейнджер. Как долго вы еще собирались скрываться с моим сыном? — он сделал акцент на предпоследнем слове.

Ее сердце сделало кульбит. Гермиона опустила взгляд.

— У меня к вам предложение, — голос ее еле уловимо дрогнул. Нет, не сдавать позиций!

Брови на надменном лице Малфоя поднялись.

— Предложение? Я весь внимание, — усмехнулся Люциус.

Пауза немного затянулась. Гермиона нервно теребила рукав своей кофты, боясь взглянуть в глаза мистера Малфоя.

— Смелее, мисс Грейнджер, я заинтригован.

— Вы должны жениться на мне, сэр, — резко вскинув голову, выпалила она. — Я знаю, звучит как нелепость, но вы должны!

— А больше я ничего не должен? — Люциус даже не изменился в лице. Весь его вид выражал притворно-вежливую снисходительность.

— Послушайте, с тех пор, как погибли мои друзья, я осталась совершенно одна...

— О, да, это воистину невосполнимая утрата.

Гермиона зло посмотрела на него, но продолжила:

— Чарли — единственный, кто у меня теперь остался...

— Напрасно ты пытаешься вызвать во мне жалость к тебе, — неожиданно резко прошипел мистер Малфой, наконец сбрасывая все свои маски вежливости и притворства. — Я все равно отберу то, что по праву считается моим. Он мой сын! Мой и... Нарциссы.

Ей показалось, или при упоминании имени покойной жены его голос действительно дрогнул?

— Сэр, я не пытаюсь... то есть... Просто дослушайте до конца.

— Ты посмела явиться сюда с таким наглым предложением, следовательно, что-то должна дать взамен, — с неприкрытым теперь уже раздражением, сказал он, сурово глядя на нее.

— Именно об этом и пойдет сейчас речь, — заверила его Гермиона. — Сами посудите, это выгодно для нас обоих. — При слове «нас» Люциус скривился. — В Министерстве вы займете мой чин, он не нужен мне; женитьба на Гермионе Грейнджер подарит вам билет в элиту Визенгамота, вы сможете восстановить былое признание, вы станете первым аристократом, разрушившим барьер между чистокровными и маглорожденными. Да, все будут знать, что брак фиктивен, но общественность только и будет твердить, как благородно вы поступили, приютив сироту, то есть... меня, ведь все в курсе, в каком положении сейчас Героиня войны. Даже несмотря на все ее счета в банке. Речь о психологической поддержке, о доверии, — в отчаянии высказала Гермиона, глядя на Люциуса почти с мольбой. — Прошу вас, сэр, я не выдержу разлуки с Чарли.

— В таком случае, почему же ты не пришла устраиваться сюда, скажем, няней? — скептически поинтересовался тот. Тон его голоса хоть и оставался прежним, однако взгляд переменился. Теперь мистер Малфой был явно заинтригован.

— Тогда я бы не смогла законно его усыновить.

— Зачем тебе его усыновлять?

— Зачем он вам? — в свою очередь невпопад спросила Гермиона. — Вы никогда его не видели, даже не пытайтесь уверить меня в том, что любите его так же, как и Драко.

— Допустим... ты права, и что же? — выдержав паузу, ответил он.

— Спустя какое-то время, мы просто уедем, и это будет законно. Нам больше не придется прятаться. Каждый из нас останется при своем. Чарли будет со мной, а вы вновь станете многоуважаемым и почетным членом элиты Визенгамота, а там и до Парламента недалеко.

Люциус устремил взгляд в сторону. Между его бровями пролегла глубокая морщина. Вот и настал «момент истины». Сейчас все решится. Следующих его слов она ждала как приговора. В кабинете наступила звенящая тишина, давящая на перепонки и заставляющая сердце затаиться, замереть.

— Город Тинмут, графство Девон, — наконец проговорил мистер Малфой. — Особняк называется Чичели-холл. Был построен в 1723 году. Для жилья предназначены тринадцать комнат в основной части здания, и еще тридцать четыре в северном и южном крыльях, — изрек он.

Гермиона непонимающе уставилась на него.

— Что это должно означать? — настороженно спросила она.

— Спустя год после свадьбы... нет, — полтора — ты вместе с ним отправишься туда жить, — заявил Люциус. — Не потерплю до конца жизни в своем доме грязнокровку, — брезгливо добавил он.

Это что сейчас правда происходит с ней? Особняк? Для нее и Чарли? О таком Гермиона даже мечтать не смела! Всего лишь полтора года потерпеть, а потом долгожданная свобода! Свобода от всего мира... Но не от мыслей. Что же она будет там делать совсем одна, когда как Чарли почти все время вынужден проводить в Хогвартсе? Может, на это Люциус и рассчитывал? Свести ее с ума от гнета собственных воспоминаний?..

— Ах, да, грязнокровка, — отвлек он Гермиону от удручающих размышлений, — все свое состояние в банке ты, конечно же, перепишешь на счет нашей семьи, — гадко улыбнулся Люциус.

Ее лицо помрачнело.

— Вам не кажется, что это слишком подло и низко с вашей стороны? Как будто вам мало того, что вы уже имеете, — выплюнула она.

Люциус только усмехнулся, глядя мимо нее, куда-то в сторону двери.

— Мне все равно, моя дорогая.

Гермиона оглянулась назад, посмотреть, на кого он отвлекся, и встретилась взглядом со старшим братом Чарли. Бледное лицо — ни крови, ни жизни; измученный вид, но глаза... такие злые и непонимающие, будто бы сверлили ее.

Нехотя отлепившись от дверного косяка, Малфой-младший подошел к барной полке и по-хозяйски налил себе выпить, словно этот кабинет принадлежал ему, а не его отцу.

— Драко, будь любезен, поприветствуй нашу гостью, — провозгласил Люциус повелевающим тоном.

«Будто сам отличился вежливостью», — мрачно подумала Гермиона, но благоразумно решила промолчать.

Драко, казалось, не слышал отца — его внимание было приковано к стакану.

— Ты оглох, сын? — голос Люциуса дрожал от раздражения, но его возмутило вовсе не то, что Драко невежлив с посторонними, а то, что он посмел ослушаться.

— А ты, кажется, свихнулся! — в тон ему ответил тот. — С каких пор...

— Позже! — перебил его отец и, вновь нацепив маску дружелюбия, обратился к Гермионе: — Домовик проводит тебя и... Чарли, — сказал он после короткой запинки, словно на секунду задумался, как правильней будет обозвать своего второго сына, — в ваши комнаты.

Драко неверяще уставился на отца.

— Повтори? — угрожающе низким голосом произнес он. — Я не ослышался?

— Вещи вы перевезете позже... еще нужно позвать журналистов, — оставив вопрос сына без внимания, продолжил Люциус. Гермиона покосилась в сторону Драко, наблюдая за его реакцией.

— Я спрашиваю, какого черта ты здесь устроил? — очень отчетливо проговорил он.

— Я же сказал тебе, позже! — мистер Малфой сложил губы в надменную складку, пресекая всякие возражения.

Гермиона вздрогнула от внезапного громкого звука — Драко гневно разбил об пол стакан так, что осколки полетели в разные стороны, чуть было не задев ее лодыжки. Затем резко развернулся и, щегольски взметнув полами дорогой мантии, вышел из кабинета отца.

— И хватит уже таскаться по трактирам и домам терпимости, пора взрослеть! — вслед ему крикнул мистер Малфой.

Как утверждал Ницше: истинная добродетель — свойство лишь аристократического меньшинства. Но она отделяет ее обладателя от других людей, она причиняет вред тем, кто стоит ниже, ведь они — всего лишь большинство, которое должно быть средством для возвышения отдельных личностей, которое не имеет права иметь какие-то независимые притязания на счастье или благополучие. Не аристократы — обычные люди — «недоделанные и неполноценные». И пусть их большинство... Почему-то страдают всегда они, а не эти самые элитные меньшинства, которые вовсе и не возражают против того, чтобы «недостойные» продолжали терпеть, а они и дальше будут причинять боль ради «важных целей». Сострадание, по их мнению, удел слабых и посредственных.

— ... Повторяю, дай пройти! Я уже все тебе сказала, — сердито проговорила Гермиона, пытаясь обогнуть Малфоя-младшего, нагло преградившего ей путь и устроившего допрос прямо возле двери выделенной ей комнаты.

— А мне плевать на твою плачевную ситуацию, — желчно выдавил он из себя, продолжая стоять перед ней, загораживая дверь, ведущую в спальню. — Я хочу, чтобы ты свалила отсюда, понятно? И своего щенка забирай.

— Он твой брат, между прочим... И знаешь, я бы с удовольствием так и поступила, кретин! Если бы у меня была любая другая возможность усыновить Чарли.

— Да чихал я на тебя и этого... Чарли, — презрительно выплюнул Малфой. — В честь чего ты тут вдруг возомнила о себе, а?

Терпение Гермионы подходило к концу. Дыхание стало глубже, кулаки сжались сами с собой.

— Я уже сказала, — сквозь зубы вымолвила она, — я и твой отец пришли к взаимному соглашению, и меня совсем не волнует, как твое долбанное эго воспримет данный факт. Все справедливо, и я бы даже сказала, выгодней Малфоям, нежели мне, но плевала я на деньги и звания! Я просто хочу, чтобы меня, наконец, оставили в покое. Меня и Чарли! — голос Гермионы чуть не сорвался на крик, но она постаралась сдержать себя в руках. Драко вдруг усмехнулся, но было видно, как все внутри него закипало яростью. Ей же лучше удавалось хотя бы внешне сохранять хладнокровие.

— Справедливо? — с иронией в голосе переспросил он. — Ну да, а я и забыл, что ты у нас озабочена справедливостью.

— При чем здесь... Послушай, просто дай пройти, ладно? Все, что тебя не устраивает...

— А меня все не устраивает!

— ... в сложившейся ситуации, ты можешь доложить отцу.

— Да пошла ты, — огрызнулся Драко.

— Не вынуждай меня использовать магию, Малфой! — сама не зная, зачем, Гермиона попыталась припугнуть его, но только сильнее разозлила.

— Магию? И ты еще смеешь угрожать мне, Грейнджер, в моем доме? — он сделал шаг в ее сторону. — Ты смеешь открывать свой грязный рот, кичась сраной справедливостью?! Да кому она здесь нужна? — щеки его заалели, глаза превратились в щелки, и почему-то Гермионе он сейчас напомнил Чарли, когда тот спорил с родителями.

— Стремление к справедливости основано на чувстве самоуважения, — гордо вскинув подбородок, парировала она. — Ведь всегда хочется не просто получить выгоду, но и хорошо о себе думать. Поступая эгоистично, мы идем в противовес своей совести.

— Хорошо о себе думать можно и заглушив совесть. Разве не так? — Верхняя губа Малфоя скривилась в подобие мерзкой усмешки. — В этом доме не знают таких слов, наивная мисс Я-не-хотела-ничего-дурного-просто-так-вышло. Зря ты ввязалась во все это. Ты же понимаешь, что теперь я сделаю все, чтобы вытурить тебя. Посмотрим, как ты будешь выкручиваться, — сказал он, уничижительно рассматривая Гермиону с ног до головы.

Ее брови не то чтобы нахмурились, а дрогнули; это с ней всегда случалось, когда она слышала что-нибудь неприятное.

«Посмотрим, как она будет выкручиваться...» — донеслись из ее памяти слова врачей реабилитационного центра. Да, она помнит...

... Тишина давит, белая стена, какие-то рисунки. Слегка желтоватый свет лампочки... и приглушенный...

Вдруг начали искажаться цвета, формы, очертания... Надменное лицо Малфоя медленно поплыло перед глазами.

Проморгаться.

Не помогает.

На душе стало так невыносимо больно. А потом боль стала физической и переместилась в голову. Сильный удар об пол, и она снова там...

Встала, пошла в ванную, умыла лицо. Из зеркала смотрит что-то уставшее, болезненно-опустошенное, безнадежное. Ванная. Она ложиться, и опять эта тишина.

Ненавижу...

Погрузилась под воду. Красиво, спокойно, кажется, что можно лежать так вечность. Заканчивается воздух. Невозможно держаться.

Еще чуть-чуть, пожалуйста! Потерпи, и больше никогда рядом не будет посторонних. Ни сегодня, ни завтра, ни после... Будут только друзья и родные.

Резкие толчки в грудь. Чьи-то приглушенные крики. Слепящий свет, и вновь тяжесть в сердце, потому что кто-то снова смог его запустить. Зачем?..

— Мисс Грейнджер?! Мисс Грейнджер, вы слышите меня?!

Невыносимо холодно. Нужно сказать им, но рот вдруг наполняется водой, и горло раздирается в неудержимом кашле.

— Холодно, — прохрипел голос. Неужели ее?

— Быстро, отнесите ее в палату...

Дальше слышать уже не было сил. А ведь она была так близко к Ним...

Завтра похороны, и все вокруг будут осведомлены об ее неудавшейся попытке суицида прямо в палате реабилитационного центра.

Ну и что?..

Завтра ей не будет стыдно. Завтра будет только боль.

Боль... Голова раскалывалась... Кто-то тряс ее за плечи. Гермиона открыла глаза. Все тот же коридор Малфой-мэнора, но Драко рядом уже не было. Прямо перед собой она увидела обеспокоенное лицо Чарли. И снова он вытягивает ее из омута страшных воспоминаний.

— Гермиона! Что случилось? Кто это сделал? — ядовито выдавил он, помогая ей подняться с пола. — Это отец? Скажи, и я заколдую его так, как ты меня учила!

Отец. Он уже зовет Люциуса отцом, а они ведь и дня тут еще не живут.

— Чарли, не стоит. Это не он... Неважно.

— Значит, это тот придурок, который толкнул меня, когда я поднимался по лестнице.

Чарли, сам того не подозревая, именно в эту минуту как нельзя лучше вписывался в эту семью. Он так напоминал сейчас одиннадцатилетнего Драко Малфоя, что все внутри у Гермионы неприятно сжалось.

— Он толкнул тебя? — тревожно выпалила она. — Чарли, мы еще разберемся с этим, но, нет, Драко ничего такого мне не делал. Я сама... случайно потеряла сознание. — Гермиона наконец открыла дверь своей комнаты и огляделась. — Вот это да... — вырвался у нее вздох восхищения. Более роскошной комнаты ей еще видеть не доводилось: зеркало, уютное кресло, комод, двуспальная кровать, огромное окно и высокий потолок — все сияет, блестит, каждая мелочь расположена на своем месте. Было странно, что Люциус Малфой решил выделить ей такую шикарную спальню, но, возможно, хуже комнат здесь просто не было.

Чарли с выражением укоризны на лице уныло протопал к кровати и водрузился на нее.

— Тебе здесь нравится, да? — пробормотал он.

Гермиона нехотя оторвалась от пейзажа за окном и повернулась к мальчику.

— Насупился, — резюмировала она.

— Нет.

— Конечно, — она окинула его недоверчивым взглядом. — Сидишь мрачнее тучи.

— Какая разница, — Чарли нахмурил брови. Гермиона осторожно присела рядом с ним и обвила его плечи руками.

— Я отказываюсь отвечать на твой вопрос.

— Потому что ответ мне не понравится, верно? — Чарли освободился из ее объятий и, проследовав к двери, обернулся. — Можешь не отвечать, но... меня это раздражает. Мне все в этом дурацком доме чужое, и ты здесь какая-то другая.

— Вот как?

— Да, именно так, — воскликнул он. Чарли попытался произнести эти слова весьма строгим тоном, но голос его дрогнул. — А я не хочу пропасти между нами, — уже тише произнес он.

— Чарли... ее нет... пожалуйста, — Гермиона сглотнула подкатившийся к горлу ком.

Он смотрел на нее еще с минуту, не двигаясь, не мигая. А потом — впервые за семь лет — просто ушел, не сказав ни слова.

29 августа 1999 год

Холодный утренний туман, плывший над парковым прудом старинного особняка Малфоев, льнул к окнам, и Гермионе отчего-то казалось, будто там, за ним, притаилось ее прошлое. Небо с утра снова нахмурилось. Это означало, что день будет ненастным и обреченно-серым — точь-в-точь, как ее существование здесь.

Такая погода странно воздействовала на нее. Гермиона уже и забыла, когда в последний раз улыбалась в этой половине жизни, которую назвала «после них». Нет, разумеется, она дарила улыбки Чарли, но теперь что-то изменилось. Между ними возникла некая холодность, и это было самым грустным, потому как все, что она сейчас делала, — она делала ради него.

— Да как же ты не понимаешь? — с горечью выкрикнула она, когда Чарли уже в который раз повернулся к ней спиной. После завтрака Гермиона пришла в его комнату, чтобы просто поговорить, но все с самого начала не задалось. Чарли с утра был какой-то понурый, а Гермиона, наоборот, старалась держаться, как и прежде, словно они сейчас были не в Уилтшире, а в маленькой уютной квартирке, где-нибудь в центре Лондона. Чарли будто замкнулся в себе: смотрел на нее ничего невидящими глазами и словно не слышал того, что она ему говорила. Это и довело ее до отчаяния, потому что да, она понимала причину его отрешенности. — Все это ради нас, ради того, чтобы мы всегда были рядом!

Боже, она так устала. В голову лезли дурные мысли о полном одиночестве. А Чарли так и сидел у окна, ни на что не реагируя, и только, когда услышал ее шаги в направлении двери, медленно повернулся и спросил:

— Тебе не кажется, что ты становишься эгоисткой?

Гермиона замерла.

— Что ты такое говоришь? — она неверяще уставилась на Чарли, а тот вновь отвернулся к окну, равнодушно рассматривая пейзаж. — Чарли! Немедленно объясни мне!

— А что ты хочешь услышать от меня?

— Почему ты назвал меня эгоисткой? — возмутилась Гермиона.

— Я не называл, я всего лишь…

— О, перестань! Ты понимаешь, о чем я.

Он резко соскочил со стула, развернутого к окну, и, сделав пару шагов к девушке, недовольно уставился в пол.

— Зачем нам эти Малфои? — горячо воскликнул Чарли. — Зачем мне вообще нужно отправляться в Хогвартс? Мы ведь можем скрываться от всех, мы вообще можем уехать, исчезнуть из страны! Ты всему меня научишь сама!

— Но это невозможно, Чарли, — Гермиона казалась полностью вымотанной.

— Признайся, тебе здесь нравится, ведь так?

— Ты сам прекрасно знаешь, что это неправда!

— А может, тебе приглянулся этот недоумок? Мой брат? — язвительно выпалил Чарли, взглянув на нее. — Я же вижу, как он смотрит на тебя.

— Прекрати немедленно! — взвизгнула Гермиона. — Что с тобой происходит? Я не понимаю. Никак он на меня не смотрит, ясно тебе?! — Она застыла на месте как вкопанная. На ее лице, сменяя друг друга, отражались боль, непонимание и отрицание.

Молчание затянулось, а затем Чарли прошептал:

— Я солгу, если скажу, что меня это вовсе не волнует.

Иногда шепот — самый громкий крик души. Шепот из уст Чарли заставил Гермиону еще сильнее терзаться от боли, подвел к обрыву, ведущему в пустоту. Он ведь еще совсем ребенок, но порой его слова ранили сильнее кинжала, заставляя содрогнуться.

Ее глаза заблестели от слез. Полсекунды, и она, развернувшись, вылетела из его комнаты, хлопнув дверью.

Это происходит уже во второй раз. Никогда раньше они не разговаривали друг с другом так. Это пугало ее до смерти. Пугало и лишало надежды. Но она бы уже давным-давно упала, если бы не Чарли. Он всегда был рядом. Всегда мог втянуть ее обратно в жизнь, и сейчас ей так хотелось, чтобы он вновь сделал то же самое.

Гермиона оперлась дрожащим подбородком на руку и, старательно сдерживая слезы, принялась разглядывать фотографию Гарри и Рона. Самую обыкновенную магловскую фотографию в деревянной рамке. Им там всего лишь около пятнадцати; оба лучезарно улыбались, и на невидимой части снимка — она помнила — каждый пытался шутливо ткнуть другого в бок. Раньше Гермиона боялась глядеть на эту фотографию — слишком живы были воспоминания, слишком глубокая рана словно начинала вновь кровоточить… Сейчас все более-менее… нет. Кого она пытается обмануть? Все было по-прежнему, однако снимок теперь всегда стоял на письменном столе, как напоминание о них в этом холодном, чужом доме.

Была еще одна вещь, которую Гермиона с трепетом хранила в столе, — письмо Гарри к Джинни. Он написал его еще в доме на Гриммо, 12, когда они целый месяц готовились к проникновению в Министерство за медальоном-крестражем, но оно так и не попало к адресату. Позже, после Битвы в Хогвартсе, Гермиона вернулась в этот дом, чтобы забрать письмо, и теперь берегла его, как доказательство их любви.

Время незаметно подошло к полудню. Моросящий дождь, который не прекращался почти что с самого утра, казалось, притих, и Гермиона смогла выпустить из клетки Сычика. Ей стоило больших усилий уговорить Малфоя-старшего временно приютить в особняке маленького совенка, феникса и, конечно же, Живоглота.

— Я уверяю вас, мистер Малфой, все они будут жить в моей комнате и не доставят совершенно никаких хлопот, — говорила она, держа в одной руке Живоглота, а в другой — клетку с Сычиком, который, несмотря на тонкие прутья, не оставлял попыток взмыть на самый верх, к потолку. — Ну, разве что совенка иногда придется выпускать полетать на улице… А Фоукс очень умный, он…

— Если хоть одну тварь я увижу в доме за пределами твоей чертовой комнаты, — гневно раздувая ноздри, прошипел Люциус, перебив ее, — ты вылетишь отсюда вместе со своим зверинцем, грязнокровка!

Сычик быстро выматывался, поэтому время его так называемой «прогулки» занимало не более двадцати минут. Фоукс, в отличие от совенка, предпочитал величественно восседать на жердочке, но когда он все же улетал, то возвращался лишь через несколько дней.

Почти две недели, проведенные в Малфой-мэноре, показались Гермионе целым тягостным годом. В первые дни она вообще старалась не выходить из комнаты. Не спускалась ни на завтрак, ни на обед, ни на ужин. Довольствовалась лишь тем, что приносили в комнату эльфы. Но, когда выяснилось, что Чарли вздумал совсем отказываться от еды, Люциус наказал Гермионе строго следить за тем, как питается его сын, и заставил их обоих каждый раз спускаться к столу, что немало выводило из себя Драко Малфоя.

Как же он ненавидел ее! Ненавидел за то, что она — грязнокровка! — посягнула на то святое место, которое прежде занимала Нарцисса. За то, что вообще посмела вторгнуться в его семью. За то, что его новоявленный брат так искренне ее любит, а должен был бы любить родную мать!

Чувство тревоги внутри Гермионы, конечно, не перерастало в панику, но всякий раз, когда Драко смотрел на нее, она буквально чувствовала, как ее пронзают волны ненависти, исходящие от него и давящие на сознание. Иногда она даже подозревала, что он, пользуясь легилименцией, нагло вторгается в ее сознание и пытается воздействовать психологически. Но Гермиона не собиралась отступать.

За обедом он снова смотрел на нее. Просто глаз не сводил и даже проводил взглядом до дверей, когда она, закончив, вновь отправилась к себе в комнату. У Гермионы было такое ощущение, словно ее бросили в тюрьму. Нет, конечно, она самостоятельно приняла такое решение, однако отрицать тот факт, что ей здесь скверно, бессмысленно. В чем-то Чарли был прав. Чарли…

За обедом они даже не обменялись взглядами. Непрошеные слезы выступили на глазах, и Гермиона расплакалась. Ей казалось, что она подвела Чарли. Еще очень долго ее сотрясали мучительные рыдания, а потом наступило состояние чрезвычайной подавленности. Спустя какое-то время, немного успокоившись, Гермиона решила запереться в библиотеке и просидеть там весь вечер и ночь, ведь это место всегда помогало ей привести мысли в порядок и почувствовать себя чуть лучше.

Гермиона на минуту прикрыла глаза, а когда снова подняла веки, услышала, как отворилась и захлопнулась дверь библиотеки.

— Ты что, правда думала, что сможешь вот так просто закрыться на замок в чужом доме? — усмехнулся голос. — Думала, что особняк пойдет у тебя на поводу, не отперев дверь истинному хозяину? — Говоривший приблизился настолько, что Гермиона наконец сумела разглядеть в нем черты бывшего однокурсника. Она и не сомневалась — таким противным голосом в этом доме обладал всего лишь один человек, и имя ему — Драко Малфой.

На душе стало как-то паршиво, словно над Гермионой навис дементор. Это чувство всегда охватывало ее, когда Драко находился где-то поблизости и следил за ней своим пристальным взглядом.

— Эй, ты! Отстань от нее, понял?! — в библиотеке неожиданно появился Чарли, и теперь стоял позади Малфоя, злобно взирая на него снизу вверх.

Драко ухмыльнулся, продолжая глядеть на Гермиону, а затем медленно развернулся в сторону брата.

— У-у… Как страшно, — насмешливо протянул он. — И что ты сделаешь? Пальчиком погрозишь? Или может, отцу нажалуешься?

— Нет, не думаю, — колко отозвался тот.

—Чарли, — предостерегающе позвала Гермиона. Уж она-то знала, какой у него острый язык и как на это может отреагировать Драко.

— Ты знаешь, — насмешливо проговорил Чарли, не обратив внимание на ее оклик, — я найду, чем тебя можно пронять, ты ведь такой жалкий. — Он медленно зашагал вдоль стеллажа, легонько проводя рукой по корешкам старинных книг и фолиантов. — Одно твое превращение в хорька на четвертом курсе чего стоило. Да, Гермиона рассказала мне… Я потом так долго смеялся. Неужели ты мой брат? Мне даже как-то стыдно.

— Вот же сопляк, — рявкнул Драко. Он был по-настоящему раздражен, и Гермионе даже показалось, что он готов выразить это в виде какого-либо физического действия в отношении Чарли. — Не помешает пару косточек сломать! — Драко дернулся в его сторону, но тут же был остановлен чьей-то цепкой хваткой.

— Перестань! Не смей его трогать, — закричала Гермиона, с силой отталкивая Малфоя. Тот попытался высвободить свою руку, но не тут-то было — она сильнее вцепилась в него и вновь потянула назад, подальше от Чарли.

— Да отцепись ты, ненормальная, — Драко отмахнулся от Гермионы, как от назойливой мухи, резким движением, наконец, освобождая свою руку. — А с тобой, молокосос, я еще разберусь, — угрожающе бросил он в сторону Чарли.

— Только тронь! Будешь иметь дело со мной, — Гермиона вскинула руку с зажатой в кулаке рукоятью палочки.

Малфой возвел глаза к потолку.

— Я не понял, мне что, сейчас сделать испуганный вид? — прищурился он. — Грейнджер, ты выглядишь жалко.

— А ты смешон. Видел бы себя со стороны. Угрожаешь ребенку, да к тому же собственному брату! Как тебя еще не тошнит от самого себя?

— Заткнись, мугродье… Заткнись, а иначе… я убью тебя, — очень тихо, сквозь зубы, выговорил он. — Лучше начинай паковать чемоданы, тварь. Поверь, я сделаю все, чтобы избавить особняк от твоего грязного, вонючего, вшивого присутствия. — С каждым словом Драко становился ближе к ней на шаг, но напрасно он надеялся, что она уступит. Гермиона приняла решение и отступать не собиралась. Неважно, что ее тело окаменело, руки сжались в кулаки, а сердце вот-вот вырвется из груди.

Малфою действительно придется убить Гермиону — только так он сумеет от нее отделаться.

«Что я ожидала услышать?» — промелькнуло у нее в голове, прежде чем мысли каким-то странным образом принялись проноситься сначала вихрем, затем просто быстро и мимолетно, как вспыхивающие на небе молнии… Позабытые, гнетущие надежды будто издевались над ее психикой, проникая в мозг все снова и снова…

Что это с ней?!

Там кто-то есть, в ее голове. Прямо сейчас. Ощущение такое же, как тогда, когда она упала в обморок. Это Малфой! Он вновь проник в ее сознание, вызывая самые больные воспоминания.

— Хватит… Прекрати… — еле выдавила Гермиона. Она почувствовала, как в ней закипал гнев, но Драко продолжал шарить в ее голове, ухмыляясь при этом. Кто-то кричал, спорил, ругался — он теперь специально вызывал лишь отрицательные воспоминания, начиная от мелких ссор и заканчивая войной. В голове Гермионы творился полный сумбур — мысли, столько воспоминаний разом навалились на нее, будто бы стараясь обогнать друг друга.

«— Гарри! Рон! Пустите меня к ним!! — пытаясь вырваться из стальных объятий Билла Уизли, кричала Гермиона, утопая в горе и слезах».

Это был день похорон…

— Хватит! Ты, мерзкая сволочь, хватит ее мучить! — Чарли сделал попытку ударить Драко, но тот отшвырнул его к стеллажу, как тряпичную куклу.

Гермиона невидящим взглядом смотрела куда-то внутрь себя. Одной рукой она ухватилась за спинку кресла, изо всех сил стараясь не упасть, а другой — зажимала рот, сдерживая беззвучный крик боли.

— Я надеюсь, грязнокровка, ты еще не забыла, как душат слезы, — издевательски выплюнул Малфой. Если бы… Если бы он только знал, как часто она плачет от безысходности.

«Ну посмотри же в мои глаза! — Гермиона сосредоточилась на этой мысли, буквально крича о ней в голове. — Они выдают меня с головой. Как же я могу забыть?..» — это был настоящий крик души.

Малфой, казалось, замер на миг.

— Пожалуйста, прекрати окунать меня в эти воспоминания, — вымученно прошептала Гермиона. Она все же не удержалась и упала на колени. В ту же секунду рядом оказался Чарли.

— Ты еще ответишь за это, — прошипел он, зло глядя на Драко.

— Серьезно? И что же ты собираешься делать? — насмешливо выдавил Малфой. — Да я уже знал такие заклятия, пока ты поперек кровати лежал. — Он в последний раз окинул презрительным взглядом своего брата и, хмыкнув, направился к выходу из библиотеки.

* * *

1 сентября 1999 год

Поначалу Люциус Малфой планировал самолично пригласить в поместье журналистов, дабы заявить о свадьбе с Гермионой Грейнджер чуть ли не на всю страну, но, проанализировав все до мелочей, решил, что такая откровенная декларативность ни к чему. Общественность должна воспринять его, как человека, вознамерившего оказать серьезную поддержку, а слишком явное зазывательство прессы могло быть расценено как некий фарс.

Момент, когда Чарли Барнз впервые в жизни окажется на вокзале Кингс-Кросс в сопровождении Гермионы Грейнджер и родного отца, общественность, пресса и, возможно, Правительство просто-напросто не смогут проигнорировать, и, конечно же, обратят свое пристальное внимание. А прокатившиеся по стране слухи о том, что Героиня войны прячет наследника чистокровного рода, лишь послужат хорошим подкреплением для журналистов.

И снова вокруг все светло-серое, и снова дождь… На самом вокзале чудесная чистота и сдержанность. Сегодня осень. Она целый месяц неторопливо, но неотвратимо вступала в свои права. Август медленно умирал вместе с буйной зеленью и часами, отведенными Гермионе и Чарли на то, чтобы быть рядом друг с другом. Он спешил уступить место чему-то новому, тому, что принесет осень. Такой круговорот, подобный движению созвездий… Эту осень Гермиона запомнит на всю жизнь. Именно с этого года она навсегда разлюбит ее, ведь она отнимает Чарли. Эта осень легла свинцом на ее душу.

Чарли уныло глядел в даль, куда через несколько минут отправится «Хогвартс-экспресс». Ветер лениво трепал его белесые волосы и подгонял косую завесу моросящего дождя, который, казалось, никогда не прекращался.

— Прости меня, — вымолвил Чарли, продолжая глядеть куда-то вдаль. Его голос вывел Гермиону из задумчивости. — Это я вел себя, как эгоист. Не ты.

— Ох, Чарли… — По ее щеке скользнула слезинка.

— Боже, я сейчас умру от умиления, — проговорил Люциус, косясь в сторону журналистов, с любопытством наблюдавших за ними. — Гермиона, возьми себя в руки, — спокойно сказал он, и губы его тронула снисходительная улыбка.

«Играет на публику», — мрачно подумала Гермиона и, смахнув слезинки, присела на корточки, крепко заключив в объятия Чарли.

— Всего лишь до Рождества потерпеть, — дрогнувшим голосом промолвила она, пытаясь убедить и его, и себя, что время пролетит незаметно.

Единственным человеком, которому все это казалось донельзя сентиментальным, был мистер Малфой. В который раз за это утро он возвел глаза к небу, но все же склонился над сыном и участливо поцеловал в лоб, что вызвало очередной всплеск фотовспышек со стороны небольшого скопления журналистов и заинтересованные взгляды всех присутствующих на платформе волшебников.

Гермиона стояла на этой платформе вплоть до того, пока «Хогвартс-экспресс» не скрылся далеко на изогнувшемся дугой горизонте, чем вызвала уже с трудом скрываемое перед публикой раздражение Люциуса Малфоя.

— Ну же, идем, — чуть слышно прошипел он ей на ухо. Гермиона словно приросла к тому месту. — Шевелись же, — процедил сквозь зубы мистер Малфой и ненавязчиво, но ощутимо схватил ее за локоть, заставив наконец сдвинуться с места.

Гермиона прибавила шагу, смахивая с лица слезинки и пряди растрепавшихся волос, а потом трансгрессировала, не став дожидаться Люциуса.

Спокойные облака, лениво тянущиеся по небу, казались тяжелыми. Тяжелее, чем в Лондоне. Среди увядающих трав в парке Малфой-мэнора тусклыми скелетами мертвых облысевших веток стояли деревья, казалось, гнившие под струями бесконечного моросящего дождя. Нет, все же осень в этом году наступила слишком рано. Она должна была подождать. После всего, что Гермионе довелось пережить, она, черт возьми, обязана была просто не наступить!

Вдруг что-то привлекло ее внимание. Огненная точка под самым небом спиралью спускалась вниз, к особняку. Фоукс словно пел свою прощальную песню, так щемившую сердце Гермионы. Она не сомневалась — феникс оплакивал увядавшую природу, а вместе с ней и ее прежнюю жизнь.

* * *

5 сентября 1999 год

Старания мистера Малфоя даром не прошли: меньше, чем через неделю, Гермиона обнаружила в «Пророке» свое имя, прямо под заголовком «Самые выдающиеся свадьбы столетия». Читать, что «понаписала там Скитер», ей совсем не хотелось, поэтому Гермиона отшвырнула газетенку и принялась расчесывать пушистую шерсть Живоглота. Люциус Малфой также позаботился и о том, чтобы в Министерстве уже пустили слух о фиктивности — а как иначе? — этого брака и благотворительной его цели.

По правде говоря, дня два назад Гермиона была готова все отменить и убежать из этого жуткого, злого дома, только бы ее никто больше не трогал. Разочарование, слезы и стыд заполнили ее душу, и лишь феникс каким-то чудесным образом сумел ее успокоить. Он плакал вместе с ней, а затем что-то тихонько пропел. На сердце стало легче, а в голове осталась только одна ясная мысль — она справится со всеми невзгодами! С этой мыслью Гермиона смогла заснуть.

Виной ее слезам была обидная пощечина от мистера Малфоя. Днем он просил ее надеть более приличествующий наряд, прежде чем спуститься к ужину, и предупредил, что платье принесет домовик. Выйдя из ванной комнаты, Гермиона действительно обнаружила на своей кровати красивое старомодное платье, но на ужине выяснилось, что оно принадлежало Нарциссе, а эльф на самом деле заносил совершенно другое. В тот момент Гермионе показалось, что таким разъяренным Люциуса она еще никогда не видела. Может, потому что этот гнев был направлен на нее одну?

Помножив два на два, она догадалась, что платье Нарциссы в ее комнате оказалось отнюдь не случайно. Драко — вот кто подставил ее. И его самодовольный оскал на ужине не давал в этом усомниться ни на секунду. Больше всего, когда она схлопотала эту проклятую, несправедливую пощечину, ей хотелось кричать, что это Драко во всем виноват, но гордость не позволила. Да и к тому же — мистер Малфой скорее поверил бы сыну, чем какой-то там грязнокровке. Или сделал бы вид, что поверил.

Помимо малфоевских козней Гермиону угнетала еще одна немаловажная вещь. В тот же день, когда уехал Чарли, она с трепетом отправила в Хогвартс письмо. Гермиона так волновалась за него, и, конечно же, ей было жутко интересно, попал ли он в Гриффиндор, про который она так часто рассказывала. Дни шли, а ответного письма все не было. Часто она вступала в споры с Малфоями о том, куда же все-таки Шляпа определила Чарли, и вот, наконец, вчера он отправил сову с первым письмом из Хогвартса.

«Слизерин».

Всего одно слово.

Люциус и Драко, узнав об этом, нисколько не удивились, но по их ухмылкам Гермиона видела, что таким исходом событий оба были весьма довольны. А сама она, наверное, впервые в жизни на краткий миг почувствовал злость на Чарли.

«Вот же… Малфой!» — мрачно подумала она, скомкав листок с ненавистной надписью «Слизерин».

Такую немногословность и задержку Гермиона могла объяснить себе лишь тем, что Чарли просто-напросто не хотел огорчать ее таким известием. Он ведь знал, как она хотела, чтобы Шляпа определила его на Гриффиндор, поэтому и чувствовал вину за неоправданные надежды. Гермионе оставалось лишь догадываться и быть в неведении, что она оказалась абсолютно права.

Сегодня в Малфой-мэноре Драко принимал гостей. Точнее, гостью — свою бывшую однокурсницу и замечательного — как выражался он сам — человека, Пэнси Паркинсон. Сначала Гермиона решила не выходить из комнаты, чтобы не встречаться с этой неприятной компанией, но вскоре бездумное времяпрепровождение утомило ее, и она захотела спуститься в библиотеку. Уже на лестнице Гермиона услышала приглушенные голоса бывших слизеринцев и поняла, что ее персона без внимания определенно не останется.

Люциус Малфой сейчас был в Министерстве, поэтому Драко и Пэнси спокойно расположились в гостиной особняка, что совсем не нравилось Грейнджер. Перспектива застигнуть их за непристойным занятием, к примеру, совершенно ее не впечатляла. Она, конечно, не знала, что связывало этих двоих. Возможно, Паркинсон его невеста… Однако в газетах об этом ничего сказано не было. Так или иначе, Гермиону данный расклад событий ни в какой мере не устраивал.

Гордо вскинув голову, она прошествовала мимо них, но, вопреки ожиданиям, ни Драко, ни Пэнси не обратили на нее никакого внимания. Похоже, они и не заметили ее присутствия вовсе. Малфой что-то увлеченно толковал брюнетке, а та с не менее увлеченным видом слушала его рассказ.

«Тем лучше», — облегченно подумала Гермиона.

В библиотеке царил порядок, на стенах висели немногочисленные портреты предыдущих хозяев Малфой-мэнора, с презрением наблюдающих за Грейнджер. Она еще в доме на Гриммо, 12 привыкла к подобным нелестным взглядам, поэтому уже и не обращала на них внимание. Когда Гермиона подобралась к полке, на которой хранились редкие сочинения по астрономии, в библиотеке объявились Драко и Пэнси.

Вокруг царил полумрак, лишь язычки пламени, игравшие в камине, бросали слабые отблески на их лица.

— Знакомься, Пэнси, — глумливо провозгласил Малфой, — а вот и моя будущая мачеха.

Гермиона одарила его хмурым взглядом и продолжила рассматривать книги.

— Эй, Грейнджер, надеюсь, ты помнишь Пэнси Паркинсон?

Незаметно покосившись в сторону своей бывшей однокурсницы, Гермиона взяла с полки какой-то огромный том и неторопливо зашагала к дверям библиотеки.

Конечно же, она прекрасно помнила слизеринку. С самого детства Гермиона подсознательно выделяла ее среди остальных ребят из враждебного факультета. Довольно умная, всегда сдержанная, Пэнси никогда не делилась своими горестями, как другие делились с ней. Больше всего в ней поражало редкостное самообладание — ничто не могло выбить ее из колеи, казалось, она выучилась этому с младенчества. Однажды, когда они учились еще на пятом курсе, и между Драко и Гарри произошло очередное столкновение, которое не обошлось без физической силы, Гермионе показалось, что Пэнси впервые обратилась к ней достаточно уважительно. Прибегнув к помощи Забини, они кое-как сумели разнять дерущихся однокурсников, но при этом Паркинсон случайно пострадала: взбешенный Малфой, пока она вместе с Блейзом пыталась оттащить его от Поттера, нечаянно ударил ее локтем прямо по скуле.

— Прости… Это все Гарри, — виновато пролепетала Гермиона. — Он первый напал на Малфоя.

— Ничего. Драко тоже в долгу не остался. Тем более, сам напросился.

Из них всех самообладание не теряли только они обе. Гермиона и Пэнси никогда слепо не ввязывались в перепалки, да и вообще старались друг друга не замечать. Но после того случая они как-то раз столкнулись в проходе лицом к лицу, и Грейнджер, поддавшись какому-то внезапному порыву, тихо выдавила слабое «привет». Паркинсон тут же отвела взгляд, проигнорировав ее, и просто прошла мимо. Это оскорбило Гермиону больше, чем ей хотелось бы на самом деле признавать.

Теперь же эти воспоминания отзывались лишь тоскою по друзьям, и, возможно, она уже не чувствовала той странной обиды, однако…

— Нет, не помню, — проходя мимо Малфоя и Паркинсон, наконец ответила Гермиона, не удостоив их даже взглядом.

Вечером того же дня, после ужина, Гермиона вышла на улицу. Всего лишь на пару минут вышла, чтобы просто убедиться — она свободный человек и вправе распоряжаться своей судьбой сама. И если она здесь, значит ей так нужно. Ради Чарли. Почти каждый такой вечер Гермиона заставляла себя верить в свои силы и не бросать намеченных целей. Конечно, становилось все сложнее переносить издевательства Малфоев, и возможно, вначале она думала, что ей будет совершенно безразлична эта инквизиция, но мысли об отступлении Гермиона упорно изгоняла из своей головы.

Вспомнив, что она сегодня еще ни разу не выпускала Сычика из клетки, Гермиона поспешила в дом. Но у самой двери спальни остановилась как вкопанная. Она отчетливо помнила, как плотно заперла ее, прежде чем спуститься к ужину, но сейчас дверь почему-то была чуть приоткрыта, а за ней слышался приглушенный скрип половиц, свидетельствующих о том, что сейчас в ее комнате находился посторонний. Эльфы в этом доме никогда не пользовались дверьми — они бесшумно убирались в комнатах пока нет хозяев и всегда прибегали лишь к трансгрессии.

Гермиона опасливо тронула рукой дверь, и та открылась сразу же. В дальнем конце комнаты, возле высокого окна, стоял Драко, глядя вниз на тщательно подстриженную лужайку, тянувшуюся от террасы до густых зарослей цветущих бугенвиллей и стройных кипарисов, где она только что прогуливалась. Гермиона заколебалась, по коже пробежали мурашки.

— Ты что тут делаешь? — возмущенно осведомилась она. — Это моя комната, Малфой…

— Твоя? — перебив ее, холодно поинтересовался Драко. — Ты уверена, что в этом доме есть хоть что-то твое? — он наконец развернулся к ней лицом.

— Как же ты мне надоел. Придумай что-нибудь новенькое, — скривилась Гермиона.

— О, не сомневайся, — ухмыльнулся он. — Ты даже представить себе не можешь, что я задумал.

Больше всего на свете ей сейчас хотелось сделать какой-нибудь жест, показать, что ему не удастся заставить ее чувствовать себя сломленной, но ее выдавал взгляд. Когда-то ее глаза сверкали таким живым огнем, а теперь они совсем другие — погасшие, покорные, безмерно усталые. Даже не нужно обладать легилименцией, чтобы ясно увидеть это. И он видел. Видел и наслаждался.

— В чем дело? — хрипло спросил Драко, приближаясь к ней. — Так сильно напугал?

— Вот еще, — восстанавливая самообладание, вскинулась Гермиона. — Ты ничем не сумеешь запугать меня, если, разумеется, в твои планы не входит использование физической силы, чтобы вытурить меня, но знаешь, это слишком аморально даже для таких, как ты. Хотя… тебя-то, Малфой, конечно же, ограничения не волнуют!

Драко усмехнулся, передернул плечами, засунул обе руки в карманы и, едва удостоив ее беглым и равнодушным взглядом, опустился в кресло.

— Нет, грязнокровка, все куда хуже, — оскалился он.

У Гермионы внутри все покрылось ледяной коркой.

— Я не отступлюсь, даже не рассчитывай!

— Ты останешься одна. Навсегда, понимаешь?! И никто не способен будет тебе помочь, — его медный голос стал злобным и по-настоящему угрожающим. Но он совсем не ожидал последовавшего за этим мертвого молчания.

Казалось бы, просто фразы, просто Малфой… Но каждое слово било словно хлыст по коже, по сердцу, как, наверное, он и задумывал. Гермиона медленно прошаркала к кровати и опустилась на ее краешек, будто не в силах устоять на ногах — слишком тяжело она восприняла то, что он сказал.

— Я и так одна, — тихо проговорила она, не глядя на самодовольное, как ей казалось, лицо Малфоя. — Всегда одна.

Гермиона ненавидела это чувство, но оно в последнее время почему-то упорно овладевало ею. Это чувство жалости к себе. Она боролась с ним и иногда одерживала победу, но сейчас Малфою удалось найти больную точку.

Драко внимательно рассматривал ее исподлобья. Сначала с ненавистью и отравленной, злобно-насмешливой улыбкой, но после ее слов — с каким-то скрытым неудовольствием.

— Дура, — полушепотом выдавил он, а затем поднялся с кресла, подошел к письменному столу и оперся на него руками. — Ты ненормальная! — повысил он голос. — Говорю тебе, убирайся! — внезапно Малфой с силой швырнул все ее аккуратно сложенные книги, которые она позаимствовала из библиотеки особняка. — Проваливай! Смирись, этот щенок, он — Малфой, понимаешь? Он не должен был встречать тебя, не должен был так любить, он должен жить здесь и так же, как и его семья, ненавидеть таких, как ты! — Вслед за книгами на пол полетела чернильница. — Оставь ты в покое моего отца… Забудь Чарли, уезжай, заведи новых друзей, мать твою, исчезни! Исчезни из моей жизни! — прорычал он.

Гермиона все также сидела на кровати, крепко сжимая руки в кулаках. Сердце ее обливалось кровью, но она не плакала.

— Новых? — она наконец подняла на него свои глаза. — Заведи себе новую мать, Малфой? — опустошенным голосом проговорила Грейнджер.

Драко поджал губы и шумно выдохнул. Миг, и фотография улыбающихся Гарри и Рона полетела на пол. Сломалась деревянная рамка, вдребезги разбилось стекло, и Гермионе показалось, что вместе с ним разбилось и ее сердце. Но и после этого она не проронила ни одной слезинки. Боль с силой ударила по ребрам, но она сумела сдержать себя в руках.

Ожесточение, с каким Драко швырнул на пол рамку с фотографией, пропало так же быстро, как и возникло. Он наблюдал, как Гермиона молча поднялась с кровати, подошла и, с невероятной нежностью и трепетом вынув снимок из обломков рамки, вернула его на место. Только его. Все книги и чернильница остались лежать на полу, создавая жуткий беспорядок. Малфой наблюдал и не верил своим глазам, сколько силы и выдержки в ней. Он наблюдал и невольно вспомнил ее друзей — ненавистных Поттера и Уизли. Какая-то немыслимая преданность до сих пор продолжала прочно связывать их, и ему на краткий миг, всего лишь на мгновение даже захотелось испытать, какого это — дружить так? Захотелось оказаться на этой фотографии вместе с ними?.. А лучше — вместо них.

— Грейнджер…

Она не ответила. Медленно прошагав к кровати, Гермиона легла прямо на покрывало в верхней одежде и, съежившись, повернулась к нему спиной.

— Грейнджер! — вновь позвал Драко. Он даже не знал точно, что ему было нужно от нее. Зачем он так настойчиво пытался привлечь ее внимание? С ее стороны послышался тихий шепот.

— Уйди, Малфой. Пожалуйста, уходи… — выдохнула Гермиона. Этот человек не способен на сочувствие. Душа его холодная, как и глаза, а сердце оставалось куском льда. Напрасно она надеялась разглядеть в нем хоть толику участия.

Дверь захлопнулась, и в комнате повисла мертвая тишина. Он все же ушел. Впервые сделал то, о чем она попросила.

А может, и не напрасно.

* * *

17 сентября 1999 год

Эта ночь в поместье была самой беспокойной для Гермионы. Ей уже давно ничего не снилось, поэтому она была готова даже к кошмарам, только бы видеть в них родные лица друзей и близких, только бы вновь быть с ними рядом… Этой ночью ей, наконец, приснился сон. Разумеется, кошмарный. И да, Гермиона ожидала этого, однако… Она словно окунулась в прошлое. В тот день, когда не стало ее родителей и приемных отца и мать Чарли.

Гермиона появилась уже на обломках того, что прежде было ее домом. Она не помнила, как сквозь боль, изнеможение, искажение сокровенного и, наконец, осознания невыносимой, страшной, сумасводящей утраты любимых родителей, добралась до соседнего дома Барнзов. В этом кошмаре было все, как тогда. Она вновь сражалась с Пожирателями, и вновь не смогла спасти родителей Чарли, потому что силы были не равны. Все, что у нее получилось — это отыскать в доме самого Чарли и трансгрессировать в безопасное место. Оказывается, во сне чувства нисколько не притупляются, а Гермиона уже и позабыла об этом.

Пробудившись, она немного отдышалась. Все тело лихорадило, на лбу выступила испарина, а к горлу подступил горький комок. В сознании теснились образы мистера и миссис Барнз, их искаженные мукой лица и глаза, замеревшие навсегда после произнесенного Пожирателями смертоносного проклятия. Война украла у нее и Чарли все самое чистое и светлое, дорогое сердцу, заставляя раствориться навсегда в хаосе жизненных лейтмотивов агонии.

Подступившие слезы сильно сдавили горло. Гермионе показалось, что в комнате стало невыносимо душно. Она быстро встала с постели и, открыв окно, рвано вдохнула спасительный свежий воздух.

— Прости меня, Чарли… прости, что не смогла спасти их, — горько шептала Гермиона, глотая слезы. Нет, она не расплачется!

Когда не стало и Гарри с Роном, Гермиона была по-настоящему готова проститься со своей жизнью, но всякий раз, оказываясь на взлетной полосе в иной мир, ее зачем-то втягивали обратно. Возможно, все из-за Чарли. Ради него она теперь ходит, улыбается, живет, но все же внутри нее всегда будет существовать эта обреченность и уготованность к смерти, ведь Чарли вырастет, и у него появятся совершенно другие ценности. Тогда-то и можно будет уйти спокойно. А пока придется скитаться здесь, и эта бренность тяготила ее душу, набирая силы в этом душном поместье с его бесчеловечными хозяевами. Здесь она чувствовала себя больной и старой, но даже если и так, Гермиона все равно не пыталась вырваться отсюда, из этого грота, окольцевавшего ее — ничто не сломает ее волю.

Спустя почти две недели после того, как Малфой разбил рамку с фотографией ее родных друзей, он вел себя как-то странно. Несвойственно ему. Перестал так откровенно-вопиюще выказывать свою ненависть, сверля ее взглядом, и пару дней вообще старался игнорировать, но потом вдруг опять стал излишне груб, принимаясь изводить ее с новой силой.

Гермиона засмотрелась на звезды, и постепенно слезы перестали застилать ее глаза. Она представила, как ее душа взмыла вверх, чтобы, наконец, стать свободной и невесомой в грации лунного неба, но вдруг ее внимание привлек странный звук, похожий на вой не то волка, не то оборотня. Гермиона попыталась вглядеться в окутанный ночной тьмой парк поместья и через какое-то время увидела одинокого крупного волка. Зверь неотрывно смотрел на луну, а затем неожиданно повернул голову к ее окну, ощетинился и зарычал, обнажив клыки. Не успела Грейнджер толком понять, что произошло, как волк тут же испарился. Какое-то время опять было тихо, и она, заперев створки окна, решила наконец снова укладываться, зная наверняка, что заснуть уже не получится. Постель успела стать холодной, поэтому ложиться обратно было очень неуютно. Гермиона закрыла глаза и попыталась сосредоточиться на возникшей абсолютно черной темноте, но странный, будораживший сердце страх из-за зверя не давал покоя.

Сквозь дрему она услышала неестественный скрежет в комнате. Будто кто-то царапал паркет. Окончательно из полусна ее вырвало глухое рычание, раздавшееся совсем близко. Гермиона резко распахнула глаза и, приподнявшись на локтях, увидела в конце комнаты того самого зверя, который только что бродил в парке особняка. Волк сгруппировался, готовый в любую минуту броситься на нее.

Страх сковал все ее тело. Сердце ускоренно забилось и этим самым, казалось, привлекло волка, словно бы среагировавшего на ее учащенный пульс и быстрое движение крови в жилах.

Господи, он же сейчас разорвет ее на куски! Гермиона лежала не шевелясь. Крик застыл в горле. В несколько прыжков зверь преодолел расстояние до кровати и теперь, рыча, нависал над ней. Удушливый страх сжал сердце. Конечно, она думала о смерти, но умереть вот так — мучительно медленно, раздираемой зверем… По спине пробежала дрожь, грудь неровно поднималась и опускалась, сердце пустилось вскачь, и казалось, что еще немного и оно точно выпрыгнет наружу. Прямо в пасть этому скалящемуся зверю.

Волк словно замер на миг и всмотрелся в ее испуганные глаза вполне осмысленным взглядом. Гермиона ощущала вес его лап по бокам от своих рук. Не в силах больше терпеть, она зажмурилась и приготовилась к страшной боли, но ее так и не последовало. Осторожно подняв веки, она увидела, как серые глаза впились в ее яремную впадину. Гермиона судорожно огляделась по сторонам, но, увы, кроме графина с водой и стакана по близости ничего не оказалось. Палочка лежала чуть дальше. Волк тем временем склонил свою морду к ее шее и… на удивление лизнул ключицу. Затем, утробно заурчав, принялся обнюхивать ее шею возле мочки уха, зарываясь носом в ее волосы.

Гермиона незаметно вытянула руку и ухватилась за стакан, но еле слышимый шум все же привлек внимание зверя, и он вновь зарычал, обнажая острые белоснежные клыки. Это сильно ее напугало, поэтому следующие действия она совершила почти не отдавая себе отчета. Разбив об прикроватную тумбу стакан, Гермиона молниеносно оцарапала осколками волчью шею. Заскулив, зверь на мгновение отпрыгнул от нее, но почти сразу же пришел в себя и больно укусил ее в руку. Громкий вскрик взорвал тишину. Зрачки сузились от боли. Кровь брызнула на кремовое постельное белье, смешавшись с кровью, вытекающей из раны волка и окрашивающей его серо-белую шерсть в бордовый оттенок.

Улучив момент, Гермиона смогла дотянуться до волшебной палочки и нацелила ее на зверя. Тот громко рыкнул, а затем попятился назад и с громким хлопком растворился в воздухе. Будто точно знал, что этот самый предмет — палочка — опасен для него.

«Звери не умеют трансгрессировать», — пронеслась мысль в голове Гермионы. Все это было очень странным и пугающим. Пытаясь перевести дыхание, она соскочила с кровати и с помощью магии быстро залечила кровоточащий укус. Затем села за письменный стол и сосредоточенно уставилась в одну точку. Спустя какое-то время, она поняла, кем на самом деле являлся этот волк. Но догадку нужно было еще проверить.

Драко Малфой — эгоистичный, беспечный, наглый, непостоянный… Этот список Гермиона могла продолжать до бесконечности. Она никогда не воспринимала его как серьезную опасность. Правда, на шестом курсе, после принятия Метки, он превратился в мрачного, холодного и по-настоящему отчужденного типа, обладающего каким-то магнетизмом для многих девушек из Хогвартса, но даже тогда Гермиона не считала его угрозой для себя и друзей, как ему того хотелось бы. До сих пор до конца не укладывалось в сознании, что Малфой действительно мог причинить ей зло, но после сегодняшней ночи она всеми своими чувствами, первобытным инстинктом ощутила, насколько реальную и почти неотвратимую опасность он теперь представляет. Да, она была почти уверена, что тот самый волк, явившийся к ней ночью, не кто иной, как Драко Малфой.

Рано утром Люциус отправился в Министерство. Теперь он там частый гость. Иногда Драко сопровождал его, помогая в делах и, разумеется, восстанавливая собственную репутацию, но сегодня он остался дома, и Гермиона встретилась с ним на завтраке.

Она уверенно проследовала к столу, незаметно косясь в сторону Малфоя. Тот, судя по всему, предпочел вовсе не замечать ее присутствия. Гермиона подметила про себя, что шея его не скрыта под горловиной водолазки. Отлично, это позволит ей беспрепятственно разглядеть след от раны, нанесенной острым осколком разбитого стакана. Вот только Малфоя пока она могла рассматривать лишь с правого бока.

Вид его был сосредоточенный, но в то же время слегка расслабленный. Он увлеченно читал новости в «Пророке», время от времени отпивая кофе из своей чашки. Удивительно, но в его поведении не было прежнего показного неудовольствия, а в глазах не горела та злоба, заставляющая ее беспокоиться и чувствовать постоянный негатив в свою сторону. Это так ее изматывало…

Размышляя над всем этим, Гермиона и не заметила, что вот уже несколько минут безотрывно глядела на Драко и даже перестала есть.

— Ну, и чего уставилась? — неожиданно усмехнулся он, продолжая рассматривать газету. Гермиона удивленно моргнула, но тут же подобралась.

— Это был ты, Малфой, я знаю, — твердо заявила она, поднимаясь со своего места. Драко оторвал взгляд от газеты и удивленно изогнул бровь.

— Ты спятила?

— Не притворяйся, что не понимаешь, о чем речь! — Гермиона обогнула стол, медленно приближаясь к нему.

Насмешливо наблюдая за ее действиями, он тоже поднялся со своего места.

— Ну и что ты собралась делать?

— О, так ты признаешь?..

— Ничего я не признаю, — поморщился Малфой. — Ты ненормальная, Грейнджер. И мне даже не интересно, что у тебя там приключилось. Я к этому никакого отношения не имею.

Гермиона недовольно поджала губы, но не отступила.

— Странно, — протянула она, подозрительно косясь на ворот его рубашки. — Ты ничего не сказал по поводу моей забинтованной руки.

— Мне плевать на тебя и на твою руку, — презрительно выплюнул он. Казалось, ситуация понемногу выводила его.

— Ты бы уже отпустил какой-нибудь язвительный комментарий, — нахмурилась Гермиона.

— О, только не делай вид, что отлично разбираешься в людях, Грейнджер, — Малфой хотел было уже оттолкнуть от себя назойливую девушку, но она вдруг как-то затравленно дернулась и прижала к груди руку. Этот ее жест почему-то остановил его. Такой трогательный, будто бы она таким образом сможет отгородиться от него, если он вздумает причинить вред.

Драко отчего-то захотелось прикоснуться к ней совсем по-другому. Ее взгляд, полный искренности, голос, плавные движения… Да, он замечал ее очарование. Оно просто не давало ему возможности остаться равнодушным, ведь он мужчина, а она постоянно рядом со всей своей восхитительной беспомощностью, которая на данный момент непреодолимо влекла его.

Драко почти уже протянул к ней руку, но его остановил ее внезапный требовательный голос:

— Покажи свою шею, Малфой!

— Что? — чуть растерянно переспросил он, но через мгновение взял себя в руки и, неожиданно ухмыльнувшись, спокойно одернул ворот белоснежной рубашки.

Гермиона замерла. Она была абсолютно уверена, что на шее у него непременно будет красоваться след от пореза, даже несмотря на то, что он, возможно, постарался скрыть его с помощью магии. Такой глубокий порез нельзя было замаскировать всего лишь за одну ночь.

Но на шее Малфоя не было ни намека даже на маленькую царапину.

Гермиона казалась оторопевшей.

— Ума не приложу, — полушепотом пролепетала она. — Как ты это сделал?

— Сделал что, Грейнджер? — глумливо поинтересовался Драко. — Поверь, я действительно не понимаю, о чем ты, — он невинно пожал плечами и, развернувшись, направился к выходу из гостиной. Лишь у самых дверей Малфой обернулся и, окинув беглым взглядом растерянную Гермиону, широко улыбнулся ей.

Гермиона не спала спокойно вот уже почти неделю и выглядела соответственно. Кошмары не отпускали, и лицо ее вновь приобрело скорбное выражение, а в глазах застыло бездонное горе. Перестав рассматривать свое отражение в зеркале, она перевела взгляд на украшенные эмалью часы. Полдень.

Гермиона отметила про себя, что уже давно не была в Лондоне. Она безумно соскучилась по городской жизни, по улицам, заполненным уютными магазинчиками, кафе и вечно спешащими куда-то людьми… Не долго думая, она решила навестить сегодня свой любимый город, прогуляться пешком или взять на прокат велосипед и прокатиться по набережной Виктории вдоль Темзы. Ей было необходимо развеяться и снова все хорошо обдумать.

Перед обедом в поместье вернулся Люциус. Узнав о том, что Гермиона собралась провести остаток дня в Лондоне, он скривил гримасу, а потом вдруг сказал, что лучше бы ей нигде не появляться без фамильного перстня Малфоев. Это заявление повергло Грейнджер в шок, а Драко заставило сжать пальцы в кулаки. Он тяжело дышал, стиснув зубы и прожигая ее взглядом.

Позже, прогуливаясь по Вестминстерскому мосту, Гермиона размышляла над поведением Малфоя-младшего. В какой-то степени она хорошо понимала его. Перстень родной матери у… маглорожденной на пальце… И вполне вероятно, что теперь его издевательства будут принимать самые изощренные формы, о каких она даже боялась думать. Ну, да ничего. Стискивая кулаки, сглатывая слезы, улыбаясь через силу, надо стремиться к тому, чего хочешь. До конца.

Неудивительно, что Люциус решил отдать ей перстень на время. Теперь она это понимала. Если вдруг в Лондоне Героиня войны наткнется на магов, те непременно обратят внимание, что у нее на пальце еще одно неоспоримое доказательство предстоящей свадьбы. Мистер Малфой с легкостью шел на крайности ради восстановления былого авторитета. Его совершенно не волновали ничьи протесты, даже собственного сына.

Вернувшись в Уилтшир лишь под вечер, Гермиона вновь оказалась наедине с Драко. Где проводил свое время Люциус, ей было не интересно, а вот почему Драко, кажется, впервые за месяц решил остаться в доме, другой вопрос. Устало откинувшись на спинку кресла, Гермиона открыла свой старенький блокнот и принялась пролистывать исписанные страницы. Столько боли в этих строчках, столько угнетающих воспоминаний… Нет, лучше отложить блокнот в сторону. Зачем провоцировать и без того шаткое, но какое-никакое душевное равновесие, обретенное с таким трудом.

— Любимая!.. — внезапно голос Драко прорезал тишину, заставив ее вздрогнуть. Гермиона непонимающе нахмурила брови. Голос донесся не из гостиной, а откуда-то с лестницы. — …Я знаю, что ты никогда не прочтешь эти строчки… — продолжал Малфой, и до нее постепенно начало доходить, в чем дело. Она резко вскочила с кресла и побежала к лестнице. На самом ее верху стоял Драко, опираясь на перила и мерзко улыбаясь. В руке он почти сминал такое дорогое, святое, болезненно-родное письмо ее лучшего друга к Джинни. Эту хрупкую ниточку в ее прошлое с ними. Вещественное доказательство, что они жили, чувствовали… любили. Вовсе не от радости сердце сделало кульбит и полетело в пропасть.

— М-малфой, — выдохнула она. Голос ее дрожал как никогда прежде. — Пожалуйста, отдай…

— …Я знаю, это дорога ведет меня в никуда… — продолжал глумиться Малфой. — Поттер — гребаный романтик, — усмехнулся он, мельком глянув на белое, как полотно, лицо Гермионы. Она неподвижно стояла у самого подножья лестницы. Нижняя губа слегка подрагивала, а в глазах застыл ужас. Очаровательная, подумал Драко и продолжил: — …Мы с тобой не по разные стороны баррикад, но далеко друг от друга. Да, я знаю, что сам принял такое решение, но иначе поступить было просто невозможно. Прости меня, любимая. Увы, мне не дождаться от тебя ответа, ведь ты никогда не увидишь этих строк…

— По-пожалуйста… Малфой, отдай мне письмо, — вновь еле слышно пролепетала Гермиона.

— Твою мать, как же это все убого, — Малфой вновь принялся медленно сминать в кулаке письмо, зло ухмыляясь и не отрывая от нее взгляда.

Ее нервы натянулись подобно струнам. Она медленно поставила ногу на первую ступень лестницы, не спуская глаз с письма, но тут Драко достал свою волшебную палочку, и приставил ее кончик к краешку пергамента.

— Нет!! — вскрикнула Гермиона и преодолела сразу несколько ступеней, застыв посередине. — Прошу тебя, пожалуйста, не трожь его! Пожалуйста, отдай мне письмо, прошу… Пожалуйста… Умоляю тебя.

Он молчал, продолжая мять письмо.

— Малфой, пожалуйста!! Я сделаю все, что скажешь, только отдай его мне.

— Так уж и все? — многозначительно вздернул бровь Драко.

Ее глаза застилали слезы.

— Я уеду, Малфой. Только отдай мне письмо. Я уеду… Ты ведь этого хочешь.

— Теперь нет, — сверкнув глазами, протянул он. Гермиона в смятении посмотрела на него. — Сперва отдай перстень, — приказным тоном велел Драко.

Она судорожно стянула с пальца массивное кольцо и, поднявшись, протянула его Малфою. Тот выхватил перстень и посмотрел ей прямо в глаза. Взгляд этот был взглядом непримиримого врага. Гермиона смотрела на измятое письмо в его руке, и что-то умирало у нее внутри.

— Неужели, Малфой, в тебе нет ничего человечного? — прошептала она, помотав головой.

— Наверное, я обману твои ожидания, — спокойно отозвался он. Когда-то что-то в нем искривилось и теперь уже не выпрямится. Слишком поздно?

— Когда-нибудь ты подавишься собственным ядом, — процедила сквозь зубы Гермиона. Она требовательно протянула руку, желая получить письмо, но Драко завел его за спину, как бы дразня ее. Он подметил про себя, что Грейнджер внезапно осмелела и эта мысль так и подначивала совершить что-нибудь, что бы поспособствовало вернуть ее прежнее выражение лица — мольба и страх. Его вообще раздражал сам факт, что какой-то никчемный клочок пергамента вызывал в ней вселенский трепет.

— Ну хватит, Малфой, — озадачилась Гермиона. — Отдай письмо.

Странное чувство недовольства, озлобленности, желчи охватило Драко. Его почему-то взбесила ее неожиданная смелость. Он ведь может в любой момент уничтожить письмо, а она смеет говорить с ним в таком тоне.

— Плачь, Грейнджер, — прозвучало как приказ. Да, это именно то, что он сейчас хочет. Слезы, по его мнению, делали ее еще восхитительнее.

— Что? — изумленно переспросила Гермиона.

— Я сказал, плачь, — скомандовал Малфой. — А иначе я сожгу это глупое письмо!

Она потрясенно смотрела на него, но ей удалось выстоять с высоко поднятой головой, с трудом сдерживая ярость и боль. Его глаза потемнели, как ей казалось, от злости. В нем нет ни капли сострадания. Он жесток и не желает сохранять в себе какие-либо хорошие качества.

— Не могу поверить своим глазам. Неужели твое сердце из камня? — в голосе Гермионы звучала неподдельная грусть. Она действительно немного сочувствовала ему.

Малфой возвел глаза к потолку.

— Не будь сентиментальной дурой, Грейнджер…

— Ты ведь тоже потерял многих в этой войне! — перебила она его. — Неужели для тебя нет ничего святого?.. А как же Нарцисса? — Ей доставило маленькое удовлетворение то, что он не остался равнодушным, когда она упомянула имя миссис Малфой. Она заметила, как свирепость исказила его красивые черты лица, как он душит ее в себе.

Драко резко схватил ее запястье, и она почувствовала, как дрожит его ладонь, железными оковами стиснувшая ее руку. И не могла вымолвить больше ни слова. Окончательно скомкав в кулаке заветное письмо, Малфой яростно метнул его куда-то к подножью лестницы.

В этот самый момент ее сердце перестало биться. Гермиона лишь оглянулась назад, в попытке разглядеть, куда именно Драко его выкинул, — стальная хватка не дала ей полностью развернуться и тем более побежать вниз.

— Даже имя, — сквозь крепко сжатые зубы гневно зашипел Малфой, — слышишь?! — не смей произносить своим поганым, грязнокровным ртом, — с каждым словом тон его голоса повышался. — Да что ты вообще понимаешь о том, что я чувствовал, когда…

Драко не договорил. Его взгляд прожигал ее, и он наконец добился своего. Гермиона вновь смотрела на него испуганными глазами и вздрогнула, когда он левой рукой вдруг расстегнул пряжку ремня и вытащил его из брюк.

— Что ты делаешь? Отпусти меня, — пролепетала Гермиона, пытаясь высвободить запястье. Она плотно сжала губы и задержала дыхание, когда Малфой занес руку с ремнем для удара, а потом еще неистовее принялась вырываться, брыкаясь и невольно двигаясь назад, к самому краю лестницы.

Ну почему она вынуждена терпеть такое отношение? Почему, чтобы достичь умиротворения, нужно всегда сначала пройти через ад? Удара так и не последовало, и это напомнило ей то, что произошло ночью. Подобное Гермиона уже испытывала, когда ожидала нестерпимой боли от острых волчьих клыков на своей шее. Она замерла. Дикий взгляд Малфоя, метавшийся до этого в пространстве, остановился на ее глазах. Он молчал. Гермиона сделала еще один маленький шажок назад и к своему удивлению обнаружила, что стоит на краю верхней ступеньки лестницы. Если он сейчас толкнет ее… Но вместо этого Драко отбросил ремень и второй рукой схватил ее предплечье, сжав покрепче.

— Держись ты, ненормальная, — презрительно бросил он, вновь закатив глаза.

«Руки как изо льда» — подумала она. Было такое ощущение, будто его холод проникает ей под кожу и остужает кровь.

Малфой попытался притянуть Гермиону ближе к себе и отойти на безопасное расстояние от лестницы, однако она уперлась руками в его грудь и как-то странно уставилась на него. Какое-то время он непонимающе смотрел ей в глаза, а потом она резко схватила его за воротник темной водолазки и оттянула, обнажив шею. Глубокий заживший порез уродовал аристократично-бледную кожу Малфоя.

Волк.

Так, как она и предполагала. Но когда она нашла этому подтверждение, на душе у нее стало намного хуже. Гермиона почувствовала настоящий сковывающий тело ужас, будто Драко продемонстрировал свое превращение прямо у нее на глазах. Она медленно отстранила свою руку с его шеи, тогда как он по-прежнему держал ее, но уже не так крепко.

— Черт, — вполголоса вымолвил он и отвел взгляд в сторону.

Тягостным осознанием полной беспомощности, невозможности успокоиться и, как прежде, смело посмотреть на все свои трудности на Гермиону внезапно навалилась гнетущая обреченность, недостижимость элементарной адаптации и, наконец, страх. Но с другой стороны ведь можно прекратить это прямо сейчас, просто перестав дышать, например. Желание умереть иногда возникает спонтанно. Именно эта спонтанность зачастую и является решающим фактором. С силой оттолкнув Малфоя от себя, Гермиона по инерции подалась назад и полетела вниз с высокой лестницы.

* * *

Энергия, полетность, свобода умиротворенной души... Было ли это на самом деле? В одно мгновение легкость сменилась болью, разливающейся во всем теле, безмятежность — осознанием духовной замкнутости и физической скованности. Надежда уйти вновь покинула ее. Это чувство так ей знакомо. Оно, приправленное горечью, будто дразнило искалеченный разум, однако существовала и другая сторона — та, на которой ее всегда ждал и любил Чарли.

Нужно совершить усилие...

Сначала Гермионе с трудом удалось разлепить пересохшие губы. В ту же секунду подбородок отозвался слабой болью. Еще через мгновение она услышала какой-то шорох с правой стороны. За ним последовало прикосновение чьей-то прохладной ладони к ее руке, и только теперь она осознала, что лежит на относительно мягкой поверхности, накрытая чем-то сверху.

Пробуждение оказалось ужасным. Кто-то, кажется, позвал ее, но разум пока мог лишь фиксировать, отказываясь понимать. Сознание почти абсолютно затопила боль, сквозь которую Гермиона наконец пропустила через себя слабые удары. Сердце. Его стук теперь глухо отдавался в висках. Голова запульсировала болью.

Гермиона попыталась открыть глаза, но темнота рассеялась не сразу.

— Грейнджер! — снова донеслось до ее ушей. Над ней склонилось что-то светлое.

— Ч...ар...ли...

Только он всегда рядом. Только он вселяет в нее надежду...

— Драко, — холодно поправил ее знакомый голос, никак не принадлежащий Чарли. — Выпей, это поможет унять боль.

Память никогда ей не изменяла, поэтому после его слов в сознании очень четко всплыла картинка недавнего прошлого — глубокая царапина, шок, падение. Теперь она поняла, откуда взялась эта жуткая боль во всем теле.

Малфой поднес что-то к ее губам, и в ту же секунду горло обожгла неприятная на вкус жидкость.

— Я знала... — Гермиона с трудом подняла на него свои глаза. С каждым движением зрачков боль в голове начинала пульсировать еще сильнее. Так, что ей казалось, кто-то наносит удары прямо изнутри. Тем не менее, она все же принялась медленно осматривать окружающую обстановку, осторожно перемещая взгляд от одного предмета на другой. — Больница?

— Святого Мунго, — кивнул Драко и присел на стул, напротив ее койки. — Ты почти сутки приходила в себя после первоначальной колдомедицинской помощи. Сломаны правые рука и нога, разбит подбородок, растяжение связок шеи и немного поврежден позвоночник, — вздохнул он. — Какая же ты идиотка, Грейнджер. И как только Уизли и Поттер могли с тобой якшаться?

Сердце кольнуло уже такой привычной болью.

— И зачем же ты вызвал врачей? Мог бы дать мне спокойно умереть. Ты ведь об этом мечтаешь, не так ли? — с напускным спокойствием поинтересовалась Гермиона. Голос ее звучал по-прежнему слабо и вымученно.

— Дура! Как же я ненавижу тебя, — вспылил Драко. — Твоя смерть была бы на моей совести. Как ты могла поставить меня в такое положение! — он подался чуть вперед на стуле. — Если бы я хотел... То загрыз бы тебя еще в твоей комнате.

— О, так она уже моя? — попыталась сыронизировать Гермиона.

— Заткнись, — прошипел Малфой, наклонившись к ней еще ближе. Она чуть отвернула голову и вздохнула. Шея вмиг дала о себе знать, заныв от боли. Внезапно Гермиону будто что-то осенило. Она резко взглянула на Драко, позабыв о всякой боли.

— Письмо, Малфой, — сипло воскликнула она. — Где письмо Гарри? — Гермиона попыталась приподнять голову, но невозможная и резкая боль в шее сковала ее.

— Лежи ты спокойно! — прорычал Драко. — Ничего с этим идиотским письмом не случилось, — сообщил он, и ей этого вполне хватило. Боль затуманивала сознание.

— Что... что сказал Люциус? И почему это ты вдруг сидишь возле меня? Неужели угрызения совести? — слабо усмехнулась она.

— Теперь слушай меня внимательно, Грейнджер, — Малфой почти вплотную приблизил к ней свое лицо. — Да, поздравляю, ты оказалась права: я незарегистрированный анимаг; нет, никакие угрызения совести меня не мучают, я никого к тебе не подпускаю по той лишь причине, чтобы ты вдруг не сболтнула репортерам то, что упоминать не следует. Да, они топчутся возле дверей палаты и ждут, когда же очнется их Героиня войны, — выплюнул он. — Отец, мягко говоря, не в восторге, однако он уже придумал достойный ответ: ты вновь предприняла попытку суицида, и если бы не я, никакая колдомедицина уже не помогла бы тебе. Из этого вытекает следующее — семья Малфоев отныне будет беречь несравненную Героиню войны, оказывая как моральную, так и временно физическую поддержку, — самодовольно изрек он.

— Конечно, — скривилась Гермиона. — Как это Малфои не извлекут выгоду из любой ситуации? Просто уму непостижимо!

Драко вскинул бровь.

— Грейнджер, тебе не идет паясничать. И знаешь, я бы не стал утверждать, что все вышесказанное — ложь. По сути, ты и впрямь психически неуравновешенная, раз это уже твоя вторая попытка самоубийства. Н-да, я помню, как все газеты пестрели заголовками о тебе, когда ты находилась в реабилитационном центре... Не поверишь, мне даже было немного жаль тебя, — Малфой попытался изобразить участие, но вышло неправдоподобно.

Гермиона устало прикрыла глаза и сглотнула.

— Не хочу тебя видеть, Малфой, — прошептала она. — Убирайся вон.

— И вот она благодарность? — Драко поцокал языком. — Ладно, я знаю, чье присутствие развеселит тебя, — заявил он, манерно растягивая слова и направляясь к выходу из палаты. — И да, поспокойней, Грейнджер, — добавил он, повернувшись к ней у самых дверей и улыбнувшись. — А то ведь я и разозлиться могу.

Ничего так яростно Гермиона сейчас не хотела, как швырнуть в него каким-нибудь тяжелым предметом. Дверь закрылась, и она почувствовала себя лучше. Но это длилось недолго. В сознание прокрались воспоминания о днях, проведенных в центре реабилитации. Похожие стены, потолок, койка... Сердце защемило, но в этот момент в палату кто-то осторожно вошел. Гермиона аккуратно повернула голову и не поверила своим глазам.

— Чарли! — ахнула она. — Ты что тут делаешь? — радостная улыбка появилась на ее лице, и она даже забыла о боли в подбородке. Вот так одно лишь его появление сумело озарить мрачную палату больницы Святого Мунго.

Чарли слабо улыбнулся в ответ и подошел ближе.

— Макгонагалл отпустила меня на пару дней. Она была в ужасе, узнав о произошедшем, — сказал он. — Как ты?

— Неплохо, как видишь, — усмехнулась она. — А ты? Как Хогвартс? Слизеринцы? Уроки? Тебя не обижают? Боже, столько всего нужно узнать...

— Перестань, — отрезал Чарли и заботливо поднес к ее губам стакан воды. — Лучше расскажи, как все было на самом деле. Это ведь он толкнул тебя, правда? Ты не должна скрывать истину, Гермиона! Суд отберет у них особняк, и мы останемся там жить вдвоем, а их посадят в Азкабан...

— Чарли, — перебила его Гермиона. Как же сказать ему, что это она сама подвергла свою жизнь опасности? Он ведь не простит ее второй раз.

— Что? — нахмурился он.

— Драко здесь ни при чем...

— Опять? — прозвучало скептически.

— Малфои действительно помогли мне. Видишь ли... я... упала с лестницы...

— Это я знаю.

— Я просто споткнулась. Это недоразумение, Чарли.

После ее слов воцарилось недолгое молчание. Сжимая ее ладонь, Чарли внимательно вглядывался в ее лицо.

— Пожалуйста, впредь будь осторожней, — наконец произнес он, и Гермиона вновь подарила ему улыбку. — Люблю, когда ты вот так улыбаешься — едва заметно. Чувствуешь себя самым важным человеком в твоей жизни.

— Это действительно так...

— Прошу прощения, что прерываю ваши высокопарные речи, но нам пора, Чарли, — пренебрежительно перебил ее ядовитый голос. Как это они не заметили, что в палате вновь оказался Драко?

— Отвали, придурок.

— Потеряйся, сопляк.

Чарли хотел было вновь огрызнуться, но Гермиона не дала ему этого сделать, смерив строгим взглядом.

— Перестаньте! Малфой, а так и не скажешь, что старше его почти вдвое.

— Помолчи, Грейнджер. Завтра тебя перевозят в поместье. Будь готова, — заявил Драко. — А ты, — он зло глянул на своего младшего брата, — поторапливайся. Мы с отцом не намерены долго тебя ждать.

— Когда ты уезжаешь? — обеспокоенно спросила Гермиона, когда за Малфоем закрылась дверь.

— После твоего Дня Рождения, — грустно ответил Чарли. Она совсем забыла... У нее ведь завтра День Рождения.

— Значит, еще увидимся. Не переживай, потерпи до завтра, — успокаивала она его. — Ступай, Люциус будет злиться.

Гермиона закусила губу, когда за Чарли закрылась дверь. Она опустила веки. Теперь, увы, ее уже ничего не отвлекало от боли.

Некоторое время спустя в палату пришел колдомедик и, сообщив о том, что неугомонные репортеры заполонили почти весь этаж, напоил ее парой лечебных снадобий и заставил выпить Зелье сна без сновидений.

* * *

20 сентября 1999 год

Через день после того, как Гермиона очнулась в больнице, она чувствовала себя значительно лучше, и Люциус настоял на амбулаторном лечении. День Рождения она, как и планировалось, провела уже в особняке, правда, прикованная к кровати. Но рядом был Чарли, а большего ей и не нужно. Зелья прекрасно выполняли свою работу, и кости стремительно срастались, избавляя ее от боли буквально с каждым часом.

Малфои сочли своим долгом подарить ей в этот день роскошные украшения. Люциус преподнес Гермионе обручальное кольцо, а Драко в качестве подарка выбрал прекрасное колье. Но, разумеется, ничего из этого ее не тронуло, ведь было совершенно очевидно, что все это совершалось лишь в угоду прессе. И сегодня в особняке как раз должен был произойти официальный прием самой знаменитой и скандально-известной журналистки и писательницы Риты Скитер. Еще вчера Гермиона справляла — если можно так выразиться — свой День Рождения в постели, а сегодня она, конечно, не без помощи сумела спуститься в гостиную, в которой уже расположилась Скитер.

Гермиона обреченно присела на диван, между Люциусом и Чарли. Мистер Малфой самолично просил Макгонагалл отпустить сына из Хогвартса еще на один день. Драко устроился в кресле, а назойливая журналистка сначала расхаживала взад-вперед, а потом также уселась в еще одно кресло напротив них. Рита широко улыбнулась, сверкнув тремя золотыми зубами, и вынула из сумочки длинное ядовито-зеленое перо и свиток пергамента. Гермиона приготовилась к самому худшему — едва ли Скитер позабыла, как летом 1995-го она поймала ее в анимагической форме и посадила в банку, пригрозив выдать ее тайну, если та вновь будет писать про них гадости.

— Так-так, — Скитер внимательно оглядел каждого и остановила свой взгляд на Чарли. — Ну что, малыш, волнуешься? — проворковала она.

— А нужно? — лениво поинтересовался тот, вскинув брови. После его слов последовал насквозь пропитанный фальшью заливистый смех корреспондентки "Пророка".

— Какой остроумный мальчик, — воскликнула она и обворожительно улыбнулась Люциусу. Мистер Малфой ответил ей легкой усмешкой.

— Издержки дурного воспитания, полагаю, — высокомерно предположил он.

— Мистер и миссис Барнз были очень милыми, хорошими и правильными людьми. Я уверена, что они дали Чарли лучшее воспитание, — тоном строгого преподавателя возвестила Гермиона и поджала губы.

— Мисс Грейнджер, — протянула Рита, будто бы смакуя ее имя. — Безусловно, вы одна из самых ярких личностей в магической Британии, но позвольте... Что именно толкнуло вас на похищение юного наследника богатого, аристократического рода? Вы таким образом пытались добиться расположения мистера Малфоя? Если да, то это весьма странный способ, однако, надо заметить, действенный? — лукаво сверкнув глазами, поинтересовалась репортерша. Гермиона недовольно покосилась в сторону беспрестанно пишущего Пера, и ей нестерпимо захотелось сломать его.

— К вашему сведению, я не похищала Чарли, — надменно заявила она. — Чарли и я были соседями, поэтому, после... того, как Пожиратели смерти напали на нашу улицу и уничтожили более половины домов, нам пришлось бежать вместе. С тех пор Чарли жил со мной. Я чувствовала ответственность за него. И чувствую до сих пор. Как только я узнала о том, что после смерти супруги мистер Малфой принялся за поиски своего сына, коим оказался Чарли, я тут же привела его в особняк, — здесь Гермиона покривила душой, но Скитер и остальным необязательно было знать всю подноготную.

— Где я и мой сын любезно предложили мисс Грейнджер поддержку, — закончил за нее Люциус. — Не так ли, Гермиона? — он повернул к ней голову и мягко улыбнулся.

— О, мистер Малфой, этот поступок, несомненно, приятно удивил магическую общественность. Выходит... иные ошибались на ваш счет, утверждая, что вы жестокий и надменный человек, самый ярый маглоненавистник.

— Умение удивлять — такая редкость в наше время, — уклончиво ответил Люциус, растягивая губы в самой обаятельной из своего арсенала улыбке, и Рита Скитер не удержалась от многозначительного взгляда в его сторону.

Гермиона возвела глаза к потолку. Омерзительно, думала она. И на что только рассчитывает Скитер? Внимание журналистки теперь было полностью приковано к Люциусу. Она задавала ему еще какие-то вопросы, но Гермиона уже перестала улавливать их смысл. На самом деле ей сейчас хотелось уйти в свою комнату и немного поспать; голова пульсировала слабой болью, да и шея начинала беспокоить.

"Интересно, а Драко ей здесь зачем?" — вдруг подумала она и посмотрела в его сторону. Их взгляды встретились, и брови Гермионы чуть дрогнули от удивления. Давно Малфой за ней наблюдает?

Наверное, Рита задала Люциусу вопрос, касающийся Гермионы, потому что в следующее мгновение речь пошла о ней. Она не услышала, что конкретно спросила Скитер, но, судя по ответу мистера Малфоя, догадаться было несложно.

— Несомненно, природа наделила мисс Грейнджер несказанно дивным очарованием, но от своих слов я не отказываюсь. Этот брак будет основан лишь на глубоком уважении и взаимном доверии. Гермиона сделала свой выбор, я лишь выступаю в роли той самой "руки помощи".

Скитер с явным разочарованием на лице (что сбило с толку Гермиону, ведь она была уверена — репортерша положила глаз на красивого, одинокого и — самое главное — очень богатого вдовца) перевела свой взгляд на старшего сына мистера Малфоя.

— А что же Драко? — в ее глазах засверкал огонек. Репортерша была в предвкушении очередной сенсационной, по ее мнению, новости. — Мисс Грейнджер, как известно, Драко Малфой учился в Хогвартсе на одном с вами курсе. Так почему же ваш выбор пал именно на мистера Люциуса? Как-никак это ваше первое замужество... Разница в возрасте не пугает? — заговорщицки подмигивая, добавила она. Гермиона, не ожидавшая подобного вопроса, опешила. Ее взгляд немного расширился, и она растерянно посмотрела на Драко. Тот сидел и задумчиво глядел в пространство.

— Я... я как-то... не думала об этом... Но ведь я тоже старше Драко Малфоя, — она знала, что ее ответ совершенно не убедил никого из присутствующих. Он прозвучал слишком неуверенно, да и неправдоподобно — они с Драко были почти погодками. Такая разница, в сравнении с той, что была в годах между ней и Люциусом, являлась просто смехотворной.

— Старше? — скривился средний из Малфоев. — Всего лишь на год, Грейнджер.

Гермиона нахмурилась и зачем-то продолжила настаивать на своем.

— На целый год.

— Ну и что? — Драко оторвался от спинки кресла и, опершись локтями о колени, уставился на нее странным взглядом.

Рита с интересом, не вмешиваясь, наблюдала за этой картиной, а Прытко пишущее перо, казалось, вот-вот задымится от скорости, с которой оно стенографировало происходящее.

— Я уверен, — вмешался Люциус, — мисс Грейнджер была прекрасно осведомлена о традициях семьи Малфой. Мы ничего не имеем против... э-эм... маглорожденных, однако стараемся чтить завещанные предками приоритеты, касаемо будущих супругов.

— Я оказался в роли блюстителя семейных интересов и не имею иной альтернативы, — равнодушно сказал Драко. — Увы.

После этих слов он поймал на себе ожесточенный взгляд Чарли, и это его немного позабавило.

— Простите... — робко произнесла Гермиона. — Я еще не совсем окрепла после падения... — Ее слегка передернуло от того, с каким наигранным участием Люциус взял ее руку. — Поэтому позвольте мне уйти. Я надеюсь, вы задали все интересующие вас вопросы.

— О, моя дорогая, это так ужасно, — Скитер вытянула вперед губы и покачала головой. — При всем том я бы задала еще пару вопросов, мисс Грейнджер... Например, как прошел ваш День Рождения? И почему вы вдруг решили перевести все свои средства в банке на...

— Ничем не могу помочь, — холодно отрезала Гермиона, аккуратно поднимаясь с дивана и опираясь на услужливую руку Люциуса. — Прошу прощения, но сегодня я не в состоянии отвечать на какие-либо еще вопросы.

— В таком случае, Драко, проводи Гермиону до ее комнаты, — тактично и обходительно мистер Малфой передал ее руку своему сыну и напоследок по-отечески сжал другую ее ладонь.

Удаляясь из гостиной, Гермиона слышала, как Скитер принялась расспрашивать Чарли, и чувствовала вину за то, что оставила его среди этих людей, и тревогу.

— Сама доберешься, — выплюнул Драко, когда они вместе подошли к подножью лестницы. Той самой лестницы...

Он выпустил ее руку, оставляя ей возможность опираться лишь на перила. Гермиона слабо кивнула, даже не взглянув на него. Она крепко ухватилась за перила и принялась медленно подниматься. Память живо воспроизвела в сознании картину недавнего прошлого. Нахмурившись, она лишь крепче обхватила рукой холодное дерево, но тут вдруг почувствовала рядом чье-то присутствие.

— Как инвалидка, ей-богу, — проворчал Драко, вновь хватая ее за локоть. Гермиона ничего не ответила. До ее комнаты они шли в молчании, но потом Малфой вдруг произнес: — А ведь и правда, почему именно отец?

— Что? — искренне удивилась она.

— Почему ты пришла именно к нему? Почему не я, к примеру?

— Драко, ты задаешь очень странные вопросы, — прямо сказала Гермиона, посмотрев на него.

Малфой смешно поморщился:

— О, только не думай, будто…

— И в мыслях не было, — поспешно проговорила она, перебив его, и кивнула. Драко тоже кивнул и почему-то отвел взгляд. — Спасибо, что проводил, — поблагодарила Гермиона, намереваясь развернуться и уйти к себе в комнату.

— Подожди, — властно окликнул ее Малфой. Она повернулась и молча уставилась на него. Еще с минуту он просто стоял и также молча изучал ее лицо, а потом вдруг осознал, что дотронулся пальцами до ее щеки.

Гермиона затаила дыхание. Она все думала, что вот-вот, сейчас, в этот самый момент, отстранит его руку, улыбнется, возможно, и спросит, что это он делает, но секунды уходили, а действий ни с ее, ни с его стороны больше не было. Драко заметил, что Грейнджер в растерянности, но, тем не менее, она не предпринимала никаких попыток, чтобы остановить его, и это придало ему немного уверенности и нахальности. Он уже хотел было сделать маленький шажок, чтобы сократить расстояние между ними, но Гермиона неожиданно вздрогнула.

Она была почти готова к тому, что последовало бы за этим прикосновением, но тут вдруг в голове очень четко возник образ скалящегося волка. Гермиона отступила на шаг назад и прижалась спиной к двери своей комнаты. Что-то сломалось у нее внутри, и замешательство сменилось холодным недоверием.

— Запоздалая реакция? — сыронизировал Малфой, усмехнувшись.

— Просто я вспомнила, кто ты такой на самом деле.

— А хочешь узнать, что будет, если вдруг я перестану забывать, кто на самом деле ты? — разозлившись, прорычал Драко. Он чертыхнулся и почти уже сделал шаг вперед, но она вытянула руку и в недоумении подняла на него свои глаза. Весь сегодняшний день он то и делал, что заставал ее врасплох своими странными заявлениями. И это не могло не волновать ее, потому что прежде Гермиона никогда не сталкивалась с подобного рода вещами. Раньше она словно смотрела фильм ужасов о своей собственной жизни, а сейчас, когда все было относительно спокойно, она и думать забыла, какого это — чувствовать в груди странный трепет и волнение. К тому же, твердые убеждения Малфоев всегда казались ей непоколебимыми.

— Да что с тобой происходит? — спросила она в смятении.

— Я не знаю, — проговорил Малфой и вновь попытался дотронуться до нее.

Гермиона выпрямилась и покачала головой. Мгновение, и дверь ее комнаты захлопнулась за ней прямо у него перед носом.

— Грейнджер! — Драко раздраженно забарабанил в эту злосчастную дверь, барьером выросшую между ними.

— Что тебе от нее надо? — холодно осведомился голос позади него. Малфой развернулся и увидел Чарли. Лицо его было непроницаемым, но в глазах плескалась осознанная не по годам ярость.

— Иди, куда шел, тебя это не касается, — надменно бросил Драко и вновь принялся барабанить в дверь.

Неожиданно он почувствовал, как кто-то изо всех сил толкнул его в сторону. Он опять развернулся, яростно раздувая ноздри. Чарли встретил его взгляд с холодной враждебностью. Заметив в руке у младшего брата волшебную палочку, направленную на него, Малфой ухмыльнулся.

— Тебе нельзя колдовать вне школы, недоумок.

— Плевать, — зло отозвался Чарли. — Пусть выгоняют! Тогда мы с Гермионой сможем уехать отсюда.

— Вы с Гермионой, — Драко намеренно сделал акцент на ее имени, — уже никуда отсюда не денетесь, — на тон повысил он голос.

Внутри у Малфоя все кипело от раздражения и гнева. Этот малолетний сопляк доставлял больше хлопот, чем он ожидал.

— Уйди с дороги! — наконец выплюнул Драко и зашагал прочь от него и ее комнаты.

* * *

23 октября 1999 год

В самый счастливый по обыкновению день для каждой девушки или женщины Гермиона сидела на стуле возле окна и тупо смотрела, как за сплошной стеной дождя виднелись скучные серые облака от края до края… Никогда прежде осенний дождь не вызывал у нее желание залезть на подоконник и думать о нем. О чем угодно, только не о предстоящей свадьбе. Мечтательно водить по стеклу пальцами, вырисовывая невидимый узор. Никогда она не испытывала подобную охоту… Поэтому и сейчас не станет поддаваться странному внезапному порыву. Только вот посидит еще немного на стуле и займется приготовлениями.

Гермионе кажется — теперь она понимает, отчего так бесцветна ее жизнь. Разве она будет благосклонна к той, что не ценила ее и теперь уже дважды пыталась с нею распрощаться? Она сама во всем виновата. И теперь платит за то, что натворила. Это стало поразительно ясно.

Совершенно безрадостные мысли, лишенные всяческой надежды, топили Гермиону под своим гнетом, заставляя теперь даже мириться с такими вещами, как ежедневные издевательства со стороны Малфоев. Хотя они едва были значимы. С тех пор, как Чарли вновь отправился в Хогвартс, она, кажется, ни разу не опровергла, не оспорила и не упрекнула кого-либо из Малфоев в ответ. Словно жизненная энергия покидала ее, и колдомедики было заподозрили, не отравили ли девушку каким-нибудь медленно действующим зельем отчаяния. Впрочем, вопрос был быстро исчерпан, разумеется, не без участия Люциуса.

Волосы Гермионы, казалось, стали тускнеть, глаза утратили и тот былой блеск, который каким-то чудом порой еще мог возникать во взгляде, хоть и редко, а голос и вовсе стал слабым и тихим. Она потеряла всякий интерес к происходившему, даже редкие колкости Драко Малфоя не задевали ее самолюбия, как прежде.

И была одна странность: Гермиона не чувствовала настоящей ненависти к Драко, но все чаще, все сильнее на каком-то подсознательном уровне ненавидела Малфоя-старшего.

А ведь, в сущности, Люциус поступал с нею много человечнее и беззлобней, чем Драко. Гермиона не могла объяснить, чем вызвано такое раздражение к Люциусу. Тем более — не хотела думать об этом в день свадьбы. Прогнав непроясненные обломки своих мыслей о Драко и Люциусе, она направилась в ванную.

С самого утра Драко мучила одна навязчивая мысль — он непременно должен был увидеть Гермиону до начала торжества. Сказать ей что-нибудь или же просто дотронуться… Весь месяц он жаждал совершить хоть что-нибудь подобное тому, что было после прихода в их дом Скитер. Жгучее желание, зародившееся внутри, не покидало его и томительно раздирало всякий раз, стоило Гермионе приблизиться. В обличии волка он стал часто бродить под ее окнами, влекомый какой-то неведомой силой. Он не знал, видела ли она его, но безумно хотел, чтобы это было так. Однако не осмеливался вновь проникать в ее комнату, старательно сдерживая внутри пламенные порывы.

Он привык доминировать, в особенности над такими, как она. Привык повелевать и перекраивать все и всех на свой лад. Подминать под себя. Получать желаемое. Играть… Пьянящее чувство обладания волной накрыло его, заставив захлебнуться. Драко и не думал, что всего лишь за какие-то пару месяцев будет так безумно хотеть по меньшей мере прикоснуться к ней. Он вообще не знал, что она способна вызвать такой ненасытный голод. Это чувство было прекрасно ему знакомо. Драко не раз доводилось испытывать похоть, и обычно ему удавалось утолить желаемое. Но Грейнджер казалась недосягаемой. Однако этот момент не должен был играть никакой роли. Так чего же он ждал?.. Всегда единственный ребенок в семье, испорченный и эгоистичный, он боялся получить первый в жизни отказ? Эта ситуация ставила его в тупик, и он невольно изо дня в день думал об этом, вытесняя посторонние мысли прочь. Так постепенно за последний месяц Грейнджер заняла буквально все его мысли. Он по-прежнему чувствовал ненависть к ней. Не мог не чувствовать. Но теперь она утратила свои четкие контуры. Малфой уже не желал, чтобы Гермиона покидала особняк. Также он всячески противился свадьбе, но держал это глубоко в себе, сохраняя внешнее равнодушие перед ней и отцом. Целый месяц его терзали противоречивые чувства. Сложность и некоторая двойственность его характера мешали ему перейти к каким-либо конкретным действиям.

Но против его воли эта ситуация изменилась, не оставив Малфою выбора думать и поступать иначе, когда он всего лишь увидел Гермиону, тайком чуть приоткрыв дверь ее комнаты. Одного взгляда на нее ему оказалось достаточно, чтобы осознать еще одну немаловажную вещь — ошибку… Драко сорвался с места и быстрым шагом направился в свою комнату. Отперев ящик письменного стола специальным заклинанием, он вынул оттуда маленький флакон со странным зельем и вновь вернулся к порогу ее комнаты.

Малфой снова принялся разглядывать Гермиону. Ее движения — неторопливые и задумчивые — будто бы гипнотизировали его, а уж образ… Не оставит равнодушным даже Люциуса. Не успел он подумать, что Грейнджер еще не заметила его присутствия, как вдруг она подняла взгляд на зеркало и, увидев отражение Малфоя в дверном проеме, резко вздрогнула от испуга. Их взгляды встретились, и его сердце сердито стукнулось о ребра.

— Малфой!.. — удивленно воскликнула Гермиона и развернулась к нему. Драко даже не попытался скрыть свое неравнодушие. Во взгляде его читались и желание, и интерес, и отчасти нежность.

— Я принес тебе кое-какое… зелье, — не отрывая глаз от ее стана, сказал он. — Ты должна обязательно его выпить, это… м-м… по назначению целителей, — сбивчиво пояснил Малфой и, подойдя наконец ближе, протянул ей флакон.

— Спасибо, — отозвалась Гермиона и взяла из его рук зелье. Это мимолетное прикосновение длилось всего лишь мгновение — до следующего удара сердца. Увы, но любой миг заканчивается ровно через секунду.

Медленно, приподнимая подол длинного платья, Гермиона подошла к столу и оставила флакон на нем. Малфой двинулся вслед за ней, запоздало сознавая, что вновь совершает странные и беспричинные поступки, которым не было логического объяснения, по крайней мере, для нее.

— Тебе очень идет, — без капли сарказма проговорил он, не отрывая взгляда теперь уже от ее лица.

— Ненавижу выдавать себя за того, кем не являюсь, — зачем-то промолвила Гермиона, словно ища какую-то поддержку с его стороны. — Я… я боюсь, Драко, — печально опустив голову, вздохнула она.

Малфою, конечно же, доставило удовольствие то, как прозвучало его имя в ее устах. Она довольно редко обращалась к нему, называя «Драко», и только с недавних пор он начал замечать, что ему это нравится, и он подсознательно ждет, когда она вновь обратится к нему по имени.

Гермиона вдруг подняла на него глаза. Она почувствовала его напряжение, несмотря на то, что весь его вид неожиданно принял холодность и абсолютную безэмоциональность. Его выдавало едва уловимое изменение в дыхании.

— Ты можешь прямо сейчас от всего отказаться.

— Нет, не могу, — покачала она головой. Слишком многим она успела пожертвовать ради всего этого.

Воцарилось молчание. Лишь феникс издал тихий, трепещущий звук, и Гермиона почувствовала будто капля горячей жидкости скользнула по горлу прямо в сердце. Согрела его и придала сил.

Наверное, Драко почувствовал то же самое, потому что в следующую минуту он вдруг мягко улыбнулся и, протянув руку, коснулся пальцами маленького выбившегося из прически локона.

Гермиона внимательно посмотрела на Малфоя.

— Слишком нежная, — задумчиво проговорил он, уставившись на ее локон, который он теребил между указательным и средним пальцами. — Мне нравится…

Гермиона опять затаила дыхание. То чувство странного трепета и волнения в груди вновь дали о себе знать, но отчего-то ей сейчас совсем не хотелось сопротивляться им, как тогда, месяц назад. Наоборот, хотелось еще сильнее окунуться.

— Мне… — начала она, не зная, что будет говорить дальше.

— Пора, — закончил за нее Малфой и, взяв со столика с различными туалетными принадлежностями еще одну шпильку, аккуратно заправил локон и заколол его ей в прическу. — Как ни странно, но именно я поведу тебя к алтарю, — возвестил Драко, беря ее под руку и уводя из комнаты. Они миновали коридор, спустились в холл и проследовали в гостиную, которая, как показалось Гермионе, была до отказа забита людьми.

Под звуки традиционного свадебного хора из оперы Вагнера она прошагала к алтарю по длинному дорогому синему ковру, стараясь не обращать внимания на взгляды, устремленные на нее. Люциус улыбнулся, блеснув белоснежными зубами. Драко протянул ее руку и, вложив в ладонь отца, отошел в сторону. Они повернулись к священнику, который терпеливо ожидал их…

В гостиной было слишком шумно и ярко. Многочисленные гости неустанно поздравляли новоиспеченную миссис Малфой, а почтенные представители магической элиты Визенгамота то и дело поднимали бокалы в честь благородного и высоконравственного поступка хозяина особняка.

К своему немалому удивлению среди приглашенных гостей Гермиона встретила Билла и Флер Уизли, Симуса Финнигана, Полумну Лавгуд и Кэти Белл. Позже мистер Малфой объяснил ей, что «эти люди были приглашены в качестве гостей со стороны невесты». Первым, кого она увидела, был Симус. Он восхищенно поприветствовал бывшую однокурсницу и не преминул пригласить на танец.

— Почему, Гермиона? — в недоумении расспрашивал ее Симус. — Почему именно эти Малфои?

В отличие от Билла, он не упрекал ее за этот поступок, а спрашивал лишь ради интереса.

— Из-за Чарли… Но, представь себе, они очень вежливы и действительно оказали поддержку, — глазом не моргнув, соврала она. Симус хоть и был ее приятелем, однако правила «игры» нарушать не стоило.

— Ты такая красивая, просто глаз не оторвать, — все время повторял он. Гермионе понадобилось какое-то время, чтобы осознать, что Симус довольно часто поглядывал на нее, даже когда она разговаривала с Полумной и Кэти. Конечно, она могла списать все на некую благожелательность и поддержку, основанную на дружбе, однако недвусмысленность этих взглядов говорила об обратном. Гермиона могла чувствовать исходящий от него отнюдь не дружественный интерес к своей персоне.

Также неподалеку всегда оказывался и Драко со своим пронзительным взглядом, блуждающим по всему ее силуэту. И Гермиона поймала себя на мысли, что именно его ревнивый — да, она это ясно видела — взгляд волновал ее кровь и невольно заставлял смущаться.

Она нахмурилась и глубоко вдохнула. Эти свои неопределенные чувства ей совсем не нравились. Было куда спокойней без них…

Гермиона и Люциус стояли подле каминной полки и традиционно принимали поздравления каждого из гостей, по очереди подходивших к ним. Гермиона почувствовала себя уставшей еще после застолья, а теперь и вовсе была полностью вымотана. Радовало одно — празднование почти завершилось, и по сценарию осталось лишь почтенно принимать подарки, благодарить и подставлять руку для поцелуя. Она уже потеряла счет бесчисленным реверансам, проделываемым всякий раз, когда очередная приглашенная пара или же просто гость отходили от них, уступая место следующим. Эту процедуру без устали снимали неугомонные репортеры, но даже они — беспрестанные охотники за сенсационными новостями — казалось, опешили, когда произошло следующее: к новоиспеченным супругам наконец подошел последний из всех присутствующих гостей, готовящихся уже покинуть особняк. Им оказался Драко Малфой. Сначала он крепко пожал ладонь отца, а потом перевел взгляд на Гермиону, и она поняла… Осознала…

Драко точно знал, что должно произойти. Это не было внезапным порывом. В его глазах она ясно видела уверенность в действиях, планируемых, возможно, еще с самого начала торжества. Его долго сдерживаемая страсть вышла из-под контроля, не оставляя иной альтернативы, и он впился в нее таким поцелуем, что Гермиона забыла обо всем, — осталась лишь тьма, в которую она погружалась, и от этого у нее внутри все дрожало. Наконец Малфой прервал поцелуй, и под всеобщее удивление и ошеломление, улыбаясь, зашагал прочь.

Судорожно задышав, Гермиона подняла испуганный взгляд на Люциуса и обомлела. Тот и вида не подал на публику. Снисходительная усмешка блуждала на его губах, но глаза… В них она прочла настоящую ярость, вызванную, скорее, тем, что Драко посмел скомпрометировать его только-только приобретенный авторитет перед общественностью.

Гермиона боялась глядеть на гостей, она чувствовала приступ… паники? Угрызений совести? Она не знала. И сейчас слишком устала, чтобы разбираться в своих чувствах. Единственное, что она сознавала, это бешеный стук своего сердца, который бил по ребрам и пульсом отдавался в голову. Но продолжалось это недолго. Ее сердце замерло от волнения, когда Гермиона вновь поймала на себе взгляд Драко, стоявшего теперь в противоположной части зала. И взгляд этот, несомненно, давал понять, что это обязательно повторится.

24 октября 1999 год

Однажды, когда Чарли едва исполнилось шесть, гуляя вместе с Гермионой в Грин-парке, — одном из самых спокойных и уютных в Лондоне — он неожиданно спросил, кто его настоящие родители. Вопрос, конечно же, застал ее врасплох, но она пообещала, что все равно когда-нибудь узнает правду. Тогда он заявил, что ей нужно поторопиться, поскольку "потом будет поздно".

— Что ты имеешь ввиду, Чарли? — спросила она его, но мальчик лишь смешно передернул плечами, так ничего и не ответив ей.

Потом будет поздно... Откуда он мог знать тогда, что его действительно совершенно перестанет волновать этот вопрос? Были ли эти его слова осмысленными или же нет, Гермиона так и не узнает. Барнзы очень любили Чарли, но не понимали его так, как понимала она. Поначалу Гермиона всерьез задумалась над поисками его настоящих родителей, но со временем это оказалось невозможным и — что более весомо — ненужным для самого Чарли. Еще ей казалось это предательством по отношению к Барнзам, ведь при определенном раскладе событий настоящие родители имели шанс отобрать у них единственного сына. Начинались смутные времена, и Гермионе было уже не до поисков...

В своей статье Скитер упомянула и закрепила общеизвестную версию исчезновения Чарли из родной семьи: Нарцисса и Люциус на самом деле никогда не питали ненависти к маглам, поэтому новорожденного ребеночка отослали именно к ним, дабы уберечь его от опасного, настигающего всю магическую Британию будущего. Конечно же, Гермиона знала — на самом деле причина была совсем иной, и она обязательно ее выяснит, даже невзирая на то, что Чарли теперь абсолютно все равно.

К утру погода на удивление прояснилась, так что с рассветом Гермиона вышла из поместья, решив провести такой редкий солнечный день в саду. На самом деле причин покинуть Малфой-мэнор и удалиться как можно дальше от его обитателей у нее было предостаточно. Один только разговор с Люциусом после торжественной церемонии стоил ей второй за все пребывание здесь пощечины от него. Сколько же еще оскорблений придется терпеть?!

Сцепить зубы и выдержать.

Как-никак она отлично знала, на что "подписывается". Подвергать унижениям других людей — особенно тех, кто статусом ниже — дело особой важности для такого мерзавца, как мистер Люциус Малфой. Не иначе оно повышает ему тонус и самооценку!

От всех этих переживаний в сердце будто что-то кольнуло, и Гермиона, схватившись за него, осела прямо на прохладную землю. Вчера ей потребовалось некоторое время и полкувшина эля, чтобы постараться стереть из памяти еще одну пощечину и ненадолго оставить способность мыслить ясно. Он мне никто, убеждала себя Гермиона. Муж — это лишь формальность. Нужно всего только переждать какое-то время. Затем, согласно договоренности, она наконец сможет избавиться от гнета хозяина особняка. Но, как бы она ни старалась забыть, образ разгневанного Люциуса, угрожающего ей, прочно засел у нее в памяти. Его желчный, ядовитый голос словно проникал ей под кожу, надежно выжигая смысл сказанных им слов.

— Это твоих рук дело, поганая грязнокровка! Это ты его окрутила, тварь. Да как ты посмела выставить меня посмешищем перед всеми, — шипел он, как змея. В глазах Гермионы застыли слезы. Она глубоко дышала, слова ее путались, а на душе было так обидно... Несправедливо, хотелось кричать ей. Это все так несправедливо.

— Я... мистер Малфой, я не знала, — лепетала она. Поначалу Гермиона яро принялась держать оборону, но, когда этот человек, крича прямо в лицо, поднял на нее — Героиню войны, самую умную и выдающуюся выпускницу Хогвартса за последнее столетие — руку, что-то словно оборвалось у нее внутри. Почему это происходит с ней? Этого не должно было быть. Не так она видела свое будущее. Какая нелепость... Остатки гордости пришлось задавить глубоко внутри, когда она услышала угрозы в адрес Чарли. — Я действительно ничего такого не... не предполагала, — заикаясь от душивших ее слез, продолжала оправдываться она, но внезапно вскрикнула и разрыдалась, когда Люциус больно схватил ее за локоть и швырнул на пол.

— Там и место, — сквозь зубы прорычал он.

Когда мистер Малфой только пригласил ее в свою комнату, Гермиона было подумала, что подвергнется насилию совсем другого характера. Она не знала, чего можно было ожидать от этого человека, и, к своему разочарованию, начала его побаиваться.

Опустившись в кресло, у подножья которого корчилась в слезах Гермиона, Люциус положил ногу на ногу и сцепил пальцы. Вид рыдающей грязнокровки с красным от его удара следом на лице вызывал в нем только презрение и отвращение.

— Сними роскошное платье, дорогая. Не пристало валять такую дивную вещь по полу, — его голос засквозил обманчивой, опасной мягкостью. — Хотя, конечно, еще большее негодование у меня вызывает тот факт, что его вообще надевало мугродье, подобное тебе.

Гермиона замолчала, будто подавившись собственными слезами, и спешно вытерла щеки тыльной стороной ладони. Она замерла, словно надеялась, что станет невидимой, превратится в призрак, облачко дыма или же провалится сквозь пол, просочится через дорогой ковер... Что угодно, только бы не терпеть больше унижений.

— Ты что, оглохла? — теперь уже не скрывая своего раздражения, грубо спросил Люциус. — Я сказал, снимай платье и можешь проваливать.

Ей ничего не оставалось, как подчиниться. Конечно, Гермиона могла спокойно трансгрессировать в свою комнату, но только лишь выйдя за порог, — мистер Малфой зачем-то оградил свои покои защитными чарами, и никто больше не мог слышать ее рыданий. Однако сперва ей придется предстать перед ним в полуобнаженном виде. Поверх нижнего белья на ней была надета тоненькая тюлевая комбинация с отделкой из лент и капрона, и Гермиона боялась, что Люциус захочет лишить ее и этого, чтобы окончательно растоптать то, что осталось от гордости. Но, получив платье, он не стал ее более задерживать.

Ревность. Совершенно безумная и затопляющая ревность сводила его с ума. Драко бесцельно слонялся по особняку до тех пор, пока ноги сами не привели его к дверям спальни отца. В одной руке он сжимал очередной стакан, на дне которого плескалось недопитое огневиски, а другую вытянул, опираясь на стены и сохраняя тем самым равновесие. Он сел прямо на пол, возле закрытой двери, за которой Люциус, вероятно, с упоением занимался долгом, обязываемым свершившимся супружеством. Сама мысль об этом была Драко невыносимо отвратна. Это казалось ему неприемлемым. Однако, он даже не мог точно определить, что выводило его сильнее: Люциус ведь предал Нарциссу... или что грязнокровка досталась кому-то другому? Да, теперь она вновь стала грязнокровкой!

Ситуация была тошнотворной, и больше всего Малфою сейчас хотелось, приняв свою анимагическую сущность, завыть протяжным и тоскливым волчьим воем, совсем как тогда, впервые узрев луну. Он ничего не мог слышать за закрытой дверью, потому что отец зачем-то наложил чары на свою спальню. Ни одного шороха, ни даже ее крика, который бы мог подтвердить отчаянное — а он этого безумно хотел — сопротивление. Воздух вокруг него словно накалился от напряжения и переизбытка бурлившей внутри магии, не знающей выхода. По телу пробежал электрический ток, заставляя волоски на руках встать дыбом. В какой-то момент напряжение стало столь велико, что стоявший на полу стакан треснул и рассыпался мелкими осколками. Почти в ту же секунду дверь резко распахнулась, и на пороге возникла она. Драко, казалось, оцепенел на мгновение. Он ошеломленно и почти с благоговением уставился на нее и в эту минуту проклял свою страсть: она душила, томила его, и он слышал, как растопленный свинец вместо крови потек в его жилах.

Гермиона зашипела от резкой боли. В ногу словно вонзился не один кинжал. Резко переступив и пошатнувшись, она все же сумела закрыть за собой дверь спальни мистера Малфоя и прислонилась к косяку. Сердце застучало где-то в горле — увидеть здесь Драко она никак не ожидала. Стыд из-за своего вида затопил буквально все ее существо, но она ничем не выдала перед ним смущения. Гордо и даже надменно глядя сверху вниз, Гермиона жадно вдыхала спасительный воздух, которого, как ей казалось, было так мало в той злосчастной спальне.

Не понимая, что он делает, Малфой, скользя взглядом по ее полупрозрачной комбинации, протянул руку, дотронулся до ее голени и, притянув ближе к себе, коснулся губами коленки, мучительно медленно поглаживая ее ногу.

Вскинув подбородок, Гермиона резко и глубоко втянула воздух. Она не знала, почему позволяла ему так нагло рассматривать себя... дотрагиваться...

Кровь из раны алыми капельками уже закапала на дорогой ковер.

— Отпусти меня! — сквозь зубы выдавила Гермиона охрипшим голосом и выдернула свою ногу из цепкой хватки. — Ненавижу тебя, — презрительно бросила она пред тем, как трансгрессировать в свою комнату.

Несколько минут Малфой неподвижно сидел на том же месте, глядя на две капельки отвратительной, грязной крови Грейнджер.

Грейнджер... Это имя уже давно не ассоциировалось со школой, Поттером или Уизли. Странное, незнакомое доселе ощущение. Словно перевернулась страница его жизни, как бы приторно или сентиментально это ни звучало. Драко замер, вновь и вновь пытаясь вообразить только что стоявшую перед ним девушку. От выпитого даже сидя немного кружилась голова, но все-таки он сумел осознать одну важную вещь для себя: она плакала. Конечно, ведь это Грейнджер, и сей факт безусловно должен был быть очевиден, но что-то внутри него — мерзкое и гнусное — шептало о возможности иного расклада событий. Люциус мог быть обольстительным, но, вероятно, на нее не подействовали эти уловки. Она сопротивлялась, пыталась вырваться... Но, возможно, он и не стал с ней церемониться.

Драко очень четко представил себе эту картину, и внутри него закипело паршивое, тошнотворное чувство неправильности. Удивительно, как многое может измениться всего за несколько мгновений, часов, дней — и это максимум. Годы нам требуются лишь для того, чтобы свыкнуться.

Плотно прикрыв за собой дверь, Драко вошел в спальню, принадлежавшую ранее обоим его родителям, и со злостью впился взглядом в равнодушное лицо отца.

Видя, как пылает гневом лицо сына и как он будто оцепенел от ярости, Люциус лишь усмехнулся и промолвил:

— Воистину крайнее унижение есть крайнее незнание самого себя. Всему виной пресловутая кровь Блэков, полагаю...

— Заткнись, — выплюнул Драко, но не успел он и рта вонь раскрыть, как Люциус неожиданно резко вскочил со своего кресла, подлетел к нему и, схватив за отвороты рубашки, припечатал об стену, сшибив на пути мебель.

— Думал, тебе это сойдет с рук, щенок?! — яростно зашипел он. — Спутался с паршивой грязнокровной девкой и меня заодно высмеять вздумал!

Прежде Драко неоднократно доводилось видеть отца таким разгневанным, но никогда этот гнев не был направлен в его сторону.

Конечно, Люциус злился и бывало наказывал сына, но чтобы так... Единственная мысль, вертевшаяся у Драко в голове и заставившая его губы расплыться в подобии ухмылки: он наконец смог... у него получилось. Он сумел стереть это гребаное равнодушие с холеного лица Люциуса.

— Это тебе за Нарциссу, ублюдок, — прорычал Драко, что есть мочи отталкивая его от себя. В то же мгновение он заметил в руке отца палочку, которую тот незамедлительно нацелил прямо ему в грудь.

— Да как ты смеешь... — губы Люциуса задрожали, казалось, сдерживая целый поток невысказанных слов. — Я не виноват! — выкрикнул он, и Драко всего лишь на миг показалось, что в его глазах отразилось отчаяние.

— Чтоб ты сдох, — выплюнул он. — Я, знаешь ли, мечтал об этом почти всю свою сознательную жизнь, — злорадно говорил он. На самом деле Драко немного лукавил, но им руководствовала злость — затопляющая и уничтожающая.

Люциус глубоко и яростно задышал.

— Что ж, посмотрим, как ты будешь обходиться без моей помощи, — спокойно, стараясь сохранять остатки самообладания, произнес он. — Один... в своем, как оказалось, истинном обличии, паршивый щенок! — Люциус взмахнул палочкой, шепча какие-то заклинания, причиняющие Драко физическую боль и заставляющие его деформироваться против воли. Через несколько секунд перед Малфоем-старшим стоял обозленный, ощерившийся серо-белый волк.

— Можешь путаться с кем угодно, этим ты лишь унижаешь себя, но никто не смеет смеяться надо мной, — надменно заявил Люциус, прежде чем вновь взмахнуть волшебной палочкой.

Почувствовав, как кто-то подошел сзади и встал напротив нее, преграждая путь лучам солнца, Гермиона решительно поднялась с земли и обернулась.

— Грязнокровка, — холодно промолвил мистер Малфой. Миг, и солнце стало серым. Поразительно, как этот человек одним лишь взглядом порой был способен внушить гнусное внутреннее чувство собственной "неправильности". А процесс преодоления превращался в самую настоящую бесконечную внутреннюю борьбу, ведь не так-то просто выстоять с гордо поднятой головой, не внимая этим словам, если каждый божий день уверяют в обратном. — Совсем из ума выжила? Сейчас октябрь — не время для того, чтобы сидеть на прохладной земле.

Гермиона изумленно подняла брови.

— Я думаю, сэр, это в меньшей степени должно волновать вас, — с долей сарказма в голосе проговорила она.

— Ошибаешься, — чуть повысив голос, заявил Люциус. — Ты доставляешь слишком много хлопот, девчонка. Я не намерен тратить свои деньги на целителей в случае твоей болезни.

— Не забывайте, мистер Малфой, значительная часть вашего капитала появилась благодаря мне. Спасибо за заботу, но я имею полное право пользоваться услугами целителей, когда мне заблагорассудится, — отчеканила Гермиона, с вызовом глядя в непроницаемые глаза Малфоя.

— О, дорогая, этих денег недостаточно, ведь я столько всего позволяю тебе, — издевательски протянул Люциус. — Одна интрижка с моим сыном стоит немало, к примеру...

— А вот теперь ошибаетесь вы. Я... я уже говорила, что нет никакой интрижки! Позовите Драко и сами у него спросите.

— Боюсь, в ближайшее время это будет невозможно, — вскинув брови и потупив взгляд, произнес Люциус.

Гермиона качнула головой и хотела было развернуться, чтобы уйти, но ее вновь остановил надменный голос.

— Хватит уже бесцельно разгуливать по саду... Все равно здесь ты его не найдешь.

Услышанное заставило ее нахмуриться, и она опять уставилась на Люциуса подозрительным взглядом.

— Не найду кого? — непонимающе спросила она.

— Ты ведь заметила, что его не было на завтраке? — насмешливо поинтересовался Люциус.

Конечно, Гермиона сразу поняла, о ком речь.

— Заметила.

— Ему теперь, знаешь ли, не так-то просто будет утолить чувство голода, но... он ведь стал таким самостоятельным...

— Что вы с ним сделали? — Напряжение Гермионы, казалось, сковало ее тело.

— Ничего особенного, — процедил он сквозь зубы. — Ему полезно будет побегать в своей любимой шкуре, добывая еду лишь собственными силами. Хотя едва ли он насытится тем, что отыщет в заколдованных окрестностях Уилтшира. Отчего-то живность здесь не в чести, — усмехнулся Люциус, глядя куда-то вдаль. Почти в то же мгновение за несколько миль от особняка раздался протяжный вой, заставивший сердце Гермионы невольно сжаться.

* * *

31 октября 1999 год

В канун Дня всех святых выпал первый снег, словно зима вступила в свои права. По преданиям в ночь на первое ноября открывалась граница между мирами живых и мертвых, и многие, обращенные в христианскую веру, жители Англии искренне верили, что после полуночи по улицам и тем более в лесу бродили самые настоящие привидения — неприкаянные души.

Магов, разумеется, не устрашали подобного рода легенды, ведь с привидениями каждому из них доводилось встретиться не раз. Другое дело — инферналы, которые почему-то и вправду именно в эту ночь как будто чувствовали некую превосходящую силу, энергию. Только в это особое время они, неподвластные никакому создателю, самостоятельно разыскивали пути в мир подлунный и царили в лесу почти до рассвета.

В детстве, не подозревая о магии, Гермиона очень интересовалась историей этого традиционного праздника, и только в Хогвартсе осознала, что домыслы оказались вовсе не домыслами, а самыми настоящими легендами и сказаниями маглов-очевидцев. Позже она утратила всякое увлечение этим таинственным и мрачным праздником.

Из года в год учителя в замке устраивали маскарады для студентов, но, чем старше становились Гарри, Рон и Гермиона, тем менее заинтересованно относились. Каждый год возникали новые проблемы, и время необратимо вело их к войне, заставляя быстро повзрослеть и позабыть о праздниках.

К своему немалому удивлению сегодня Гермиона чувствовала себя лучше, чем обычно. Упадок сил, вялость, постоянное угнетение — все это неизменно преобладало в последнее время, заставляя ощущать лишенность чего-то очень важного как духовно, так и физически. В своем прошлом она видела намного больше плохого, чем всегда. Надежд на лучшее не оставалось совсем... И лишь сегодня какая-то неведомая сила словно заставила воспрять духом.

На протяжении целой недели Гермиона не решалась отправиться в лес, чтобы разыскать Драко, и, всякий раз слыша по ночам долгий и, как ей казалось, призывающий вой, чувствовала за собой вину, заглушить которую было не так-то просто, ведь ее постоянно олицетворял скуливший волк. По сути, в том, что с ним произошло, виновен был Люциус и он сам. Гермиона же в данной ситуации являлась всего лишь жертвой. Однако угрызения совести не давали ей покоя. Как известно, если полон решимости чувствовать за собой вину, подсознание тебя обязательно накажет, послав сигнал в виде "несчастного случая". Перспектива переживания очередного стресса действительно ее устрашала, поэтому сегодня Гермиона все же набралась смелости отправиться в лес, вооружившись волшебной палочкой и прихватив с собой еду из кухни, которой можно было бы накормить зверя.

До полуночи оставалось несколько часов, и Гермиона вполне отдавала себе отчет, что, возможно, не успеет отыскать бродившего в окрестностях одинокого волка. С неба размеренно летели снежинки и падали друг на друга, образуя снежный покров, который словно лучился бледно-голубым светом, отражая сияние луны. Гермионе казалось, что ничего более прекрасного она еще не видела. Набрав в легкие побольше свежего, но прохладного воздуха, она медленно выдохнула, выпуская пар, и плотнее укуталась в теплое пальто. Мысли о возвращении не потревожили ее даже тогда, когда вдалеке показались плывущие по воздуху жуткого вида привидения, ведь они, в отличие от инферналов, как бы ни хотели, не имели возможность причинить вред людям. Гермиона знала, что фактически зря взяла с собой палочку — призраки не тронут, а против инферналов магия бессильна. Единственное, что поспособствует ей избежать с ними встречи, — обыкновенная трансгрессия, которой она пользовалась и сейчас, безуспешно разыскивая Драко.

Когда время в Уилтшире перешагнуло далеко за полночь, Гермиона наконец услышала протяжный вой волка и трансгрессировала в то место, откуда приблизительно он доносился. Неожиданно в полуметре от нее словно из-под земли выросло странное существо, и Гермиона с ужасом осознала, что трансгрессировала прямо в самую гущу этой нежити. В нос тут же ударил зловонный запах. Инферналы, завидевшие ее, спотыкаясь, побрели навстречу, и, как это бывает в самые неожиданные моменты, Гермиона немного растерялась и не сумела вовремя сосредоточиться на каком-нибудь конкретном месте для того, чтобы переместиться туда. Тот, который стоял ближе других, цепко схватился за ее руку, но потом вдруг замер и неожиданно для нее отпустил, шагнув назад. Остальные инферналы также прекратили свое наступление, и почти в этот же момент позади Гермионы раздался хриплый волчий рык с клацаньем острых зубов.

Она медленно обернулась и встретилась взглядом со светящимися от лунного света двумя огромными серыми глазами, которые в упор зло уставились на нее. Какое-то время их зрительный контакт не прерывался, но затем, громко залаяв, волк бросился на инферналов, а Гермиона испуганно отскочила к дереву. Неделя скитаний не прошла для него бесследно — она это видела. Однако, исхудавший, с облезлой шерстью на правом боку и несколькими ранами, он яростно прокусывал, терзал, выплевывал или швырял тленные тела инферналов.

Не чувствуя боли, они тупо следовали в атаку, пытаясь одолеть зверя своим количеством, но раз за разом их становилось все меньше — острыми, как бритва, зубами Драко безжалостно впивался в мертвецкие шеи, отрывая головы, покуда последний из тех, что были поблизости, не упал навзничь, встретив вторую смерть.

Тяжело дыша, волк победно обежал все зловонные поверженные тела и вновь обернулся к Гермионе, пронзая ее диким голодным взглядом, истосковавшимся по мясу. Холодный пот покрыл ее тело. Ей казалось — соверши она любое неосторожное движение, и он бросится прямо на нее, разрывая в клочья так же, как только что разрывал мертвецов.

Гермиона медленно попятилась назад, крепко прижимая к груди небольшую тряпичную сумку с едой, которую она прихватила для Драко, но тут внезапно под ногой треснула сухая ветка. Вздрогнув и зажмурившись всего лишь на миг, она резко вдохнула, а когда вновь открыла глаза, увидела, как волк стремительно приближается к ней, грозно рыча и клацая зубами.

Настигнув в одно мгновение, он сбил ее с ног и, зубами отшвырнув в сторону тряпичную сумку, придавил Гермиону к заснеженной земле увесистыми белыми лапами. Он смотрел на нее со злобой в глазах и, оскалившись, испустил нечеловеческий утробный рык.

Гермиона, с детства боявшаяся волков, зажала рот рукой, сдерживая вскрик, но через минуту, с трудом восстановив дыхание и самообладание, медленно отняла ладонь от лица и, сглотнув, попыталась дотронуться до его морды. Драко упрямо увернулся от ее руки и, вновь решив припугнуть, клацнул зубами в нескольких дюймах от ее пальцев, словно намереваясь укусить. Гермиона резко одернула ладонь и, чуть приподнявшись на локтях, внимательно посмотрела в зрачки волка, замечая, как они вдруг расширились, делая его светло-серые глаза почти черными.

— Драко? — прохрипела она.

Волк лишь фыркнул в ответ и, отвернувшись, слез с нее, давая ей возможность вздохнуть спокойно как в прямом, так и в переносном смысле.

— Сп-спасибо... — так и оставшись сидеть на снегу, промолвила она, не зная, за что именно благодарит: за спасение или за то, что он потом оставил ее в живых.

Казалось, прошла вечность, пока Гермиона не набралась смелости заговорить вновь:

— Я принесла тебе еду. — Она пододвинула к себе сумку, которая валялась рядом, и принялась в ней рыться, вынимая сыровяленое мясо, яблоки и хлеб. На самом деле она плохо разбиралась в том, чем лучше кормить анимагов в их обращенном состоянии, поэтому и хватала все, что попадалось под руку в большой, просторной и тусклой кухне особняка. — Эй! Ты ведь должен понимать мою речь...

Драко оторвался от рассматривания луны и с укором взглянул на Гермиону.

— Так-то лучше... М-м... Ты голоден и... ранен. — Гермиона достала из кармана волшебную палочку. — Позволишь мне залечить твои раны? — робко спросила она.

Малфой вдруг снова высоко поднял голову и взвыл так, будто голосом пытался достать до холодной и такой далекой поверхности большой бледной луны.

Несомненно, каждый раз в вой волки вкладывали какое-то определенное значение: угрозу, сигнал о пойманной добыче или же тоску, отчаяние, грусть, призыв... Жаль, что она совсем не понимала эти сигналы, и не могла определить, какая конкретно помощь от нее сейчас требовалась.

Гермиона поднялась на ноги и, осторожно приблизившись к зверю, прикоснулась к его шерсти, легонько погладив. Малфой считал себя достаточно сильным для драки, она даже не сомневалась в этом... Как и в том, что ему всегда была присуща излишняя самоуверенность. Странно было то, что теперь она относилась к этому по-другому. Гермионе отчего-то вдруг стало жаль его.

Через какое-то время Драко покорно позволил ей залечить его раны и, не слишком довольный, все же соизволил отведать принесенное ею мясо.

Гермиона облегченно выдохнула, когда рана перестала быть опасной на вид. Можно было назвать Малфоя везучим, особенно учитывая тот факт, что он постоянно лез туда, куда лезть не стоит, хотя и никогда не имел желания испытывать себя на прочность. Гермиона обреченно покачала головой и, не удержавшись от внезапного порыва, обняла волка, положив голову на теплую шерсть. Она не знала, сколько еще времени должно длиться колдовство Люциуса, которое не позволяло Драко приближаться к поместью, но была уверена, что отныне каждый день будет приходить к нему в лес.

Прикрыв глаза, Гермиона глубоко вдохнула и вновь почувствовала это... Необыкновенный прилив сил, разлившийся по всему телу и подбодривший ее, заставил отчего-то губы дрогнуть в легкой улыбке.

Эту главу мне хотелось бы преподнести в качестве подарка — позднего, конечно, но все же… — на Дни Рождения двум замечательным девушкам, которые всегда так внимательны по отношению ко мне. Катрин и Диана, спасибо вам, мои хорошие!

11 ноября 1999 год

Во второй четверг месяца, после полудня, в поместье неожиданно для Гермионы наведался ее бывший сокурсник и гриффиндорец Симус Финниган.

Всю ночь она не смыкала глаз. В ее голове постоянно вертелась мысль о Драко, бродившем где-то в лесу.

Поскольку Люциус до обеда заявиться домой из Министерства никак не мог, единственной хозяйкой Малфой-мэнора — какая ирония! — осталась Гермиона. Из осторожности она не стала покидать особняк до ухода мистера Малфоя и с волнением дожидалась удобного момента, поэтому внезапное появление Симуса очень удивило и немного разочаровало, что это невольно отразилось на ее лице, когда она спустилась в гостиную после того, как о госте доложил домовик.

— Вот так сюрприз, — не слишком обрадованно произнесла Гермиона и тут же почувствовала укол вины. — Симус, если честно, не ожидала…

— Да, я должен был сообщить, — перебил Финниган и, сияюще улыбнувшись, заключил ее в крепкие объятия. В голосе его звенело неприкрытое искреннее ликование. — Я не сказал на свадьбе… Я тогда вообще язык проглотил, увидев тебя, — весело усмехнулся он, ощущая неловкость, — я… я рад, что ты поправилась. Эта чертова война… Покалечила не только физически. — Симус протянул руку и робко сжал ее ладонь.

В гостиной стало темнее — солнце, которое в ноябре почти уже и не появлялось, вновь скрылось за тучами. То же самое, казалось, произошло и в душе у Гермионы. Сердце налилось свинцовой тяжестью, а взгляд уныло опустился к полу. Она быстро сложила руки на груди, словно выстраивая преграду между собой и Симусом.

— Чаю? — спросила Гермиона, снова поднимая на него глаза. Финниган слегка поморщился и, усмехнувшись, покачал головой.

— Вот так дела, — протянул он, весело глядя на нее. — Сама Гермиона Грейнджер распоряжается в доме таких прихвостней психопата, как Малфои… А ведь я всегда подозревал что-то неладное в этом Чарли.

— Ты видел его всего лишь пару раз. — Тон ее голоса резко стал холодным. В воздухе повисло напряжение.

— Да, и все же… Одна только манера поведения чего стоила. Несносный мальчишка. Столько проблем с ним в штабе было. То ему не нравится, это ему не подходит… И как только ты могла терпеливо носиться с ним все время?

— Прекрати, — лицо Гермионы, и без того серьезное, приняло мрачный вид. — Симус, зачем ты пришел? — требовательно спросила она, нахмурив брови.

— Зачем? Гермиона, мы с тобой на одной стороне, — недоуменно глядя на нее, искренне удивился тот. — Мы потеряли стольких друзей и родных… Ты потеряла Гарри и Рона.

Непрошеные слезы начали застилать ее глаза. Она быстро их сморгнула.

— И ты пришел, чтобы вновь напомнить мне об этом?

— Нет, но… — Симус плотно сжал губы, а потом вдруг вымолвил: — Смотрю, ты бы не прочь забыть.

Слова хлестнули, как пощечина. Гермиона невольно отступила на шаг.

— Ты не можешь осуждать меня, — сквозь зубы неожиданно даже для самой себя яростно прошептала Гермиона. — Знал бы, через что мне пришлось пройти в этом чертовом Центре реабилитации… А рядом не было никого из вас. Был только Чарли.

Глаза Симуса метались из стороны в сторону. На такой весомый аргумент у него ответа не было. Он понимал, что Гермиона права. Никто тогда не приходил к ней, не считая репортеров. Никого не было рядом. Все предпочли лишь искренне сочувствовать, оставаясь в стороне и залечивая собственные раны. Вся магическая Британия облегченно вздохнула, когда пал Темный волшебник, но погрузилась в траур по Героям, мысленно похоронив с ними и Гермиону Грейнджер. Сложно было поверить тогда, что она сумеет выкарабкаться. Газеты печатали все новые подробности о ее плачевном состоянии и однажды потрясли новостью о попытке самоубийства.

— Ты сказал, мы с тобой на одной стороне? Нет больше сторон. Есть лишь серая безликая масса… Так зачем ты пришел? — упавшим голосом вновь спросила Гермиона, смотря на него опустошенным взглядом. Такой взгляд мог принадлежать человеку, которому за всю свою жизнь довелось испытать немало. — Вместе учились, вместе сражались… А потом что, Симус? Скажешь, судьба в разные стороны развела?!

— Гермиона, — сглотнув, произнес он. — Прости… Ты… Я… Ты имеешь право ненавидеть меня.

Гермиона резко выдохнула и, качнув головой, отвела взгляд.

— Я не ненавижу тебя, Симус. Это… это просто нелепо, — она вдруг развернулась и стремительно направилась в сторону кухонных помещений. Финниган последовал за ней.

— Постой! Я знаю, что ты сейчас должно быть чувствуешь…

— Сомневаюсь, — буркнула она себе под нос.

— … но, может быть, я смогу исправить ошибку? Если только ты дашь шанс…

— А с чего бы мне вдруг давать тебе шанс? — уже громче спросила Гермиона.

Симус застыл прямо на середине лестницы. Казалось, он меньше всего ожидал услышать от нее что-нибудь подобное. Гермиона тоже остановилась. Она была уже в самом низу — у подножья лестницы. Там, в Центре, ей нестерпимо хотелось выплакаться на чьей-нибудь надежной груди, и чтобы при этом теплые, ласковые руки гладили ее по голове. Позже, в присутствии Чарли она чувствовала необходимость быть сильной и не показывать ему свою слабость. Ведь он еще ребенок, и кто поможет ему, если она будет раскисать. Конечно же, от чуткого Чарли ничего не укрылось. И в какой-то степени он чувствовал ту же необходимость, что и она.

Все это, как и многое другое, осталось в прошлом. Чарли теперь далеко, а сама она дошла по какому-то известному одной лишь судьбе пути к немыслимому настоящему, в котором ее почему-то волнует одинокий, ждущий ее в холодном лесу волк.

— Симус, — Гермиона медленно обернулась к нему, глядя снизу вверх, и вздохнула. — Уже ничего не изменишь, — печально проговорила она. — Почему тебя вдруг начало это беспокоить?

— Я просто хотел узнать… как ты здесь, — всплеснув руками, ответил он. — Совсем одна.

Тыльной стороной ладони Гермиона утомленно провела по своему лбу и опустила руку на перила.

— Почему именно теперь?

Симус набрал в грудь побольше воздуха и отвел взгляд, несколько раз моргнув.

— Что-то подтолкнуло меня… Увидев тебя на свадьбе, я как будто осознал одну вещь…

Она поджала губы. Разговор принял неприятный для нее поворот. В памяти всплыл его заинтересованный взгляд на том злосчастном торжестве, и в груди начала зарождаться легкая паника.

— Хорошо, — заявила она и кивнула. — Я все поняла.

— Поняла? — растерянно переспросил Финниган.

Гермиона закусила губу.

— То есть… это неважно.

— Но…

— Ты прости за негостеприимность, но мне нужно торопиться… кое-куда. — Она вновь поспешила наверх, чтобы спровадить Симуса, и тот, к ее счастью, не стал сопротивляться. Попрощавшись со своим бывшим сокурсником, Гермиона торопливо собрала в сумку все необходимое из кухни и, быстро накинув пальто и шапку, трансгрессировала в лес.

Было очень тихо, поэтому Гермиона отчетливо услышала хлопок аппарации, последовавший почти сразу за тем, как трансгрессировала она сама. Совпадением это назвать было сложно, а вот прибытием в Малфой-мэнор нежданных гостей — более вероятно. Но зачем же тогда для этого трансгрессировать сначала в лес? Это место было расположено хоть и неподалеку, однако гости всегда аппарировали прямо к воротам.

Нахмурившись, Гермиона настороженно огляделась по сторонам. Деревья стояли неподвижно, а кое-где меж них встречались небольшие пушистые ели, словно светившиеся под лучами солнца. На одну из них опустился черный, как мгла, ворон, и с густых зеленых ветвей полетела снежная пыль. Вдруг Гермиона заметила за этой самой елью какое-то движение, а потом — она могла поклясться — услышала, как кто-то чертыхнулся вполголоса. Гермиона вынула свою палочку, но что-то в этих интонациях показалось ей очень знакомым, и, когда она сопоставила все факты, у нее появилось одно странное предположение. После минутного замешательства, она все же опустила палочку и сделала несколько решительных шагов к ели.

— Симус! — уверенно позвала Гермиона. Конечно, она могла и ошибаться, но обыкновенно все ее умозаключения, опирающиеся на дедуктивный метод, всегда находили свое подтверждение.

Кто мог еще трансгрессировать сюда вслед за ней? Она бы засомневалась, если бы то место, куда обычно приходил ждать ее волк, было глубоко в лесной чаще. Но как-то так вышло, что они встречались почти у кромки леса. Пушистая ветка ели вновь шевельнулась, и за ней показалось лицо Симуса.

— Как ты узнала? — изумленно спросил он, покидая свое укрытие и шагая навстречу Гермионе.

— Лучше ответь, что, черт возьми, ты здесь делаешь? — хмурясь, возмущенно выдохнула она, ответив вопросом на вопрос.

Симус смущенно потупил взгляд.

— Ну, просто… — начал оправдываться он, а Гермиона подумала, что у него все всегда вот так «просто». Слишком часто его реплики начинались подобными словами, которые словно несли отпечаток его жизни — простой, наверное. — Когда я был уже у ворот особняка, — продолжал он, — то услышал хлопок аппарации неподалеку и подумал, кто мог еще трансгрессировать в Уилтшир, чтобы навестить тебя? Ведь хозяева аппарировали бы прямо в дом, — пояснил Симус. — Еще меня смутило то, почему этот кто-то не явился прямо к воротам, как это сделал я или же любой дугой гость, по обыкновению?

— Так я и думала, — невесело усмехнулась Гермиона.

— Отлично, — кивнул Финниган. — Но… что здесь делаешь ты? — вдруг спросил он.

Ворон, сидевший над ними, на елке, взмахнул своими угольно-черными крыльями и взлетел, тем самым вновь заставив ветвь покачнуться и осыпать их снегом.

Гермиона чертыхнулась точно так же, как совсем недавно сам Финниган, и стряхнула с шапки приличную пригоршню жесткого, шершавого снега. Симус же зашелся заливистым смехом и, внезапно скомкав в руке снежок, запустил им в нее, угодив в плечо.

— Симус! — воскликнула она и недовольно посмотрела на него. Тот стоял уже с новым снежком в руке и готовился запустить его вслед за предыдущим. Этот его мальчишеский, почти детский жест со всей своей непосредственностью на мгновение заставил Гермиону отвлечься. Кончики ее губ слабо приподнялись, и она покачала головой.

— Перестань, пожалуйста… — начала было Гермиона, отчасти и не надеясь на понимание, но тут вдруг лицо Симуса резко переменилось, заставив ее замолчать и оглянуться назад, куда теперь с ужасом в глазах глядел он.

Раздался тихий, пробирающий до мурашек продолжительный рык, и ее палочка случайно выпала из рук.

— Г…Гермиона… — выдавил Симус, позади нее. — Т-только не двигайся… — Он был напуган до дрожи в голосе.

Волк стал медленно приближаться, сверля Гермиону хищным взглядом.

— Успокойся, Симус, — стараясь сохранять все свое самообладание, вкрадчиво проговорила Гермиона. — Он не тронет нас.

— Что?! — послышался его недоверчивый возглас. — Ты шутишь? Волки, к твоему сведению, плотоядные звери… Черт! Где моя палочка? — Симус суетливо завозился в поисках своей палочки, и это, по-видимому, подстегнуло Драко к действию: громко залаяв, обнажая белые клыки, волк бросился вперед, но ему помешала вставшая на пути Гермиона.

— Не надо! — она выставила вперед руки, отбрасывая в сторону тонкую тряпичную сумку с едой. Позади послышался то ли стон, то ли испуганный возглас Симуса.

— Что ты делаешь?! — в голосе его отчетливо слышалась паника. — Заколдуй его, Гермиона!

— Нет! — резко бросила она вполоборота. — Это… это мой волк, и живет он здесь. Поэтому я и трансгрессировала сюда. — Гермиона тяжело дышала, потому что страшно было и ей. В последнее время ей все чаще казалось — Драко теряет себя в этом обличии и превращается в настоящего зверя. Однажды, придя к нему в очередной раз, она обнаружила на его морде кровь и, осмотрев, нет ли на его теле увечий, убедилась что кровь эта ему не принадлежала. Осознание заставило все внутри похолодеть от неприятного чувства. Конечно же, она понимала, что ему не хватало той еды, которую она приносила. Он крупный и хищный зверь, поэтому не мог не охотиться. Он был вынужден. Наверное… Тем не менее в тот день Гермиона поспешила трансгрессировать в особняк раньше обычного.

— Твой волк? — Симус непонимающе уставился на Гермиону. — Ты шутишь?! Откуда у тебя взялся волк? Как ты сумела его приручить? — назойливость Финнигана, по всей видимости, очень раздражала Драко, и он вновь принялся кружить подле него, свирепо наблюдая исподлобья и заставляя того опасливо отступить к дереву.

— Он… м-м… это подарок, — Гермиона закусила губу, — на свадьбу.

— Кому в голову пришла такая идея? Э-эй… Гермиона, можешь отозвать его, он смотрит на меня так, словно сейчас набросится, — пролепетал Симус, прячась за ствол дерева.

— Драко! — немедленно позвала она и, спустя мгновение, обомлела. «О, Боже! Что я наделала…» — пронеслось у нее в голове.

Гермиона замерла, пораженно и с долей отчаяния уставившись на Симуса.

— Драко тебе его подарил? — поморщившись, вдруг переспросил тот и с облегчением выдохнул, когда волк наконец отвлекся от него.

Сердце, поначалу ухнувшее в пятки, вернулось на место, и Гермиона прикрыла глаза, медленно выпуская воздух из легких — обошлось…

— Представь себе, — прохрипела она, а затем уселась прямо на снег, нервно схватила свою сумку и извлекла из нее небольшой сосуд, напоминающий миску. — Агуаменти! — воскликнула Гермиона, и миска наполнилась чистой водой.

Волк жадно припал к ней, принявшись лакать.

— Драко, — хмыкнул Симус, нерешительно опустившись на снег рядом с Гермионой. — Нелепый подарок.

Она проигнорировала его реплику. Гермиона ласково гладила «своего» волка, а потом разложила перед ним еду, полностью опустошив содержимое сумки.

— И как же ты его назвала? — полюбопытствовал Финниган, пытаясь вновь обратить на себя ее внимание, но та лишь пожала плечами и отстраненно вымолвила:

— Я еще не придумала.

В лесу наступила тишина, нарушаемая лишь колышущимися от слабого ветра ветками, стуком дятла да рычанием зверя, поглощавшего свою пищу. Симус со скучающим видом наблюдал за волком и девушкой, что так доверчиво положила на него свои ладони и поглаживала теплую шерсть с какой-то едва уловимой нежностью во взгляде, и отстраненно подумал, что он здесь словно третий лишний. Будто бы он, Симус, невзначай нарушил их уединение, потревожил какой-то интимный момент… Поежившись от собственных мыслей, он выпрямился, словно набираясь смелости, и решил задать еще один вопрос, волновавший его с самого дня свадьбы Гермионы и Люциуса Малфоя.

— Послушай, э-э… у тебя что, роман с этим белобрысым?

Гермиона поперхнулась воздухом и с трудом подавила в себе зарождающиеся чувства напряженности и беспокойства.

— Что?! О чем ты? — насмешливо спросила она, поднимая на него взгляд. Волк заметно насторожился и повел ушами.

Симус зачем-то перешел на шепот:

— Ты и сама знаешь…

— Если ты имеешь ввиду тот поцелуй, — внутри у Гермионы все перевернулось, но она сумела сохранить ледяной тон, спокойно взирая на Финнигана, — то это была просто глупость. Драко так поступил лишь для того, чтобы позлить Люциуса, — она говорила об этом так, словно была абсолютно уверена в своей правоте, хотя в действительности сама до конца не понимала, почему он это сделал.

— Индюк напыщенный, — фыркнув, пробормотал Симус. — Что он о себе возомнил?

Драко сузил глаза, уверенно и цепко схватив взглядом движения правой руки Финнигана. Он задышал глубже, и из его пасти вырывался пар, сносимый ветром.

— Симус, — предупреждающе вымолвила Гермиона, покосившись на Малфоя.

— А что, разве не так? — всплеснул он руками. — Что позволяет себе этот прихвостень? Ты, черт возьми, Героиня войны, а он всего лишь паршивый… — Договорить ему не удалось, потому как в следующее мгновение, оттолкнувшись задними лапами от земли так, что кверху взметнулись снежные хлопья, волк стремительно бросил свое словно бы невесомое тело вперед и впился свирепым оскалом в руку ничего не подозревавшего Финнигана, прокусил до крови плоть и тут же брезгливо выплюнул. Послышались вскрики: звонкий, девичий, принадлежащий Гермионе, и чуть грубоватый — Симуса. Он схватился за раненое предплечье и застонал от боли. — Драккл задери твоего гребаного зверя! — сквозь сцепленные зубы прошипел Финниган. — Да я его на фарш пущу!..

— Симус! — одернула его Гермиона, заметив, как Драко вновь плотоядно оскалился. Казалось, ее голос долетел до самых вершин голых, облысевших веток, спугнув стаю птиц и заставив их взмыть в небо. — Дай мне свою руку, я вылечу ее! — потребовала она, судорожно выдохнув в попытке хоть немного успокоиться самой.

— Лучше усмири своего дикого зверя, — вскочив на ноги, зло выплюнул Симус в ответ. — А с рукой я как-нибудь сам разберусь! — Следом за этими словами послышался громкий хлопок аппарации, и ветер, вызванный поспешным перемещением, разметал снежную пыль вокруг и волосы Гермионы.

— Зачем ты это сделал? — после некоторого молчания рассерженно спросила она у Малфоя.

Тот лишь фыркнул и довольно растянулся на снегу, прикрыв глаза. Гермиона тяжело вздохнула и повалилась на спину, прямо в небольшой сугроб. Скорее всего, она опять пропустит обед и вернется только после наступления темноты. Она умиротворенно вслушивалась в клокочущий ветер, причудливые звуки, доносившиеся из глубины леса, и неравномерное дыхание Драко. Но он не дал ей вдоволь насладиться этим. Гермиона вдруг почувствовала тяжесть увесистой лапы на своем животе и слабо охнула, а когда открыла глаза, прямо перед собой увидела оскаленную звериную морду. Она заглянула ему в глаза, отчего-то полные злобы, и глубоко внутри зашевелилось неприятное чувство опасения, а в мыслях сразу же возник образ дикого охотящегося волка. Гермиона захотела привстать, но Малфой внезапно пресек ее попытку: его челюсти щелкнули всего в дюйме от ее носа. Она съежилась и еле сдержалась, чтобы не вскрикнуть; вмиг перехватило дыхание.

«Никто не заставлял тебя тащиться сюда, — мысленно сказала она самой себе. — Глупая… Будто он и сам не сумел бы позаботиться о себе…»

Гермиона вновь прикрыла глаза и попыталась незаметно нащупать в кармане палочку, но предупреждающий рык вновь заставил ее замереть.

— Значит, понимаешь, — выдохнула она, резко распахнув глаза шире. — Еще как понимаешь!

Драко нахмурился и резко выдохнул, что позволило Гермионе почувствовать себя смелее. Она словно прочитала в его глазах некое осмысление.

— Вот значит как? — возмущенно заговорила она, теперь уже спокойно приподнимаясь, невзирая на лапу, которая удерживала ее до этого. — Пугать меня вздумал?

Волк предпринял последнюю попытку привести ее в содрогание, резко дернувшись вперед, но видимых результатов это уже не дало.

— Я могу и не возвращаться сюда… Слышишь? — неуверенно заявила Гермиона и поднялась на ноги, скрестив на груди руки. Она совсем не ожидала от Малфоя последовавшего: он вдруг обошел ее несколько раз, молча, сосредоточенно обнюхивая, потом повернул голову в направлении, откуда пришел, наставив туда холодный, как степь, внимательный взгляд своих мерцающих серебристым блеском глаз, и некоторое время стоял так без движения.

Совершенно сбитая с толку Гермиона едва коснулась его шерсти.

— Эй, — шепотом позвала она.

Малфой никак не отреагировал, а затем и вовсе посеменил в темноту леса, не оглядываясь.

— Эй… вернись, — также шепотом вновь проговорила она, когда он уже был на небольшом заснеженном холме, с высоты которого просматривалась необъятная лесная чаща, и прищурилась, потому что ей показалось, что он на минуту замер. Но тем не менее волк так и не обернулся, а лишь последовал дальше, оставив Гермиону в полном смятении и растерянности.

* * *

14 ноября 1999 год

Погода давно улеглась, а промытое бархатисто-черное небо безмятежно сверкало всеми своими звездами, словно хотело подсветить ему дорогу. Драко Малфой брел по лесу, еле переставляя ноги, но четко сознавая, что двигается он уже в человеческом обличии. Бесцельно, наполовину бессознательно он плелся на запад, к особняку, но до конца не был уверен, хочет ли видеть надменное и самодовольное лицо отца, обрекшего его на трехнедельное скитание по лесу. Раньше Драко никогда не находился в своей анимагической форме так долго. Самое большее — сутки, за которые его мышцы уставали так, словно он несколько часов кряду занимался какой-то физической работой.

Дыхание его было тяжелым, под глазами темнели круги, а по подбородку размазалась кровь, принадлежащая какому-то зверьку, которого он часом ранее без особого удовольствия загрыз. Малфой закрыл глаза, постоял так какое-то время, снова открыл, медленно поднял голову и посмотрел на луну. Она спокойно, бесстрастно светила в безоблачном небе. В ее холодном сиянии его неестественно бледная кожа отливала серебром.

Через минуту или две надвигающееся облако закроет луну, а пока он сможет вдоволь насладиться зрелищем. В человеческом обличии Драко казалось, будто что-то очень важное исчезло из нее — то, что заставляло грудь пылать, а его самого раскрыть пасть и разразиться протяжным, душераздирающем воем. Но все же она была удивительной и манящей. Он всегда, сколько себя помнил, видел в ней черты какой-то печальной и загадочной девушки. Мог отчетливо разглядеть большие грустные глаза, нос и губы, но никогда прежде не имел желания сравнивать ее с кем-либо… Пока в его жизни, как черт из табакерки, не возникла Гермиона Грейнджер…

Малфой резко выдохнул, выплюнул вместе со сгустком крови вкус и запах зверька, а затем, сосредоточившись и собрав последние силы, трансгрессировал в особняк.

Резкое пробуждение без тени сонливости привело Гермиону в замешательство. Сердце зашлось так, словно она сейчас испытала какое-то неприятное ощущение — тоску, волнение или страх. А затем, скорее почувствовав, чем услышав чье-то присутствие, повернула голову к двери и… оцепенела. Смертельно уставший, неопрятный, грязный, с нечесаными волосами в ее комнате стоял Драко Малфой и обезумевшими глазами глядел на нее. Зрачки ее глаз расширились, но, глубоко вздохнув, Гермиона как бы то ни было нашла в себе смелость выдержать его взгляд.

— Ты не приходила… — Ей показалось, будто он прорычал эти слова. — Последние три дня тебя не было, — с укором прохрипел Малфой, приближаясь к ней. Гермиона резко села в кровати, когда он почти навис над ней, и запоздало сообразила, что могла лягнуть его, когда он еще не был так близко. В глазах его она по-прежнему не видела ничего, кроме какого-то звериного остервенения, но внешне он был пока спокоен. — Почему ты не приходила? — вновь спросил Драко. Из его рта неприятно пахло, и Гермиона невольно поморщилась. Она вдруг поймала себя на мысли, что отчасти разочарована его возвращением. Несмотря на казавшуюся угрозу стать съеденной, с Драко-волком ей было как будто спокойнее.

— Я плохо себя чувствовала, — нахмурившись, сухо проговорила она и сжала губы. От его пристального взгляда по телу пробежали мурашки.

— Вот как? — Малфой выразительно поднял брови. Сарказм в его голосе прозвучал слишком откровенно, но Гермиона предпочла не заострять на этом внимание.

— Драко, — тихо позвала она, и от звука ее голоса у него будто что-то шевельнулось внутри. — Я не хочу, чтобы ты был здесь, — опуская его с небес на землю, серьезно сказала она безукоризненно вежливым тоном, но до крайности официальным.

— А я тебя и не спрашиваю, — упрямо отозвался Малфой, и глаза его подернулись тонкой корочкой льда.

Гермиона замолчала. Она словно не знала, как теперь вести себя с ним. Ей вовсе не хотелось снова ссориться. Напряженная, она даже не заметила, как пальцы сами сжались в кулаки.

С Драко в этот момент творилось совершенно иное. Ее близость лишала его последних остатков самообладания. Голова шла кругом, и он сам на себя злился за это, однако не мог отвести от нее глаз.

— Ты похожа на луну, Грейнджер, — вдруг сказал он, игнорируя тот факт, что она теперь тоже Малфой. — Так трогательно на нее похожа…

Всю свою сознательную жизнь он жил как будто в своем собственном вакууме. Бродя ощупью в кромешной тьме, Драко словно искал кого-то…

Гермиона только печально вздохнула и как-то странно посмотрела на него. С сожалением.

С ней он словно выходит из тьмы на свет, ведь луна отражает солнечные лучи. К ним хотелось прикоснуться, и Малфой понятия не имел, что заставляло его сдерживать свое разнузданное желание.

— Я теряю над собой контроль, Грейнджер, — Драко свирепо сжал одеяло под собой, но Гермиона восприняла его слова совсем иначе: словно он просил ее о помощи, вновь опасаясь превратиться в зверя.

— Просто помни, кто ты есть, — неуверенно выдохнула она, опрометчиво приблизив к нему свое лицо. Малфой со свистом втянул в себя воздух и вдруг, помрачнев, притянул ее к себе. Гермиона вздрогнула и резко вдохнула, что сделало их объятие еще теснее. Однако она не предприняла попытку вырваться. Свободными руками она заботливо погладила его затылок, будто успокаивая, но ее тело замерло, когда Малфой зарылся носом в ее волосы и вновь судорожно втянул воздух возле шеи. Затем быстро провел кончиком носа по ключицам и проделал то же самое с другой стороны. Его движения были дерзкими и рывкообразными, что делало их похожими на звериные. Эти же движения заставили ее сердце биться сильнее. Глупое, непослушное дыхание сбилось, и Гермиона сделала попытку отстраниться от Малфоя, но он прижимал ее к себе так крепко, что она могла чувствовать судорожное биение и его сердца.

«Кто бы мог подумать, что у такого человека, как он, есть сердце».

— Все будет хорошо, теперь ты дома, — не зная, как реагировать на все происходящее, ласково заговорила Гермиона, но тут же умолкла, когда по ее напряженной шее скользнули его губы. Горячее дыхание, обжигая кожу, все сильнее усиливало ее ответную дрожь. Она чуть не задохнулась, когда его блуждающий язык коснулся мочки ее уха. — Драко… — выдавила она из себя. — … Ради Бога, перестань… Пожалуйста…

Черная пропасть в его душе в этот самый момент, казалось, стала еще глубже. А как иначе? Разве станет она, такая добрая, чистая и искренняя, желать — да что там — терпеть прикосновения такого мерзкого негодяя, как он. Да, Малфой всегда знал — знал, кто он такой. И понимал, какая она. Даже до того момента, когда увидел ее в лесу на Хэллоуин. Она пришла к нему… До одури красивая и желанная.

— Я хочу этого и буду делать то, что хочу, — в его тоне послышались резкие нотки, выдававшие растущее нетерпение.

— Нет! — Гермиона изо всех сил оттолкнула от себя Малфоя и ошарашенно посмотрела на него. — Что же ты делаешь?! — воскликнула она, беспомощная перед нахлынувшей на нее волной унижения. Ее душили жгучие слезы. — Зачем?.. — слезы от стыда и раскаяния и еще более горькие — от возникшего вдруг страха за свое слабеющее сопротивление.

«Он использует тебя», — этот внутренний шепот, родившийся на каких-то глубинных уровнях ее инстинкта самосохранения, пробившись сквозь вакханалию чувств, вонзился в сознание Гермионы. Зачем же еще ему понадобилось приходить к ней, говорить такое?.. Он использует, а потом всегда будет смеяться над ней. А если об этом узнает Люциус? Вероятно, она больше никогда не увидит Чарли… Малфой-старший выгонит ее, да и сам Чарли едва ли захочет видеть ее, после того, как узнает, ведь он всегда с такой болезненной неприязнью воспринимал возможность влечения Драко к ней. После свадьбы он даже прислал письмо из Хогвартса, в котором обещал проклясть брата по приезде.

В глазах Малфоя зажглось негодование, но уязвленная гордость заставила его надменно приподнять одну бровь и посмотреть на Гермиону с холодным высокомерием.

— Зачем? — насмешливо переспросил он и, не смягчая своего взгляда, не замедлил ударить ниже пояса: — Просто ты удачно подвернулась… А так, кто на тебя позарится, Грейнджер? — скривился Драко. Да, он был жесток, преследуя свою цель. Жесток и яростен до бессердечия.

Гермиона почувствовала, что вся кровь отхлынула от ее лица. Она непроизвольно провела рукой по тому месту, которого Малфой только что касался языком, но не заметила, каким напряженным взглядом он проследил за ее движением.

— Какой ты… какой же ты мерзкий, — вымолвила Гермиона. — Уходи, Малфой…

Драко медлил с ответом, скрывая свой гнев и недовольство за излишне самоуверенным и насмешливым видом.

— Нелепая у тебя рубашка, Грейнджер, — растягивая слова в своей привычной манере, наконец сказал он и, поднявшись с ее кровати, перевел взгляд на неубранный стол, на котором теснились разномастные целебные зелья. Мимоходом подумав, что она действительно могла плохо себя чувствовать все эти дни, Малфой просто развернулся и ушел.

Увы, он не смаковал победу. Отвратительное чувство собственной никчемности накатило на него, не позволяя насладиться мстительным удовольствием. Да как она только посмела отвергнуть его? Он сам к ней пришел, а она… И как же ему теперь остаться равнодушным к ее взгляду? Он обидел ее. Обидел, но ждал в отместку иной реакции, а Гермиона лишь глядела на него своими большими грустными глазами. Обида и разочарование — вот что в них читалось. Разочарование…

— К черту ее разочарование и эти ее глазища!.. — Малфой выругался, однако напряжение не спало.

Его все сильнее влекло к ней. Ради этих ее глаз он был готов пойти на многое сегодня, но не был готов к тому, чтобы признать это перед ней. Ведь, в конце концов, она всего лишь грязнокровка. Да… А у него и впрямь давно не было девушки, убеждал он себя, пока уныло тянулись часы.

Ночь утекала между пальцами, точно песок, а печальная луна медленно катилась к горизонту, покидая его.

26 ноября 1999 год

В этом году осень в лесах Англии отчего-то потеряла свою привлекательность. Из-за промозглой погоды в самом начале природа совсем не восхищала своими красками, а затем и вовсе выпал ранний снег. В городах и пригородах было иначе. Снега там почти не наблюдалось, а в Уэстленде — западной части страны — порой даже сквозь свинцово-серые облака пробивались солнечные лучи.

Укутавшись в теплые шерстяные вещи, Гермиона сидела во дворе Малфой-мэнора на белых садовых качелях и стеклянными глазами глядела куда-то в пространство, вспоминая смутные обрывки ночных кошмаров. Сначала ей снился Портобелло... Раньше, когда погода летом выдавалась особенно хорошей, она вместе с мамой частенько посещала этот огромный рынок. Когда-то давно — в другой жизни... А потом были зеркала и многочисленные ее отражения в них: без зубов, волос, глаз, губ, чувств.

Гермиона подняла голову и посмотрела на небо — раннее утро. Настолько раннее, что едва ли ото сна пробудились домовики в особняке. Им предстоял сложный день, ведь именно сегодня покойной леди Малфой исполнилось бы сорок четыре. По этому поводу Люциус устраивал памятный вечер, на который пригласил лишь тех, кого, по его словам, хотела бы видеть сама Нарцисса.

С неба вдруг, крутясь, спустились несколько снежинок... и еще несколько... Гермиона протянула руку и поймала одну на теплую рукавицу, но мгновение умиротворения и радости так и не наступило. Наоборот, она почувствовала себя уставшей и еще сильнее заскучала по утренней городской суете. Здесь же все было унылым и безжизненным, словно бы умерло вслед за истинной хозяйкой. Мертвые снежинки падали на мертвый мраморный фонтанчик, мертвые ветки деревьев, мертвые качели. Без смысла... Как, в действительности, и ее существование здесь. За последние полторы недели Гермионе становилось все хуже, но лекарства не приносили облегчения, потому как боль прежде всего была душевной. Как будто тоска снедала прямо изнутри, и только единственная вещь, которая вызывала некое притупление угнетения, — безразличие Малфоев, порой даже граничащее с подобием снисходительности. Но, конечно, ее проявлял лишь хозяин особняка. Драко же вообще с ней не разговаривал. Он вновь принялся бесцельно проводить время вне дома, нервируя этим Люциуса и полностью игнорируя обоих домочадцев. На завтрак он почти никогда не спускался, потому что домой являлся лишь поздней ночью, ужинал там, где в основном и прожигал деньги, и лишь изредка показывался на обеде, который, по обыкновению, заканчивался ссорой отца и сына.

Наверняка Гермиона сейчас должна была ценить то, что ее персону в этом доме на какое-то время оставили в покое, но возобладало отнюдь не облегчение. Говорят, чувства служат проводниками того, что запечатлевается в памяти, так почему же злость и обида на Драко так бесследно исчезли, а взамен в душе поселились уныние и тоска? И вся эта ипохондрия будто бы с каждым днем усиленно провоцировала черную меланхолию, наполнявшую все ее существо. Несколько раз она порывалась первой заговорить с ним, но, едва решившись, поняла, что эта затея оказалась неудачной. Малфой держал себя высокомерно, выслушал до конца, а затем просто указал на дверь, сославшись на то, что его уже ждут друзья и ему некогда попусту болтать с грязнокровкой.

Друзья... Его ждут друзья... К чувству уязвленности по поводу такой его реакции прибавилась еще и горесть: ее нигде и никогда не будут ждать друзья. Они умерли, и больше у нее нет друзей.

Немало удивив Гермиону и Люциуса, на завтрак этим утром невыспавшийся, в изрядно помятой, несвежей рубашке спустился Драко Малфой. Вероятно, он намеревался идти сегодня на кладбище, дабы почтить память матери. Иное объяснение Гермионе просто не пришло в голову.

— Немыслимо! — неожиданно засмеялся мистер Малфой, но обращался он вовсе не к сыну. — Полюбуйся, Гермиона, что понаписали в этой вшивой газетенке, — он вдруг швырнул ей какую-то многотиражку, издаваемую в Хогсмиде, и скрестил руки на груди.

Нахмурившись, Гермиона развернула газету и быстро пробежалась глазами по строчкам. Там было что-то о "нечистых" намерениях Малфоя-старшего на счет Героини войны, но едва ли такие заявления обретут широкую огласку — репутация этого печатного издания оставляла желать лучшего. Гермиона отложила в сторону газету и мельком глянула на Драко. Без сомнения в этот самый момент ее взгляд выдал, что она думала совсем не о статье, и сердце вдруг забилось чаще.

— Ну, что скажешь? — вновь усмехнулся Люциус. Вообще, в последнее время он отчего-то перестал обходиться с ней издевательски. Нет, конечно, слово "грязнокровка" по-прежнему звучало чаще в его обращениях, но... с другой интонацией? Однажды он даже отметил, что она каким-то образом изловчилась не действовать ему больше на нервы, чем вызвал не только ее изумление, но и негатив со стороны старшего сына.

— Что ж тут скажешь... — вздохнула Гермиона и, схватив со стола стакан воды, сделала внушительный глоток, а потом встала и направилась к выходу.

— Уже уходишь? — раздался вдруг язвительный голос позади. Она обернулась, чувствую, как внутри все затрепетало. Какая же нелепость...

— Я... хотела переодеться, чтобы пойти на кладбище, — промолвила Гермиона и тут же перевела взгляд на Люциуса. — Если позволите там присутствовать, — склонив голову, добавила она чуть тише.

Почтить память леди Малфой на кладбище собрались лишь самые приближенные, но отчего-то среди этих людей Гермиона не обнаружила Андромеду Тонкс. Скорее всего, об этом позаботился Люциус, хотя, к изумлению всех присутствующих, сам он не явился тоже.

Тщательно взвешивая каждое слово, свою поминальную речь говорила миссис Забини, рядом с ней безмолвно стояли Пэнси и Драко, а Гермиона чуть поодаль от всех остальных, с трудном сдерживая рвущиеся наружу слезы. Это место так сильно влияло на нее психологически, но она должна была преодолеть этот барьер. Однако в то же самое время ее словно бы тянуло сюда, как магнитом. И теперь, не внимая неприязненным взглядам окружающих ее людей, подавленная гнетом воспоминаний о своих друзьях и родных, которые вот точно также лежат за много миль отсюда, Гермиона как могла боролась с мрачным состоянием духа, сопровождающимся общим упадком сил.

Вздохнув, она перевела взгляд на Малфоя. По какой-то причине с недавних пор это стало необходимым — украдкой поглядывать на него. Замечать каждое пророненное им слово, каждое движение... Например, сейчас он взял под руку Паркинсон, и сердце Гермионы вмиг потяжелело. Возможно, она ждала поддержки, ведь ему-то она помогала, когда он был наказан.

Какая глупость...

Драко Малфой не просил ее о помощи, она сама вызвалась носить ему кормежку. К тому же, он и без этого прекрасно обходился, приспособившись питаться, как настоящие волки. Зачем же тогда ждать от него снисходительности? А что, если это надежда?

Надежда...

Он не ее друг, никогда им не был и не станет. Он просто другой. Не такой, как... Гарри и Рон.

И вновь истерзанное сердце пронзила ядовитая стрела скорби.

Гермиона хотела было уже отвести взгляд от Малфоя, но он вдруг чуть повернул голову и посмотрел на нее. Внутри что-то дрогнуло и сжалось: неуловимо горькое было в его взгляде в этот момент, и она поняла, что он испытывает свою собственную скорбь. Скорбь по матери. Но продлилось это недолго. Когда он встретился взглядом с Гермионой, выражение его лица в одночасье искривилось холодной усмешкой. Не прерывая зрительного контакта, Драко склонился к уху Пэнси и что-то шепнул ей. Гермиона чуть нахмурилась, когда Паркинсон удостоила ее всего лишь мимолетным взглядом и отвернулась. Малфой вскинул бровь, как бы спрашивая "что?", и растянул губы в препротивной ухмылке.

— ... Быть может, мисс... — ох, простите, — миссис Героине войны есть, что сказать? — неожиданно услышала Гермиона насмешливый, но надменный голос, и внутри у нее все похолодело от волнения. Голос принадлежал леди Паркинсон, муж которой покоился на этом же самом кладбище. Он погиб, как и многие, на той главной битве, но его пособничество Темному Лорду вышло боком оставшимся членам семьи — жене и дочери. Теперь же миссис Паркинсон несомненно вновь производила впечатление, и если деньги на восстановление былого величия найти удалось, то доверие общественности — нет. Наверное, именно поэтому она никогда не навещала могилу мужа.

— Простите, но мне... — начала было Гермиона фразу "мне нечего сказать", как вдруг Малфой холодно заявил:

— Я не хочу ее слушать, — он кинул презрительный взгляд в ее сторону. — Она нам никто.

Гермиона замерла. Неподвижность. Ступор. Она так старательно избегала взглядов окружающих ее здесь людей, но сейчас в одно мгновение превратилась в объект для насмешек. Безликость. Ошибку. Впрочем, ей, по их мнению, она всегда и являлась. Лишь единственный голос донесся до ее сознания:

— Ну зачем же так, Драко? — без особого интереса, но с долей ленивой укоризны тихо посетовал мистер Гринграсс, тяжело вздохнув, и почти тут же позабыл об инциденте.

Малфой всегда мастерски умел причинить ей боль. Ту, что глухо, гулким эхом отдавалась в груди. Ту, о которой не хотелось рассказывать никому, потому что воспоминания о ней душили... Но сил злиться уже не оставалось.

Спустя некоторое время все собравшиеся, возлагая цветы, начали расходиться: кто-то трансгрессировал, а кто-то разбредался по окрестностям кладбища. Возле памятника остались только Драко и Пэнси. Гермиону же потянуло к другим надгробиям, одни из которых были покрыты лилейником, а иные же возвышались над ее головой, представляя собой фигуры ангелов или плакальщиц, склонившихся над урнами с прахом, украшенными драпировкой или цветочной гирляндой. Узкая тропа вела к заброшенной части кладбища, где уже давно никого не хоронили.

Внезапно Гермиона услышала резкий голос Малфоя, но обращался он вовсе не к ней. Пэнси, скорее всего, тут же проговорила что-то успокаивающее, потому как в следующую минуту, вздохнув, он присел на корточки и погладил рукой заснеженную землю, под которой покоилась Нарцисса. В который раз за сегодняшний день сердце Гермионы сжалось. Да, ей так знакомо это чувство, что испытывал сейчас Драко. Не в силах оторвать взгляд от его сгорбленной фигуры, она сделала маленький шажок к ним, но тут же остановила себя. Ему, конечно же, меньше всего сейчас была нужна эта ее жалость, ведь жалеют, по его мнению, всегда только слабых и никчемных.

Гермиона смотрела на него долго и печально и размышляла над причиной этой тайной привязанности к нему. Он этого не заслуживал, но она сама в душе так и благоволила к нему, невзирая на его насмешки. Почему?

Гермиона Грейнджер никогда бы раньше...

А нет больше Грейнджер. Есть он, и ее странное влечение, укоренившееся глубоко в сердце.

Гермиона отвернулась от них и побрела дальше. Сейчас все в ней переворачивалось. Одна сторона хотела вернуться к нему, а другая говорила, что она сделала правильный выбор. Она все шла и шла, пока не оказалась почти у самой окраины кладбища, возле небольшой надгробной плиты из белого известняка. На лицевой поверхности имелся так называемый ногтевой орнамент в виде чешуи, который обрамлял ее с трех сторон. Странно было то, что захоронение в этой заброшенной части совершили не так давно, в отличие от остальных могил, которым по меньшей мере более двухсот лет.

Гермиона вгляделась в надпись и изумленно приоткрыла рот, когда взгляд ее зацепился за знакомое имя: "Паркинсон".

— Что нужно здесь, Грейнджер? — за спиной вдруг раздался холодный, требовательный голос, и на лице Гермионы отразилось смущение. Или легкий испуг?

— Я теперь, знаешь ли, Малфой, Паркинсон, — проговорила она, поворачиваясь к Пэнси и окидывая ее равнодушным взглядом.

— О, так ты помнишь меня, — усмехнулась Паркинсон, деланно удивившись. Разумеется, она и в прошлый раз не сомневалась в том, что Гермиона ее прекрасно помнила.

Гермиона ничего не ответила на это. Она лишь сделала несколько шагов в сторону, предоставляя возможность Пэнси подойти ближе к могиле своего отца.

— Вижу, тебе это даже нравится, — искоса взглянув на нее, протянула Паркинсон.

— Что ты имеешь в виду?

— То, что ты теперь Малфой, — пожала она плечами.

После этих слов Гермиона почувствовала себя уязвленной.

— Нет... Просто так вышло, ясно? — резко ответила она.

— Да мне, по большому счету, и дела нет никакого. — Губы Пэнси дрогнули в полуулыбке. Она аккуратно присела на корточки возле надгробия и возложила пышную красную розу.

— Тогда не...

— Помолчи... — перебила она Гермиону и чуть склонила голову. — Пожалуйста. — В ее голосе не было ни раздражения, ни злости. Лишь легкая надменность, присущая, пожалуй, каждому аристократу. Когда ты молод, и жизнь складывается по плану, зачастую начинаешь превозноситься. Но по плану ли? Конечно, Гермионе не казалось, что смерть отца выбила Пэнси из колеи, но она все же видела — особенно теперь — что-то в ней надломилось.

Проследив за тем, как Паркинсон длинными изящными пальцами провела по снегу и собрала в ладонь небольшую пригоршню, которая тут же потаяла, Гермиона грустно вздохнула и собралась было уходить, как вдруг услышала:

— А знаешь, в Лондоне сейчас совсем нет снега, — проговорила Пэнси, глядя в неопределенность.

— Я знаю, — хриплым голосом отозвалась Гермиона, и брови ее чуть дрогнули. — Я скучаю по нему... По знакомым улицам, уютным паркам. По квартире, в которой я и Чарли жили, после... — тут она запнулась, — после всего произошедшего.

— После войны и того, как ты скрывалась с этим мальчиком, — кивнула Пэнси и усмехнулась. — Моя мама считает, что ты это нарочно делала, чтобы набить за него цену.

Гермиона окинула ее холодным взглядом.

— Меня это не интересует, — сухо бросила она.

Паркинсон вновь лишь пожала плечами.

— Но ты молодец, Грейнджер. Драко сказал, что ты заключила сделку с Люциусом... Чичели-холл великолепен. Он даже больше Малфой-мэнора, — задумчиво протянула она. — Вот только... одной в таком огромном особняке. Не знаю, намерено ли Малфой-старший распорядился таким образом.

— Скорее всего, — хмуро изрекла Гермиона. — Но мне не привыкать. Я постоянно одна.

Неожиданно порывистый ветер заставил закружиться ворох снежной пыли возле надгробия.

— Не понимаю таких людей, — с каким-то пренебрежением в голосе, сказала Паркинсон, в упор посмотрев на нее. — Кто-то мешает тебе быть с кем-то? Что ты ноешь об этом, словно ждешь, когда же кто-нибудь придет и утешит, погладит по головке... Не ты одна, Героиня войны, потеряла близких людей. Да, тебе досталось больше, но и остальным, поверь, сейчас несладко тоже, — процедила Пэнси отчаянно. Сильный ветер разметал ее волосы, и некоторые пряди теперь лезли на лицо.

Сейчас Гермионе не казалось, что Паркинсон превозноситься. Весь ее образ напоминал ей себя, и она вдруг улыбнулась. Очень горько, очень устало, глядя прямо в глаза Пэнси, как будто одним взглядом выразила признание ее правоты.

— Составишь мне компанию? — спросила Гермиона после некоторого молчания. Пэнси чуть скривила губы в улыбке. "Прямо, как Малфой", — мелькнуло в голове.

— Смотря, куда ты вознамерилась направиться.

Ветер, казалось бы, чуть стих, но Гермиона знала, что вскоре он опять возьмется за свое дело. Вздохнув поглубже, она посмотрела вдаль.

— В особняке сейчас гости... И Драко, который меня ненавидит, — она медленно выпустила воздух из легких. — Я хочу... туда, где снега нет, — вновь взглянув на Паркинсон, вымолвила она. — Хочу в Лондон.

Пэнси вскинула бровь и плотнее укуталась в мантию.

— Малфой, конечно, не будет в восторге от того, что я оставляю его, со всеми ними, но... — задумалась она.

Гермиона опустила голову, почувствовав укол непонятной ревности.

— На самом деле, я еще не трансгрессировала на такие большие расстояния.

— Зато трансгрессировала я, — заверила ее Гермиона. — Держись за мою руку.

Паркинсон взялась за протянутую ладонь и вздохнула. Было видно, что она немного нервничает.

— А что, Малфой сильно взбеситься, когда узнает, с кем проводила время его девушка? — улыбнувшись, спросила Гермиона и, крепче сжав ее руку, трансгрессировала.

— Девушка? — уже в близлежащем от Чарринг-Кросс закоулке услышала она изумленный голос.

Шум автомагистралей и ресторанная музыка неподалеку заглушили ответ Гермионы, поэтому Пэнси переспросила вновь:

— Ты думаешь, мы с ним... встречаемся что ли? — она насмешливо вскинула одну бровь.

Гермиона поджала губы и, оглядевшись по сторонам, направилась к выходу из подворотни.

— Разве нет? — пробормотала она.

— Драко — мой лучший друг, — заявила Паркинсон, каким-то надменным жестом откидывая волосы с плеча. — Я никогда не была и не стану одной из его профурсеток, Грейнджер.

Отчего-то слова Пэнси полоснули холодным лезвием по сердцу. Гермиона почувствовала себя уязвленной и подавленной, но дело было даже не в Паркинсон... Наоборот, осознание того, что Драко и Пэнси не вместе, заставило ее на мгновение ощутить унизительное облегчение на душе. Не по себе ей стало от презрительного тона, который использовала Пэнси, назвав тех, с кем иногда проводил время Малфой, профурсетками.

— Ясно, — чуть слышно вымолвила Гермиона.

Лондон встретил их пасмурной, промозглой погодой, и снега в городе действительно не было. Всегда туманная и дождливая столица Британии у Гермионы зачастую олицетворялась с самой собой. Наверное, именно поэтому она чувствовала себя здесь спокойно. Как-никак, Лондон всегда был ее домом.

Спустя несколько минут они вдвоем набрели на одно из заведений, и Пэнси узнала наконец эту улицу.

— Да здесь же "Дырявый котел" в двух шагах! — воскликнула она. Гермиона согласно кивнула и указала на кафе, возле которого они очутились.

— Зайдем?

Паркинсон чуть скривилась, пренебрежительно оглядев место, но все же изъявила готовность пойти.

Заведение занимало два этажа, и Гермиона предпочла расположиться на втором, к которому вела неудобная винтовая лестница.

— Люциус, конечно, тот еще подонок, но он безумно красив, согласись, Грейнджер? — через некоторое время спросила Паркинсон, когда они уже заняли свободный столик и сделали заказ.

— Ты знаешь, я как-то не думала об этом, — уклончиво ответила Гермиона.

— Да брось, кто останется равнодушным, когда он рядом, к тому же... Драко говорил, что у вас была брачная ночь, — с непроницаемым лицом, но с легкой улыбкой продолжала Пэнси.

Гермиона вдруг почувствовала, как по спине пробежали мурашки, а сердце в груди сделало кульбит и забилось с удвоенной силой.

— Он так сказал? — севшим голосом проговорила она.

— У него теперь все разговоры о своей мачехе, — покачала головой Паркинсон. — Даже скучно...

— А он... он больше ничего тебе не рассказывал об этом?

Пэнси положила ногу на ногу и откинулась на спинку стула.

— Почему я должна тебе что-то докладывать? Он мой друг, а ты никто.

Гермиона неловко замолчала. Она какое-то время смотрела в равнодушные глаза Паркинсон, пытаясь понять ее сложную натуру. Она не была заносчивой, не была властной...

Какой-то мужчина вдруг в этот момент подошел к ней и что-то пробормотал на ухо, но Пэнси не удостоила этого магла даже взглядом.

... Была особенной. Про таких Гермиона обычно думала "принцесса с самого рождения". Но никогда бы раньше она не назвала таковой слизеринку Пэнси Паркинсон. Что-то исключительно необыкновенное открыла для себя в ней Гермиона. Что-то приобретенное по мере взросления. Таких, как она, на улице провожают взгляды мужчин, но она словно бы и не замечает их. Не купается во внимании — ей все равно, потому что подобные ей влюбляются лишь однажды. Такие всю свою красоту и женственность отдают без остатка тому единственному, но зачастую любовь эта оказывается несчастной.

Да, Пэнси была особенной, и Гермиона понимала теперь, за что ее ценил Малфой.

Вот только за что, в свою очередь, ценила Паркинсон его? Этого она не могла взять в толк, как и того, почему он занимает большую часть ее собственных мыслей.

— Не было никакой брачной ночи, — выдохнула наконец Гермиона. — Люциус Малфой никогда бы... не притронулся к грязнокровке, — выдавила она, поднимая глаза на Пэнси и улавливая некую напряженность в ее позе.

— Выходит, Драко зря ринулся тебя защищать, — протянула Паркинсон, глотнув из своего бокала.

— Защищать? — изумилась Гермиона.

Та передернула плечами.

— Возможно, он бы избежал заклятия... Не смотри так на меня, конечно же, я в курсе, что Драко анимаг.

— Нет, постой, — Гермиона неверяще смотрела на нее. — Ты только что заявила, что Драко ринулся меня... защищать?

— Не только твои друзья умеют совершать подвиги, Грейнджер.

— Это несоизмеримо, Паркинсон.

— Довольно, — отрезала Пэнси. — Я не хочу говорить "о друзьях".

— Тогда, может, расскажешь, как Малфой умудрился замаскировать царапину на шее, когда я подозревала его в анимагии? Чары дурмана, полагаю?

— Что ты все о Драко заладила? Да, Грейнджер, это были чары дурмана, ты права, впрочем, как всегда, — устало проговорила Паркинсон и вновь подозвала официантку. — Лучше... расскажи, зачем тебе понадобилось красть феникса покойного старика Дамблдора? — вскинула она бровь.

— Что, и такие слухи ходят?

— Слухи ходят разные и... раз уж мы здесь, я хочу сама узнать тебя лучше, а не из газет или со слов Малфоя, — улыбнулась Пэнси. Улыбнулась неожиданно тепло и дружелюбно, и Гермиона подумала, что сегодня припозднится, возвращаясь в Уилтшир.

Театр — оплот искусства. Там умирали и рождались великие вещи. Там пахло творчеством, сладкими иллюзиями, гримом... Звучал звон голосов скандальных артисток, стук каблуков, шелест юбок и тяжелых кулис, звон бьющегося стекла, стук об пол падающей бутафории, громкие окрики постановщиков, смех, слезы и аплодисменты. В Садлерз-Уэллзе Гермионе довелось побывать впервые, впрочем, как и Пэнси. В Лондоне они обе словно чувствовали себя живыми. После спектакля был очередной паб, поэтому возвращение в особняк Малфоев совершилось лишь поздней ночью, когда домочадцы, по обыкновению, должны были уже спать.

Трансгрессировать в дом у Гермионы не получилось, и ей пришлось будить старого эльфа, чтобы тот открыл ей дверь парадного входа.

— Мне так жаль, Воркотун, — лепетала она уже в холле. — Наверное, мистер Малфой поставил чары...

— Чары всегда окружают особняк, — проскрипел домовик. — Но молодой маглокровой хозяйке, конечно же, невдомек...

— Ох, Воркотун, — устало проговорила Гермиона, облокотившись спиной о стену. Она чувствовала слабость и легкое головокружение после выпитого. — Можешь проводить меня до... комнаты... мистера Драко... Малфоя? — вдруг вымолвила она и задержала дыхание, словно и сама не ожидала услышать подобное от себя самой.

Эльф окинул Гермиону презрительным взглядом и вновь заворчал:

— Не престало маглокровой хозяйке в такой час слоняться к молодому хозяину Малфою! — Однако, будто бы противореча собственным словам, он побрел к лестнице и поманил ее за собой. — Хозяин накажет, когда узнает об этом... Попомните мои слова, Хозяин накажет... — продолжал эльф до тех пор, пока они не оказались возле нужной двери.

Сердце привычно дрогнуло, а щемящее чувство безнадежности так некстати нахлынуло вновь.

— Спасибо, — шепнула она вслед удаляющемуся домовику. — Только, пожалуйста... не говори никому.

Гермиона ощутила, как вдруг невероятная усталость опустилась на плечи.

"Интересно, Малфой чувствовал то же, когда вот так стоял перед дверью ее комнаты?" — точно бы голос прозвучал в ее голове.

— Едва ли, — ответила она ему и, набравшись смелости, повернула ручку. Дверь с глухим скрипом медленно отворилась, но, кроме силуэта огромной шикарной кровати, в комнате не было видно ничего. Что-то теплое внутри раскололось и понесло жар по всему телу. Ни привычного холода, ни страха, ни ненависти... Затмевалась меланхолия. Спряталась в самый дальний уголок сознания, прогоняя мучительные сомнения.

Глубоко вздохнув, Гермиона прислонилась спиной к двери и закрыла ее. Глаза постепенно привыкли к темноте, и она различила светлую макушку на краю кровати. Сегодня Драко был здесь.

Несколько неровных шагов, очередной печальный вздох, и Гермиона осторожно взобралась на его кровать, а затем в своем зимнем пальто и шапке легла прямо на Малфоя и, дотронувшись до его безупречно красивого лица, погладила по щеке.

Вздрогнув, Драко мгновенно проснулся и поморщился, фокусируя взгляд на... лежащей на нем Гермионе? К своему крайнему изумлению, он и впрямь видел перед собой ее лицо и сначала засомневался в том, что происходящее сейчас ему вовсе не снится.

— Грейнджер? — хриплым ото сна голосом спросил он и неосознанно стиснул ее плечи, убеждаясь, что она настоящая. — Ты что... спятила?

Гермиона понуро опустила голову на его грудь. Так она слышала стук его сердца и отстраненно думала, что каждый удар для нее — это много, много больше, чем просто сокращение мышц.

— Почему ты? — вымолвила она, вновь поднимая голову. — Ты до невозможного испорчен, ты тот, о ком я обычно думаю "да с ним беда"... — жалобно проговорила Гермиона и опять погладила его лицо ладонью. — Почему ты волнуешь меня?..

Драко беззвучно сглотнул, тело его напряглось.

— Вновь и вновь... — совсем тихо продолжила она. — Смотри, я даже пришла к тебе, как одна из твоих профурсеток...

— Профурсеток? — скривившись, переспросил Малфой. — Ты, выходит, с Пэнси пообщалась? — его слегка осипший, насмешливый голос заставил Гермиону смущенно опустить взгляд.

— Какая разница, Малфой? — вздохнула она. — Я сама себя истощила, у меня больше не осталось сил на борьбу с тобой.

— Борьбу со мной? — Постепенно все, что говорила Гермиона, начало его забавлять. Внимательно слушая каждое ее слово, Малфой медленно провел взглядом незримую линию от ее шеи до губ. Одна его рука лениво опустилась на ее бедро и как бы невзначай погладила сквозь тонкую ткань темной юбки. Другой он неспешно стянул с ее головы шапку и кинул на пол.

— ... Мне кажется, я схожу с ума, понимаешь? — тем временем продолжала Гермиона, позволяя его рукам расстегивать пуговицы ее пальто. — Оно не дает мне покоя, поэтому я не хочу постоянно ссориться еще и с тобой, Драко. Я думала... думала, когда ты вернешься, когда закончится твое наказание, между нами больше не будет прежней холодности, но стало еще хуже, чем было, — ее наполненный бесконечной нежностью и печалью одновременно голос звучал так искренне. — Но даже это меркнет, по сравнению с тем, что ты волнуешь меня... Как это возможно? Как же так вышло?.. — покачала она головой, и вновь ее руки коснулись его разгоряченной кожи, заставляя его падать в пучину настоящего безумия и невероятного желания. Судорожно вздохнув, Гермиона провела пальцами по мягким прядям светлых волос, даже не представляя, какой эффект вызывает у Драко то, что она делает, и то, как близко ее тело от его напряженной плоти.

Сделав над собой усилие, Драко продолжил неторопливыми движениями освобождать Гермиону от теплого пальто, и вот оно уже падает на пол вслед за шапкой. В ее глазах наконец мелькнуло понимание. Конечно, она почувствовала его возбуждение. Голова кружилась, а перед глазами все поплыло от напряжения, когда его цепкие пальцы обхватили ее талию, а хрипловатый, тягучий голос спросил, словно давая последний шанс:

— Уйдешь?

В груди Гермионы все перевернулось и содрогнулось. Она почувствовала, как горячая кровь, скользящая по венам, прилила к лицу, и на щеках выступил румянец. Он ведь все равно не отпустит... Ведь так?

— Нет, — коротко ответила она, и в тот же момент его лицо исказила холодная усмешка, а пытливые руки крепче прижали к себе. Малфой одним резким движением перевернул ее так, чтобы теперь самому нависать над ней. Она не могла пошевелиться. Каждый нерв, каждая клеточка ее тела спешили повиноваться всем его прихотям.

Горячая ладонь Драко скользнула по ее груди, его лицо было так близко, губы почти касались ее собственных, а дыхание опаляло кожу. Он блаженно прикрыл глаза, подернутые поволокой желания и порывисто прошептал:

— Нет, Грейнджер, это ты во всем виновата... Не прикидывайся, ведь это ты вскружила мне голову.

Гермиона чуть не задохнулась от его прикосновений и таких его слов, но мгновением позже его губы накрыли ее рот. Упрямые, настойчивые губы... И все-таки до странности нежные. Он жадно целовал ее, не давая возможности ответить на его слова, а властный язык ворвался внутрь, подчиняя своей воле. Руки ее скользнули по напряженной шее Малфоя... Вот так один лишь шаг, и она потеряла себя, запутавшись в бесконечном лабиринте чувств и эмоций. Она отвечала на его поцелуй, повинуясь всем его движениям, позволяя стягивать с себя платье и наверняка навсегда уничтожая холодную стену его отчужденности.

Так близко, так настойчиво... Жарко и пьяняще.

— Проклятие... — раздраженно пробормотал Малфой, едва отрываясь от ее губ и быстрыми, неловкими движениями освобождая себя и ее от оставшейся одежды и белья.

У Гермионы бешено забилось сердце, когда она увидела, как он возбужден. Она успевала лишь жадно хватать ртом воздух, в то время как его ненасытные губы пытливо исследовали ее шею.

— Ты... ты вскружила мне голову, слышишь?.. — вновь раздался его горячий шепот. Прижимаясь к ней, Драко провел рукой по ее телу: по груди, по животу, еще ниже, по холмику ее лобка, ниже, по внутренней стороне ее бедер... Развел ее ноги, отчего она вспыхнула еще сильнее, остановился на мгновение, прежде чем войти, и поймал ее взгляд. Гермиона глядела на него так, словно собиралась что-то сказать, и вот когда с ее губ уже почти слетели слова, он резким толчком вошел в нее. Зрачки ее расширились, а рот приоткрылся, судорожно глотнув воздуха. — Это Империус, Грейнджер? — выдохнув в ее губы, прорычал Малфой, начиная медленно, осваиваясь, двигаться в ней. — Отвечай... Империус? Ты... заколдовала меня... не так ли?

— Нет... — еле слышно вымолвила Гермиона, вздрагивая и отчаянно прогоняя стыд и страх перед надвигающимся утром. Она немного выгнула спину, чувствуя, как его движения стали резче, быстрее, а проникновение — глубже.

— Тогда, может... приворотное зелье?.. Амортенция?.. — продолжал допытываться Драко, погружаясь в нее еще резче и глубже, отчаянно добиваясь блаженного пика наслаждения, упиваясь ею... Наконец-то с нею... Чистой, желанной, той, которую он так жестоко и разнузданно хотел все это время, всем своим порочным сердцем.

— Нет... — вновь выдохнула Гермиона, раскрывая губы навстречу его новому поцелую. Пульс бился с невероятной скоростью, тела двигались в такт друг другу, словно механизм. Вечный двигатель. Ни секунды остановки, промедление — смерть. Как будто вся цель его жизни — это одно движение в ней. Он чувствовал всю глубину... Неистовый поцелуй приостановился вновь, давая волю рваному, тяжелому и сбивчивому дыханию. Воздух словно накалился и с трудом шел в легкие.

— ... Лжешь, Грейнджер... — проговорил он просто потому, что не мог не оставить последнее слово за собой.

— ... Нет...

— Лжешь!

— ... Нет... Драко! — выгибаясь, вскрикнула Гермиона, и Малфой почувствовал, как по его телу прошла судорога. Глаза его закрылись, и он со стоном выпустил из груди воздух.

Тяжелое дыхание Драко опаляло щеку, шею и влажные от поцелуев губы. В одно мгновение Гермионе стало страшно и неприятно — что же она наделала? Как же она теперь будет смотреть в глаза Люциуса... Пэнси и... Чарли?

Прошло несколько минут, прежде чем Малфой приподнялся и, откатившись в сторону, лег на бок, лицом к ней. Его руки с невероятной бережностью накрыли ее тело тонкой тканью покрывала и обвили, прижимая к себе, а она все также лежала на спине, остекленевшими глазами глядя в потолок, словно пребывая в некой прострации, и думала, что будет с нею, ворвись к ним сейчас, в эту самую минуту, мистер Малфой? Подбородок ее задрожал. Она нервно поежилась, но Драко лишь крепче обнял ее.

Несмотря на свое волнение и страх, Гермиона также чувствовала и безмерную усталость. Ее чисто физические силы вступили в противоречие с душевным состоянием тревоги и беспокойства, и через некоторое время она им все же повиновалась, погружаясь в мятежный сон.

27 ноября 1999 год

Утро в Уилтшире занималось холодное и рассудительное, и Гермиона слышала, как по лесу зашумел порывистый ветер. Трансгрессировав в свою комнату в одной лишь тонкой простыне, обмотанной вокруг тела, она обнаружила, что открыто окно, и поежилась, плотнее укутавшись в ткань. Час спустя она недвижно лежала на своей кровати, не раскрывая глаз. Теплые слезинки скатывались по вискам и противно ползли в уши. Усталость заполонила сознание, а в комнате Драко Гермиона просто не могла расслабиться и погрузиться в желанный сон, просыпаясь и вздрагивая каждые четверть часа, с ужасом представляя себе разъяренное лицо Малфоя-старшего, застань он ее в спальне своего сына в таком виде.

Всю ночь ее лихорадило, бросая то в жар, то в холод, и одновременно с этим ей казалось, будто кто-то другой, всегда живший в ней, смотрел словно бы со стороны и кривился, заставляя тоску протяжно выть, а сердце томиться. Оно вдруг сжалось, когда Гермиона в очередной раз распахнула веки и увидела перед собой его пронзительно серые, будто бы светящиеся глаза. Дыхание ее участилось, а Малфой только крепче прижал ее к себе. Ему словно была необходима ее близость, чувство, возникающее всякий раз, когда он касался ее. Да, теперь он мог делать это беспрепятственно и, понимая, осознавая это, ощущал, как в крови растекается приятное блаженство. Все в этом мире для него, Малфоя, думал он. Все ему покоряется... Даже она.

Драко вдруг склонился к ее губам и невесомо поцеловал. С тех пор, как она появилась в его доме, он постоянно думал о ней; сначала с ненавистью, а потом с вожделением, скрывая его за мнимым равнодушием и жестоким цинизмом. Она, как луна, такая же далекая и неземная, и подумать только, он волнует ее. Наверняка занимает ее мысли... За это ему хотелось вознести ее до небес.

Гермиона даже выгнула спину — так крепко он обнимал ее. Она чувствовала его запах, вкус губ, и все ее сомнения и страх вновь бесследно, словно бы по волшебству, исчезали.

Волшебство... Оно там и кроется — в сердце.

За окном неясной дымкой уже теплился рассвет. Драко поднялся с постели, совершенно не смущаясь своей наготы, и достал из шкафчика пузырек с каким-то снадобьем.

— Контрацептивное зелье, — насмешливо пояснил он тогда, протянув его Гермионе. — Об этом нужно было позаботиться сразу, но я забыл.

Гермиона села в кровати, прижимая к груди простынь, и, нахмурившись, поглядела на зелье. В последнее время ей казалось, что ее организм поддерживается лишь благодаря всем этим снадобьям...

— Я не лгунья, Драко, — вымолвила она вдруг, подняв на него печальные глаза.

— Что? — Малфой недоуменно усмехнулся.

— Я бы никогда не стала применять к тебе заклятия или поить зельем, чтобы... ты... — она не договорила, однако это признание, данное с некоторым трудом, вновь вызвало его довольную усмешку, переходящую в оскал.

— Я знаю, — протянул он, пожав плечами. — Я ведь просто дразнил тебя.

Вздохнув, Гермиона опустила голову и слабо улыбнулась.

— Ясно, — проговорила она и выпила зелье.

Малфой еще недолго наблюдал за ней, прежде чем ухмылка на его лице вдруг померкла.

— Гермиона? — У нее внутри все потеплело от звука ее имени в его устах. — Помнишь... с месяц назад я дал тебе зелье? Я только... хотел убедиться, принимаешь ли ты его.

Гермиона отвела взгляд, пытаясь припомнить, о котором именно зелье идет речь.

— Наверное...

— Мне нужно знать точно!

— Да, все в порядке, — заверила она. — Все снадобья у меня перед носом, я никогда не забываю их принимать.

— Хорошо, — выдавил он, после чего ушел, а она, вновь раздираясь в сомнениях, собрала свою одежду и трансгрессировала к себе в комнату.

Какое-то время спустя Гермиона забылась сном и проснулась лишь от громкого, словно бы призывного, мяуканья Живоглота. Он проворно забрался под одеяло и принялся лапкой теребить ее волосы, больше их запутывая. Гермиона недовольно заворочалась и попыталась спрятаться от кота, укутавшись еще плотнее, но тут вдруг услышала какой-то настойчивый стук. Мгновенно выбравшись из-под теплых одеял, она кинулась к окну и с другой стороны на каменном подоконнике увидела Фоукса.

— Так вот, почему ты будил меня, — улыбнулась Гермиона своему коту, впустив феникса в комнату. Он впорхнул в помещение и, облетев небольшой круг под самым потолком, грациозно приземлился на свою жердочку. В комнате стало ощутимо тепло и светло, и Гермиона почувствовала, как это же приятное чувство разливается и согревает все у нее внутри.

Она оставалась в комнате до тех пор, пока домовики не позвали к обеду; неверной походкой и с бьющимся сердцем она спустилась в гостиную, молясь, чтобы Люциус Малфой находился сейчас в Министерстве. И словно ее молитвы были услышаны, место во главе стола пустовало. Справа от него уже сидел Драко, и ее сердце пропустило удар, когда она увидела его. На щеках выступил легкий румянец, но она скрыла свое смущение и, тихонько проследовав к своему месту, села напротив него.

Малфой не улыбнулся, лишь скривил рот в подобии ухмылки. Он сразу поймал ее взгляд, глаза в глаза — и так пару секунд — отметив, что вид у нее был какой-то растерянный.

Не в силах что-либо вымолвить, Гермиона отстраненно думала о том, что иногда расположение членов семьи за столом указывает на скрытый конфликт. Так у Малфоев Нарцисса занимала место напротив мужа, то есть на довольно большом расстоянии от него... Что могло означать это ее скрытое противоборство? Как случилось, что она умерла, спустя месяц после войны?..

Гермиона вновь мельком глянула на Драко — он сидел и беззастенчиво рассматривал ее. Странно рассматривал. Мысли отчего-то опять вернулись к леди Малфой, они словно бы перестали ее слушаться...

"Вероятно, Чарли, если бы он рос в родной семье, занимал место по правую руку от матери, — думалось ей. — В отличие от Драко, который по обыкновению принимал сторону Люциуса. Ведь он всегда побаивался отца"...

Взгляд Малфоя изменился, и ей вдруг стало тяжело дышать; губы пересохли. Мысли беспорядочно понеслись в голове, выхватывая какие-то обрывки фраз, чувства, эмоции, связанные лишь с одним единственным человеком, сидевшим сейчас напротив.

— Ну и что ты там видишь? — резко спросила Гермиона, разобравшись, в чем дело. Драко применил к ней легилименцию. Вновь. — Убирайся из моей головы! — Совсем некстати задрожали губы.

Малфой нагло усмехнулся и откинулся на спинку стула.

— Еще скажи, что мне это запрещено, — вызывающе протянул он, приподняв бровь.

Гермиона обескуражено уставилась на него.

— Как... как ты вообще можешь это говорить? Конечно, запрещено, — возмущенно и немного растерянно отозвалась она. Руки сжались в кулаки, а дыхание стало неровным. Драко посмотрел словно бы в самую глубь ее глаз, и по телу пробежал холод. Такой его взгляд настораживал, лишал уверенности в себе, и почти в это же мгновение в ее сознании вспыхнули картины прошлой ночи. Он опять это делает: глумится, причиняет боль и — главное — заставляет сожалеть. — Хватит! Перестань!

Поднявшись вдруг со своего места, Малфой вальяжно подошел к ней и очень низко наклонился. Теперь Гермиона увидела вблизи его насмешливые глаза.

— Мне так нравится этот трепет, который обволакивает тебя, когда я рядом, — задумчиво проговорил он и, медленно протянув руку, ласково погладил ее шею, пальцами задерживаясь на участившемся пульсе. — Я хочу знать о тебе все, Гермиона, поэтому применяю магию, чтобы прочесть твои мысли, — голос его упал почти до шепота.

От такой его откровенности сердце вновь пропустило удар.

— Можно ведь... просто задать мне вопрос, и я отвечу. Скажу тебе все, что хочешь знать, — осторожно вымолвила она, заглянув в его глаза, после чего Драко отступил, опустив голову и поглядев на нее исподлобья. Неожиданно даже для самого себя он вдруг подался вперед и завладел ее губами, раскрывая их со знакомой настойчивостью, впитывая жар ее дыхания и наполняя им свое существо. И ни хлопок трансгрессии, ни стук чьих-то приближающихся каблуков не заставили его отстраниться от нее. Лишь громкий окрик, донесшийся словно бы из другого пространства, привлек наконец их внимание.

— Драко?! — В тени каменного свода на пороге гостиной стояла Пэнси Паркинсон. Лицо ее было бесстрастным, но во взгляде читалось неприкрытое осуждение. Конечно, увиденное привело ее в шок и смятение, но, нахмурившись, она лишь поджала губы и вопросительно вскинула бровь.

— Пэнс! — воскликнул Малфой, улыбнувшись так, будто ровным счетом ничего и не произошло. — Не думал, что ты так рано... Присоединишься? — он указал на стол, приглашая с ними пообедать.

— Нет, спасибо, — протянула Паркинсон. Ее глаза сузились, а руки сильнее сжали какой-то конверт, который она держала. Мельком кинув на Гермиону странный взгляд, она прошагала к камину и положила письмо возле посеребренного канделябра с хрустальными подвесками.

— Это для твоего отца, Драко, — пояснила Пэнси, не оборачиваясь. — Мама просила передать, раз уж я собралась навестить Малфой-мэнор.

— Отлично, — Драко пожал плечами и, улыбнувшись, отправил к себе в рот кусочек говядины. Казалось, его совсем не заботило произошедшее, в отличие от Гермионы, которую не покидало чувство неловкости. Она больше не могла находиться в одной комнате с ним и Паркинсон и, отложив столовые приборы, поднялась со стула.

— Собралась куда-то? — тут же требовательно поинтересовался Малфой, вскинув брови.

Гермиона бросила короткий взгляд на Пэнси — та все еще стояла к ним спиной и делала вид, что рассматривает картину, — а затем перевела его на Драко.

— В комнату, — как можно беззаботней кивнула она. — Мне нужно выпустить из клетки Сычика, пусть полетает.

Уже у подножья лестницы, ведущей на второй этаж, Гермиона вдруг замерла, услышав недовольный голос Пэнси.

— И что это значит, Драко Малфой?

— Тише, — холодно осадил он ее...

Гермиона медленно развернулась и тихонько, стараясь не создавать шум, подошла чуть ближе к дверям гостиной.

Далее последовало молчание. Она услышала лишь стук каблуков Пэнси. Вероятно, та приблизилась к Малфою.

— Тебе что, спать больше не с кем? — без всякого смущения, напрямую спросила Паркинсон чуть тише. — Или кончились деньги? Папочка перекрыл доступ? Давно пора, знаешь ли!..

— Заткнись, Пэнс! — поморщившись, отрезал Драко.

— Ну что такого она тебе сделала? Зачем ты с ней связался? Может, уже хватит?..

— Я смотрю, ты никак в подружки к ней заделалась? — язвительно протянул Малфой, вновь перебив ее.

— Не говори глупости.

— Ты тоже!

— Я слишком хорошо тебя знаю, Драко. Наверняка Грейнджер наивно полагает...

— Пэнс, — раздраженно процедил он сквозь зубы. — Расслабься, ладно?

И вновь угрюмой тучей над ними нависло молчание. Гермиона могла лишь догадываться, каким взглядом наградила Пэнси своего друга.

— Она... Возможно, это надолго, ясно? — с каким-то пренебрежением в голосе заговорил Малфой.

— А что, если об этом узнает Люциус?

— Да плевал я на него.

— Когда ты в последний раз выразился подобным образом, почти месяц потом слонялся по лесу, — укоризненно напомнила Паркинсон. — Зачем ты создаешь себе новые проблемы?..

— Она мне нравится, понятно?! — вдруг рявкнул Драко. Сердце Гермионы словно подскочило к горлу; его слова врезались в разум, крепко запечатляясь вне воли, вне сознания.

— Знаешь, — после долгого молчания наконец заявила Паркинсон, — мне все равно!

— Отлично.

— Да.

— Замечательно! — Драко театрально всплеснул руками, откидываясь на спинку стула.

— Ты меня раздражаешь, Драко Малфой.

Гермиона услышала его короткий смешок и, не став больше подслушивать, направилась к себе в комнату. То состояние души, которое переполняло ее сейчас, она боялась назвать счастьем, но какой-то невольный трепет разливался в ее груди, наполняя радостью и энергией. Загадочная улыбка не сходила с лица, даже когда в поместье вернулся Люциус.

В гостиной по-прежнему пребывали Драко и Пэнси, а Гермиона к тому времени перебралась в библиотеку. Там, среди бесценных магических фолиантов, она вдруг обнаружила... христианскую Библию. Как ей было известно, Малфои никогда не верили в сверхъестественную сущность, по религиозным учениям сотворившую вселенную в целом. Так откуда же было взяться этому священному писанию в их личной библиотеке? Ответ не заставил себя ждать:

— Эта книга мистера Малфоя, — услышала она за спиной. Гермиона обернулась и встретилась с остекленевшим взглядом Паркинсон. — Умирала Нарцисса... — вздохнув, Пэнси сделала небольшую паузу, однако нашла в себе силы продолжить, — и он был на грани сумасшествия, отчаянно разыскивая лекарство для нее. Но в час, когда колдомедицина развела руками, он принес это, — она кивком указала на ветхую книгу, — и молился... Читал и молился всю ночь, а на рассвете леди Малфой не стало. — Паркинсон отвернулась и легонько провела пальцами по корешкам книг, громоздящихся на одной из полок.

Дрожащими руками Гермиона отложила Библию обратно и изумленно выдохнула.

— Молился... Никогда бы не подумала, — покачала она головой.

— Ты вообще его не знаешь, — резко бросила Пэнси, посмотрев на нее из-под полуопущенных ресниц, но утаив что-то в глубине взгляда.

— А ты знаешь? — зачем-то спросила Гермиона, приподняв брови.

— Наша семья всегда была в близких отношениях с Малфоями, — пожала плечами та и вновь отвернулась. Гермиона с сомнением отнеслась к истинности ряда ее утверждений, однако ничем это не выказала. Возможно, ей просто не хотелось портить, как ей казалось, наладившиеся отношения.

— Эм... Пэнси? — осторожно позвала она. — Меня мучает один вопрос... Я подумала, раз ты так хорошо осведомлена, может быть, в курсе, что случилось здесь одиннадцать лет назад? Почему Чарли оказался у Барнзов?.. — Гермиона с надеждой заглянула в ее глаза, но увидала в них лишь холодное отчуждение.

— С какой стати я должна тебе рассказывать? — высокомерно вскинула бровь Пэнси, словно отрезвляя и давая пощечину своей надменностью. — Угомонись, Грейнджер. Хватит уже разнюхивать. Да, Драко поделился со мной твоими размышлениями, перед тем, как я вас застукала. Он сказал, ты постоянно думала о Нарциссе. Мой тебе совет — оставь это. Перестань ворошить прошлое этого дома.

Гермиона поджала губы и недовольно отвернулась, сделав вид, что разыскивает какую-то книгу.

— Я смотрю, вы друг с другом делитесь абсолютно всем, — выпалила она. Тень улыбки тронула лицо Пэнси.

— Ревнуешь?

На одно мгновение рука Гермионы замерла, а потом вновь продолжила свой путь вдоль полки, следуя за непроницаемым взглядом.

— Нет, — вздохнула она наконец. — Пэнси, то, что ты видела...

— Меня меньше всего это интересует, Грейнджер, — перебила та, холодно посмотрев в ее сторону. Гермиона медленно обернулась. Пэнси сказала это так, что сомневаться не приходилось. Ей действительно было плевать на нее.

— Зачем ты это делаешь? — Гермиона дотронулась до предплечья Паркинсон, вынуждая обратить на себя внимание. — Почему ведешь себя так, словно и не было ничего? — Странно, она чувствовала лишь искреннее любопытство. Ни обиды, ни отчаяния... Может быть, сердце наконец перестало отзываться на боль, которую ему постоянно причиняли?

— А что было? — Паркинсон возвела глаза к потолку, избегая ее пронзительного взгляда.

— Неужели для тебя ничего не значил вчерашний день? Поход в театр, прогулка по ночным улицам, смех и разговоры?..

Казалось, заявление Гермионы только позабавило Пэнси — она засмеялась, покачав головой.

— Какая же ты наивная... — вздохнула она. — А тебе не приходило в голову, что я так провожу каждый вечер? Бывало и повеселее, поверь... В отличие от тебя, мне нет надобности скрываться от назойливой прессы.

Опустив голову, Гермиона ощутила, как привычная тоска вновь закрадывается в сердце и душу. Наивная, невесело усмехнулась она про себя, почувствовав всю нелепость и бессмысленность своего мнения по поводу вчерашнего дня.

"В отличие от тебя, мне нет надобности скрываться..." — вновь и вновь в ушах звенел ее насмешливый голос.

— Да, Пэнси, — вдруг хрипло вымолвила Гермиона. — Мы с тобой и впрямь очень разные. Взять хотя бы твоих и моих друзей, — превозмогая боль, кривовато усмехнулась она. — Ты со своими почти каждый вечер веселишься, а мои молча ждут, когда я лягу в постель, протягивают руки и тащат меня к себе, подальше от холодного, чужого мне дома, от Малфоев, от назойливой прессы... и от правды.

Пэнси досадливо поглядела на Гермиону, и ее совершенное лицо на мгновение исказилось болью, потеряв свою холодную неподвижность, что сделало его более живым.

— Прости... — вздохнула она, — я знаю, тебе кажется, что Драко поможет отвлечься от всех ужасов, преследующих тебя, но... он не лучшая кандидатура.

Гермиона вдруг выпрямилась и посмотрела куда-то поверх ее головы.

— Пэнси... — шепнула она.

— Нет, выслушай! Я даже представить боюсь, что будет, узнай обо всем Люциус!

— Ты, наверное, хотела сказать "мистер Малфой", — беззлобно усмехнулся кто-то позади нее. — Здравствуй, Пэнси.

Гермиона сглотнула, наблюдая, как вся кровь бросилась в лицо Паркинсон и тут же отхлынула назад. Та стояла и продолжала смотреть на нее, но отчего-то Гермионе казалось, что она вдруг стала невидимой для Пэнси.

— Конечно... мистер Малфой, — выдохнула она наконец, повернувшись к нему лицом. — Здравствуйте.

Люциус вновь обнажил зубы в улыбке.

— Как поживаешь? — поинтересовался он, подходя ближе. Гермиона нервно перелистнула страницу первой попавшейся в руки книги, даже не уловив смысл написанного. Сейчас ее больше заботило, слышал ли Малфой-старший что-либо разоблачающее.

— Неплохо, — с преувеличенным интересом ответила Пэнси, стараясь сгладить возникшую неловкость. — Скорее всего, обстоятельства всех дел мама подробно изложила в письме... — рассказывала она, пока Люциус заинтересованно кивал, выискивая глазами нужный ему фолиант.

Гермиона решила воспользоваться удобным случаем и незаметно исчезнуть из библиотеки, как вдруг внимательный взгляд Люциуса скользнул на ее руки, в которых она сжимала выбранную книгу, а потом переместился на лицо.

— Гермиона? — сузив глаза, обратился он к ней. — Ты опять что-то... задумала? — протянул мистер Малфой. Гермиона обомлела, с трудом поборов желание пуститься бежать как можно дальше от библиотеки и от этого человека.

— О чем вы, мистер Малфой? — непринужденно спросила она, обернувшись.

— Об услышанном, — голос его был мягок, однако в нем отчетливо слышалась потаенная угроза.

— Я... Это не... — Страх и волнение затопили ее сердце, перехватили горло и сделали тяжелыми ноги.

— Не то, о чем вы могли подумать, — с легкой улыбкой перебила ее Пэнси, и Гермиона поразилась, с каким непроницаемым и добродушным выражением лица одновременно она посмотрела на него и как быстро взяла ситуацию под контроль. — Гермиона всего лишь рассказала мне, какой кошмарный наряд собралась надеть на Рождество, когда в Малфой-мэноре соберутся гости, среди которых будут высокопоставленные лица, — протараторила Паркинсон.

Несколько бесконечно долгих секунд ничего не происходило. Губы Люциуса упрямо сомкнулись, а лицо приняло ставшее уже знакомым непроницаемое выражение.

— Остаешься на ужин, Пэнси? — наконец поинтересовался он, отпуская взглядом Гермиону.

— Пожалуй, нет, — вежливо улыбнулась та.

— Что ж... Гермиона, будь добра, проводи Пэнси, — сказал Люциус фальшиво тепло и окинул обеих странным взглядом. Гермиона машинально кивнула, поглядев на Паркинсон, и они вместе проследовали в гостиную, к камину.

— Разблокирован? — мимоходом спросила Пэнси и, дождавшись утвердительного ответа, вошла в него. — Чем спокойнее относишься к своей тайне, тем меньше она кажется таковой, но чем больше боишься разоблачения, тем больше приближаешься к нему, — вполголоса вдруг вымолвила она.

— Спасибо, — только и произнесла опешившая Гермиона. Сердце ее продолжало колотиться точно отбойный молоток.

В который раз Пэнси покачала головой, рассматривая ее укоризненным взглядом.

— Будьте осторожны... И да, не жди его сегодня. Вечером по обыкновению он проводит время... в других местах, — бросила она напоследок и тут же исчезла, объятая языками зеленого пламени.

Да... Она знала это. Знала, на что пошла, и все же некое подобие надежды продолжало теплиться в груди. Однако вечером, поднявшись в свою комнату после ужина, Гермиона отбросила назойливые раздумья и, почти смирившись с мыслью, что реальность существует независимо от нее, направилась в ванную. Она не станет фокусироваться на иллюзиях — Драко Малфой не кто иной, как чистокровный, избалованный молодой аристократ, и правда заключалась в том, что никто не в силах изменить его привычные устои. Но Гермиона ни в чем не могла винить его. Она сама хотела этого и добровольно согласилась быть использованной.

Тем не менее цепочки познания, которыми она обрисовывала реальность — не более чем схемы, дающие довольно слабое представление о том, что творилось в ее сердце. Жить привычным укладом уже не получится — что-то мешало... что-то больно сжималось в груди при виде этого самого избалованного аристократа.

Гермиона почти смирилась и со своей долей — данными ей условиями среды, в которых приходилось существовать. Но как быть теперь, когда в душе поселилось что-то помимо скорби об ушедших друзьях и родных? Когда она болит, пылает огнем, разрываясь в клочья, или сжимается маленьким комочком?.. Как ей теперь со всем этим справиться?

Нестерпимо противные, безудержные слезы подступили к глазам, и Гермиона расплакалась. Совсем как в детстве, будто она снова маленькая девочка, и вот-вот к ней подойдет мама, чтобы утешить.

Но мама не подойдет. Никогда больше...

Невообразимая тоска и горечь от осознания этой мысли затопили ее сердце, и рыдания нахлынули с новой силой.

Гермиона не знала, сколько времени просидела, давясь истерикой. В голове постоянно крутились слова Пэнси: "Не жди его сегодня..."

Никто не придет... — причитала она, пока ее не охватило странное безразличие, после приступа исступления. Какое-то время спустя Гермиона вышла из ванной комнаты, укутавшись в теплый махровый халат, и... замерла — возле ее стола, на котором теснились бесчисленные скляночки с зельями, стоял Драко Малфой и задумчиво рассматривал одно из них.

— Что ты здесь?.. — только и выдавила она, не сумев озвучить вопрос до конца.

Малфой приподнял голову и обратил на нее свой заинтересованный взгляд.

— Как будто мне требовалось приглашение, — многозначительно усмехнулся он, наблюдая, как Гермиона подходит ближе и принимается за лечебные снадобья: по несколько капель от каждого. На ее лице читалось замешательство — то самое чувство, которое он так любил провоцировать в ней, — однако едва заметно проскользнула и тень улыбки, заставив его сфокусировать взгляд на ее губах. И лишь глаза не смеялись — в них застыла боль.

— Я не ждала тебя сегодня, — вздохнув, спокойно вымолвила Гермиона, покончила с последней скляночкой — той самой, которую принес тогда Драко, сославшись на рекомендации колдомедиков; той самой, которую он только что рассматривал, — и заметила его настороженно-внимательный взгляд. Еще какое-то время он был прикован к пузырьку, а затем, словно опомнившись, Малфой перевел глаза на Гермиону.

— Мне уйти? — съязвил он, возвращая себе прежнюю невозмутимость.

— Нет, — отозвалась она на секунду раньше, чем должна была бы. — Останься... Просто, — Гермиона покачала головой, пронзительными и ясными глазами рассматривая его лицо, — я думала, ты ушел. Ты ведь всегда уходил.

— Ты поэтому плакала? — насмешливо вздернув бровь, вдруг поинтересовался Драко.

— Нет.

Конечно, Гермиона слукавила, и вранье ее лежало на поверхности. Он все же был одной из причин ее слез. Главных причин. Но ей совсем не хотелось, чтобы Малфой думал, будто она зависит от него.

— Я передумал, — пожал он плечами наконец. Непринужденности, с которой он это произнес, можно было только позавидовать.

Гермиона едва скрыла свое искреннее удивление во взгляде. Что же он задумал?.. Возможно ли ей довериться ему? Он ведь всегда будет тем, кем является, и стоит ему в определенных кругах обмолвиться о легкомысленности Героини войны, общественность не помедлит втоптать ее в грязь. Некоторые газетчики так же, как и Симус Финниган, уже сейчас считали ее внезапный брак попросту предательством идеалов и ценностей и исписали немало страниц в попытке разоблачения истинной Гермионы Грейнджер. Однако... необъяснимое равнодушие завладело ею в это мгновение.

— Я отдаю отчет в действиях, — вдруг уверенно вымолвила Гермиона, подводя итог своих размышлений. — Я знаю, на что иду, и наши... кхм... отношения...

— Отношения, Грейнджер? — резко перебил ее Драко. — О каких отношениях ты говоришь? — он повернулся, взглянул ей прямо в лицо, и после этого Гермиона уже не смогла сделать очередной вдох. Как бы она ни старалась убедить себя, что готова к подобным разочарованиям, с каждым разом сердце все больнее отзывалось в груди. — Официально ты — жена моего отца, — нахмурившись, продолжал Малфой. — Я не боюсь Люциуса, но ты должна понимать: если кто-нибудь узнает о... нас, возникнет ряд проблем, и в первую очередь пострадаешь ты.

Гермиона вновь подняла на него удивленный взгляд. Ей показалось, или Малфой сейчас действительно сказал то, что сказал?

— Ты обо мне беспокоишься? — изумленно, немного дрожащим от избытка эмоций голосом, уточнила она. — Я ведь по-прежнему грязнокровка, помнишь? — прозвучало почти весело.

— Помню, — безразлично пожал плечами Драко. — Я предупредил тебя, — уклончиво ответил он.

Счастье, боль, изумление, разочарование, тоска и вновь нечто отдаленно напоминающее радость — весь этот водоворот чувств сегодня обрушился на Гермиону. Одно сменялось другим, насыщая ее чем-то знакомым, но, казалось, давно забытым; чем-то необходимым, как ударами сердца наполняющиеся кровью вены...

Жизнью.

Гермиона смотрела на Малфоя долгим внимательным и серьезным взглядом, а потом тихо вымолвила:

— Мне сейчас все равно, — храбро покачала она головой. — Мнение общественности в данный момент не имеет никакого значения.

Драко скривил уголок рта в на редкость неприятной ухмылке, справедливо расценивая ее слова как решение, сравнимое с тем, что она сделала накануне, ночью в его комнате. Он вдруг устроил свою ладонь у нее на талии и медленно скользнул вниз, пробуждая напряжение и чувственность.

Кровь забурлила в ее жилах, и все, что Гермиона в этот момент ощущала, — его близость, вытащившая ее из ада. Само его присутствие заставляло кожу покрываться мурашками, наэлектризовывая ее. Прежде чем Гермиона осознала, что происходит, Драко притянул ее к себе и поцеловал, заглушив все беспокойство и страх. Казалось, вечность прошла между двумя ударами сердца, когда ее затянуло в этот невероятный чувственный миг. Но тут внезапно все кончилось. Малфой тяжело втягивал воздух в легкие, уставившись на нее пылающим взглядом. Он проследил за тем, как она неторопливо развязала пояс своего халата — теплого и махрового; дрожащими руками Гермиона спустила этот самый халат сначала с плеч, а потом и вовсе позволила ему упасть на пол, к ногам. Отбросив всякое смущение, она смело прильнула к его груди и прикрыла глаза, сама не заметив, как руки ее обвились вокруг его шеи.

— Так почему ты плакала?.. — вновь неожиданно спросил Драко, горячо прошептав ей на ухо.

Кровь бросилась ей в лицо.

— Я думала, ты ушел, — вновь повторила она, но на этот раз искренне отвечая на его вопрос. — Отчего-то... стало так невыносимо одиноко... — подняв на него большие, печальные глаза, из последних сил выдохнула Гермиона. Теперь она была полностью обнажена перед ним. Да, она понимала, что он в любой момент мог этим воспользоваться, причинив боль, но решила просто пережить то, что не могла изменить. А именно — свое внезапное желание открыться ему, утешиться... Согревающее душу чувство обретенной защиты побудило ее вновь крепко прижаться к нему, развеивая в его душе последние остатки ядовитой насмешливости, издевательств и сомнений. Ее доверчивость пьянила его.

По спине у Гермионы опять побежали мурашки, когда губы Драко стали нежно касаться ее разгоряченной щеки. В его глазах загорелся огонек — тот самый, который она видела вчера, — но страху не было места в ее сердце, ведь она сама этого хотела. Гермиона почувствовала на губах его дыхание, и веки ее закрылись. Спустя мгновение Малфой настойчиво и требовательно поцеловал ее. Рывкообразными движениями он избавился от сюртука и, обвив ее руками и почти оторвав от пола, притиснул к ближайшей стене. Горячая волна отхлынула от лица Гермионы и сконцентрировалась около ее сердца. Она осторожно прервала поцелуй и молча повернулась спиной к Драко. Жар пробежал по коже, опалив каждую клеточку тела. Впервые в жизни она испытывала зов плоти такой силы.

Напряженные руки Малфоя прижали ее к себе, и спиной она почувствовала его обнаженный торс. Это одновременно возбуждало и изматывало его. Одна рука нашла мягкую округлость ее груди, а другая плавно скользила по ее бедру. Сгорая от нетерпения, он проник в нее. Кровь взыграла, и кончики пальцев при прикосновении к ее коже будто стали теплыми. Малфой ощущал нервную дрожь; напряжение мгновенно снялось, уступая место наслаждению. Тело до этого момента словно ныло... по ней. Гермиона...

Дыхание Драко стало прерывистым. Он приподнял ее бедра, ритмично двигаясь в ней, все глубже и глубже. Ноздри его расширились, Малфой глубоко вздохнул, чтобы уловить ее аромат. Возбуждающий запах пронзил его сердце, и он почувствовал предупреждающую дрожь в напряженных мышцах. Его слишком долго сдерживаемая страсть вышла из-под контроля.

Быстро развернув Гермиону к себе лицом, Драко вновь вошел в нее.

— Восхитительная, — полушепотом прорычал он, словно сам волк.

Гермиона обвила ногами его бедра и набрала в грудь больше воздуха, тем самым теснее прижавшись к его разгоряченному телу. Медленно, упиваясь его неровным дыханием, она заключила Малфоя в свои нежные объятия. Одна только мысль о том, что именно она в это мгновение является причиной его прерывистого, учащенного сердцебиения, его блаженства, заставляла ее трепетать. Вызывая приятные, ни с чем несравнимые ощущения, Гермиона заботливо провела кончиками пальцев по его лицу и невесомо коснулась губами его губ. Какое-то время Драко довольствовался таким поцелуем, но затем его язык проник в ее рот, имитируя полное обладание. Малфой требовательно целовал ее, вкушая, смакуя, словно бы распробывая ее губы, вырывая из ее груди слабый, умоляющий стон. Его темп постепенно ускорился, но в какое-то мгновение он вдруг ослабил хватку своих цепких пальцев на ее бедрах. Он не должен причинять ей боль — она само олицетворение заботы, нежности и женственности. Губами Драко мигрировал к ее подбородку и провел кончиком языка, оставив влажный след на коже, к которой она теперь позволяла прикасаться. Раскрылась для него — подлого, унижающего ее доселе Драко Малфоя.

Усилием воли он сдерживал себя, стремясь доставить ей удовольствие. Он чувствовал — конец уже близок. Малфой застыл внутри Гермионы, нежно покусывая мочку ее уха, а затем, глубоко вдохнув, вновь размашисто и ритмично задвигался в ней.

Судорожно задышав, Гермиона наконец поднялась на волну блаженства, еще сильнее стискивая ногами его бедра, а в следующее мгновение вскрикнула от ощущения, которое пронзило грудь и отдалось в лоне. Она непроизвольно вонзила ногти в спину Драко, когда пульсирующий поток наслаждения накрыл и его.

— Ты... поразительна... — его еле слышный шепот утонул в ее волосах, но Гермиона сумела различить эти два слова, заставивших ее рассыпаться на миллионы мелких трепещущих частичек.

— Я... — Гермиона замолчала и нервно сглотнула. Малфой немного отстранился, опуская ее на пол. — Спасибо... Я думаю... ты тоже, — нерешительно вымолвила она, и губы ее тронула слабая улыбка.

Драко вяло ухмыльнулся и потянул ее на кровать. В комнате было довольно прохладно, и они только сейчас это заметили. Гермиона уютно расположилась в теплых объятиях Драко, накрывшего их пледом, и почти мгновенно заснула, чтобы вновь окунуться в мир своего подсознания, позабытых принципов и осуждающих взглядов друзей, подстерегающих каждую ночь. В мир прошлого. И самым странным среди всего этого казалась ей ее внутренняя перемена. Раньше она могла лишь мечтать о сновидениях, в которых имела бы возможность видеть своих друзей, но не теперь. Неужели, сама того не сознавая, она сумела-таки перелистнуть следующую страницу? Прошлое оставить прошлому. Идти дальше, не оглядываясь назад...

И если да, почему в ее кошмарах друзья расценивали это как предательство?

* * *

Поразительно быстро для Гермионы пролетали дни за последний месяц. Не успевал рассвет вступать в свои права, как стремительное солнце уже оказывалось в зените. Дневной свет то и дело сменялся ночными сумерками, и каждую ночь она проводила в комнате Драко. Раньше — как только Чарли отправился в Хогвартс — ей казалось, что за неделю в особняке она проводила больше месяца, а за месяц становилась старше еще на год; теперь же удивительная перемена ее внутреннего мироощущения сказалась и на физическом здоровье. Колдомедики, навещавшие ее дважды в месяц, в целях профилактики рекомендовали по-прежнему применять все прописанные лечебные снадобья, но все же отметили очевидное улучшение самочувствия молодой миссис Малфой.

Мысли будто встали на свое место и создали новое целое в ее сознании. Поступки и действия обрели смысл. И в какой-то момент Гермиона, казалось, поймала себя на мысли, что понимает абсолютно все законы мироздания и свое место в нем.

Скрывать от Люциуса то, что происходило между ней и Драко, было довольно просто — Малфой-старший не имел привычки интересоваться делами остальных домочадцев, да и в поместье Гермиона видела его лишь за завтраком и порой за ужином. Все остальное время особняк был в их распоряжении. С недавних пор Драко все чаще являлся домой раньше прежнего. Уже к обеду он справлялся со всеми делами в Министерстве и все время до прихода отца проводил с Гермионой. Хотел и получал ее внимание. Ему было словно необходимо, чтобы она сосредоточилась на нем, как он сам зациклился на ней.

Окутанные сладостным ароматом свободы, они гуляли в окрестностях Уилтшира, но чаще всего местом их времяпрепровождения становился лес. Не раз в своем волчьем обличии Малфой затевал игру, разыскивая Гермиону, пока та с колотящимся сердцем пыталась спрятаться от него. И ей неплохо это удавалось, ведь использование трансгрессии никто не отменял. Но, в конце концов, Драко, как любой зверь, ухищрялся выслеживать ее, действуя, полагаясь на инстинкты. Ее аромат, приправленный нотками адреналина, разливающегося в крови, словно звал его. Этот сладкий, только ему одному ведомый запах, будто окутывал лес и манил, благоприятствуя верно следовать за объектом.

Спустя некоторое время, обнаружив наконец желаемое, Малфой прыгнул на Гермиону, сбив ее с ног прямо в низкий сугроб. Кто-то со стороны мог бы подумать, что девушка в большой опасности, и ей требуется помощь, если бы не ее звонкий смех. А через мгновение мохнатые лапы превращались в кисти рук, пытливые пальцы цепко сжимали ее плечи — только его добыча, — губы и язык исследовали шею...

Порой игра затягивалась настолько, что они возвращались в поместье лишь тогда, когда небо едва начинало окрашиваться в бледно-розовые тона, и на горизонте чуть теплился рассвет. Незаметно проникая в комнату Драко — Малфой сам настоял на том, чтобы Гермиона каждый вечер засыпала именно в его комнате, — они временами погружались в сон лишь под утро и оба опрометчиво пропускали завтрак, но Люциусу, казалось, было все равно. Его продолжало безмерно заботить собственное положение в Министерстве, которое — благодаря Гермионе — заметно улучшилось. Некоторых особо важных представителей Визенгамота, как он считал, все же удалось обвести вокруг пальца — этому послужили положительные отклики колдомедиков Мунго, наблюдавших состояние Героини войны, благотворно изменившееся в окружении, как оказалось, и впрямь поменявших привычные устои Малфоев. Однако еще многие волшебники справедливо держались апломбом в отношении Люциуса Малфоя, что немало выводило из себя бывшего приспешника Волдеморта.

В предрассветных сумерках черты ее лица особенно волновали Драко. Ему казалось, никогда раньше — в школе или уже после ее появления в особняке — он не мог толком рассмотреть ее, а сейчас она здесь, рядом с ним, безмятежно спит, доверчиво положив на его шею свою ладонь и даже не догадывается, что с ним делает ее присутствие. Его до странности возбуждало то, что он мог вот так разглядывать Гермиону без ее ведома. Малфой не давал ей спать почти всю ночь. Он просто не мог оторваться от нее. Это было чем-то новым в его жизни. И он не был готов к тому, что это могло кончиться, узнай о них, к примеру, Люциус. На самом деле Драко довольно пренебрежительно относился к возможности их разоблачения собственным отцом. Он, по его справедливому мнению, был слишком занят собственными делами.

Неожиданно Гермиона тревожно вздрогнула, но не проснулась. Это происходило почти каждую ночь, и Малфой мог лишь догадываться, какие кошмары могли ее беспокоить. Вообще, в последнее время ее настроение и самочувствие имели странную, необъяснимую власть над ним, но он продолжал пытаться думать, что все еще презирает ее за то, кем она является. Нет, Драко больше не называл ее грязнокровкой, но искренне верил, что факт ее происхождения до сих пор имел значительное место. Должен был иметь... Если он и не презирал ее, ему следовало бы. Ему также следовало бы более успешно противиться тому влечению, которое он испытывал к ней. Малфой не должен был позволять ей многого, но, к своему собственному разочарованию, он признавал — то, что происходит, в большей степени необходимо ему самому. Гермиона оказалась первой девушкой, которая осталась в его постели на всю ночь, первой, которую он сам просил остаться на последующие, первой, на которую он так смотрел, пока она спала. И все это совершалось лишь по его прихоти, поэтому он не мог винить никого, кроме себя.

Ему было мало один раз поддаться своему ненасытному желанию. Он все еще хотел ее. А сопротивляться теперь — означало бы причинить себе бессмысленную, ненужную боль. Что толку казниться теперь? Дело сделано, и Драко не был готов еще забыть обо всем случившемся.

* * *

20 декабря 1999 год

Утром, в третий по счету понедельник месяца, когда Гермиона появилась в своей комнате, чтобы покормить Живоглота и Сычика (Фоукс на днях вновь улетел), на подоконнике она обнаружила сову — простую сипуху, которая приносила вести от Чарли из Хогвартса. Сердце в ее груди забилось, точно пойманная в силки птица. Так Сычик мечется в клетке, в нетерпении ожидая часа, когда она выпустит его полетать.

Гермиона не приходила в комнату со вчерашнего дня и с ужасом осознала собственную осечку. Возможно, Чарли ожидал ответа более двенадцати часов, чего раньше она никогда не допускала. Бог знает, что он мог подумать... Она была уверена — если письмо к ней пришло еще вчера, он места себе не находил от беспокойства. И где-то в глубине души Гермиона ощутила невероятную нежность — он любит ее, она значит для него то же, что и он для нее, — но едва ли это чувство перекрывало волнение. Быстро распечатав письмо, она внимательно его прочитала.

"Гермиона. — Каждое начиналось простым обращением к ней. Утвердительно. Он редко демонстрировал чувства. — Рождество — наконец-то! Но я не радуюсь этому глупому празднику. Это странно: почему мы, маги, должны верить в тех, кому поклоняется современная церковь, которая даже не подозревает о нашем существовании? Я лишь жду с нетерпением момента, когда вернусь обратно к тебе. Последний раз я видел тебя два месяца назад и знаю о твоем самочувствии лишь из писем. И совершенно точно уверен — ты как обычно не хочешь беспокоить по пустякам. Даже представляю интонацию, с которой ты это произносишь. И смотришь виновато... Знаешь, мне не хватает тебя здесь. — Гермиона поджала губы. Ее карие глаза заблестели от слез. — Светлая душа — это же про тебя. Тебе не место в том логове змей. Так жаль, что мне приходится учиться, но совсем недавно я понял, что только здесь сумею обрести необходимые навыки и дать отпор, защитить тебя. Я провожу много времени в библиотеке, но только в Запретной секции смог бы найти нужные заклятия... Да, я знаю, ты будешь недовольна, но я все равно придумаю, как добраться до нее..."

Гермиона нахмурилась, но потом вдруг вспомнила, что в то же самое время — на первом курсе, перед каникулами, — они с Гарри и Роном раздумывали над тем же самым, и это невольно заставило ее слабо улыбнуться. К тому же у них было одно преимущество — мантия-невидимка. Вряд ли Чарли сумеет добраться до Запретной секции без этой вещицы. Успокоив себя этой мыслью, она вновь погрузилась в чтение. В конце письма Чарли указал точные день и время прибытия в Лондон и, как всегда, пожелал ей беречь себя.

Тяжело вздохнув, Гермиона опустилась на кровать и обреченно уставилась в окно. Как поступить, если сердце разрывается на две части? Пренебречь кем-то? Сделать выбор? Нужно было думать раньше — когда все еще не зашло настолько далеко. Покачав головой, Гермиона быстро смахнула слезинки и, достав необходимые принадлежности, принялась писать ответ Чарли.

— Наконец-то, — недовольно бросил Малфой, когда она возвратилась в его комнату. Он стоял возле окна и неподвижно смотрел на улицу. — Из твоей комнаты пару минут назад вылетела сова... — протянул он, поворачиваясь к ней лицом, и приподнял бровь. — Письмо Чарли?

Драко перехватил ее взгляд, и она примирительно улыбнулась ему, отчего его напряжение немного спало.

— Он возвращается в канун Рождества, — кивнула Гермиона. Она медленно направилась к Драко. Улыбка не сходила с ее лица, потому что было невозможно притворяться безучастной, сохранять невозмутимость, когда она думала о скором возвращении Чарли. И Малфой не мог не замечать этого. Также он не мог избавиться от навязчивого чувства собственничества. Единственный, не привыкший ни с кем делиться и тем более чем-либо жертвовать, ребенок в семье, он наслаждался так называемыми особыми привилегиями, но теперь... В сущности, у него даже не было никаких прав на Гермиону, и — он это прекрасно понимал — с приездом Чарли ему придется отодвинуться на второй план.

Погруженный в свои мысли, Драко не заметил, как Гермиона оказалась совсем рядом. Она остановилась в нерешительности, по-прежнему продолжая улыбаться, и положила свои руки ему на плечи. Завороженный манящим взглядом ее глаз, он затаил дыхание и почувствовал, как учащенно забилось собственное сердце. Малфой обвил руками ее талию так, что ей пришлось приподняться на носочки, но его сосредоточенный взгляд не стал мягче.

— Колючий, — выдохнула Гермиона, губами касаясь его шеи.

— Что ты скажешь ему? — он чуть отодвинулся и взглянул ей в лицо. Гермионе показалось — его глаза горели, хотя внешне Драко был невозмутим. И, конечно же, он имел в виду Чарли.

Ее улыбка потускнела, а в глазах мелькнула грусть.

— Не знаю, — честно ответила она. — Но я что-нибудь придумаю... В конце концов, он желает мне добра.

Малфой возвел глаза к потолку и отошел к изножью кровати, опершись на него.

— Этот мелкий гаденыш может только доставлять хлопоты своим появлением. И началось это с самого момента его рождения! — раздраженно выпалил он.

— Что ты имеешь в виду? — напряженно спросила Гермиона. Она никогда не осмеливалась говорить с ним о Чарли, но сейчас Драко выдвинул слишком жестокое обвинение, и она должна наконец узнать правду. Добраться до сути этой загадочной истории.

«— Если бы не он... Возможно, мама была бы сейчас жива. А теперь он хочет отобрать и тебя...»

24 декабря 1999 год

Ровно в полдень перед воротами особняка Малфоев остановилась роскошная карета с гербом и расписной буквой «М» на дверцах, из которой сначала вышел высокий, статный, одетый в черное Люциус, а следом за ним показалась светлая макушка мальчика, кутавшегося в длинную слизеринскую мантию.

К явному разочарованию Драко, стоявшая рядом и наблюдавшая из окна Гермиона взволнованно выдохнула, казалось, даже подскочила на месте и, торопливо надев пальто, выбежала навстречу прибывшим. В действительности она сама хотела отправиться на вокзал и забрать Чарли, но мистер Малфой изъявил желание самостоятельно встретить «своего недавно найденного родного сына» по одному ему понятным умозаключениям и выгоде.

Увидев Гермиону, Чарли бросился к ней по выложенной кирпичом дорожке к широкому парадному входу и через мгновение оказался у нее в объятиях, зарывшись лицом в тяжелые кудри и искоса наблюдая за хмурым Драко в окне, который, к его изумлению, тоже спустился в холл. Неужели встретить?

— И никто сегодня не пытался убить меня взглядом, — сухо и нарочито пренебрежительно заметил Люциус, проходя мимо них. — Мерлина ради, Гермиона, отведи ребенка в дом; дорога была такой утомительной. — Двери поместья отворились, и Люциус сделал приглашающий жест, чем привел в легкое исступление не только Гермиону, но и Чарли. Это выглядело воистину странным — мистер Малфой и его благородная забота — просто немыслимо!

— Идем, — наконец выдавила Гермиона и подтолкнула Чарли вперед. Они вошли внутрь.

— Что это? — стягивая с него мантию, уже в гостиной обеспокоенно спросила Гермиона, разглядывая слабую почти исчезнувшую ранку на нижней губе и кровоподтек на тыльной поверхности правой кисти.

Чарли исподлобья покосился на маячившего позади и жутко раздражающего Малфоя.

— Ничего, — дернул он головой, увиливая от ее руки.

Сглотнув, Гермиона мельком бросила встревоженный взгляд на Драко. Тот лишь развел руками, вздернув левую бровь.

— Откуда у тебя это? — более требовательно спросила она.

— Неважно... Подрался с одним недоумком из Гриффиндора.

— Не удивлюсь, если этот «недоумок» носит круглые очки, — насмешливо протянул Драко. Казалось, заявление Чарли всерьез его позабавило.

— Заткнись, Малфой!

— Как в старые добрые времена, да, Грейнджер? — продолжал он глумиться.

— Что за мальчик? Почему ты с ним дрался? — проигнорировав последнюю реплику Драко, вновь обратилась она к Чарли.

— Это так важно? — недовольно бросил он.

— Я просто волнуюсь...

— Хватит перед ним распинаться, — не выдержал Малфой. — Может, уже оторвешься от него?

Чарли одарил Драко презрительным взглядом.

— Что ты тут вообще делаешь? — выплюнул он.

— Хотел бы я задать тебе тот же вопрос, — процедил Малфой.

— Ну хватит! — оборвала обоих Гермиона. — Вам и впрямь пока лучше держаться друг от друга подальше. Драко... — она с сожалением посмотрела на него.

— Отлично, — бросил он, явно недовольный, что уйти придется ему. И это в собственном доме!

Этого-то он и не хотел больше всего. Гермиона всецело отдала себя сопляку, в ущерб ему, Драко. Возилась с Чарли, как какая-то глупая гувернантка, и теперь совсем перестала спать в его комнате. С ним. И все это просто сводило с ума. Паранойя какая-то, ведь нельзя ревновать к ребенку! Но, да, он ревновал. И более того — он стал ненавидеть брата еще сильнее, чем прежде.

Драко продолжал искоса поглядывать на нее и сопляка, игравших в заснеженном саду Малфой-мэнора в какую-то нелепую магловскую игру. И что-то неуловимо изменилось с недавних пор. Его ощущения... Это нервировало. И одновременно при виде ее это заставляло сердце пускаться вскачь...

— Поймал! — Малфой схватил смеющуюся и убегающую от Чарли Гермиону, ухмыльнувшись собственной победе. Минутой ранее он затаился за скульптурой дракона, выжидая нужного момента для того, чтобы заявить о своем присутствии.

Смех тут же прекратился. Гермиона в его объятиях сконфуженно поглядела на Чарли, а тот, в свою очередь, остановился и в упор посмотрел на Драко. Его сведенные к переносице брови говорили о том, что он весьма недоволен появлением брата.

— Драко... — еле слышно вымолвила Гермиона, покачав головой и попытавшись высвободиться, но он не отпустил ее.

— Поймал! — неожиданно подбежал к ним Чарли и, ухватившись за рукав Гермионы, равным образом потянул ее на себя. В его голосе послышалось напряжение. Взгляд был уверенным — он не собирался уступать старшему брату.

Усмешка на лице Малфоя дрогнула, но не померкла, превратившись в застывшую маску. В серых глазах что-то вспыхнуло, но Чарли ответил ему таким же прямым взглядом.

— Перестаньте, — попыталась вмешаться Гермиона. — Мне надоело играть в эту...

— Первым был я, — перебил Драко, все также глядя на Чарли, и вновь больно дернул ее на себя. Быстрый взгляд Чарли скользнул по Гермионе, вновь обратился к Малфою, к его рукам, крепко сжимающим ее талию, — он словно оценивал происходящее, и какая-то задумчивость, мрачное предположение, обида и разочарование в один миг отразились на его лице. Глубоко задышав морозным паром, Чарли разжал свои пальцы и, выпустив руку Гермионы, побежал к поместью, прочь от них.

— Что ты наделал! — крикнула Гермиона и отпихнула от себя Малфоя. Ухмылка сошла с его лица, и он недоуменно уставился на нее. — Зачем ты вообще пришел?! — в сердцах бросила она и, развернувшись, отправилась вслед за Чарли.

— Ему пора бы знать, — раздался голос почти возле ее уха — Драко быстро нагнал ее. — Он уже взрослый мальчик.

Гермиона демонстративно отвернула от него голову и, поджав губы, продолжила уверенно двигаться вперед.

— Ты перестала замечать меня, — не выдержав, он резко развернул ее лицом к себе, и она практически оказалась вновь в его объятиях. — Мне это надоело, Грейнджер!

— А мне надоело твое поведение!

— Мое поведение — результат твоего отношения, — процедил Малфой.

— Перестань вести себя как ребенок.

— Ты собираешься меня учить?

— Отпусти меня! — выкрикнула Гермиона, оттолкнув его от себя. — Ты ничего ему не расскажешь.

Малфой яростно задышал, глядя ей вслед чуть ли не с ненавистью. Но тут вдруг заметил, как кто-то задернул занавеси в окне, прямо над парадным входом в поместье.

Их привели в движение?

Насколько помнил Драко, они там были задернуты всегда. Тяжелый бархат оставлял снаружи солнце, потому что отец любил сумрак в своем кабинете. Да, это могло означать одно — Люциус видел их.

— Открой, Чарли, — Гермиона уже несколько минут стояла возле его комнаты и, не переставая, стучала в дверь. — Я знаю, что ты там, и не уйду, пока не откроешь. Чарли...

Дверь с глухим скрипом отворилась, и, хмурый, он наконец появился на пороге комнаты.

— Ты не спустился к ужину... И я принесла тебе кое-что с кухни. Ты же любишь сэндвичи?.. — неуверенно улыбнулась Гермиона.

— Я не хочу, спасибо.

— А я и не спрашиваю, — вздернула она подбородок и, не дождавшись приглашения, прошагала внутрь. Осмотревшись по сторонам, она обнаружила Фоукса. — Когда он прилетел? — удивилась она.

— Сегодня, — буркнул в ответ Чарли.

— Ну надо же. Будто бы знал, когда ты приедешь.

— Он знал. Я говорил ему, когда он прилетал в Хогвартс, — безразлично пожал он плечами, словно всерьез верил в то, что феникс был способен понять его речь. — На самом деле он почти всегда со мной. Вероятно, ты редко навещала его, — в голосе Чарли сквозила обида. — Фоуксу всегда скучно одному.

Конечно, ведь комната почти всегда пустовала.

Гермиона напряглась и замерла. Затем неуверенно кивнула, но стоило ей открыть рот, чтобы возразить, как мысли вновь начали разбегаться.

— Скажи правду, Гермиона, — настойчиво продолжал Чарли, но ее мысли по-прежнему никак не могли сложиться в стройную систему. И как могло быть иначе, если сердце от испуга бешено колотилось внутри? Он не должен знать... Не сейчас...

— Хочешь правду? — глаза Гермионы заслезились, а к горлу подкатил горький комок. — Чарли... — она покачала головой, — ты — первый, о ком я вспоминаю, когда просыпаюсь, и последний, о ком я думаю, засыпая. Что бы ни было, я всегда буду рядом с тобой, — проговорила она, с замиранием сердца ожидая его реакции.

Прошло какое-то время, прежде чем Чарли тихо вымолвил:

— Обещаешь?

— Даю слово, — выдохнула Гермиона, счастливо улыбнувшись, а затем крепко обняла его, как обычно потрепав волосы и поцеловав в макушку.

Чарли почувствовал некоторое умиротворение, а вот Гермиону все же не покидало чувство беспокойства. Она была взволнована тем, что неизбежно ей предстоит, — сказать всю правду, как она есть, и попытаться наконец найти решение своих внутренних противоречий.

Вскоре Чарли пожаловался на внезапно накатившую усталость и сообщил ей, что собирается лечь спать. Кивнув и вновь улыбнувшись ему, Гермиона вышла из комнаты, напоследок пожелав спокойной ночи.

— Боже! — выдохнула Гермиона, когда в ее спальню прямо через окно влетел Малфой на своей метле.

— Это всего лишь я, — усмехнулся Драко, приземлившись возле ее кровати и кинув метлу на пол. — Ну, прости, что напугал, — с издевкой проговорил он.

— Через минуту я приду в себя, — улыбнулась Гермиона, и Малфой подумал, что одной только улыбкой она способна растопить даже самое жестокое и ледяное сердце. Он устроился на ее кровати, опершись на руки по обе стороны от нее, и недоверчиво поинтересовался:

— У нас хорошее настроение? — Драко поймал себя на мысли, что улыбается ей в ответ.

— Я помирилась с Чарли, — кивнула она, глядя на него с огромным облегчением, пока не заметила, что его лицо помрачнело. — Ты злишься?

— Что, так заметно? — раздраженно отозвался Драко.

— Хочешь, не будем говорить о Чарли?

— Сделай одолжение.

Гермиона молча протянула руку и осторожно коснулась его пальцев.

— Хочу тебе кое-что показать, — вновь заговорил Драко, положив ладонь поверх ее руки. — Вставай!

— Чт... зачем? — непонимающе покачала она головой. Малфой прижал ее к себе, недвусмысленно погладив спину и ухмыльнувшись, и заметил, что она почти не дышит.

— Мы трансгрессируем. Ты готова?

— У меня есть выбор? — улыбнулась Гермиона.

— Никакого.

Она зябко вздрогнула от холода, когда они очутились в странном темном помещении. Драко тут же снял с себя черную мантию и укутал в нее Гермиону.

— Кажется, об этом я не подумал.

— Ничего. Все нормально, — она плотнее закуталась в его мантию, вдохнув свой любимый запах. Драко отошел к узкому пристенному столику, на противоположных концах которого стояли два бронзовых канделябра, и, пробормотав заклинание, зажег все свечи. Огоньки взметнулись, потом опали. Гермиона огляделась по сторонам и поняла — они находятся в огромной пустой гостиной незнакомого дома. Мебель, предметы интерьера, картины — все говорило, что дом был заброшен. Между стеной и рамой старого зеркала свисала большая паутина, а в некоторых местах, на тяжелых пыльных шторах, виднелись дыры, которые, казалось, были прожжены пущенными заклятиями.

— Где мы? — настороженно поинтересовалась она.

— Это и есть Чичели-холл. Тот самый особняк, куда отец обещал отправить вас с Чарли, — протянул Малфой, хмуро наблюдая за ней. — Ну как, нравится?

— Как это может нравиться? — выдохнула она, совершенно сбитая с толку. Отчаяние захлестнуло ее душу.

— Тогда откажись от сделки. Брось это и... — он сглотнул, сделав маленький шажок к ней, — я могу увезти тебя.

— Я не брошу Чарли! — уверенно покачала головой Гермиона. — У меня нет выхода, ведь все деньги я уже перевела на ваш счет — это было одно из первых условий Люциуса. Я не могу отказаться от сделки. Не могу и не хочу.

— Отлично, — раздраженно бросил Драко. — Теперь из-за этого сопляка ты будешь жить в этом Богом забытом месте совсем одна! Он в Хогвартсе, Гермиона. Ему-то все равно, где будешь ты. Лишь бы подальше от меня.

Гермиона тяжело вздохнула.

— Это не имеет значения... Все это, — она махнула рукой, указывая на мебель и картины, — можно привести в порядок...

Гермиона задумчиво глядела ему в спину, когда он, мрачный и хмурый, отошел к окну, а потом решительно приблизилась и обняла сзади. Нет, как бы она ни стремилась, как бы ни желала усмирить в себе чувства, жаркое пламя в груди не угасало, испепеляя бесследно. Гермиона падала в этот омут, не имея ни малейшего шанса вернуться невредимой. Мысли были окутаны дурманом — его дурманом. Он был запретной мечтой, потому что, да, она понимала, ей уже не спастись, но не могла быть абсолютно уверенной в нем. Точнее так: она ждала и готовилась, когда же Драко Малфой наиграется. И вот тогда она станет медленно умирать, и лишь мысль о Чарли будет вносить слабую надежду на то, что в ней еще кто-то нуждается. Гермиона Грейнджер всегда была реалисткой, и именно такой она видела ближайшую картину исхода событий. Как можно полагаться на человека, который еще совсем недавно готов был пойти на многое, лишь бы она исчезла из его жизни? Который презирал ее всем своим существом. Презирал то, кем она была.

Гермиона вновь тяжело вздохнула, уткнувшись лбом ему в спину.

А как же вера?.. Она лишь печально улыбнется, покачав головой. Быть может, когда-то у нее и были силы на то, чтобы верить, но то, через что ей пришлось пройти, навсегда убедило — все будет так, как пожелает жизнь, а Гермионе в последние годы она отнюдь не сулила ничего хорошего.

Так они и стояли, пока Малфой вдруг не развернулся к ней лицом и не произнес:

— Это было в 1988 году. Он запомнился мне, потому что тогда я впервые ощутил гнет, исходящий от отца.

Гермиона непонимающе качнула головой, брови ее дрогнули.

— О чем ты?

— Ты же хотела знать... Теперь слушай, — протянул он, опустившись в пыльное кресло и нисколько не заботясь о своей одежде. — Им с матерью дали некое задание — оно должно было сыграть значительную роль в истории, если бы у них получилось...

Гермиона затаила дыхание, начиная сознавать, о чем сейчас пойдет речь.

— Как я понял, моя мать должна была забеременеть. И эта беременность была связана с возрождением Темного Лорда. Мне было семь, и, разумеется, я ничего не смыслил в черномагических ритуалах, но суть заключалась в том, что рожденный ребенок должен был принять в себя его часть... Часть Волдеморта, — Драко сглотнул и уставился в пространство. — Все время беременности Нарцисса пребывала в ужасном волнении, суетливости, постоянном страхе за еще не родившегося их с Люциусом второго ребенка. Теперь я понимаю, она специально все подстроила... В день родов, когда в спальне не было никого, кроме нее и повитухи, на свет появился мертвый младенец — именно так нам сказали, — вздохнул он. — И лишь через десять лет я узнал, что этот ребенок...

— Чарли, — кивнула Гермиона. Малфой откинулся на спинку кресла, сквозь грязные стекла глядя в окно на затянутое тучами ночное небо.

— Отец был в отчаянии. На этого ребенка он возлагал большие надежды. Она всех тогда обманула... Боялась за нас, потому что всегда была уверена, что Волдеморт возродится, хоть и иным путем. Мы узнали всю правду, когда она умирала. Как спрятала младенца, как навещала его на протяжении всего времени, только не показывалась ему, как страдала... Это истощило ее. Она всегда была слабой. Слишком хрупкой для этого мира. Для войны...

— Драко… — произнесла Гермиона после некоторого молчания. Она робко двинулась вперед с протянутой рукой и заключила его в свои объятия.

Что же происходит в этом чертовом мире? Почему все становится с ног на голову в тот момент, когда кажется, будто ничего уже не сможет вытащить тебя из собственного кокона тоски и печали об ушедших? И в этом коконе — нет — ты не собираешься возрождаться. Он сплетен, чтобы в нем умереть. Но тут оказывается, что от одного Его взгляда сердце бьется чаще, мурашки по коже, а Его улыбка — все, что необходимо для душевного спокойствия.

— Иди сюда, — прошептал Малфой, сажая ее к себе на колени и зарываясь носом в ее волосы.

Люди говорят, что вторых половинок не существует, — они правы. Есть та, которая заполняет тебя всего целиком. Все в тебе — она. И с недавних пор ты уверен, что сам, добровольно, от нее не откажешься.

* * *

25 декабря 1999 год

Небо вновь затянули свинцовые тучи, отчего в комнате Гермионы было мрачно и холодно. Чарли бесшумной поступью приблизился к ее кровати и осторожно присел на самый краешек. В руке у него была маленькая коробочка с подарком, которую он положил на прикроватную тумбочку. Гермиона дернулась и через мгновение, поморщившись, открыла глаза.

— С Рождеством, — едва заметно улыбнулся Чарли. Сам он не любил этот праздник, но знал, что любила Гермиона.

— С Рождеством! — просияв, хриплым ото сна голосом вымолвила она и лучезарно улыбнулась.

— Я видел твой подарок, спасибо.

— На Трансфигурации эта книга станет для тебя незаменимой.

— Конечно, — кивнул Чарли, подавив желание усмехнуться. Гермиона каждое Рождество, сколько он себя помнил, дарила ему книги, подготавливая к поступлению в Хогвартс. — А мой вскроешь потом… вечером.

— О, я уже в нетерпении, — усаживаясь в кровати, протянула она и взяла в руки маленькую коробочку.

Гермиона до сих пор считала, что книга — лучший подарок. Но Драко она не подарила ничего. Просто потому, что боялась того, как он это воспримет. Будто обязательство, которое непременно должно поощриться, а, как ей известно, Малфой не любил обязательства и уж точно не терпел оставаться в долгу перед кем бы то ни было. Ей все еще слышался его голос, как будто он говорил с ней только что, а не несколько часов назад. И все еще сжималось сердце, как будто понимало, что никогда прежде не испытывало такого рода чувств.

— Ты так долго спала, что пропустила завтрак, — вернул ее в реальность Чарли.

— Правда? — удивилась Гермиона.

— Люциус интересовался причиной твоего отсутствия у хлыща, — бросил он вполоборота.

— У Драко? — приподняла она брови. Настаивать на том, чтобы он уважительно или хотя бы терпимо относился к брату, смысла не было никакого.

— Я тоже удивился, почему именно у него.

Гермиона поднялась с кровати и сделала вид, что не заметила его пристальный взгляд, весьма ее озадачивший.

— А еще с нами завтракала Пэнси, — Чарли тоже встал с кровати и подошел к двери. — Она, кстати, пришла за тобой. Хочет отправиться в Лондон.

— Почему же ты сразу не разбудил меня?

— Решил, что твой сон дороже, — пожал он плечами и удалился из комнаты.

Спустя три четверти часа Гермиона наконец явилась в гостиную, где ее поджидала Паркинсон. Также в комнате присутствовали Драко, стоявший возле камина и тут же поймавший ее взгляд сквозь большое зеркало в золоченой раме, и Чарли, сидевший в кресле и поглаживающий Живоглота, которому, по сути, из комнаты Гермионы и носа нельзя было высовывать.

— А вот и Спящая красавица, — объявила Пэнси, расправив плечи.

— Привет, — отозвалась Гермиона. Обстановка была странная. И больше всего ее, конечно же, взволновало присутствие здесь Чарли. Ему бы чувствовать стесненность среди этих двоих, а он… просто сидел, всем своим видом демонстрируя полную уверенность. — Все… нормально? — нетвердо поинтересовалась она, оглядев всех и задержав глаза на Чарли.

Малфой всем корпусом лениво развернулся к ней и прислонился спиной к камину, задумчиво рассматривая ее лицо, и ей было сложно описать, что именно выражал такой его взгляд.

— Более чем, — саркастично протянула Пэнси. — Может, уже пойдем? У меня, вообще-то, дела на вечер запланированы.

— Конечно, — кивнула Гермиона.

— Я с вами, — воскликнул вдруг Чарли. — Давно не был в Лондоне, — предвосхищая все вопросы, произнес он и, не дожидаясь согласия, направился к лестнице за верхней одеждой.

— В доме есть домовики, глупый мальчишка, незачем тащиться ради этого наверх самому, — пренебрежительно бросил ему вслед Малфой, но тот его проигнорировал.

Гермиона еле заметно улыбнулась.

— Ты ведь понимаешь, что он никогда не будет соблюдать законы этого дома.

— О, ну, разумеется.

— А ты… ты бы тоже мог пойти с нами. Составил бы компанию Пэнси.

Паркинсон возвела глаза к потолку и неспешно направилась к парадному входу.

— Вот еще надо, — ворчливо отозвался Малфой.

— Останешься здесь совсем один? — Гермиона приблизилась к нему, осторожно заглядывая в глаза.

— Я, может быть, жду с нетерпением этого момента, — протянул он, положив ладонь на ее талию и ненавязчиво, но уверенно притянув ближе.

— Тогда тебе повезло, — она аккуратно высвободилась из его объятий и виновато скользнула рукой по его плечу. — Чарли сейчас спустится…

Малфой раздраженно выдохнул, мрачно поглядев на нее исподлобья.

— Ненавижу тебя, когда мы не вдвоем.

В этот момент послышался топот на лестнице, и Гермиона, как ошпаренная, отскочила от Драко. Не говоря больше ни слова, она быстро проследовала в холл к парадной двери.

— Ты разочаровываешь меня, — холодно и недобро протянул Люциус, глядя на своего сына в упор.

— Тебе не следует так уж переживать, — одновременно нагло и совершенно искренне пожал плечами тот.

— Знаешь, как испокон веков наши предки поступали с дерзкими щенками, подобными тебе? — спросил он со спокойным превосходством, внешне абсолютно скрывая свое раздражение. — Заставляли выполнять самую отвратительную работу наряду с домовиками, если повинен лишь в чем-то незначительном. Остальное же каралось при помощи Круцио, мой мальчик.

Драко сцепил руки и с напускным равнодушием вскинул брови.

— Это все, что ты хотел мне сказать?

— Для тебя, похоже, унижение — пустой лишь звук? — процедил Люциус, прищурившись и подавшись чуть вперед. Их разделял большой, резной письменный стол. — Да… Нарцисса избаловала тебя, а распутывать все это оставила меня одного.

Драко посмотрел на отца, поджав губы. Упоминание о маме болью отозвалось в сердце.

— Унижение? Разве может оно быть пустым звуком, когда падать Малфоям оказалось ниже некуда? А все из-за тебя! Это ты затащил нас в дерьмо по самые уши, — не сдержавшись, яростно зашипел он, подаваясь навстречу. Как ни странно, Люциус никак не отреагировал на его выпад, возвращая себе ясность мышления.

— Я делаю все, чтобы снять с нашей семьи клеймо преступников, Драко.

— За счет новоиспеченной миссис Малфой? Безусловно, это невосполнимые усилия, — саркастично бросил Малфой-младший.

— Это не имеет значения.

— Ну, конечно.

— Если бы ты женился, от тебя было бы куда больше проку, сын, — властно прикрикнул Люциус, осадив его пыл. Драко замер и услышал, как задрожали стекла в раме то ли от ветра, который налетал порывами с той стороны окна, то ли от всплеска магической энергии разъяренного отца. — Или эта девица окончательно помутила твой разум, — уже спокойней, но не менее угрожающе вопросил он, приподняв бровь.

Малфой молчал целую вечность, равную двум ударам сердца. Два удара — столько понадобилось, прежде чем оно понеслось.

— Ты, видно, совсем спятил, полагая, что я мог связаться с грязнокровкой, — нарочито пренебрежительно выплюнул он слегка подрагивающим голосом и тут же вспомнил — отец накануне как раз наблюдал из окна картину, игравшую отнюдь не в его пользу. Все выглядело так, будто он, глупый влюбленный мальчишка, всюду ходил попятам за Грейнджер, когда как той не было до него никакого дела. Драко непроизвольно бросил взгляд на тяжелые шторы, которые всегда были занавешены в кабинете отца.

Люциус проницательно глядел на него, всем своим высокомерным и надменным видом показывая, что обманывать его смысла уже не было.

— Да, но, позволь заметить, я ничего не говорил о грязнокровке. Я лишь упомянул «девицу». Ты сам подумал о ней, — усмехнулся он, откидываясь на спинку стула.

— Это же очевидно, — упрямо зашипел Драко. — Ты подозреваешь меня еще с той свадьбы…

— Очевидно — это ваша… — Люциус скривился перед тем, как произнести, — грязная связь! С самого начала мне это было очевидно! Ты что, всерьез думал, будто вы так умело ее скрывали? — сказал он и кривовато ухмыльнулся.

Осознание обрушилось на Драко внезапно, не оставляя места сомнениям. Он действительно был в курсе с самого начало, но… тогда почему молчал? Почему позволял им все это? И тут ему стало по-настоящему страшно. Люциус — его отец — человек, который воспитывал его с самого детства, обладал всем. Он знал его личность, жизненный опыт, вкусы, предпочтения и порой даже имел власть над его сознанием. Драко казалось, что он, подобно марионетке, находится во власти его денег, крови, статуса, чертовых семейных ценностей. От этих мыслей голова пошла кругом, а в легкие с трудом поступал кислород.

— Никто ничего не знает об этом, — выдавил Малфой-младший, мрачно глядя в сторону.

— Конечно, нет, — невозмутимо отозвался Люциус. — В ином случае, — он намерено выдержал паузу, как бы подбирая нужные слова, — я бы давно принял меры.

— Ну и что ты собираешься сейчас делать? — скрывая за мнимой вальяжностью дрожь в голосе, небрежно поинтересовался Драко и бросил на него быстрый взгляд.

— Вопрос не в том, что намерен делать Я. Честно признаться, я давно перестал возлагать на тебя какие-либо надежды, — вздохнул он. — Согласись, Драко, ты всегда был слабее, чем хотел казаться на самом деле. Всегда был излишне самоуверенным, полагая, что способен обвести меня вокруг пальца. Ты постоянно гнался за теми, кто лучше преуспевал в учебе — та же Грейнджер, не так ли? — левая бровь Малфоя-старшего вновь приподнялась, и он многозначительно поглядел на сына, замечая, как тот помрачнел и побагровел от злости. — Но тебе никогда не удавалось… В тебе нет стержня, поэтому я и молчал. Дело в том, что у меня ведь теперь есть еще один сын, верно? Именно он — тот, кого я всегда хотел воспитать из тебя. Он подарит роду Малфоев достойных наследников, а ты… Ты можешь дальше путаться с грязью.

— Нет, — тихо и яростно вымолвил Драко, уставившись на отца твердым взглядом. — Она не грязь. Не смей, — не менее угрожающе зашипел он, стиснув подлокотники стула и с трудом сглотнув, пытаясь сдержать всплеск слепой ненависти. — Мне плевать, что ты об этом думаешь, потому что единственное, к чему ты всегда стремился — это деньги. Тебе было плевать на нас с матерью. И я ненавижу тебя за это. Ненавижу за то, что ты заставил ее выполнить это гребаное задание, ненавижу Чарли, потому что из-за него она, не сумев обрести покой, умерла, — лицо его исказили одновременно злоба, бесконечная ненависть, страшная мука и боль. — Вы двое посягнули на то святое, что было у меня в жизни, то, что имело хоть какую-то ценность в этом чертовом, затхлом пристанище для отбросов, коими считаю и всегда считал прихвостней сумасшедшего мага, возомнившего себя Лордом! — Драко даже не заметил, когда успел подняться на ноги и опереться руками на стол. — Ты считал меня слабым? А я просто другой, поэтому и прожигал эту жизнь, пока она вновь не обрела смысл. Ты глуп, если до сих пор не заметил, — время таких, как ты, закончилось.

— Закрой свой рот! — резкий удар по столу прервал отчаянную речь Драко. — Ты! Неблагодарный выродок! — рявкнул Люциус, тяжело и яростно дыша. — Убирайся…

— С радостью, — нагло и насмешливо бросил тот. В голове неистово продолжали звенеть слова отца, ранившие до глубины души.

«В тебе нет стержня… есть еще один сын… Именно он — тот, кого я всегда хотел воспитать из тебя…» — сцепив зубы от обиды, Малфой, не видя перед собой дороги, просто следовал куда-то вдоль стены, петлял по коридорам, быстро поднялся по лестнице, все шел и шел, чувствуя с какой скоростью колотится его сердце, пока не ворвался в чью-то комнату. Ее комнату.

Это не могло продолжаться долго. И это было известно ей еще до того, как все внутри нее стало безвозвратно тянуться к нему, подобно всему живому на земле, что тянется к свету.

Гермиона взглянула на часы и, вздохнув, отложила фолиант из библиотеки Малфой-мэнора — пора было принимать зелья.

Оковы реальности были слишком тяжелы. Драко никогда не говорил ей о том, что чувствует, и он был прав — это бы не привело ни к чему хорошему. Ведь что бы он сказал? Что эта связь ему необходима? Возможно. Гермиона чувствовала это. Но… Временно необходима. Она повторяла себе это каждый день, словно бы готовясь к чему-то, потому что она слишком устала от боли неожиданных потерь.

Наконец подошел черед последнего снадобья, но она не спешила его принимать. Наоборот, стала задумчиво рассматривать волшебную жидкость, которой оставалось уже совсем немного в небольшом прозрачном сосуде. Помнится, Мириам Страут, целительница больницы Святого Мунго, не прописывала ей это зелье… Нет, его велел принимать Драко и поначалу очень беспокоился, выполняет ли она его указ. Он сказал тогда, что и это зелье ей также рекомендовали целители, но не так давно, явившись на консультацию, она убедилась, что это была ложь. Драко скрыл от нее что-то, но ее это мало удивило. Тем не менее она непременно должна выяснить правду или определить, можно ли ему доверять. За то время, сколько она принимала зелье, с ней не случилось ничего плохого. Да и в последнее время, находясь рядом с Драко, она чувствовала себя намного лучше и, казалось, недуги отступают. Гермиона и оглянуться не успела, как Малфой стал для нее чем-то вроде светлых точек, выступающих из мрака, как бы вырванным уголком из огромной картины, которая вся погасла и исчезла, кроме этого только уголочка. И с болью в сердце она признавала, что даже любовь к Чарли не могла заставить ее улыбаться, оставаясь наедине с собой.

Повертев зелье в руке еще немного, Гермиона вздохнула и сделала маленький глоток, как и всегда, начиная с того дня, когда оно появилось в ее жизни.

Все эти мысли вновь повлекли за собой привычное, болезненное чувство вины перед Чарли. Он, как никто другой, достоин ее безраздельной любви, а вынужден терпеть ее ложь. Гермиона чувствовала — он догадывается, но из последних сил стремится верить ее словам. Боже, как она может обманывать этого невинного ребенка?

Она знала, что рано или поздно придется горько заплатить за этот грех, и мысли вновь вернулись к тому, что это не может продолжаться долго. Как ни крути, судьба расставит шахматные фигурки в виде их покореженных жизней так, как ей будет угодно, и тогда уже Гермионе придется платить по счетам. С каждым днем она чувствовала это все ясней и отчетливей, будто приближение чего-то опасного, неизбежного.

Нет. Пока не поздно, она не должна больше обманывать того, кто так любит и со всей своей наивной детской преданностью заботится о ней.

Дверь в ее спальню с грохотом ударилась о стену, и, вздрогнув, Гермиона увидела на пороге судорожно дышащего Малфоя. Аристократичные черты лица были искажены яростью и болью, а леденящий душу безумный взгляд метался по комнате — весь его вид был таким, словно его лихорадило.

— Что с тобой случилось? — воскликнула Гермиона, не осмеливаясь приблизиться.

Ее голос словно бы втянул его в реальность, заставив вынырнуть из пучины собственного гнева, и Малфой сфокусировал на ней свой взгляд.

— Что с тобой случилось… — вновь повторила она, но уже едва слышно.

Драко сглотнул, все также тяжело вдыхая и выдыхая воздух, и, закрыв дверь, приблизился к ней.

— Помоги мне, — казалось, взмолился он.

«Потому что ты моя единственная надежда, что в этом гребаном мире есть крупица чего-то светлого...»

— Гермиона... — он обнял ее, и она почувствовала рывок трансгрессии. Миг, и они очутились в лесу.

«…А я отчаянно стремлюсь к этому, как измученный жаждой путник стремится окунуть лицо в воду ручья…»

Беспокоясь, Гермиона робко дотронулась до его щеки, и в мгновение ока перед ней оказался красивый волк. Он стрелой сорвался с места, оставив Гермиону. В каком-то порыве она бросилась следом, но, разумеется, ей было не угнаться за ним.

«…Из-за тебя я бросил ему вызов. Всем своим предкам. Но не жалею об этом, потому что ты стоишь того, Гермиона...»

Он обогнул небольшую поляну, делая круг. Запыхавшаяся Гермиона остановилась, обессилив, но продолжала внимательно и тревожно следить за светлой стремительной точкой вдалеке и совсем не чувствовала зимнего холода.

Волк возвращался обратно, и вот уже он мирно уронил голову на снег. Гермиона, не раздумывая, уселась рядом и, обхватив его туловище руками, склонилась к его теплой шерсти, сосредоточившись на том, как невероятно быстро стучало волчье сердце.

«Его сердце… Его жизнь, — пронеслось у нее в голове. — Только бы оно не останавливалось», — отчего-то подумалось ей.

Но ее чувства к нему не меняют картину под названием «реальность». Она приняла решение. И пусть Гермиона не осмелится поговорить с ним сегодня, она не изменит его.

Вернувшись в ее комнату, измотанный больше эмоционально Малфой растянулся на кровати, безмолвно уставившись в потолок, а сама Гермиона аккуратно прилегла на бок на противоположный край, протянув к нему правую руку. Ей было все ясно без слов. И все, что она могла для него сделать, она делала сейчас — просто была рядом.

— Гермиона, ты еще не видела… — тишину разрезал звонкий мальчишеский голос. Без стука Чарли радостно влетел в ее комнату и резко замер на пороге.

Из легких словно выбили весь воздух. Драко и Гермиона тут же сели в кровати. Не было сил оторвать взгляд, не было сил пошевелиться. Он так и продолжал стоять у распахнутой двери. Гермиона с замиранием сердца ожидала дальнейших действий мальчика. Она так же, как и он, не двигалась, точно тело ее было сковано невидимыми цепями. И лишь Драко, единственный из них, обрел способность мыслить ясно, лениво поднялся с кровати, не удостоив Чарли даже взглядом, и ушел, бросив напоследок «Спасибо, Грейнджер». Просто так взял и ушел, оставив ее в этой страшной ситуации. Конечно, она понимала, почему, ведь он всегда говорил, что Чарли нужно поставить в известность; и теперь она сама загнала себя в этот тупик.

Довольно долго, как показалось Гермионе, Чарли наблюдал за ней с порога, а затем, порядком сильно ее удивив, вновь заговорил, однако с наименьшим энтузиазмом, отстраненно и совсем не глядя в глаза:

— … Ты еще не видела — я только сейчас обнаружил у Фоукса на шее… какой-то амулет. Его не было раньше. Может, взглянешь?

— К-конечно… Да, неси его сюда, — с преувеличенной готовностью отозвалась та и поднялась с кровати. Чарли наконец прошел в глубь комнаты и протянул ей небольшой черный камень в виде лотоса на короткой цепочке. При внимательном рассмотрении, диагностике, которую Гермиона применила, опираясь на кое-какие знания из прочитанных еще в школе книг, она убедилась в некоторых деталях.

— Это не амулет, а талисман, — задумчиво вымолвила она, убирая волшебную палочку в карман джинс. — Амулет защищает того, кто его носит, от влияния темной энергии, с которой может соприкоснуться его владелец, даже если эту злую энергию излучает он сам. — Гермиона вновь повертела в руке этот камень в виде лотоса.

— И что, выходит, он не способен на это?

— Способен. Но он еще и прибавляет положительную энергию — это характерно только для талисмана.

Брови Чарли удивленно приподнялись, а лицо озарила улыбка.

— Фоукс — чертовски умная птица! — воскликнул он.

— Странно все это… Где же он мог его раздобыть? — нахмурив брови, вновь задумалась Гермиона.

— Это не важно. Он принес его, потому что ты нуждалась в нем. Талисман обладает полезными для тебя свойствами. Я хочу, чтобы ты носила его…

— Чарли, — ласково улыбнувшись, покачала она головой. — Камень из черного агата… Черный агат считается мужским талисманом, — Гермиона надела его на шею мальчика. — Лотос и агат будут защищать тебя. Уверена, Фоукс не прогадал, прилетев с ним именно к твоему окну.

Покинув комнату Гермионы, Малфой направился в гостиную, прямо к камину. Он вновь хотел покинуть этот дом, скрыться от всегда осуждающего, презрительного отцовского взгляда, от назойливого мальчишки, от забот… Но на самом деле больше всего остального он хотел сейчас быть с ней, однако в ее чертовом списке Драко Малфой занимал место лишь после мелкого капризного щенка.

На улице безутешно, словно в истерике, заливался плачем ветер, и это напомнило ему одинокие, ночные скитания по лесу, когда отец наложил заклятие. Гермиона отыскала его тогда, она беспокоилась… Малфой чуть заметно улыбнулся, позволив себе расслабиться и отпустить мысли, но сознание вновь наводнилось воспоминаниями о его сегодняшнем разговоре с отцом.

«У меня ведь теперь есть еще один сын, верно?.. А ты… ты можешь дальше путаться с грязью».

«Нет…» — Драко резко ударил кулаком по каминной полке, заставив вздрогнуть изящную расписную вазу с розами.

— Тяжелый день? — бесцветным голосом вдруг поинтересовался кто-то за его спиной.

Драко быстро обернулся.

— Пэнси? Что ты тут делаешь?

— Я была… с Люциусом. Помогала ему.

— С отцом? — внезапно на него накатила волна раздражения. — Почему не нашла меня?

— Вот именно — не нашла, — процедила она.

Драко тяжело выдохнул и несвойственным ему жестом взъерошил волосы.

— Извини, я был занят.

— С ней. Я знаю, — Пэнси обошла его, становясь возле камина. — То еще Рождество выдалось? — усмехнулась она, будто зная о том, что произошло между ним и Люциусом.

— Плевать. Все равно никогда не любил этот праздник.

— В точности, как твой младший брат. — За время сегодняшней прогулки по Лондону с ним и Гермионой Пэнси много чего разузнала и даже прониклась симпатией к этому мальчику, так напоминающего ей маленького Драко. — Тем не менее мой тебе подарок уже в твоей комнате.

Малфой устало поднял на нее глаза, и кончики его губ едва заметно тронулись.

— Спасибо.

Через некоторое время Пэнси исчезла в камине, а он так и остался стоять в гостиной в полном одиночестве.

* * *

31 декабря 1999 год

В канун нового года по давно сложившейся традиции в особняке Малфоев собирались высокопоставленные личности: во времена Темного Лорда — только тесный и элитный круг приближенных Пожирателей; сейчас — лишь самые значимые люди из Министерства, хорошие отношения с которыми непременно благополучно сказываются на репутации семьи. Но никогда еще Люциусу не приходилось высылать приглашения Героям войны и тем более получать от них отказы. Несомненно, это ощутимо сыграет против него в глазах общественности, но ведь заставить их прийти он не мог. Однако, несмотря на это, отказов Люциус Малфой не получил больше ни от кого и с помощью Пэнси принялся составлять смету расходов и обсуждать меню.

Драко недоумевал над поведением своей подруги, пока однажды не случилось то, что он никак не мог — и никогда не сможет — уложить в своем понимании, что словно бы заставило его почувствовать острие холодного кинжала у себя в спине, что вновь в очередной раз надломило его.

Он сразу обратил внимание на тонкий, иногда еле уловимый, но точно не свойственный спальне отца аромат, когда в обличии волка случайно приблизился к его окнам. В последнее время Драко все чаще пребывал в своей анимагической форме, словно бы сбегая от всех забот, и заставлял себя сосредотачиваться лишь на инстинктах. Других приятных ароматов, кроме запаха живых цветов, в спальне Люциуса никогда не было. До этого момента, по крайней мере… И самым настораживающим оказалось то, что запах этих духов был хорошо знаком Малфою.

Он не помнил, как перевоплотился обратно, не помнил, как добрался до самой спальни и осознанно скрипнул дверью, быть может, желая, чтобы его увидели, чтобы поняли — их уличили… В памяти отпечаталась лишь одна омерзительная картина, в которой его лучшая подруга — единственный человек, которому он безоговорочно доверял все и порой даже прислушивался к ее советам, — со слезами на глазах, одетая лишь в одну мужскую сорочку, протягивала руки к обнаженному Люциусу, со снисхождением и некоторым сожалением глядевшего на нее.

— Мистер Малфой… — жалобно, как никогда раньше, вымолвила она.

Драко казалось, что он впервые в жизни видит ее такой… такой ничтожной. Лишь на пару мгновений он допустил мысль, что отец мог заставить ее, но увидев этот взгляд, который она не могла отвести от лица Люциуса, эти ее безвольные руки… Нет! Яростное внутреннее сопротивление обожгло Малфоя вспышкой мгновенного озарения. Как она могла так поступить с ним? Драко доверял Пэнси, он думал, они заодно, а теперь эта случайность открыла ему глаза на то, как она просто размазала его.

— Спасибо, — сухо выдавил Малфой-старший. Не сводя с нее глаз, он поднял руку, провел пальцем по ее губам и обжег ладонь поцелуем.

Не в силах больше выносить подобную мерзость, Драко сорвался с места и направился прямиком в кабинет отца. Им двигали ослепляющая ярость и гнев. Он даже не знал толком, чего хотел добиться, разгромив там все подчистую.

— Не нужно… Я ведь сама… этого хотела, — прерывисто выдавила Пэнси, и Люциус что-то досадливо бросил, отвернувшись от нее, но она не расслышала.

Она лишь ощутила острое, болезненное чувство стесненности. Он использовал ее? Да, она вполне объяснимо чувствует себя использованной, но лучше так, чем быть совсем ненужной.

— Мистер Малфой, — вновь несмело прошептала Пэнси. Ну что же сказать ему? И почему так важно не молчать?

Люциус надел красивый дорогой халат, который ему очень шел, и поднял на нее глаза. В эту минуту ей показалось, что никогда в жизни она не чувствовала себя более уязвимой. Мысли в голове крутились подобно вихрю, и лишь одна навязчивая фраза в любой момент была готова сорваться с языка: «Я буду любить вас до самого своего последнего часа!» — наивно кричало ее сознание.

— Моя дорогая… — начал было Люциус извиняющимся тоном, но Пэнси перебила его, на одном дыхании выпалив:

— Я люблю тебя.

Все. Вот так просто.

Ее сердце, напряженное повисшим молчанием, отбивало невероятно быстрый ритм, отдаваясь где-то в горле.

Малфой, казалось, лишь слегка опешил от такой новости. Чуть приподняв уголок рта, он недоуменно проговорил:

— Пэнси, это…

— Я написала письмо, — она вновь перебила его, не в силах выдержать то, что предполагала услышать сейчас. — Оно в кабинете… И я знаю, это ужасно глупо, но я так люблю вас, — на последнем слове голос ее задрожал от душивших слез, и закончила она срывающимся полушепотом, робко приближаясь к нему, — влюбилась, когда была еще совсем девочкой. Как только увидела… разглядела…

— Моя дорогая, — Люциус постарался вложить в свой голос больше нежности, — ты и сейчас совсем еще девочка, — он дотронулся до ее лица, поймав большим пальцем слезинку. Малфой не мог отрицать, что признание это тронуло его сильнее, чем он хотел думать. Пэнси в отчаянии подалась вперед и коснулась его губ своими, но он уверенно отстранил ее, глядя прямо в глаза своим невыносимо тяжелым взглядом. Пальцы ее дрогнули, губы скривились, и она тут же стремительно покинула его спальню, глотая горькие слезы.

— «Ты здесь. Ты рядом. Я чувствую кожей. Вся красота мира в твоих серебряных глазах, белых волосах, в холодной грации, ледяном величии, вероломных чертах идеального лица, в явном превосходстве над всем живым и мертвым. Ты столь же прекрасен, как и опасен. На тебя можно смотреть вечно. Вечно сходить с ума, вечно томиться по тебе, вечно восхищаться тобой. Ты проживешь всю свою оставшуюся жизнь в благородном одиночестве, становясь год от года все краше и смертоноснее. Ты моя смерть... Ты мой снежный ад... Ты совершенство». — дочитала Гермиона и с сожалением поглядела на Драко. Тот был вне себя от ярости, но одновременно выглядел таким потерянным.

— Я нашел его в кабинете отца, после того, как… как увидел этих двоих… — его лицо исказила гримаса отвращения.

Гермиона избегала его взгляда. Во всем ее виде было что-то робкое, чужое, и Драко это почувствовал. Она искренне хотела поддержать его, обнять, утешить, но решение принято. Она уже расставила приоритеты, и, как бы больно ни было, менять их Гермиона не собиралась.

— Мне очень жаль, Драко, — покачала она головой, не вымолвив больше ни слова, хотя в душе ее бушевал настоящий ураган. Сказать, что она была удивлена чувствам Паркинсон, Гермиона не могла. К этому времени она начала догадываться, что постоянные разговоры Пэнси о Люциусе, ее робость перед ним и, самое главное, взгляд — вызваны отнюдь не соседской любезностью. За этим скрывалось глубокое и пугающее даже саму Пэнси чувство, которое стало теперь известно вот таким образом…

Гермиона жалела Драко — он оказался жертвой обстоятельств. Безумно любящий свою мать, он только что пережил предательство со стороны отца и — что его надломило сильнее — предательство лучшей подруги. Да, он расценивал это как предательство. Однако Гермиона не могла со всей ответственностью утверждать, что поступок Пэнси являлся таковым. Другое дело отец, скорбевший потерю любимой жены. Гермиона вспомнила Библию, обнаруженную ею в библиотеке, и в голове тотчас возник образ молящего Бога Люциуса. Она не знала, любил ли он когда-нибудь Нарциссу. Но ведь в глазах Драко это его все равно не оправдывает. Он ненавидел отца, потому что считал, что именно он виновен в смерти Нарциссы, а теперь поводов для неприязни стало намного больше. И Гермиона еще больше волновалась и переживала за Драко.

Но даже, несмотря на все это, больше она жалела Чарли, ведь с ним судьба поступила куда более жестоко…

— Чарли… — протянул вдруг Малфой, пристально, со злобой вглядываясь в ее лицо.

Легилименция, догадалась Гермиона. Боже, он опять это делает…

— Как же мне надоел этот маленький сопляк! — раздраженно выплюнул он, хлопнув по столу, о который успел опереться.

Гермиона поджала губы и строго одернула:

— Не называй его так.

Малфой возвел глаза к потолку, однако ничего не сказал в ответ. Какое-то время в комнате царило напряжение, и он, решив его сгладить, попытался притянуть к себе Гермиону, но она вдруг отпрянула от него и, сделав несколько шагов к столу, где только что стоял он сам, произнесла:

— Я так больше не могу, Драко. Не могу обманывать его. — Слова давались трудно, еще тяжелее было на душе.

— Ну так скажи ему, — холодно ответил Малфой, не отводя от нее взгляд.

Гермиона растеряно опустила глаза. Нет, она не сможет. Тысячу раз она проигрывала в голове эту сцену, и тысячу раз мальчик отворачивался от нее навсегда.

— Я не могу с ним так поступить… Я несу ответственность за него.

Драко передернуло. Возникло еще более напряженное молчание. Он переменился в лице и осекся. Отлично, ему уже не по себе от того, что она слишком долго молчит.

— Хочешь сказать…

— Я не стану ничего ему рассказывать, Малфой, — выдохнула Гермиона, почувствовав подкативший к горлу ком. Она не знала, какой будет реакция Драко, потому что не знала, что он к ней чувствует, и чувствует ли вообще. Она словно брела на ощупь.

Его уста скривил холодный смех. Гермиона внимательно следила за изменениями на его лице. Сначала это был скептицизм, но затем оно приняло более мрачный и суровый вид. Глаза как будто потемнели, а тело напряглось.

— Ты не можешь, Грейнджер, — почти угрожающе прошипел он. — Я ведь даже не ставил тебя перед выбором.

— Не ставил. Но я выбрала.

Ей казалось, что его поведение и этот угрожающий вид вполне объяснимы, ведь он с детства не привык получать отказы и возражения. Но она была не права. Дело вовсе не в воспитании, а в том, что сейчас, в этот самый момент, происходило у него в сердце. Драко и сам до этого не предполагал, как сильно она вросла в него.

И чем дальше она пятилась, тем яснее ему становилось, что он никогда не откажется от нее.

— Пойми, он мой единственный друг здесь. Он мне как сын… Я умру за него, Драко…

— Он не твой сын! — вдруг рявкнул Малфой, заставив ее вздрогнуть и замолчать. — Он сын моей матери и мой брат, а ты ему никто, — он яростно схватил ее за плечи. — Ты не нужна ему. А мне нужна! Грейнджер…

Она молчала. И в этом ее молчании было больше, чем она могла бы выразить словами. Больше, чем предполагал сам Драко. Оно, как молчание любой истинной женщины, сумело молчать так, что перекричало все голоса и докричалось до его, Малфоя, души. Вдруг оказалось поразительно ясно, что ни Люциус, ни Пэнси, ни даже Чарли не имели такого большого значения. Все с самого начало крутилось вокруг нее. С самого ее появления здесь.

Она больше и дольше всего сводила его с ума.

Он мог выносить любые удары судьбы, пока она была рядом. И теперь она, в точности, как и все остальные обитатели этого проклятого особняка, предала его. Предала ради…

«… У меня есть еще один сын… В нем есть стержень… а ты…», — вновь и вновь проносились в его голове слова Люциуса.

— Он дорог мне, — тихий шепот Гермионы нарушил затянувшееся молчание и подействовал на Драко как сигнал к действию. Лицо его исказилось ненавистью. Он вмиг отпустил ее, и ей показалось, будто он опомнился от долгого сна и вернулся в реальность, где прикасаться к грязнокровке — ниже достоинства Драко Малфоя. Да, правильно. Это лишь укрепляет ее решение.

— Этот мелкий мерзавец… — хрипло и совсем тихо вдруг заговорил он, пятясь от нее и глядя в пространство совершенно безумным взглядом. — Он во всем виноват…

— Он еще ребенок, Драко! — не выдержав, крикнула Гермиона.

— Заткнись! Заткнись!! — потеряв над собой контроль, Драко вновь притиснул ее к стене с такой силой, что с губ Гермионы слетел едва слышный всхлип. Его горячее дыхание заставляло колыхаться упавшие ей на лицо волосы. — Ты окрутила меня, — вкрадчиво и угрожающе зашипел Малфой. — С самого твоего появления здесь я был сбит с толку, — очень медленно он переместил свою руку с ее плеча на шею, а затем аккуратно и почти нежно заправил выпавший локон ей за ухо. Почти как раньше, и Гермиона бы расслабилась, если бы рука его не дрожала от ярости, а взгляд не покрылся ледяной коркой. — Ты нарочно, да? Я глаз от тебя не мог оторвать — ты казалась такой трогательной, нежной… Безумно красивая, — он быстро оглядел ее лицо и вновь вдавил ледяным взглядом в стену. — Я все время думаю о тебе, — произнес он так, словно в этом была ее вина. — Все в этом доме теперь, кажется, носит твой отпечаток, понимаешь? В этом гребаном доме, который по определению присутствие грязнокровки выносить не должен!

Гермиона не двигалась. Пораженная, она боялась совершать какие-либо движения и долго смотрела на него, силясь понять, почему он так резко отреагировал. Почему просто не забудет? Ведь это не он, а она испытывала эту несносную влюбленность, щемящую сердце.

— Конечно, не понимаешь…

— Драко, я… не могу. Для тебя это просто игра. А он не поймет, не простит. Просто забудь…

Опять Он. Драко все также было сложно держать эмоции под контролем. Звериная ярость вскипала внутри всякий раз, когда она упоминала мальчишку. Наверно, поэтому все, что окружало его в радиусе нескольких шагов, оказалось перевернуто, разбито вдребезги. Раздавался звон бьющихся о пол и разлетающихся на мелкие осколки склянок с ее лечебными зельями. Глубокое отчаяние захлестнуло его.

Забыть? Это же полный бред. Это ни от кого не зависит — выходит само собой. Только у него не вышло. Он должен решать, когда все прекратится. И он решил — никогда.

— Я не сдамся, Грейнджер.

Слова обрушились на нее, словно ведро ледяной воды. После того, что Гермиона сейчас наблюдала, она была готова к ненависти, злости, унизительным оскорблениям в свой адрес…

Лишь когда за ним закрылась дверь, она вновь обрела способность дышать.

Приближался вечер, подтягивались гости. За пару часов до торжества Гермиона незаметно для главы семейства прошмыгнула в библиотеку, чтобы поискать какую-нибудь информацию о талисмане, который принес Фоукс, и будто само провидение столкнуло ее с Драко.

Он сидел там в полном одиночестве, потягивая вино прямо из бутылки, и словно дожидался ее. Она осторожно приблизилась к полкам, но почти сразу услышала движение — он стал позади.

— Перестань мне сниться, Грейнджер, — растягивая слова, протянул Драко совсем рядом.

— Я уже не Грейнджер, — занервничав, бросила Гермиона. Неожиданно она почувствовала его руки у себя на талии и вмиг отскочила от него.

Малфой лениво ухмыльнулся, облокотившись спиной о книги и полки.

— Ты ведь спустишься сегодня к гостям, не так ли?

— У меня есть выбор?

— Жду с нетерпением, — вымолвил он, словно бы намеренно порочно разглядывая ее.

Только чуть позже Гермиона убедилась, что он что-то задумал. Когда ей уже было не вырваться из жарких объятий и раскаленных прикосновений его губ, сводящих с ума и ее тоже.

Приглашенные шумно разбрелись по гостиной, вскоре после того, как часы пробили полночь, и новогодняя ночь вступила в свои права. Люциус был доволен праздником, а точнее, нынешним положением вещей и отношением к его персоне высокопоставленных личностей. Какое-то время он предусмотрительно держался общества юной Героини войны и своего младшего сына, а затем присоединился к членам парламента, не подозревая, с каким нетерпением дожидался этого старший из его сыновей.

От ничего не подозревавшей тогда Гермионы не скрылись полные глубокой печали взгляды Паркинсон, которые та изредка бросала в сторону Люциуса. И ответные, немного встревоженные — с его стороны. В такие моменты он начинал заметно нервничать, что было абсолютно не характерно для такого, как казалось Гермионе, хладнокровного человека. Она перевела взгляд, зачем-то попытавшись найти…

— Эй, — Чарли дернул ее за локоть, с усмешкой разглядывая одного из «важных» гостей, и краем глаза заметил, на кого она только что бросила быстрый взгляд. Драко Малфой осушил за этот вечер далеко не первый бокал, и все это время не сводил с нее глаз.

— Интересно, на что он рассчитывает? — попытавшись отвлечься, Гермиона обратила внимание на объект, заинтересовавший Чарли, — престарелого чиновника, который весь вечер не отходил от красавицы Пэнси.

— Жалкое зрелище, — презрительно кинул мальчик, в точности так, как это сделал бы Драко, и Гермиона, поджав губы, вновь бросила на Малфоя быстрый взгляд.

Он смотрел. Как будто нарочно ее мучил. Впрочем, так оно и было. Она напряженно выдохнула и, опустив глаза, дрожащей рукой поправила волосы.

— А вон у той на шляпе что-то шевелится, — хихикнул Чарли, вновь обращая ее внимание на себя.

Гермиона растерянно улыбнулась, но, совладав с собой, тут же весело выпалила:

— У той, которая сидит, выпрямив спину, точно палку проглотила?

Чарли покатился со смеху и чуть не снес домовика Воркотуна, несшего поднос с пустыми бокалами...

Это случилось, когда гости принялись постепенно покидать особняк. Драко выбрал крайне удобный момент и, воспользовавшись отсутствием возле Гермионы назойливого мальчишки, затащил ее в расположенные неподалеку кухонные помещения, прогнав всех домовиков.

— Что ты делаешь?! — шипела Гермиона, брыкаясь и пытаясь освободиться из его крепких рук.

— А что я делаю?

— Перестань… — силы ее были на исходе. — Прекрати немедленно! — она наконец оттолкнула его от себя и принялась судорожно поправлять волосы и платье.

Малфой вновь во все глаза рассматривал ее, ощущая в себе опасные демонические силы. Гермиона глубоко дышала, заставляя вздыматься грудь, отчего в его голову полезли порочные мысли, усугубляя ее положение.

— Перестань, — вновь взмолилась она. — Я не могу дышать, когда ты так на меня смотришь.

Сейчас она казалась ему не просто красивой, нежной, трогательной — она была совершенной. Абсолютным противопоставлением тем девушкам, с которыми раньше он проводил время. Девушкам, полным хитрости и невозмутимой лжи. Безупречная. Та, за которой можно следовать, но которая всегда будет возвышаться, потому что он — Драко — далеко не подходящая кандидатура для нее. Она во всех отношениях лучше и искреннее его, но… У него нет сил отказаться от нее.

Если ты не можешь подняться к своему идеалу ввысь, тогда опусти его к себе вниз, — мрачные мысли заполняли его голову.

Вырви с небес. Пусть она испачкается этой грязной, похотливой любовью. Зачем? Чтобы никто и близко к ней не подходил. Только он. Потому что он любит ее. Всем своим черным, порочным, эгоистичным сердцем любит.

Мягко, но настойчиво он притиснул ее к стене, а затем прильнул губами к ее шее. Гермиона на мгновение замерла в безотчетном испуге, но почти сразу принялась отталкивать его от себя. Кожа под его пальцами пылала.

— Драко… — едва дыша, прошептала она.

Малфой жадно вдохнул аромат ее волос. Он хотел ее. Хотел чувствовать ее тесное, влажное естество, смыкающееся вокруг его напряженной плоти. Втянув в рот небольшой участок на нежной коже и вырывая из ее уст приглушенный вскрик, он оставил небольшой, но резко обращающий на себя внимание след.

— Что ты наделал?.. — Гермиона растерянно дотронулась до своей шеи.

— Не стесняйся, — издевательски протянул Малфой. — Тебе очень идет.

— Праздник еще не закончен, меня ждет Чарли! Как я покажусь ему в таком виде?

— А мои ощущения уже давно не располагают к соблюдению приличий, — желчно произнес он, услышав ненавистное имя. — Усвоила?

Он будто глумился, нахально и самоуверенно вторгаясь в ее личное пространство, хотя, по сути, не имел на это никакого права. Особенно сейчас, когда она вынуждена находиться в обществе в качестве жены его отца. А что подумает Чарли, если вдруг увидит ее до того, как она успеет скрыть этот позор?! Ярость, гнев и негодование вскипели в ней так внезапно, что она не успела подумать о последствиях, прежде чем выкрикнуть:

— Никогда больше не смей подходить ко мне, ты — омерзительный, себялюбивый негодяй! — по-настоящему вспылила она. — Ты всегда думаешь только о себе, о том, как бы удовлетворить свои грязные потребности. Скажи, тебе хоть раз приходилось сталкиваться с таким понятием, как ответственность?

Малфой лениво облокотился о стену.

— Когда ты злишься…

— Заткнись! Я не хочу слышать очередные похотливые замечания, — прошипела она. — Ты… ты не заслуживаешь… — «моей любви», хотелось выкрикнуть ей, — …всего, что имеешь.

— Неужели? — протянул он в своей обыкновенной язвительной манере. — И чего же я, по-твоему, достоин? — Драко коснулся рукой ее подбородка. Да, он знал, что ведет себя ужасно, но выпитый алкоголь и внутреннее смятение толкали его на все это.

— Не смей! Ты просто отвратителен, — выдохнув, покачала головой Гермиона. Слезы отчаяния навернулись на ее глаза, и она стремительно выбежала из кухонных помещений.

Торопливо поднимаясь по ступенькам и вытирая на ходу слезы, Гермиона не заметила притаившегося у самого подножия лестницы, в неглубокой нише, Чарли. Его глаза, устремленные в одну точку, казалось, были наполнены холодной невозмутимостью, но участившееся дыхание говорило об обратном.

Он медленно выбрался из ниши и спустился вниз.

Драко не сразу заметил брата, а когда вынырнул из раздумий и обратил на него внимание, тот уже сжимал палочку в руке.

— Твой вид внушает мне опасение за твое здоровье, — издевательски уронил Малфой, собравшись было обойти его, но Чарли преградил ему путь. — А вот это уже интересно.

Драко не смеялся, только кривил уголок рта в ухмылке. Лишь здравый смысл удерживал его в руках. Но вот чего ему действительно хотелось бы, так это расквитаться с сопляком за все то, что, по его мнению, тот отобрал у него.

— Когда это началось? — вдруг вымолвил Чарли.

— Началось что?

— Между вами… — голос его предательски дрогнул.

Ну конечно, он понял. Все вокруг видели очевидное, и Чарли не стал исключением. Он замечал это в ее взгляде, в беспокойных движениях, а их неосторожные контакты только подтверждали его догадки. И теперь он мужественно стоял перед таким ненавистным братом, безмолвно восприняв правду, словно он был вовсе не одиннадцатилетним мальчишкой, а куда более взрослым человеком. Впрочем, такое впечатление он создавал почти всегда. Только лишь одно обстоятельство на сей раз тронуло его непоколебимость…

Гермиона.

Драко не ответил ему сразу, начав безмолвную борьбу. Они напряженно уставились друг на друга. Ему казалось, что только теперь, в эту самую минуту, когда Чарли — этот, в сущности, совсем еще мальчишка — догадался обо всем и сверлил ненавистным взглядом, глубоко дыша и глотая слезы, он ясно смог разглядеть его. Ведь все, чего боялся этот ребенок, — потерять ее. Гермиону. Ту единственную, которая служила напоминанием о его прошлой жизни. Она всегда была рядом. Со всей своей очаровывающей теплотой и вселяющей надежду добротой. И конечно, он будет тянуться к ней, потому что это у него в крови. Кому, как не Малфою, знать об этом? Ведь для него она такой же свет. Он пытается защитить ее, потому что любит.

«Не так ты должен был узнать», — мелькнуло в мыслях Драко сожаление.

— Давно, — протянул он, наблюдая за тем, как глаза мальчика все больше наполнялись каким-то отчаянием. — Почти сразу, как ты оставил ее со мной. — Все же доля злорадства явственно ощущалась в тоне Малфоя.

Чарли задышал еще глубже. Глаза его покраснели, но он изо всех сил старался не заплакать.

— И что же ты думаешь? — шмыгнув носом, ядовито выпалил он. — Что ты очаровал ее? Или, может, что она в тебя влюбилась?

— А что, если и так? — насмешливо бросил Драко, принимаясь расхаживать вдоль длинного кухонного стола. Его бесстрастное выражение лица привело Чарли в еще более нервное состояние.

— Черта с два! Ты и волоса ее не стоишь. Ты никогда не отнимешь ее у меня, потому что все, что ты делаешь, обречено на провал, жалкий идиот.

— Да что ты, — Малфой склонил голову, произнеся эти слова с некоторым раздражением. — Знаешь, ты с этим запоздал немного. Мы зашли достаточно далеко, — губы Драко растянулись в мерзкой ухмылке. — И ей это нравилось.

Чарли застыл на месте, почти физически ощущая боль от брошенных Малфоем слов. В голове будто набатом стучали его последние фразы. А затем…

— Это ничего не значит, — твердо. Так, как мог только он. — Ты больше не нужен ей. — Лицо Чарли приобрело безэмоциональное выражение, словно он натянул маску.

Малфой вспомнил, как то же самое частенько проделывал отец, и слегка нахмурил брови.

— Слышал, что я тебе сказал? Ты. Больше. Ей. Не. Нужен.

— Лучше бы тебе сейчас заткнуться, — угрожающе прорычал Драко, ощущая такое знакомое чувство, как закипает внутри кровь. Его ярость неистово просилась наружу, как бы он ни стремился скрыть это от мелкого мерзавца.

— Ты ничего мне не сделаешь, ведь у Драко Малфоя всегда кишка тонка. Даже отец… Разве может он гордится подобным сыном? Ты просто ни на что не годен, — голос Чарли постепенно приобретал превосходство. Не осталось и следа от его слез.

В воцарившейся вокруг тишине неслышно было, казалось, даже их дыхания. Малфой сжал кулаки с такой силой, что послышался хруст. Все мысли исчезли, осталась только одна навязчивая идея, мелькнувшая на задворках сознания когда-то давно. Теперь она отчаянно билась в его голове.

Наказать.

В такт пульсу, с каждым разом все громче и громче. Она кричала так, что ему хотелось согнуться пополам и зажать уши ладонями.

Наказать!

Мелкий ублюдок говорил о таких вещах, упоминать которые совсем не следовало.

— Я сделаю все возможное, чтобы мы поскорее убрались отсюда, — бросил Чарли, вконец лишая Драко остатков самообладания.

Он зашел слишком далеко. Плевать, что он ребенок — наказать! Пришла пора этому негодяю хлебнуть того же, что доставалось в детстве самому Драко от руки отца.

— Ну? Что ты мне сделаешь? — глумился мальчик.

НАКАЗАТЬ!

— Круцио! — рявкнул Малфой, резко вскинув палочку. Взгляд его, словно бы обезумевший, казалось, испепелял.

Крик Чарли разнесся по всему кухонному помещению. Зажмурив глаза, он упал, изогнулся и затрясся в страшных конвульсиях. Маленькие капельки слезинок покатились по его лицу, по вискам… Это продолжалось пока его тело не пронзило последней судорогой, и мальчик не потерял сознание.

В полной растерянности Гермиона осмотрелась по сторонам, слезы застилали глаза, и она никак не могла найти Чарли. Только что она спустилась из своей комнаты, где при помощи заклятия замаскировала след на шее, и на самом деле ей меньше всего хотелось, чтобы Чарли видел ее в таком состоянии, но почему-то в сердце поселилась странная тревога за него. Все, что она чувствовала за прошедшие дни, — это страх, мятежность и необъяснимое, сводящее с ума волнение. Ее сердце словно бы чувствовало ледяное дыхание надвигающейся смерти, но признания этого обстоятельства она боялась еще больше, ведь, если во что-то поверишь, это непременно сбудется. А если покопаться в памяти, в ее жизни с большей вероятностью всегда сбывались только мрачные опасения.

Гермиона вспомнила, как плохо себя чувствовала накануне, с трудом взбираясь по лестнице. Эти «приступы» — как она их про себя называла — за последнее время участились и стали куда сильнее влиять на ее физическое состояние, чем в то время, когда она только приехала в поместье. Лишь тот период, когда ей казалось, что все более-менее налаживается, та иллюзия безмятежного счастья позволили ей на время забыть о приступах. Может, рецидив слишком болезненный именно из-за этого? Но, как бы там ни было, те мгновения стоили того, чтобы так мучиться сейчас.

— Гермиона? — кто-то дотронулся до ее руки, и она резко обернулась.

— Привет, Симус…

Конечно, не Чарли, у него ведь не такой низкий голос.

— Ты, кажется, чем-то взволнована?

— Нет… э-э… рада, что ты пришел. Как твоя рука?

Казалось, Финниган немного смутился, вспомнив тот инцидент с волком в лесу.

— Ничего. Уже все в норме, — тут он продемонстрировал ей свою ладонь, но несколько маленьких шрамов от клыков внимательный взгляд Гермионы все же смог уловить. — Я подумал, может, ты потанцуешь со мной?

Он не заметил ни тяжелого вздоха, ни взволнованных взглядов, которые Гермиона бросала по сторонам, ровным счетом ничего необычного, когда она все же согласилась. Согласилась просто потому, чтобы хоть немного отвлечься.

Драко заставил себя с силой разжать пальцы и отбросить палочку в сторону. Спина его была липкой от пота, на лбу выступила испарина, а в легкие отказывался поступать кислород. Он подскочил к неподвижному телу, несколько долгих мгновений не мог пошевелиться, лихорадочно думая, как поступить дальше, и, наконец, схватив его на руки, стремглав помчался наверх.

Симус в этот вечер был немного застенчив и отличался безукоризненной любезностью, но отчего-то весь его вид словно бы говорил, что он никогда так не чувствовал себя не на своем месте, как сейчас. Будто бы кто-то пристально следил за каждым его действием и был готов броситься и растерзать, соверши он нечто предосудительное. Но что именно? Радовало только одно — Гермиона не отходила от него и подарила целых два танца.

Да, он увлекся ею. Даже странно, что в Хогвартсе он никогда не воспринимал ее как девушку.

Спустя какое-то время, Гермиона держалась увереннее. Присутствие рядом Симуса действовало именно так, как она и рассчитывала. Немного мешались иные гости, которые при разговорах с ней, неизменно пытались склонить тему в прошлое — туда, где она осталась в полном одиночестве. Наконец все привело к тому, что она и Симус решили покинуть общую гостиную.

Гермиона сразу устало опустилась на ступеньки лестницы, ведущей из холла на второй этаж. Та самая лестница, с которой она упала почти полгода назад…

— И так всякий раз? — поинтересовался Финниган, устраиваясь рядом с ней. — Глупый, конечно, вопрос, ведь порой и ко мне проявляют интерес, что говорить о твоей персоне.

— Ничего, я… — Гермиона растерянно улыбнулась, хотя улыбаться ей совсем не хотелось.

— Привыкла? Никогда в эту чушь не поверю, — Симус тоже заулыбался. И в самом деле чушь. Он словно прочитал ее мысли.

Гермиона удивленно подняла голову, потому что еще так бы выразился Рон. Это его интонации. Она вгляделась в глаза Симуса — они выражали добродушие, какое выражал Рон. И тут, словно что-то щелкнуло в ее голове; поддавшись мимолетному импульсу, она легонько прикоснулась к его губам своими. Поцелуй длился лишь мгновение, но Гермионе этого было достаточно, чтобы осознать свою ошибку. Она прикрыла глаза и, отстранившись, виновато покачала головой.

— Прости меня… не то…

Что она пыталась отыскать в нем? Или кого? Рона? Но у них никогда не было ничего серьезней дружбы… И никогда не будет. Рона больше нет, а значит, и нет смысла искать его в ком-то. А может, она хотела избавиться от этой мучившей ее влюбленности в Малфоя, чтобы окончательно не свихнуться на почве этих чувств? Будет другая жизнь — без него. Так, может, с Симусом?

Нет.

Он — не то. И разве можно назвать влюбленностью чувство, поселившееся в ее сердце. Она любила Малфоя. Любила настолько сильно, насколько ей не хотелось этого признавать.

Симус хотел было что-то мягко возразить, но позади них вдруг раздался странный резкий звук. Это был Драко, постукивающий своим фамильным перстнем по кованым лестничным перилам. Гермиона медленно обернулась и увидела холодный взгляд и непроницаемое лицо. Симус же немедленно соскочил со ступенек и, слегка попятившись от лестницы, растерянно, но достаточно сухо поприветствовал бывшего однокурсника:

— Малфой.

— Финниган, — оскалившись, ядовито бросил тот в ответ и лишь потом отпустил взглядом Гермиону. — Как странно… Мне казалось, его мы не приглашали, — Драко принял задумчивый вид, не обращаясь конкретно к кому-то.

Гермиона, в свою очередь, тоже поднялась со ступенек и с вызовом приподняла подбородок.

— Приглашали. Здесь и мои гости.

Малфой скривил верхнюю губу в подобии улыбки.

— Это все, безусловно, имеет большое значение, — протянул он, — но, пока ты тут путаешься со своими гостями, — он вновь окинул их обоих холодным взглядом, — твой приемыш валяется без сознания в своей спальне.

Слова полоснули по самому сердцу. Гермиона больше ничего не слышала. Дышать стало трудно… практически невозможно. Она не помнила, как добралась до комнаты Чарли. Ни руки, ни ноги, казалось, не слушали ее. Дверь резко распахнулась, и она замерла на пороге. Глаза отказывались информировать, потому что их заволокли слезы. Медленно прошагав к постели, Гермиона протянула одну руку к волосам мальчика, а другой зажала рот, чтобы не закричать.

Почти следом вошел Малфой и захлопнул дверь прямо перед носом Финнигана, напоследок окинув его уничижительным, выражающим полное презрение и негатив взглядом.

— Ч-что с ним… п-произошло?.. — выдавила Гермиона. Малфой медленно подошел к кровати с другой стороны.

— Не знаю, — мрачно ответил он.

В голову полезли разные панические мысли о неизлечимых опасных заболеваниях.

— Как это не знаешь?! Где ты его нашел? Что могло с ним случиться? — слезы крупными каплями стекали по лицу Гермионы. Она вперила в него свой пронзительный взгляд, пытаясь добиться хоть какой-то информации.

— Не знаю. Он лежал там… у лестницы. До того, как вы с Финниганом явились туда. Может, сброситься решил? — пожимая плечами, нервно и раздраженно усмехнулся Драко. — Ты подала неплохой пример однажды.

Гермиона вновь принялась гладить волосы Чарли, параллельно нащупывая пульс. Конечно же, есть. Конечно же, он только без сознания. Эта мысль понемногу казалась успокаивающей, ведь могло быть и хуже, если вдруг Чарли всерьез задумал бы…

— Эта полная чушь, Малфой, он бы никогда не пошел на такое, — зло выпалила она, вновь бросая на него взгляд. На сей раз ожесточенный.

— Ты же у нас самая умная, вот и определи, что с ним могло произойти!

Гермиона опустила глаза и сжала зубы, не выпуская руку мальчика из своей, а потом…

— Ах, ты ублюдок… — еле слышно, одними губами произнесла она, — Это ты… Это ведь ты, правда? Я вижу, когда ты лжешь…

Малфой только скрестил руки на груди и посмотрел на нее странным взглядом.

— Это ты сделал… — выдохнув, в ужасе покачала она головой, а в следующее мгновение набросилась на него, толкая и ударяя по чему только придется. — Как ты посмел?! Он же ребенок! Твой брат!! Я ненавижу тебя! Что ты с ним сделал?!

Малфой перехватил руки Гермионы и прижал ее к себе.

— Да, это я сделал! Круциатус, ясно? Но я не жалею, потому что он сам напросился.

— Что ты несешь, ты не имел права так с ним поступать! Непростительное… против беззащитного ребенка… — она словно задыхалась, пытаясь оттолкнуть его от себя.

— Что здесь происходит? — прозвучал ледяной голос, выражающий вечное презрительное отношение к чему-либо. В комнате стоял Люциус Малфой.

Драко наконец отпустил Гермиону, уставившись на отца.

— Что с ребенком? — протянул хозяин особняка, подозрительно осматривая их лица.

— Вот именно, с ребенком! — дрожащим голосом заявила Гермиона. — Это ваш сын — оба ваших сына, — а вы ничего не сделали для того, чтобы между ними появилась хотя бы толика взаимопонимания.

— Помолчи, — безэмоционально обрезал Люциус, но было видно, что на сей раз это безразличие скорее напускное. — И не смей больше никогда раскрывать рот на эту тему. Это тебя не касается, грязнокровка, ведь в наш уговор ничего, кроме материальной стороны, не входило.

Гермиона тяжело дышала, глаза ее были мокрые от слез, а сердце колотилось так, будто было готово выпрыгнуть наружу. Что-то сжималось внутри, словно пружина.

— Тогда я требую компенсации за это, — она указала пальцем на Чарли. — На такое я не подписывалась, — металл в ее голосе заставил Люциуса посмотреть на нее другими глазами. Он словно заинтересовался, но в то же время и озадачился. — И вызовите доктора. А о цене мы поговорим позже, — отчеканила она, а затем, вытерев слезы, вновь подошла к кровати Чарли и присела на ее край, взяв его руку в свою.

1 января 2000 год

«А о цене мы поговорим позже»… — бесконечное множество раз звучали в голове Драко ее слова.

Так, значит, цена? Вот что важно? Может, ее вообще не волновало ничего, кроме этого?.. Его самого стошнило бы от подобной сентиментальной чуши в голове, если бы не одно гребаное обстоятельство — он плюнул в лицо своего отца, когда посмел противоречить ему из-за той, которая просто вытерла об него ноги, прежде исследовав на нем прелести своих женских чар. Ярость вскипала багровой, не знающей преград волной, обжигая сердце, когда перед глазами всякий раз всплывал ее образ в тот момент, когда она целовала Финнигана.

«Я ненавижу тебя!» — кричала она Драко всего за какие-то четверть часа до этого инцидента.

Кулак сжался и с неимоверной силой впечатался в письменный стол, который непременно развалился бы, не будь он выполнен из исключительной качественной древесины.

«Никто не смеет так поступать со мной. Она ненавидит меня? Ненавидит за то, какой я есть?»

— Что ж, в таком случае, грязнокровка, я ненавижу тебя! — его голос, пропитанный ядом, звучал как никогда уверенно, но образ Гермионы вновь возникал перед глазами. Она всецело проникала в мысли и напрочь отказывалась покидать его больную голову.

Драко закрыл глаза и представил, как он завладевает ее мягкими губами, а потом терзает их, вымещая всю свою злость. Терзает до крови, которой он будет вдоволь упиваться. Да, мыслить в таком русле оказалось намного приятней…

Вдруг кто-то постучал в дверь его спальни, и сразу вошел, не дождавшись приглашения. Так иногда делала только…

— Убирайся!

Пэнси замерла на пороге, недоумевающее глядя на Малфоя.

— Это я, Драко, — осторожно произнесла она, прикрывая за собой дверь.

Малфой даже не стал оборачиваться.

— Я знаю, — презрительно бросил он через плечо. Несколько минут в комнате царило молчание, под тяжестью которого Паркинсон была готова опуститься на пол и просто-напросто разрыдаться в голос. Ей хватило пары мгновений, чтобы догадаться, что он теперь знает. И как бы она ни вела себя сейчас, он останется непреклонен. Она предала его. И вряд ли в ближайшее время вновь завоюет доверие друга.

Пэнси не знала где и когда Драко смог уличить ее с Люциусом, потому что это происходило довольно продолжительное время — около месяца — до того дня, когда она призналась в любви мистеру Малфою. С тех пор что-то словно надломилось, и Люциус не позволял себе касаться ее.

Но какое, в сущности, сейчас это имеет значение?

— Драко…

— Я велел тебе убираться! — рявкнул тот, не дослушав, но Пэнси все же продолжила, осмелившись подойти к нему.

— Ты не имеешь права осуждать меня, — твердо заявила она. — Мне очень жаль, что я не рассказала обо всем раньше, но только потому, что боялась вот такой реакции. Ведь ты злишься не за ложь… Ты злишься, потому что я посмела заменить ему Нарциссу.

— Что ты несешь?! — Малфой резко развернулся, впиваясь колючим взглядом в ее красивое лицо. — Как ты смеешь упоминать ее! Ты… Все вы — лживые лицемерки. И совершенно не имеет значения факультет, который вы заканчиваете, верно? Потому что вы двуличные. Фальшивые. Дряни.

Пэнси смотрела на него, не говоря ни слова, и осознавала в глубине души, что вся его злоба сейчас спровоцирована далеко не только ее поступком. Здесь и отец, который никогда его не понимал; и новый брат, перед которым он так провинился; и Нарцисса, которая… умерла. Вот так просто оставила его здесь совершенно одного. Но прежде всего Драко ранили в самое сердце — а значит, Грейнджер.

Взгляд Паркинсон упал куда-то мимо, и она тихо вымолвила:

— Не знаю, что она сделала, но, пожалуйста, не натвори глупостей.

Лицо Малфоя исказила надменно-презрительная гримаса.

— Не думаю, что когда-либо буду нуждаться в твоих советах, милая. — Это все. Больше он не намерен был слушать ее, и она это понимала.

Пэнси уже уходила, когда в последний момент у самой двери ей послышалось его тихое злостное шипение: «Она за все мне заплатит». И без всякого сомнения она знала, что речь не о ее персоне.

* * *

5 января 2000 год

Этот ужин в особняке Малфоев Гермиона провела в полном одиночестве. Не потому, что не стала спускаться из своей комнаты, наоборот, она была единственной, кто явился. Чарли прописали постельный режим, Люциус не возвратился из Министерства, а он… Гермиона не видела его со вчерашнего обеда. Все эти дни они не разговаривали.

С того момента Малфой словно бы не замечал ее, и, как бы она ни старалась противиться своему сердцу, все же тоска прочно обосновалась у нее в душе.

Когда Гермиона расспрашивала Чарли о случившемся, тот отмалчивался. В первый день, когда он только очнулся, то не вымолвил ни слова, а спустя сутки, тихо и безэмоционально выдавил, что сам спровоцировал Малфоя. Разумеется, Люциус никому не позволил выносить правду о случившемся за пределы особняка, но Гермиона не могла так просто это оставить. Но в то же время, услышав признание Чарли, ясно представляла себе, каким он мог быть, и как на это всегда реагировал Драко.

Затем он рассказал ей все в подробностях: как увидел их, как осознал, что его домыслы не были простыми домыслами, и как он возненавидел этот дом еще больше, поэтому выместил всю злость на брате, а в итоге эта злость вернулась к нему обратно в виде непростительного заклятия.

Стыд за ложь Чарли и горесть из-за всего произошедшего затопили Гермиону. Поступок Малфоя не должен оставаться безнаказанным — она понимала это. Так же, как и то, что ему нужно было раскаяться в содеянном. Но, конечно, ни того, ни другого Драко совершать не стремился, и Гермиона доложила бы обо всем куда следовало, если бы не одно досадное обстоятельство — она любила его. Любила так сильно, что это причиняло боль.

Закончив ужин, Гермиона еще долго сидела за столом и глядела на затухающий в камине огонь. Стоял вечер — тихий и на удивление теплый, даже несмотря на то, что за окном зима, ведь в Уилтшире она как будто холодней, чем в Лондоне. Сегодня в небе можно было отчетливо увидеть мерцающие звезды, но на подобное зрелище сил уже не хватало. Гермиона медленно поднялась из-за стола и направилась в свою комнату, но, уже подходя к двери, замерла на месте. Дверь была приоткрыта, как когда-то давно, словно внутри вновь ожидал Малфой.

Глубоко вздохнув, она сделала маленький шажок вперед. На самом деле Гермиона совершенно не была готова к разговору с ним. Только не сейчас, когда силы покинули ее, и она нуждалась в отдыхе. Но тем не менее она чувствовала, что, несмотря ни на что, должна признаться ему — он единственный на данном этапе ее жизни, и все внутри нее стремится быть с ним. У нее нет больше сил бороться с этим, и пусть Малфой не поймет ее, пусть растоптает, унизит — что угодно… Она все равно скажет ему правду.

В комнате не было света, но, когда Гермиона зажгла его, то никого не увидела.

— Драко? — тихо позвала она.

Никто не откликнулся, но боковым взглядом Гермиона уловила какое-то движение на кровати. Подойдя ближе, она обнаружила на ней маленький пушистый комочек — это был белый кролик, на одной из лапок которого красовалась привязанная записка. Гермиона потянулась к нему, чтобы взять на руки, но как только коснулась мягкой белой шерсти, почувствовала резкий рывок и головокружение. Она… трансгрессировала? Кролик был зачарован, догадалась девушка, не отпуская его теплое тельце, суетливо ерзающее у нее в руках, и внимательно рассматривая помещение, в котором оказалась.

— Чичели-холл, — прошептала Гермиона, оглядываясь по сторонам. Да, она сразу узнала это место. — Но зачем тебе понадобилось перемещать меня сюда? — она вновь обратила внимание на зверька и вспомнила про записку на его лапке.

«Привет, меня зовут Чарли», — прочитала она. — Что… что это значит?.. — нахмурившись, Гермиона случайно выпустила кролика, и тот отскочил к противоположной стене, пока из-за поворота не послышалось свирепое рычание, и не показался волчий оскал.

Она успела только зажать ладонью рот, чтобы сдержать вопль, когда острые клыки вонзились в мягкое пушистое тельце и разодрали его, окрасив белоснежную шерсть в багровый цвет. Затем, отбросив кровавые ошметки, волк цепко ухватился взглядом за Гермиону и начал приближаться к своей новой жертве со всей своей осторожностью и грацией — как умел только он — пригнувшись и ощерившись.

Гермиона сглотнула и выставила вперед руку.

— Стой, где стоишь, Малфой! Не подходи ближе, — приказала она.

Волк одним ловким прыжком оказался на столе. Он лишь пугал объект своего алчного внимания, ведь в противном случае девушка была бы уже мертва. Несколько секунд ничего не происходило. Сердце в груди Гермионы колотилось так быстро, что ей казалось, оно не выдержит напряжения, сдаст и навсегда остановится.

Вдруг волк вновь оскалился и тихо зарычал.

— Что тебе нужно? — сдавленно проговорила Гермиона, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы, а затем вскрикнула, отскочила и зажмурилась, выставив перед собой руки, будто такая преграда спасла бы ее от участи быть разорванной в клочья. Волк бросился прямо на нее, но вместо острых, как бритва, клыков, она… ничего не почувствовала.

— Бу! — жестоко рассмеялся Драко, приняв человеческий облик. — Что, страшно?

Гермиона вновь вздрогнула и, тяжело дыша, уставилась на него непонимающим и взволнованным взглядом.

— Ч-что ты делаешь?

— Развлекаюсь, — пожал он плечами, принявшись медленно ее обходить. — А чему ты так удивляешься? Я ведь только и делаю всегда, что развлекаюсь с тобой, верно?

— Малфой, — покачала головой Гермиона, полностью сбитая с толку.

— Драко! Мое имя Драко, дорогая, — резко переменившись, прошипел он сквозь зубы, приблизив к ней свое лицо.

— Драко…

— Заткнись! Считаю до десяти и обещаю не подглядывать; если успеешь спрятаться так, что я не найду, — отпущу и сниму антиаппарационные чары… но если отыщу тебя, — Малфой скривил злобно-насмешливую гримасу, — пеняй на себя.

— Что ты со мной сделаешь?

— Время пошло, дорогая.

— Но ты же все равно найдешь меня! — в отчаянии крикнула Гермиона, не сдерживая слез.

— Один… два…

Она заметалась, не зная, куда бежать, затем попыталась трансгрессировать, но Малфой не обманул ее, когда сказал про антиаппарационные чары. Бросившись к лестнице, Гермиона побежала на самый верхний этаж. Сплошные двери, лабиринты коридоров, залы и, наконец, библиотека. Забежав в нее, она принялась искать укромное местечко среди стеллажей, какую-нибудь нишу, что угодно… Голова раскалывалась от боли, но больнее было где-то внутри, в сердце. Это уже даже не боль, эта рана. Гермиона поняла, он зол на нее, но на что именно? Что такого она сделала, если сейчас он готов покалечить ее или даже убить? Неужели все это из-за того поцелуя с Симусом? Боже, какая нелепость…

Внезапно послышался жуткий скрежет, распахнулись двери, и в тот же миг Гермиона почувствовала дрожь по всему телу — волк находился уже в библиотеке.

Мысль о том, что Драко был способен на ее убийство, не укладывалась в голове, но инстинкт самосохранения подсказывал ей, что проверять этого лучше не стоит.

Она затаила дыхание и прислушалась. Разумеется, Малфой играл с ней, намерено оттягивая момент поимки добычи. Гермиона понимала это, ведь в ином случае, находясь здесь, он бы давно уже схватил ее. Она все еще помнила, на что он был способен в обличии волка. Но это лишь давало ей немного времени. Не было никакой гарантии, что она останется цела и невредима в самом конце.

Шаги зверя становились все громче по мере его медленного, хищного наступления. Все громче стучали его когти по деревянному паркету…

Вдруг Гермиона почувствовала еле уловимый сквозняк. Тянуло откуда-то справа. Она огляделась и заметила, что через несколько стеллажей от нее виднелась приоткрывшаяся балконная дверь. Если она успеет добежать до нее, то ей удастся проскользнуть в другое помещение, поскольку длинный балкон соединял сразу несколько комнат особняка.

Гермиона дождалась, пока волк обогнет ближний к ней ряд стеллажей и окажется чуть дальше, чтобы у нее появился хоть какой-то шанс. Нервы были на пределе, хотелось кричать, срывая голос, бежать, выпрыгнуть из окна, лишь бы весь этот ужас прекратился. Но и сдаться она не могла тоже, ведь у нее был Чарли.

Добежав до балкона, она резко захлопнула дверь и повернула миниатюрный заржавевший ключик в скважине. Без всякого сомнения, шум привлек волка, и через мгновение он уже стоял напротив этой стеклянной двери и страшно скалился, пожирая Гермиону плотоядным взглядом. Она же не двигалась с места, твердо глядя на него. Чтобы повернуть аналогичный ключ в замочной скважине с его стороны, ему придется принять человеческий облик, и, возможно, тогда у нее появится шанс поговорить с ним.

Тяжело дыша, она вглядывалась в его глаза, пытаясь прочесть еще хоть что-нибудь, помимо ярости, но тщетно. Тут, как она и предполагала, Малфой вновь обратился в человека и, противно ухмыляясь, шагнул к двери.

— Ну же, покажи мне свою ценность, храбрая гриффиндорка, — глумился он. Его голос раздавался глухо из-за разделявшей их балконной двери.

Она ждала, что он повернет ключ и отопрет эту преграду, но Драко вдруг опять превратился в волка, ощерился, зарычал и попятился назад, явно готовясь к прыжку. Гермиона испуганно вздрогнула и бросилась к соседней двери. Уже запирая ее изнутри комнаты, она услышала звук разбивающегося окна и побежала через очередной небольшой каминный зал, вновь запирая за собой все двери, чтобы хоть как-то задержать зверя.

Оказавшись на лестнице, Гермиона устремилась вниз, перепрыгивая через ступеньки. Добежав до самого холла, она вдруг вскрикнула от неожиданности — очевидно, Малфой знал особняк лучше нее и использовал короткие пути, потому что сейчас крупный серо-белый волк уже дожидался ее внизу. Все было на его стороне, и она просто обречена на провал… или на смерть здесь.

От неожиданности Гермиона запнулась. Она была почти у самого подножия лестницы, но это все равно не помешало ей неудачно упасть и больно удариться, ушибив колено, правый бок и вывихнув лодыжку. Слезы хлынули градом по лицу. У нее больше не осталось сил на борьбу с ним и с кем бы то ни было еще. Она безмерно устала, ослабела, чувствуя себя беспомощной старухой… Все, на что ее хватило, это доползти до ступенек и вскарабкаться на них, когда волк вновь яростно ощерился и бросился на нее.

Сердце Гермионы неистово билось. Она представляла себе смерть в разных обличиях, и вот теперь ничуть не сомневалась, что истекают последние минуты ее земного существования. Голову внезапно пронзила острая боль — Малфой снова это делает… опять, словно ложкой, копается в ее голове, особо жестоко, намерено причиняя нестерпимую боль.

Однажды он рассказал, как этому его научила Беллатриса Лестрейндж, но Гермиона и подумать не могла, что сама станет объектом его цели, жертвой пытки такого рода.

— Пожалуйста, перестань, — взмолилась она. — Драко…

Волк приблизил к ней свою морду и вновь оскалился, но все же прекратил болезненное проникновение в ее голову. Гермиона и так уже была в ловушке, ей не сбежать от него. Она не могла двигаться, и была заключена в кольцо его тела. Драко долго и внимательно вглядывался в ее лицо — заплаканное и измученное — оно по-прежнему казалось ему самым прекрасным.

Черт возьми, он планировал до смерти напугать ее, но не калечить. Его сердце невольно сжалось от ее изнуренного, беззащитного вида, но он ни за что не покажет ей этого.

Став человеком, Малфой поднялся на ноги, потянув за собой Гермиону. Та застонала от боли и вся съежилась, словно стараясь отгородиться от него. Он перехватил ее за талию и прислонил к стене, придерживая руками и своим телом.

— Что ты со мной сделаешь? — прошептала она. Прикосновения были почти интимными, и он медленно втянул воздух рядом с ней.

— Я ненавижу тебя… — Драко тяжело задышал ей в волосы, щекоча своим дыханием ее шею.

Гермиона замерла, прислушиваясь к его дыханию. Она опасливо положила руки на его плечи, а затем потянулась, обнимая за шею.

— Я люблю тебя, Драко, — вымолвила она еле слышно, но достаточно уверенно. — И пусть тебе все равно, пусть ты злишься на меня, но это то, что я чувствую, и боюсь, как огня. Но что бы ты ни делал, что бы ни говорил, я люблю тебя и, наверное, всегда буду.

Малфой замер. Гермиона почувствовала, как застыло его тело. Казалось, он даже перестал дышать. Она немного отстранилась от него, чтобы увидеть выражение его лица, и мысленно приготовила себя к самому худшему. Но Драко словно бы выпал из реальности, замер, не в силах пошевелиться, а в устремленном в стену взгляде прочитывалось осознание. Когда он наконец посмотрел на нее, вечность прошла между двумя ударами ее измученного сердца. Губы его разомкнулись, и он хотел было что-то ответить, но неожиданно даже для самой себя Гермиона не дала ему этого сделать, запечатав рот поцелуем, будто оттягивая свой приговор. Горячая дрожь пробежала по телу Малфоя, свидетельствуя о том, что ее поцелуй и объятие нашли в нем откровенно-чувственный отклик. Ответив на поцелуй Гермионы, он словно взял главенство на себя, а затем, чуть отстранившись, заглянул ей в глаза. Это длилось не больше двух секунд, и поскольку Малфой не в силах был сопротивляться очарованию, он завладел ее губами с новой силой. Драко взял от этого поцелуя все, что мог, языком проникая внутрь, вытягивая всю ее сущность, впитывая в себя ее запах, чувствуя себя подобно чертовому дементору, посягнувшему на ее покой и безопасность.

Наконец он нехотя оторвался от нее и отошел на пару шагов, отчего Гермиона чуть не сползла на пол, потеряв опору в виде его тела.

— Ты сбиваешь меня с толку… — выдохнул Драко.

На ее лице отображалась мучительная неуверенность, но затем она почувствовала, как все мысли рассеялись прочь, и на передний план выступила затопляющая боль в голове. Ее губы шевельнулись и испустили еле слышное слово — его имя «Драко». После этого глаза Гермионы устремились вверх, тело ослабло окончательно, и она потеряла сознание.

* * *

Сухие бледные губы, белая почти неживая кожа, впалые щеки — когда она превратилась в эту неподвижную фарфоровую куклу? В какой момент искорки ее жизни стали потухать или уходить куда-то вглубь души?

Пэнси тихонько присела на краешек кровати и поправила волосы Гермионы.

— … Спасибо… — хрипло и так слабо выдохнула она, приоткрывая веки.

— Ох… ты проснулась, — Пэнси взволнованно дотронулась до ее руки. — Драко был здесь, он не оставлял тебя и хотел быть рядом, когда ты проснешься. Сначала он не хотел меня пускать, но ему пришлось уступить.

Блеклая улыбка скользнула по губам Гермионы.

— Ты что, заколдовала его?

— У меня не было выбора, ведь он не разговаривает со мной, потому что… узнал обо мне и Люциусе.

— Я знаю, — голос Гермионы по-прежнему звучал очень слабо. — Он рассказал мне, потому что был в отчаянии.

Пэнси опустила глаза, а потом вновь подняла взгляд, устремив его в окно.

— Ты не должна казниться из-за этого, — Гермиона попыталась сесть в кровати, но, застонав, тут же медленно опустилась на подушки, — … что… со мной… такое?.. Почему… почему я не могу пошевелиться? Вы дали… какое-то лекарство?

Пэнси встревожено посмотрела на нее.

— Прости, но я не знаю. Когда приходил доктор из Мунго, я была еще дома.

— Приходил доктор?.. И что же он сказал?

Тут вдруг Пэнси странно поглядела на Гермиону и медленно поднялась с кровати.

— Ты ведь… Ты была в сознании, когда он был здесь. Драко упоминал, что он трансгрессировал в Уилтшир, когда ты еще приходила в себя в первый раз.

— Первый раз?

— Ты, разве, не помнишь?

— Чт… что ты такое говоришь?.. — помимо боли на сей раз тело Гермионы сковал неподдельный ужас. — Что со мной происходит? — голос ее задрожал, она заметалась в кровати, силясь подняться, но вдруг закричала и вновь упала на подушки. Ноги свело такой судорогой, что она едва вновь не потеряла сознание.

В комнату резко вбежал Драко и упал на колени рядом с кроватью, пытаясь успокоить Гермиону.

— Отец! — крикнул он. — ОТЕЦ!!

Вместе с Люциусом в спальню вбежали колдомедики.

Пэнси с каким-то исступлением смотрела на происходящее. Все случилось так быстро и неожиданно.

— Что здесь… — на пороге комнаты застыл Чарли, не в силах что-либо произнести от увиденного зрелища. Гермиона по-прежнему металась в постели с такой силой, что ее едва удерживали несколько целителей.

Вынырнув из оцепенения, Паркинсон быстро увела Чарли вниз. Ком застрял у нее в горле и мешал что-либо говорить, поэтому она лишь тяжело всхлипывала. Это было страшно и напоминало муки человека от заклятия Круциатус. Одно дело знать, как это бывает, но другое — видеть воочию такие страшные мучения. К тому же, вот уже несколько дней никто из целителей не мог поставить Грейнджер точный диагноз.

Вскоре в гостиную спустился Люциус.

— Я так и знал, что от этой грязнокровки хлопот будет больше, чем пользы, — раздраженно выплюнул он, наполняя стакан дорогим виски.

— Что с ней такое?! Что вы сделали? — вдруг вскинулся на него Чарли. Пэнси опустила руку на плечо мальчика — жест, призванный хоть немного успокоить его. Однако сам Люциус едва ли принял во внимание его слова, погруженный в свои проблемы.

— Чарли, тебе лучше успокоиться, — промолвила Паркинсон. — Иди к себе… Пожалуйста. Я потом приду, и мы поговорим, хорошо?

— Нет, я никуда не уйду!

— Совсем недавно ты сам пережил действие заклятия…

— А что еще я мог ожидать от этого дома?! — крикнул он, и казалось, только теперь сумел достучаться до внимания Малфоя-старшего.

Люциус медленно обернулся и вгляделся в его лицо, словно впервые увидел.

— Не слушай его... — пролепетала Пэнси, но одним лишь взмахом руки он заставил ее замолчать.

Чарли смотрел на него угрюмо, исподлобья. И не просто смотрел, а буравил его колючим взглядом. Люциус же словно проверял сына на прочность, и похоже, результат вполне его устраивал.

Но тут по среди гостиной вдруг материализовался домовик Воркотун и доложил о том, что у ворот особняка стоит человек, утверждающий, что за ним послал молодой хозяин Драко…

Двумя сутками ранее.

Когда все прекратилось, она едва дышала. Испарина покрыла ее лоб, и волосы налипли на лицо. Гермиона медленно потянулась убрать их, но Малфой опередил ее и с несвойственной до этого лаской погладил по щеке. Он выглядел довольно усталым, однако по-прежнему красиво и аккуратно.

— Тебе не обязательно сидеть здесь, возле меня… — слабо улыбнулась она.

Драко ничего не ответил на эту глупость, продолжая поглаживать ее лицо большим пальцем.

— То… что я тогда сказала… про чувства…

— Ты что, действительно не понимаешь, какое влияние имеешь на меня?

— Ты непредсказуемый, — продолжала она улыбаться. — Я поняла это, когда перед четвертым курсом на Кубке по квиддичу ты вдруг предупредил меня об опасности, — короткий смешок вызвал небольшой приступ боли в области грудной клетки.

— По-моему, тогда это было вполне предсказуемо, — приподнял он бровь.

— Не для меня, — Гермиона качнула головой. — Ведь ты всегда желал мне пыток Пожирателей.

— Это ты так думала. Как и сейчас… Я хочу знать твое мнение.

— Я предполагала, что ты хочешь позабавиться…

— И ты согласилась? Выходит, добровольно на это пошла? — он кривовато ухмыльнулся — Драко всегда так делал, если его что-то начинало волновать, и он пытался это скрыть. — Сначала отец, потом я…

Гермиона нахмурила брови и попыталась привстать, но у нее, конечно же, ничего не вышло.

— О чем ты говоришь?

— О вашей так называемой «брачной ночи», — поморщившись, бросил он небрежно.

— Ах, вот в чем дело… И ты все это время думал?.. — Гермиона прикрыла глаза. — Не было никакой брачной ночи, Драко. Люциус и пальцем бы ко мне не прикоснулся.

Заметное облегчение вдруг накатило на него. Малфой и сам до сих пор не осознавал, тяжесть груза, который тащил на себе. И вот теперь он упал.

— Я и не знала, что это так важно для тебя, я думала, тебе все равно…

— А тебе не надоело делать предположения, которые имеют отдаленное отношение к реальности? Приписывать другим причины и намерения, которых на самом деле нет? От одной мысли, что ты была с ним, меня воротило. А Финниган — этот грязный гриффиндорец, — Драко презрительно скривил губы, — я был готов вгрызться ему в лицо, потому что он дотрагивался им до тебя, когда никто… Никто не имеет права делать этого, кроме меня. Ты моя… Нет, не так. Ты со мной.

Гермиона всматривалась в ледяное пламя, сверкающее в его глазах, и губы ее едва заметно тронула горькая улыбка. Это все, на что ее хватило.

— Даже делая такое признание, ты умудряешься оставаться… Малфоем, — прошептала она и опустила ресницы, когда он потянулся поцеловать ее лоб.

— Никогда раньше не любил карие глаза. Другое дело — светлые, они более однозначны… — вымолвил вдруг Драко.

— Ну, спасибо… — улыбка вновь вышла слабой. Даже бледные губы отказывались ей подчиняться.

— За твои я бы утопил в крови целый город.

— Не нужно… город… — силы вновь покидали ее, — Грейнджер и Малфой — какая нелепость… — уже засыпая, вымолвила она, силясь в последний раз приподнять кончики своих губ.

10 января 2000 год

Почти обессилевший Драко сбежал вниз по лестнице. Только что целители больницы Святого Мунго с трудом смогли успокоить Гермиону и трансгрессировали из особняка.

В гостиной его уже дожидались Люциус, Пэнси, Чарли и… тот самый старик, на узловатом пальце которого сидел филин.

— Полагаю, это ваша птица, — проскрипел голос. Сам старик уставился на него странным взглядом.

— Да, — хрипло выдохнул Драко. — Вы помните меня?

— Наглый, юный отпрыск Малфоев… Отчего, конечно, помню.

Малфой устало опустился на диван и схватился за голову. Он почти не спал две ночи и валился с ног от изнеможения, а весь кошмар, произошедший с Гермионой, казалось, до сих пор стоял перед глазами.

Его филин перелетел с пальца старика на плечо.

— Может, ты объяснишь нам, что задумал, и кто этот человек, Драко? — вмешался Люциус, сделав небольшой шаг в сторону дивана. Он чрезвычайно не любил быть в замешательстве, поэтому чувствовал себя сейчас крайне некомфортно.

— Это Берджес, — не поднимая головы, представил Малфой. — Мистер Берджес — он… я… Однажды мы пересекались.

— Дважды, — едко заметил старик.

— Да, верно, дважды, — Драко возвел глаза к потолку, откинулся на спинку дивана и тяжело выдохнул.

Все в гостиной, казалось, замерли — абсолютное внимание было сосредоточено на говорившем.

— Сначала я выкупил у него… — он сглотнул; словно бы ком размером с кулак мешал ему выдавить и слово, — зелье с проклятием. Я так хотел, чтобы она уехала… — Малфой покачал головой, — прости, — вымолвил он вдруг, поглядев на Чарли.

Мальчик стоял рядом с Пэнси, сжав кулаки, а выражение злости, обиды и какой-то еще детской суровости, казалось, навсегда запечатлелись на его лице.

— Проклятие Банши — так я его зову, — встрял старик. — Оно медленно, день за днем, месяц за месяцем, может даже годами высасывать жизнь из человека, покуда тот потеряет способность двигаться, говорить, а затем и дышать.

— Она умрет?! — резкий голос разнесся по гостиной эхом.

— Она умирала с той самой минуты, как зелье коснулось ее уст. Мистер Малфой просто подлил его в еду или воду, и оно заработало.

Люциус удивленно, но с долей интереса поглядел на сына.

— Так ты отравил ее, Драко?

Малфой резко поднялся с дивана. Он был готов рвать на себе волосы от отчаяния.

— Нет! Нет, я не смог! Не захотел! — он с вызовом посмотрел на отца. — В скором времени я вновь разыскал Берджеса и попросил продать мне противоядие.

— Что я и сделал.

— Но она все же умирает, — приподняв бровь, изрек Люциус. В уголках его губ появился намек на улыбку. Такую же холодную, как и его глаза.

Пэнси медленно повернула голову в его сторону.

— Мерзавец… — вдруг тихо вымолвила она, словно поглядев на него другими глазами.

Берджес смерил Малфоя-старшего долгим взглядом.

— Да. Умирает, — наконец ответил он.

— Выходит, ваше противоядие не подействовало?! — Пэнси была натянута как струна. — Или это ты? — она с силой толкнула Драко, а потом снова… и еще раз. — Ты слишком поздно дал ей противоядие? Как ты вообще мог такое сделать с ней? Я… я считала тебя своим другом, Малфой! — ее тяжелый всхлип, вырвавшийся наружу, повлек слезы, граничащие перерасти в истерику. — Ты ведь не смог убить Дамблдора, так почему сейчас осмелился посягнуть на ее жизнь?

Драко не смел перечить ей. Он каждый день горел на собственном костре и отдал бы все на свете, лишь бы вылечить Гермиону.

— Противоядие подействовало, мисс, — возвестил старик, вновь обращая на себя внимание. — Дело в том, что это проклятие имеет неразрывную связь с эмоциями. Оно многократно усиливает такие чувства, как тревога, печаль, горесть, хандра, меланхолия… Девушка может измениться до неузнаваемости, если проклята «Банши». Подобно самой банши. Волосы ее тускнеют, взгляд становится печальным, ей постоянно хочется плакать. Однако радость, приятное волнение или… любовь, — он выделил это слово по-особому, — такие чувства диаметрально противоположны проклятию и замедляют его действие. Так же они помогают быстрее излечиться от него, если девушка принимает противоядие, — вздохнул Берджес. — Яд проникает мгновенно, но сам процесс отравления долог и непредсказуем. Все зависит от окружающей обстановки. Вероятно, этот дом — его атмосфера — способствовали лишь ускорению этого процесса.

— Я не понимаю… Почему же тогда противоядие не подействовало на Гермиону?

— Я успел и принес ей зелье с противоядием до истечения двух новолуний, как и говорил Берджес, — выдавил Драко. — Перед свадьбой я настоял, чтобы она принимала его по капле в день. Так и было, пока я не разбил пузырек с остатками, — севшим голосом продолжил он и прикрыл глаза. — Это вышло непреднамеренно. Я злился и опрокинул стол со всеми лечебными зельями, которые она принимала. Вскоре колдомедики все восстановили, но они не знали о существовании этого.

Звонкая пощечина словно эхом разнеслась по гостиной особняка. Пэнси крепко сжала зубы. Она ударила бы его еще раз, если бы он только посмел поднять свои глаза.

— Ваша вспышка ярости стоила жизни молодой девушки, — нахмурил свои густые брови Берджес.

— В этом есть и ваша вина! Зачем нужно было создавать такие проклятия?

По губам старика зазмеилась кривоватая ухмылка.

— Мне ведь нужно как-то зарабатывать на жизнь. А такие, как он, — Берджес указал на Малфоя, но не на Драко, а на Люциуса, — я уверен, готовы выложить немалые деньги, лишь бы убрать человека и выполнить все в лучшем виде, чисто.

Драко вдруг посмотрел на него — так безумно и отчаянно.

— Должен быть способ, — замотал он головой. — Помоги мне! Я заплачу вдвое больше, только спаси ее.

— Мистер Малфой… — хрипло перебил он его. И бросил на него тяжелый и безнадежный взгляд. Не было никаких сомнений, что он не знает, как спасти ее.

Драко в больном, обреченном исступлении опустился на колени, прямо посреди гостиной и остекленевшими глазами уставился в пол. Люциус что-то заговорил, Пэнси отвечала с холодной сдержанностью в голосе, что-то крикнул Чарли… — неважно. Все неважно. Вокруг становилось все пустым и бессмысленным, и только одна мысль, одна идея забилась в его голове. Немыслимым усилием воли он заставил себя поднять голову и встать на ноги. Нет, он не отдаст ее смерти.

Паркинсон следила за ним настороженным взглядом.

— Что ты задумал? — взволнованно прошептала она.

Ничего не ответив, Драко бросился к лестнице. Пэнси рванулась за ним, а вслед за ней и Чарли. Добежав до комнаты Гермионы, Малфой осторожно отпер дверь, но… в кровати никого не было. Комната оказалась пуста.

Темно, холодно, одиноко, больно… Четвертый час ночи, а Малфой никак не мог покинуть ее пустую комнату. Она забрала с собой безмятежность, покой и сон. Забрала все его силы и надежду на то, что в его гребаной жизни мог бы быть хоть какой-то смысл. Дверь тихо скрипнула, но он даже не шелохнулся. Кажется, в этом чертовом доме сегодня никто не спал.

— Драко.

Малфой прикрыл глаза. Если бы это была она… Но он услышал лишь голос Пэнси, которая тем временем осторожно приблизилась к нему.

Интересно, она теперь тоже ненавидит его так же сильно, как и он ее?

— Мистер Берджес попросил найти тебя, — стараясь говорить как можно более сухо, вымолвила она. — Это срочно.

Какая ему теперь разница? Драко все также, сгорбившись, сидел возле окна, словно оглохший и потерявший ко всему интерес старик.

Пэнси нервно переступила с ноги на ногу.

— Здесь очень холодно, ты можешь простудиться.

Его устремленный в одну точку взгляд был способен заставить поверить, что он уже мертв. Но он вдруг разлепил сухие губы и тихо, с презрением прохрипел:

— Что, не терпится поскорей занять место моей мамочки?.. Лучше дождись отца и согрей его в большой, просторной постели.

Миг, и одна из ножек стула, на котором сидел Малфой, исчезла. Пэнси довольно проследила за тем, как он вместе со стулом оказался на полу, а потом, разъяренный, быстро вскочил на ноги и наставил на нее свою волшебную палочку.

— Ну и что ты сделаешь? Покалечишь меня за то, что я влюбилась в Люциуса?

— Дура, — выдавил он после некоторого молчания, на что Пэнси лишь покачала головой.

— Можешь больше не беспокоиться по этому поводу. Лучше скорее иди вниз, мистер Берджес хочет поговорить с тобой, — невозмутимость ее голоса была, скорее, напускной, но она отлично с этим справлялась.

— Этому старику давно следовало бы свалить отсюда. Он бесполезен, если не может приготовить противоядие.

— Однажды он приготовил противоядие, пока ты его не разбил, нарушив курс, — теперь она злилась. — А не уходит он, потому что боится… ее.

Несколько секунд Драко угрюмо и непонимающе вглядывался в ее лицо, а потом просто обошел ее, проследовав вниз, в гостиную. Он был сосредоточен и собран, а его взгляд внимательно следил за любым движением старика.

— Почему ты сказал, что боишься ее? Ты знаешь, где она?

Берджес спокойно взглянул на него, отрываясь от рассматривания пляшущих языков пламени в камине.

— Так, значит, чистокровный отпрыск увлекся маглокровкой? — скрипнул он с толикой язвительности. — Отпрыск Упивающегося, — его змееподобные, тонкие, морщинистые губы растянулись в ухмылке. — Какая ирония по отношению к отцу, который потерял жену, выслуживаясь у Темного Лорда.

— Заткнись! Ты не знаешь, из-за чего она умерла.

Берджес рассмеялся. Он был далеко не единственным, кто, основываясь на такой полуправде, всей душой ненавидел оставшихся Малфоев. Хотя бы за то, что им вновь удавалось выкарабкиваться сухими из воды.

Драко едва сдерживал себя в руках, когда речь заходила о его матери. Ему хотелось врезать по его наглой ухмыляющейся физиономии, но в этот миг вся гостиная наполнилась ужасным гулом — затряслись стекла в окнах, мелкие фарфоровые изделия на каминной полке, люстра… И самым жутким был холод, который принес с собой этот словно бы потусторонний вой.

Вниз по лестнице тут же сбежала перепуганная Пэнси.

— Что это было?

— Это то, о чем я хотел предупредить вас. Это она, — поворачиваясь к окнам, ответил Берджес. — И она злится.

Малфой застыл на месте. Она… Она здесь… Его сердце в миг перестали сжимать стальные обручи тоски, а грудь наполнилась воздухом.

— Она уже обернулась?.. — потрясенно спросила Паркинсон. — Она банши?

Теперь старик стал мрачнее и серьезнее.

— Сомневаюсь, что она успокоится, пока не заберет чью-то жизнь. Поэтому до утра лучше оставаться в доме.

— О чем ты говоришь?! Она не может никого убить, — зло возразил Малфой, однако все внутри него похолодело от страха. Он купил у этого старика слишком опасное проклятие, и слишком много в нем теперь от нее самой — Гермионы — скорбящей и одинокой. Что же он наделал?..

— Зато банши может.

— Банши, — опасливо выдохнула Пэнси. — Но ведь они — потусторонние создания.

— Верно, — кивнул Берджес. — Ни души, ни жизни… прежней, — он искоса поглядел на нее. — Вряд ли ее сердце еще бьется.

Нет. Нет, нет, нет. Пожалуйста, нет! Она не может умереть. Вот так — от него. Драко тревожно поглядел в окно. Должен быть выход. Должен, черт побери!

— Не подходите к окнам! — вдруг одернул его старик.

— Почему? — рявкнул он, все же остановившись.

— Потому что она знает, что это сделали вы, мистер Малфой, — это было сказано с каким-то даже злорадством и издевкой. Так, словно для него наконец восторжествовала справедливость. — Так уж устроено мое проклятие, сэр. Она будет помнить лишь боль, причиненную ей в этом доме.

— Значит, это твоя месть? Так ты планировал расквитаться с подобными мне покупателями? Сначала мы проклинаем своих жертв, а потом они убивают нас?

— Мерлин, я даже не знаю, что из этого хуже, — яростно выпалила Пэнси. — Я… просто поверить не могу, что ты добровольно связался с этим человеком, Драко! Что ты так жестоко хотел наказать Гермиону!

Малфой молчал. Все внутри него было сплошной болью и хаосом. Да, он виноват, он во всем виноват, он один. Именно он принял решение, переступил черту дозволенного… Он ошибся. И большую часть времени, которую Гермиона проводила в особняке, он стремился лишь завоевать ее внимание любым способом, позабыв об этой роковой ошибке, отодвинув ее на второй план.

— Что будет, если она увидит меня? — стальным голосом спросил он.

— Она заплачет, — ответил Берджес. — Но лишь только ее слезинка коснется земли, она непременно заберет с собой. Утащит в мир иной.

— Вы больны, — качая головой, лепетала Пэнси. — Вас нужно было бросить в Азкабан за изготовление и распространение подобных ядов!

В комнате раздался его скрипучий смех, а затем она вновь наполнилась страшным воем банши, выжидающей снаружи своего часа.

Этот кошмар продолжался почти до самого утра, но с первыми лучами солнца она медленно скрылась в чаще леса. За окном бесновался ветер, но это не помешало Берджесу наконец покинуть особняк.

Ближе к одиннадцати в гостиную к Пэнси и Драко спустился Чарли, нарушив тем самым царившее доселе молчание. Вероятно, он был голоден, но Малфоя это не заботило. В конце концов, они имели домовиков, способных приготовить для мальчишки все, что он пожелает.

— Кто из вас применил ко мне сонные чары? — он выглядел сердитым и озлобленным. — И что с Гермионой? Вы искали ее?

Драко даже не обернулся, в отличие от Пэнси, которая отреагировала тут же, как он появился.

— Это была я, милый, — спокойно ответила она. — Тебе сейчас следует позавтракать. Полагаю, всем сейчас следует позавтракать.

— Я никуда не пойду, пока вы не скажете, что с Гермионой, — упрямо и язвительно отозвался Чарли. Но каким бы раздраженным или злым он сейчас ни казался, Пэнси видела, как подрагивал его подбородок, а на глаза вот-вот были готовы навернуться непрошеные слезы. Ведь никто, кроме Гермионы, по-настоящему не любил Чарли в этом доме. Она знала, что Люциусу нравился этот мальчишка. Он то и дело сравнивал его с Драко в этом возрасте и был доволен, однако еще не успел проникнуться к нему отцовской любовью. Слишком мало времени прошло для этого; слишком долгая разлука была перед этим. Кому, как не Пэнси, было знать, насколько сложно ему впускать кого-либо в свою душу. Потому что ее — она чувствовала — он так и не впустил.

— Чарли… — начала была она, но ее вдруг перебил Драко:

— Она исчезла в лесу, и мы не знаем, как вернуть ее, — с отсутствующим видом проговорил он.

— Драко!

— Он имеет право знать правду. — На этих словах Малфой поднялся с кресла и поглядел на брата. — Можешь отомстить или убить меня, когда вырастешь. Я не против.

В камине затрещал огонь, вспыхнуло зеленое пламя, и в гостиную ступил Люциус. Он выглядел мрачным, однако все таким же безупречным. Черта, присущая всем Малфоям.

— Где она? — сразу же спросил он, оглядев всех присутствующих. Молчание послужило для него достаточным ответом. Он медленно кивнул и поставил свою трость у камина. — Я был в Министерстве. Всю ночь пришлось разбираться с делами. А где Берджес?

— Сгинул восвояси, — бросил Драко.

— Он все равно ничем не мог нам помочь, — вымолвила Паркинсон, обняв себя руками.

Некоторое время спустя, Чарли все же удалось уговорить поесть. Целый день прошел в пустых, ничтожных попытках придумать способ, как вернуть Гермиону, как освободить ее от проклятия…

Наверняка, думал Драко, Спаситель всего мира и его верный рыжий пес вытащили бы ее. Да… Поттер и Уизли. У них всегда все получалось. Но, конечно, без Грейнджер не вышло бы и половины. Золотое трио. Эти ублюдки оставили ее одну на этом свете, а теперь пытаются отнять, утащить к себе. Нет! Он не отдаст ее.

— Эй! — мысли прервал чей-то звонкий голос.

Малфой с досадой оглянулся на Чарли. Он уже мигрировал в библиотеку, чтобы сходить с ума в одиночестве, ждать появления банши, как-то действовать, но они и здесь решили донимать его.

— Оставь меня. — Он видел, что и Чарли это доставляло мало удовольствия, но в его глазах он вдруг прочел некую решимость — нет, не ввязываться в глупый спор или нечто подобное. Наоборот, он как будто хотел чем-то поделиться.

Мальчик подошел ближе.

— Когда я жил у Барнзов, впервые, кто рассказал мне о магии, была Гермиона. Конечно, к тому времени я и сам понимал, что могу творить некоторые необыкновенные вещи, какие не умел никто вокруг, — он сделал паузу и посмотрел на Малфоя, ожидая, что тот посмеется или прогонит его прочь, и готовясь выпалить что-то такое же резкое в ответ, но Драко сосредоточенно слушал. — Она рассказывала мне не только о левитации или трансфигурации… Гермиона всегда твердила, что самая могущественная магия в сердце, что, если даже ты магл, но сильно во что-то веришь, оно сбывается; если с кем-то искренне дружишь, то вместе вы совершаете настоящие подвиги; и если кого-то любишь, то способен наделить его самой мощной защитой, спасти жизнь. Древняя магия. И у меня была возможность убедиться во всем, когда я глядел на нее, Гарри Поттера и Рона Уизли.

— Поттер и Уизли мертвы, — мрачно выдавил Малфой.

— Родители Гарри Поттера тоже. Они пожертвовали собой, ради него. И теперь он сам и остальные друзья Гермионы сделали то же ради нее. Ради всех. Даже ради таких, как вы с отцом.

Чарли говорил о таких важных и сложных вещах и, возможно, именно в этот момент явился для него катализатором. Все внутри него горело, словно кто-то наслал проклятие Адского пламени на его, Драко, душу, однако он не мог сказать, что не получал от этой боли некое мазохистское удовольствие. Он заслужил ее, потому что это хуже, чем смерть. Чарли же удалось вселить в него глупую надежду, что, может быть, только может быть, он способен на те же самые подвиги, что и Поттер? Что у него получится. Готовность, отвага и непоколебимая решительность. Ему далеко до ее друзей, но, если он хотя бы попытается.

Гермионе был нужен лишь он, и каким-то интуитивным образом Малфой чувствовал, что быстро она его не убьет. Значит, у него будет немного времени, чтобы попытаться освободить ее.

— Спасибо, Чарли, — вставая с кресла, вдруг поблагодарил он, на что мальчик поднял на него удивленный взгляд.

— Что ты собираешься сделать?

— Исправить то, что натворил.

Чарли поджал губы. Если Малфой на что-то решился после его слов, могло ли это значить, что он любил Гермиону? Никогда в своей жизни он еще не испытывал подобных смешанных чувств, но что, если его брат и впрямь был способен спасти ее?

— Постой! — он снял с шеи какой-то талисман в форме лотоса и протянул его Драко. — Существует поверье, что лотос и агат защищают от злых сил.

На самом деле Малфой не слишком-то верил во все эти амулеты и прочую атрибутику, которой была увешана профессор Трелони в Хогвартсе, но все же принял предлагаемую защиту. Хотя бы потому, что Чарли впервые проявил подобную волю, и отказывать в этом ему не хотелось. Он вновь поблагодарил его и вышел из библиотеки.

За окном уже сгустились сумерки, и это означало, что банши вскоре вернется к этому дому, роняя вокруг него слезы и неся ему смерть. Драко остановился лишь у парадной двери, медленно выдохнул и, наконец, отпер ее.

* * *

11 января 2000 год

Он медленно ступал по заснеженному гравию, вдыхая полными легкими прохладный воздух. Сильный ветер трепал волосы, но Малфой будто и не чувствовал холода. Все его мысли были заняты Гермионой. Что, если у него ничего не выйдет? Если по его вине она так и останется проклятой? Вечно будет скитаться между миром живых и мертвых. Как призрак, только хуже — не помня себя. Ведь у него даже не было никакого плана. Он не знает, как будет действовать.

— Драко! — неожиданно услышал он голос отца. Обернувшись, Малфой увидел, как тот быстрыми шагами приближался к нему. — Немедленно вернись в дом. Эта девчонка прикончит тебя, Драко!

— Нет, — выдохнул он.

— Драко, — Люциус наконец поравнялся с ним. — Что ты собираешься сделать? В одиночку?.. Прошу, — его ладонь легла на плечо сына, — давай вернемся.

— Нет! — резко остановившись, вновь обрезал он.

Неужели сейчас Драко видит в глазах отца волнение и беспокойство за него?

— Я больше не могу сидеть сложа руки, я должен хотя бы попытаться, — покачал он головой, но тут вдруг… Ледяной страх сковал все его тело. Он ничего не мог сделать, наблюдая, как ее руки — бледные, почти серые — появились откуда-то из-за спины Люциуса, длинные худые пальцы обвили его шею и лицо, также оторопевшего и онемевшего от ужаса. Ее мертвое лицо появилось вслед за руками, а затем раздался самый пронзительный и душераздирающий крик. Словно она кричала о Чарли, о Драко, о том, как Люциус был с ними несправедлив, каким жестоким он всегда был. Был…

Когда все закончилось, Драко, опустившийся на колени и закрывающий руками уши, распахнул глаза. На земле он увидел бездыханное тело своего отца. Его глаза были открыты, и в них навсегда запечатлелись страх и невыносимая смертельная боль. Эти же чувства сжали грудь и сердце Драко так, что он едва мог дышать.

Отец…

Много раз он представлял себе его гибель, но на самом деле никогда всерьез. Ведь он оставался его единственным родителем. Тяжелый ком застрял в горле, а слезы обожгли веки.

«Никогда не плачь, это унизительно», — надменно говорил ему Люциус. Малфой сжал его ладонь мелко-мелко задрожавшими пальцами, но это длилось недолго, поскольку она все еще была здесь.

Банши наклонилась к Драко, обвила его лицо руками, заставив приподнять голову, и подарила такой сострадающий взгляд, словно бы перед ним стояла его живая, освободившаяся Гермиона. Ее глаза были наполнены слезами, однако спустя миг этот взгляд резко изменился. Неожиданно Малфой почувствовал рывок в области живота, и они оказались где-то в лесу. Вокруг тянулась полоса заснеженных елей, за которыми не был виден особняк, так как, скорее всего, они оказались за много миль от дома.

Малфой наконец мог хорошо рассмотреть Гермиону. Она была все в той же длинной ночной сорочке, надетой на обнаженное тело, и казалось, совсем не чувствовала холода. Босые ноги едва касались земли, когда она неслышно ступала по ней. Но самые сильные изменения потерпели ее волосы. Они будто стали светлее или же потускнели в некоторых местах. Некоторые пряди поседели, и распрямились прежде упругие локоны. Лицо теперь не выражало то же сочувствие, сейчас Малфой видел в нем боль и злобу, страдание и усталость, печаль и горечь одновременно. Было и еще что-то… обида?

— Гермиона, — хрипло вымолвил он, осторожно поднимаясь на ноги. Она продолжала смотреть на него. — Это я — Драко…

Банши медленно отошла от него, а Малфой просто продолжал, в надежде достучаться до ее воспоминаний:

— … Драко Малфой. Ты приехала ко мне вместе с Чарли, а еще… несколько дней назад ты сказал, что любишь ме…

— Я знаю, кто ты такой! — воскликнула она и вдруг неожиданно с небывалой ранее силой толкнула его к дереву. — Я знаю, что ты проклял меня, и помню всю боль, которую причинил, — голос ее дрожал то ли от гнева, то ли от слез. Она вновь подошла к нему, дотронулась одной рукой до лица, а другой до груди, где колотилось его сердце. — Боишься, — губы ее дрогнули в улыбке. — Как быстро бьется…

Когда-то она также упоенно вслушивалась в этот стук. Когда-то она молилась, чтобы его сердце не останавливалось.

— А мое перестало, — прошипела Гермиона, прикладывая его руку к своей груди.

Охваченный оцепенением, он судорожно сглотнул.

— Я хочу все исправить.

— А я хочу, чтобы оно перестало биться, — она сжала его грудь так, словно бы стискивала сейчас настоящее, живое сердце Малфоя. Затем ее рука поползла к его шее, но вдруг Гермиона вскрикнула и прижала ладонь к себе. Ее взгляд зацепился за талисман Чарли, оказавшийся теперь у Малфоя.

Как странно… Она сама утверждала, что он способен защитить от злых сил. Выходит, что от нее самой? И поэтому ее крик убил только Люциуса, а Драко оставил невредимым?..

Убил Люциуса…

Убил…

Отчаянный всхлип и вскрик вырвались из ее груди, и она отвернулась от Драко, оказавшись в страшном смятении.

Драко тем временем пораженно сжал в кулаке талисман из черного агата, но затем все же осмелился дотронуться до Гермионы.

— Тебе больно?

Она подняла на него ошеломленный взгляд, и в эту самую минуту — Малфой мог поклясться — ее зрачки стали немного шире. Он мягко дотронулся до ее руки, такой ледяной, словно от окутанного проклятием сердца. Миг, и неведомая сила отбросила его в сторону, а все вокруг наполнилось мучительным, душераздирающим воем.

Драко не знал, сколько прошло времени, прежде чем он пришел в сознание. Минута, две… а может, целый час. Он не видел вокруг ничего, кроме странного, повисшего над головой золотистого шарообразного свечения, словно бы сотворенного магией самого леса. Поднявшись на ноги, Малфой заметил, что шар пришел в движение, направился прямо к нему и вошел в грудь, прямо в сердце, разлив невероятное тепло и уверенность по всему телу. Он так и не понял, откуда взялась эта магия, но вдруг ясно ощутил, что должен делать дальше. Мышцы его напряглись, и спустя мгновение на этом месте стоял уже крупный белый волк. Что было сил, он помчался вперед, по пути сбивая и ломая мешающиеся сухие ветки, а сидевший неподалеку от этого места золотисто-красный феникс вдруг вспыхнул ослепительным в густоте ночи огнем. Однако этот пепел больше не возродил его к жизни. Сносимый ветром, он разметался по лесу и смешался со снегом на деревьях.

Драко бежал и бежал, разрывая кислородом легкие, он боялся лишь, что не успеет передать этот свет ей.

Гермиона невесомо словно бы плыла меж деревьев, цепляя и разрывая тонкую ткань сорочки об острые ветки. Она вдруг замерла, услышав его приближение, и резко обернулась. Малфой уже почти догнал ее, почти заключил в свои объятия, когда очередная мощная волна отбросила его назад.

— Я не уйду без тебя! — крикнул он, снова став человеком. Ее напор не прекращался, но Драко внезапно понял, что он пройдет, что окажется рядом и спасет ее. Он искупит свою вину, во что бы то ему ни стало.

Жуткий, холодный и пронизывающий ветер преградой стоял между ними, но он шел к ней.

— Ты же хотела остановить мое сердце! — вновь крикнул Малфой что было мочи. — Так почему же не сделала этого?

— Убирайся!!!

Еще несколько шагов… Ну же, — твердил он себе, не позволяя сдаваться. Еще немного…

Очень знакомое чувство охватило Гермиону — усталость. Она больше не могла оказывать сопротивление и в какой-то момент безвольно повисла на руках Малфоя.

— Я ненавижу тебя… Ты проклял меня… Ты убил меня…

Драко с ней на руках осторожно опустился на колени.

— Да, я проклял тебя, — шептал он, убирая волосы с ее бледного лица. — Да, я убил тебя… Пожалуйста, дай мне все исправить, Гермиона.

— Я не верю тебе… Ты опять это делаешь — забираешь все мои силы…

— Прошу тебя, — Драко склонился к ее бледному, словно прозрачному, лицу. — Доверься мне. — Его теплое дыхание обожгло ее ледяные губы. — Я люблю тебя… Я так люблю тебя. Просто впусти этот свет.

Слыша его голос, чувствуя его, Гермиона на какое-то мгновение ощутила, как внутри постепенно, очень медленно, но уверенно ломались ныне воздвигнутые барьеры, блокировавшие что-то важное, вот только она никак не могла вспомнить что именно. Когда его губы наконец коснулись ее, она точно растворилась. Внутри, в ее бедной плененной душе, разыгралась настоящая борьба из чувств и воспоминаний.

Внезапно Драко ощутил, что Гермиона начала биться в конвульсиях. С этого момента началось самое страшное. Она издала глухой стон, который постепенно превратился в жуткий вой, и заметалась у него в руках, закатывая глаза и судорожно хватая ртом воздух. Из ее груди начало вырываться что-то вязкое, темное и зловещее. Глаза ее стали совершенно дикими, и Малфой сильнее прижал ее к себе. Он понимал, что никогда не забудет ее криков. В этом крике уже не было ничего человеческого, а проклятие, покидавшее ее тело, уносило с собой и ее сознание. Гермиона умирала, а он был бессилен спасти ее. Наконец крик прервался, и она обмякла в его руках, словно просочившись сквозь них, кожа стала голубовато-серой, а дыхание слабым и прерывистым… но оно было. Такое же слабое и тихое, как и стук сердца.

* * *

15 января 2000 год

Пэнси Паркинсон стояла совсем одна возле камина особняка Малфоев. Ее пальцы медленно поглаживали черную трость с рукояткой в виде головы кобры. Она все еще стояла там, где он ее и оставил, в последний раз вернувшись из Министерства. Сегодня он снова там. Похороны строго оговаривались еще при жизни, и, конечно, Люциус Малфой пожелал роскоши. Однако он не предполагал, что это случится так скоро.

Драко и Чарли находились сейчас в больнице Святого Мунго — дежурили возле палаты Гермионы. В Министерство, на прощальную церемонию, они прибудут точно к сроку — через пару часов, и лишь Пэнси решила явиться туда раньше всех остальных, чтобы в последний раз побыть с ним наедине. До этого она долгое время просто сидела в его спальне со странным чувством. Словно именно там она ярче ощущала его присутствие. Как будто его душа вселилась в смятую простынь на этой самой кровати, белоснежные рубашки, аккуратно сложенные в шкафу, и в эту самую трость, которую она так и не осмелилась сдвинуть с места.

Войдя в георгианский зал Министерства, Пэнси охватило чувство, будто она ходила сюда всю свою жизнь. Люциус всегда лежал здесь, и она всегда являлась, чтобы встретиться с ним. Место для свидания… Но он был мертв. В ее стремлении не разлучаться с ним было что-то болезненное, но оно, как ни странно, спасало от безумия. Живой Люциус будет еще долго являться ей в самые неожиданные моменты, словно видение, которое она же сама и выдумает. Живой Люциус навсегда останется с ней, но мысли о нем отныне будут неразрывно связаны с воспоминаниями о человеке, лежащем в гробу на виду у людей, расписывающихся в книге соболезнований.

Пэнси осторожно подошла к роскошному гробу, но ее шаги все равно гулко разносились эхом по всему залу. Сняла букет роз, заказанный ею же, и отступила назад, едва переводя дух. Теперь или никогда. Потом будет поздно. Потом он будет принадлежать сыновьям, другим людям, пришедшим на прощальную церемонию лишь для вида и, наконец, земле. Но сегодня, сейчас, он еще принадлежит ей. Он еще Люциус, а не «Люциус Абраксас Малфой. 20 октября 1955 — 11 января 2000». Пэнси глубоко вздохнула и, наконец решившись, откинула крышку гроба.

Да, это был он… Он… Казалось, Люциус выглядел также, но, она видела, что-то было не так. Пэнси дотронулась до его руки, но та уже закоченела, как у восковой куклы, затем она вгляделась в его очень бледное лицо и поняла, что не хватало его взгляда — живого взгляда, — его надменной ухмылки…

Она наклонилась и поцеловала прядь волос на лбу, а потом принялась следить. Сейчас он пошевелится, сейчас вздохнет… Это был тот же Люциус, лежавший с ней в одной постели. Спящий идеал, которым она так часто любовалась по утрам, когда начинала рассеиваться ночная мгла. А теперь он лежит здесь с такими странно и непривычно сложенными на груди руками.

Резкий вдох… Еще один… И еще… Она никак не могла выдохнуть и вдруг неожиданно замерла. Его лицо расплылось от накативших тяжелых слез, каплями падающих на его руки и рубашку. Пэнси упала на колени и согнулась пополам, словно от непомерно тяжелого груза на ее плечах. Она оплакивала его, себя, оплакивала свою безответную любовь, ведь если бы она по-настоящему была ему близка, он бы не оставил ее здесь одну. Люциус всегда принадлежал Нарциссе, и она всегда об этом знала. Теперь же он наконец сможет воссоединиться с ней.

Пэнси никогда не думала, что можно любить кого-то так сильно, чтобы набраться смелости и отпустить его. Он наконец-то свободен и с той, кого всегда любил.

* * *

27 марта 2000 год

По всему Министерству и некоторых окрестностях магической Британии еще долго витали различные слухи о гибели Люциуса Малфоя, однако по официальной версии, напечатанной в «Пророке», это была банальная остановка сердца. Оставшиеся обитатели Малфой-мэнора утверждали, что его смерть подкосило хрупкое здоровье молодой миссис Малфой, потому-то она и провела некоторое время в больнице.

Чарли был вынужден отправиться в Хогвартс, чтобы продолжить учебу, а Гермиона через какое-то время вновь переехала в Лондон, решив для себя, что никогда в жизни больше не переступит порог Малфой-мэнора. Драко выполнил условия договора, переписав на нее Чичели-холл, однако она, отныне не связанная узами брака, просто вернулась к маглам. Здесь, в Лондоне, ей было спокойно. Только здесь она время от времени забывалась от кошмаров, к которым вновь вернулось ее сознание. Теперь в них появился Люциус Малфой, и ей никогда не изменить того, что она убила живого человека.

В одну из таких ночей она вдруг вздрогнула из-за шума и выбежала из комнаты в крошечную, по меркам Малфой-мэнора, гостиную квартирки, которую она снимала. Больше всего такому выбору был доволен Чарли. Теперь им можно было не прятаться. У них получилось добиться свободы, но слишком дорогой ценой.

— Что ты здесь делаешь? — хриплым ото сна голосом вымолвила Гермиона, во все глаза глядя на Малфоя, только что вышедшего из камина. Он был облачен в длинное черное пальто, как и в тот день, когда она оставила его одного в огромном и таком ненавистном особняке. Она попросила дать ей время, потому что быть с ним после всего, что она сделала, — было слишком больно.

Драко обвел взглядом место, в котором оказался, и лишь затем осмелился посмотреть ей в глаза.

— Думаю, у тебя было достаточно времени, — выдавил он, прекрасно сознавая, что это не так.

Гермиона едва дышала. Она так скучала по нему все это время, но как она могла смотреть в его глаза, после того, как убила его отца? Как он может вот так просто разговаривать с ней? Да, он проклял ее, но она и жива-то теперь благодаря ему. Она облизнула губы и робко приблизилась, коснувшись пальцами его пальто, просто чтобы убедиться, что это происходит на самом деле, что он не видение, вызванное ее воспаленным сознанием.

Драко не мог больше сдерживаться. Он порывисто обнял ее.

— Я не могу без тебя.

Два долгих месяца он провел в полном одиночестве, отвлекая себя лишь делами в Министерстве. Возвращаться в привычную колею явилось для него сложной задачей, ведь теперь он один отвечал за свою семью и дом. Но еще сложнее было коротать все эти дни без нее.

Он зарылся в ее волосы — прежние кудрявые каштановые волосы — и не мог поверить, что все самое страшное наконец позади.

Бедные дети потерянного поколения, перенесшие слишком много боли и потерь. Теперь они обретут покой друг в друге.

25 декабря 2005 год

— О нет, вы все-таки сделали это? — сокрушенно выпалил Чарли. — Какие родители в здравом уме назовут малыша Скорпиусом? — скривился он, склонившись над колыбелькой в детской небольшого, но уютного дома, расположенного неподалеку от Гайд-парка.

— Перестань, Чарли, я уже привыкла к имени, — пожала плечами Гермиона. — Оно довольно необычное. К тому же в честь созвездия.

— Отвратительное имя, — покачал он головой, наконец вставая в полный рост. Теперь Чарли был на полголовы выше Гермионы.

— Только не говори ничего при Драко, — улыбнулась она. — Вечером он вернется из Министерства, а пока мы…

— Гермиона, — перебил он ее. — Прости, но у меня были кое-какие планы до ужина, — Чарли виновато поглядел на нее.

— Планы? Но ты ведь только-только приехал. Может, хотя бы перекусишь?

— Нет, я тороплюсь. Обещаю, вернусь к ужину, — он быстро поцеловал Гермиону в щеку и заторопился в прихожую, к парадной двери, бросив на прощание «До ужина, малыш!»

Рождественская суета на улицах города из года в год, казалось, только приобретала свои масштабы. Чарли быстрым шагом спешил вдоль улиц к той, которая уж наверняка не ждала его появления. Наконец он добрался до нужного ему дома. Несколько лестничных пролетов, и вот он стоит напротив ее квартиры. Сначала он позвонил, но затем, когда никто не открыл, несколько раз постучал, и только после этого хозяйка отперла дверь.

— Ты не хотела меня впускать? — усмехнулся он вместо приветствия.

— Чарли! — воскликнула Пэнси, кутаясь в теплый махровый халат. — Когда ты приехал?

— Только что. Впустишь? — приподнял он бровь.

— Конечно, входи, — она отступила на шаг назад, пропуская его. — Как дела в школе?

— О Хогвартсе поговорим?

Пэнси слабо улыбнулась и откинула назад влажные волосы. По всей видимости, она только что принимала ванну.

Чарли взмахнул волшебной палочкой, и ее волосы тут же высохли.

— Разве тебе можно колдовать вне школы?

— Мне уже семнадцать, — возвел он глаза к потолку. — Одиннадцатого марта, помнишь? Ты прислала мне корзину со сладостями, однако я терпеть их не могу.

— Мерлин, я послала тебе корзину со сладостями? Прости, милый, я никак не привыкну, что тебе уже не двенадцать, — покачала головой Паркинсон, не заметив, как померкла его легкая ухмылка.

— С Рождеством, Пэнс, — сухо проговорил он.

— С Рождеством, — улыбнулась она. — У меня для тебя подарок.

— Медвежонок? — кончики его губ вновь тронула усмешка, и что-то в этом было настолько болезненно-знакомое, отчего Пэнси стало немного не по себе. Она двинулась было в сторону гостиной, за подарком, но Чарли остановил ее, взявшись одной рукой за ее запястье, а другой скользнул по талии. Совершенно непреднамеренно. Однако сделав это, он не поспешил одернуть руку назад.

— Постой. Подожди до ужина, — выдавил он.

— Ужина?

— В их новом доме, — кивнул он, — Гермиона будет не против. Я бы сказал, она будет рада видеть тебя.

В этом Паркинсон почти не сомневалась. Она и сама временами скучала по ней и, конечно, ни в чем не винила. Все дело было в нем — Драко. Они столько времени не виделись. С самих похорон…

— Прошу, — Чарли посерьезнел и с надеждой вгляделся в ее глаза.

Пэнси опустила голову, как будто его слова давили на нее сверху.

— Я не уверена, что это хорошая идея.

— Ради меня. — Его лицо вдруг стало ближе, и когда он почти коснулся ее губ, она отстранилась.

— Что ты делаешь? — казалось, впервые в жизни она не ожидала чего-то подобного. По обыкновению, Пэнси всегда могла распознать чье-либо влечение к себе, но Чарли… Она никогда не замечала ничего такого. Однако его намерение, казалось, только окрепло.

— Хочу тебя поцеловать, — прямо заявил он, отвечая на поставленный вопрос.

Своими попытками отстраниться от него дальше, Пэнси сама загнала себя в ловушку. Теперь обе его руки опирались о стол позади нее. Помолчав какое-то время, он склонился и провел носом по ее щеке.

— Забудь его, — Чарли понизил голос до шепота. — Каждый год на Рождество я загадывал это желание.

— Ты знал? — только лишь об этом спросила она.

— С его похорон. Я видел тебя в тот день. Видел твои слезы.

Опять все сводилось к ним. Как же ей жить дальше, если прошлое продолжает настойчиво преследовать?

Ее ладонь вдруг нащупала пачку сигарет на столе. Она вытащила одну и закурила, не предпринимая никаких попыток оттолкнуть Чарли.

— Я старше тебя почти на десять лет.

Он отобрал у нее сигарету и затянулся сам. К этому он пристрастился на Слизерине, когда ему стукнуло пятнадцать, однако закурить при Гермионе так ни разу и не рискнул. Просто, чтобы не расстраивать ее.

— На восемь. И меня это не волнует, — протянул он, вновь подаваясь вперед, и на этот раз Пэнси не отстранилась.

Они стояли возле парадной двери, украшенной праздничным венком.

— Можешь немного подождать здесь? Хочу предупредить их.

Пэнси кивнула, и Чарли тут же вошел в дом.

То, что он увидел, заставило его на несколько секунд замереть на месте и залюбоваться: Гермиона хлопотала над праздничным столом, а Драко с младенцем на руках стоял возле большой пышной елки. Одним мановением палочки она зажглась чудесными огоньками и свечками с волшебным пламенем. Такая обыденная, но, наверное, необходимая жизнь.

— Чарли! — воскликнула Гермиона, увидев его на пороге гостиной.

Драко резко обернулся и встретился взглядом с братом. Они подошли друг к другу и, немного помедлив, все же пожали руки.

— Рад видеть тебя, — произнес Малфой. Чарли кивнул.

Вот так это всегда и происходило. Немного неловко, отчасти нескладно, но искренне.

Он еще раз взглянул на спящее личико малыша и подавил в себе желание в очередной раз возмутиться по поводу его имени.

— Я привел гостя, — вдруг поспешно выпалил он.

— Так пригласи его в дом, — засияла Гермиона.

Чарли ненадолго скрылся, а обратно вошел уже вместе с Паркинсон. В гостиной повисло напряженное молчание. Все их взгляды и мысли обратились к вошедшей. Гермиона пришла в себя первой.

— Пэнси, — выдохнула она.

Паркинсон же опять ощутила, как внутри нее все переворачивается от какого-то странного неспокойного и несвойственного ей чувства нестабильности. Все это время она комфортно жила в полном одиночестве, время от времени получая письма лишь от Чарли. Она перевела тяжелый взгляд на Малфоя. О рождении малыша она знала из газет, как, впрочем, и об их скромной свадьбе, состоявшейся всего лишь около года назад. Они дали общественности достаточно времени, чтобы свыкнуться.

Драко пристально смотрел на нее. Он скучал. Не было больше никакого смысла это скрывать. К нему подошла Гермиона и осторожно забрала ребенка.

— С Рождеством, — тихо вымолвила Пэнси, и каждый из них сделал одновременно шаг навстречу другому, чтобы покрепче обнять.

Укладывая Скорпиуса в колыбельку, Гермиона вдруг вспомнила свое первое Рождество после реабилитационного центра. Они с Чарли были в бегах тогда, ведь Департамент опеки и попечительства грозился разлучить их, однако она нашла выход. Выход, который повлек за собой череду еще более сложных последствий. Но, несмотря ни на что, теперь она наконец была счастлива.

Временами она представляла себе, как бы могла сложиться ее судьба, если бы Гарри и Рон остались живы. Все самое сложное она всегда разделяла с ними, они были ее семьей в Хогвартсе. Без них она чувствовала себя потерянной в этом огромном мире, и если бы не Чарли, она не сумела бы выкарабкаться.

Гермиона прикрыла глаза.

Он же привел ее к Малфоям, оказавшись им родным. Как будто вся ее жизнь непреклонными законами неизбежно двигалась именно к такому исходу. И теперь все они здесь. Все, кроме Люциуса.

Их судьбы, судьбы обитателей особняка, так тесно переплелись в этом поместье, что сегодня Гермиона и представить себе не могла людей ближе, чем они. Они стали ее новой семьей.

КОНЕЦ

Посвящаю Маше и Тане