История одного жиголо (гет)

Бледный дрожащий луч зимнего солнца скользнул по плитам пола в Малфой-мэноре и угас в холодном камне.

— Ваша недвижимость, а также все движимое имущество переходит в собственность Магической Англии, потрудитесь ознакомиться с решением суда, — безликий чиновник протянул пергамент Драко Малфою.

Люциуса не было, его приговорили к Поцелую дементора за деятельность Упивающегося смертью. Нарцисса, утратив последние остатки гордости, прижалась к колонне, неслышно всхлипывая. Драко, мертвенно-бледный, взял документ.

* * *

Они нищие, у них нет ничего: ни денег, ни работы, ни друзей. Те чистокровные маги, которым удалось остаться непричастными к деятельности Темного Лорда, отвернулись от своей менее удачливой родни, справедливо, хотя и жестоко полагая, что те заслужили все свои горести и гонения.

Драко никогда не был беден, Нарцисса просто не представляла, как можно жить, не зная, что будет на ужин, и будет ли ужин вообще. Они испытали многое: боль, обиды, жестокость, страх... но голод... голод встал перед ними впервые, встал холодной и страшной фигурой.

Драко безуспешно пытался устроиться на работу, безработица в послевоенном мире не позволяла обеспечить занятость даже законопослушного населения, что тут говорить про семьи осужденных.

— Мама, мне снова отказали, — тихо сказал юноша.

Нарцисса, сидевшая на жестоком стуле в дешевой съемной комнате, даже не шелохнулась. Потом женщина подняла голову, бросив на сына усталый и безразличный взгляд.

— Мама! Мама! — затормошил её Драко. — Не молчи! Прошу тебя!!!

Он уже кричал, не боясь, что услышат соседи.

— Пожалуйста, — прошептал он, опускаясь на пол возле её ног.

Она так больна, так несчастна. Когда-то Драко был порядочным мерзавцем, когда-то он поступал трусливо, он и сейчас отнюдь не превратился в доброго ангела, но любовь к матери жила в нем всегда. И ради неё он готов был на все, так же, как и она для него... раньше... пока не сломалась.

Он рыдал, опираясь на грязную раковину. Когда-то он уже плакал в туалете, это было так давно. Тогда впервые избалованный юнец понял, что мир вертится не вокруг него, что надо выбирать не только между светом и тьмой, но и между жизнью своих родителей и собственной нерасколотой душой. Тогда его спасли Снейп с Дамблдором, теперь они оба в мире ином. Теперь он может рассчитывать только на себя.

Драко глянул на своё исхудавшее лицо в осколок зеркала, висевший на стене, и решительно сжал тонкие губы:

— Он найдет деньги, он спасет мать!

* * *

— Леди Хелена Марч и Мистер Малфой! — громкий голос церемониймейстера разнесся по огромной, сияющей зале.

Разряженные леди и джентльмены все, как один, повернули головы в сторону вошедшей пары.

Великолепный стройный красавец вел под руку немолодую женщину со взглядом блудливой кошки. Дама годилась в матери своему спутнику, однако благоговейно ловила каждый высокомерный взгляд, каждую презрительную улыбку блондина.

— Это он! Это он, — тихая волна шепота всколыхнула сверкающую толпу.

— Это он! — просвистела изящная брюнетка своей подруге. — Самый блестящий жиголо Англии!

— Как хорош, — с придыханьем ответила та.

— А эта старая дура — его новая жертва. Он разденет её догола...

— В прямом и переносном смысле, — пошло усмехнулся жирный мужчина.

— И чем он только их берет? — яростно прошипел молодой человек в форме офицера Аврората.

— Он красив, изыскан и умен. Он больший аристократ, чем все вместе взятые присутствующие здесь. Это не его покупают, а он снисходит до них, — презрительно бросила мисс Паркинсон.

— Он просто шлюха, — тихо ответил офицер и увел свою сестру Асторию Гринграсс, которая едва не со слезами смотрела на своего бывшего жениха.

Бесконечные реверансы, поклоны, пустые светские фразы — все это закружило эпатажную пару, бал тщеславия вступил в свои права...

— Драко, милый, — пытаясь пригладить платиновую прядь его волос, начала Хелена.

— Что?! — холодно, даже несколько резко спросил Малфой.

Женщина смешалась, а потом тихо произнесла:

— Я люблю тебя... очень...

Пауза.

— Правда? А я уже начал в этом сомневаться, — его голос был тих и страшен, — счета за дом в Ницце до сих пор не оплачены, а моя мать, Леди Малфой, нуждается в хорошем климате.

— Но я... — начала было женщина, однако Драко перебил её.

— Я хожу в обносках, — он брезгливо поправил край сверкающей шелковой мантии, — Ирэн не была такой скупой, она умела приносить жертвы во имя любви.

— Нет, — истерично, хотя и негромко, ответила Хелена, — пожалуйста, не надо про Ирэн! Ты ведь не любил её! Правда?

Сейчас в блудливых глазах женщины плескалось настоящее отчаяние.

— Возможно, — немного помолчав, ответил Драко.

— А меня любишь? — спросила ободренная Хелена.

В этот раз Малфой молчал ещё дольше, дама комкала шелковый платок.

— Возможно, — наконец, ответил он.

* * *

— Вам нужен спутник на Весенних Балах в Париже, Леди Грейнджер. Французский свет очень консервативен, нельзя подрывать свою репутацию отсутствием сопровождающего.

— Я сделала свою карьеру без всяких спутников, — отрезала мисс Грейнджер, нет, теперь уже Леди Грейнжер, судья Визенгамота, член Совета при Министре магии и глава Отдела обеспечения магического правопорядка.

— Ах, миледи, не нервничайте, — старый сэр Лавгуд, двоюродный дедушка Луны, был абсолютно спокоен.

Он работал с Гермионой на протяжении всей её головокружительной карьеры, сначала в качестве наставника, потом — помощника. К этой перемене в их отношениях старик относился философски. Гермиону любил, вытягивал из депрессий и неприятностей, заполнял пробелы в её знаниях о традициях чистокровного магического общества и искренне заботился о ней.

На пике послевоенной волны Гермиона взлетела так высоко, как и не могла предполагать. Удивительно, но после террора Темного Лорда её происхождение только сыграло ей на руку, плюс блестящий ум, разнообразные таланты и редкостное трудолюбие.

И вот ей тридцать четыре года, она закрашивает преждевременную седину в волосах, и ей пророчат в будущем пост Министра магии.

— Умоляю вас, мистер Лавгуд, кого я найду?! Все мало-мальски нормальные кавалеры женаты, а я хочу провести переговоры с французами, а не получить титул разрушительницы семей.

— Это верно, — вздохнул старик и поправил чудовищные оранжевые очки в форме двух селедок, всё-таки он был дедушкой Луны, хотя и двоюродным.

— Гарри — примерный семьянин, — продолжала Гермиона, пытаясь впихнуть уставшие за день ноги в узкие черные лодочки, — Рон, конечно, свободен и звезда квиддича, но по-прежнему не способен отличить вилку от ножа, какие уж тут светские манеры.

— Да, мисс Грейнджер, у вас десять монографий, две докторские и ни одного приличного поклонника. Почему меня это не удивляет? — фыркнул Лавгуд.

— Потому что человека, который носит малиновые панталоны с синими зайцами, вообще ничего не может удивить! — отпарировала Гермиона и со стоном встала на каблуки.

— Итак, нам нужен красивый, умный мужчина вашего возраста с великолепными манерами и артистическими способностями на Парижскую неделю.

— И чтобы потом он исчез и не портил мне жизнь своим совершенством, — добавила Гермиона.

Лавгуд посмотрел на неё, как на умалишенную:

— Боюсь, мне придется менять синих зайцев на зеленых слоников, иначе мои панталоны не спасут меня от удивления.

— А я боюсь, что подобными идеалами бывают только принцы и, пардон, мужчины-куртизанки. А поскольку принцев я не вижу...

— Понял. Вот список самых лучших жиголо в современной магической Англии, — Лавгуд извлек папку из необъятных карманов своей мантии расцветки божьих коровок.

Пока старик зачитывал досье, уставшая Гермиона уже собрала сумку и стояла возле двери.

— Разумеется, первый самый лучший и самый дорогой, зараза! Ну ладно, кто это? — она нетерпеливо взялась за дверную ручку. — Скорее, я хочу попасть домой хотя бы до полуночи.

— Драко Малфой, — ответил Лавгуд.

Раздался громкий треск... это Гермиона сломала дверную ручку...

Драко медленно отрывал кусочки от министерского письма и сжигал их в пламени плавающей над столом свечи. Ему снова не разрешили выкупить Малфой-мэнор. Длинное витиеватое послание можно было изложить предельно просто: «Никакие деньги и связи не помогут тебе, великосветская шалава, отобрать у Министерства его законный трофей!».

Да, поместье вот уже десять лет как выставлено на торги, да за такую невероятную и несоответствующую его состоянию цену, что ни один дурак ещё не польстился, кроме Драко, конечно. Будь Малфой законопослушным служащим или имей он по-прежнему дворянский титул, они бы не посмели ему отказать. Но он был закулисным героем, в определенные, исключительно властные круги его никогда бы не пустили, приходилось ограничиваться текущими балами, модными салонами да богатыми будуарами.

В такие моменты Драко особенно остро осознавал, как низко он пал! Пусть светские леди сходили по нему с ума, пусть мужчины жадно копировали его манеры и стиль, пусть теперь у него было достаточно денег, чтобы жить, как раньше, но он был кем угодно, только не прежним гордым Драко Малфоем! Он был шлюхой... просто шлюхой...

В начале его «карьеры» ему было стыдно до безумия, до впившихся в ладони ногтей, до разбитых в бессилье кулаков, до ужаса! Но он твердил, как мантру: «Я должен спасти маму, спасти любой ценой». А потом ему стало нравиться. Драко научился побеждать, будучи слугой. Эти женщины его покупали, а он обращался с ними, как со своими рабынями, эти мужчины его презирали, но им далеко было до его презрения, которым он обливал все великосветское общество. И общество рукоплескало ему, оно поклонялось ему, как высшему ослепительному и надменному воплощению себя самого. Драко стал королем фаворитов, повелителем продажного лоска, и мужчина уже не хотел идти другой дорогой. А зачем?..

* * *

— Тяжела и неказиста жизнь английского юриста! — распевала во весь голос Гермиона, энергично помешивая в кастрюльке косметическое зелье. Грейнджер готовилась к Парижским переговорам, которые какому-то идиоту вздумалось проводить на Весенних Балах, а не на нормальном саммите.

Ага, у них Бальная неделя, а у неё четыре законопроекта находятся на стадии разработки, судебные процессы чуть ли не каждый день и прочие прелести жизни деловой леди. А тут Кингсли заявляет:

— Гермиона, ты должна сразить этих французов не только, как умнейший политик, но и как очаровательная женщина.

Сказал, как отрезал. А какое тут очарование, когда синяки от недосыпа в пол-лица, и морщинки в гости пожаловали? Вот и приходится вспоминать зельеварение и самой готовить косметику.

— Юристааа!!! — дурным голосом завывала увлекшаяся Гермиона. Косолапус, мирно спавший на табуретке, не выдержал вокальных упражнений хозяйки и бросился наутек из кухни.

— О, Мерлин! — кот едва не сбил с ног вошедшего сэра Лавгуда. — Гермиона, солнышко, что это за вопли нетрезвой баньши?

Та поперхнулась от такой наглости и уронила ложку в кастрюльку. А старик, как ни в чем не бывало, уселся на стул и деловито принюхался:

— Пахнет приятно, как компот из хвостов Шотландской Квокрозябры, Вы случайно не его варите?

— Нет, — огрызнулась Гермиона, безуспешно пытаясь выудить упавшую в вяло булькающее зелье ложку.

— Жаль, — безмятежно протянул сэр Лавгуд, — последний раз я его пил на свадьбе родителей милой Луны, а после как-то не приходилось.

— Возможно, только поэтому вы до сих пор и живы, — сухо ответила Грейнджер, убирая кастрюлю на подоконник, чтобы зелье остыло.

— Я договорился с Малфоем, он просит большую сумму — 50 новых галеонов за каждый день, а ночи, он сказал, — тут старик неожиданно слегка смутился, — оплачиваются по личной договоренности. Плюс вы должны оплачивать все его текущие расходы в течение всего срока сотрудничества.

— Надеюсь, он не планирует покупать заводы, газеты, пароходы? — вздохнула Гермиона. — И понимает, что за такие деньги я буду требовать сполна?

— Да, он сказал, что обеспечит вам достойного спутника на всех приемах во Франции, в Париже его никто не знает, а главное, не знают, чем он занимается, так что проблем не будет. Французским Малфой владеет в совершенстве, манеры, как у принца, и вот, что я вам скажу, он не дурак, далеко не дурак.

— Да знаю я, — тихо ответила Гермиона, вспомнив такие далекие школьные годы, — когда вы назначили ему встречу со мной?

— Завтра, после судебного процесса по делу Майкла Мида.

— Ну, завтра, так завтра. А теперь обсудим завтрашний суд, мистер Лавгуд, — усталость в голосе Гермионы мгновенно сменилась сталью.

* * *

— Грейнджер! Его наняла Грейнджер! — думал Малфой

До сегодняшнего дня он знал о ней только то, что она работала в Министерстве и занимала какой-то высокий пост, но он даже и помыслить не мог, насколько высокий. Они практически не сталкивались: Гермиона не шлялась по пустым великосветским мероприятиям, а Драко никогда не попадал на закрытые встречи в Министерстве.

— Интересно, какая она сейчас? — размышлял профессиональный жиголо.

Гриффиндорская всезнайка всегда занимала больше места в его жизни, чем полагалось бы обычной маглорожденной. Ладно, Поттер, с его превосходством Малфой ещё мог смириться, все же герой магического мира, черт бы его побрал, но Грейнджер! В первую же секунду своего появления она не сидела на месте, совала свой длинный любопытный нос во все дела, умудрилась подружиться с Поттером и в довершение всего блестяще училась. Драко надолго запомнил слова отца: «Какая-то простачка учится лучше тебя по всем предметам!»

Это было такое оскорбление! А на третьем курсе девчонка обнаглела до того, что залепила ему, Драко Малфою, пощечину!

Он ненавидел её, презирал её и в то же время отчасти, в глубине души, восхищался ею. Тем, как ум и осмотрительность сочетаются в ней со смелостью, которой ему всегда так не хватало. А когда в его доме Беллатрисса пытала её, тогда он понял, эта девчонка-грязнокровка не отступает, никогда...

— Ха! А поклонников у неё и сейчас, похоже, днем с огнем не сыщешь. Ещё бы, она же мегера! — фыркнул Драко.

Ничего, он сразит её, втопчет в грязь, опустит зазнавшуюся стерву на положенное ей по рождению место.

И Малфой приказал подавать одеваться, в его профессии блестящий внешний вид — половина успеха.

* * *

Неужели, это слушание закончилось? Гермиона, едва переставляя ноги, выползла из зала судебных заседаний. Суд шел долго, очень долго. Министерский обвинитель, по мнению Гермионы, был просто ужасен: он путался в бумагах, заикался и не мог внятно разъяснить суть дела. Сами материалы были подготовлены на редкость отвратительно, и судья Грейнджер уже представляла, какую взбучку она устроит своим подчинённым в Отделе обеспечения магического правопорядка за подобное отношение к работе. Голова раскалывалась, роскошная судейская мантия была невыносимо тяжелой — дорогой ткани на правосудие явно не жалели. А ведь ещё назначена встреча с Малфоем, которая должна была начаться двадцать минут назад.

— А вот и он, — подумала Гермиона, заметив в глубине коридора известную персону, которая всем своим видом выражала надменность.

Малфой был великолепен: изысканный сюртук тёмно-зеленого цвета облегал безукоризненную фигуру, а простая черная мантия делала наряд уместным днем. Если, конечно, можно назвать простым облачение, на которое пошло столько струящегося плотного шелка, что им можно было бы без проблем устлать половину коридора. Платиновые волосы были так утонченно-небрежно растрепаны, что за версту чувствовалась рука опытного стилиста и, возможно, не одного. Малфой был хорош, до неприличия хорош.

— Позер! — подумала Гермиона и нервно сглотнула.

Малфой бросил высокомерный взгляд на женщину, готовый саркастично прокомментировать её опоздание, и задохнулся... Судейская мантия! О, Великий Мерлин! Кошмарные суды, которые не сотрутся из памяти и через столетие. Его, разрушенная Темным Лордом, молодость была прикончена этими заседаниями. Навсегда оледеневшая мать. И отец... обезумевший от ужаса, когда услышал приговор, и уведенный, чтобы не вернуться...

«Виновен! Виновен!» — гремело в голове Драко.

Эти люди, эти судьи, в таких же страшных мантиях, поднимали руки, и каждая поднятая рука была стрелою, которая вонзалась в их растерзанную семью. Кто сказал, что у смерти черный цвет, цвет траура? Нет... Кто сказал, что у смерти красный цвет, цвет крови? Нет... Он теперь знает, какой цвет у смерти... сливовый, цвет судейских мантий...

— Виновен!..

— Малфой, — тихий голос ворвался в поток его хаотичных мыслей.

Драко вздрогнул и заставил себя посмотреть на Грейнджер.

— Простите, мистер Малфой, — несколько смущенно поправилась она.

Несмотря на громоздкое облачение и высокую судейскую шапочку Гермиона все равно была чуть ниже его.

— Мисс Грейнджер, — начал он, искренне надеясь, что его голос не дрожит.

— Леди Грейнджер, если вы не возражаете, — неожиданно твердо сказала собеседница.

— Грейнджер, ты что, получила дворянский титул? — опешил Малфой. — О, Мерлин, простите моё обращение.

— Бесполезно, Малфой, — вздохнула Гермиона, — школьные привычки так сразу не искоренишь. Предлагаю перейти на «ты», тем более нам все равно придется изображать влюбленную пару.

— Ну хорошо, но по имени будем обращаться друг к другу только, когда это прилюдно необходимо, — процедил он.

— О, не волнуйся, Малфой, возможность называть тебя «Драко» стоит на предпоследнем месте в списке моих желаний.

— Какое же желание удостоилось последнего места? — ухмыльнулся мужчина.

— Желание видеть тебя, — язвительно улыбнулась Гермиона, — пойдем в кофейню, нам надо обсудить спорные условия договора.

И Малфой, задрав нос, направился к лифту.

08:00, понедельник, — Драко осознал, что кошмарная неделя с Грейнджер наступила.

08:10 — Драко, и его лучшие брюки от знаменитого модельера близко познакомились с Косолапусом и его когтями.

08:15 — Грейнджер заплатила Драко кругленькую сумму, возмещая причиненный ущерб, и сказала, что он визжит, как свинья на митинге.

08:20 — главная цель: незаавадить Грейнджер.

08:25 — незаавадить Грейнджер.

...

10:00 — незаавадиться самому.

* * *

Во Франции их встретила целая группа приторно улыбающихся волшебников всех возрастов, которые торжественно препроводили «английскую феминистку и её очаровательного спутника» в приготовленные им апартаменты. Это был прелестный домик в саду, состоящий из двух огромных спален, соединенных балконом, двух ванных комнат, причудливой формы гостиной, холла и столовой. Изысканность превосходно сочеталась с простотой, и Драко был вынужден признать, что у французов есть вкус.

— Это моя ванная!

— Нет, моя!

— Малфой! Зачем тебе девчачья ванная?! Она явно предназначена для женщины: все эти баночки, скляночки.

— Грейнджер! Баночки и скляночки — это у тебя, в лаборатории недоделанного зельевара, а это лучшая французская косметика. И потом, с каких это пор джакузи предназначена исключительно для женщин?!

— Малфой, ты — баба! — изящный пальчик с коротко остриженным ногтем уперся ему в грудь.

— Нет, просто из нас двоих красивый я... а ты здесь только по работе, — ехидно ответил Драко.

— Ну ладно, — прошипела Грейнджер, — иди, наводи красоту, мы сегодня приглашены на неофициальный вечерний чай к французскому Министру магии, и ты должен мне соответствовать!

Она резко развернулась и удалилась в свою спальню.

Драко довольно усмехнулся — ванную он отвоевал.

— Но учти, сибарит несчастный, джакузи будем пользоваться вместе! — донеслось до него из комнаты.

— Хорошо, кошечка, я, так и быть, возьму тебя с собой. Ты какую пену предпочитаешь? — откликнулся Малфой.

— Ядовитую, — крикнула Гермиона и чему-то улыбнулась.

Похоже, неделя будет хоть и ужасной, но не лишенной веселья.

* * *

Французы, сияя любезными улыбками, настороженно следили за гостями. После Второй магической войны связь Англии с Континентальной Европой значительно ослабла, в Британии наступили времена кардинальных перемен. В одной из самых консервативных стран невероятно быстро рухнули косные устои, и сейчас она поражала все мировое магическое сообщество своей современностью и прогрессивностью. Грейнджер являлась ярчайшим представителем Новой Магической Англии, и на эту женщину смотрели, как на очень интересного, но опасного члена нового общества.

Зато Драко, казалось, был просто соткан весь из галантности и изысканности. И присущей ему слегка высокомерной легкостью влился в круг собравшихся людей.

Гермиона в душе была рада, что судьба привела её сюда именно с Малфоем, так как за столом велась исключительно светская и пустая беседа, а благовоспитанная, малосодержательная болтовня никогда не была сильной стороной Грейнджер. Поэтому, отдав разговор в руки спутника, она наслаждалась вкусным чаем, пока не вникла в суть беседы.

— Мистер Малфой, — жеманно протянула прелестная племянница министра, — а что Вам особенно нравится в Вашей девушке?

— Хм, её властность.

Собеседница приоткрыла ротик от удивления.

— Да, вы даже не представляете, насколько Гермиона властная. Она из семьи маглов, а каких высот достигла. Ну, разве можно её не уважать? А её настойчивость, которую некоторые учителя даже назойливостью называли. А любознательность? Вы даже представить себе не можете, сколько раз она, примерная ученица, нарушала школьные правила. И всё это исключительно из стремления к знаниям.

— Драко, — процедила Гермиона, пытаясь прервать его речь.

Но Малфой лишь сладко улыбнулся и с придыханьем воскликнул: — А наша история любви!

— Расскажите! — защебетали девицы.

— О, мы учились на разных факультетах, враждующих факультетах, — заунывным голосом затянул Драко, — и были едва не врагами...

— Ах, ну, как «Ромео и Джульетта», — томно вздохнула племянница министра.

Потрясающее оригинальное сравнение! — злилась от бессилия Гермиона.

— Я с ума сходил, когда видел её мелькнувшие кудри в толпе, мне хотелось восхищаться ею, а я должен был говорить ей гадости, — закатывал глаза довольный Малфой, — а однажды на четвертом курсе я даже заколдовал её, я...

Тут Гермиона не выдержала и прижалась к мужчине, демонстрируя неземную любовь, благо пары здесь не стесняли — вечер же был неофициальным.

— Драко, милый...

Женщина скользнула губами по его шее и поцеловала мочку уха.

Малфой вздрогнул от этих прикосновений и поцелуя — по телу пробежала приятная дрожь. Но тут дрожь усилилась, потому что Грейнджер ткнула своей волшебной палочкой ему под ребро и прошептала:

— Заткнись, хорек, иначе я на тебя империус наложу.

— Я тоже тебя люблю, моя мышка, — улыбнулся Драко, морщась от боли — ведьма ткнула его весьма ощутимо.

И жарко поцеловал Грейнджер... больше ничего интересного в этот вечер не произошло.

* * *

Ранним утром Драко проснулся из-за того, что ему приснился на редкость странный и неприятный сон. Во сне была чертовски притягательная Грейнджер, наверное, сказался вчерашний поцелуй. Нет, сон не был эротическим, а вот Грейнджер как раз была даже очень эротичной. Она стояла в саду Малфой-мэнора и, смеясь, звала его гулять. Это была вовсе не нынешняя жесткая и циничная ведьма, а до отвращения прелестная и невинная девушка.

— Драко! — кричала она, и легкое прозрачное платье весело развевалось.

— Драко! — солнечно улыбалась она и доверчиво протягивала ему ладони.

А когда он всё-таки взял её за руку, девушка захохотала страшным смехом тетушки Лестрейндж и дико крикнула:

— Виновен!!!

И за её спиною страшной птицей распахнулась лиловая судейская мантия...

— О, Мерлин! — простонал Малфой, садясь на кровати.

Ему приснилась Грейнджер, он хотел Грейнджер, он рехнулся...

— До вечера ты свободен, — сухо сказала ему Гермиона, расчесывая волосы, — можешь бездельничать на мои деньги.

Она ещё злилась на него за его вчерашнее поведение, особенно за поцелуй.

Придя домой, железная леди министерства упала на кровать и долго плакала от безысходности и одиночества в пышную, бездушную подушку. Потом Гермиона наконец-то встала и направилась в ванную. Глядя на своё зареванное отражение, на бледные впалые щеки, на тоскующие глаза, которые безвозвратно потеряли сияющий молодостью коньячный оттенок, она жестко рявкнула на себя:

— Это банальный недотрах, Грейнджер! Иди и выспись.

И, наглотавшись успокоительных таблеток, она половину ночи проворочалась в сухой и жаркой постели, пока болезненный сон не пришел к ней.

Драко обидели слова женщины, но виду он не подал. Очарование Грейнджер, вызванное её отношением к нему, как к равному, а не как к красивой кукле, испарилось. Но в тоже время Малфой отлично понимал, что так и должно быть, поэтому он лениво откинул со лба прядь цвета лунного жемчуга и протянул руку за деньгами.

* * *

Малфой гулял по городу и брезгливо кривился. Когда-то в юности ему нравился Париж... А ещё в той юности он думал, что родители вечны, что он принц Хогвартса, а самое ужасное — это поражение в ритуальной стычке с Поттером. Когда-то в юности ему нравился Париж...

Сейчас он раздражал его своей романтикой и деловитостью.

Малфой шел по улице и думал: он ведь не влюблен в Грейнджер, в ней нет ничего хорошего. Она слишком худа, её движения плебейски порывисты, а грива доведет до самоубийства любого парикмахера. Мисс я-все-знаю-я-все-могу относилась к нему без презрения, потому что вообще не умела презирать. Она слишком много вычерпала грязи, чтобы презирать за эту грязь других.

Драко зашел в очередной помпезный ресторан и принялся доводить персонал своими капризами, потом мужчина мило пофлиртовал с двумя прелестными девушками, потом купил кучу всяких безделушек и пару очень интересных книг по заклятьям и направился в гостиницу.

Они напали неожиданно в банально темном переулке. Малфой не успел выхватить палочку, он лишь чисто инстинктивно упал на мостовую, пропустив над своей головой луч смертельного заклятья. Следующий магический удар хлестанул его по лицу, оставляя глубокий кровоточащий порез. Мужчина дернулся рукой за палочкой, и тут его настигло Круцио: боль, адская боль... его крик ударился о каменные стены старинных домов...

Пришел в себя он от того, что чьи-то прохладные руки похлопывали его по щекам:

— Малфой! Малфой! Да очнись ты, скотина слизеринская!! О, Мерлин, ты хоть дышишь?! — женский голос всё больше и больше наполняла паника. — Оживи! Оживи!

Малфой с трудом разлепил веки: — Грейнджер, — простонал он, — а ты...

— Очнулся, — выдохнула Гермиона, сидевшая рядом прямо на мостовой, — тебя ни на секунду нельзя оставить! Как ты только мог умудриться наткнуться на УУПС? Как ты их только нашел в центре Парижа?!

— На кого? — раздраженно простонал Драко, лицо болело, руки и ноги не слушались.

— УУПС — это Уничтожающие Упивающихся Смертью. Новая радикальная группировка, которая считает, что Министерство слишком мягко наказало последователей Темного Лорда, и теперь старательно уничтожает оставшихся. Контролируется из Лондона, но действует преимущественно за границей Англии, там и надзор меньше, и эмигрировавших бывших Упивающихся и их семей больше.

— Уничтожающие Упивающихся, — рассеянно повторил мужчина, — по-моему, неприлично много причастий для порядочной организации.

— Очень остроумно, — фыркнула Гермиона, — они вычислили тебя по метке. И самое отвратительное, что мы не можем обратиться в местные органы обеспечения магического правопорядка, не скомпрометировав себя. Так что придется обходиться своими силами. Она резко встала и подошла к нападавшим, которые лежали бесформенной кучей, поверженные разгневанной ведьмой. Драко сквозь пелену боли, застилавшую глаза, с интересом наблюдал, как Грейнджер из испуганной, растрепанной молодой женщины превращается в стальную Фемиду, олицетворение правосудия, заключенного в хрупкую плоть.

— Легилименс! — холодно и равнодушно произнесла она, направляя палочку на одного из них.

— А..., — начал было Драко, но замолчал, глядя на её маленькую, внушающую какое-то странное чувство фигурку.

— Разрешение у меня есть, — ответила Гермиона, вынырнув из разума нападавшего.

— Обливиэйт, — вынесла вердикт она, заклиная каждого из преступников.

— А теперь идем.

Малфой честно попытался подняться с земли, но, застонав от боли, рухнул обратно.

— О, Великий Визенгамот! — ахнула женщина. — Да, похоже, Круцио на тебя влияет не лучшим образом. Судороги, да?

— Да, — прошипел униженный Драко, даже тут он не может без приключений. Грейнджер вон после пыток Беллатрисы в Малфой-мэноре скакала, как коза, а он встать не может!

Но женщина с искренней заботой на лице опустилась рядом с ним на колени и принялась растирать руки и ноги.

— Ты это что делаешь? — обеспокоенно спросил Драко, когда она спокойно засучила ему брюки выше колен, чтобы было удобнее.

— Массаж, — безмятежно ответила Гермиона, скользя теплыми ладонями в опасной близости от бедер.

— Ноги я и сам могу, — неожиданно по-мальчишески запротестовал он.

— Не дергайся и не мешай, расслабься! Что же ты такой напряженный?

Самое смешное, что из них двоих более невинной была именно невольная совратительница несчастного жиголо. Именно её невинность, при всем уме и опыте, её душевная чистота пугала и опьяняла Драко. Поистине, только Грейнджер могла буквально прижиматься ладонями к паху и рассуждать о высоком!

Он почувствовал, что хочет Грейнджер, но это было нормально, противоестественным было другое — странная нежность к этой женщине. В ней все казалось таким трогательным: и острые выпирающие ключицы, и растрепанные волосы, и тонкая, напряженная морщинка между бровями.

Драко никогда не испытывал того странного чувства к женщинам, которое глупые люди называют любовью. Разве приятные беседы — это любовь? Разве общие интересы — это любовь? Разве горячий, страстный секс на чужих простынях — это любовь? Малфой умел взвешивать чувства на весах и знал, сколько за них надо заплатить. Он продавал их, он был хорошим торговцем. Лишь однажды он испытывал нечто похожее, такую же странную нежность к одной женщине. Его дальней родственнице по имени Джейн и с фамилией, которая была длиннее Нила и старше Лондона.

... Драко, довольно красивый, но всё ещё отличавшийся подростковой угловатостью пятнадцатилетний юноша, зашел в гостиную. Мать и его тетка сидели в креслах и курили золоченый кальян.

— О, Нарцисса, твой сын будет настоящим красавцем! — патетично прошептала тетушка, томно прикрыв веки.

Малфой усмехнулся и отвесил дамам изящный полупоклон.

— Драко, Джейн просила зайти тебя к ней, — рассеянно сказала мать.

Сердце юноши стремительно ухнуло в желудок, но голос был всё также приятен и спокоен:

— Хорошо, мама.

— О, Джейн ему симпатизирует, — рассмеялась тетка.

Теперь уже сам желудок вместе с сердцем совершил кульбит — Малфой аккуратно прикрыл дверь.

Джейн хотела его видеть! Он снова будет говорить с нею, слышать её взрослый смех с характерной хрипотцой и сходить с ума от желания и чего-то ещё. Джейн будет улыбаться полными, даже слишком полными губами, а он будет мечтать поцеловать этот совсем не идеально выписанный, чувственно-грубый рот. Да, в нем играли гормоны, как и другие подростки, он думал о сексе почти круглые сутки, пряча жадные взгляды в сторону женского пола за аристократической надменностью, но было что-то ещё... что-то только для Джейн...

— Драко! Заходи, — Джейн в ярко-зеленом платье сидела в изящной позе перед туалетным столиком, подражая героиням романов.

— Джейн! Ты великолепна, — юноша говорил тихо, но его голос не то дрожал от напряжения, не то вибрировал от нахлынувших чувств.

— Драко, — засмеялась она, Малфой сглотнул, — а ты с каждым днём становишься всё лучше и лучше... все красивее, — прошептала девушка, обдавая теплым дыханьем его лицо.

Он видел круглые, темно-серые глаза, которые она оттеняла зелеными тенями, татарские скулы с плебейской россыпью веснушек и губы, блестевшие от постоянного облизывания...

— Джейн, зачем ты меня хотела видеть? — быстро произнес он, резко отходя от неё и невольно ударяясь ногою о стол.

— Я хотела тебе сказать, кузен, — девушка встала и подошла к окну.

Драко жадным взором скользил по крепкой шее, роскошным обнаженным плечам и пышной груди.

— Сегодня...

Как она хороша! Ей двадцать, но выглядит старше. Слишком развитые формы, слишком искушенные глаза. Она далека от идеала аристократки, от идеала девушки Драко тоже. Но он задыхается, глядя на неё; он не хочет быть Лордом Малфоем, он хочет быть её другом, её любовником, её мужем!

— Ты меня не слушаешь, — мягко упрекнула Джейн и подошла ближе.

— Извини.

Она ниже его почти на целую голову. Он может легко заглянуть в её откровенный вырез.

— Сегодня на вечернем балу мои родители объявят о моей помолвке.

Драко молчит, он оглушен, он долго и быстро дышит.

— Тебя это не волнует, кузен? — со злобным шипением, напоминающем о родстве с Малфоями и Блэками, спрашивает она.

— Я рад за тебя. Кто он? — этот изысканный тон ему всегда удавался хорошо.

— Ирландский Лорд сорока пяти лет и немерного состояния. Сегодня приедет.

— Ты рада?

— Наверное, это хорошая партия, — она равнодушно поводит плечами, заставив его тупо пялиться на движения её груди.

— Драко, — внезапно шепчет девушка, — ты и правда такой холодный?

Её неизящные, но теплые и умелые руки скользят по его плечам.

Малфой резко выдыхает.

— Хм, не холодный, — она лениво и неспешно целует его в губы.

Драко выходит из ступора и резко прижимает её к себе, лихорадочно гладит девушку по голым плечам и спине, выдергивает шпильки, удерживающие гриву буйных вьющихся волос. Они рыжие, жесткие, и руки в них утопают. Все оставшиеся связные мысли вылетают из головы в тот момент, когда он чувствует её язык на своих губах.

Кажется, они опустились на кровать, а может, это была софа, а может, пол — он не помнит. Он помнит только её запах, её вкус, её пышную грудь, её крепкие бедра и её тихий смех:

— Мой страстный мальчик...

* * *

Почему он вспомнил Джейн? Ведь между жаркой аристократкой, сладострастной гедонисткой Джейн и резкой, высокоморальной идеалисткой-карьеристкой Грейнджер нет ничего общего!

... Чувства, он испытывает те же чувства! Ту же странную нежность, от которой боль ворочается в груди...

— Малфой, Малфой! — тихий голос Гермионы. — Ну, как ты?

— Прекрасно, Грейнджер, — сухо отвечает он и встает на ноги.

Забота на её лице мгновенно сменяется холодным равнодушием.

— Спасибо, — внезапно для себя Драко тепло улыбнулся и подал Гермионе руку, помогая встать.

Нерешительная улыбка скользнула в ответ по губам Грейнджер.

В течение следующих дней произошло только одно знаменательное событие: Косолапус опрокинул шампунь Драко и на время стал блондинистым котом. Это дало Гермионе истощимый запас подколок про то, что Малфой подкрашивает волосы.

— Да в конце концов, Грейнджер! — не выдержал он. — Это мой натуральный цвет! Ты же меня с одиннадцати лет знаешь!

С растрепанными волосами и в рубашке, сидевшей шиворот-навыворот, а не идеально, как обычно, он выглядел очень мило и беззлобно.

— О, в детстве ты был не менее подозрительным, Малфой! — усмехнулась женщина, гладя кота.

— Ты просто мне завидуешь!

— Конечно, всегда мечтала быть тощим, бледным, блондинистым мужиком!

— Молчи, несчастная! Сиди со своим котом.

— А что, теперь он тоже блондин. Так что я ничего не теряю.

Драко, с трудом сдерживая смех, запустил в неё книгой и удалился в ванную. А Гермиона подумала, что у неё давно не было таких каникул. Не хотелось признаваться, но с Малфоем ей было легко, даже легче, чем со старыми друзьями, которые всё искали ту юную девочку-отличницу в жесткой и тоскующей женщине. А Малфой принимал её такой, какая она есть.

* * *

Гермиона стояла перед зеркалом, собираясь на прогулку. Это была просто прогулка, лишенная какой-либо политической цели, — её давняя мечта. Поэтому женщина уже битый час красилась, подбирала шарфики и ленточки, экспериментировала с прическами.

— О, Мерлин! Грейнджер, оставь всё как есть. Ты выглядишь вполне сносно, — раздался тягучий голос. Это Малфой впервые собрался раньше её.

Гермиона расценила эти слова, как комплимент, и с грохотом задвинула ящик шкафа. Бросила последний взгляд в зеркало. Желтое платье сияло почти солнечным цветом, пояс алой змеёй обвивал тонкую талию, глаза радостно блестели, а на щеках появился давно забытый румянец.

Они шли по старинной улице волшебников в Латинском квартале. Гермиона оживленно разглядывала нарядные витрины, а Малфой улыбался до неприличия искренне. Разноцветные полупрозрачные камни мостовой сверкали, колокольчики на дверях магазинов звенели весенним звоном.

— Лучший Волшебный Дом Мод, — объявил Драко, изящно махнув рукой, — рискнешь, Грейнджер?

Гермиона презрительно глянула на него и направилась к зданию, Малфой, усмехаясь, последовал за ней. Перед тем, как разойтись по разным секциям: мужской и женской, он неожиданно вполне доброжелательно заявил:

— Выбери себе что-нибудь более эффектное. Уверяю тебя, капелька сексуальности не повредит твоему кристальному образу блюстительницы магического правопорядка.

Женщина раздраженно качнула головой, отчего тугие кудряшки задорно подпрыгнули, и пошла вслед за модельером.

Наверное, стоит попробовать, — подумала Гермиона, — ведь, по правде говоря, Малфой в тряпках разбирается куда лучше меня.

* * *

— Теперь куда? — спросила Гермиона спутника, который исполнял роль гида.

— В книжную лавку, если не возражаешь.

— Куда?! — поперхнулась женщина.

Её глаза округлились словно блюдца, что весьма насмешило мужчину.

— Уверяю тебя, Грейнджер, я умею читать, — иронично заметил он.

— Ах, прости, — ответила пришедшая в себя Гермиона, — вероятно, хочешь приобрести «Настольную книгу мачо», поторопись, а то вон те пьяные рабочие раскупят.

— Могу тебе сказать, что я её возьму в руки только за тем, чтобы поставить свой автограф. Цена сразу же возрастет многократно.

— Да, макулатура всегда была в цене, — усмехнулась Грейнджер, и они вошли в древнюю книжную лавку.

Она источала лучший запах, знак настоящего качества, она пахла старинными и новыми книгами. Они покоились в шкафах из темного дерева, столь же старых, как поэмы, и легенды, и заклятья, которые были заключены в эти фолианты. Тома классической литературы: и магловской, и магической, тихо золотились корешками. Царил приятный полумрак. Сухонький старичок вручал каждому посетителю посеребренную лампу, источавшую мягкий свет.

Гермиона всегда была готова блуждать по книжному магазину бесконечно, и вот она нашла такого же человека. Они с Малфоем то сходились, то расходились в огромных темных и теплых залах, то показывали друг другу книги, то цитировали и декламировали, то замирали в тишине. Пытались подавить безудержный смех, вспоминали школьные годы, особенно последний, который доучивались после Последней битвы.

— Грейнджер, — «страшным» шепотом фыркнул Малфой, — всё-таки заклинания я знаю лучше тебя, и не спорь! Я ведь, как-никак, дипломированный ликвидатор заклятий.

— Что?!

— Я окончил Закрытый Йоркширский магический университет... заочно.

— Малфой! — звонкий голос Гермионы, нарушил священную тишину старинной лавки. — Ты не перестаешь меня удивлять.

* * *

Гермиона наряжалась на очередной прием. Возбужденная утренней прогулкой, растревоженная воспоминаниями прошлого, она лихорадочно облачалась в платье, дергая шелковые рукава. Потом беспокойно ходила из угла в угол по комнате в поисках волшебной палочки. Женщине было весело, но это веселье отдавало какой-то нервозностью. Уже открыв дверь, она бросила взгляд на зелье, стоявшее на прикроватной тумбочке, но потом легкомысленно тряхнула волосами и вышла из спальни.

* * *

Драко не спалось. Он вышел на огромный балкон, соединявший обе спальни дома, и вдохнул пахнущий пьянящей свежестью ночной воздух. Редко, очень редко мужчине выпадали такие ночи, когда он не блистал на великосветских балах, когда не удовлетворял какую-то даму в горячей постели, когда не сидел за игральным столом в казино, а когда просто мог побыть наедине с собою. Сегодняшний день повлиял на Драко слишком сильно. Прошлое нахлынуло на него волной дурмана: вспомнились веселые походы в Хогсмит, спонтанные пикники на берегу озера, школьные друзья с их вечными шуточками. И Грейнджер, которая по всем законам логики была здесь явно лишняя, но идеально вписывалась в эту картину. Разные по воспитанию и убеждениям, эти мужчина и женщина прошли такую схожую «школу жизни»: террор, война, смена ценностей, подъем на вершину разными путями и ломка себя. Он чувствовал, что их терзают одни и те же демоны, даже если с виду это было не так...

— Мама! Мамочка! — раздались глухие стоны из спальни женщины. — Гарри! Нет!.. Не надо, пожалуйста!

Драко на секунду испугался, но потом понял, что Грейнджер снится кошмар.

— Экспеллиармус!... Нет! Нет!!!.. Ремус! Тонкс!..

О, Мерлин, ей снится война, а он думал, она снится только побежденным.

Гермиона пробормотала что-то невнятное, мужчина нерешительно сделал шаг в сторону балконной двери в её спальню.

— Рон! Вернись! — хриплый вскрик.

— Оживи! Оживи! Только не это! — протяжный стон.

Драко вздохнул и вошел в её комнату. Грейнджер металась по широкой постели, комкая и срывая простыню. Голос женщины охрип от криков и стонов, тело в бессилии выгибалось от невидимых пыток.

— Грейнджер! Грейнджер! Проснись! — он теребил её за плечо. — Да проснись же!

Гермиона резко села на кровати, спутанные волосы завесили лицо:

— Малфой! Я ничего не скажу! Я сойду с ума от ваших круцио, но нет! Не скажу!

Её глаза блестели в полумраке безумством и ужасом.

— Успокойся, война закончилась семнадцать лет назад, — мужчина попытался вернуть её к реальности.

— Нет! Нет!! — билась в истерике женщина, раскачиваясь туда-сюда.

— Что же делать? — в отчаянии Драко окинул взглядом комнату, залитую лунным светом.

— Зелье! Она не выпила успокоительное зелье!

Ну конечно, внешне спокойная и уравновешенная Грейнджер сидит на зельях-антидепрессантах. Малфой решительно схватил за руки женщину, зафиксировав в нужном положении, и влил ей в рот лекарство. Пока та судорожно глотала жидкость, мужчина поудобнее уселся на кровати и обнял Гермиону:

— Это сон. Только сон, понимаешь?

Женщина всхлипнула и кивнула.

— Все хорошо, все хорошо, — как зачарованный, повторял Малфой, гладя Грейнджер по колтуну, в который сбились её волосы.

Гермиона уткнулась мужчине в грудь, тихо плача, он чувствовал влагу её слез на своей коже. Он вспомнил, что всегда расчесывал матери волосы, и это её успокаивало.

— Что ж, — невесело усмехнулся Драко, взяв гребень, — он убьет сразу двух зайцев: и Грейнджер успокоит, и приведет в божеский вид её кошмарную гриву.

Гермиона безропотно сидела у него на коленях, пока он расчесывал ей волосы. Видя, что она успокоилась, мужчина беспечно взял её палочку и легким взмахом перестелил постель. Уложив женщину в кровать, Драко собрался уходить.

— Пожалуйста, — донесся тихий голос, — не уходи...побудь со мной.

Малфой хотел выйти и захлопнуть за собою дверь, но почему-то вернулся и лег рядом с Грейнджер. Та завозилась, укладываясь поудобнее, и прижавшись щекой к его груди, замерла.

— Ничего, сейчас она уснет, и я уйду к себе. Ведь я никогда не сплю с кем-то в одной постели, никогда..., — подумал мужчина, умиротворенно засыпая.

На протяжении многих лет своей авантюрной и яркой жизни Драко Малфой прежде всего стремился к стабильности, внутреннему душевному спокойствию. Он ни к кому не привязывался, все его самые экстравагантные и спонтанные поступки были тщательно спланированы. И вот, к своему величающему удивлению, он лежит в чужой постели, небрежно обнимая Грейнджер, та, в свою очередь, ничтоже сумняшеся, закинула ему длинную ногу на бедро, ещё больше усугубляя ситуацию с утренней эрекцией.

— Мерлин! — мысленно простонал Драко, вспоминая, как он вчера беспечно заснул.

Потом окинул взором Грейнджер. Пижамка на ней была веселая, голубенькая, а главное — её (пижамки) было неприлично мало для судьи Визенгамота! И она бесстыдно открывала изящную девичью фигуру.

Грейнджер мирно сопела, уткнувшись ему в плечо, а у Малфоя стоял очень срочный вопрос, ... как смыться по-тихому из спальни. Мужчина хотел аккуратно сдвинуть с себя Гермиону, но внезапно замер, потом легко пробежался пальцами по её тонкой шее и спине, ощущая каждый позвонок. Женщина одобрительно завозилась, Малфой опомнился и отдернул руку. Попытался встать с кровати, и тут Грейнджер проснулась...

Несколько секунд она таращилась на него неприлично большими глазами, а потом, ойкнув, скатилась с него настолько далеко, насколько позволяли размеры кровати.

Малфой вскочил, осознал, что он в одних только серебристых пижамных брюках из тонкого шелка, которые ну никак не хотели ничего скрывать, и хотел спастись бегством. Потом взял себя в руки и гордо, задрав голову, направился к двери. Уже открыв её, он обернулся и взглянул на Грейнджер, та сидела на развороченной постели, обхватив острые коленки тонкими руками, и смотрела на него. Гермиона походила на встрепанного, большеглазого, обиженного галчонка. Сердце мужчины глухо стукнуло, но он молча вышел, аккуратно притворив за собою дверь.

* * *

Это было настоящее счастье в чистом виде! Драко сжимал в руках пергамент и слушал, как лихорадочно бьется пульс в жилке на виске.

— Малфой-мэнор! Его дом! Ему разрешили его выкупить! Бумаги уже подписаны! О, Мерлин, вот она — радость! Он перевезет в родовое гнездо изнеможенную Нарциссу, он вернет ему прежнее изысканное великолепие, и снова будут гордо глядеть с портретов его величавые предки.... Да, только показаться им на глаза этот новый Драко не осмелится. Они проклянут его, узнав, какой ценой Малфой выкупил былую честь.

Но взгляд упал на бесценную бумагу, и горечь потонула в искрящемся веселье.

Мужчина отпил вина из бокала и тихо рассмеялся. Он обязан жизнью Поттеру, а возвращением родного поместья — Грейнджер. Только из-за связи с ней проклятые чинуши позволили ему, бывшему лорду Малфою, добиться своего. Он может ликовать, это апогей его карьеры жиголо...

* * *

Драко опять гулял по Латинскому кварталу, в душе мужчины воздушными пузырьками булькала радость. Он даже удостаивал прохожих ослепительной улыбки.

— Драко! Малфой! — кто-то окликнул его.

— Тео?! — изумился Драко.

К нему быстрым шагом направлялся подтянутый, худощавый мужчина. Косой шрам пересекал его обветренное, потемневшее лицо, а темные волосы были наполовину седыми, но не узнать в нем Теодора Нотта было просто невозможно!

— Драко!

Они крепко обнялись. Малфой не видел однокурсника с выпускного, после которого тот очень быстро уехал из страны, чтобы очистить имя семьи.

Возбужденно, хотя и негромко переговариваясь, мужчины направились в неприметную кофейню. Изумрудные, словно слизеринские, тона драпировки её окон ещё больше усугубили воспоминания Драко о школе.

Нотт быстро сел за столик и быстро сделал заказ. В Тео не осталось ничего от аристократичного сибарита, которым его воспитывали. Грациозные, танцующие движения сменились хорошей реакцией и скоростью, в жестах появилась несвойственная резкость. Казалось, что те качества, которые Малфой совершенствовал все эти годы, Теодор, напротив, яростно искоренял, как не только что-то не нужное, но и представляющее опасность.

— Прекрасно выглядишь, Драко. Даже слишком хорошо, — негромко заметил Тео.

— А ты изменился, — тихо сказал Малфой.

— Постарел? Подурнел? Растерял манеры? — отрывисто спросил Нотт, расстилая на коленях салфетку.

Драко помолчал, а потом, подбирая слова, ответил:

— И да, и нет. Скорее, просто изменился.

— Жизнь изменилась, — емко заметил собеседник.

Некоторое время они трапезничали, вспоминали школу. Теплые рождественские посиделки в мрачноватой, но родной гостиной, забавные случаи с приятелями, матчи по квиддичу, свидания и драки, балы и уроки, друзей и врагов. Мужчины не говорили о войне. Но вот о жизни после войны...

— Значит, ты ликвидатор заклятий на границе? — спросил Драко.

— Да.

Теодор коротко рассказал, как он поступил в Одинокий легион, подразделение, охранявшее границы, как много лет прослужил в нем, вернув своему роду былую честь, но в Англию так и не вернулся, не захотел.

Малфой поражался, как замкнутый, любящий комфорт и уединение мальчишка стал настоящим воином, как изнеженный аристократ превратился в солдата, а сын Упивающегося смертью — в героя. Драко не знал, как рассказывать Тео про свою жизнь. Но потом, взглянув на собеседника, понял, что тот и так все знает.

— Как Грейнджер? — спокойно спросил Нотт. — Тебя не смущает, что она маглорожденная?

Теодор даже в школьные годы всегда избегал слова «грязнокровка».

— Я уже давным-давно растерял все предрассудки, — невесело усмехнулся Драко, — а ты?

— А у меня их и не было, — слегка улыбнулся Тео, от этой улыбки шрам некрасиво перекосился.

Они молчали.

— Драко..., — мягко начал школьный друг.

— Что?! — резко вскинулся тот.

— Что с тобою произошло?

— Я делал то, что должен был, — борясь с неровным дыханьем, отрезал Малфой.

— Да? — грустный вопрос.

— Да! А что, надо было умереть мне и матери с голоду? — воскликнул Драко. Он понимал, что это выглядит глупо, особенно перед Тео, но это был единственный аргумент.

— Малфои предатели! Глава семьи — правая рука Темного Лорда! Первые в списке нежелательных семей! Нас даже за границу не выпускали! — Малфой почти кричал, кричал впервые за столько лет.

— А потом? — тихо спросил Тео. — А потом, Драко? Ведь потом репрессии кончились.

— Ты не знаешь, Тео! — Малфоя потихоньку начинала бить настоящая истерика.

— Ты не знаешь, что такое голод. Что такое всеобщая ненависть. Когда она буквально висит в воздухе, когда её можно резать ножом! — голос Драко взвился почти до визга.

— Ошибаешься, Драко, знаю, — прошептал тот, — и знаю, что у тебя был выбор, пусть и не сразу. Возможно, сначала это и было искренней жертвой, но потом превратилось в фарс... Почем потомственные аристократы на бл**ском рынке?!

— Что?!! — взревел Драко, с легкостью отшвырнув столик в сторону и выхватив палочку.

Нотт тоже вскочил на ноги и молниеносно вытащил свою.

— Не надо строить из себя, Малфой, несчастную Сонечку Мармеладову! — крикнул он.

Завизжала официантка, мужчины опомнились.

— Прости, — тихо сказал Теодор, — ты мне слишком небезразличен, чтобы я мог говорить о твоей судьбе спокойно.

Драко молчал, опустив голову.

И Нотт несколькими взмахами палочки привел кофейню в порядок, извинился перед персоналом, положил им в ладони сверкнувшие галеоны и вернулся к своему столу.

Драко медленно поднял на Теодора взгляд:

— Ты прав, — едва разжимая губы, прошептал Малфой, — Мерлин! Как же ты прав!

Почти простонал Драко, опускаясь на стул и пряча лицо в ладонях.

— Прости меня, — опять повторил Тео, садясь рядом.

— Тоже читаешь Достоевского на досуге? Классическое воспитание, чёрт бы его побрал! — горько усмехнулся блондин, пальцы зло смяли салфетку. — Уже ничего не изменишь, Тео. Теперь Драко Малфой — это всего лишь высококлассная шалава.

Тео обнял его за плечи:

— Ты ведь окончил Закрытый Йоркширский магический университет? Ты ликвидатор заклятий? Вот, — он протянул Драко маленькую белую бумажку, — приезжай в наш легион. Нам нужны высококвалифицированные специалисты. Эта работа трудна и опасна, но она вернет нам настоящего Драко Малфоя.

— Опасна? — хмыкнул Малфой. — Я ведь университет заочно заканчивал, уже когда все обвинения с нас сняли. И оценки у меня отличные были. Так почему же я не пошёл работать, ведь предлагали? Почему не бросил карьеру шлюхи?! Я не смог, Тео. Я испугался...

Повисло глухое молчание.

— А мать? — наконец, тихо спросил Драко.

— У нас неплохой заработок. Расходы, конечно, придется урезать, но, если ты будешь жить аскетом, то Леди Малфой не будет ни в чем нуждаться.

Нотт робко улыбался, и Драко кривовато улыбнулся в ответ:

— Я подумаю, Тео. Я не уверен, что стою этих перемен.

Из-за встречи с Тео Драко едва не опоздал на Министерский прием. Но вот Малфой, соблазнительный, как Казанова, и невозмутимый, как граф Монте-Кристо, вошел в бальную залу. Горело бесчисленное множество свечей, сверкали россыпью бриллианты, любезные улыбки ослепляли, все блестело, переливалось так, что ничего не было видно. Так, наверно, сияет пустота, — подумал Драко.

— Малфой! — прошипел кто-то сзади. — Что за выходки ты себе позволяешь?! Где ты был? Мне пришлось прийти на прием одной!

— Грейнджер! — усмехнулся мужчина и обернулся.

Это была она.

Черт! Черт! — он же сам советовал ей одеться более сексуально, но не настолько!!

На женщине было классическое черное платье, довольно длинное, но безумно узкое и с таким разрезом, за который стоило бы штрафовать на входе! Тонкий шелк бесстыдно скользил по стройной фигуре Грейнджер, скорее обнажая, нежели скрывая. Окончательно добил Малфоя глубокий вырез на спине. Лучше бы она пришла голой, чем в этом платье! Драко подумал, что ему нужен душ, желательно холодный... очень холодный.

— Танго! — объявил церемониймейстер.

Гермиона по-прежнему метала взбешенные взгляды в сторону Малфоя. Тот окинул взглядом великолепно прорисовывающуюся фигуру, пышные волосы, убранные лишь наполовину — часть локонов небрежно падала на спину, туфли на шпильках — кожаные ремешки обхватывают изящные щиколотки.

— Леди Грейнджер, отчего представительница Магической Британии не танцует? Разве в Англии не любят танго? — спросил министр.

Его улыбка показалась Драко ужасно неприличной и даже похотливой.

— Любят, — сухо ответил Малфой, отвесил легкий поклон Гермионе, и прежде, чем та успела опомниться, они уже сделали первый шаг в танце.

Едва не запутавшись в ногах, женщина хотела возразить, но потом подумала: «Если для блага Британии надо танцевать, то она будет танцевать!»

— Это танго, Грейнджер, расслабься, — раздраженно прошипел мужчина, властно притянув её к себе, — не будь такой бездушной палкой! Это танец любви, хотя нет... танец страсти.

Малфой так её крутанул, что стало страшно и весело, словно она выпила залпом бокал волшебного шампанского.

Это она бездушная?! Кто бы говорил! Лощеный хорек, черствая продажная кукла! Он хочет страсти, он её получит. Гермиона гордо вскинула голову: пристально на партнера не смотреть, только короткие, обжигающие взгляды. Вспомнить проклятые уроки ненавистных танцев. Скользнуть по его телу, коснуться коленом натертого паркета, ощутить рывок вверх. Малфой слишком близко, слишком хорошо ведет, его тело — живой танец, его глаза — спокойный счетчик. Прижимает спиной к своей груди, скользит губами по шее:

— Уже лучше, Грейнджер.

В её крови кипит живой первобытный азарт. Быстрее, ещё быстрее, ноги проворнее мыслей. Его ладони небрежно, собственнически гладят её. Она кружится, кружится, закидывает ногу ему на бедро — чертово платье слишком узкое. Ей показалось, или дыхание мужчины на несколько секунд сбилось, а счетчик в глазах обратился в пламя? Они летают по зале. Гермиона больше не думает о том, что непременно отдавит Малфою ноги, за что он ей уже высказывал, или поскользнется на натертом паркете, партнер слишком крепко держит её. Она хочет этот танец, она хочет этого мужчину, и пусть весь мир летит к чертям!

Малфой обнимал Грейнджер и задыхался, это платье не в меру тонкое, он чувствует женщину, как если бы она была обнаженной. Она слишком страстная, её чувства не затерты великосветскими отношениями, она слишком отчаянная для благоразумной дамы, она так и осталась дикаркой под изысканной маской.

Малфой откинул её, придерживая за талию, волосы Грейнджер подмели пол, а тело выгнулось почти в экстазе, и тут музыка оборвалась.

— Что это было? — думала Гермиона, пока к ним подходили гости выразить своё восхищение прекрасно исполненным танцем.

Племянница министра, прежде не обращавшая на женщину ни малейшего внимания, теперь таращилась на неё, как на звезду мировой величины. А присутствующие мужчины с завистью поглядывали на Малфоя, с небрежным изяществом державшего Гермиону за руку.

— Понравилось? — тихо шепчет он, когда толпа, окружавшая их, потихоньку расходится. — Может, повторим?

— Где? — намеренно сухо спрашивает Гермиона.

И Драко со смехом тянет её на маленький балкон. Они повторяют некоторые па на балконе, но потом Малфой прижимает её к перилам, а она почему-то совсем не сопротивляется...

Этот шелк под пальцами скользил, дразнил, своей холодностью напоминал о тепле женского тела. Грейнджер, позабыв все, выгибалась в его руках, откидывала назад голову, открывая соблазнительную шею. Драко расценил это, как приглашение, и, обжигая дыханьем, начал покрывать нежную кожу поцелуями. Он слишком часто ломал себя, принуждал себя, а сейчас ему просто хотелось целовать Грейнджер, и он делал это. Он гладил её спину, обнаженную дерзким платьем, обрисовывал контур лопаток, скользил языком по выступающей ключице, с удовольствием внимая одобрительному мурчанию женщины.

Её требовательный стон: «Малфой!» и резкий рывок вверх, к её губам. Поцелуи с Грейнджер взрывоопасны, от них сносит крышу, от них рвутся цепи. Гермиона трется об него, последний самоконтроль исчезает в простых командах: задрать юбку, взять...

— Леди Грейнджер! — голос министра врывается реальностью в эту слишком сладкую, слишком нереальную сказку.

— О, простите, — он ошеломлен. Спешно извиняясь, покидает балкон.

Но их искренность разрушена. Гермиона смущенно одергивает платье, пытается поправить прическу, Малфой молчит, потом быстро приводит в порядок одежду и уходит. Он ненавидит Грейнджер: она слишком нужна ему, чтобы её презирать, и слишком далека от него, чтобы любить...

* * *

Гермиона растеряла свою романтичность, когда рыдала в палатке одна, после предательства Рона..., а может, когда посылала Аваду в грудь Беллатрисе..., и в ней точно уже не осталось сентиментальности после трёх вынесенных смертных приговоров. Почему же сейчас ей хочется заплакать, как глупой девчонке, или завыть, как одинокой волчице?

У Драко Малфоя глаза цвета расплавленного серебра, цвета дождя...

Гермиона так и стоит в вечернем наряде у окна в темном холле, она не плачет, только изредка царапает подоконник ногтями. Она так стоит уже долго, очень долго. Ей больно дышать, она ведь покупает его: каждый день, проведенный с ним, каждую его улыбку. Ей было бы легче, если бы он презирал её, но он слишком реалистичен. Его чувства выглядят такими реальными, он потрясающий мастер своего дела — генератор продажной любви!

Довольно сильный удар в дверь и веселый голос:

— Грейнджер! Открывай! Я пришел!

Гермиона, сжимая палочку, аккуратно приотворяет дверь. Малфой стоит под дождем в одной полураспахнутой рубашке и тонких брюках, с непривычным румянцем на бледном лице.

— Миледи! — шутовской поклон.

— Да ты пьян! — ужасается женщина.

— Относительно, — очень светским тоном заявляет Малфой.

Гермиона потрясенно молчит. Пьяный Драко Малфой! Малфой без галстука! Без насмешливых безупречных манер!

Мужчина смотрит на темный вычерченный силуэт женщины в желтом прямоугольнике света и бесшабашно улыбается. Потом поднимается по ступенькам и оказывается внезапно близко-близко.

— Грейнджер! — шепчет он. — Тебе кто-нибудь говорил, что у тебя удивительные губы? Такие гордо очерченные, насмешливые и одновременно чувственные, почти развратные.

От него пахнет дорогим алкоголем, дождем и Драко Малфоем. Женщина пытается отстраниться, но внезапно оказывается в кольце цепких рук.

— Нет! — его насмешливое теплое дыханье ласкает её лицо. — Ты не сбежишь.

Поцелуй сладкий, неторопливый, томительный. Гермиона вся плавится, она готова упасть Малфою в ноги, целовать его колени. Кто сказал, что у него дамские изнеженные руки, нет, они сильные, искусные, дерзкие. Пальцы мужчины неспешно рисуют странную вязь на её бедре. Спускает платье с плеч, скользит ладонью по обнаженной груди.

— Грейнджер, делаешь успехи. Носить платье без белья — это первый признак аристократки, — тихий хриплый смех.

— Нет! — Гермиона буквально ударяет его по рукам, быстро одевается, — я ещё не настолько пала, чтобы покупать себе секс!

— Значит я — шлюха?!! — бешено кричит Малфой, брызгая слюной. — Ну, скажи это, Грейнджер, скажи это мне в лицо! Не притворяйся чистенькой! Ты же презираешь меня! Ты не хочешь моих продажных поцелуев! А ведь мне герцогини делали минет, да ещё платили за это золотом!

Гермиона стоит, обхватив плечи руками.

— Да, я — шлюха, Грейнджер! Весьма дорогая шлюха, — злобно прошипел он, и вылетел на улицу, под ледяной дождь.

Гермиону била дрожь, она глядела на его прямую спину, обтянутую мокрой рубашкой.

Драко отошел, а потом резко развернулся и крикнул, срывая голос:

— А тебе не приходило в голову, что у меня есть свои желания?! Что я этого хочу? Что игрушка тоже умеет чувствовать?!

Малфой почти скрылся за деревьями, как вдруг Гермиона, рискуя сломать шпильки, да и ноги тоже, кинулась за ним:

— Подожди! Прости меня! Прости!

— Что? — тихо спросил он.

— Прости меня. Я была неправа..., я испугалась, — едва слышно прошептала она.

— Грейнджер! — зарычал мужчина, сгребая её в охапку и целуя с какой-то особенной жестокостью. — Будь ты проклята!.. Будь я проклят вместе с тобой!

Драко не то донес женщину до дома, не то они дошли вместе, но вот уже Малфой вжимает в жесткий косяк входной двери Гермиону, не слишком заботясь о её комфорте. Малфой целует её с жадностью и ненавистью, и Грейнджер отвечает ему с такой же безумной звериной страстью. Руки женщины нервно дергают ткань, не сразу расстегивая пуговицы, стаскивают с него рубашку, скользят по ягодицам, шарят по спине, царапают плечи, зарываются в растрепанные волосы, но тут мужчина со злостью хватает Гермиону за запястья, припечатывает, обездвиживая, её руки к стене. Грейнджер со стоном (он не уверен, что это стон страсти, а не боли) запрокидывает голову, позволяя Драко оставлять отметины на шее и груди, укус в плечо у основания шеи — кажется, выступила кровь, так ей и надо! Гермиона понимает, что все должно быть не так, но отчего-то она подчиняется властным ладоням, нажавшим ей на плечи, принуждая опуститься на колени. Глядя снизу вверх, она видит безумные глаза Драко, словно серебро кипит в обрамлении шелковых ресниц. Он лихорадочно облизывает губы, ласкает рукою её грудь, терзая нарочно небрежными движениями. Гермиона качается в сладком дурмане, вцепляется в поисках равновесия в его бедра, Малфой нажимает женщине на затылок, заставляя уткнуться лицом в пряжку ремня. Гермиона целует его напряженный живот, расстегивает брюки, словно в хмельном бреду...

Малфой стискивает зубы изо всех сил, но стона сдержать не может...

Потом мужчина рывком поставил Грейнджер на ноги. Она напоминала сошедшую с ума средневековую ведьму: босая, платье спущено почти до пояса, неукротимые волосы завесили худое лицо, но не могли скрыть ни страшно горящих глаз, ни дерзновенную алость истерзанных губ.

Поцелуи ещё яростнее, ещё отчаяннее...

Гермиона чувствует это отчаяние в каждом прикосновении старого врага — нового любовника, а ещё она чувствует, что он нуждается в ней даже больше, чем она в нем.

Они почти упали на доверчиво-пушистый ковер в холле, ладони Малфоя скользят по её ногам, нетерпеливо разводят их в стороны, узкое платье немного сопротивляется, но потом с тихим треском рвется по шву, давая мужчине доступ к желаемому.

Странный хриплый смех Гермионы, но Малфою плевать, он резко входит в ту, которую ненавидит до любви.

Они вместе ловят магический, древний ритм. Гермиона не закрывает глаза, она вглядывается в лицо Драко, сквозь пелену наслаждения пытаясь увидеть что-то очень важное, увидеть в непривычной жесткой складке между бровей, увидеть в трепетании ресниц, увидеть в линии безжалостно сжатых губ...

* * *

Неловкое молчание. Драко не знает, что сказать Гермионе: лживые признания в любви не помогут, говорить, как было хорошо, не имеет смысла, это и так понятно.

— Есть хочешь? — внезапно спрашивает Грейнджер.

— Что? — на лице Драко искреннее недоумение.

— Есть, говорю, хочется. Я пойду на кухню, хотя по-хорошему надо сначала в ванную..., но нет сил идти. А ты будешь кушать? Ням-ням там, и все такое.

Малфой усмехается и с некоторой брезгливостью натягивает мокрые, мятые брюки, а Грейнджер, платье которой почило в бозе, отдает свою рубашку.

И вот они сидят на диване и уплетают приготовленные Гермионой бутерброды.

Малфой пялится на стройные ноги, которые она ловко сложила на подлокотник. Потом обмакивает палец в единственную чашку горячего шоколада и рисует непонятный знак на светлом бедре Грейнджер.

Та вопросительно вскидывает брови, Драко в ответ улыбается какой-то мягкой, немалфоевской улыбкой. Гермиона тоже улыбается и облизывает шоколад с его руки. Теперь они целуются неторопливо, даже с ленцой. Малфой раздевает Грейнджер — снимает единственную рубашку с неё.

— Стоило ли её надевать на такое короткое время? — ворчит женщина.

— Мне ещё хуже! — восклицает Драко, когда они совместными усилиями все-таки стягивают с него мокрые брюки. — Больше я это не надену!

— Да без проблем, — усмехается Гермиона, укладывая его на спину и принимаясь методично вылизывать.

Диван неудобен и узок, но они почему-то и не думают идти в спальню. Может, потому что здесь, на кухне, все как-то несерьезно, словно играя?

Внезапно Малфой перестал стонать и выгибаться, повинуясь умелому язычку Гермионы, а быстро перевернулся, прижимая её к дивану своим телом:

— Ну уж нет! В постели я тебе, Грейнджер, власти не дам!

И та с образцовой покорностью принимает его решение закинуть её ноги ему на плечи...

* * *

Когда Гермиона проснулась, то обнаружила, что они всю ночь проспали с Малфоем на жестком, узком диване в ужасно неудобной позе. Драко обнимал её сзади, уткнувшись острым подбородком ей в плечо.

Пытаясь хоть как-то размяться, Гермиона медленно села, покрутила головой и принялась растирать руки.

— Что, Грейнджер, утренняя зарядка? — хриплый со сна голос Малфоя и тихие ругательства.

Оба, не сговариваясь, пошли в свои ванные комнаты, но в итоге оказались под одним душем...

— О, Мерлин! — ахнула Гермиона, когда увидела все следы вчерашних развлечений.

Малфой окинул её задумчивым, распутным взглядом и с усмешкой заметил:

— Похоже, на Закрытие Парижской недели тебе придется надеть паранджу.

— Иди ты, — буркнула женщина, пытаясь понять, как переделать приготовленное платье, чтобы все скрыть.

— А какие у нас планы на сегодня? — Малфой с довольным видом развалился на диване.

— На Закрытие приглашены только должностные лица, поэтому ты свободен весь день. А сегодня вечером я наконец-то подпишу договор!

— Не прошло и полгода, — саркастично прокомментировал мужчина.

Гермиона фыркнула и ничего не ответила, продолжая расчесывать волосы после душа.

Драко, прикрыв глаза, размышлял, потом решительно сел и сказал:

— Грейнджер, хочешь романтику в романтичном Париже?

Гермиона задумчиво почесала лоб и кивнула.

— Тогда собирайся! Поедем развлекаться.

Они были уже почти готовы, когда Драко, загадочно улыбнувшись, вышел на несколько минут раньше, а Гермиона задержалась дома, в своей спальне, возле зеркала, уточнить несколько последних штрихов своего образа.

И тут из камина донесся голос:

— Глава Управления Авроров Гарри Джеймс Поттер просит о срочной встрече с главой Отдела обеспечения магического правопорядка Гермионой Джейн Грейнджер.

Женщина очень удивилась и поспешно дала своё согласие, в ту же секунду в камине появилась голова лучшего друга.

— Гарри! Счастлива тебя видеть! — Гермиона кинулась к нему. — Что-то случилось?

— Да нет, — уклончиво ответил мужчина.

— Как ты? Как Джинни? Дети?

— Все отлично. Ты как?

— Восхитительно!

— Гермиона, послушай! У меня мало времени, поэтому я без лишних сантиментов перейду к делу. Это правда, что у тебя отношения с Драко Малфоем? — решительно спросил Гарри, и огонь сердито сверкнул в стеклах его очков.

— Что? — обескураженно спросила женщина, но тут же рассерженно поджала губы. — Уже донесли?!

— Гермиона, пора привыкнуть, что это моя работа: знать всё и про всех. Я не стал вмешиваться, когда ты наняла его в качестве своего сопровождающего, в конце концов, тебе виднее, но отношения!

— Гарри, а тебе не кажется, что это моя личная жизнь?! — она в раздражении заметалась по комнате.

— Значит, личная? — лицо мужчины становилось все мрачнее и мрачнее. — Ответь мне: вы любовники?

От гнева у Гермионы выступили алые пятна на щеках. Она остановилась перед камином, скрестив на груди руки, и мрачно ответила:

— Да, мы любовники. Удовлетворен?

— Прекрасно, — почти по-слизерински прошипел Гарри, — не кажется ли тебе, подруга, что это слишком?

Гермиона молчала.

— Это слишком! Спать с врагом! С бывшим Упивающимся! Со шлюхой, наконец!!!

— Что, боишься, что я разрушу свою репутацию? Ничего, немного грязи ей не повредит. А то папарацци с моею нравственностью скоро совсем без работы останутся! — в бешенстве выкрикнула женщина.

Несколько секунд друзья смотрели друг на друга, упрямо сверкая глазами, а потом Гарри неожиданно мягко сказал:

— Нет, я боюсь не этого. Я боюсь, что он разрушит карьеру, которую ты строила потом и кровью, и, прости за кошмарно слащавое выражение, разобьет тебе сердце.

Женщина горько усмехнулась и опустилась на колени перед камином.

— Гермиона! Ты только подумай, это же Малфой! И не просто Малфой, а Малфой-жиголо, куртизанка! Какие искренние чувства?

— Наверное, ты прав, — тихо сказала Гермиона, — хотя в один момент мне показалось, что он испытывает что-то настоящее.... А впрочем, Гарри, неважно. Понимаешь? Неважно.

Друг с недоумением смотрел на неё, женщина вздохнула. Он не понимает, так же, как не понимал на четвертом курсе, когда они с Роном обнаружили, что она «стоящая девчонка», читай «хотя бы просто девчонка», только перед самым Святочным балом.

— Неважно, Гарри! Неважно: лжет Малфой или говорит правду. Я хочу жить! Любить! Пусть недолго, пусть за дорогую плату..., но хоть раз в жизни. На протяжении долгих лет я создавала образ Гермионы Грейнджер, высоконравственной, принципиальной, готовой служить обществу. Надевала судейскую мантию.... Гарри, ты даже не представляешь, как она тяжела! И сейчас, ты только взгляни на это.

Она указала на приготовленный к Закрытию Парижской недели роскошный наряд, к которому прилагались великолепные украшения из сокровищницы Магической Британии.

— Взгляни!

Тяжелое плетеное ожерелье должно целиком обхватывать шею, витые браслеты закуют руки почти до локтей, серебряная сетка, усыпанная драгоценными камнями, опутает волосы, а диадема холодным металлом ляжет на лоб.

— Красиво, да? Не вдохнуть, не выдохнуть! И так изо дня в день. А я не хочу! Всю жизнь я, стоя на вершине горы, думала, просчитывала варианты, вырубала в камне ступени, плела веревки, а сейчас — не хочу. Я просто прыгну..., скачусь кубарем по валунам или полечу, как птица со скалы. Разобьюсь или научусь летать — мне все равно! Это неважно... Я хочу прыгнуть!

Гарри долго молчал, очень долго, а потом лукаво улыбнулся:

— Ну, что же, ты всегда была у нас самая умная, наверное, ты знаешь, что делаешь. Удачи тебе, Гермиона!

Женщина засмеялась и поцеловала его в лоб.

— И не забудь, во вторник праздничный ужин в Норе. Никаких отговорок.

Гермиона весело помотала головой:

— Что ты! Я обязательно приду.

* * *

— Это тебе! — к Гермионе подбежал Малфой с растрепанной светлой челкой и какими-то зеленым листочками в волосах.

Женщина просто не могла поверить, что этот весело смеющийся, прекрасный мужчина лжет! Лжет, когда протягивает ей красивый букет из волшебных, сияющих орхидей, лжет, когда обнимает её и страстно целует, лжет, когда они, как школьники, сидят на траве и едят мороженое..., а впрочем, это ведь неважно. После разговора с Гарри все сомнения улетучились, Гермиона всегда принимала решения очень долго, но приняв, шла до конца, не отступая.

И вот они летят на магической карусели, ветер трепет волосы женщины, она смеется, откинувшись назад и расстегнув ремни безопасности.

— Грейнджер! Сумасшедшая! Сейчас же пристегнись! — кричит Малфой и крепко держит её.

— Нет! Я лечу!!!

Она видит его лицо близко-близко, чувствует теплое дыханье и бездумно целует красиво вычерченные губы...

Они лежат на дне серебристой лодочки, мужчина играет с волосами Гермионы, утыкается в них носом, одобрительно мурчит:

— Конфетами пахнут.... Знаешь, Грейнджер, так пахли конфеты в детстве, а сейчас почему-то не пахнут.

А лодка, словно по волшебству, порхает по струям огромного фонтана, почти водопада.

Гермиона не любила романтику и не нуждалась в ней. По крайне мере, она всегда так думала, а теперь...

Хм, ей даже цветов никогда никто не дарил, книги дарили, артефакты, драгоценности дарили, а цветы..., ну кому в голову придет, что грозная судья Визенгамота любит ромашки!

— Банальщина, мечта третьекурсницы, — фыркнув, подумала Гермиона, — но как же порою хочется этой банальщины!

Растрепанных букетов, идиотских валентинок на слащавый праздник, ну, до плюшевых медведей она пока ещё не докатилась.

Гермиона подняла голову и пристально посмотрела на Малфоя.

— Что такое? — обеспокоенно спросил мужчина. — У меня что, мороженное на носу?

Женщина улыбнулась и отрицательно покачала головой.

Драко продолжал смотреть небрежным, но цепким вопросительным взглядом.

— Спасибо, — прошептала Гермиона.

Драко понимающе хмыкнул и крепче прижал её к себе:

— Эх, Грейнджер, юность у нас была так себе...

— У нас не было юности, Драко, у нас была война, — тихо и твердо сказала Гермиона.

— А потом были долгие годы после войны, — ещё тише прошептал мужчина.

— Да, очень долгие..., — вздохнула женщина.

Они молчали, и брызги, летевшие с водопада, умывали их лица.

— Как тебе романтика в Париже? — наконец, весело и очень спокойно спросил Малфой, тряхнув влажными волосами.

— Изумительно! Ты мастер на такие штучки.

— Мастер, — горько усмехнулся тот, — а теперь что будем делать?

— Пойдем в гостиницу, в спальню, — заговорщически прошептала Гермиона, рисуя языком на его шее какие-то узоры.

— Ты читаешь мои мысли! — расхохотался Драко, и, подхватив женщину на руки, аппарировал к воротам их дома.

Гермиона, облачившись в свой великолепный и холодный наряд, отбыла на Прощальный Бал, который устроили в честь Закрытия Парижской недели. Там её миссия по подписанию договора между магическими странами будет выполнена, а значит, и миссия Драко, куртизанки сопровождения, тоже, но он старался об этом не думать. Интересно, а думала ли об этом Грейнджер? Впрочем, сегодня она была подозрительно спокойной, какой-то умиротворенной, словно обрела неведомую мужчине гармонию. А Малфою оставалось только сидеть на кухне, поглощая уже четвертую чашку кофе, и поминутно облизывать губы, вспоминая их поцелуи.

Как вдруг из гостиной донеслись странные звуки. Мужчина, сжав волшебную палочку, подкрался к комнате и услышал залихватскую, и в тоже время странно грустную песню...

— Смешная жизнь, смешной разлад.

Так было и так будет после.

Как кладбище, усеян сад

В берез изглоданные кости.

Вот так же отцветем и мы

И отшумим, как гости сада...

Коль нет цветов среди зимы,

Так и грустить о них не надо[1].

Малфой остолбенел, увидев в сверкающей гостиной странного старичка в потрепанных джинсах и мантии дикой расцветки, который сидел прямо на полу, играл на гитаре и негромко пел.

— Позвольте спросить, — ледяным голосом начал Драко.

— А вы, наверное, мистер Малфой! — воскликнул хипповатый дедуля.

И с этими словами незваный гость легко вскочил на ноги, встряхнул длинными седыми волосами и протянул руку Драко, которую тот с брезгливой осторожностью пожал.

— А вы...? — снова попытался спросить Малфой.

Но дедуля его опять перебил, радостно улыбаясь:

— Я — Лавгуд! Я, милостивый государь, имею честь быть помощником и другом Леди Грейнджер.

Малфой красноречиво возвел к небу глаза — иного от Грейнджер он и не ожидал. Лавгуд! Что может быть хуже?! Конечно, он общался с сумасшедшим секретарём госпожи судьи, но, к великой радости бывшего лорда Малфоя, только по переписке.

— Вы, вероятно, желаете встретиться с Леди Грейнджер? — спросил мужчина, кривя губы в любезной улыбке. — К сожалению, но она уже...

— Отбыла на Прощальный Бал! — подхватил безумный Лавгуд. — Я это прекрасно знаю. Поэтому именно сейчас я здесь... я хочу поговорить с Вами, мистер Малфой.

Мужчина презрительно вскинул брови, недоумевая, что могло понадобиться от него этому блажному. Тем не менее, воспитание взяло вверх, и Драко сладко процедил:

— Прошу вас, присаживайтесь. Могу я вас угостить? Чай, кофе, бокал вина?

— Вино, — рассеянно ответил Лавгуд, опять усаживаясь на пол.

Малфой тяжело вздохнул, отдал приказание домовику и присел на пуфик, так как сесть на диван в присутствии старшего (сидящего на полу) он не мог.

Принесли вино. Драко и гость сидели в абсолютной тишине, и мужчину все больше и больше бесил этот фарс, как вдруг...

— Вы её любите? — резко спросил Лавгуд.

Драко вздрогнул.

— Что? — растерянно переспросил он.

— Вы любите её?

У старика оказался неожиданно очень жесткий, пронзающий взгляд.

— Не знаю, — прошептал мужчина, в смятении проводя ладонями по лицу.

— Это тоже неплохо, — усмехнулся Лавгуд, — я бы еще меньше вам поверил, если бы вы принялись уверять меня в страстности и непоколебимости ваших чувств.

Они снова молчали.

— Это... это словно... это как удар ножом..., как эта боль от удара, боль... которая дает тебе понять, что... что ты живой..., — прошептал Драко, — понимаете?!

Теперь это уже был крик, но крик шепотом. Горящий, полубезумный взгляд на старика.

— Сколько лет вы не чувствовали? — тихо спросил Лавгуд.

— Не знаю, не помню...

— Вы убили свою душу?

— Да..., то есть, нет, крестражи я не создавал.

— Вы меня правильно поняли, — тихо засмеялся Лавгуд.

— Так всегда и бывает. У того, кто борется со смертью, заливая путь своей кровью, как мой крестный Северус Снейп, или как Поттер — у них душа жива! А кто, как я, сражается с жизнью, должны высушить свою душу...

Драко не верил, что эти слова срываются с его губ.

Старик легонько тронул струны гитары:

— Не больна мне ничья измена,

И не радует легкость побед,

Тех волос золотое сено

Превращается в серый цвет,

Превращается в пепел и воды,

Когда цедит осенняя муть.

Мне не жаль вас, прошедшие годы,

Ничего не хочу вернуть.

Я устал себя мучить бесцельно.

И с улыбкою странной лица

Полюбил я носить в легком теле

Тихий свет и покой мертвеца[2].

Драко, как в бреду, ерошил свои волосы и кусал губы.

— Вы не должны «пить» её, пытаясь утолить свою жажду. Это не поможет, — хрипло сказал Лавгуд, — научитесь снова жить. Я не буду вам ничего советовать, поступайте так, как вам велит ваше сердце, сердце, которое учится снова любить...

Мужчина ничего не ответил.

— Ну, однако, мне пора, — заявил гость, закидывая гитару себе на плечо и направляясь к выходу.

— А Гермиона?

— А с нею я увижусь в понедельник. До встречи!

— До свиданья, — и Малфой отвесил машинальный поклон.

* * *

Драко попытался выкинуть тяжелые мысли из головы. Но слова придурочного старика гремели в ушах: «Вы не должны «пить» её, пытаясь утолить свою жажду».

Он и вправду учится через Грейнджер снова жить. Неужели тем самым он опустошает её?! Эта странная женщина — живой цветок, неужели он его своими чувствами превращает в мертвый гербарий? И что это за чувства? Если это любовь, то отчего она так похожа на боль?

Какие-то древние народы утверждали, что мысли и чувства помещаются у человека в груди, раньше ему не было до этого дела, а теперь... теперь он точно знает, что в груди живет душа, потому что болит где-то в груди, где глубоко и неискоренимо. Теперь он понимает тех героев, которые вырывали у себя сердца, вырывали не для того, чтобы подарить их любимым, а чтобы уничтожить эту странную боль. Или эта боль и есть жизнь? Боль есть жизнь... боль матери, рождающей новую жизнь, боль младенца, который приходит в этот мир, боль учения и познания, боль поражений и побед, боль войны и мира, боль ненависти и любви! Потому что жизнь — это любовь, а любовь — это безумие...

— Драко!

Она пришла, он уже узнаёт её шаги. Она стоит в своём роскошном наряде, она похожа на Герду, которая выросла и превратилась в Снежную королеву.

— Мы подписали договор, — Грейнджер улыбается легкой, осторожно-вопросительной улыбкой.

Малфой молча направляется к ней, молча начинает распутывать сверкающую сетку, удерживающую волосы, выдергивает острые иглы-шпильки. Женщина улыбается и молчит. Драко расковывает шею и руки от ледяных украшений, снимая платье, опускается на колени, целует по-королевски тонкие запястья и щиколотки. Ласково скользя пальцами, снимает чулки. Но тут позабытое отчаяние захлестывает его вновь, и он в бессилье прижимается лбом к её бедру. Легкая рука гладит мужчину по волосам, он поднимает голову и встречает понимающий, наполненный какой-то особенной мудростью взгляд Грейнджер, этот взгляд дарит ему ответы на все вопросы. И Малфою спокойно и страшно, ибо сказал философ: «Пусть мужчина боится женщины, когда она любит: ибо она приносит любую жертву, и всякая другая вещь не имеет для нее цены. У мужчины много целей, говорит он, у женщины одна — это любовь, и она во всем[3]». И в девственном поцелуе, и в стоне страсти; и в диком смехе, и в ядовитых слезах; и в аскетичной науке, и в пьяном искусстве; и в жизни, и в смерти... для женщины есть лишь любовь...

Малфой поднимает Грейнджер на руки и несет в ванную, где среди пахнущей пряной травой воды и холодных бликов зеркал он пытается доказать, что достоин этой любви. Ведь жизнь — это любовь, а любовь — это безумие... Безумие человека, порождающего целый мир, новую вселенную.

Грейнджер лежит в ванной, и свет, причудливо преломляясь сквозь воду, ласкает её тело, Малфой скользит языком по напряженной шее, по ключичной впадинке, ложбинке между грудей, по нежному животу, все ниже и ниже...

Драко хочет услышать тот древний сладостный стон, он хочет услышать, как его имя она выкрикнет, покоряясь ему, потому что он давно покорен. И если её губы на его губах, это не жизнь? И если её изощренные ласки, это не боль? И если соединение с ней, это не безумие? То мира просто нет!

[1] Сергей Есенин «Мне грустно на тебя смотреть...»

[2] Сергей Есенин «Я усталым таким еще не был»

[3] Ф. Ницше «Так говорил Заратустра».

Мягкая постель охотно приняла их в свои объятия. Драко находился в странной полудреме: тепло, исходившее от Грейнджер, успокаивало, но тоскливые мысли не давали уснуть.

— Спишь? — тихо спрашивает женщина, Малфой почему-то молчит.

— Спит, — шепчет она и легонько ласкает его волосы.

— Я дура..., — её голос едва слышен, он скорее читает слова в её дыхании, — ... я люблю тебя, Драко Малфой...

Казалось, каждая клеточка его тела и души оцепенела: застыли мысли, замерло сердце, прервалось дыхание, окаменели мышцы. Потом он, стараясь изобразить сон, легко выдохнул.

Боже мой! Ему столько раз говорили эти слова, а он холодно и равнодушно молчал в ответ. А теперь он чувствует, как его захлестывает что-то опьяняющее! Нечто, что сильнее, чем ненависть, ярче, чем самый умопомрачительный оргазм, слаще, чем победа.

Ему хотелось кричать, ему хотелось сказать все Грейнджер, облечь в блеклые слова все, что пылало внутри, но он молчал.

«Вы не должны «пить» её, пытаясь утолить свою жажду», — слышалось ему.

Он не знал, что нужно Грейнджер; он не знал, как любят такие, как она, и какой любви они ждут. Внезапно ему вспомнилось: «Любовь быть хочет жертвою свободной[1]».

И только в свободе познается любовь, и только в любви познается свобода.

— Вот и всё, Малфой. Неужели ты выиграешь сейчас ту битву, в которой потерпел поражение семнадцать лет назад? — усмехнулся он про себя и принял решение согласиться на предложение Нотта.

Он сломает свой рабский ошейник!..

* * *

Утром они уже не виделись. Гермиона отбыла в Посольство, а Малфой только что получил от Тео ответ, где сообщалось, что Драко принят в Одинокий легион, и требовалось прибыть в понедельник на границу для прохождения экзаменов, присвоения по их результатам определенного звания и начала прохождения службы.

Драко сидел за столом и, неосознанно кусая губы, перечитывал письмо. Бросил украдкой взгляд на их смятую постель, на секунду едва не смял пергамент, но потом горько и глухо рассмеялся, запрокинув голову.

Малфой, собирая вещи, подошел к их общему с Грейнджер шкафу и открыл его. Швыряя свои бесконечные наряды в распахнутую, бездушную пасть чемодана, мужчина шептал сквозь зубы:

— Шлюха, — сминаясь, падают дорогие рубашки...

— Шлюха! — льется драгоценный шелк парадных мантий...

— Какая блестящая карьера жреца наемной любви, — хриплый смех сопровождает комок изысканных галстуков.

— Хоть раз взглянуть правде в глаза, — вышвырнуто фирменное белье.

— Хоть раз..., — он наткнулся на одежду, покрытую чехлом.

— Это ещё что? — недовольно процедил Драко, сдергивая покрывало.

Судейская мантия!

Она и здесь его настигла! Лиловая, страшная, кровавая, безжалостная в своей каре и беспощадная в приговоре.

Как в дурмане он коснулся рукой красивой ткани и опустился на пол, уткнувшись лицом в мантию.

Грейнджер! Она пахла Грейнджер! Она лежала на её изящных плечах, ласкала шелком её нежную грудь, обнимала стройную фигуру.

Черт! Почему у него всегда так?! Ужас судов и блеск балов, разрушенная старая жизнь и робкие надежды на счастье в будущем, кровь приговоров и смех любимой, судья и желанная женщина!

... — Господа присяжные, кто считает, что подсудимый Люциус Малфой должен быть признан Упивающимся смертью, и, что он виновен в вышеизложенных преступлениях?

О, Мерлин! Сколько рук! В зале темно от судейских мантий.

— Господа присяжные, кто считает, что подсудимый Люциус Малфой заслуживает смертной казни через Поцелуй дементора?

Их глаза горят жаждой мщения за родных и любимых, за порушенные города и разбитые судьбы, поднятые руки не дрожат.

— Господа присяжные, кто считает, что подсудимые Нарцисса Малфой и Драко Малфой, члены семьи Люциуса Малфоя, должны быть признанны сочувствующими тоталитарному режиму Темного Лорда и пособниками экстремистской организации Упивающихся смертью? Лишены потомственного дворянского звания, а их имущество подлежит изъятию в пользу государственной казны?

Судейские мантии пылают холодным лиловым огнем, руки поднимаются и поднимаются, Драко кажется, он слышит хруст костей и стон — это умирает их семья, что это корчится в агонии честь их рода...

Он провел рукой по лицу, но слез не было. Они кончились в день суда. Мужчина снова вдохнул дурманящий аромат духов Грейнджер, пропитавших мантию.

... Горячие, голодные поцелуи, утонченные ласки нежных рук, скольжение мягкой волны волос, соблазнительный тихий смех, от которого дрожь распространяется по всему телу, сладкий, тяжелый, вожделеющий взгляд коньячных глаз. Ненужная, ставшая неожиданно такой жесткой одежда, теплое, шелковистое тело, дерзкий изгиб чувственных губ манит, бесстыдная поза завлекает. Особенный, её запах, смешанный с запахом духов, ломает его волю, заставляя покорять. Но её улыбка призывает поклоняться. Эта светлая улыбка..., так улыбаются богини, которые чисты в своей страсти, невинны в своем вожделении...

Гермиона тихо вошла в спальню, но, увидев Малфоя, сидящего на полу и уткнувшегося лицом в её судейскую мантию, также тихо вышла, не потревожив мужчину. Женщина уселась в кресло и принялась терпеливо ждать, за окном уже понемногу начинало темнеть. Малфой чеканным шагом вышел из спальни, Гермиона поспешно встала ему навстречу:

— Как ты?

— А ты?

— Кингсли меня похвалил, и я назначена первым заместителем министра магии.

— Поздравляю, — тихий голос, — это значит...

— Да, — кивает она, — впоследствии кресло министра перейдет ко мне.

— Ты достойна этого, как никто другой, — он пытается улыбнуться, но привычная фальшивая улыбка отчего-то не желает ложиться на губы.

— Не знаю, наверное, — женщина, напряженно вглядывается в его лицо.

— А я уезжаю. Поступаю на службу в Одинокий легион. На границе.

— Да? — Гермиона, словно потерянный ребенок, рассеянно стоит посреди комнаты.

— Да, — кивает Малфой, — я должен выиграть этот бой с жизнью честно.

— А я? — шепчет Гермиона.

— Ты куда лучше меня знаешь, что такое надо.

Гермиона тихо и истерично смеется: она хотела бездумно прыгнуть, но нет, ей это не суждено. Мало этого, она и Малфоя выдернула из свободного полета.

— Не так страшна бездна, если ты отважишься взглянуть в неё, — хрипло сказал Малфой, — а я ещё ни разу, Грейнджер, не глядел в свою бездну.

Они молчат.

— Я..., — начинает Драко.

Но тут Гермиона, вскинув голову, решительно говорит:

— Ты прав! Так надо.

— Спасибо. Через три года можно будет перевестись в Лондонский легион. Я приду к тебе, если ещё буду нужен.

— Я буду ждать. В конце концов, это не так уж и долго. Я ждала тебя всю жизнь, а три года — такая малость.

И она, словно каменная, медленно идет прочь.

— Грейнджер! — внезапно окликает её Малфой. — Я уезжаю завтра утром, у нас с тобою есть ещё одна ночь.

Гермиона разворачивается, лукаво наклоняет голову и улыбается:

— Целая ночь, Драко.

И он делает первый шаг к ней.

[1] Иоганн Фридрих Шиллер