Запах Гарри (гет)

Моему братишке 

Отвага и мужество — ничто против уловок, и посему доскональное их штудирование необходимо, дабы не быть поверженным на землю, но прочно держаться на ней.

Эрнст Гофман, «Житейские воззрения Кота Мурра»

Сириус пил, когда пришли Дамблдоры. Они появились у порога, оба бородатые, чудаковатые и одинаковые.

 — О, Сириус! — сказали они одновременно и направились прямиком к нему на кухню, и только в пяти футах от стола стали одним человеком.

Дамблдор выглядел старым. В общем-то, он выглядел старым еще тогда, когда Сириус писался в постель, но сейчас он казался особенно старым и дряхлым. И грустным.

 — А ты не очень весел, профессор, — заметил Сириус.

 — Я? Нет, всего лишь задумчив, — беззаботно ответил Дамблдор и внимательно на него посмотрел: — Как ты себя чувствуешь?

 — Плохо, — пробормотал Сириус.

Дамблдор кивнул в сторону косо расположившегося прямо на плите бочонка.

 — Ты пьяный, как я вижу.

 — А ты старый и сумасшедший.

Он пил с тех пор, как узнал о смерти Седрика Диггори — мальчишки, которого ни разу в жизни не видел. Ему запретили выбираться за пределы дома, так что оставалось только пить и про себя биться головой о воображаемую стену. На Дамблдора можно было злиться вечно: во-первых, потому что он никогда не ответит тебе взаимностью — лишь умудренным пониманием, во-вторых, потому что ты все равно сделаешь так, как он велит. Это, думал Сириус, как ничто другое говорит о бесконечности его власти над нами.

 — Все катится к чертям, — сказал он в тот день Кикимеру. — Так кати сюда бочку вина, и выпьем за нашу неумолимую судьбу.

Кикимер доставил бочонок кислого испорченного ужасного пойла, но от совместной попойки благоразумно отказался, поэтому пить пришлось не только за судьбу, но и от горя. Сначала Сириус думал было обидеться, но после нескольких бокалов вино начало казаться вполне себе даже ничего, да и обижаться на Кикимера долго было невозможно. Воспользовавшись его запоем, Кикимер вновь начал таскать разные ценные вещи из наследия Блэков себе в каморку. Застав его однажды за этим занятием, Сириус почувствовал внезапный прилив нежности к бедному эльфу.

 — Ты хорошо служил нашему дому, — признал он, салютуя бокалом. — Если хочешь, можешь сам выбрать место, где будет прибита твоя голова. Я оговариваю только свою комнату.

 — Мерзкий хозяин великодушен, — кротко ответил на это Кикимер и продолжил прятать вещи. Некоторые он перемещал заклятием, некоторые нес на руках, а большой кованый сундук тянул за самодельные лямки, бормоча проклятия и стискивая оставшиеся зубы. Сириус не видел смысла в подобном самобичевании, о чем и поспешил сообщить:

 — Не пойму, зачем ты себя мучаешь. Сходил бы лучше на свидание, завел бы детишек. Я не запрещаю. Можешь даже поселить их здесь, все равно мы тут одни с тобой. — Эльф, остановившись у дверного проема, с недоумением смотрел на него. — Вы ведь... размножаетесь, да? С тобой-то все ясно, тебя родила моя мамаша (как иначе объяснить вашу взаимную любовь?), но остальные домовики ведь заводят себе жен? Я как-то видел в Хогвартсе пару вполне симпатичных мордашек. Ну, что скажешь? Тряхнешь стариной?

На этот раз Кикимер даже не удостоил его ответом, и теперь пропадал где-то наверху, периодически гремя украденными столовыми приборами и подтверждая установленный Сириусом в пьяном бреду факт: у эльфов совершенно нет музыкального слуха.

 — Ты мне нужен, — сказал Дамблдор, прервав его воспоминания.

Сириус удивился, думая о том, что будь он в более адекватном состоянии, удивился бы гораздо сильнее.

 — Нужен? В смысле, там? — он махнул рукой куда-то в сторону, где по идее должно было располагаться логово коварных Пожирателей Смерти. — Ты нашел мне дело?

 — Да. — Дамблдор сложил пальцы двухэтажным домиком. — Нашел.

 — Просто я вроде как долго сидел на скамейке запасных, — напомнил Сириус.

 — У нас сплошные травмы, — серьезно сказал Дамблдор. — Так что у тебя есть шанс проявить себя, сынок.

 — О, Мерлиновы отвислые... — Сириус схватился за голову. — Ты зовешь меня? Все настолько плохо?

 — Ну-ну, не нужно себя недооценивать. Раньше ты проявлял необычные, но весьма любопытные таланты.

 — Я? — Сириус покачал головой. — Я только и делал, что хулиганил, дебоширил и бегал за юбками. К тому же, это уже в прошлом.

Дамблдор долго молчал. Обычно это означало, что он ждет, пока ты не посмотришь ему в глаза, чтобы его последующая реплика прозвучала особенно эффектно. Сириус знал, у кого из них двоих больше терпения, но из мятежного принципа решил ждать. На двадцать второй секунде он сдался, поднял голову и наткнулся на хитрую улыбку директора:

 — Возможно, настало время вспомнить былые времена.

 — Возможно, — передразнил Сириус, — эта фраза звучала очень загадочно в твоей голове, но я сейчас слабо соображаю. Не мог бы ты пояснить?

Дамблдор пояснил. Он объяснял долго и подробно, и примерно на пятой минуте Сириус был уже абсолютно трезв.

 — Да, и еще кое-что, — добавил Дамблдор перед тем, как уйти. — Я бы хотел сделать этот дом штаб-квартирой Ордена Феникса. Ты не возражаешь?

 — Конечно, нет проблем, — рассеянно согласился Сириус, хотя возражений у него было полно. Но пререкаться с чокнутым — себе дороже.

Нет, я никогда не был сексуально озабоченным. Хотя, может, и буду — на следующей неделе.

Алан Рикман

— Знаешь, раньше я стеснялась признаться, но ты мне всегда нравился, — сказала Анджелина. Она возвышалась над Гарри на несколько дюймов, поэтому, шагнув к нему, своими волосами полностью закрыла какой-либо обзор. Волосы у нее были очень длинные и вьющиеся, и часто пахли чем-то ярким и сладким. Гарри как-то спросил ее, не мешают ли они во время игры.

— Если приноровиться, можно хлестнуть ими в лицо противнику, — ответила она тогда, а сейчас сказала:

— Я не хотела говорить, потому что не была уверена, что между тобой и Гермионой ничего нет.

— Нет-нет, — торопливо возразил Гарри. — Подруга. В смысле, Гермиона. Просто подруга.

— Рада это слышать.

Она приблизилась к нему вплотную, и Гарри с удивлением понял, что они одного роста. Он неуклюже протянул к ней руку, затем, смутившись, опустил ее.

— Не бойся, — прошептала она и поцеловала его. Ее губы были сухими и шершавыми, словно ткань.

Странно, подумал Гарри.

— Ууух.

— Тебе... понравилось?

— Ууху.

— Анджелина?

— Уууху! — Хедвига вновь сердито ухнула, так что пришлось отдирать губы от подушки и прятать голову под одеяло. Даже с закрытыми глазами и без зеркала Гарри увидел, как его лицо заливает краска стыда.

— Отстань, — буркнул он.

Это никогда не срабатывало, но Гарри не терял надежды. Хедвига ухнула еще раз, настойчивее, чем прежде.

— Не сегодня, дорогая, — сказал он ей. — Я очень устал.

Накануне пришлось красить забор, и от едкого запаха краски до сих пор болела голова. Тетя Петунья называла этот процесс «освежить», а не «покрасить», что особенно раздражало. «Надо немного освежить забор и скамейку», чтоб ей пусто было. У Гарри от этой фразы возникали ассоциации с собакой, помечающей калитку семейства Дурслей, хоть он никак не мог понять, откуда взялся нелепый образ.

Лето обещало быть скучным. Рон и Гермиона не отвечали на письма, Сириус молчал, и Гарри был не настолько глуп, чтобы не понять намека. Возможно, другой в его возрасте обиделся бы, вышел бы из себя, или что там делают обычные подростки, но у него была слишком насыщенная жизнь, чтобы обращать внимания на подобные пустяки. Тем более, что объяснение напрашивалось само собой.

Дамблдор. А кто же еще?

— Ухуууу! — раздался в ушах крик Хедвиги, и через мгновение Гарри понял, что она стаскивает с него одеяло.

— Да что с тобой такое? — спросил он, приподнявшись на локтях. От резкого движения голову пронзила волна боли. В желтых глазах совы не было ни капли раскаяния. — Ты ведь понимаешь, что это война?

— Уух, — ответила Хедвига.

— Вот именно, — согласился Гарри.

Он предпочитал не показывать этого перед другими людьми, но птицу свою любил той пламенной любовью, которая в книгах вызывает у трезвомыслящих читателей зубовный скрежет. Иногда Гарри хотелось сидеть на кровати и самозабвенно сюсюкаться с Хедвигой, вороша ее белый пух пальцами, и лишь врожденное чувство стыда спасало его (и ее, чего уж скрывать) от этого самоубийственного поступка. Извини, но мы не можем быть вместе, подумал Гарри и скинул Хедвигу с кровати. Громко замахав крыльями, она уселась на жердочку и изобразила свой самый невозмутимый вид.

— Хоть бы письмо какое-нибудь принесла.

— Ууху.

— Ты потрясающий собеседник, — пробормотал Гарри. В зеркале, которое пора было давно помыть, он увидел свои волосы, которым тоже не помешало бы мытье. Весь беспорядок дома Дурслей, который каждодневно устраняла тетя Петунья, казалось, перебирался в эту комнату, не без оснований надеясь, что здесь его оставят в покое. Насмотревшись в зеркало и как всегда оставшись недовольным увиденным, Гарри сел обратно на свою кровать и почувствовал под собой нечто, по фактуре отличающееся от постельного белья.

Что за черт?

Под левой ягодицей обнаружился запечатанный конверт. Наконец-то! Хедвига издала звук, подозрительно походивший на смех. Гарри сорвал печать и достал письмо.

Дорогой крестник.

Извини, что не писал тебе так долго. Я подумывал отправить тебе весточку сразу же, как только из моей крови улетучится вино, но не ожидал, что это случится только сейчас. У меня хорошие новости. С радостью сообщаю, что ты можешь собрать вещи и вечерним поездом приехать ко мне. Я встречу тебя на вокзале, ни о чем не беспокойся. Да, знаю, мне самому это показалось странным, но старик велел нам сделать именно так. Не оставляй ничего, так как вряд ли ты в ближайшее время снова окажешься у Дурслей.

Билет и мелочь на автобус прилагаются.

С любовью, Бродяга.

— Спасибо, детка, — сказал Гарри Хедвиге, отложив письмо. Та промолчала в ответ. — Нам долго ехать, так что поешь и сходи в туалет, ладно? Потому что иначе придется долго терпеть. Если тебя это утешит, я сейчас собираюсь заняться тем же самым.

Гарри знал, что ему дадут какое-нибудь дурацкое поручение сразу, как только он спустится вниз, но голод пересилил лень и, нацепив первые попавшиеся вещи, он вышел из комнаты.

Часы на кухне показывали десять часов сорок семь минут утра. У этого факта могло быть три объяснения:

1) Батарейки в часах сели вчера в десять часов сорок семь минут вечера.

2) Дурсли переехали.

3) Гарри на самом деле умер, и сейчас он лишь призрак, который не осознает своей смерти.

Черт, не надо было об этом думать. Глупая шутка напомнила о том, чего не хотелось вспоминать. Седрик, бедный хороший Седрик. Гарри опустился на ближайший стул и подпер голову руками. Крики Амоса Диггори иногда снились ему по ночам. Воспоминания о случившемся совместно с набирающим темпы половым созреванием выдавали странные, запутанные истории со сложным сюжетом и однообразными концовками.

Гадость, думал Гарри. Это отвратительно.

Но кухня все же была пуста, и чем дольше он ее разглядывал, тем более пустой она казалась. Кухня, в которой он недоедал лет десять, не меньше. Как только Петунья поняла, что недостаток еды не причинит непоправимых повреждений организму отпрыска Лили, она перестала его кормить как положено.

Но еды ты покупала все же на четверых, подумал Гарри, увидев фотографии Дадли. Просто делила ее не совсем поровну.

Большинство людей его не поняло бы, попытайся он объяснить им свое отношение к вещам, которых ему всегда не хватало в жизни. Для них, для большинства, психология детских комплексов проста: тебе не давали вкусных конфеток в детстве, и ты, став взрослым, начнешь поглощать их тоннами. Мама не покупала тебе игрушек, и ты, став богатым, начнешь коллекционировать автомобили. У Гарри все было наоборот, и он считал, что только так и может случаться в настоящей жизни. Ему всегда не хватало еды — и он стал к ней равнодушен. Ну да, это те штуки, которыми ты должен наполнять свой желудок, чтобы не умереть. Не более. Он знал, что некоторые люди любят определенную еду. Соленое, сладкое, горькое, острое, кислое, горячее, холодное.

Ему же было плевать.

То же самое с одеждой. Если ты прошагал всю начальную школу в уныло-блеклом тряпье на несколько размеров больше твоего и на несколько лет старше своего максимального срока эксплуатации, в один прекрасный миг тебе просто становится все равно. Иногда Гарри думал, что если выкинуть его на переполненную улицу голышом, он и глазом не моргнет. Он прекрасно знал о чувстве стыда, неловкости, робости и прочих неудачных результатах экспериментов человеческой эволюции, и не раз испытывал все это, но в совсем других ситуациях.

Однажды после тренировки он, считая в уме, на сколько очков им нужно опередить Равенкло в следующем матче, чтобы по общим итогам выйти на первое место, случайно забрел в девчачью раздевалку.

Вот что было стыдно. Гарри иногда думал об этом. Если бы дело было наоборот, и это Кэти заглянула бы к ним, все было бы в порядке. То есть, думал он, ему важно то, что Кэти могла подумать о том, о чем думал он, когда открыл дверь их раздевалки, а то, что подумала бы Кэти о том, что подумал он о том, о чем думала Кэти, когда заглянула к ним в раздевалку — если бы она это сделала — его не тревожило. Гарри сильно путался в мыслях, иногда теряя логические нити, но почему-то подобные размышления казались ему очень даже осмысленными и совсем не бредовыми.

Часы издали высокое «дзинь», возвещая о том, что уже одиннадцать. Дурслей нет, ну и черт с ними. Гарри достал из холодильника все, что привлекло его внимание, взял хлеба из хлебницы, разрезал все тонкими ломтиками и соорудил себе многоэтажный бутерброд. Налил себе ананасового сока из графина (Петунья всегда переливала сок из бумажных упаковок в графины) и включил телевизор.

Всегда бы так жить.

Телевидение, как всегда, транслировало все обо всем. Гарри перещелкивал каналы, пока не завис над сценой в какой-то мыльной опере, где узколицый мужчина делал искусственное дыхание загорелой темноволосой красавице. Сцена походила на священный ритуал, и когда герой тянул свои губы вниз, чтобы вдохнуть глоток спасительного воздуха в легкие бедной девушки, очень легко было представить, как она в ответ обвивает руками его шею. Эта красота продолжалась еще некоторое время, но как только камера переключилась на двухэтажный особняк и престарелую женщину с телефонной трубкой в руке, Гарри в очередной раз ткнул кнопку.

За окном послышался шум приближающейся машины, поэтому пришлось выключить телевизор. Отдохнул, называется. Затем хлопнула дверца, и раздался гневный голос дяди Вернона:

— Розыгрыш, видите ли! Это был розыгрыш!

И семейство Дурслей ввалилось в прихожую. Выглядели они так, словно только что присутствовали на вручении какой-нибудь кинонаграды... и не получили ее. Вернон был одет в свой серый костюм, на фоне которого его лицо казалось краснее и свирепее обычного, а толстая шея вываливалась из воротника под давлением туго затянутого галстука. Дадли был уменьшенной (совсем немного уменьшенной) копией своего отца, а тетя Петунья втиснула себя в черное вечернее платье: то самое, которое должно быть в гардеробе каждой женщины.

Вернон еще некоторое время повторял слово «розыгрыш», с каждым разом все тише и тише, и тут его взгляд наткнулся на бутерброд в руке Гарри. А затем на самого Гарри.

Ни один воздушный шарик за всю историю воздушных шариков не надувался так быстро, как лицо Вернона Дурсля сейчас. Для начала он издал несколько скомканных рычаний: так старый трактор пытается завестись после долгого зимнего простоя в сарае. Затем кожа вокруг носа собралась в гневные складки, короткие сардельки-пальцы сжались в кулаки, и Гарри понял, что через пару мгновений галстук слетит с шеи Вернона и кому-нибудь нанесет серьезные повреждения. Поэтому он ляпнул первое, что пришло ему в голову, чтобы хоть как-то разрядить обстановку:

— Я УЕЗЖАЮ ОТ ВАС СЕГОДНЯ НАВСЕГДА!

Плюх. Шарик, этот чертов чемпион всех шариков, лопнул. Гарри оббежал диван, сунул бутерброд в руки онемевшего Дадли и выскользнул на улицу, не желая видеть более лицо дяди. Любая реакция, какие угодно слова, которые Вернон мог сказать, испортили бы впечатление. Иногда просто нужно обрубать сцену на самом интересном месте.

Он решил прогуляться. Солнце щедро светило, небо было чистым и гладким, словно только что выглаженное. Проходя мимо дома номер семь, Гарри обратился к сидящей на крыльце старушке:

— Добрый день, миссис Фигг.

— Гарри, дорогуша, как дела?

— Отлично. Сегодня, вот, уезжаю.

Миссис Фигг кивнула:

— Да-да, знаю, — вздохнула она. — Удачно добраться. И будь осторожен, на дорогах нынче опасно.

В оправдание надо сказать, что старушка всегда была немного того.

— Нуу, — протянул Гарри. — Я просто хотел попрощаться. Я сюда, возможно, больше не вернусь, поэтому спасибо вам за то, что иногда сидели со мной и все такое.

Миссис Фигг улыбнулась, по ее мнению, должно быть, очень мило:

— Мы еще увидимся, дорогуша.

— Ээ, пока?

— До свидания.

Гарри прошел мимо максимально быстро, но не настолько, чтобы это выглядело невежливо. Все-таки кошки, подумал он, до добра не доводят. Надо бы сказать об этом Гермионе.

Каждый шаг по нагретому тротуару, теперь, когда он собирался покинуть это место, пробуждал в нем ностальгические воспоминания. Вот здесь, у дома Гроссфингеров, Дадли и Пирс играли с ним в «Почему Ты Сам Себя Бьешь» — еще до того, как он научился выворачиваться из их потных хваток. А вон там, через дорогу, мисс Купер велела ему держаться подальше от ее дочки. Право, мисс, нам же было всего семь лет, подумал Гарри, вспомнив злобную соседку.

Ноги несли его в парк. Деревья, аккуратные скамейки, листочки, шелестящие на ветру — отличное место, чтобы предаться приятной и ленивой грусти. Но воплотить план в жизнь не удалось. Как только Гарри закинул ногу на ногу и прищуренным взглядом всмотрелся в листву, освещенную золотистыми солнечными лучами, его окликнул высокий женский голос:

— Гарри? Гарри-со-Шрамом?

Пленку половины его жизни мгновенно перемотало назад, картинка приобрела эффект сепии. Начальная школа, подумал он. В классе было два Гарри: он и Гарри Кларксон. Чтобы различать их, одного звали Гарри-со-Шрамом, а второго — Гарри-Кларки, тем самым демонстрируя потрясающую оригинальность третьеклассников в придумывании прозвищ. Гарри вспомнил все это в течение пары секунд и все же сжал в кармане палочку прежде, чем осмотреться.

— Да?

— Это точно ты! — худая девушка с длинными прямыми волосами подошла к нему, самодовольно улыбаясь.

Гарри попытался узнать ее, но не смог.

— Это точно я, уверяю, — ответил он, стараясь не выглядеть смущенным. Мозг затрубил сигнал опасности, и он отнюдь не кричал «Волдеморт» или «Пожиратели Смерти», нет. Красная неоновая вывеска гласила: «Симпатичная девушка», и это было пострашнее всего остального.

На лице незнакомки появилось наигранно-обиженное выражение.

— Ты меня не узнал, — заявила она. Гарри присмотрелся.

— Извини, — промямлил он, мечтая о том, чтобы у него сейчас была возможность сказать мягким и приятным грудным голосом: «Детка, конечно я тебя узнал. Как же я мог тебя забыть?»

— Мег Томпсон, начальная школа, — сказала девушка. — Я сидела через одну парту впереди тебя.

Гарри вспомнил. Он и так помнил Мег Томпсон, но то была круглолицая и пышнотелая девчушка с вечно устремленными в пол глазами и спутанными блеклыми волосами.

— Ты... — Нет, нельзя говорить ей, что она изменилась, дебил, мелькнула умная (наверное) мысль, за что Гарри готов был расцеловать свой мозг. — Я очень рад тебя видеть!

— Да, я тоже! — Мег села рядом и пихнула его локтем. Это была приятная боль. — Не виделись сто лет. Как у тебя дела? От тебя ничего не слышно с четвертого класса!

Растерянность, добро пожаловать. Если бы Гриндевальд прикатил на велосипеде и сообщил, что собирается помочь ему убить Волдеморта, а затем станцевать с ним румбу, Гарри чувствовал бы себя гораздо комфортнее. Он давно забыл далекие годы обучения в начальной школе и не очень-то хотел о них вспоминать. Это было до минуты Смерти и Перерождения в лице Рубеуса Хагрида, явившегося в домик на острове с помятым конвертом в кармане.

Гарри растянул губы, как делают люди, когда, ну, это... улыбаются.

— Учусь, — сказал он и махнул рукой. — Далеко. Хорошо выглядишь.

— О, спасибо, — совершенно не покраснев и не смутившись, ответила Мег. Еще один маленький шок: Гарри вдруг понял, что эта девушка и понятия не имеет, что разговаривает не абы с кем, а с чертовым Гарри Поттером. Тот самый, который выжил, да-да. Для нее он всего лишь Гарри-со-Шрамом.

Круто, заявила самая непринужденная и одновременно самая крошечная часть его сознания. Все остальные части завопили в ужасе от недостатка переменных. Хоть Гарри никогда и не пользовался своей популярностью для того, чтобы общаться с девушками (по правде говоря, он и понятия не имел, как это делать), но еще он не знал, чего ждать от девушки, которая относится к нему, как к обыкновенному парню.

Мег тем временем вещала про всех их бывших одноклассников: где они учатся, чем живут, кто из них курит, кто стал отличником учебы и жизни, а кто всегда был жутким занудой. Она знала про всех, кроме Гарри, а Гарри не знал ни про кого, кроме себя. Он отвечал односложно, фразочками вроде «Ага», «Вот-вот», «Да, есть такое», «Именно так он и делал!», поддакивал и улыбался. Сердце билось быстро, но относительно ровно. Мег была одета в простую летнюю футболку с открытыми рукавами и короткие шорты, выставлявшие напоказ тонкие загорелые ручки и ножки. От этого зрелища где-то в районе солнечного сплетения заныло. Гарри поймал себя на том, что перестал слышать девушку и лишь беззастенчиво пялится на ее прелести, и поднял голову.

— ... согласен? — закончила Мег свою длинную речь, которая благополучно прошла мимо его ушей.

— Это да... — промычал Гарри.

Мег улыбнулась (должно быть, он угадал с ответом):

— Слушай, мне пора бежать, но было бы приятно с тобой еще встретиться. Мы все-таки учились вместе, и ты не стал занудой, так что...

Интересно, какая из моих остроумных реплик убедила ее в этом, подумал Гарри.

— Я тоже был бы рад, но я уезжаю сегодня. Не знаю, вернусь ли сюда еще.

Мег посмотрела на него, прищурив глаза.

— Это что, одна из тех уловок, которые должны заставить меня почувствовать горечь разочарования от очередного нашего расставания и тем самым послужить какой-нибудь твоей гнусной цели? — спросила она. Гарри понадобилось время, чтобы вникнуть в суть вопроса. Затем он понял и смутился, но не из-за того, что ответ был «да», а из-за того, что Мег посчитала возможным, что он мог об этом подумать. С одной стороны, это льстило, с другой — было ужасно.

— Нет! — воскликнул он. Мег рассмеялась:

— Да я знаю, не пугайся. Ты всегда был скромником. А куда уезжаешь?

— В Лондон.

— Везет. Я бы тоже не прочь отсюда выбраться. Ладно, все равно было приятно с тобой повидаться. Надеюсь, еще встретимся.

Она дотронулась до его плеча и ускользнула прочь, как наваждение. Гарри смотрел ей вслед, на ее ножки, одетые лишь в короткие шорты. Голова немного кружилась, а в штанах чувствовалась неуютная теснота. Солнце стояло прямо над головой, спина от жары намокла, поэтому он направился домой.

Дурсли были в недоумении — практически таком же, в котором Гарри их оставил. Он из чистого интереса заглянул в мусорное ведро и не обнаружил там своего бутерброда: Дадли его все-таки слопал.

— Что значит «ты уезжаешь»? — требовательно спросила Петунья.

— То и значит, — ответил Гарри. После встречи с одноклассницей он чувствовал себя несколько развязно, игнорируя мысль о том, что развязным надо быть все же с девушками, а не с тетей.

— Куда ты уезжаешь?

— К крестному. Тому самому.

Петунья перешла на шепот, перед этим оглядевшись вокруг на наличие Вернона:

— К Блэку?! Ты не можешь уехать!

Неужели она внезапно пошла на поправку?

— Уж не хотите ли вы сказать, — протянул Гарри, — что желали бы, чтобы я остался? Слишком поздно, вам не кажется? В любом случае, так велел профессор Дамблдор, так что я все равно уеду.

При имени директора Петунья осеклась, ее плечи опустились, а взгляд потускнел.

— Ясно. Собирай вещи и уходи.

Как раз этим и собирался заняться, хотел сказать Гарри, но сдержался: нужно было оставить последнее слово за ней, иначе у пациентки может случиться рецидив.

Вещей у него, собственно, было немного. Учебники, оставшиеся с прошлого года (надо бы сдать их Флоришу и выручить пару галлеонов), метла, клетка Хедвиги, ее корм, немного летней одежды и школьная мантия. Молнию он обернул бумажными пакетами и перевязал старыми шнурками, клетку накрыл свитером. Через полчаса он был готов, но выйти из комнаты оказалось не так просто. Как ни крути, в этом доме он прожил все свои недолгие года, а даже к самой большой дыре когда-нибудь привязываешься.

К черту все, наконец сказал себе Гарри и спустился вниз по лестнице в прихожую. Дяди Вернона все еще не было видно, а это что-то да значило, учитывая его размеры. Зато у двери терпеливо ожидали Петунья и Дадли.

— Прощайте, — сказал им Гарри. — Вы мои единственные кровные родственники, поэтому — и только поэтому — желаю вам всего хорошего. Возможно, когда-нибудь мы увидимся, а, может, и нет.

Он хлопнул Дадли по плечу, кивнул Петунье и вышел на улицу, волоча за собой сундук. Миссис Фигг все еще сидела на крыльце.

— Ох, дорогуша, наконец-то ты вышел. Я уж боялась, что опоздаешь, — сказала она, улыбаясь.

— Еще раз до свидания, — беззаботно ответил Гарри и направился к автобусной остановке, навстречу новой жизни и новому дому.

Знаешь, ты похож на гиену с уточненными манерами. Как вышло так, что ты и Джеймс Бонд родились на одном острове?

«Сообщество», 1 сезон, 5 серия.

Гарри спустил сумку и вышел из поезда на перрон. Вокзал дышал суетой. А еще шумом, запахом тысяч тел, тонкими ароматами женских духов, сталью, резиной и пластмассой. Сириус, причесанный и даже немного опрятный, уже ждал его. Опрятность его, впрочем, тянула максимум на внешность какой-нибудь мировой знаменитости, только что прошедшей курс реабилитации от наркотической зависимости.

— Привет провинциалам! — крикнул он, увидев Гарри.

— Какого черта ты стоишь у всех на виду?

— Расслабься, Дамблдор меня прикрывает.

— И что это значит?

— Понятия не имею, но он так и сказал: «Расслабься, я тебя прикрываю».

— Как-то это нетипично для него.

Сириус скривил губы.

— А у старика есть «типичное поведение»?

— Еще как! — Гарри вручил ему клетку с Хедвигой. — Обычно он улыбается, сверкает очками, повторяет «мой мальчик», гладит бороду. Это же надо каждый раз под таким углом подставлять лицо под световой луч, чтобы солнечный зайчик попал собеседнику прямо в глаз.

— Аа, вот ты о чем, — кивнул Сириус.

— А еще он знает все на свете, — продолжил Гарри.

— Понял.

— ...появляется у тебя за спиной и произносит что-нибудь многозначительное...

— Достаточно!

— ...трогает тебя в разных местах...

— Хватит! Погоди, что?! — Сириус посмотрел на него, изобразив снисходительное удивление. — Какой-то ты раскрепощенный, парень. Это, конечно, хорошо, учитывая то, чем мы собираемся заниматься в ближайшем будущем, но... — он замолчал и закатил глаза. — Ты встретил девчонку, да?

Сжать челюсти, молчать и просто идти, глядя вперед. Гарри Поттер отлично умел строить выражение лица «я не знаю, о чем ты говоришь», правда, срабатывало оно только на одном человеке — Гарри Поттере.

— Какие мы загадочные, — пропел Сириус, ухмыляясь, как семилетний прохвост, провернувший только что свою лучшую шалость. — Ох уж это подростковое лестничное остроумие! Малыш, я бегал за девчонками еще тогда, когда твой отец с содроганием думал о том, что когда-нибудь у него можешь случиться ты. Так что не отнекивайся. Кто она? Ладно, вопрос полегче: какая она? Можешь отвечать только «да» или «нет»: красивая?

Гарри сглотнул и сделал вид, что разглядывает внутреннее убранство вокзала. Кирпичи, колонны, люди. Вот кошка мимо пробежала...

— Да.

— Ведьма?

— Нет.

— Ровесница?

— Да.

— Неужели бывшая сопливая одноклассница?

Пауза.

— Да.

— Это мило, — прокомментировал Сириус. — Но, конечно же, ты струсил, как маленькая девочка.

Это был не вопрос. Гарри постарался сохранить остатки самоуважения:

— Вообще-то, она сказала, что не прочь снова встретиться.

— А ты что ответил? — моментально спросил Сириус, и Гарри понял, что просчитался — еще до того, как догадался, в чем именно он просчитался.

— Что уезжаю навсегда, — промямлил он.

— Какая похвальная честность, — сказал Сириус, и звучало это отнюдь не комплиментом (Гарри понял это, потому что таким же тоном он сам обычно разговаривал с Малфоем). — Впрочем, тут есть своя прелесть, на этом можно сыграть.

— На чем? — удивленно спросил Гарри.

— На твоих наивных глазах. Некоторые на них поведутся.

Гарри резко остановился.

— О чем ты вообще говоришь?

Сириус посмотрел на него и поправил пальцем очки, которых на нем не было.

— Увидишь, мой мальчик. А сейчас я отведу тебя вон в тот милый туалет и прикоснусь к твоей обнаженной коже.

— Что?!

Сириус рассмеялся.

— Обычная аппарация, не пугайся. Просто я не люблю проигрывать состязания, поэтому должен был сравнять счет. Один-один. Можно тебя взять и за шиворот, но не хочется переместить твою футболку вместо тебя. Я еще только набираю форму, да и твой шикарный торс все же недостаточно шикарен.

— Что такое аппарация?

— Можешь называть это телепортацией, если тебе так легче.

— А, точно, — вспомнил Гарри. — Круто!

— Знаю, — ответил Сириус. — Идем.

* * *

Дом Сириуса выглядел как деревянный забор между двумя другими домами, и Гарри, предварительно проведя кое-какие мыслительные операции, некоторое время вглядывался в кусты, пытаясь рассмотреть среди них собачью конуру. Ну или столбик, на который можно справить нужду, приподняв ногу. Как повезет. Сириус меланхолично молчал, всем своим видом показывая, мол, поразись, Гарри, приготовься к неизведанному. Пусть твое сердце забьется быстрее, говорило это молчание, пусть ты потеряешь бдительность, пусть в твоей голове появится маленький червячок недоверия. Выждав нужное по его собственному мнению время, Сириус протянул ему клочок пергамента. Сюрприз пока не удавался.

— И что это такое?

— Прочитай.

Гарри раскрыл листок и сразу же узнал почерк Дамблдора.

— Дом Сириуса Блэка расположен по адресу: Великобритания, Лондон, площадь Гриммо, 12. Мы что, ошиблись адресом? Это же твой собственный...

Договорить «дом» ему не дал, собственно, сам дом. Он появился у забора, маленький, худой, но крепнущий и растущий на глазах. Другие дома уважительно подвинулись под напором наглеца, и Гарри отстраненно подумал: каков хозяин, таково и жилище.

— У тебя надувной дом? Оригинально.

— У кого-то женщины, а у меня дом, — ответил Сириус. — Нет, это чары. Если Дамблдор не выдаст, нас не найдут. А если он нас выдаст, то вся наша суета вообще не имеет никакого смысла, и можно сразу поднимать руки и раздвигать ноги. Так что мы в безопасности.

— Утешительно, — признал Гарри. — А что за надувные женщины?

Сириус замялся.

— Я бы тебе объяснил, — сказал он нехотя, — но вряд ли ты к такому готов. Они по другую, мрачную сторону жизни, не надо туда лезть.

— И не собираюсь. Может, зайдем? — Гарри огляделся вокруг. — А то люди начинают на нас смотреть.

— Наслаждайся вниманием, Гарри. Научись чувствовать себя уютно под светом прожекторов. Лучше быть тем, на кого пялятся, чем одним из тех бедняг, которые пялятся сами.

— И это самая мудрая вещь, которую ты мне можешь сказать за миг до того, как я войду в свой новый прекрасный дом?

— Нет. Есть еще кое-что, — заметил Сириус.

— Что же?

— Сентиментальность — зло. Перестань связывать каждую пролетающую мимо бабочку со знаками судьбы, иначе начнешь писать романтичные стихи, играть на гитаре перед костром и влюбишься в первую девчонку, которая дотронется до твоих причиндалов.

— А разве любовь — это плохо? — спросил Гарри, намеренно игнорируя упоминания о гитаре и стихах.

— О, нет, — возразил Сириус. — Любовь — это прекрасно. Но если ты влюбишься в ту же Мег или в кого-то еще в ближайшее время, нам придется ушивать твою мантию, потому что моя реакция на это событие приведет к кардинальным переменам в твоей анатомии. Данная беседа удивительным образом приводит нас к причине, по которой я забрал тебя сюда, словно сама Судьба!.. — последнее слово он выкрикнул, почему-то оглядываясь вокруг, — ...нам потворствует, но об этом позже. Добро пожаловать.

Не самая вдохновляющая речь в жизни Гарри, но он был вынужден признать, что эффект она произвела неслабый. Сириуса сложно было считать серьезным человеком, ведь оснований для обратного вывода было гораздо больше. Но некая легкомысленность, присущая его поведению, делала его даже более опасным. Если бы он являлся (при всей своей, несомненно, довольно добропорядочной натуре) вдумчивым, взрослым человеком, разумно было бы предположить, что эти качества заставляют его каждый раз задумываться о том, что он делает, и осознавать ответственность за поступки.

Но нет.

Ведь Сириус не был взрослым человеком. Он многое перенес и настрадался за целую стаю дельфинов, выброшенных в полдень на жаркий разогретый экваториальным солнцем берег, но остался подростком. А подростки, как Гарри знал, по себе в том числе, не говорят: «Ой, а ведь может случиться что-то плохое, если мы так сделаем». (Все, кроме Гермионы, конечно же). Обычно от них можно услышать совсем другое, что-то вроде: «А что, будет весело!».

Гарри представил, как Сириус прокрадывается ночью в его комнату с мыслями о том, как все потом от души посмеются, и вздрогнул. Вернон с красным лицом, Петунья с длинной шеей и высокомерным взглядом, Дадли, сжимающий кулаки, — внезапно эти картины разгладились и смягчились, и Гарри осознал, что у Дурслей было не так уж плохо.

Стыд и позор, Поттер, что бы сказал Рон, если бы знал про твои трусливые мысли?

— Ты идешь? — спросил Сириус. — У тебя такое лицо, будто ты только что в первый раз выпил огневиски.

— Откуда ты знаешь, какое выражение лица бывает при этом?

Сириус улыбнулся.

— Ты очень похож на своего отца, — сказал он. — У него была такая же физиономия.

Ручка на входной двери, искусно вырезанная в форме змеи, так была похожа на настоящую, что Гарри на всякий случай шагнул в сторону. Сириус распахнул дверь, открывая вид на прихожую, переходящую в гостиную.

Не то чтобы Гарри был разочарован, совсем нет. Напротив, он был достаточно разумен, чтобы понимать: этот дом давно стоит запущенный, никто здесь не жил лет десять, не меньше. Паутина, запах сырости, полутьма, пыль столбом и все такое, прямо как в фантазиях о домах с призраками. (Тяжелое детство и куча внутримозговых червей, с которыми не смогла бы справиться и бригада психиатров, одарили Гарри склонностью к драматизму и излишне стилизованному воображению). Чтобы не соврать, необходимо отметить, что пыли было не так уж и много, а о паутине и речи быть не могло. Но затхлый запах присутствовал — вместе с полутьмой, тоже какой-то затхлой.

— Ты считаешь, что дому нужен ремонт, да? — спросил Сириус, посмотрев на него.

— Ну, не то что бы... — проговорил Гарри в ответ, пытаясь правильно сформулировать свою мысль и в то же время остаться в рамках вежливости. — То есть, я хочу сказать, что тут, если можно так выразиться, не совсем то, что стоило бы, так скажем...

Сириус прервал его мучения:

— А мне нравится, когда все именно так. — Он поставил клетку и выпустил Хедвигу наружу. — Жизнь — мрачная, жуткая и вообще хреновая штука, какого черта я должен засорять свой дом розовыми подушками в виде сердечек, если ничего от этого не поменяется?

— О розовых подушках речь не шла, — поправил Гарри. — Но смысл, наверное, не в том, чтобы украшать все вокруг в надежде, что твоя жизнь изменится, а изменить свою жизнь и на радостях начать украшать все вокруг.

— Мудрая мысль. Но мне не двенадцать лет, и я не гребаная фея с мешочком пыльцы, — возразил на это Сириус. — Кикимер!

Возникший перед ними домовик напомнил Гарри его друга Добби. Гарри не знал, считается ли это расизмом, но практически все эльфы, которых он видел, напоминали ему его друга Добби, так же как Добби напоминал ему всех остальных эльфов. С некоторыми различиями, конечно же. Конкретно данный экземпляр, что стоял сейчас перед Гарри, мог бы появиться, если бы после несчастного случая в лаборатории Отдела Тайн на Добби пролилось какое-нибудь страшное зелье, и он решил бы завоевать мир.

— Мерзкий хозяин привел дружка? — спросил Кикимер, разглядывая Гарри с головы до ног. — Мерзкому хозяину нужно уединиться, чтобы делать с дружком грязные вещи?

— Заткнись, — вяло произнес Сириус, и стало ясно, что у него и этого домовика весьма специфические отношения. — Это мой крестник Гарри Поттер, и ты должен обращаться с ним повежливее, чем со мной, иначе я подарю тебя Артуру Уизли.

Кикимер отреагировал мгновенно:

— Нет! Добрый хозяин не может этого сделать! Кикимер не хочет к вонючим магглолюбцам-Уизли!

Отвратительный эльф каким-то образом дополнял своего хозяина, и Гарри понял, что самому Сириусу эти вечные препирания нравятся. Он, словно вампир, высасывал из всего окружающего что-нибудь ироничное и существовал за счет этого. У Гарри было наоборот: он вбирал в себя все самое грустное, печальное и трагичное, создавая со своим крестным идеальный дуэт противоположностей. Если бы у Сириуса и Гарри были способности дементоров, они засосали бы в себя весь мир.

— Тогда слушайся мерзкого хозяина, — сказал Сириус Кикимеру. — Иначе сменишь его на еще более мерзкого.

— Слушаюсь нынешнего мерзкого хозяина, — проворчал Кикимер и исчез.

— А что не так с мистером Уизли? — спросил Гарри.

Сириус пожал плечами.

— Их семью ненавидела моя мамаша. А Кикимер — это и есть моя мамаша, только маленькая, ушастая, худая и мужского пола. Вернее, я так думаю, что мужского, хотя вполне вероятно, что добрая хозяйка его давно кастрировала.

У Гарри что-то перевернулось в животе. И ниже живота тоже.

— Где здесь моя комната?

Поселили его в одной из гостевых (Гарри некоторое время пытался вникнуть в смысл фразы «одна из гостевых комнат» — он и не представлял себе, что их может быть несколько). Комната была не очень большая, но определенно просторнее той, где он жил у Дурслей. Особенно радовала кровать — широкая двуспальная штуковина, на пробу оказавшаяся мягкой, как облако.

— Мне кажется, я провалюсь в нее, как в тесто, — заметил Гарри, присев на краешек.

— Очень метафорично, — ответил Сириус. — Ты, главное, про девушек такого не говори.

Гарри укоризненно покачал головой, как можно мягче пытаясь выразить жестом слово «фу».

— Ты слишком пошлый и слишком грязно все понимаешь. Раньше ты не был таким.

— Извини, — пожал плечами Сириус. — Выполняю приказ.

— Чей?

— Мадам Росмерты, черт бы тебя побрал. Дамблдора, конечно!

— И в чем он заключается?

Сириус загадочно промолчал и вместо ответа обвел рукой комнату.

— Располагайся. Разложи вещи, старое и ненужное отдай Кикимеру на тряпки. А потом спускайся вниз, я буду в гостиной. И оденься поприличнее.

Осмотрев внимательно свою спальню, Гарри наткнулся на некоторые любопытные детали. Стены в некоторых местах были расцарапаны, судя по всему, ногтями, словно здесь кого-то запирали. В одном из выдвижных ящиков обнаружилось женское белье странного вида: нечто вроде ночной рубашки с завязками на спине, к которой прилагались широкие шелковые штаны. Гарри решил оставить загадку на потом. Если следовать совету Сириуса, выкинуть пришлось бы слишком много вещей, поэтому он просто разложил их на полках в шкафу и облачился в свои темно-бурые штаны и старую рубашку: лучшее, что у него было, если не считать школьной мантии.

Хотя бы двери в этом доме не скрипели, слава Мерлину. Иначе фильм ужасов получался слишком дешевым. Уже на лестнице Гарри заметил, что свет в гостиной какой-то странный: тусклый, мягкий и рассеянный, какой бывает во сне. В камине догорали дрова. Кресло, в котором сидел Сириус, стояло в тени, бросаемой далеко выдвинувшейся вперед кирпичной каминной полкой, поэтому заметить его было сложно.

— Твоя жизнь изменится, — сказал он, когда Гарри вышел в центр гостиной, оглядываясь по сторонам. Казалось, голос исходит отовсюду.

— О чем ты говоришь?

— Ты уже никогда не будешь прежним, — продолжил Сириус, словно бы и не слышал вопроса.

— Что?

— Мир, каким ты его знал, перестанет существовать. Ты познаешь вещи, которые больше не сможешь игнорировать, прячась за маской добродетели. Я выверну твой привычный уклад жизни наизнанку, и поверь, какими бы жуткими ни были муки совести, ты никогда, никогда не решишься вернуть все назад. А если и захочешь, все равно не сможешь, так что не пытайся.

— И что же такого страшного ты мне покажешь? — спросил Гарри, обращаясь в темноту, где еле виднелся изящный силуэт.

— Покажу? — Сириус тихо рассмеялся. — Я тебя научу.

— Чему?

— Тому, что спасет тебе жизнь. — Голос стал громче и глубже, уверенный в себе и непоколебимый, как скала. — Тому, что поможет нам победить. — Огонь в камине вспыхнул, озарив багровым сиянием лицо Сириуса. — Я научу тебя, Гарри, искусству обольщения.

Хедвига, сидящая у него на плече, яростно ухнула, и ее голос эхом отразился от всех закоулков мрачного дома Блэков, да так, что Кикимер, протирающий украденные ложки на чердаке, испуганно вздрогнул.

— Эээ? — подумал Гарри.

— Конечно! — сказал он с большим убеждением. — Курение и пьянство — ничто, совсем ничто, если мы хотим их бросить.

В этот момент автоматическая кофеварка, в которой кипела вода, издала громкий пронзительный звук.

— Слышишь! — воскликнул дон Хуан с сиянием в глазах. — Кипяток согласен со мной!

Карлос Кастанеда, «Путешествие в Икстлан».

Если твой рот слово в слово повторяет твои мысли, из этого можно сделать два вывода: хороший и плохой. Хороший: ты отличный человек, честный, правдивый и открытый настежь, как форточка в жаркий летний день. Плохой: ты идиот, который не умеет фильтровать и перерабатывать отходы жизнедеятельности собственного разума. Последнее весьма печально.

— Эээ? — подумал Гарри, и, ни секунды не раздумывая, повторил свою мысль вслух:

— Эээ?

— Да, — ответил Сириус. Хедвига слетела с его плеча и унеслась куда-то на второй этаж.

— Что — да?

— Именно так. Искусство обольщения. Самый близкий человеческой природе вид искусства.

— Я должен буду соблазнить Волдеморта?

Сириус встал и прошелся перед камином туда-сюда, прежде чем ответить.

— Мы еще даже не приступили, а ты себя уже переоцениваешь, — произнес он. — Садись и слушай.

Гарри сел. Сириус прочистил горло.

— Началась война, — начал вещать он медленным, потусторонним голосом. — И свет отступает на всех фронтах под натиском тьмы. Волдеморт выигрывает у нас, даже еще не вытащив козырей из рукава. И этому есть объяснение.

— Да, — согласился Гарри. — Их много, а нас мало.

— Верно. Но это причина, лежащая, как говорится, на поверхности. Как девичья попка, которая ярким маяком в морской ночи сразу привлекает к себе внимание. Но почему мы смотрим на попку, Гарри? И почему так много людей смотрит в сторону Волдеморта?

Ни на один из этих вопросов у Гарри не было внятного ответа. Он думал, что понимает, в чем тут дело, но выразить мысли словами оказалось не так просто. Напрашивающийся ироничный комментарий о попке Волдеморта Гарри тоже решил оставить при себе, момент был слишком неподходящий.

— Не знаю, — сказал он.

— Привлекательность, — подсказал Сириус. — Тьма, Гарри, привлекательна. Как манящими к себе тайнами, так и сторонниками.

Ну вот. К «манящим к себе тайнам» можно было прибавить пример про девичью попку, и опять получилась бы неплохая шутка. Но чертова тактичность! Впрочем, вторая часть фразы требовала разъяснений:

— Сторонниками?

— Ты удивлен? — Тень Сириуса, периодически закрывавшего собой источник света, падала Гарри на лицо, превращая недавнее упоминание о маяке в ночи в еще один, на этот раз целомудренный, повод для иронии. На миг он испугался, осознав, что внутри щелкнуло что-то зловещее, и он начал копировать поведение Сириуса. — Конечно, тебе мои слова покажутся безумными, ведь ты видишь в них лишь гнусных злодеев и врагов. Люциус, Драко и прочие ребята, в чьи колеса нам вечно приходится вставлять палки.

Ага, а «палки» в их колеса мы вставляем как раз потому, что они привлекательны? — подумал Гарри и вновь испугался самого себя. Откуда все эти шуточки взялись? Раньше он не был таким!

И вдруг в голове возникли его же собственные слова, сказанные недавно Сириусу: «Раньше ты не был таким». По спине Гарри пробежал холодок.

Что-то изменилось.

— Ты тоже чувствуешь? — спросил Сириус, осматривая комнату, но Гарри был слишком напуган, чтобы ответить. — Мы уже меняемся. — Он встряхнул головой и продолжил говорить монотонным лекторским голосом, хаотично разгуливая по гостиной: — Молодежь ныне не интересуется светом и добром. Раньше девушки мечтали о рыцарях и розах, сейчас же их симпатичные головы заполнены мыслями о плохих парнях, которые могут сохранять злобное и презрительное выражение лица даже во время священного акта совокупления. Они воображают себе темных и загадочных личностей, что похитят их в ночи и будут делать с ними все, что им вздумается, не обращая внимания на слабые и явно наигранные протесты. Время балов и званых ужинов прошло, мой дорогой крестник. Настала эпоха свободы и воинов-одиночек. Кто-то скажет, что раньше трава была зеленее, я же скажу, что отсталый глупец, который так говорит, обречен на провал.

— И что мы должны делать? — спросил Гарри. Хотя прямо сейчас его не очень интересовал ответ, предыдущая реплика была построена таким образом, что вопрос напрашивался сам собой.

— Никому не нужен Гарри Поттер, — пробормотал Сириус. — Кто сочтет привлекательным его дурацкие наивные глаза и мешковатую одежду? А Рон Уизли? Разве обратится в его сторону горящий девичий взгляд, когда рядом есть Драко Малфой? Ты видел, как он поджимает губы? Я знаю этот прием, его Нарцисса, сучка фальшивая, научила! Тебе тяжело будет это принять, но сейчас я открою страшную тайну: девочкам нравится Драко.

Услышав это заявление, Гарри подумал, что всегда подозревал нечто подобное. Но он обязан был спросить:

— Почему?

— Опиши мне его, — сказал Сириус.

Гарри задумался.

— Худой. Светлые волосы. И лицо все время такое, будто лимон проглотил. А еще я заметил, что он смотрит даже на тех, кто выше ростом, как бы свысока, откидывая голову назад.

— Весьма емкое описание. А теперь я предложу тебе альтернативный взгляд. Не худой, а худощавый и стройный. Не светлые волосы, а блестящие и шелковистые. Не «лимон проглотил», а «смотрит на всех с выражением оправданного превосходства». Ухожен, дорого одет, симпатичен. Полный набор.

— Это не может быть правдой.

— К сожалению, может. А как прекрасно тлеет в девичьей душе надежда на то, что она, только она может исправить его, растопить ледяное сердце и отыскать в нем пылающий костер страсти! — Сириус с отвращением пнул журнальный столик и тут же скривился от боли. — Чары Приклеивания, черт бы их побрал! В общем, надо что-то с этим дерьмом делать, иначе оно завалит нас по ноздри. Темные волшебники привлекают внимание переполненной гормонами молодежи и мечтающих о власти стариков. Нам необходимо реабилитировать тускнеющий Свет.

— Ладно. И с чего начнем?

— С разбора полетов.

Устройство, перемещенное Сириусом в гостиную посредством любопытного заклинания «Кикимер-иди-и-принеси», оказалось котлом, больше походившим на ночной горшок какого-нибудь эксцентричного великана. Впрочем, вряд ли великан стал бы царапать руны на своем горшке, если не допускать, что для удерживания великаньих отходов внутри какого-либо сосуда необходима могущественная магия. А Гарри, рассматривавший котел, сразу определил, что магия в нем весьма серьезная. Он давно понял, что солидное волшебство многим отличается от посредственного. Первое и самое существенное отличие: солидное волшебство выглядит солидно. А котел именно таким и был.

— Омут памяти, — объявил Сириус, будто это название что-то значило для Гарри. С таким же успехом он мог сказать «кракозябра» или «поцелуй страха». — Эта штука позволяет просматривать воспоминания. Как видеомагнитофон, только круче. Дорогая вещь. Его Дамблдор нам подогнал, и строго наказал, что надо его беречь как самого себя. Старый дурак. Как будто я сам себя берегу! Подойди-ка.

Гарри повиновался, думая о том, что это начинает входить у него в привычку.

— Подумай о встрече с Мег. — Сириус приставил палочку к его виску, как пистолет. — Вспомни, о чем вы говорили, где сидели, как она выглядела.

— Готово, — сказал Гарри с уверенностью. Дело ведь было сегодня, хотя казалось, что прошла целая вечность.

— Замечательно...

Ощущения от того, как из твоей головы в прямом смысле вытягивают воспоминания, оказались впечатляющими. За миг пережив все свое утреннее приключение заново, Гарри схватился за ширинку, чтобы, кхм, как бы выразиться поприличнее, «удобно встать». (Даже в мыслях Гарри старался по возможности избегать слов с сомнительно пристойным звучанием, особенно когда бывал смущен).

— Что стоишь? — спросил Сириус. — Твое воспоминание, твоя девчонка, тебе и нырять первым. Просто засунь голову в Омут.

В котле кружилась подозрительно переливающаяся перламутром вода: так могла бы выглядеть Мантия-Невидимка, если бы стала жидкой. Гарри поднес лицо к поверхности и, задержав дыхание, опустил голову в туманную муть.

— Гарри? Гарри Со Шрамом?

Солнце, парк, Мег — все как сегодня. Да, эта штука и в самом деле круче видеомагнитофона, но вряд ли она сгодилась бы для просмотра веселых фильмов по вечерам всей семьей.

— Посмотри на свое лицо, — сказал Сириус, тыкая палочкой, как указкой, в глаз Гарри. Не самого Гарри, а того, другого. — Знаешь, что на нем читается? Испуг. Смущение. Страх. Я уже видел такое лицо у тебя, правда, тогда мы находились в Воющей Хижине, и ты думал, что я собираюсь тебя убить. Посмотри на свои руки. Тебе или врезали между ног, или ты испытываешь настоятельную потребность сходить в уборную. Другого объяснения этой позе я не вижу.

Гарри вдруг обнаружил, что копирует жесты Себя Из Воспоминания, и расцепил руки. Жаль, что мутно-зыбкий Гарри на скамейке не сделал того же. Признаться, выглядел он жалко, но Мег волшебным образом этого не замечала, с присущим уверенным в себе девушкам снисходительным интересом осматривая его с ног до головы, снова и снова. Гарри, наблюдавший сейчас за их в определенной степени односторонним разговором, делал то же самое. Мег была совсем-совсем худенькой, словно в один прекрасный момент села на диету, занялась фитнесом и перестаралась. Но это ей только шло (хотя Гарри вряд ли мог сейчас оценивать ее внешность объективно).

— Нет, нет, нет, — сокрушенно пробормотал Сириус, услышав очередное «ага, точно» от Гарри из воспоминания. — Я больше не могу. Пошли отсюда.

Мир окутался дымом, и они оказались в реальности.

— Что случилось?

— Все гораздо сложнее, чем я ожидал. Ты ведь знаменитость! Как ты до сих пор остался таким... таким... неумелым?

Гарри задумался. Чем он занимался с тех пор, как узнал о Мальчике, Который Выжил? Сначала был Квиррелл с затылком-барельефом в виде лица Волдеморта, потом василиск с Наследником, Петтигрю, дементоры, Турнир...

— Да как-то, знаешь ли, руки не доходили.

Должно быть, в его голосе чувствовался привкус яда, судя по реакции Сириуса. Он осунулся, возвышенное выражение лица сменилось на унылое.

— Но у меня должно быть хоть что-то, с чем можно работать. Я не могу заново учить тебя говорить «Привет».

— Это я и так умею, — сказал Гарри. — Привет. Видишь?

— Талантище, — восхищенно проговорил Сириус. — Полагаю, начать надо с внешнего вида, а по дороге попытаемся прощупать азы.

— Пойдем покупать одежду?

— Не без этого. Но внешний вид, Гарри, это не только дорогие шмотки и стильная прическа. Это твой образ. То, каким тебя видят люди, а в нашем случае, то, как нам необходимо, чтобы тебя видели люди.

Гарри не сразу переварил последнюю фразу, но решил избежать неловкой паузы, задав самый универсальный наводящий вопрос в мире:

— И?

Сириус взял его за плечи, усадил в кресло спиной к камину и сам встал напротив, освещенный играющими отблесками.

— Посмотри на меня. Что ты видишь?

— Нуу... — протянул Гарри. — Тебя.

— Великие боги! Прояви фантазию! Что бы ты сказал обо мне, если бы встретил меня в первый раз?

— Что тебе нужен доктор.

— Нет. Ты врешь себе. Постарайся избавиться от всех представлений. Ты не знаешь Сириуса Блэка, нет вообще никакого Сириуса Блэка, есть лишь незнакомец.

Гарри пригляделся. Прищурился, склонил голову набок и пригляделся тщательней. Огонь приятно трещал, помогая думать. Возможно, на самом деле треск горящего дерева даже мешал думать, но сама мысль о том, что он сидит рядом с огнем в таинственной полутьме и размышляет о вещах, о которых можно в любой момент перестать размышлять, и от этого не будет зависеть твоя судьба, убеждала Гарри в том, в чем он сам хотел убедиться, а именно в том, что треск дров в камине помогал ему думать. Может показаться, что такие закрученные и не несущие информационной значимости умозаключения производить бессмысленно, но Гарри Поттер всегда был необычным мальчиком, а если кто в этом сомневался, сенсационные новости в газетах, невероятные злоключения, что с ним происходили, и искрящиеся глаза Альбуса Дамблдора могли бы убедить любого. Северус Снейп, кстати, тоже с готовностью подтвердил бы его необычность, правда, выразился бы несколько иначе, нежели Дамблдор. К тому же, подобные размышления пригодятся Гарри в будущем, хотя он об этом еще не знает.

— Возможно, — сказал Гарри, напрягая все свое воображение, — ты немного похож на рок-певца. Или на байкера. Или на хулигана-переростка. Причем во всех трех случаях ты словно бы не тот, кем должен быть.

Сириус счастливо улыбнулся.

— А ты небезнадежен! Мне нравится, давай еще. Представь, что ты девушка, и посмотри на меня заново.

С понятием «девушка» у Гарри ассоциировались тихие перешептывания, внезапные приступы беспричинного хихиканья и почему-то расчесывание волос перед зеркалом по утрам. Любое другое поведение или какие-либо выходящие за пределы этих стереотипов действия представителей противоположного пола выбивали его из колеи.

Сириус поворачивался вокруг своей оси, демонстрируя ему все, на что был способен в состоянии молчания и полной одетости. Наблюдая за тем, как он корячится, Гарри с грустью покачал головой:

— От тебя так и несет отчаянием, Бродяга.

— Да! — вскричал Сириус. — Именно этого я и добиваюсь! Ты начинаешь прозревать, что не может не радовать. Молодец!

Гарри на всякий случай встал и спрятался за креслом.

* * *

В мире гриффиндорца Гарри Поттера существовали темы, которые нельзя было обсуждать. Гермиона, например, часто заводила о них разговор.

— А почему профессор Дамблдор не запер дверь в комнату с Пушком покрепче? А почему он оставил дверь и не построил вместо нее стену, чтобы никто не догадался, что там вообще есть комната? — бывало, спросит она между делом.

— А почему профессор Дамблдор не стер ту кровавую надпись на стене рядом с туалетом?

— А почему тебе сразу не сказали, что Сириус — твой крестный? А как теперь ему живется, когда он знает, сколько всего тебе пришлось пережить? А сможет ли он вернуться к нормальной жизни?

Гермиона Грейнджер была очень любопытной девочкой, и ее неудобные вопросы каждый раз пугали. О таких вещах говорить было просто-напросто неловко и неприятно. Гарри вообще был довольно благоразумным человеком, который не любил, когда его вытаскивают из зоны комфорта. Другое дело, что эта зона не включала в себя разговоры по душам, но вполне уверенно охватывала смертельные драки с разнообразными плохими людьми и существами. В общем, если бы кто-то в шутливом, легкомысленном или каком-нибудь отличающемся от трагичного тоном заговорил о том, сколько всего перенес Сириус Блэк в Азкабане, Гарри тут же шикнул бы на этого человека и приложил бы палец к губам. Но когда сам Сириус показывает отношение к собственным несчастьям, которое метафорически можно представить в виде обезьяны, демонстрирующей свою самую яркую часть публике... Короче, Гарри был несколько смущен.

— Нет, просто послушай. Я отсидел кучу лет, месяцев и дней в Азкабане. Все считали, что я негодяй, предатель и маньяк. Потом я сбежал, пытался найти тебя, нашел, рассказал правду, опять убежал и скрываюсь от властей. И вдруг — здесь я немного забегаю вперед — выясняется, что я невиновен. В газетах появляется скандальная статья, меня, последнейшего наследника благороднейшего дома Блэков, оправдывают. Я произношу пару загадочных речей для публики и ухожу в тень — зализывать душевные раны. Что начнут думать люди?..

— Наверное, им станет тебя жалко.

— Да, если я разрыдаюсь перед колдографами и журналистами. А если я буду держать себя гордо, немного воинственно, всем своим видом показывая, что буду защищать своего крестника и сражаться со злодеями до последней капли крови, несмотря на всю несправедливость, что перенес из-за Системы?

Гарри молчал.

— Я вижу, ты все понял, это хорошо. Чувствуешь, как этот маленький мир дрожит перед нами, парень? — спросил Сириус. Гарри скорее чувствовал, как дрожат его колени, но храбро кивнул.

— Мне надо немного отойти от сегодняшних новостей, проникнуться идеей, так сказать. Завтра буду готов. Правда, все равно мне это кажется слишком самонадеянным планом. Люди переходят на темную сторону не только из-за ее привлекательности, но и из-за убеждений, — угрюмо сказал Гарри. — Они могут и не поддаться эмоциям. Голова-то на плечах у них все же есть.

— А вот для этого, мой дорогой друг, и нужны мы. Нужно сделать так, чтобы они не смогли различить, где у них чувства, а где мысли.

— Ты меня пугаешь, — признался Гарри.

— Ты меня тоже, — ответил Сириус. Нельзя просто так произносить бессмысленные фразы и ожидать трепетной реакции от собеседника, но Гарри был вынужден признать, что у Сириуса это получается. Что еще хуже, ты непроизвольно начинал искать тайный смысл в его абстрактных высказываниях. Что вообще ужасно: этот смысл часто находился.

— А во мне что такого пугающего? — спросил Гарри.

— Потенциал. — Сириус бросил на него взгляд бесконечной житейской мудрости. — В тебе есть огромный потенциал, и тот факт, что ты его не осознаешь, играет тебе только на пользу.

Тогда зачем мне об этом сообщать, если незнание мне бы помогло, подумал Гарри. Ему не нравилось, когда его хвалят: обычно под комплиментами прятался подвох.

— Нельзя ли как-то упростить задачу? — с надеждой спросил он. — Может, есть заклинание какое-нибудь заковыристое, или зелье, пробуждающее, ну, сексуальное влечение?

Сириус вздохнул.

— Возможно, Дамблдор возлагает на тебя слишком много надежд.

Вполне вероятно, что это было сказано специально, чтобы пробудить в нем злость и желание доказать свою состоятельность как героя — во всех смыслах. Но вот что удивительно: одна мысль о возможности продуманного характера последней реплики наполнила Гарри — да-да, вы правильно догадались — злостью и желанием доказать свою состоятельность как героя. Осознав эту мысль, он безнадежно вздохнул.

— Что ж, посмотрим, Бродяга.

Если Гарри Поттер и умел действовать эффективно, так это в тех случаях, когда его загоняли в угол. Как раз в тот момент, когда Гарри гневно наполнял свои легкие воздухом, мимо невидимого для чужих глаз особняка Блэков проходила благодушная и мирная старушка. И ей совершенно неожиданно захотелось перекреститься.

После долгого разговора в темной гостиной я уложил ее в своей спальне. Она была миленькой девчоночкой, простой и правдивой, и ужасно боялась секса. Я сказал ей, что секс прекрасен. Я хотел ей это доказать. Она позволила мне, но я оказался слишком нетерпелив и не доказал ничего. Она вздохнула в темноте.

Джек Керуак, «В дороге».

Теперь же попросим Гарри задержать дыхание, чтобы наступила тишина, прерываемая лишь потрескиванием огня. Представим, что это кино. Начинает играть медленная, полная загадочных сочетаний нот музыка, в которой чувствуется некое побуждение к интонационному нарастанию. Камера смотрит на Гарри снизу вверх, чтобы румянец на его щеках казался особенно очаровательным, а сам он — немного величественным. Она движется к нижней части экрана, где расположились его бурые штаны. Не для похабного намека, а из-за того, что штаны достаточно темны, чтобы незаметно перевести их в черный цвет, с которого начинается следующая сцена, да и опускающаяся камера хорошо отражает упаднический настрой предстоящей картины. И вот, штанина темнеет. Опять же, это не из-за того, что Гарри напуган, просто такой кинематографический эффект. Камера начинает скользить вбок, и мы оказываемся в помещении, где таинственная фоновая музыка затухает, уступая место разудалой и мелодичной песне. Здесь тоже, кстати, горит огонь, причем двух различных видов. Один трещит в маленьком камине (можно было использовать перемену сцены посредством погружения камеры в пламя в доме Сириуса и выходом из здешнего камина, но это слишком банально), а второй огонь горит в сердце и паху каждого посетителя, пришедшего сегодня в это заведение. В самом центре стоит помост, высокий настолько, чтобы подбородки сидящих вокруг него за столами мужчин как раз располагались на одной с ним линии. Тем самым девушка, танцующая на помосте, предстает перед затуманенными алкоголем глазами в образе богини, а те из посетителей, которые склонны скорее к подчинению, чем к завоеванию, могут вообразить себе вместо богини кого-нибудь, кого они могут назвать “госпожой”. Прекрасная девушка закусывает губу и иногда дерзко улыбается — достаточно искренне, чтобы обыкновенный человек не заметил подвоха. За это ей приплачивают. Хозяева заведения прекрасно понимают, что выражение лица способно возбудить мужчину гораздо сильнее изящного и ловкого тела. Простеньких кукол сюда не берут.

Девушка обязана танцевать для всех. Каждый должен думать, что она крутится только перед ним и только ради него, и она всегда с этой задачей справляется. Но не сегодня. Сегодня в ней появилось любопытство, которое, к счастью, скрашивает сосредоточенность на ее лице и компенсирует недостаточное количество пересечений взглядами с клиентами (взгляд — это очень важно). Она смотрит на одного из них. Незнакомец сидит, уставившись в бокал. Его равнодушные глаза ее заводят, пробуждают в ней азарт. Этот странный тип не восхищается богиней — удивительное дело!

Для нее, конечно же.

Мы-то знаем, в чем отгадка.

Ой, извините. Камера забыла показать лицо нашего героя, хотя по его одежде мы уже прошлись. Она черного цвета, и с нее начиналась наша сцена. Черты его ничем примечательным не отличаются, кроме разве что носа, длинного и изогнутого, как сабля. Угольно-черные волосы и такие же глаза в сочетании с бледным лицом создают неприятное впечатление, и случайный наблюдатель отворачивается, но лишь для того, чтобы c угрюмым любопытством повернуться обратно. Необычные у него черты, думает богиня. Она уверена, что на улице прошла бы мимо, не обратив на незнакомца никакого внимания. Но сейчас она отчетливо видит, что он отличается от ее обожателей. Не отсутствием внимания к ее персоне, совсем нет. На него почему-то хочется смотреть. Жидкость в его стакане за весь вечер уменьшилась разве что в результате испарения. Мужчина смотрит вокруг, но ничего не видит. Он медленно двигает пальцами, словно по хронической профессиональной привычке...

Ладно-ладно, на такие мелочи богиня внимания не обращает, она все же не чертов Альбус Дамблдор. Ей просто любопытно, хотя она не понимает, почему. Встав на четвереньки, она соблазнительной походкой, на которую не способно (и слава богу!) ни одно четвероногое существо на земле, движется к краю помоста. И на этом вступительная сцена заканчивается, и камера начинает щелкать туда-сюда, по очереди показывая двух собеседников.

* * *

Северус Снейп, а это именно он, заметил богиню, только когда она оказалась совсем близко от его лица.

— Привет, — сказала она.

— Ага, — ответил он.

— Как тебя зовут?

— Северус. — Почувствовав неловкую паузу, Снейп закатил глаза и спросил: — А тебя?

— Черри Дайкири.

Снейп покачал головой.

— Плохое имя ты выбрала для женщины, чья обязанность — кружить головы мужчинам. Вот представилась бы как Двойной Виски, тогда бы у меня встал.

Богиня вспомнила о своих обязанностях и прошлась по краю помоста, заглядывая каждому посетителю в глаза. Затем, вернувшись, продолжила:

— Ладно. Давай начнем сначала. Как тебя зовут?

— Северус. А тебя?

— Необычное имя у тебя, Северус. А меня зовут Двойной Виски.

Снейп сосредоточил взгляд на потолке, прислушиваясь к своему организму.

— Нет, — ответил он наконец. — Извини, не сработало.

Встав, он ушел к барной стойке. Богиня восхищенно смотрела ему вслед.

Снейп грустил. Когда ты роняешь все, что падает тебе в руки, потом начинаешь жалеть себя и злиться на весь мир, а затем, осознав, что вселенной на тебя плевать, уходишь в дебри своих мыслей, тебе остается только грустить. Не от чего-то конкретного, а просто так. Однажды Снейп сглупил и спьяну рассказал какой-то девице свою историю, сдабривая ее фразочками вроде «ты бы такого не пережила» и «тебе никогда не понять, каково это». Так она втрескалась в него по уши и носилась за ним по пятам, пока он со всей убедительностью человека, прослужившего всю взрослую жизнь шпионом, не заявил, что ему нравятся мужчины.

Пронесло, слава Богу Лжецов, если такой существует. А если существует, то привет, папа, я твой сын.

Бармен здесь был хмур и молчалив: единственная рожа во всем заведении, которая продолжала подозрительно озираться на странных личностей в плащах, что иногда сюда захаживали. Остальные давно привыкли к причудам гостей: они тратят здесь деньги, а остальное, включая нелепую одежду, — так, издержки. В том любопытном факте, что местом, где граница между маггловским и волшебным мирами истончалась до самого предела, является стриптиз-бар, есть какой-то ироничный символизм, думал Снейп, но не вполне понимал, какой именно.

Пока размышления шли своим ходом, затмевая собой неприятности внешнего мира, к Снейпу подсела девушка. Таково правило: девушки подсаживаются незаметно, каким бы бдительным ты ни был. Должно быть, их учат этому в Великой Школе Женщин. Строгая преподавательница, чем-то похожая на МакГонагалл, стоит у доски, где нарисован сидящий за барной стойкой человечек. Она тычет в рисунок указкой. Это мужчина, говорит она. Он задумался о своих мужских вещах: о спорте, о быстрых средствах передвижения или о недостаточном размере своего полового члена. (Здесь она вставляет едкое замечание, что мысли о первых двух вещах произрастают из хронической тревожности насчет третьей). Он должен заметить вас сразу же, как только вынырнет из душевных переживаний, говорит похожая на МакГонагалл. Мужчина не должен видеть, как вы подходите к стойке. Вы должны появиться из ниоткуда. Вы — прекрасное наваждение. Образ, мечта, воплотившаяся в реальность, загадка, которую хочется разгадать. Если вы носите волосы распущенными, желательно, чтобы один небольшой локон небрежно падал вам на лоб, закрывая глаз, который расположен ближе к мужчине (жуткая фраза получилась, но преподавательница всегда предпочитала математическую точность музыке правильно скроенного текста). Локон будет покачиваться, когда вы пьете свой коктейль или смеетесь, отмечает она, и добыче будет открываться ваш игривый, шутливый, загадочный и в то же время хитрый, многозначительный и чуточку циничный взгляд.

Надо сказать, эта девушка вела себя именно так.

— Это стриптиз-бар, — сказала она. — А ты не смотришь на шоу и не пьешь. Нелогично.

Снейп не ответил.

— Зачем ты здесь? — спросила девушка. У нее были русые, чуть-чуть рыжие длинные волосы, прямой гордый носик и яркие голубые глаза, блестевшие даже при здешнем тусклом освещении.

— Пришел посмотреть на танцующих полуголых девиц и напиться, — сказал Снейп. — Но ничего не получилось.

— Понимаю. — Девушка улыбнулась и, обернувшись, осмотрела бар. — Ни разу не видела, чтобы в стрипклубе был камин. Тебе не кажется это странным?

Конечно, подумал Снейп. Скорее всего, камин для волшебников, хотя владельцы-магглы могут об этом и не подозревать.

— А ты часто бываешь в стрипклубах? — спросил он.

— Не так чтобы очень. Забот слишком много.

— Не слишком ли ты молода для забот?

В половине случаев, если нужно было отшить очередную слишком любопытную девушку, упоминание возраста в пренебрежительном тоне срабатывало на ура. Почти все люди на земле хотят быть или старше, или младше своих настоящих годов. Суть заключалась в том, чтобы определить, кем хотела быть конкретная девушка, и надавить на больное место. Но на этот раз Снейп прогадал, потому что незнакомка отреагировала совершенно неожиданно:

— Уж точно постарше тебя, мой мальчик, — ответила она, привычным движением прикоснувшись к переносице.

Некоторое время Снейп сидел неподвижно, чувствуя, как досадный стон формируется где-то в глубине горла и готовится вырваться наружу. Реплику, произнесенную им про себя, схематично можно передать так: «Матерное слово! Какого матерного слова ты засунул свое матерное слово в эту матерное слово девушку? Ты что, совсем матерное слово? Я всегда считал, что ты, старое матерное слово, немного матерное слово, но никогда бы не подумал, что ты настолько матерное слово!» Но вслух Снейп произнес:

— Это слишком чудно даже для вас, Альбус.

— Боюсь, Северус, ты не совсем правильно понимаешь смысл слова «чудно». Для него не бывает «слишком». Есть лишь определения вроде «чуть-чуть», «недостаточно» или «сойдет для первого раза».

Девушка подмигнула ему. Снейпу пришлось сдержать рвотный позыв, а это что-то да значило для человека, которому приходится изо дня в день нюхать вонючие ингредиенты и бездарно смешанные зелья.

— Честно говоря, мне надоело слушать ваши якобы мудрые и многозначительные объяснения глупостям, которые происходят вокруг вас и из-за вас, но на этот раз готов сделать исключение. Итак, директор Дамблдор, — Снейп повернулся к девушке, — расскажите, почему вы решили принять столь необычный облик?

На красивом лице проступило задумчивое выражение, подвластное лишь старикам, которые всегда, о каких бы простых и конкретных вещах ни размышляли, находят во всем взаимосвязь и бессмертную житейскую философию.

— Хи-хи, — сказал Дамблдор.

— Прошу прощения?

— За что?

— Что вы сказали?

— Я спросил, за что ты просишь прощения.

— Нет, до этого.

— Хи-хи.

Снейп сделал глубокий вдох. Его терпение можно было сравнить с большой рекой, вроде Нила. Он неторопливый, вялый, равнодушный и бесстрастный, но в определенные периоды разливается бурным потоком, сметая на своем пути деревья и дома многострадальных египтян. Но, в отличие от Нила, бешеный разлив эмоций Снейпа не оставлял за собой слоев плодородного ила. Обычно он вообще ничего за собой не оставлял, кроме выжженной пустыни, на которой не рискнул бы вырасти ни один кактус.

— И что это было? — спросил Снейп абсолютно спокойным и ровным голосом, которым проигравший битву военачальник мог бы обратиться к солдату, чтобы узнать, когда враги готовы сдаться.

— Это было мудрое и многозначительное объяснение, — ответил Дамблдор. Странно было узнавать знакомые интонации в высоком женском голосе.

— Сомневаюсь, — покачал головой Снейп, чувствуя, как разговор начинает тяготить его.

Девушка улыбнулась.

— Готов поклясться собственной бородой, что ты будешь думать об этом по меньшей мере неделю.

— У вас нет бороды.

— Скоро будет.

— И впрямь. — Снейп пригляделся. По лицу девушки пробежала рябь. — Кажется, вы превращаетесь обратно, к моему великому сожалению.

— Приму за комплимент. Но, раз время подгоняет, ограничусь кратким инструкт... кратким изложением своей просьбы.

— Я весь внимание.

Дамблдор стал вмиг серьезным и посмотрел ему в глаза. Редко кто осмеливался смотреть Снейпу в глаза. Звуки бара затихли, превратившись в далекий шорох.

— Мне нужно, чтобы ты переманил как можно больше Пожирателей Смерти и иных прислужников Тома в наши ряды. Или же, по крайней мере, ты должен расшатать их преданность делу Темного Лорда.

— Поразительно, — произнес Снейп, приподняв бровь (левую вроде бы). — Я не слышал от вас столь топорных и прямолинейных указаний уже четырнадцать лет.

— Представь себе, — кивнул Дамблдор, — насколько все серьезно.

— Не сомневаюсь. Но все же для пущей атмосферности хоте...

Левое предплечье настойчиво запульсировало. Беда не приходит одна, как говорится.

— Вынужден попросить у вас прощения, красавица, но меня вызывает большой босс.

Взгляд девушки скользнул по руке Снейпа, как язык коровы по лбу теленка.

— Понимаю. Но мне кажется, мой мальчик, ты скоро поймешь, что это почетное звание заслуживает кое-кто другой.

— Вы слышали о комплексе бога, Альбус? — спросил Снейп.

Дамблдор рассмеялся. Иногда Снейп думал, что он специально ведет любой разговор к моменту, когда сможет рассмеяться. Смех его был похож на нечто среднее между шелестом осенних листьев в парке и ритуальным постукиванием шамана по барабану.

— А кто сказал, что речь идет обо мне?

Метка заискрилась уколами жжения, переходящими в боль: так звенит старинный дисковый телефон утром в воскресенье, когда вы веселились всю ночь и не хотите брать трубку. Темный Лорд знал толк в неприятных ощущениях.

— Пожалуй, я не задам вопроса, на который напрашивается ваша реплика. Но кое-что мне все же любопытно.

— Да, мой мальчик?

— Оборотное зелье позволяет сохранять облик другого человека в течение часа, — сказал Снейп. — Вы появились здесь десять минут назад. Что вы делали в теле молодой девушки остальные пятьдесят минут?

Альбус Дамблдор никогда не краснел. Капилляры, подводящие кровь к его щекам, давно засохли, как русла рек в сезон засухи. Но тело этой девушки не привыкло сохранять каменное выражение лица в любых обстоятельствах. Сильно желая и в то же время боясь услышать ответ, Снейп развернулся и вышел из бара. Бармен подозрительно покосился на дверь, за которой раздался еле слышный хлопок. Ходят тут всякие...

* * *

Темный Лорд так и не освоился в особняке Реддлов и ныне пребывал в удрученном состоянии. Именно «состоянии», а не «настроении» — к похожему на буйную стихию существу хотелось подбирать подходящие термины. Снейп иногда позволял себе поразмышлять о том, Что Тревожит Сами Знаете Кого (отличное название для сенсационно-разоблачительной книги, кстати), и приходил к совсем неутешительным выводам: каждый раз логическая цепочка обрывался в том месте, где создавалось ощущение фальшивости персонажа. В идеале Темного Лорда вообще ничего не должно было волновать, потому что любые мирские заботы как-то ниже его и тех отвратительно-злодейских целей, которые, должно быть, формировались в его голове. Единственным исключением, вписывающимся в образ, являлось желание убить Гарри Поттера, но здесь Снейп вполне мог его понять. Но перед непосредственной встречей с Темным Лордом все рассуждения приходилось прятать в такие глубины разума, откуда потом их не представлялось возможным выудить.

— Северус, — сказал Люциус, когда Снейп вошел в гостиную. — Не ожидал тебя здесь увидеть.

— Взаимно.

Как бы ни старался Снейп, оставаться равнодушным к Люциусу Малфою никак не получалось. В неуловимо различающихся выражениях его лица всегда таились противоречивые эмоции, которые вызывали или желание его долго и медленно убивать, или стать ему лучшим другом, или же занять у него денег. Люциус сжимал свою трость чуть-чуть крепче, чем обычно, но цепкий взгляд шпиона отметил эту мелочь. Таковы правила игры: секундная слабость, и твои яйца уже в чужом хранилище в Гринготтсе под охраной драконов. Существовали люди, игравшие совсем по-другому, открыто, глаза в глаза, с дерзкой ухмылкой на лице. Такие заранее показывают, что собираются обхитрить тебя, чтобы ты испугался еще до того, как у тебя появится реальная причина для страха. Их еще иногда называют гриффиндорцами. Но Снейп, чье мировоззрение было родом из другой, параллельной вселенной, играл иначе, и именно поэтому сейчас улыбнулся так, как умел только он (впрочем, он только так и умел): легким движением бровей и слегка расслабленным взглядом. Люциус сжал губы.

— Он занят, подожди.

Ждать пришлось недолго: вскоре со второго этажа по лестнице полуспустился-полускатился Эйвери. Он исчез на секунду и появился вновь — словно лампочка мигнула — и, устало вздохнув, упал без сознания на старую софу. Неудачная попытка аппарации добила его.

— Полагаю, ты можешь заходить.

Снейп подозрительно посмотрел на лежащее перед ним безвольное тело.

— Круциатус?

Люциус издал нервный смешок, полностью испортивший его возвышенно-строгий образ.

— Совсем нет. Просто разговор по душам.

— Задание?

— Скорее всего.

Снейп посмотрел на Люциуса, прищурившись и чуть-чуть склонив голову набок: такое выражение лица могло быть у Супермена, когда он впервые учился смотреть сквозь стены.

— И тебе тоже?

Люциус молчал слишком долго — целых две секунды — а потом понял, что пауза затянулась, и Снейп уже знает ответ на свой вопрос.

— Да.

— Поздравляю.

Метка вновь затрезвонила.

— Ну, я пошел.

— Иди.

Снейп поднялся наверх и открыл первую попавшуюся дверь. Сомневаться не приходилось: Темный Лорд окажется именно за той, в которую он войдет. Так и вышло.

— Северус... — В отличие от Люциуса, голос Темного Лорда не был резким и полным тихой угрозы. Он звучал доброжелательно, словно ты для него — давний друг, который неожиданно решил прийти в гости. Да, Темный Лорд точно знал толк в неприятных ощущениях. — Как я рад тебя видеть.

И что на это отвечать? «Я вас тоже, милорд?» Снейп хорошо умел скрывать ложь, но не столь явную.

— Благодарю, милорд. Я к вашим услугам. — А вот это уже ближе к правде. И к услугам, и к прихотям. Хорошо хоть не к утехам.

— Знаешь, Северус, меня многие считают злодеем.

Неужели?

— Да, милорд.

— И, если взглянуть с их точки зрения, они, безусловно, правы.

Здесь уже «да, милорд» не подходит.

— У всех людей есть право на свое мнение. Это единственное, чего нельзя их лишить.

— Не согласен и в первом, и во втором случае, — ответил Темный Лорд и улыбнулся. Да, лучше бы он этого не делал. — Но у людей есть право думать, что у них есть право на собственное мнение, хотя даже насчет этого я готов поспорить. И все же, как бы ни было приятно мне обсуждать с тобой высокие материи, нас ждут дела. Итак, меня считают злодеем. Я и есть злодей и никогда не отрицал этого, но увлекшись своим злодейством, в прошлые годы я окрасил свои руки кровью. Волшебной кровью, которую обещал защищать. А Темный Лорд обязан выполнять свои обещания.

Здесь Снейп вынужден был приложить все усилия, чтобы замедлить время и выручить для себя мгновение для размышлений. Только что Сам Знаешь Кто упомянул, во-первых, об «обязанностях», во-вторых, начал подводить разговор к итогу постепенно, намекая на некую высшую необходимость. А несколько минут назад Дамблдор отдал ему первый за много лет прямой приказ.

Они поменялись ролями.

Не полностью, но чуть-чуть. Вполне достаточно, чтобы Снейп, давно считавший, что ему нечего терять, испугался.

— Милорд, вы ничуть не...

— Хватит, Северус. Я знаю, что ты собираешься льстить, а ты знаешь, что я это знаю. Теперь я собираюсь исполнить свое обещание. Пришла пора действовать хитрее, как и полагается нам, слизеринцам. Ты ведь согласен со мной? Разумеется, ты согласен.

Снейп завис. Сила Темного Лорда заключалась не только в выдающихся магических способностях, но и в умении смущать. Рядом с ним неловко себя чувствовали даже деревья. Ну и страх, трепет и ужас, конечно, куда же без этого.

— Я готов помогать вам по мере своих скромных сил, — произнес Снейп, чувствуя, как от фальши песок скрипит на зубах. «И Оскар получает!.. кто угодно, только не Северус Снейп».

— Ах, Северус. В твоей противоречивой натуре скрыты бездны обаяния! Волшебный мир никак не смог бы без тебя обойтись. И все твое очарование я собираюсь направить в нужное русло. Что ты на это скажешь?

В этот знаменательный момент в окно влетел белоснежный феникс, и время замедлило ход уже вне зависимости от желаний Снейпа. Своим великолепным аналитическим умом он мог бы просчитать сразу несколько самых вероятных мотивов, причин и исходов только что произошедшего события, но мозг, получавший слишком запутанные сигналы от организма, выдал лишь набор бессмысленных эмоций, перемежающихся нецензурной лексикой. Феникс сел на пол между Снейпом и Темным Лордом, чье лицо выражало снисходительную заинтересованность, которую проявляют взрослые к первым результатам творчества детей, вроде нарисованной цветными карандашами радуги.

— Северус, — сказал феникс голосом Дамблдора. — Нам нужно срочно поговорить. Жду тебя в своем кабинете.

Темный Лорд улыбнулся. (Ну зачем он это каждый раз делает? Хоть бы в зеркало на себя посмотрел).

— Кажется, я знаю, что он хочет с тобой обсудить. Не будем заставлять профессора Дамблдора ждать. Отправляйся к нему и запомни все, что он тебе говорит. Я буду ждать новостей. — Феникс вылетел в окно, и Темный Лорд проводил его взглядом. — Но боюсь, директор, на этот раз я вас опередил.

Боюсь, что нет, подумал Снейп, вспомнив девушку в баре и первый за многие годы прямой приказ. Это вас опередили, милорд.

Скажем так: воцарись вокруг полный и абсолютный хаос, этот человек стоял бы в самую грозу на вершине холма, одетый в мокрую медную кольчугу, и орал: «Все боги — сволочи!»

Терри Пратчетт, «Цвет Волшебства»

«Играючи меняя персонажей местами, забрасывая их в глубины страха и отчаяния, мистер Стил пытается стереть границы добра и зла и показать, как смельчаки превращаются в трусов и наоборот, — строчило Прытко Пишущее Перо. — Но умопомрачительных рокировок недостаточно, чтобы скрыть отсутствие обязательной для таких произведений мотивации у героев, которые и должны служить двигателем сюжета. До самого конца ты ждешь большого Ответа на вопрос о том, почему в этой книге происходит то, что происходит, но получаешь лишь смазанный финал и скомканное прощание, как от партнера, который внезапно тебя разлюбил. Если вам нечего делать на выходных, возьмите эту книжку и почитайте, но если вам есть чем заняться, например, почесать свой нос, лучше почешите нос. Это принесет вам больше пользы и наслаждения».

Рита прочитала рецензию и улыбнулась своей самой сладкой улыбкой. Перо зависло над столом, ожидая вердикта.

— Замечательно, мой дорогой, — произнесла Рита. Она уважала свое Перо как профессионал профессионала, а факт преданности и вечного молчания делало волшебный инструмент незаменимым помощником и партнером. Если и был на свете мужчина столь же замечательный и соблазнительный, как Прытко Пишущее Перо, она такого не знала.

Перечитав всю рецензию заново, Рита улыбнулась, испытывая почти физическое наслаждение. Низ живота наполнился сладкой истомой. Иногда ей казалось, что очередная капля чернил, сорвавшись с кончика Пера, прожжет пергамент и стол, настолько его статьи сочились ядом. Рита сложила из листков бумажных голубей и отправила их в кабинет редактора. Утром, придя на работу, главный редактор Кафф увидит на своем столе очередной скандал.

Перо перед ней вдруг завертелось вокруг своей оси. Рита приняла бы это за выражение радости, но крутился ее партнер уж слишком бешено.

— Что та... — успела спросить она. Чья-то сильная ладонь накрыла ей рот, а вторая рука прижала ее живот к спинке стула.

— Добрый вечер, мисс Скитер, — произнес голос над ухом. Он говорил шепотом, но для того, тут же поняла Рита, чтобы она его не узнала. — Обещайте, что не будете кричать, и я поклянусь больше не портить ваш безупречный макияж своими грубыми лапами. Кивните, если согласны.

Она кивнула.

— Отлично. Спасибо за понимание. — Ладонь с ее губ исчезла, но вторая рука осталась на месте.

— Вы очень любезны. Что привело вас ко мне в столь поздний час? — спросила Рита, пытаясь затормозить бешено бьющееся сердце. Он может чувствовать, что я волнуюсь, подумала она, посмотрев на крепко обнимающую ее руку. Перо сердито завертелось, но она взглядом заставила его прекратить.

— Желание добиться справедливости, — ответил незнакомец. — Весьма поэтично, не так ли?

— Ах, уважаемый, не знаю вашего имени, боюсь, что справедливость у каждого своя, и ни о какой поэзии речи быть не может.

— Вы не верите в высшую справедливость? Что ж, ваше право. Тогда я скажу так: у меня есть к вам дело, успешный исход которого принесет мне моральное удовлетворение, а вам — самую яркую новость года.

Рита несколько секунд молча дышала, а затем, собравшись, ответила:

— Как же это банально, мистер Голос за Спиной. Кто-то хочет огласки, поэтому пробирается к известной журналистке в офис, зная, что она часто задерживается на работе, и предлагает ей сделку. Ничего оригинальней придумать не смогли?

Незнакомец за ее спиной рассмеялся хриплым, глубоким смехом, чем-то напоминающим звериный рык. Тело Риты, вплоть до позвоночника, задрожало от этого звука.

— Скоро вы узнаете, что я не столь зауряден, как может показаться на первый взгляд.

— Мне, знаете ли, многие обещают сенсацию года. Можно сказать, я каждый день публикую очередную «сенсацию года».

— Мы ходим по кругу. И сколь бы ни был мне приятен этот танец, я вынужден настоять на своем. Вы не пожалеете, мисс Скитер. Назревают страшные времена, и вам не удастся отсидеться в своем кабинете за кипой бумаги. Порой в гуще боя безопасней всего.

— Кто так сказал? Какой-нибудь дезертир?

— Мне нравится ваше остроумие. Накопите за ночь весь свой яд, ибо у вас будет кого травить.

— И кого же?

— Министерство Магии. — Рука крепче прижала ее к спинке стула, и Рита вздрогнула. — Завтра в четыре часа дня ждите у дверей нижнего зала Суда Визенгамота.

— Так уж и быть, — ответила она.

— Вот и умница. — На своем затылке она ощутила теплое дыхание и услышала шумный, долгий вдох. — Чудесно пахнете, Рита. Жаль, что мне пора уходить.

Рука исчезла. Рита обернулась, но никого не увидела, лишь ветер залетал в открытое окно. Сердце ее бешено стучало, и ей не хотелось думать о том, по какой именно причине оно это делает. Прытко Пишущее Перо принялось тревожно летать вокруг нее, и Рита устало отмахнулась.

— Да все со мной в порядке. Не впервой, сам знаешь.

Кончик Пера грустно повис.

Закрыв глаза, Рита вздохнула.

— Все. Пора домой. До завтра. — Нежно прикоснувшись пальцем к Перу, она вышла из кабинета.

Прытко Пишущее Перо некоторое время неподвижно висело в воздухе. Затем, как только раздался хлопок аппарации, оно нырнуло вниз и ткнуло кончиком в деревянную поверхность рабочего стола. Сбоку проявился скрытый отсек, для которого при обычных обстоятельствах просто не хватило бы места. Перо подцепило острием аккуратно прошитую папку с надписью «Искусство скандала: история Риты Скитер» и открыло его на закладке. Повисев мгновение в воздухе, перо стремительно бросилось вниз и нарисовало под последней строчкой три звездочки. Затем, совершив изящный оборот вокруг оси, оно начало быстро писать на чистой странице, в спешке оставляя кляксы после каждого слова:

«Ей нравилась сама идея помешательства на чем-нибудь, на неодухотворенной вещи — лишь бы найти предмет обожания, от которого глупо и невозможно ждать ответной любви. Обрубая свои мечты на корню, она могла радоваться жизни»...

Перед рассветом, закончив очередную главу, Перо тихо спланировало на стол, словно самое обыкновенное.

* * *

Хестия Джонс облизнула губы.

Некоторые события обладают особенным влиянием на будущее. Магглы называют это эффектом бабочки, теорией хаоса или другими звучными определениями. Ты отправился в прошлое, наступил на жука, который копошился в лепешке тираннозавра, и изменил всю современную историю. (Отступление: смотрите под ноги). Но волшебник, услышав ваши проникновенные речи о взаимосвязи всего и вся, лишь снисходительно улыбнется. Каждый в мире магии знает, что Вселенную не обмануть подобными трюками. Она заранее знает, что вы собираетесь сделать — еще до того, как у вас появится возможность подумать о том, что было бы неплохо это сделать. Рассказывают, что Клариус Мозговитый (1535-1427 г.г.) как-то смог подобраться максимально близко к тому, чтобы перехитрить саму Ее. Судьба этого умнейшего человека, который родился после того, как умер, до сих пор служит волшебникам предостережением, а могила — вечным сумрачным напоминанием. Кроме имени, даты рождения и смерти на надгробии выбиты его последние слова: «Кажется, я понял!» Не пугайтесь, у Вселенной на самом деле есть чувство юмора.

Но никогда не пытайтесь ее рассмешить. Именно поэтому пророчества сбываются: потому что Вселенной они нравятся. Впрочем, об этом много позже.

Итак, Хестия Джонс облизнула губы. До этого события, разумеется, произошло много всего. Но очень важно сразу же упомянуть о мисс Джонс. Это был не вульгарный жест, а непроизвольный порыв крохотной частички ее души, запустивший цепочку событий, вероятность возникновения которой падающим с моста пьяницей стремится к нулю.

А за несколько часов до этого, правдами и неправдами, наконец-то ВСЕ НАЧАЛОСЬ...

...Гарри вздыхал и сердито сопел, казалось, целую вечность, прежде чем Сириус отправил его спать. Слишком много всего свалилось на парня сегодня, нужно было дать ему передохнуть, пока шаткий юношеский разум не сдался на волю судьбы. Меланхолично проследив за растворившимся в темноте лестниц силуэтом, Сириус зевнул и подошел к зеркалу. В основном ему понравилось то, что он увидел, даже несмотря на ребра, проглядывающие в середине груди, как каркас обтянутой целлофаном теплицы. Сириус любил себя. Любил больше, чем многие люди могут себе представить, любил самозабвенно. Он думал о том, каким его видят другие люди, и любил представление о себе в их мыслях. Помнится, занимаясь сексом, он порой воображал себе, как выглядит со стороны, и старался подобрать наиболее удачные позы и ракурсы.

Эх. Из Сириуса Блэка вышла бы отличная кинозвезда. Или порнозвезда, если бы ему особо повезло в жизни.

Дверь в прихожей открылась и закрылась.

— Бродяга, ты тут?

— Лунатик! — сказал Сириус, оглянувшись. — Не знал, что ты в Лондоне. Погоди, я включу Зивона.*

— Заткнись. У меня серьезный разговор.

— Тогда буду напевать что-нибудь драматичное. Заходи.

Ремус Люпин выглядел как побитая собака и обладал выражением лица побитой собаки. Сутулый и усталый, он сел в кресло и сложил перед собой руки.

— Выглядишь отвратительно, — заметил Сириус. — У тебя то самое время месяца?

— В последнее время у меня каждый день — то самое время. Но нет, полнолуние только через неделю.

— Так в чем дело?

Ремус поднял указательный палец вверх. Когда они были подростками, заправилами в их маленькой компании были Джеймс и сам Сириус, но это продолжалось ровно до того времени, пока Ремус Люпин не поднимал вверх палец. Сириус пересматривал воспоминания о каждом моменте, репетировал перед зеркалом, но достичь подобного эффекта у него так и не получилось. Возможно, все дело было в животном магнетизме. В прямом смысле.

— Погоди, надо кое-кого дождаться, — сказал Ремус.

Дверь вновь открылась и закрылась.

— Я имею право на малейшее уединение? — спросил Сириус в пустоту.

— Нет, — ответил Ремус. За его спиной появился Дамблдор. Старый негодяй отлично умел выступать из темноты: сначала показывалась борода, затем нос и очки, затем плечи и так далее: будто его тело состояло из полутеней, наложенных друг на друга.

— У меня к тебе важный разговор, — заявил Дамблдор.

— Неужели, мой мальчик? — воскликнул Сириус. — Альбус, ты в последнее время сам не свой. Ни разу не предложил сходить в паб или по девкам. Где твой разнузданный оптимизм?

Дамблдор пару раз моргнул.

— А, понял, — сказал он. — Сарказм. Но разговор и в самом деле серьезный. Пришла тебе пора выйти в люди. Как ты относишься к тому, что мы тебя оправдаем перед судом?

— Честно говоря, мне глубоко плевать, кем там меня считают. А еще я знаю, что и вам плевать. Поэтому смею предположить, что это также необходимо для достижения нашей общей прекрасной цели.

Дамблдор грустно вздохнул.

— Твое недоверие удручает меня, мой мальчик.

— И все же оно имеет под собой основания, да?

— Не буду спорить.

— А как вы собираетесь меня оправдать? Я должен буду заявиться в Министерство, чтобы меня схватили авроры на глазах у всей страны?

Ремус вытянул шею и посмотрел на Дамблдора, стоящего у него за спиной.

— Давайте вернем его в Азкабан, директор, — сказал он. — Сириус Блэк, который боится излишнего внимания — бесполезное существо.

* * *

Распространенный прием: описание быстроразвивающихся сцен с многочисленными мимо пролетающими предметами быта, пробегающими людьми и другими скорыми событиями с точки зрения случайного обывателя. Начинаются они примерно так: «У мистера Nс самого утра день не задался...» И далее следует краткое описание его скучной, обыденной жизни, которая резко будет контрастировать с тем, что вскоре произойдет. Таким образом можно показать, как потрясающе героически выглядит герой, и одновременно избежать щекотливого момента, касающегося мыслей героя в этот кратковременный период. Вот и Сириус предпочел бы посмотреть на себя со стороны, потому что взгляд изнутри не внушал священного трепета. Он не был из тех, кто жалеет девушек из-за девчачьих трудностей жизни вроде высоких каблуков: мы все стараемся ради себя, никто никого не должен заставлять как-либо одеваться. Но прямо сейчас он был ужасно близок к тому, чтобы поменять свое мнение.

Каблуки оказались жутко неудобны.

В него влили оборотное зелье: Дамблдор обещал, что девушка пышет здоровьем и внешними данными. Но оценить свое тело у Сириуса не было возможности, так как ему все время казалось, что он вот-вот упадет лицом вниз на черные плиты Министерства Магии.

Прошедший мимо русоволосый смазливый парень оглядел его с головы до ног. Тебе сегодня не светит, чувак, подумал Сириус.

В животе забурлило: обратное превращение началось.

Он долго допытывался до Дамблдора, угрожал и шантажировал его, чтобы получить ответ на вопрос: почему девушка? Почему, если надо проникнуть в Министерство Магии незамеченным, Сириусу Блэку обязательно нужно превращаться в миловидную девицу?

И ему объяснили.

Не то чтобы это оказалось примером гениальной философии, но впервые в жизни Сириус на миг подумал о том, что в странных и сумасбродных действиях Альбуса Дамблдора есть крупица смысла (мародеры с раннего детства были уверены, что директор берет исключительно своим природным обаянием).

— Все очень просто, сынок, — сказал Дамблдор, сидя в любимом кресле Ориона Блэка, как в своем родном. — Оборотное зелье создано для того, чтобы превращаться в любого другого человека. Но испокон веков повелось, что все выбирают личину, чей пол совпадает с их собственным. Признаться, когда я впервые это осознал, мне подумалось: а почему именно пол? Почему не цвет глаз или волос? Почему не рост? Только затем я понял, что для мужчины очень важно все время ощущать себя мужчиной, как и женщине — ощущать себя женщиной (хотя многие уважаемые дамы будут готовы поспорить со мной по этому поводу). Получается, что имеет место некоторое правило, норма, нарушение которой не повлечет за собой уголовной ответственности, но все же выбьет из колеи всех, кто будет свидетелем нарушения. А теперь представь себе, как мог бы мыслить человек, бредущий по коридорам министерства, намереваясь исполнить какое-нибудь смертельно важное поручение. Разумеется, его голова занята совсем другим, но если бы ему довелось подумать о том (заметь, я не говорю «если бы его спросили», это совсем иная ситуация, потому что если задать человеку вопрос на проверку его умственных способностей, он будет думать о том, какой ответ ждешь ты, а не какой ответ правильный); так вот если бы ему довелось подумать о том, как бы выглядел Сириус Блэк, который пробирается под Оборотным Зельем в их любимое Министерство, что бы этот среднестатистический обыватель себе представил?

Перед глазами Сириуса промелькнула неясная мрачная фигура, но фигура определенно мужского пола. С внезапным испугом он подумал: «Черт возьми, неужели я — среднестатистический обыватель?»

— Мужчину, — уныло ответил Сириус. — Он представил бы себе мужчину.

— Вот именно. — Дамблдор задумчиво пожевал губами, словно они обсуждали высокие материи. — А теперь представим, что произойдет в голове человека, который видит, как красивая молодая мисс превращается в Сириуса Блэка. Как ты считаешь?

— Увидев Сириуса Блэка, он поднимет палочку, кинет в меня пару проклятий и заорет что есть мочи.

— Ты уверен?

Сириус некоторое время молчал, затем покачал головой. Есть нечто отвратительное в том, как сумасшествие раскладывают по полочкам прямо перед тобой.

— Ступор, — сказал наконец он. — Он впал бы в ступор. На несколько секунд уж точно.

Слово «откровение» не очень хорошо описывало происходящее, но других определений на ум не приходило.

— И вновь ты прав. И наконец, чтобы обезопасить нашу миссию со всех сторон от всяких горячих голов, в момент обратного превращения в непосредственной близости от тебя будут находиться несколько высококвалифицированных авроров.

Последнее, к сожалению, Дамблдор отказался объяснять, сославшись на поздний час.

* * *

Сириус, ковыляя, подошел к столику дежурного, за которым сидел худосочный стажер.

— Мне бы к мистеру Скримджеру, — произнес Сириус и, когда стажер поднял голову, энергично и наивно заморгал. Он сам часто сталкивался с этим приемом. Когда девушка часто моргает, широко распахнув глаза, любому хоть чуточку неуверенному в себе парню (а значит, практически любому) следует тут же зажмуриться, заткнуть уши и начать громко бормотать. Это значит, что вы в опасности. Частое моргание посылает прямо в мозг молодого человека сигнал: я — милая девушка, которая просит у тебя совершенно несущественную мелочь, и ты не посмеешь ответить мне ничего, что может меня смутить или каким-либо образом выбить мою душу из хрупкого равновесия, потому что в таком случае ты увидишь в моих глазах непонимание и обиду, и тебе станет неловко. А еще ты покраснеешь, как маленький мальчик, так что, мерзкий ты слизняк, не смей противиться моей просьбе, иначе я тебя сотру в порошок загадочной женской силой, о которой ты ничего не знаешь, но которую в глубине души очень боишься. Что-то вроде этого.

Сириус постарался сыграть как можно убедительнее.

— Но... мистера Скримджера сейчас нет на месте, мисс, — ответил стажер и громко сглотнул. Черт, как же ты жалок, подумал Сириус, глядя на него, и с удивлением сообразил, что именно так, должно быть, и думают девушки. Хехе, почти что забавно, даже в столь плачевной и нестабильной ситуации. Падая с высокого обрыва вниз, Сириус Блэк успел бы посмеяться над незадачливым туристом, на чью голову нагадила чайка.

— Печально, — протянул он. В животе у него вновь заурчало, а затем заурчало и в нескольких других местах, от которых в обычных обстоятельствах такого не ждешь. Надо спешить. — А кто его заместитель?

— Мистер Шеклболт, мисс.

— Где я могу его найти?

— Дальше по коридору направо, первый кабинет слева. Или же где-нибудь в коридоре, высокий такой, в фиолетовой мантии, вы его не пропустите, — отбарабанил стажер.

— Спасибо, — своим самым мурлыкающим голосом ответил Сириус и, поддавшись внезапному порыву безумия, коснулся пальцем щеки парня. И в тот же миг он с ужасом заметил, что протянутый им вперед палец уже успел превратиться обратно в мужской.

Ужас, подумал Сириус. Надо будет по приходу домой его отрезать и скормить Клювокрылу.

Кингсли Шеклболт стоял, прислонившись спиной к стене, и подробно и обстоятельно вещал что-то своему коллеге. Он и вправду был высок, и на нем была фиолетовая мантия, но Сириус удивился тому, что стажер не упомянул о цвете его кожи. Парнишка, должно быть, магглорожденный. Странные они, эти магглы.

— Здравствуйте, мистер Шеклболт, — произнес Сириус, глядя на аврора невинными женскими глазами. — Вы должны срочно меня арестовать.

— Вы уверены? — спросил Шеклболт тоном врача, интересующегося: «У вас точно болит именно здесь?»

— Абсолютно.

Наручники защелкнулись на запястьях Сириуса — он и моргнуть не успел. Цепь протянулась вниз, как змея, и обвилась вокруг его лодыжек.

— Готово, — сказал аврор. — А теперь объяснитесь, так как я вижу, что у вас уже началось обратное превращение.

— Сразу оговорюсь, у меня во рту портал, — предупредил Сириус. — Я требую, чтобы суд состоялся прямо сейчас. И если этого не будет, вы меня больше никогда не увидите. А еще он активируется сразу же, как только я потеряю сознание, поэтому скажите тому бугаю у меня за спиной, чтобы он опустил палочку.

— У вас нет бугая за спиной.

— Вот черт. А было бы круто. Но я обязан был это сказать, да?

— Согласен, — кивнул Шеклболт. — Получилось очень даже эффектно.

Если бы Сириус разговаривал с самим собой, то обязательно сделал бы замечание по поводу этого портала во рту, сказав: «Ты поэтому решил превратиться именно в девушку?» К сожалению, никого достаточно остроумного рядом не было. Сириусу становилось грустно, когда упускалась возможность пошутить. Каждый раз в таких случаях крошечная часть мироздания где-то жалобно умирала.

— Допустим, что я соглашусь, — кивнул Шеклболт. Авроры в коридоре настороженно подслушивали их, и даже несколько случайных зевак в строгих министерских мантиях с любопытством следили за их беседой. — Но почему я должен исполнить вашу просьбу?

Наступила звенящая тишина, и Сириус удивился, не услышав жужжания случайной мухи.

— Потому что я Сириус Блэк, — заявил он.

В наступившем хаосе он почувствовал себя почти счастливым.

* * *

А где-то неподалеку Хестия Джонс готовилась облизнуть губы. Вернее, все сущее готовилось к тому, что она скоро облизнет губы, и если существовало некое всеобъемлющее вселенское сознание, то в его бесконечном воображении уже возник быстрый женский язычок.

____________________________

* — Имеется в виду песня Уоррена Зивона — Оборотни Лондона (Warren Zevon — Werewolves of London). Сириус услышал ее в те времена, когда бродяжничал, убежав из дома родителей. Тогда они с Джеймсом в первый раз напились и оказались в... впрочем, это уже другая история.

Он хочет, чтобы в центре картины был, конечно, он сам. Его нужно написать в виде Зевса, который сидит на Олимпе, а под ногами у него облака. Справа от него стоит Джордж Вашингтон в полной парадной форме, положив руку ему на плечо. Ангел с распростертыми крыльями парит в высоте и возлагает на чело президента лавровый венок, точно он победитель на конкурсе красоток. А на заднем плане должны быть пушки, а потом еще ангелы и солдаты.

О. Генри, «Короли и капуста»

С трибун на него смотрели неодобрительные лица, какими родители одаривают нашкодивших детей. Тринадцать магглов и предательство друзей, вспомнил Сириус, и пелена оптимизма смылась с его глаз. Теперь на него смотрели с ненавистью и осуждением.

Эй, я хороший парень, захотелось закричать ему, но делать было нечего, пришлось терпеть.

На зрительской трибуне можно было увидеть Гарри, Грюма, нескольких Уизли и других явно неслучайных личностей. Гарри улыбнулся ему и подмигнул, а ведь еще вчера Сириус лично отправил его спать, уставшего и истощенного от побочных эффектов растрескавшегося мировоззрения.

— Сириус Блэк, — сказал Корнелиус Фадж.

— Э, да, это я. Приятно осознавать, что вы меня узнали. А то я успел решить, что про меня все забыли.

— Вы — преступник в бегах, обвиненный...

Все происходившее после слилось для Сириуса в единое размытое пятно. Его сознание периодически выныривало на поверхность, чтобы осмотреться, и тогда мир слышал его саркастические фразы. Дальше в игру вступал Дамблдор, и Сириус был уверен, что старый хитрец предусмотрел и его сумасбродное поведение в числе прочего, поэтому не пытался себя сдерживать.

Слева от Фаджа сидела дамочка в розовом, благодаря определенному соотношению ширины и роста напоминавшая детский резиновый мячик — правда, несколько сдутый. Она улыбалась очень милой, сладкой улыбкой, совершенно неуместной в данной ситуации. Справа от Фаджа расположилась Амелия Боунс, строгая, высокая и прямая, как крепостная башня — с баллистой и сотней арбалетчиков.

Дамблдор вещал уверенно и обстоятельно, напоминал всем о фактах, которые задним числом казались очевидными, но до сих пор никем не замеченными, и Сириусу несколько раз пришлось сдержать желание удивленно приподнять брови. Затем выступил Гарри, и так горячо убеждал судей просмотреть его воспоминания о событиях позапрошлого года, что засмущал весь Визенгамот. Искренность иногда побеждает, подумал Сириус, и посмотрел на своего крестника. Вполне возможно, что в иной ситуации это был бы пример гениального шулерства: казаться искренним настолько, что тебе даже судья поверит на слово. Каким был бы замечательным человек, который умеет провернуть нечто подобное! Потом Сириус посмотрел на Гарри еще раз и подумал: нет, только не он. И затем: а жаль.

Все это время в двух креслах от мадам Боунс сидела молодая женщина и тщательно что-то записывала, иногда поднимая голову. Сириус заметил ее во время очередного пробуждения. Видимо, протоколистка, подумал он. Может, это та самая, которую упоминал Дамблдор? Надбровные дуги, под резким углом переходящие в переносицу, придавали ее рассеянному взгляду толику неоправданного высокомерия. Иногда женщина откладывала перо, чтобы размять уставшие пальцы, периодически откидывала единственную выбившуюся из пучка прядь волос со лба, сердито при этом вздыхая. Она казалась очень уставшей и очень от этого злой. Сириус застыл, глядя на нее. Со времени побега из Азкабана он видел множество девушек, и многие (почти все, надо сказать) вызывали у него желание, но только сейчас, сидя перед суровым ликом главной судебной инстанции магической Британии, он понял, КАК ДАВНО у него не было женщины.

Клянусь говорить правду и только правду.

Тем временем из ниоткуда появился Рон Уизли, который, запинаясь, убеждал Визенгамот в том, что в их семье столько лет жила крыса по имени Короста, без одного пальца на левой лапке, и каким зловещим образом все детали головоломки сошлись в разгадку. В его простовато-неумелом пересказе все звучало ясно и понятно, в отличие от выступления Дамблдора. Казалось, Визенгамот дрогнул. Фадж предпринял последнюю попытку вернуть это безумие в привычное всем русло:

— Но у вас нет доказательств, мистер Уизли, — заявил он. Рон замер. Очевидно, слова «оправдание» и «доказательство» находились для него гораздо ближе в смысловой цепочке, чем у других людей. Но Фадж совершил ошибку. Визенгамот — это не куча пожилых судей. Это куча пожилых присяжных. Они или верят, или нет.

— Строго говоря, — сказал Сириус, глядя на министра, — у вас их тоже нет.

— Свидетели подтвердили вашу вину!

— Это были магглы. Они и келпи приняли за древнего водяного ящера. С каких пор Визенгамот принимает свидетельства магглов?

— Вы были Хранителем Тайны!

— Не факт.

— Дамблдор признался суду, что это были вы!

И вот тут в игру вновь вступил директор, правда, посредством Сириуса. Это было опасно, они оба знали, что последствия могут быть непредсказуемыми, но если нельзя доверять Дамблдору, который сам себя подставляет, нельзя доверять никому. Сириус посмотрел на Фаджа внимательным, капельку недоуменным взглядом, и ответил:

— А причем тут Дамблдор? — Затем повернулся к объекту обсуждения и добавил: — При всем уважении, профессор, кто вам об этом сказал?

* * *

— Ты слышал про План? — шепнул Рон. Гарри медленно повернулся к нему. Исход суда уже был всем ясен, но министр и несколько его приближенных все еще пытались отвоевать позиции.

«Признаться, теперь я припоминаю, что мистер Блэк ненавязчиво намекнул мне о том, что Хранителем является именно он, в присутствии большого числа свидетелей, лояльность многих из которых находилась под вопросом. К сожалению, я только сейчас начинаю понимать, в чем был истинный смысл этого жеста».

Только Дамблдор мог выражаться так витиевато, не рискуя при этом выглядеть идиотом. У Гарри разболелись зубы от того, как сильно он сжимал челюсти. Толпа — а именно так про себя он назвал собравшихся в зале членов Визенгамота — всколыхнулась, как ковер-самолет, закладывающий крутой вираж. В общих чертах Гарри понимал, в чем смысл хитрости, задуманной Сириусом и профессором Дамблдором, но вероятность удачного исхода казалась слишком неопределенной. Они ведь, в общем-то, ничего не делали. Просто говорили. А люди слушали, перебрасывались с соседями короткими фразами, кивали и хмурили брови.

— Какой план? — спросил Гарри у Рона.

— Большой. Как победить Сам-Знаешь-Кого.

— А, этот план.

Гарри пожал плечами. Ни мифический План, ни исход суда его сейчас не волновали. Важно было лишь то, что задумал Дамблдор. Сам не зная почему, Гарри чувствовал, что ему необходимо ПОНЯТЬ. Или НАЧАТЬ ПОНИМАТЬ. Таким штукам его никто учить не будет. Возможно, им вообще невозможно научить. Войне можно научиться только на войне, а политике — только на политической арене.

Гарри знал свою душу достаточно хорошо и помнил, что периоды творческого энтузиазма длятся у него недолго, поэтому пытался воспользоваться собственным состоянием. При слове «политика» ему представлялись разные смутные картины: мужчина протягивает чиновнику мешочек с галлеонами, два человека тайно встречаются в безлюдном месте, обыватель читает газету с ярким заголовком статьи о новом законе. Реже он мог вообразить, как изящная рука двигает на столе шахматную фигуру, но Гарри не любил такие аллегории: они хороши только для тех, кто не получал от жизни по морде. Ты будешь восхищаться изяществом и грацией ядовитой змеи ровно до тех пор, пока она тебя не укусит. То же самое он мог сказать про ребят, которые увлекаются темной магией. Сириус именно об этом и говорил: когда человек не знает настоящего мира, он начинает рисовать перед собой картины, которым в жизни просто нет места. Или, даже если картины реальны, краски подобраны категорически неправильно.

А потом получаются юные Пожиратели Смерти.

Так вот то, что сейчас происходило, не вписывалось в рамки понятия под названием «ведение войны», но профессор Дамблдор был для Гарри непререкаемым авторитетом, а это значило, что придется расширить свой кругозор.

В зале поднялся шум, и Гарри очнулся от собственных мыслей.

— Я не знаю, о чем они говорили... — шептал тем временем Рон.

На трибунах какие-то люди в хаотичном порядке вытягивали руки, как школьники, не совсем уверенные в том, знают ли они правильный ответ или нет.

— Но папа очень воодушевился и несколько раз заявлял Дамблдору, что это точно сработает и что в этом у него, у папы, есть большой опыт, — продолжал Рон. — Сказав это, папа почему-то кивнул в нашу сторону.

Многие из тех, кто поднял руку, с удивлением смотрели по сторонам на других, повторивших их жест.

— После этого весь вечер он бродил по гостиной и бормотал, словно обдумывал планы. — От шебуршания Рона в правом ухе у Гарри нарастал гул. — Иногда папа рисовал пальцем в воздухе какие-то схемы, правда, мне казалось, что движения при этом не очень приличные получаются.

Не очень приличные движения пальцами?

Министр крутил головой из стороны в сторону, бросал свои самые тяжелые взгляды, но все было тщетно. Едва удерживая дрожащий подбородок на месте, он пробормотал:

— Оправдан. Освободить в зале суда.

Кандалы звякнули и упали. Сириус медленно поднял руки и улыбнулся.

— О, круто, мы победили, — сказал Рон. — Но как ты думаешь, что это за План такой?

Мы победили, согласился с ним Гарри. Но как?

* * *

Амелия Боунс начала диктовать ему обязательную информацию таким тоном, словно только что не произошло величайшего судебного процесса всех времен и народов, а Сириус смотрел только на ее помощницу. Он начал слушать в тот момент, когда зашла речь о его палочке:

— Конфискованная у вас волшебная палочка сохранена, проследуйте за мисс Джонс, чтобы заполнить необходимые бланки и получить ее назад.

Сириус огляделся и увидел, что члены Визенгамота медленно покидают зал. Дамблдор куда-то исчез, и это было весьма кстати, учитывая, что они только что натворили. Директор бросил тень на свою репутацию, да такую, что она могла бы накрыть весь замок Хогвартс.

— Я непривлекателен, — заявил он недавно перед заседанием, когда Сириус потребовал еще немного объяснений для бодрости. — Все стало слишком прозрачно, мой мальчик. Люди знают, что я очень старый, очень хитрый и очень странный, а эти три качества не располагают молодежь к доверию. Это, если не ошибаюсь, молодые люди именуют словом «мейнстрим». Я запачкался, поэтому возьму на себя как можно больше грязи и уйду в тень. Лидером хороших парней станет Гарри, как и должно быть, а ты будешь его учить. Помни: все ради общего блага, мой мальчик.

Круто. Гарри и Бродяга против Зла.

Разумеется, у этого плана было несколько слоев, как у торта. Но с виду торт казался испортившимся, и Сириус видел лишь покрытую плесенью корочку. Совершенно неаппетитно, в отличие от... как она сказала — мисс Джонс?

Никто его не поздравлял, Визенгамот рассосался, как синяк на третий день. Уизли, Лунатик, Гарри и вся остальная команда тоже торопливо покинули зал, как они и договаривались. Сегодняшний день принадлежал Сириусу Блэку.

Над ним все еще высились Фадж, Боунс и «протоколистка» Джонс. Сириус вдруг понял, что они молчат. Очевидно, за целую вечность, что он пялился на Джонс, они сумели проследить его взгляд.

— Вы меня слушаете, мистер Блэк? — спросила мадам Боунс.

Сириус тряхнул головой.

— Прошу прощения, — сказал он. — В Азкабане было тоскливо, а я все еще молод. О чем вы говорили?

Уголки губ Джонс опустились, выражая снисхождение.

— Кхм, да. — Боунс вежливо кашлянула. — Осталось обсудить вопросы компенсации и реабилитации. Если вам необходима помощь колдомедиков, то специалисты из клиники Св. Мунго...

— Нет. Не люблю шоколад.

— Вы уверены?

— Да. А что включает в себя компенсация?

— Денежную выплату и официальное опровержение от Министерства с извинениями.

Сириус задумался.

— Нет, это полная чушь. Дайте мне несколько галлеонов на обед и скажите имя вашей помощницы.

— Мисс Джонс не моя помощница. Она...

— Специалист широкого профиля, — сказала та, кого он про себя назвал «протоколисткой». — Меня зовут Хестия, если вы настаиваете.

— На чем настаиваю?

— На том, чтобы я назвала свое имя.

— А... — разочарованно протянул Сириус. — Я-то подумал... В общем, мне от вас, мадам Боунс и министр Фадж, ничего не нужно. Разве что могу попросить вас предпринять все усилия в борьбе против Волдеморта.

Нижняя челюсть Фаджа заскользила туда-сюда, как неподходящая к кастрюле крышка, в которую изнутри бьет пар. Нечто подобное, видимо, и происходило, но в более метафоричном смысле.

— Сами-Знаете-Кого не существует!

— Разумеется, — кивнул Сириус. — Гарри несколько раз пытался ему это втолковать, но до него никак не доходит. Но, раз наша беседа перешла в неформальное русло, давайте представим, что Вол... ладно, что Сами-Знаете-Кто до сих пор жив. Я про то, что случилось прошлым летом на Турнире. Просто поразмыслите на досуге о том, как бы он стал себя вести, если бы был жив и узнал о том, что министр магии не верит в его существование.

— О чем вы?

— Болтаю всякую несуразицу, господин министр. Это все от чувства эйфории. Мисс Джонс, будьте добры вернуть мне мою палочку. Я ее так люблю.

Девушка, с холодным любопытством наблюдавшая за их разговором , кивнула.

— Проследуйте за мной, мистер Блэк. Через второй выход, пожалуйста.

— С радостью. — Сириус направился к выходу и, проходя мимо Фаджа, спросил: — А в Санта-Клауса вы верите?

Фадж переменился в лице, хоть ничего и не ответил, но на лице мадам Боунс появился намек на улыбку. Миссия выполнена, подумал Сириус.

Он был вынужден признать, что вся эта нервотрепка его утомила. С Дамблдором всегда так: ты в общем и целом понимаешь, в чем заключается хитрость плана, и поэтому старательно раздуваешь свою гордость, чтобы преисполниться уверенности в собственной значимости как участника великого дела, но потом, завершив очередной этап, сидишь в пустой комнате и угрюмо анализируешь свои эмоции, большая часть которых связана с ощущением того, что тебя использовали, при этом облапав самым непристойным образом. Но сейчас в жизни Сириуса наступил один из тех моментов, когда он был способен каламбурить и цепляться за свои собственные слова и даже мысли, именно поэтому он протянул про себя: «Кстати, насчет облапать...»

Оставалась самая приятная часть сегодняшнего плана.

Мисс Джонс шла впереди, покачивая бедрами. То есть за мантией этого не было видно, но Сириус твердо верил, что в каждом молодом министерском клерке (будь он женского пола, разумеется), скрывается страстная тигрица, которая лишь временно прячет свои острые когти в мягкие подушечки пальцев. Другое дело, что Сириус так думал про каждую молодую женщину, неважно, представительницей какой профессии она являлась и была ли вообще эта профессия у нее. Вся штука заключалась в том, чтобы заставить так думать саму молодую женщину.

Одной из абстрактных маггловских поговорок, которые волшебники привыкли воспринимать как саму собой подразумевающуюся догму, была фраза: «Мысли материальны».

Сириус улыбнулся.

Он ясно ощущал (не будем упоминать, чем именно), что идущая впереди него девушка очень хочет что-нибудь сказать. Рядом с Сириусом Блэком мало кто мог находиться, не заговаривая от нервного напряжения о всякой ерунде. Поэтому он залег в высокой траве саванны и, притаившись, ждал.

(Ремарка: молодые мужчины должны знать, что в неловких паузах нет ничего страшного, если научиться от них получать удовольствие. Сириус называл это «слушать стеснительную тишину». Если между вами и юной леди мелькнула искра, не спешите раздувать из нее огонь: есть разница между уютным костром в камине и пожаром, поглощающим ваш дом дотла. Научитесь иногда молчать и многозначительно улыбаться, потому что это умение на определенном этапе поможет вам многое понять по выражению лица девушки. Выражаясь туманно, вы должны излучать наслаждение от присутствия в вашем обществе столь замечательной во всех планах красавицы, добавив туда щепотку наслаждения самим собой — выбирайте на свой вкус в зависимости от создаваемого вами в глазах окружающих образа. Затем нужно сфокусировать это излучение на самой красавице, дабы она его в полной мере прочувствовала. Что бы вы ни думали, магия тут не при чем, хотя профессор Дамблдор может оспорить это утверждение (впрочем, профессор Дамблдор может оспорить любое утверждение). Если вы не поняли, в чем суть, ничего страшного: такие вещи надо чувствовать, а не понимать, а рациональный и расчетливый ум может вам в этом только помешать. Молодые люди, перечитайте ремарку несколько раз и попытайтесь вникнуть в нее, затем потренируйте многозначительный взгляд перед зеркалом, и после этих слов сразу перескочите на следующий абзац. Уважаемые дамы, читайте дальше. Обливиэйт!)

В жизни бывают ситуации, когда обстоятельства играют тебе на пользу столь увлеченно и усердно, что тебе практически ничего не нужно делать самому. Если добыча падает с неба, тебе не нужно за ней бежать, достаточно лишь сделать пару шагов в сторону и поймать ее.

Сириус посмотрел на идущую впереди статную фигуру и подумал: «Поймать, чтобы она крылышки об землю не испачкала».

Такие дни он называл «Днями Сириуса Блэка».

Они поднялись наверх, в отдел магического правопорядка.

— Поздравляю с оправданием, — сказала мисс Джонс и открыла перед ним дверь своего кабинета.

— Благодарю, — только и ответил он.

Мисс Джонс присела на свое кресло и жестом указала на стул напротив себя. Стул громко скрипнул, когда он садился. Сириус со всем возможным изяществом убрал со лба волосы и вытянул ноги вперед. Поза была, наверное, где-то двадцать шестая-седьмая в списке классических и именовалась как-нибудь вроде «Я крутой и ленивый, растормоши меня, и получишь конфетку».

Она посмотрела на него. Сириус ответил тем же.

— Моя палочка? — подсказал он.

— Ваша... ах, да. — Она залезла в ящик стола и, не глядя, достала палочку. Сердце Сириуса забилось чаще. — Прошу.

Он взялся за рукоятку. По руке прошла теплая, приятная волна, которая взорвалась в кабинете целым дождем ярких искр. Мисс Джонс прикрыла глаза.

— Бурная у вас... реакция, — спокойно прокомментировала она, когда все затихло.

Сириус покрутил палочку в руке.

— Я сдерживался четырнадцать лет.

— Понимаю.

— Вряд ли.

Она кашлянула и передвинула пару папок с места на место. Затем протянула ему несколько бумаг.

— Прочтите и подпишите, если со всем согласны.

— А что здесь? — спросил Сириус, пропустив документы между пальцами.

Мисс Джонс собралась было заговорить, но запнулась.

— Вам и вправду это интересно?

— Если там нет пункта, согласно которому меня могут заново упрятать на тот остров, то нет.

— Теперь такой пункт может находиться только в ваших намерениях и действиях, мистер Блэк. Вы официально оправданы. Подпишите, пожалуйста. У меня много дел, а рабочий день почти закончен.

Сириус присвистнул.

— Хорошо сказано. Немного перекручено, но хорошо. И мне нравится, что вы так быстро поверили в мою невиновность. — Заметив ее удивленный взгляд, он хмыкнул. — На самом деле, даже поразительно, насколько вы оказались проницательны. Никто не стал бы поднимать такой шум, какой устроил я, если бы у него не было твердой уверенности, не так ли?

— О чем вы? — спросила она.

— Моя палочка в вашем столе, а не в архиве, хотя с момента моего появления здесь прошло не больше трех часов.

Мисс Джонс потерла ладони друг о друга скупым, почти мужским движением, и Сириус понял, что она нервничает.

— А теперь вы перекручиваете. Лишь толика эффектности, чтобы разбавить скучные будни.

Конечно, подумал Сириус. Только не ради пустого фокуса.

— В любом случае, отлично сыграно.

— Спасибо.

Он обмакнул перо в чернильницу и начал подписывать документы, бегло их просматривая.

— Знаешь, хочу спросить, — вдруг заговорила она вновь. — Что с тобой сейчас происходит? Ведь когда-то девчонки от тебя с ума сходили. Я и сама была влюблена в тебя в школе...

Сириус замер и медленно поднял голову.

— А я влюблен в тебя прямо сейчас, мы квиты, — ответил он. Затем, внимательно и неторопливо ее осмотрев, добавил: — Я бы даже сказал: прямо здесь и сейчас.

Она не покраснела. Сириусу это понравилось, и он продолжил:

— Да, полагаю, что-то такое вокруг меня творилось в Хогвартсе. Я не очень обращал на это внимания, что, возможно, тоже является одной из причин того, что происходило. — Он поставил еще одну подпись. — Как видишь, я не легенда, а обычный человек, из плоти и крови, и сижу в твоем кабинете.

— Вижу. И почему-то это немного огорчает.

— У всех легенд есть предыстория, это не делает их хуже. Но я ненавижу разочаровывать женщин. А что именно тебя интересует?

— Не знаю, — пожала она плечами. — Я не знаю, что про тебя думать. Ты ведешь себя не так, как должен себя вести человек, просидевший столько лет в Азкабане.

Сириус вернул ей бумаги.

— Это все блеф. Моя душа сломлена, полета в мыслях нет, а сердце разбито. — Он улыбнулся. — Но разве это имеет значение?

— Нет, пока ты не будешь всем об этом рассказывать. Например, случайным скромным служащим Министерства Магии.

— А я так и не делаю. — (Сириус обожал подобные многозначительные фразы, намекающие на некую связь его самого и особы противоположного пола. Хотя они не всегда срабатывали, после них он все равно чувствовал себя богом). — Буду ждать тебя через час у Фортескью.

Он поднялся со стула и повернулся, чтобы уйти.

— Обычно спрашивают о планах, прежде чем приглашать на свидание, — заметила она.

— Я и так знаю, какие у тебя планы.

— Что ж, ладно. Но... Фортескью, серьезно?

Сириус коротко, но искренне рассмеялся.

— Я не знаю ни одного заведения, куда могут ходить взрослые люди. Приходится наверстывать упущенное быстрыми темпами. Поэтому будем искать вместе.

— Договорились. И зови меня Хестией, формальности можно отложить.

— Высоко ценю эту честь. Но, забавно, я пока что ни разу не обратился к тебе ни по имени, ни по фамилии, Хестия.

Она нахмурилась на несколько секунд. Сириус терпеливо ждал.

— Странно. Мне показалось...

— Я бы назвал это природным благородством и сказал бы, что я настолько хорош, что людям кажется, будто я называю их по фамилии, даже когда это не так. Но сегодня слишком хороший день для похвальбы.

— Раз так, ты только что его испортил, — сказала Хестия.

Ее губы шевельнулись, словно она изнутри прошлась по ним языком. Сириус почувствовал, как его глаза пытаются закатиться внутрь черепной коробки от краткого мига предвкушения. Казалось, по кабинету, словно кто-то задел невидимую струну, разнесся тонкий звук на грани слышимости, который вызвал резонанс в самых разных частях его тела. Одна из частей чуть не дернулась с места.

— Ничего, я исправлю этот день, — ответил Сириус и очень эффектно вышел прочь. Когда он поворачивался к кому-либо спиной, всегда получалось эффектно.

* * *

Несколько часов спустя, рядом с одним небольшим домом в пригороде Лондона на дереве сидела птичка. Она некоторое время глядела в окно на двух человеческих существ, совершающих странные телодвижения, затем взмыла в воздух и полетела на север. Она летела очень быстро, так как обладала навыками компьютерных спецэффектов, и вот уже она преодолевает большое темное озеро и приближается к мрачному замку, которого несколько мгновений назад здесь не было. Птичка пытается обогнуть громаду и улететь дальше, но она слишком устала, поэтому решает отдохнуть на первом же попавшемся карнизе. Горящий свет из одного окна привлекает ее, и она смотрит внутрь. В комнате сидит старик, бородатый и загадочный. Птица разумом не обладает, она всего лишь птица, но откуда-то все же понимает, что это Альбус Дамблдор, или, быть может, дело в том, что глазами птицы смотрят тысячи людей.

Альбус Дамблдор протирает очки-половинки шелковым платком и улыбается так, словно знает, в чем соль всех непонятых человечеством шуток.

Но вы не обращайте внимания, он часто так делает. Скоро вы привыкнете.

— А тебе не кажется, — усмехнулся он, — что мое неверие в смысл такого транса заранее перехеривает его целесообразность?

— Не кажется. И знаешь почему? — Нэннеке наклонилась, заглянула ему в глаза, странно улыбнулась. — Потому что это было бы первое известное мне доказательство того, что неверие имеет какую-либо силу.

Анджей Сапковский, «Последнее желание»

Рита Скиттер стояла, опираясь на стену, и грызла кончик Прытко Пишущего Пера — единственного в мире пера, которое при этом возбужденно подрагивало.

В зал суда ее не пустили два мрачных аврора с замечательно квадратными подбородками. Эта ужасная парочка даже не моргнула, когда она случайно уронила перед ними свой блокнот и медленно нагнулась, чтобы его поднять: несмотря на то, что ноги в коленях она при этом почти не сгибала.

Видимо, они прошли школу Грюма, подумала она с досадой. Если хоть половина слухов про выпускников Грозного Глаза была правдой, то они не только не стали бы реагировать на наглые попытки совращения, но и не смогли бы при всем желании. Поэтому Рита приподняла бровь в немом презрении, двумя короткими колкими взглядами продырявила им мантии в тех местах, от которых не смогла получить отклика, и ушла.

Рита была противоречивой личностью. Мужчин, которые поддавались ее чарам, она тут же приписывала к слабакам и презирала, а тех, кто на нее реагировал нейтрально, она считала евнухами и презирала.

Таинственный незнакомец велел прийти сюда, и она пришла. Видимо, его план чего-то не предусмотрел, например того, что на слушание по делу Сириуса Блэка представителей прессы не пустят. По своему многолетнему опыту Рита знала, что таинственные незнакомцы хороши лишь в полутьме, стоя у кого-то за спиной и шепча непонятные слова. Дневной свет изобличал их.

Но она не была бы Ритой Скиттер, если бы быстро сдавалась.

Когда черные двери в конце черного коридора открылись, она никак не отреагировала, лишь на мгновение перестала стучать ногтями по блокноту. Репортеру ее уровня нельзя прятаться в кустах (разве что если нет возможности превратиться в маленькое незаметное существо), но и нежелательно все время быть на виду: заметив ее, часть потенциальных респондентов в ужасе разбегается. С Ритой небезопасно, с Ритой шумно, с Ритой тревожно.

Из судебного зала первым вышел Альбус Дамблдор. Он выглядел так, словно занимал все пространство в десятке футов вокруг себя, и следующих за ним членов Визенгамота она некоторое время вообще не замечала. Рита раскрыла рот, чтобы издать первый звук первого вопроса к могучему древнему волшебнику, но он глянул на нее так, что она вновь почувствовала себя ученицей пятого курса Хогвартса, которую директор поймал на распространении не подтвержденных фактами слухов.

Но, судя по ее нынешней профессии, все нравоучения Дамблдора прошли даром, не так ли?

Рита подождала, пока он отойдет на достаточное расстояние, и бросилась к первой попавшейся жертве. Ей оказался младший сын Артура Уизли.

Она не задала очевидного вопроса о том, как прошел суд, потому что если бы он прошел плохо для Сириуса Блэка, то его давно вывели бы отсюда авроры с дементорами под ручку.

— Вы считаете исход суда справедливым? — спросила она вместо этого. Рита знала, что слово «справедливость» для подростков — как кровь для Красных Колпаков.

Но Уизли ее удивил.

— Ээ... Мне типа надо домой, — ответил он и убежал.

Следующее за ним сокровище — Гарри Поттер собственной персоной — на ее пробный вопрос ответил воздушным поцелуем и стремительно удалился. В голове Риты моментально родился заголовок: «Гарри Поттер предпочитает женщин постарше?» — но даже ей это показалось высосанным из пальца, точнее, из кончика Прытко Пишущего Пера.

Среди выходящих из зала членов Визенгамота в торжественных фиолетовых мантиях были люди, которые избегали ее взгляда, и люди, которые сами пытались напроситься на интервью, но не было ни одного, кто бы ее интересовал. Очевидно, Гарри Поттер, как и его окружение, был в курсе происходящего, но взгляд Дамблдора приходилось принимать во внимание. Директор Хогвартса (а значит бывший директор половины жителей волшебной Британии) редко проявлял свое недовольство ее работой, но если уж он его проявил, следовало быть начеку. Рита пообещала себе, что как только старый хрыч сдохнет, она обязательно раскопает всё его грязное белье и покажет миру.

Что-то останавливало ее от стремительного броска к любому из тех, кто проходит мимо. Ни один журналист-маггл не стал бы стоять сейчас на месте. Но Рита явлалась, хоть и не самой опытной, но все же волшебницей, а ими руководят порой непонятные магглам порывы. Шестое чувство для них — обыденная вещь.

Рита нахмурилась.

Как огромная змея, толпа проползла мимо нее, но два аврора все еще стояли на месте. Вскоре и они ушли, причем один улыбнулся ей, похабно обнажив на лице все свои грязные эмоции. Рита хмыкнула. Ну кому ты теперь нужен, идиот?

К собственной досаде, она слишком поздно сообразила, что Сириус Блэк и Министр Магии так и не вышли из зала.

Второй выход!

Но чтобы дойти до него, нужно было петлять внутри здания не меньше получаса, а аппарировать в Министерстве невозможно. У Риты появилось ощущение, что кто-то что-то задумал против нее. Внезапное оцепенение она тоже отнесла на счет чужеродного влияния.

Рита направилась к Фонтану Дружбы Народов. Должен же Блэк пройти мимо нее...

...Но Блэк так и не появился, а время шло. И когда Рита уже отчаялась, позади нее послышался усталый голос:

— Напрасно вы его ждете, мисс Скиттер.

Она обернулась.

— Мистер... Люпин, да?

— Верно. Вы ведь ждете Сириуса?

— Возможно. — Рита пожала плечами. — Что-то не так?

Люпин покачал головой.

— Все замечательно, я понимаю, вы делаете свою работу. Но, зная Сириуса, я могу с уверенностью утверждать, что он ушел через срочный камин.

Рита прищурилась. Говорил Люпин спокойно и вроде бы не врал, но смутные подозрения не хотели ее покидать.

— А вы что здесь делаете? — спросила она.

— Ничего. Я уже ухожу. — Он повернулся к ней спиной и направился к выходу, ссутулившись и шаркая ногами, как старик. Жалкое зрелище. Но хоть какое-то.

— Эй, мистер Люпин! — окликнула она его. — Подождите минутку!

* * *

Как только они поцеловались, Сириус почувствовал, как его затягивает в бешеный трубопровод аппарации. При этом, так как единственными участками соприкосновения их тел были губы, Сириус имел возможность понять, что чувствует подцепленная на крючок рыба. Хлопок аппарации символично прозвучал как «чмок». Слышали выражение «их губы слились воедино»? Вот-вот.

— Уууаау, — промычал он, ступив ногами на твердую землю. — Сознайся, ты долго репетировала этот прием?

— Я его долго практиковала.

Сириус замер.

— Мне следует чего-то опасаться?

— Но ты ведь гриффиндорец.

— Ладно. Но я запрещаю тебе в дальнейшем использовать этот довод.

Не зря Блэки распределялись в Слизерин, подумал Сириус. Никого нельзя упрекнуть фразой «ты ведь слизеринец». Потому что тебе ответят: «И что с того?»

Или, в худшем случае, ты услышишь зловещее: «Вот именно».

Он опять ее поцеловал и начал осторожно раздевать, так как не хотел казаться нетерпеливым, несмотря на то, что его нетерпение было очевидно. Мелкое, но в некоторых обстоятельствах значительное отличие ведьм и девушек-магглов заключалось в удобстве их одеяний, или, если быть честными, в удобстве лишения их этой самой одежды. Сириус, которому посчастливилось быть и с теми, и с другими, прекрасно об этом знал. У магглов все достаточно просто: брюки снимаются строгим движением сверху вниз, как и юбки (последние вообще можно просто приподнять); остаются лишь блузки, рубашки, маечки или прочие с точки зрения процесса раздевания практически идентичные вещи. Ведьмы же, вынужденные большую часть времени одеваться в мантии, изощряются в рамках дозволенного по поводу способов закрепления и застегивания отдельных элементов одежды настолько, что порой незнакомому с данной конкретной схемой волшебнику легче собрать паззл картины ночного неба, чем раздеть свою прекрасную подругу. Можно было бы воспользоваться чарами, но, во-первых, некоторые мантии защищены от бытовых заклятий, во-вторых, Сириус считал, что такие дела делаются руками и только руками: в том, что касается интима, у него был собственный кодекс чести. И неважно, что с точки зрения логичности, справедливости и противоречивости кодекс скорее напоминал пиратский.

Руки его дрожали. Сириус помнил случаи, когда ему приходилось терпеть две недели, даже три, а во время войны без женщин приходилось обходиться месяцами, но он даже представить себе не мог, что ему когда-либо придется ждать столько времени. Четырнадцать лет! И еще десять, пока он стягивает с нее эту проклятую мантию!

Сириус попытался успокоиться, поцеловал ее в шею, вдохнул ее запах — это всегда настраивало его на вальяжную неторопливость. Хестия, казалось, улыбнулась, но ему это не понравилось. Она наверняка чувствует свое превосходство, ведь он выложил перед ней все карты, рассказал во время ужина слишком многое о себе и своих мыслях. Разумеется, это было частью плана. Искренность, как можно больше правды, если она не идет во вред. К сожалению, Дамблдор не уточнил, во вред кому.

Сириус не привык быть слишком откровенным с девушками, подозревая, что в конечном счете это обернется против него, и сейчас очень злился. Но голос Дамблдора шептал в его мыслях: «Но ты ведь заполучил ее столь скоро, мой мальчик. Не потому ли, что раскрыл свою душу?»

Ага, наконец-то. Сириус снял с нее все самое основное и встал по стойке «смирно», как солдат, который выполнил задание вовремя и ждет похвалы. Пальцы правой руки утонули в ее волосах, и хотя он никогда не был столь романтичным, чтобы наслаждаться прикосновением к женской шее, сейчас это его почему-то обрадовало. Сириус потянулся к ее губам.

— Мм, — очень выразительно произнесла Хестия. — Ты все еще одет, мне кажется.

Сириус покачал головой и с удовольствием осмотрел ее полуобнаженное тело.

— Извини, я погрузился в свои мысли, а в таких случаях мои пальцы все время что-то делают.

Она легко коснулась губами его шеи. Один раз, и еще, и еще. Сириусу захотелось встать на цыпочки, укусить собственный кулак и завыть. Лунатик бы одобрил.

— Это очень невежливо с твоей стороны, — заметила она между поцелуями.

— То, что я еще одет? — улыбаясь, спросил он.

— Нет. То, что ты погружаешься в себя, когда рядом я.

Даже столетний евнух-монах не устоял бы. Сириусу потребовалось время, чтобы понять смысл ее фразы.

— Я сегодня чертовски несовершенен.

— Давай изменим это.

Теперь пришла ее очередь, но, к счастью, мантия Сириуса была не такой изощренной.

* * *

— Вонючие грязнокровки! Вшивые магглолюбцы! Кишкодральное проклятие вам на ужин! В моем собственном доме! Никакого уважения!

Гарри чувствовал себя неловко и уже начинал жалеть о том, что сдернул черную ткань с картины. Любопытство не считается пороком, но его следовало добавить в этот список хотя бы для того, чтобы уберечь людей. Женщина-портрет кричала и возмущалась столь яростно и убедительно, что Гарри не мог себе позволить просто так взять и уйти. Не доводами, но экспрессией она заставила его почувствовать себя виноватым, хотя он не был уверен, в чем именно. Гарри, скорее всего, смог бы обратно приклеить ткань на портрет или просто заткнуть его, но эта крикливая старуха, судя по всему, была матерью Сириуса, а негласное правило поведения в обществе гласит, что родственников вашего друга надо уважать, даже если сам ваш друг поносит их почем зря. Это своего рода вежливая компенсация за то, что вас терпят в чужом доме и угощают чаем с печеньями после школы.

Воспользовавшись паузой, которую ведьма взяла, чтобы отдышаться (хотя зачем ей это нужно было?), Гарри вставил свое слово в слишком одностороннюю дискуссию:

— Меня зовут Гарри Поттер, мэм.

— ...Топчете своими грязными ногами наследие семьи Блэков!

Гарри посмотрел вниз, на старый темный паркет. Весьма примечательное наследие.

— Простите, мне пора, — промямлил он. — Потом поговорим, ладно?

Набравшись храбрости, он кинулся вверх по лестнице на второй этаж, обратно в свою комнату.

Все разбежались, оставив его одного, и судебный процесс, свидетелем и участником которого он был несколько часов назад, теперь воспринимался как сон или галлюцинация. Попытка взять одну из книг с полки привела к тому, что здоровенный том попытался его укусить, и Гарри решил более не прикасаться к предметам в этом доме, даже если они кажутся совершенно безобидными. Но далекие годы, проведенные в чулане, научили его справляться со скукой. Что для большинства людей на земле являлось нестерпимой мукой, для Гарри Поттера было лишь одним из способов проводить время: остаться наедине с собственными мыслями. Не самое веселое занятие, но выбора, очевидно, не было.

В последние пару дней Гарри много думал. Как человек стеснительный, он боялся признаться себе в этом, но со стыдом и неохотой осознавал, что ему нравится поворот, в который завернуло противостояние с Волдемортом. Сильнее всего его страшило вынужденное ожидание действий врага и их непредсказуемость. Большую часть года Гарри с друзьями приходилось смотреть в оба, чтобы не пропустить ничего таинственного, странного или подозрительного. Формулировка проблемы была проста, в отличие от ее решения: хорошие парни просто не знали, что им делать.

Но теперь все должно измениться, думал Гарри. Сириус обещал, Дамблдор обещал. Теперь мы сами начнем действовать.

В свете последних событий сны его становились все любопытней. Гарри по-прежнему просыпался в холодном поту, но страх, испытываемый им по ночам, принял другой облик, знакомый ему еще со времен начальной школы, когда не было в мире ни Волдеморта, ни Хогвартса, ни волшебных палочек. Подсознание рисовало картины и сцены, участников которых (не считая себя самого), Гарри никак не мог узнать: обрывки образов и движений, вздохи, вскрики и стоны. В общем, практически то же самое, что и раньше, но вздохи были совсем другие, как и вскрики, как и стоны...

И участниками сна теперь были другие люди, гораздо приятнее, чем раньше, хотя тоже в масках, как Пожиратели Смерти.

Это было странно, но вовсе не страшно.

Гарри подозревал, что просто стесняется смотреть на лица тех девушек, с которыми он во сне... ну, того.

Лежа на кровати и глядя в потолок, он потер подбородок в задумчивом жесте. Солнце за окном село, в комнате с каждой минутой становилось темнее.

«Я боюсь того, что они могут оказаться моими знакомыми? Но как можно обманывать самого себя во сне?» — спрашивал себя Гарри. И все же он обманывал. Он прекрасно знал, с кем кувыркается в своем воображении, но прятал от себя это знание.

И, видимо, причина была в сегодняшних потрясениях, на фоне которых прочие мелкие страхи отступили, но Гарри в конце концов умудрился прийти к выводу, что ему следует серьезно поразмыслить над своими мыслями.

С такими мыслями он и заснул.

* * *

Хестия соскользнула с него и упала на спину, тяжело дыша. Сириус окинул любопытным взглядом свой торчащий вверх член и заботливо прикрыл его ладонью. Он хотел еще, и точно знал, что через пару минут вновь будет боеспособен, но — следовало отдать должное — Хестия знала, как вести себя в постели. Сириус встречал женщин, наивно («или высокомерно», — добавлял он) полагающих, что достаточно лишь раздеться и залезть под одеяло, чтобы все мужчины перед ними таяли. Возможно, отчасти их мнение оправдывалось толпой неумелых идиотов, которым многого и не требовалось, но Сириус никогда бы не смирился с подобным отношением к сексу. К счастью, сегодня, когда он, можно сказать, во второй раз лишился девственности, ему досталась хорошая партнерша. Но несмотря на всю свою признательность, не мог же он признаться ей в этом! Поэтому Сириус сказал:

— Ух ты. У тебя и вправду была тяжелая неделя.

Хестия блаженно улыбнулась.

— А ты и в самом деле сдерживался четырнадцать лет.

Сириус пожал плечами, насколько это позволяло его горизонтальное положение.

— Знаешь, в стене моей камеры было маленькое углубление...

— Что?!

— Шучу.

Она рассмеялась.

— Жаль. Исходя из твоего недавнего энтузиазма, я тебя в таком случае начала бы сильно уважать.

Организм подал Сириусу сигнал: «Уже можно».

— Сейчас ты проникнешься ко мне трепетным почтением, — прошептал он, поворачиваясь к ней.

* * *

К сожалению, с утра наступил новый день, и ничего не изменилось. Гарри опять проснулся в холодном поту. Склонившаяся над ним изящная фигура растаяла в лучах утреннего света. Между ладонями, держащими чью-то эфемерную талию, одеяло образовало остроконечный холм. О, столь многое мог бы сказать Сириус при виде этой картины, подумал Гарри, и мысль о Сириусе помогла ему успокоиться. Холм плавно исчез, оставив после себя желание сходить в туалет.

Гарри направился в ванную. В отличие от остальных комнат дома, в этом помещении явно использовали заклятие незримого расширения. Если перед душем не положить полотенце рядом с собой, то, искупавшись, ты рисковал успеть простудиться, пока дойдешь до противоположной стены, где располагался комод.

Быстро помывшись (настолько быстро, что он не успел спеть ни одной песни под душем), Гарри обмотался полотенцем и вышел из ванной. Внизу, на первом этаже, слышались голоса. В своей комнате Гарри быстро оделся и выглянул на лестничную площадку, с которой открывался вид на гостиную и узкий коридор, ведущий к входной двери.

— Нет, я никого не буду прогонять, — лениво говорил Сириус. — Может, заткнешься, а? У меня хорошее настроение, и только поэтому я не затыкаю твой нарисованный рот.

Старая ведьма ответила.

— Ну мааам, — протянул Сириус. — Я ведь только поиграл, ничего страшного не случилось.

Старая ведьма сказала еще что-то.

— Они сами начали! Просто подошли сзади и начали задирать мне юбку, а у их главаря были такие сильные руки, вот мне и пришлось их сломать. Что мне было делать?

Судя по бессвязным репликам портрета, Гарри пришел к выводу, что она вообще не слушает, какой бред несет ее сын. То же самое можно было утверждать и в обратном направлении.

— Короче, ты мне надоела, — подвел итог Сириус и поднялся по лестнице на второй этаж, провожаемый проклятиями матери.

— С возвращением.

— Привет. Пойдем отсюда.

Они прошли в комнату Гарри. Сириус присел на единственный стул.

— Как я понимаю, ты уже познакомился с моей мамашей? — неопределенным тоном спросил он.

— В общем-то, да, — ответил Гарри.

— Ну и напортачил же ты. Не надо было срывать эту ткань, портрет очень серьезно зачарован, и теперь она будет орать вечно.

Гарри не на шутку испугался.

— Серьезно?

— Вполне. — Сириус махнул рукой. — Не волнуйся, я что-нибудь придумаю.

— А где ты был?

— А где я мог быть?

Он выглядит растрепанным и очень довольным собой, подумал Гарри. Если говорить совсем точно, он выглядит растрепаннее и самодовольнее обычного. Догадка озарила его, как недавний холодный душ.

— Ты был с девушкой!

— Молодец. Ничего особенного, первая цель, так сказать. Но та еще штучка.

Гарри по какой-то причине был твердо уверен в том, что ступает по очень скользкому и тонкому льду.

— Ну и... как все прошло? — осторожно спросил он.

Лицо Сириуса оставалось нейтральным, словно речь шла о погоде.

— А как все могло пройти? На мой взгляд, очень неплохо. Я был достаточно откровенен и, смею надеяться, убедителен.

Со стыдом Гарри подумал о том, что спрашивал совсем о другом. Получается, он теперь более пошлый, чем Сириус?

— А что... ну... в постели? Ничего, что я спрашиваю? Просто, я хочу сказать, мы все равно ввязались в это дело, да?

Сириус улыбнулся и погладил свою двухдневную щетину.

— Я соблюдал вынужденный целибат несколько лет, как я мог себя вести, по-твоему?

Гарри задумался.

— Несдержанно? — предположил он. — Торопливо, агрессивно?

— Да в тебе живут демоны, как я вижу, — протянул Сириус. — Хотя, может быть, ты и прав. Но жалоб пока не поступало. Еще вопросы?

— Да. — Гарри замялся на несколько секунд. — А что с защитой?

Сириус, казалось, не сразу понял, о чем идет речь. Но вдруг его лицо переменилось, он нахмурился и очень серьезно произнес:

— Жизнь — священный дар, Гарри. Мы не магглы. Волшебники должны отвечать за свои поступки. Если жизнь возникла, только ведьма имеет право решать, оставить ли дитя или нет. А если не хочешь рисковать, нечего и ввязываться.

Гарри стало неловко. Это действительно было странно. «А если я не хочу детей, придется отказаться от нашего плана?» Гарри глубоко вздохнул, чтобы ответить, и поднял взгляд. «Мой крестный», — подумал он. — «Должно быть, есть вещи, о которых даже самый большой разгильдяй не может шутить».

— Извини, я не знал. Тогда, наверное...

Сириус расхохотался.

— Это неправда?! — раздосадовано спросил Гарри. Осознание собственной глупости заставило его упасть на кровать и закрыть лицо руками.

— Да расслабься ты! — воскликнул Сириус. — Как будто тебя на эшафот ведут!

— Тебе легко шутить, а я в таких «делах» не разбираюсь!

— Ладно, больше не буду. О защите не волнуйся, есть специальное зелье.

— Да? Так просто? — удивился Гарри.

— Просто? — переспросил Сириус. — Разумеется, нет. Генри Любвеобильный наплодил во время испытаний этого зелья сорок семь детей, прежде чем создал эффективный рецепт. И даже на деньги от продажи зелья не смог прокормить их всех.

— А почему его так прозвали?

— Любвеобильным? Разумеется, из-за количества детей, — ответил Сириус. — Хотя, забавно, он хотел изобрести зелье как раз для того, чтобы детей не плодить. Такая вот ирония. Запомни, парень, за твою возможность вволю трахаться кто-то когда-то серьезно заплатил. Магия всегда требует свою цену. Именно поэтому я до сих пор не переспал ни с одной инопланетянкой.

Гарри насупился, не совсем уверенный, разыгрывают его опять или нет.

— Буду иметь в виду, — пробормотал он.

— Молодец. А теперь поднимай свою задницу, мы идем за покупками!

— У меня врачи нашли недоразвитость гланды общественного долга и врожденный порок морального ядра личности, — пробормотал он под нос. — Ну разве мне можно доверить спасение Вселенной?

Дуглас Адамс, «Жизнь, Вселенная и все остальное»

— Уверен, это была бы увлекательная беседа, но я весь день на ногах, устал и очень голоден, — сказал Люпин.

— В самом деле? — спросила Рита. — Разрешите вас угостить? Как насчет недожаренного бифштекса? Или, может, вовсе не жареного?

— Интересный выбор. Не знаю почему, но мне казалось, что вы предпочтете что-нибудь вегетарианское. Боюсь, я не лучшая компания.

Рита поджала губы. Неужели он знает? Ну нет, иначе она давно глядела бы на мир сквозь решетчатые окна Азкабана. Грейнджер не могла, она не похожа на болтунью. Наверняка это просто совпадение. Женщины едят овощи и фрукты, это стереотип, особенно если учесть ее фигуру.

— Я потерплю, — сказала Рита.

— Не сомневаюсь.

Она нахмурилась. Каким образом разговор повернулся так, что она чувствует себя жертвой, а не охотником? Встряхнув головой, Рита решила исправить положение:

— Вы ведь друг Сириус Блэка, — сказала она. — Настоящий друг.

— Имею честь таковым себя считать, — кивнул Люпин.

Сладко улыбнувшись, Рита добавила:

— А я — журналистка, которой нужен материал. Как вы думаете, достаточно ли найдется людей, готовых выложить свою правду касательно вашего друга?

— Полагаю, да, — ответил Люпин. Судя по прищуру, он начал понимать, куда повеял ветер.

— И так как мою репутацию уже ничто не сможет испортить, не думаете ли вы, что если я возьму интервью у тех, кто сам ко мне придет, получившаяся в итоге статья, возможно, не совсем корректно опишет образ вашего лучшего друга?.. — закончила она.

Наступила тишина.

— Не согласитесь ли со мной поужинать, мисс Скитер? — спросил Люпин голосом человека, которого ведут на эшафот.

— Ну, раз вы настаиваете...

* * *

В легендах утверждается (если этот глагол уместен в данном случае), что первым словом, произнесенным волшебником, было заклинание. Не какое-нибудь там, а сакраментальное Люмос. Эта теория символично вписывается в концепцию «волшебство несет свет», или «волшебники несут свет», или во что-нибудь еще со сходной формулировкой и предназначением. Но все это наглая ложь, хоть и прекрасная. На самом деле, первым настоящим волшебником был ничем не примечательный кроманьонец, живший много десятков тысяч лет назад. Убегая от голодного и страшного волкоподобного создания*, он подхватил с земли большую и крепкую на вид палку. Уставший и где-то в глубине своей первобытной души приготовившийся к смерти, древний человек остановился, повернулся и с яростью помахал палкой в попытке напугать матерого хищника. Отчаянный жест храбреца не возымел бы никакого эффекта, если бы не красный сгусток, сорвавшийся с конца палки. Магия, собиравшаяся в нем каждый раз, когда ему угрожала разнообразная доисторическая опасность, нашла выход наружу. Волку она не повредила, но изрядно напугала. Кроманьонец посмотрел на удаляющийся поджарый силуэт, перевел взгляд на новоприобретенное оружие и воскликнул:

—$%*!

Это и было первым словом волшебника. Возможно, первым словом вообще.

Если хорошо подумать, подобная ситуация покажется вам весьма вероятной, даже если вы не знаете всей правды наверняка. Знаменитые мудрецы вроде Альбуса Дамблдора догадываются об истинных причинах рождения человеческой магии в мире, но легенда слишком красива, чтобы ее портить. Другое дело, что Лорд Волдеморт сказал бы, что магию породил страх, а Дамблдор — что храбрость.

Волшебство — вообще штука непредсказуемая, и попытки ее осмыслить и разложить по полочкам делают ее еще более опасной. Учитывая, скольким волшебникам в тех или иных ситуациях приходилось произносить «$%*!», ничуть не удивительно, что это же слово было первым в их истории, и совершенно банально то, как Гарри отреагировал на Сириуса, который быстро просунул голову в примерочную:

— $%*!

К счастью, натягивая мантию, он отложил палочку, иначе ведь никогда не знаешь, каким образом сработает магия молодого волшебника, который вдруг устыдился своей наготы. Волшебство требует выхода, ему не нравится копиться и застаиваться в теле человека. А у Гарри за последние дни, надо сказать, изрядно всякого накопилось.

— Знаешь, если бы тебе пришлось раздеваться в кино, то при монтаже размытым пятном закрыли бы все твое тело от шеи до пяток, — сказал голос Сириуса из-за занавески.

Это всего лишь он, понял Гарри, пережив миг панического страха. Он прикрылся мантией, затем понял, что этот жест выставляет его в невыгодном свете и ни к чему хорошему, кроме дополнительных насмешек, не приведет, и расслабился. В обществе Сириуса приходилось думать очень быстро: нужно было хоть как-то компенсировать значительный разрыв в навыке «наглость». Из-за этого через час общения с ним ты чувствовал себя изрядно измотанным, словно весь день пытался угнаться по крышам за испуганной кошкой. Или убегал от нее.

— Как будто ты сейчас лучше выглядишь, — пробормотал Гарри недовольно. — Такой же худой, как я.

— Вот именно. Ты выглядишь как человек, который провел тринадцать лет в тюрьме. Но я высокий и голубоглазый, мне идут худоба и бледность. А с твоим ростом ты обязан набрать немного мяса. Вы согласны, мадам?

— Разумеется, мистер Блэк, — ответила мадам Малкин, не поднимая глаз от шитья. Она была из тех невозмутимых, видавших виды женщин, которые лишь моргнут, если у них под носом провалится земля и распахнется бездна, и то потому, что в глаза попала пыль. Про нее верней, чем про любого другого человека, можно было сказать, что она видела нижнее белье всей магической Британии: отчасти потому, что она лично его продала.

— Ставлю галлеон на то, что она меня вообще не слышала, — шепнул Сириус.

— Я пас.

— В том-то и проблема. Ты всегда пас.

Гарри предпочел спрятать лицо в складках мантии, которую пытался примерить. «Мне еще учиться и учиться, — подумал он. — Его остроумие рождается из уверенности в себе, а у меня — наоборот». Это была новая мысль, отмеченная им про себя как довольно проницательная. Надо бы запомнить.

Сначала ему казалось, что все мантии, которые он надевает, совершенно одинаковы, поэтому критические замечания Сириуса и мадам Малкин выводили его из себя.

— Хм, нет, надо бы завязки повыше, а то у него будто живот выпирает, — говорила она.

— Будет похоже на нарисованные ребра, — отмечал Сириус. — Может, крест-накрест, а фибулу чуть левее?

— Попробуем. Эти ужасные закрытые и торчащие воротники вышли из моды даже в Трансильвании, честно говоря, не пойму, откуда на них такой спрос в нашей стране.

И так далее. Сам Гарри считал, что ему не идет ни одна из мантий. В одной он выглядел слишком худым, в другой — слишком маленьким. Попадались мантии, придававшие ему болезненный вид, и те, в которых он смотрелся просто нелепо. Гарри пожаловался на это Сириусу.

— Что сказать, — пробормотал в ответ тот. — Если ты маленький, худой, болезненный и нелепый, ни одна мантия этого не исправит. Одежда может подчеркивать твои достоинства, но она не способна их создать. — Сириус подмигнул ему. — Не беспокойся. Придется потрудиться, но мы исправим твою фигуру. В пределах возможного. Только не забывай, что, в конце концов, внешность — не главное.

— А что главное?

— То, что ты думаешь о своей внешности.

Пока Гарри примерял очередные мантии, Сириус успел поучаствовать в обновлении гардероба какой-то молодой женщины. Гарри решил не вмешиваться и вместо этого наблюдал, впитывая каждое слово, улыбку, жест и интонацию. Ему показалось, что самую суть он ухватил: улыбаться и вызывать восторг у девушки своими мудреными фразами. Немаловажный момент заключался также и в том, что нужно было вкраплять в свою речь как можно больше многозначительных оборотов, которые можно интерпретировать как угодно.

Мадам Малкин оценила творческий подход Сириуса к продаже одежды волшебницам и несколько оттаяла от своей привычной хмурой деловитости.

Гарри весь превратился в наблюдение. Он как раз успел отложить первую годную мантию, как в магазин проскользнула еще одна женщина. Ее лицо показалось ему знакомым. Но так как Сириус был занят созерцанием мужской одежды, Гарри вернулся к примерке.

— О, мистер Блэк, — услышал он приглушенный голос через некоторое время. — Я читала о судебном процессе. Даже не знаю, что сказать... Сожалею и поздравляю.

— Видимо, все же знаете, — ответил Сириус, в его голосе Гарри почудилась улыбка. — Спасибо.

Вновь наступила тишина.

— Решили обновить свой гардероб?

— Не помешало бы, но не сегодня. Я сопровождаю крестника.

— Крестника?

— Да. Гарри Поттера, возможно, вы слышали это имя.

— Серьезно?! — Последовал набор эмоциональных и лишенных смысловой нагрузки восклицаний. Разговор затих, словно они отошли подальше:

— На вашем месте многие попытались бы заглянуть к нему в примерочную, — сказал Сириус, и женщина рассмеялась. У Гарри нагрелись уши, словно он выпил перечного зелья. Задернутая штора, к которой он прислонился, щекотала ему ухо.

— Думаю, он слишком молод для меня. Оставлю эту привилегию своей сестре.

Сестре? Так вот почему ее лицо казалось таким знакомым! Гарри натянул одну из мантий, поправил ее перед зеркалом, пригладил, затем, вздохнув, взлохматил волосы — и вышел из примерочной. Прицепленная к лицу расслабленная улыбка через полторы секунды стерлась под натиском мандража. Просто перекинуться парой вежливых слов, повторял он про себя. Научиться общаться с незнакомыми людьми, которые не пытаются меня убить.

В голове Гарри пролетели следующие варианты развития событий:

Первый. Он подходит к болтающей парочке, привлекает к себе внимание, разводит руки в стороны и говорит Сириусу шутливым и игривым голосом: «Неплохо сидит, а?»

Второй. Он изображает лениво-небрежный и недовольный вид, как у привыкшего к молоку кота, которому предложили запить обед водой, и говорит, что в этом магазине все не то, давай найдем приличное место.

Третий. Он невинно вздергивает брови вверх и вежливым голосом пай-мальчика говорит: «Здравствуйте, мисс».

Но когда ноги уже поднесли его к Сириусу и молодой женщине, и нужно было выбрать один из вариантов, Гарри понял, что растерялся. Через секунду он подумал о том, что в следующий раз не будет сомневаться так долго, что просчитывать каждый шаг было ошибкой, что нужно было поддаться интуиции... но было поздно.

— Добрый день, мистер Поттер, — сказала она, избавив его от необходимости начать разговор. Гарри протянул руку.

— Здравствуйте, мисс Браун.

— Разве мы встречались?

— Нет, но вы очень похожи на Лаванду.

Мисс Браун довольно рассмеялась. В ее смехе чудились отголоски здорового эгоизма, кокетства и еще чего-то, чего Гарри не смог опознать.

— Она была бы счастлива это услышать.

— Уверен в этом, — ответил Гарри. Но справедливости ради он обязан был добавить: — Думаю, это сходство можно считать комплиментом и для вас.

— О, — удивленно произнесла мисс Браун. — А вот это Лаванда точно будет рада услышать.

— Передайте ей привет. — Слабость в коленях Гарри была похожа на дрожь в высокогорьях за мгновения до схода лавины, и это напомнило ему о том, что нежелательно затягивать разговор. — Сириус, кажется, я кое-что подобрал. Оценишь?

— Пошли, — непринужденно согласился Сириус и повернулся к мисс Браун. — Рад был с вами познакомиться.

В его устах эта элементарная фраза наряду с легким наклоном головы и подернутым искреннейшим удовольствием взглядом приобрела аромат только что откупоренной бутылки сливочного пива (Гарри был слишком молод, чтобы сравнивать изысканность чего-либо с красным вином). Сириус словно пробовал на вкус каждое слово перед тем, как его произнести.

— Я тоже, — улыбнулась мисс Браун. — И зовите меня Розой.

— Почту за честь. Тогда для вас я Сириус.

— А я Гарри, — отметил Гарри в образовавшейся тишине. Роза Браун рассмеялась, и на этом они с ней расстались.

Сириус нетерпеливо переминался с ноги на ногу, пока она не вышла из магазина.

— Ха! — воскликнул он, когда они остались в одиночестве, и сжал плечи Гарри, вперив в него безумный взгляд. — Это было потрясающе! Так ты кое-что умеешь, да?

— Умею что?

Восторг на лице Сириуса сменился задумчивостью: как тень от облака пробежалась по холмистой равнине.

— Так ты...

— Что — я?

— То, что ты говорил этой Браун... Двусмысленный комплимент... Хочешь сказать, что ты не специально?

— Я... — Гарри вдруг засомневался в твердости земли под своими ногами. — Я не уверен.

Ему очень хотелось расшифровать эмоции на лице Сириуса, но с таким же успехом можно было попытаться взломать сейф Гринготтса отмычкой.

— Самородок, значит, — пробормотал Сириус себе под нос. — Неприличная честность. Интересно...

— Что?

— Ничего. Отвратительная мантия, выбери другую. Вы согласны, мадам, что это отвратительная мантия?

— Разумеется, мистер Блэк, — отозвалась Малкин.

Они провели еще невыносимо долгих полчаса, и гардероб Гарри пополнился тремя на его взгляд совершенно одинаковыми мантиями. Сириус же умудрился подобрать себе рубашку, в которой непостижимым образом выглядел каким-то еще более безнравственным. Гарри решил, что на ней особые чары.

— Мадам, я зайду в семь, вас устроит? — спросил Сириус, когда они уходили.

— О чем вы, мистер Блэк?

— О свидании. Вы согласились на свидание, помните?

Деловитое выражение лица Малкин испортилось румянцем.

— Прошу прощения... Кажется, я неправильно вас расслышала. — Ее голос обрел прежнюю твердость. — И вообще, я замужем!

— Да, так я и подумал, — грустно сказал Сириус. — Но краткий миг надежды был воистину упоителен.

Улыбнувшись продавщице, он закрыл за собой дверь.

— Ты не приглашал ее на свидание, — заметил Гарри.

— Я знаю. Просто захотелось проверить ее внимательность. И когда это она успела выйти замуж?

— Когда? В смысле, ты имеешь в виду, когда в течение последних тринадцати лет?

— Да, да, — ворчливо согласился Сириус. — Мог бы и подыграть.

* * *

Что-то произошло. Незнакомые или давно забытые ощущения захлестнули его, как теплая ленивая волна, проникающая в горло утопающему. Вздрогнув, он почувствовал, как его лицо в ужасе кривится. «А, это всего лишь он», — мелькнула чуждая, но успокаивающая мысль, на мгновение заслонив собой его сознание: будто его разум моргнул и прочитал эти слова на обратной стороне век.

Ничего, просто почудилось. Даже Альбус Дамблдор не способен на такое волшебство.

Сжав бледными пальцами подлокотники резного стула, который очень походил на трон, Лорд Волдеморт глубоко и облегченно вздохнул.

Странное, забавное было ощущение, столь нежданно посетившее его: словно одежда, облегающая вместилище его бессмертного духа, куда-то исчезла...

* * *

Дом на пло...

Прежде, чем мы продолжим, следует отметить, что человек, знающий Тайну, может найти укрытое ею место, но не способен никому об этом рассказать. Привилегией писать адрес дома на клочках бумаги и произносить его вслух обладает только Хранитель Тайны, а им являлся Альбус Дамблдор. Поэтому Гарри не мог даже про себя хотя бы примерно обозначить местоположение дома**.

В общем, дом, в котором они жили, встретил их угрюмым молчанием. После жары улицы прохладное, темное и сырое помещение вызывало желание упасть лицом вниз на кровать и предаться блаженному отдыху, но Сириус был непреклонен.

— Во-первых, нужно провести разбор полетов, во-вторых, мы ждем гостей. Нужно им, наверное, что-то приготовить. — Пожевав губами, Сириус вытянул шею и крикнул: — Кикимер, сделай ужин!

— Ты такой гостеприимный, — заметил Гарри.

— Еще бы.

Вальбурга, для верности скрытая неуместно смотрящимся здесь шкафом, услышала их голоса и начала причитать. Сириус мотнул головой в сторону лестницы, и они подняли сумки наверх.

— Итак, пока воспоминания свежи, просмотрим их. Я воспользуюсь своими, так как в твоей памяти чувствую себя неуютно. Ты смотришь на мир как испуганный кролик.

Пятясь задом, он вытащил думосбор на подставке в центр комнаты. Железные ножки душераздирающе заскрипели по паркету.

— У меня есть парочка воспоминаний, где я не похож на кролика, — сквозь зубы проговорил Гарри. — Хочешь, покажу?

— Ух ты, какой грозный. У меня тоже есть такие. Померяемся?

— Ты имеешь в виду те, где вы с папой деретесь с Пожирателями?

Сириус замер.

— Ну, Джеймс там точно есть, и еще парочка... человек, а вот насчет Пожирателей не уверен.

Гарри подумал секунду.

— Думаю, я не хочу пока этого видеть.

— Да, — встряхнул головой Сириус. — Полагаю, ты прав. Итак, ныряем.

Жидкость в думосборе по консистенции была похожа на нечто между водой и туманом, но прикасалась к коже, как очень гладкая ткань. Гарри испытал внезапное желание почесать нос, но оно исчезло, когда все ощущения настоящего тела отдалились, и он уперся воображаемыми ногами в землю. Мир приобрел очертания магазина мадам Малкин. Неподалеку он увидел самого себя.

Сириус взмахом руки заставил все вокруг замереть и прокашлялся, привлекая к себе внимание, что было излишне, так как больше тут не на что было смотреть.

— В щекотливых ситуациях, в одной из которых ты сегодня оказался, важно не терять голову и дышать ровно. Спокойствие — твой лучший помощник. Соблазнение, очарование, как и любой другой вид завоевания, требует, чтобы ты был лучше противника. В данном случае под этим подразумевается то, что ты должен думать быстрее. Слова, которые ты подбираешь, интонации, с которыми ты их произносишь — все имеет первостепенное значение. Со временем ты научишься не задумываться о таких вещах, нужно просто приноровиться. Это как научиться вызывать Патронуса: один раз привыкнешь и никогда не забудешь.

— Если только дементоры не окажутся слишком близко, — заметил Гарри.

— Женщины — не дементоры, — парировал Сириус. — Они не высасывают из тебя все хорошее. Хотя... — он на секунду задумался. — Ладно, об этом позже. Давай разберем твое поведение, и ты поймешь, почему я был так взбудоражен. Ты провернул на редкость удачный трюк.

Сириус поднял руку, и мир вокруг ожил на несколько мгновений.

— Хахахаха, — рассмеялась Роза Браун. — Она была бы счастлива это услышать.

— Обрати внимание на особенность этой милой дамы, — сказал Сириус. — Что ты можешь о ней сказать?

Гарри присмотрелся.

— Она красивая.

— Очевидно. Дальше.

Гарри присмотрелся внимательней.

— Она... не знаю.

На лице Сириуса появилось выражение вселенской мудрости, он ткнул пальцем в небо и назидательно произнес:

— Гораздо важнее, мой мальчик, что она прекрасно знает о том, насколько она привлекательна. Именно этот факт нам нужен. — Он принялся ходить между застывшими фигурами и, проходя мимо себя, с гордостью окинул взглядом застывшую живую статую Сириуса Блэка. — В одной ее фразе про свою сестру: «Она была бы счастлива это услышать», можно прочитать многое. Роза Браун любит свою младшую сестру, вероятность этого высока. Младшая сестра пытается походить на старшую, и старшая об этом знает. Роза гордится этим фактом, осознанно или нет. Дополнительная причина для уверенности в себе. Но что делаешь ты?

— Уверен в этом. Думаю, это сходство можно считать комплиментом и для вас.

— И что же я сделал? — спросил Гарри.

— Ты запомнился! — воскликнул Сириус. — Ты сделал комплимент ее сестре! Ты показал, что очарован Розой, но не настолько, чтобы пускать слюни, и в то же время ненавязчиво намекнул на то, что хорошо знаешь ее младшую сестренку и находишь ее красивой, более того, ты дал понять, что ставишь Лаванду на одну ступень с Розой. Бездонный поглотитель комплиментов в голове женщины — тонкий инструмент, с ним нужно обращаться со всей возможной тщательностью. Переборы недопустимы. Но, что меня удивляет, ты ничего не планировал, а был абсолютно искренен, я прав?

— Ээ, наверное, да...

— Необычная ситуация. Думаю, мы сможем это использовать. В разумных дозах, конечно же. А ну-ка, сделай большие наивные глаза.

— Что?

— Черт с тобой, неважно. — Сириус достал из кармана часы на цепочке. — Совсем не осталось времени, гости скоро прибудут.

— Какие гости?

— Увидишь. — Он взял Гарри за шиворот и вытащил его из думосбора. — Повесь мантии и спускайся вниз, я прослежу за ужином.

— Ладно. Кстати, твои часы — старье.

— Заткнись, у меня еще не было времени на покупки. И человеку в штанах Дадли Дурсля официально запрещается комментировать мой стиль.

От потока противоречий в мыслях Гарри почти замутило. Речи Сириуса звучали абсурдно, и в то же время, если не задумываться над деталями, в них прослеживалась холодная логика, порожденная отточенной годами интуицией. Встряхнув головой, Гарри разложил обновки на кровати, чтобы еще раз ими полюбоваться, а затем отправил их друг за другом в шкаф. Внизу, со стороны прихожей, послышался хлопок двери. Кто-то, судя по звукам, возился с чемоданами. Гарри торопливо спустился вниз.

— Позволь представить тебе твоего помощника и напарника, — сказал Сириус.

На свет из полутьмы коридора вышел растрепанный и зевающий Рон Уизли.

— Привет, Гарри, — сказал он и улыбнулся широкой белозубой улыбкой. Они обнялись. — А здесь здорово.

Гарри принял один из чемоданов и повернулся к Сириусу.

— Я не совсем понял. Рон тоже будет со мной?

— Разумеется!

— А он... сможет?

— Еще как!

— Хм. Извините, но, мне кажется, ему будет сложно обучиться всяким твоим штукам. В этом плане он еще хуже, чем я. Без обид, Рон.

Рон развел руками.

— Я первый ему об этом сказал.

— Вы ничего не понимаете, так что давайте оставим все важные решения на мне, ладно? — сказал Сириус. — Если бы все шло своим путем, я уверен, Рон в итоге отхватил бы себе лучшую девушку в мире. Отнесите чемоданы наверх и возвращайтесь. Завтра у нас полно работы: здесь в скором времени будет болтаться куча народа. Вы вдвоем, в том числе, должны подготовить комнату для Гермионы.

— ГЕРМИОНА ТОЖЕ БУДЕТ ЗДЕСЬ?

— Конечно! — и Сириус высокомерно удалился. Гарри ошарашено покачал головой, и Рон хлопнул его по спине.

— Да ладно тебе, давай просто повеселимся. Я... я постараюсь изо всех сил.

— Не в этом дело, — сказал Гарри и пожал плечами. Он и сам не знал, в чем именно дело. — Интересно, как Гермиона отреагирует на последние новости? Всякие переманивания, соблазнения и все такое... Для нее, должно быть, это будет шоком.

— Ну, здесь как раз все очевидно, — хмыкнул Рон. — Как обычно она реагирует на нечто неожиданное и неизвестное?

Он оказался прав. Гермиона пошла за книгами.

________________

* Современные животные не сразу получились в том виде, в котором мы их сейчас можем с чистой совестью истреблять. Где-то между трагической гибелью динозавров и постройкой египетских пирамид была эпоха, где все нынешние твари были несколько более длиннозубыми, свирепыми и глупыми: вселенная еще не поняла, как делать настоящих волков, чтобы можно было изображать их профили на всяких гербах, и несколько перестаралась. То же самое можно сказать и о людях, хотя волшебники отказываются принимать теорию, согласно которой их предки когда-то били друг друга палками, а не размахивали ими, творя заклинания. (Один магглорожденный, решивший привнести эту концепцию в волшебный мир, чуть не закончил свою жизнь в Азкабане). Каждый уважающий себя волшебник знает, что его предком был могучий маг с загадочным взглядом и длинной бородой. Некоторые из них, как считается, уже тогда подавали признаки подлинного аристократизма, хотя даже не знали такого слова.

** Заклинание Фиделиус относится к разряду воздействующих непосредственно на тонкие ткани реальности, что делает подготовку к его произнесению чрезвычайно трудо— и магоемким процессом. Если речь идет о сокрытии дома, то Тайна воздействует на всех, кто знал, где этот дом находится, и чем более популярным является место, тем сложнее его спрятать. Говорят, чтобы сокрыть Эйфелеву Башню или Биг Бэн, придется сжечь какую-нибудь звезду, и по этой же причине владельцу борделя «Кипящий котел» в Лютном Переулке (не удивляйтесь названию) никак не удается сделать свое заведение эксклюзивным пристанищем для узкого круга лиц. Даже Альбусу Дамблдору при всем его могуществе пришлось три недели сидеть на высокоуглеводной диете (в его-то возрасте!) после того, как он провел ритуал Фиделиус на Том Самом Доме. Известен случай, когда в 1966 году была предпринята попытка скрыть тот факт, что Дженни Гилденхорн и Арчибальд Клокс встречаются по вечерам в пустующем кабинете нумерологии в восточном крыле Хогвартса для подозрительно шумного совместного времяпрепровождения. Об этом узнала лишь одна ученица, но до того, как ритуал был закончен, слух дошел до слишком большого количества людей, и у влюбленной парочки просто не хватило магических сил. И это несмотря на то, что с того момента, как они случайно оставили дверь в кабинет приоткрытой, и до попытки провести ритуал, прошло всего двадцать три минуты. Это знаменательное событие стало началом блестящей журналистской карьеры Риты Скиттер.