Вокруг да около желтых канареек (гет)

ВОКРУГ ДА ОКОЛО ЖЕЛТЫХ КАНАРЕЕК

«Ей не на что жаловаться... Она целовалась с Крамом. Ну, а теперь пусть видит, что и со мной кому-то хочется целоваться!»

«Гарри Поттер и Принц-полукровка», гл.15

Ты смотришь в потолок и не можешь уснуть. Это неправильно: нужно засыпать, как только ложишься в кровать — ты это усвоил с детства. Да и день был таким долгим. Мандраж. Восторг. Победа. Ссора. Поцелуи. Это было удивительно. Это было ужасно.

Ломит тело, как всегда после матча, горят нацелованные губы, а лицо и руки саднит и щиплет от следов маленьких острых лапок и клювиков. Никогда бы не подумал, что от этих желтых клубочков пуха может быть так больно! Или больно совсем не от них?..

В конце концов, ты был в своем праве!

Последние полмесяца были худшими в твоей жизни. После того, как Джинни сказала про Крама, ты просто не мог спокойно видеть Гермиону. Подлая, подлая лгунья! Да она хуже Паркинсон! Это же надо уметь так врать, так притворяться! Как ему, значит, летом — так от ворот поворот, а с этим носатым ...

При воспоминании о последних днях пятого курса опять, как тогда, захотелось засунуть голову под подушку и завыть в матрац. Особо громко нельзя, могут услышать, так хоть подольше!.. Как подумаешь, каким же дураком она тебя выставила, а сама!..

Вы тогда медленно восстанавливались после стычки в Минмагии. Гарри и Полумна остались целехонькими, Джинни отпустили практически сразу, подлечив вывихнутую лодыжку, Невилл пробыл день. Вот и получилось, что в Больничном крыле остались только ты и Гермиона. Это было так странно и непривычно: только ты и она, и больше никого рядом.

Разумеется, когда Гермиона приезжала в Нору или в дом к Сириусу, наверное, случались такие моменты, ты просто не обращал внимания. Или же они были очень короткими, ведь желающих перебить ваше случайное пребывание вдвоем хватало: неугомонные вездесущие близнецы, Джинни, первое время буквально липнувшая к Гермионе, мама, вечно находящая для тебя работу. И, конечно, Гарри. С ним у тебя могли быть свои, отдельные от Гермионы, серьезные мужские дела и разговоры. У тебя с нею дел и разговоров, отдельных от Гарри, не было.

Тем большим чудом казались часы в Больничном крыле, наполненные льющимся через высокие окна теплым июньским воздухом и светом или темнотой, душистой и густой, как черничный кисель, Когда просто радуешься, что жив сам и живы твои друзья, что наконец-то видишь мир привычным, что вредные близнецы явно тобой гордятся, и даже мама не очень плакала. И можно в любой момент заговорить с Гермионой, и знать, что она никуда не денется, не сбежит в свою вечную библиотеку, не зароется с головой в свои свитки и книги, а охотно ответит. И, может, сама расскажет что-то интересное о магглах или о том, что видела на каникулах, когда ездила отдыхать с родителями. Или с интересом выслушает твои истории из времен, когда ты был маленьким, или про Египет, и даже, не перебивая, пересказ матча, принесшего Кубок Гриффиндору.

Вот только, увлекшись описанием взятого тобой особо заковыристого мяча, ты не сразу заметил, что Гермиона лежит с закрытыми глазами и дышит тихо-тихо. И, глядя на нее, непривычно молчаливую и такую...маленькую, ты понял вдруг, что кроме Грейнджер — студентки, знающей все-все-все-только -спросите, и Грейнджер — волшебницы, движением палочки прикладывающей тебя к полу, есть Грейнджер, которую нужно защищать, как нужно защищать Джинни. И не только от Малфоя, но и от всех остальных парней. Потому, что они могут ее обидеть. И, самое лучшее, если она будет держаться от них подальше, а к тебе поближе, потому что .... Мысль до конца ты так и не додумал— сон сильнее.

На следующее утро, видя подругу, как всегда с нетерпением ожидающую сов с газетами, ты уже не вспоминил, о чем размышлял накануне. Потому, что все твое внимание было приковано к ее губам, снова без остановки двигающимся. Что они произносят — неважно, слова в одно ухо влетали, в другое вылетали , и никак не могли повлиять на необходимость смотреть. Ты вынырнул из процесса наблюдения только для того, чтобы увидеть смеющийся взгляд, направленный на тебя, потому что, наконец, услышал привычное, но произносимое совсем не сердито или раздраженно « Рон! Я к тебе обращаюсь!». Утро стало еще лучше.

И ты снова вернулся к наблюденияи, и сделал просто поразительные открытия: перед улыбкой, оказывается, губы замирают, прежде чем их уголочки поползут вверх, и они такие смешные, когда звучит «О», и прежде, чем Гермиона начинает есть кашу, она обязательно прикасается к ней губами, как будто целует. И от этого открытия твоя собственная овсянка, кажется, должна застрять у тебя в горле, ты почувствовал, что горят не только уши, а даже пятки, и даже!.. Ой, только не ЭТО, не сейчас! Ты набросился на еду, не глядя по сторонам, заодно представляя себе во всех подробностях тех, кто эту самую еду готовил, пытаясь тем самым привести себя в норму. Хвала Мерлину, удалось. И доесть, не подавившись, удалось тоже.

Однако после завтрака твой взгляд неудержимо возвратился к соседней кровати и начал рассматривать предмет в целом. Обнаружилось множество вещей, которых ты раньше почему-то не замечал: глаза у подруги, если они освещены солнцем, точь-в-точь цвета лягушек. Шоколадных. А ладони, наверное, можно обе спрятать в твоей одной. И нос, который она слегка морщит, если ей что-то не нравится, делает ее такой забавной, что относится к ней серьезно — просто несерьезно!

Потом вас пришли проведывать. Наконец-то! И не только, как обычно, Гарри. Ты горел нетерпением выслушать все общешкольные новости, которые умеет так весело излагать Джинни, жадал услышать неожиданные комментарии Полумны, и согласен был даже на просто одобрительное поддакивание Невилла. Однако Гермиона решительно развернула газету, ты смирившись с неизбежностью серьезных разговоров, устроился поудобнее и снова погрузился в наблюдение, стараясь, однако, на этот раз не терять связь с реальностью. А потому время от времени смотрел не только на ее губы.

Сердце неожиданно оборвалось в глубину живота, как после пропущенного квоффла, когда ты перехватил взгляд, брошенный ею на Гарри. По большему счету, тебе плевать на Министерство, на отношение министра к другу ( Фадж ведь не Тот-кого-нельзя-называть, он не опасен!), но «Ну, конечно, теперь он у них снова «Мальчик, который Выжил». Быстро же они забыли, как обзывали его выскочкой с мозгами набекрень!» произнес почему-то мрачным тоном и , угостив друзей шоколадом, сам начал его лихорадочно поглощать, как будто перенес нападение дементора. Да что такое, в конце концов!

День перестал быть хорошим. Единственное спасение ты видел в продолжении разговора; желание Гарри уйти проведать Хагрида вызвало удивление и разочарование: ну вот, теперь и остальные разбегутся! Так и получилось. Сразу после ухода Гарри сорвалась с места Джинни, за нею, помявшись, ушли и Невилл с Полумной.

Оставаться вдвоем в палате (не считать же Амбридж третьей!) стало странно неудобным. Наблюдение за губами перестало приносить удовольствие, тем более что и картошку, и бифштекс Гермиона просто ела.

Наконец, уже засыпая, ты понял, почему настроение испортилось: перехваченный тобой взгляд Гермионы был удивительно похож на взгляд Джинни, которым она смотрела на того же Гарри, явно думая, что никто не видит. И сердце снова рухнуло в пустоту.

Утром ты проснулся сразу с двумя мыслями: было бы просто здорово, если бы твоя сестра встречалась с Гарри, и ты должен поцеловать Гермиону. Увы, наличие Майкла Корнера делало нереальной первую. А персиковый джем к тостам за завтраком заставлял отбросить последние сомнения относительно второй: ЭТО снова случилось, когда ты увидел, как подруга облизывает верхнюю губу, доев последний кусочек. Решено! Нет, необходимо: ты слышал, как близнецы, смеясь, говорили о том, что поцелуи гасят жар в крови. Или НЕ гасят, а разжигают? Да нет, куда уж дальше — то разжигать! Точно должны гасить!

Это ведь Г-Е-Р-М-И-О-Н-А! Ты знаешь ее полжизни, с ее помощью сделаны почти все твои домашние задания и от нее столько выслушано за эти годы, сколько от родной мамы не довелось. Так что теперь? Не завтракать, чтобы не заливаться краской всякий раз, как она возьмет в руки тост или ложку для каши? Так и похудеть недолго!

Однако, легко сказать «решено», а вот как сделать? Гарри ведь ничего толком и не рассказал. «Сыро»! Нет, вот чем, спрашивается, это может помочь? А все Гермиона! Ты только хотел расспросить подробно «А ты, а она?», как влезла эта девчонка — что чувствует Чжоу, да как должен был вести себя Гарри. Можно подумать, ему это было нужно, уже после всего!Лишь бы поумничать!

А, теперь что, у близнецов спрашивать?! Нет уж, близнецов можно только ставить перед фактом. При одной мысли, как вытянутся эти одинаковые физиономии, когда станет известно, что их младший брат, над которым они без конца прикалывались, мишень их шуток и розыгрышей, целовался с той, кого они (ОНИ!) побаивались, торжествующая ухмылка наползла на твое лицо. Но тут же исчезла — нет, ни в коем случае, это невозможно. Ты никогда и никому не будешь об этом рассказывать. Это только твое!

Ведь больше и обратиться не к кому: Билл и Чарли — далеко, про Перси лучше не вспоминать — сразу начинают чесаться кулаки. Вот какой толк быть младшим братом, вечно получать тычки и выслушивать насмешки, а как доходит до того, что нужна помощь, так и некого спросить о таких важных вещах?! Не к родителям же идти! И, чем, спрашивается, ты отличаешься от Гарри — так же одинок, вот только он — герой, которого знают все, а ты...

Однако решение принято, а приняв решение, Рон Уизли не привык отступать! Поэтому весь следующий день ты занимался тем, что планировал комбинацию, которая неминуемо должна привести к успеху. По правде говоря, ничего из планирования не вышло, потому что приходилось непрестанно отвлекаться: или на такие необходимые наблюдения, или на то, чтобы поспорить с подругой, стоит или не стоит говорить с Гарри о Сириусе. Именно разговоры о последнем навели на вопрос: а что бы сделал крестный друга в твоей ситуации? И помогли определиться.

К тому же, утром вторника миссис Помфри сказала, что вечером вас выпишет. Тебе, хоть и хотелось на волю, все равно было досадно, а Гермиона явно обрадовалась. Еще бы! Пролежав без сил пятницу, уже с субботы она нетерпеливо поглядывала на дверь, словно ее «Акцио» притягивало. Так что можно было не сомневаться, она не задержится в Больничном крыле ни одной лишней минуты. И времени, как и возможностей, у тебя осталось всего ничего.

Казалось, все получилось, как ты и задумал. Вы отправились к себе в башню сразу после ужина. Проходя по одному из бесчисленных коридоров, ты легко обошел девушку на повороте и, резко развернувшись, остановился, так что она буквально уткнулась носом в твое плечо. Затаив дыхание, ты зажмурился и, крепко обхватив обеими руками подругу, уверенно поцеловал. Однако вместо ожидаемых губ попал в торчащие во все стороны волосы и услышал возмущенный полузадушенный писк:

— Рон, ты с ума сошел?! Отпусти меня сейчас же! Что ты делаешь?

— А что, тебе непонятно?! Неужели тебе, Гермиона, может быть что-то непонятно? Я поцеловать тебя хочу!

— Но Я не хочу, Рон!

Ты с достоинством опускаешь руки и сурово интересуешься:

— Почему?

Она смотрит на тебя непонятным взглядом: вроде как с пониманием, и почему-то с досадой и...да нет, показалось, что виновато:

— Потому! Просто не хочу. Как ты мог?! Мы же друзья: ты, я. А как же Гарри?

— Причем здесь Гарри?! Я же тебя хочу поцеловать, а не его!

— Рональд Билиус Уизли! Усвой, пожалуйста, простые вещи: Я НЕ ХОЧУ с тобой целоваться. Это раз. Ты больше никогда не сделаешь ничего подобного — это два. Мы с тобой ведем себя по-прежнему, как будто только что ничего не произошло — это три.

С этими словами Гермиона задрала, как обычно, нос, взметнула своей гривой и уверенно продолжила путь. Ты уныло поплелся следом : что ж, этого следовало ожидать, разыграть удачный дебют не всегда означает неминуемый мат... Как хорошо, что вы разъехались по домам уже через три дня!

Ты сумел взять себя в руки, смириться с мыслью, что Гермиона не хочет с тобой целоваться (ей-то что, ест себе и ест — похудеть не боится!), и даже успешно делать вид, что ничего не произошло. А еще ты обнаружил, что мысли о поцелуях не выходят у тебя из головы. И поэтому не смог удержаться, чтобы не рассказать Джинни о поцелуе Чжоу и Гарри, и чтобы не пялиться на губы Флер ...

Ах, Флер, она сногсшибательна...Или это Лаванда?..Сон убаюкивает, и ты снова видишь, как девушка призывно смеется, а потом бросается тебе на шею. У нее светлые, искрящиеся на солнце волосы. И тебе приятно, еще приятнее, чем было наяву, но вдалеке ты вдруг замечаешь знакомую фигурку. Пытаешься к ней приблизиться, позвать, но расстояние между вами все увеличивается и увеличивается, а из твоего горла не вылетает ни звука.

И ты просыпаешься от невозможности ...достичь? Начинает почему-то казаться, что сделал днем какую-то страшную глупость. Тебе, конечно, было здорово, ты чувствовал себя ужасно крутым, целуясь у всех на глазах с классной девчонкой, но сегодняшние взрослые поцелуи не заставили замереть сердце, как это было в прошлом году от всего лишь легкого касания щеки. Всего лишь щеки, зато губами милой девочки с чудесным характером. Ах, если бы ответить ей так, как ты теперь умеешь!..

От злости на себя, на нее, на весь этот гребаный мир не замечаешь, как становится мокрой подушка. И засыпаешь вновь. В этом новом сне все просто отлично : среди ликующей толпы болельщиков ты машешь выигранным кубком, заливисто и влекуще хохочет девушка с волосами, полными солнечных зайчиков, твой друг тебе улыбается, а карие глаза подруги прикрыты, пока ее желанные губы прижимаются к твоим. И ты еще не знаешь, что ровно через год ты шагнешь, куда глаза глядят, оставляя за спиной ее захлебывающийся горячий крик вкупе с ледяным молчанием друга. Шагнешь, думая, что уходишь от них, а на самом деле убегая от себя.

Спустя много дней она сама сделает шаг тебе навстречу и неистово обжигающе поцелует тебя, заставив забыть, что вы — перед лицом неумолимой гибели. И в сердце не будет страха, только ярость и желание отомстить: за прервавшийся смех брата и той, кто так звонко смеется сегодня в твоем сне; за боль, терзавшую тело твоей любимой; за то, что вам приходится плакать и воевать вместо того, чтобы целоваться и играть в квиддич.

Все это будет. Но пока ты в неведении. Ты просто спишь. Ты счастлив.

— Он имеет полное право целоваться с кем угодно, — заявила Гермиона.

«Гарри Поттер и Принц-полукровка», гл.15

Гермиона Грейнджер, студентка 6-го курса школы чародейства и волшебства Хогвартс, лежала на своей кровати в одной из девчачьих спален факультета Гриффиндор и бездумно смотрела в потолок. По правде говоря, это был не совсем потолок, поскольку до него взгляд упирался в полог, а словосочетание «Грейнджер бездумно» немедленно вызывало ассоциацию с другим словосочетанием: «когнитивный диссонанс».

Пожалуй, диссонанс был. Причем становился все когнитивнее и когнитивнее, так как назвать «думами» то, что перемешиваясь, заполняло сознание, нельзя было даже с большой натяжкой. В голове странные вопросы сталкивались с отрывками таких же странных воспоминаний, снов и непроизнесенных монологов. Словно вместо библиотечного стеллажа рано утром в понедельник глазу предстала спальня девочек после сборов на Святочный бал. И среди всего этого хаоса пульсировали множество «Почему?»:

Почему мужчины предпочитают блондинок?

Почему я не люблю квиддич?

Почему у меня такая маленькая грудь?

Почему надо было зайти именно туда, где я хотела побыть в одиночестве?

И, главное, ПОЧЕМУ Рон такая задница?

Глаза уже сухие. Но пекут невыносимо. И болит горло. Ты слишком много сегодня плакала. И день был таким отвратительно длинным...

Оставив Рона вместе с канарейками и растерянным Гарри (так им всем и надо!), обойдя недоумевающую Лаванду, ты смогла, подавив рыдания, неспешным шагом, держа голову ровно, а плечи развернутыми, дойти до ближайшего туалета, чтобы там, наконец, дать волю слезам. Это же надо было быть такой дурой!

Что тебя так задело? Оказавшаяся ошибочной собственная убежденность, что тогда, в конце пятого курса, Рон был искренен в своем желании тебя поцеловать? Неправильно, следует сказать «поцеловать именно тебя». Хм, а кого он еще мог поцеловать в тот момент? Уточним формулировку. «Рон был искренен в своем желании поцеловать только тебя». Вот. Теперь верно...

Насколько это утверждение истинно? То, что это был Рон — вне всякого сомнения. Три раза «ха». Можно подумать, это мог быть кто-то другой! Если бы это был кто-то другой... Но к тебе ни один юноша и близко не приближается.

Кстати, а почему не приближается? Ты быстро умылась и подняла голову: "Неужели я настолько непривлекательна?" Гладкая поверхность отразила худенькое лицо в ореоле пышных волос. "Хм. Глаза как глаза. Карие. Вернее, не карие, а красные, как у кролика. Ничего, это временно. Ресницы тоже нормальные. Брови — темные. Нос — не кривой, не длинный. Нормальный нос. Щеки — бледные. Губы — тонковаты. Да уж, далеко до некоторых". Ты тяжело вздохнула, вспомнив щечки-персики Парвати и сочные, с четким рисунком, безукоризненной формы губы Джинни."Что там дальше? Лоб — высокий . Подбородок... Как бы можно было определить подбородок? Ага. Волевой подбородок. Звучит внушительно. Уши не оттопыренные. Может, у них форма некрасивая? Да нет, это бред — не нравиться мальчикам потому, что форма уха некрасивая. Мужчины, насколько известно, воспринимают все в целом. Следовательно — что? Следовательно, необходимо оказаться в спальне".

В зеркале, висящем между кроватями, ты видела себя в полный рост. Да уж, разглядеть что-либо под мантией невозможно. "Но, — услужливо шепнула память голосом профессора Вектор — на каникулах ты была отнюдь не в мантии, милочка, отнюдь". Решительно отбросив форму в сторону, подошла ближе и продолжила осмотр. "Шея — не короткая. Ноги — относительно длинные. Не как у Анжелины, конечно, но бывают и похуже. Плечи, руки — в пределах нормы. Талия — тонкая. А вот то, что выше талии..."

Слезы сыпнули градом. Увы, вывод — неутешительный: внешность — заурядная, да не просто заурядная, а с существенным дефектом внешность. Не то, что у Лаванды, например, формы которой не может скрыть и мантия. И, ведь Лаванда далеко не самая-самая...Конечно, смешно полагать, что можно заинтересоваться тобой, как девушкой!.. Так что нечего удивляться, что мальчики не обращают внимания.

«А Виктор?» — снова отозвалась память. Да, Виктор... Приятная неожиданность, воспоминание о которой греет душу и хоть как-то подпитает самолюбие. Что он тогда в тебе нашел? Он — совершеннолетний маг, гордость школы и своей страны, в тебе — пятнадцатилетней, магглорожденной девочке? Сейчас, спустя два года, все произошедшее кажется еще невероятнее, а давний соперник Гарри представляется сказочным принцем. Принцем, появившимся специально, чтобы сделать рождественскую сказку былью, чтобы показать всем, что Гермиона Грейнджер существует на этом свете не как ходячий справочник! И неважно, что Виктор носат, сутул и слегка косолап. Зато он столько знает! И столько умеет! И в воздухе не видно ни его сутулости, ни неровной походки. В воздухе он как птица, как Гарри — в своей стихии.

И, благодаря ему, ты почувствовала себя такой... принцессой? Почувствовала, что прицельные взгляды ничего не значат, если есть кому от них прикрыть; как приятно, когда за тобой ухаживают; каково это — прикосновение мужских губ к твоим. Жаль, что ты так и не смогла ответить на его чувство, и приглашение в Болгарию так и осталось приглашением, а длинные письма с самого начала носили исключительно познавательный характер. Во всяком случае, с твоей стороны.

Но, иначе не могло быть. Потому, что твое сердце уже было отдано другому — отнюдь не знающему, мало что умеющему, нуждающемуся в твоей помощи, да просто мальчишке по сравнению со знаменитым Крамом.

Если подумать логически, наверняка, Виктора привлекли в тебе, во-первых, равнодушие к его знаменитости, во-вторых, твой неподдельный интерес к его школе, в-третьих, ...равнодушие к его знаменитости. Больше его увлеченность ты ничем не можешь объяснить. Разве могла ты сравниться с ослепительной Флер или очаровательной Лорейн из Пуффендуя?

Ведь больше никого не было! Никто даже не пытался! Снова и снова ты перебирала: Невилл, Дин, Шимус, Терри, Майкл, Эрни... слизеринцев отбрасываем, ребята на год-два старше...Для всех ты — староста и ходячий справочник. В ответ — уважение к знаниям, благодарность за помощь — и только. Однокурсницы влюблялись, бегали на свидания в Хогсмит, ты замечала, как то на одну, то на другую с интересом смотрят, или робко посматривают сначала мальчики, потом юноши. Иногда тебе казалось, что ловишь на себе подобные взгляды. Но, видимо, только казалось — вокруг тебя словно магический щит...

А ведь Рон казался таким искренним! Пережив несколько ужасных минут обоюдного ора после Святочного бала, ты старалась, чтобы подобная ситуация больше не повторилась. Встречи с Виктором устраивала так, что ни один из твоих друзей даже не догадывался о самом факте их наличия. Шипела, иногда переходя на откровенную грубость, лишь бы не дать Рону ни единого повода подумать, что ты питаешь к нему нежные чувства, ведь понимала, с чего началось и чем могло закончиться ваше противостояние после праздника. Потому, что прекрасно видела, КАК он к тебе относится. Так что не поверить ему, когда он все же решился, и обнял тебя в пустом хогвартском коридоре, и чмокнул куда-то в затылок, а потом стоял, весь красный, безвольно опустив руки и тихим, дрожащим голосом спрашивал «Почему?», было невозможно.

На мгновение ты испытала чисто женское торжество: «Да! Наконец-то!» И тут же устыдилась своего тщеславного восторга, и обрушила на голову друга гневную запрещающую тираду. Как ни странно, Рон тебя послушался и ничем больше не показывал, что между вами произошло что-то необычное, или что его отношение к тебе не совсем дружеское. Наоборот, иногда даже казалось, что он специально, назло тебе, слишком явно, с удовольствием, подпадает под обаяние Флер. Воистину — *жалкое зрелище!*

А по возвращении в школу все стало как-то неоднозначно. Рон отслеживал все твои перемещения, вдруг вспомнил, что он тоже староста, в спорах с Гарри относительно Малфоя поддерживал тебя. И при этом надувался как индюк, стоило Лаванде ему улыбнуться!

И, совсем не удивительно, что ты помогла ему пройти отборочные испытания. Это было целесообразно по многим причинам. Во-первых, этот громила Маклагген, громогласно рассуждая, что да как следует делать на месте капитана, не оставлял сомнений: он здорово попортит кровь Гарри, которому и так приходилось нелегко. Что по сравнению с этим выигрыш или проигрыш в квиддичном матче, в случае, если бы Рон оказался худшим вратарем ? Но Рон — молодец, Рон оказался на высоте! И ты искренне пришла в восторг, когда он сам, сам взял все мячи: значит, ты поступила верно!

Во-вторых, Рону это было нужно. Ему нужно заниматься любимым делом, даже если это дело — такая ерунда, как квиддич. Но именно квиддич заставлял его глаза гореть, мозги — думать и, вообще, воодушевлял. Страшно представить, во что превратились бы ваши отношения, всех троих, если бы Рон не попал в команду.

В-третьих, ты чувствовала себя несколько виноватой перед другом и, как всегда в таких случаях, старалась быть хорошей. Даже перестала спорить по пустячным вопросам и позволяла себе во всеуслышание соглашаться с его мнением. Разумеется, когда оно совпадало с твоим.

А потом случилась эта злосчастная гербология, на которой Гарри завел разговор о слизнортовских вечеринках. Казалось, повезло — он сам заговорил на нужную тему. Правда, ты надеялась как-нибудь застать друга одного — чтобы разговор состоялся без Рона, что было бы правильнее. Правильнее, но почти нереально: твои мальчишки, казалось, с удвоенной силой взялись за квиддич, как будто наверстывали прошлый год. Они говорили о нем в гостиной, за едой, на уроках и между ними. И, разумеется, все время держались вместе. А если не о квиддиче, то Гарри тут же заводил разговор о Малфое, о котором ты просто не могла уже слышать. Неудивительно, что ты ухватилась за такое стечение обстоятельств — ведь выполнение данного тебе поручения могло неоправданно затянуться — и решила рискнуть. Увы, риск себя не оправдал.

Ты прекрасно видела, что Рон переживает из-за пренебрежения Слизнорта и невозможности посещать его приемы. Ты понимала, что Гарри переживает из-за переживаний Рона. Но ты и подумать не могла, насколько Рону не по душе, что ты сама туда ходишь! И, кажется, он вздумал ревновать к Маклаггену, да так, что заговорил об этом почти напрямую. Вот, глупый! Можно подумать, тебе хоть на минуту мог понравиться этот самовлюбленный питекантроп родом из шотландских гор, который, к тому же, позволял себе распускать язык, говоря о твоих друзьях!

В любом случае, на гербологии ты не собиралась приглашать Рона на вечеринку. Но пригласила. Так получилось. Стечение обстоятельств. И он явно был рад, не будь ты Гермионой Грейнджер!

Так что же произошло потом? Ты анализировала свое поведение и не находила ответа — что, что ты сделала не так, почему Рон стал на тебя бросаться, как гиппогриф на Малфоя? Чем ты заслужила все те «шутки юмора», которыми он тебя потчевал? Ту грубость, которой он встречал тебя каждое утро, отчего пришлось завтракать отдельно от друзей? И, разумеется, твое настроение, как и душевное состояние, от этих одиноких завтраков лучше не становилось.

Потом Рон расхаживался, втягивался в обыденный процесс и постепенно приближался к своему привычному для всех облику, но именно, что приближался — если Рон «утренний» был невыносим, то «дневной» — просто неприятен. Сегодняшний же день стал возмутительным апофеозом всего: самому поверить, что выпил зелье удачи, а наброситься на тебя, что ты точно так же купилась на выдумку Гарри! И, вместо того, чтобы вместе посмеяться над общим заблуждением, не нашел ничего лучшего, как начать целоваться с этой карамельной Лавандой!

Слезы снова наворачиваются на глаза: как он мог! Значит, ты для него — то же, что Лаванда, что Флер, что мадам Розмерта, наконец! Не более чем объект сексуального интереса. Решил, наверное, попробовать себя в поцелуях, чтобы просто не отставать от остальных, в первую очередь, друга. Так зачем далеко ходить в поисках пары для практики? Руку протяни — вот она ты, раз уж два года назад дошло, что ты все же отличаешься от Гарри. Когда же не вышло с тобой, решил поупражняться на ком-нибудь еще.

Тебе все равно — с Лавандой он там целуется, или не с Лавандой. Но совсем не все равно, что это делает тот, кто выказывал внимание тебе, кто претендовал на твои поцелуи, кто даже считает почему-то, что вправе тебя ревновать!И еще имел наглость смотреть с тем же выражением смущения и бравады, что и летом, в коридоре у Больничного крыла! Вот и получил,подлый обманщик!..

Как жаль, что вы проходили на трансфигурации канареек, лучше бы ос! А что, осы — они тоже желтые! При мысли о том, какое лицо стало бы у Рона после атаки роя ос, злорадная улыбка появляется, но тут же исчезает. Потому, что воображение незамедлительно подсовывает картинку: вся из себя фигуристая Лаванда, сюсюкающая над несчастным опухшим Роном. И отчаяние снова затапливает с головой: на что можно надеяться, когда рядом ходят вот такие! Куда тебе до них...Ну почему, почему природа решила, что тебе сойдет и маленькая грудь?!

Нет, это не дело. Сколько можно терзаться?! Пора подбивать итоги сегодняшнего дня, который, без сомнения, войдет в десятку худших в твоей жизни, и решать, что со всем этим делать.

Первое. Рон Уизли — большая задница, поэтому с завтрашнего дня он для тебя не существует. Столько дней, на пустом месте он изводил тебя грубостью и нападками, сегодня наглядно продемонстрировал, ЧТО ты для него значишь на самом деле, поэтому пошел он к ... аккромантулам! Ты ни за что не заговоришь с ним, пока он не извинится за сегодняшнюю послематчевую дурость. И не попросит прощения за грубое обхождение с тобой в течение последнего времени. Впрочем, Лаванду, при случае, ты ему тоже припомнишь!

Второе. Мисс Лаванда Браун. Не дать ни единого повода усомниться, что что-то не так, что у тебя к ней могут быть какие-то претензии, или ты к ней стала хуже относиться. Не хватало, чтобы она возомнила себя счастливой соперницей! Много чести!

Третье. Гарри. Ох, Гарри...Спасибо, конечно, что посочувствовал...Всплывает воспоминание: вы втроем у камина в гостиной, твой собственный голос:

*— Надеюсь, ты попытался ее утешить? — Ты должен был отнестись к ней чутко. Надеюсь, так и было?*

И, вспыхнувший как маков цвет, Гарри

*— Ну, — я вроде... похлопал ее по спине.*

Что ж, видимо, этот урок Гарри усвоил, потому как тебя по спине хлопать не пытался. А, может, ему просто не хочется к тебе дотрагиваться — ты ведь не Чоу...

Так, соберись, Гермиона, нужно определиться с самой собой. Четвертое. Ты абсолютно несостоятельна как девушка. Поэтому перестань надеяться, пойми наконец, что нежные чувства — не для тебя. Пойми и смирись. Единственное, что тебе остается — это учеба. Впереди — война. А твое оружие, твоя помощь и поддержка — в твоих знаниях.

И спи. Завтра — новый день, который будет по-настоящему новым. Тебе нужно будет научиться жить без Рона, а значит, и без Гарри — разве кто-то предпочтет общество заучки компании лучшего друга? Тебе предстоит справляться одной, а для этого нужны силы. Так что, расслабься и начинай считать — раз овечка, два овечка... Сон придет быстрее.

Сон приходит. В нем все так, как ты лишь однажды разрешила себе представить: важный, словно лоснящийся от самодовольства, профессор Слизнорт; комната, похожая на гигантский улей; и ты сама, вдалеке от праздничного шума и гама, под омелой. Тот, с кем ты так хотела прийти сюда, обнимает тебя и, от неверия в сбывающуюся надежду, ты зажмуриваешься. Твои губы ждут, чтобы перестать дрожать, едва он коснется их своими, а вокруг обещанием счастья и свободы витает запах свежескошенной травы, цвет которой ты всегда невольно сравниваешь с оттенком его глаз.

Ничего из этого не сбудется. Но пока ты в неведении. Ты просто спишь. Ты счастлива.

* обозначены цитаты из книги "Гарри Поттер и Принц-полукровка"