Лето после смерти (гет)

Лето после Победы. Звучит, почти как жизнь после смерти. Гермиона улетела в далекую Австралию, и Гарри ее понимал — заклятье забвенья вещь серьезная, к восстановлению воспоминаний следует подходить вдумчиво и осторожно. Семья Уизли замкнулась в своем горе. Они потеряли одного из клана, и только теперь Поттер понял, что он не часть семьи. Да и не мог он находиться рядом с ними — такими пустыми, суетливыми и потерянными. Его лето выдалось таким же суетливым и пустым, как и у большинства волшебников. Кому-то достались похоронные хлопоты и пустые постели близких, а ему — бесконечные слушанья в министерстве и дом на площади Гриммо. Он каждое утро старательно одевался, причесывался и аппарировал в атриум министерства. Там, в подвалах Визентамота слушались дела Пожирателей Смерти и он каждый раз выступал свидетелем. Он заступался за Малфоев, которые спасли его шкуру, за малолетнюю дуру Паркинсон, не понять каким образом получившую метку, за Нотта, который сейчас лежал в Мунго. И каждый раз он понимал, что война — это хреново. Да, этим летом было хуже, чем когда-либо.

Каждое утро из зеркала на него смотрела хмурая физиономия с синими кругами под глазами — никаких кошмаров, только бессонница и коллекционное виски Блеков. Он начал разговаривать с портретами Вальпурги и Найджелуса, вдумчиво так и подолгу. Оба были настолько поражены окончательным исчезновеньем рода, что даже растеряли большую часть своей спеси. Он читал детские сказки, которые Кикимер спас от безжалостной чистки Ордена и от души смеялся над ними — это была самая радостная часть лета.

А еще он гулял по Лондону, хотя совершенно не знал город. В этом свете открывалась особая прелесть волшебства — можно не бояться заблудиться. Если бы все проблемы были решаемы взмахом палочки!

В тот день суд полностью оправдал Малфоя-младшего, Кингсли прозрачно намекнул, что Поттеру следует сдать ТРИТОНы, а какая-то ведьмочка лет двадцати пяти лезла к нему целоваться. Гарри снова отправился в путешествие по Лондону. Обычно его мрачные мысли просто тянули его в мрачные места, вроде заброшенных скверов, кладбищ и полуразрушенных зданий, но на этот раз он оказался на обычной улочке. Он проходил мимо сверкающего огнями бара, когда из него вывалилась блондинка в мини-платье. Она едва стояла на ногах и что-то напевала себе под нос. Ее шикарные волосы спутались и воздушным облаком лежали на плечах, а губы были настолько вызывающе красными, что тетя Петунья задохнулась бы от возмущения. И все же в ней без труда можно было узнать Лаванду Браун, самую смелую сплетницу Хогвартса.

Поттер остановился на мгновенье. Браун что-то фыркнула и решительно стащила с ног туфли на высоченных каблуках и решительно швырнула их подальше. «Подальше» находилась как раз там, где стоял Поттер. Одну туфлю он машинально поймал, а от второй увернулся.

— О, Гарри, — заметила его Лаванда.

Недолго думая, она шагнула ему навстречу, распахнув объятия, запнулась о прозаичную банку из-под пива и упала прямо на него. Гарри только и смог, что неловко обнять ее, удерживая от паденья и попытаться придать ей хоть сколько-нибудь устойчивое положение.

— Ииии-Ху, — завизжала Браун, повиснув на его шее и запрокинув голову.

Ее волосы пахли мятой.

* * *

Дом на Гриммо дышит стариной, благородством, тишиной, смертью и пустотой. Он как черно-белый немой ужастик, и Лаванда, яркая, как мультик аниме, выглядит в нем неуместно. Это чувствует Вальпурга, презрительно морщась со своего портрета, но старуха молчит — теперь это не славный дом Блеков. Это чувствует Гарри, беспомощно разглядывающий одногруппницу. А она не чувствует. Она смеется, вырывает из рук Поттера свою туфлю и снова бросает ее куда-то в сторону.

— Война кончилась, — кричит она. — Давайте веселиться!

Лаванду штормит из стороны в сторону, а она еще пытается танцевать и напевает что-то такое до боли знакомое, но неузнаваемое. Она кружится, ее волосы прямо таки летают, она кружится, кружится, кружится. Ее волосы пахнут мятой, и кажется вся она несет свежесть.

— Потанцуй со мной, — радостно кричит она и вешается ему на шею.

Поттер пытается утихомирить пьяную, буйную и счастливую Лав-лав, но ничего не выходит. А может, он просто плохо пытается. Наверно, дело именно в этом, потому что на следующее утро он является в зал заседаний с опозданием, растрепанный и весь в красной помаде Лаванды, которая не отмывается.

* * *

Браун так незаметно поселилась в его доме, что кажется, будто всегда он был таким. Будто всегда были мягкие игрушки, безумно-яркие картины, туфли, чулки, лифчики и платья. Все эти вещи повсюду теперь в доме № 12, а главное — сама Лаванда с красными губами и родинкой на правой груди.

Теперь жизнь Поттера превращается в сплошной карнавал. Браун устраивает танцы на шикарном обеденном столе Блеков, тащит героя Магической Англии в самый захудалый маггловский бар, а потом вдруг приводит его в Дырявый Котел, где толпа народу признается ему в любви. Она водит его по магазинам, где покупает шелковые шторы, металлические столики, традиционный ирландский костюм, мишку Тедди, черного кота, статую тигра, мини-бар в виде глобуса... И старый особняк стал таким же ярким и нелепым, как и сама Лаванда.

А Гарри смеялся, так много, как никогда в жизни. Девушка утащила его на три дня в Америку, там они пили, не просыхая на каком-то рок-фестивале, и Поттер купил себе гитару. А Лаванда пела, не переставая. Она пела «Боже, храни королеву», гимн Франции и бесчисленные детские песенки. И танцевала. С тех пор, как она упала в его объятья, они почти все время танцевали. Кружились в вальсе на улицах Лондона, который Поттер изучил до самых дальних закоулков, в неизвестном лесу они лихо отплясывали джигу, а на кухне в доме Блеков, на столе, за которым собирался Орден, они танцевали твист.

Однажды, они наняли лимузин и катались на нем по городу, а потом приехали на Тисовую улицу. Лаванда была в лазурном вечернем платье, ее волосы тем же облаком лежали на плечах, а губы были еще более красными, чем в первую их встречу. Девушка бросилась обнимать семейство Дурслей, вручила им в подарок дорогущую хрустальную статуэтку и разбила любимый сервиз тети Петуньи. А Поттер смеялся. На нем был костюм-тройка в тонкую полоску и серая шляпа, он был похож на ганстера из тридцатых и был абсолютно счастлив.

На губах, щеках, шее и рубашках у него были несмываемые следы красной губной помады, а в руках будто бы прописалась бутылка виски, которая никак не могла опустошиться. Тетя Петунья тихонько застонала, увидев эту картину, Вернон покраснел, как никогда в жизни, а Дадли пялился на них с откровенной завистью.

— Видишь, как это здорово? — спрашивала Лаванда в четырнадцатый раз за месяц.

Гарри только кивал, улыбался и целовал ее. Целовал, кружил и носил на руках.

— Война кончилась, слышишь? — словно в горячечном бреду шептала Браун. — Теперь мы все будем счастливы. Никто не умрет, некому ударить в спину или загнать нас в угол. Скажи, что ты счастлив! Скажи.

— Я... — слова застряли у Поттера в горле.

Откуда-то из глубин желудка поднялся комок и Гарри вырвало. Лаванда ласково погладила его по голове, вытерла ему рот своим платком, он, кстати, тоже пах мятой. Пока парень приходил в себя, она мурлыкала себе под нос какой-то прилипчивый мотивчик, а потом вдруг резко замолчала. Ее красный рот чуть дрогнул, на мгновенье улыбка исчезла, а потом снова появилась. Весело пританцовывая, девушка ушла.

Больше она не возвращалась. В доме Блеков навсегда остались все эти безумные вещи, следы от ее шпилек на столе, одинокая туфля и гитара, на которой Поттер постоянно играл одну и ту же мелодию. Впрочем, ничего ужасного не произошло. Гарри сдал экзамены, Гермиона вернулась из Австралии, миссис Уизли пригласила их на обед...