История одного жиголо (гет)

Мягкая постель охотно приняла их в свои объятия. Драко находился в странной полудреме: тепло, исходившее от Грейнджер, успокаивало, но тоскливые мысли не давали уснуть.

— Спишь? — тихо спрашивает женщина, Малфой почему-то молчит.

— Спит, — шепчет она и легонько ласкает его волосы.

— Я дура..., — её голос едва слышен, он скорее читает слова в её дыхании, — ... я люблю тебя, Драко Малфой...

Казалось, каждая клеточка его тела и души оцепенела: застыли мысли, замерло сердце, прервалось дыхание, окаменели мышцы. Потом он, стараясь изобразить сон, легко выдохнул.

Боже мой! Ему столько раз говорили эти слова, а он холодно и равнодушно молчал в ответ. А теперь он чувствует, как его захлестывает что-то опьяняющее! Нечто, что сильнее, чем ненависть, ярче, чем самый умопомрачительный оргазм, слаще, чем победа.

Ему хотелось кричать, ему хотелось сказать все Грейнджер, облечь в блеклые слова все, что пылало внутри, но он молчал.

«Вы не должны «пить» её, пытаясь утолить свою жажду», — слышалось ему.

Он не знал, что нужно Грейнджер; он не знал, как любят такие, как она, и какой любви они ждут. Внезапно ему вспомнилось: «Любовь быть хочет жертвою свободной[1]».

И только в свободе познается любовь, и только в любви познается свобода.

— Вот и всё, Малфой. Неужели ты выиграешь сейчас ту битву, в которой потерпел поражение семнадцать лет назад? — усмехнулся он про себя и принял решение согласиться на предложение Нотта.

Он сломает свой рабский ошейник!..

* * *

Утром они уже не виделись. Гермиона отбыла в Посольство, а Малфой только что получил от Тео ответ, где сообщалось, что Драко принят в Одинокий легион, и требовалось прибыть в понедельник на границу для прохождения экзаменов, присвоения по их результатам определенного звания и начала прохождения службы.

Драко сидел за столом и, неосознанно кусая губы, перечитывал письмо. Бросил украдкой взгляд на их смятую постель, на секунду едва не смял пергамент, но потом горько и глухо рассмеялся, запрокинув голову.

Малфой, собирая вещи, подошел к их общему с Грейнджер шкафу и открыл его. Швыряя свои бесконечные наряды в распахнутую, бездушную пасть чемодана, мужчина шептал сквозь зубы:

— Шлюха, — сминаясь, падают дорогие рубашки...

— Шлюха! — льется драгоценный шелк парадных мантий...

— Какая блестящая карьера жреца наемной любви, — хриплый смех сопровождает комок изысканных галстуков.

— Хоть раз взглянуть правде в глаза, — вышвырнуто фирменное белье.

— Хоть раз..., — он наткнулся на одежду, покрытую чехлом.

— Это ещё что? — недовольно процедил Драко, сдергивая покрывало.

Судейская мантия!

Она и здесь его настигла! Лиловая, страшная, кровавая, безжалостная в своей каре и беспощадная в приговоре.

Как в дурмане он коснулся рукой красивой ткани и опустился на пол, уткнувшись лицом в мантию.

Грейнджер! Она пахла Грейнджер! Она лежала на её изящных плечах, ласкала шелком её нежную грудь, обнимала стройную фигуру.

Черт! Почему у него всегда так?! Ужас судов и блеск балов, разрушенная старая жизнь и робкие надежды на счастье в будущем, кровь приговоров и смех любимой, судья и желанная женщина!

... — Господа присяжные, кто считает, что подсудимый Люциус Малфой должен быть признан Упивающимся смертью, и, что он виновен в вышеизложенных преступлениях?

О, Мерлин! Сколько рук! В зале темно от судейских мантий.

— Господа присяжные, кто считает, что подсудимый Люциус Малфой заслуживает смертной казни через Поцелуй дементора?

Их глаза горят жаждой мщения за родных и любимых, за порушенные города и разбитые судьбы, поднятые руки не дрожат.

— Господа присяжные, кто считает, что подсудимые Нарцисса Малфой и Драко Малфой, члены семьи Люциуса Малфоя, должны быть признанны сочувствующими тоталитарному режиму Темного Лорда и пособниками экстремистской организации Упивающихся смертью? Лишены потомственного дворянского звания, а их имущество подлежит изъятию в пользу государственной казны?

Судейские мантии пылают холодным лиловым огнем, руки поднимаются и поднимаются, Драко кажется, он слышит хруст костей и стон — это умирает их семья, что это корчится в агонии честь их рода...

Он провел рукой по лицу, но слез не было. Они кончились в день суда. Мужчина снова вдохнул дурманящий аромат духов Грейнджер, пропитавших мантию.

... Горячие, голодные поцелуи, утонченные ласки нежных рук, скольжение мягкой волны волос, соблазнительный тихий смех, от которого дрожь распространяется по всему телу, сладкий, тяжелый, вожделеющий взгляд коньячных глаз. Ненужная, ставшая неожиданно такой жесткой одежда, теплое, шелковистое тело, дерзкий изгиб чувственных губ манит, бесстыдная поза завлекает. Особенный, её запах, смешанный с запахом духов, ломает его волю, заставляя покорять. Но её улыбка призывает поклоняться. Эта светлая улыбка..., так улыбаются богини, которые чисты в своей страсти, невинны в своем вожделении...

Гермиона тихо вошла в спальню, но, увидев Малфоя, сидящего на полу и уткнувшегося лицом в её судейскую мантию, также тихо вышла, не потревожив мужчину. Женщина уселась в кресло и принялась терпеливо ждать, за окном уже понемногу начинало темнеть. Малфой чеканным шагом вышел из спальни, Гермиона поспешно встала ему навстречу:

— Как ты?

— А ты?

— Кингсли меня похвалил, и я назначена первым заместителем министра магии.

— Поздравляю, — тихий голос, — это значит...

— Да, — кивает она, — впоследствии кресло министра перейдет ко мне.

— Ты достойна этого, как никто другой, — он пытается улыбнуться, но привычная фальшивая улыбка отчего-то не желает ложиться на губы.

— Не знаю, наверное, — женщина, напряженно вглядывается в его лицо.

— А я уезжаю. Поступаю на службу в Одинокий легион. На границе.

— Да? — Гермиона, словно потерянный ребенок, рассеянно стоит посреди комнаты.

— Да, — кивает Малфой, — я должен выиграть этот бой с жизнью честно.

— А я? — шепчет Гермиона.

— Ты куда лучше меня знаешь, что такое надо.

Гермиона тихо и истерично смеется: она хотела бездумно прыгнуть, но нет, ей это не суждено. Мало этого, она и Малфоя выдернула из свободного полета.

— Не так страшна бездна, если ты отважишься взглянуть в неё, — хрипло сказал Малфой, — а я ещё ни разу, Грейнджер, не глядел в свою бездну.

Они молчат.

— Я..., — начинает Драко.

Но тут Гермиона, вскинув голову, решительно говорит:

— Ты прав! Так надо.

— Спасибо. Через три года можно будет перевестись в Лондонский легион. Я приду к тебе, если ещё буду нужен.

— Я буду ждать. В конце концов, это не так уж и долго. Я ждала тебя всю жизнь, а три года — такая малость.

И она, словно каменная, медленно идет прочь.

— Грейнджер! — внезапно окликает её Малфой. — Я уезжаю завтра утром, у нас с тобою есть ещё одна ночь.

Гермиона разворачивается, лукаво наклоняет голову и улыбается:

— Целая ночь, Драко.

И он делает первый шаг к ней.

[1] Иоганн Фридрих Шиллер