Танцы до упаду (гет)

Прошел год после Победы.

Мы с Гермионой завтракаем в ее квартире в пригороде Брайтона. За открытым окном виднеется море, ветер развевает флажки на яхтах в порту. Гермиона облизывает пальцы от джема и тянет к себе сегодняшний номер "Пророка".

— Давай, смотри, — бурчу я с деланной скорбью, — смотри, как твой друг сбивает с пути истинного мою сестру!

Это моя любимая шутка, но Гермиона, как обычно, ловится на нее и начинает оправдываться.

— Гарри столько пережил! — она жалобно округляет свои прекрасные карие глаза. — Я уверена, это временный период! Это все посттравматический шок. Ты ведь на самом деле на них не сердишься?

Я ОЧЕНЬ сурово хмыкаю и забираю у нее газету.

Ага, временный. Да эта парочка уже год не вылезает из кабаков!

Вот опять, полюбуйтесь: в половину первой полосы — заголовок: "Золотая пара дает огня!". На колдографии моя младшая сестрица отплясывает на какой-то барной стойке вместе со своим суженым. Длинные волосы Джинни пламенем растекаются по голой спине, глаза сияют, рядом со стойкой видна аплодирующая толпа... это что, в маггловском шалмане? Мерлинова борода, я, на самом деле, рад, что Джинни веселится и все такое (вот мама, та целыми днями переживает, что дочь бросила Хогвартс), но разве это платье не слишком короткое? У парней внизу джинсы стоят колом. Как только Гарри позволяет невесте выходить на люди в таком виде?

Впрочем, мой друг и сам одет не лучше. Гермиона имеет привычку наполнять ваш рот мыльными пузырями, если выражение кажется ей слишком крепким, но если бы она не сидела рядом, я бы назвал гаррину полупрозрачную майку и узкие штаны попросту блядскими. В то время, как сестренка отплясывает на стойке, Гарри на заднем плане довольно похоже пытается изобразить движения стриптизерши, используя для этого шест, поддерживающий полку со свисающими вниз бокалами. Джинсы держатся на самом низу бедер. Окружившие его девчонки нервно облизываются.

Никогда не забуду, какое лицо было у Драко Малфоя, когда он вышел из Азкабана и в первый раз столкнулся в Министерстве с Поттером образца 1999 года — в узких штанах, с золотой серьгой в ухе, разноцветными глазами (в ту неделю Гарри развлекался с цветными маггловскими линзами) и, главное, с донельзя наглой рожей. Гарри тогда явился обсудить с Кингсли какое-то публичное мероприятие, где должен был разрезать очередную ленточку. Клянусь Мерлином, я думал, хорька удар хватит.

— Герм, ты была права. Вольдеморт убил в нем не только свой хоркрукс, но и стыд, — заявляю я, возвращая "Пророк" своей девушке. — Слушай, они нас сегодня звали на вечеринку в "Клык", пойдем?

— Я... Ннуу.. — ей явно хочется и повидаться с ребятами, и со смаком провести одинокий вечер в библиотеке, пока меня не будет. Противоречивые желания прямо-таки раздирают ее на части.

— Один не пойду, — добавляю я, — одного меня там трахнут.

Гермиона розовеет.

— Мне надеть нечего.

— Пойдем и купим, — как же круто произносить эти слова! Дела в нашем с Джорджем магазине идут отлично, на днях открываем филиал в Париже, и я теперь могу покупать Гермионе наряды хоть каждый день. Даже жаль, что она терпеть не может ходить по магазинам.

— Мне пора, — Гермиона целует меня и исчезает в камине. Я допиваю кофе, сгружаю посуду в раковину, ставлю помывочные заклятия и отправляюсь во "Всевозможные вредилки".

Между прочим, на прошлой неделе Джастин Финч-Флетчли таскал Гарри и Джинни на суперпомпезный маггловский прием в каком-то дворце. Чуть ли не королевском, если Герми меня не обманула... У магглов действительно до сих пор есть королева?! Гарри подтвердил, что есть, но вы же знаете этих магглорожденных — их хлебом не корми, дай разыграть чистокровку. Полгода назад я целых два дня был уверен, что магглы изобрели летающие ботинки с препелером. Я имею в виду крутящуюся фигню, которая жужжит и поднимает в воздух. Раз двадцать принимался уговаривать Гарри, чтобы он достал мне такие — хотел подарить отцу.

Короче, не знаю, где они на прошлой неделе отплясывали, но Деннису Криви не удалось туда проникнуть со своей колдокамерой, и "Пророк" на следующий день впервые за год вышел без заметки о развлечениях парочки Поттер-Уизли. По слухам, возмущенные подписчики уже к обеду завалили редакцию вопиллерами.

— Рон, о чем задумался? Давай ты отложишь это до вечера, чем бы это ни было.

Ну вот, видите? Все так изменилось! Гарри после Победы как с цепи сорвался, а бедняга Джордж стал серьезным хмурым парнем. Через пару недель женится на Анжелине и переезжает во Францию, будет развивать нашу сеть на континенте.

В середине дня я устраиваю перерыв и стучу в камин на Гриммо. Отвечает Джинни. Я делаю строгое лицо старшего брата.

— Как ты? Натанцевалась вчера? Гарри дома?

Моя сестрица улыбается своей знаменитой улыбкой, воспетой в сотнях статей по всему свету, отчего кажется, что на миг включили маленькое солнце, и кричит назад: "Гар-рии!" Гарри появляется рядом, тоже улыбается, обнимает невесту.

— Привет, Рон, — на слове "Рон" мой друг зверски зевает, — ты просто так или дела? Чего через камин, может, зайдешь? Мы тут как раз завтракать собирались, — объясняет он, показывая на накрытый стол.

Серебро, хрусталь, бокалы на высоких ножках, фу-ты ну-ты! Завтракают они. В три часа дня! Я успел просмотреть и сверить все накладные за последний месяц и смотаться на склад, а моя сестрица и лучший друг только завтракают! С вином и, блин, какими-то странными бутербродиками. Мама бы им показала... если бы они позволили. Где, черт ее дери, овсянка?!

— Не рано вы начинаете пить? — хмурюсь я. Гарри обменивается с Джинни снисходительными улыбками.

— Он такой зануда! — замечает в пространство мой друг. — Давай, Рон, за нас! Это, между прочим, какое-то крутое вино, Малфой прислал ящик...

— Что ему нужно? — напрягаюсь я.

— Да что-то там... — машет рукой Гарри, — Джин, что ему было нужно?

— Чтобы ты его отымел, — ухмыляется моя младшая сестренка без тени стыда.

Гарри хохочет. Я шокированно молчу.

— Кхм, да, вспомнил, — Гарри вытирает с глаз слезы смеха, смотрит на мою осуждающую физиономию и снова принимается хохотать.

— Рон, мы шутим! Джин, смотри, вылитый Перси!

— Сам ты Перси, — с достоинством оправдываюсь я, — просто это. Все же знают, что Малфой голубее неба.

— Успокойся. Он только просил, чтобы я пожал кому-то руку на какой-то его вечеринке. А вечеринки — это наше все, сам понимаешь, так что мы правда сходили, потанцевали. Маман у него до сих пор — это что-то! Если б не Джин...

Сестра дает ему шутливый подзатыльник и тут же чмокает в шею.

— Пожал там конечности всем, кто хотел. Выпил с Малфоем на брудершафт... Короче, теперь он шлет вино ящиками и таскается за нами по всем клубам. Может, я действительно разбил ему сердце? — Гарри снова смеется. — Если так и будет продолжаться, придется его все-таки трахнуть в психотерапевтических целях. Джин, ты ведь позволишь?

Внезапно и совершенно иррационально мне становится жаль слизеринского хорька. Потому что даже я иногда очень четко чувствую, как легко влюбиться в Гарри — в такого Гарри, каким он стал, когда выполз из Мунго после двухмесячной комы. Что-то с ним произошло тогда, на границе миров, отчего Поттер развлекается теперь, ничего не стыдясь и ни на кого не оглядываясь.

"По жизни не парясь", как пишут в молодежном приложении к "Пророку".

Что чувствует тип вроде Малфоя, который всегда неровно дышал к моему другу, боюсь даже представить. Меня вдруг накрывает предчувствием беды.

— Вы бы не заигрывались, — говорю я серьезно.

Золотая пара хохочет.

В семь вечера мы с Гермионой, как договорились, находим друг друга в кофейне Бобблинса в Косом, и моя красавица ведет меня покупать платье в маггловскую часть Лондона.

После Победы все маггловское стало безумно модным. Конечно, началось все с Гарри — это он таскался по приемам в маггловской одежде и с разноцветными линзами в глазах. Это он купил пентхаус с видом на Темзу и пару раз устраивал там грандиозные "вечеринки без магии", где приглашенные волшебники могли вдоволь поизумляться огромному телевизору, самодвижущимся жалюзи, турбоджакузи и какой-то еще хрени, которая мигает красным огоньком и пищит, если начинаешь курить в комнате. Антиаппарационный барьер Гарри поставил в полукилометре от дома, так что приходится чинно входить через парадный подъезд, здороваться со здоровенным магглом — охранником, который звонит в квартиру и спрашивает у Гарри, пропускать ли тебя к лифтам. Все дико круто. В первый раз "Пророку" хватило материала на двойной дополнительный номер. Эти вечеринки так всех впечатлили, что теперь в Министерстве работает целый отдел, возглавляемый каким-то пронырой с Райвенкло, всего на пару лет нас старше, где пытаются решить проблему совмещения электричества и магии.

Отец ходил вокруг нового отдела кругами, но его не взяли. Теперь по воскресеньям он произносит за обедом возмущенные речи по поводу дискриминации по возрастному признаку, а Гермиона каждый раз не выдерживает и пытается объяснить, что ему попросту не хватило бы образования. Райвенкловец-то магглорожденный и, по словам моей невесты, гениальный физик, что бы это ни значило. Обычно через пару минут я пинаю Гермиону под столом ногой, отец огорченно вздыхает, а мама под шумок пытается подложить всем по второй порции "обнямнямки по-ирландски".

Потом Флер томно стонет: "О, мон дьё, я таак растолстела!", и Анжелина, Пенелопа и Гермиона дружно фыркают.

Потом Гермионе становится стыдно, что она фыркнула вместе с Пенелопой (супругу Перси она не любит и считает занудой), и она фыркает еще несколько раз, делая вид, что ей просто что-то попало в горло.

Гарри с Джинни на воскресных обедах в Норе появляются редко. Не знаю, как им удается, но при том, что оба нигде не работают, они постоянно заняты. (Гарри числится одним из замминистров у Кингсли, но это, по-моему, только для того, чтобы министерская служба по связям с общественностью могла показывать избирателям кабинет с табличкой "Гарри Поттер".)

Так, а к чему я все это рассказывал? Ну вот, короче, быть магглорожденным теперь модно. И маггловские наряды — тоже модно. А стоят они, надо заметить, ничуть не дешевле парадных мантий от мадам Малкин.

Я сижу в кресле напротив кабинок, Гермиона примеряет третье платье: светло-фиолетовое, с черными кружевами по низу.

— Возьми лучше то, красное, — говорю я, и моя девушка показывает мне язык и вертит пальцем у виска.

— Я же буду с тобой! — объясняет она, — хочешь, чтобы мы выглядели, как пожар в джунглях?

— Джинни же носит, — бурчу я. Хм, приятно, что она думает о том, как ее платье будет смотреться рядом с моими волосами.

— У Джинни другой оттенок волос... темнее... и платье скорее пурпурное... — Гермиона придирчиво всматривается в зеркало, — а ты — морковка!

Она быстро оглядывается, и я принимаю обиженный вид. Гермиона встревоженно топает заглаживать вину. Я позволяю поцеловать себя в щеку. И в губы... мм, так-то лучше. Между прочим, полно ведьм, которые интересуются моей морковкой!

Толстая пачка наличных приятно хрустит в кармане. Никогда не перестану радоваться тому, что наконец богат. Честно, просто не понимаю, как Малфою удается сохранять такой мерзкий характер с его-то финансами. У них же почти ничего так и не конфисковали, хотя магглорожденное лобби честно пыталось. Но тут уж даже папа стал на сторону белобрысого семейства и объяснял всем, кто соглашался его слушать, что родовую нору трогать нельзя. Даже такую вонючую, как у хорьков — там же все на магии крови завязано.

Продавец выпучивает глаза, когда я достаю из кармана три тысячи фунтов бумажками и принимаюсь отсчитывать сотни. Кто такой этот Александр МакКуин и почему его платья столько стоят? Материи-то на них истрачено всего на пару сиклей!

В "Клыке вампира" веселье только разгорается. Золотая пара еще не подчалила, и в воздухе ощущается предвкушение. В красном зале публику разогревают "Сестрички", под ногами качественно наведенная иллюзия — кажется, что ходишь по воде. В клубах тумана я теряю свою девушку, и, возвращаясь от стойки с коктейлями в руках, вместо нее натыкаюсь на компанию слизеринцев. Вся факультетская команда по квиддичу в полном составе, включая мрачного Флинта, плюс Блейз, Панси Паркинсон и сестры Гринграсс. Мы кисло киваем друг другу, и я протискиваюсь дальше, размышляя о том, почему и Гарри, и Гермиона так яростно противятся прекрасной идее повесить хотя бы на некоторые кабаки объявление "слизеринцам вход воспрещен"?

— Хорек здесь, — я наконец нахожу Гермиону, протягиваю ей бокал и плюхаюсь на плавающее облачко рядом, — опять будет весь вечер тереться возле Гарри.

Приветственные вопли и смех показывают, что герои вечера прибыли. Я посылаю Патронуса с сообщением, что мы сидим справа от стойки, — да, это немного выпендрежно, так что с того? — и через мгновение друг хлопает меня по плечу.

"Сестрички" врубают свой хит "Герой-одиночка". Собравшиеся подпевают во всю глотку. Джинни успевает только поцеловаться со мной и Гермионой, как ее кто-то приглашает. Сестрица взмахивает огненной гривой и уносится танцевать.

Вокруг Гарри толпа, состоящая как из девчонок, так и из мальчишек. Ей-Мерлин, мы были последним курсом Хогвартса, который еще пытался соблюдать приличия! Азиатского вида младшекурсник виснет на моем друге, словно колдокамера на штативе. Гарри осторожно отстраняется, обнимает высокую блондинку, похожую на вейлу, и публика расступается.

Гермиону приглашает здоровенный тип с бровями — я щурю глаза и даю понять, что срисовал его рожу во всех прыщавых деталях. И в случае чего... во мне два метра роста, мои плечи не в каждый дверной проем проходят! Тип вздергивает голову, твердеет подбородком, но рука, положенная на плечо моей девушки, дрожит. Так-то лучше.

Блин, блиин! Запоздало вспоминаю, что обещал Гермионе не распугивать кавалеров.

Обаятельно улыбаюсь (тип с бровями вздрагивает всем телом) и отворачиваюсь.

Цепляю взглядом какую-то миниатюрную пышногрудую красоточку, приглашаю ее, и мы несемся по волнам, словно пара сумасшедших дельфинов.

Через несколько часов в баре все в хлам, море под ногами штормит, перед глазами плавают разноцветные звездочки, и Гарри исполняет свой коронный номер "танцы у шеста втроем". На этот раз сестричка сидит со мной и Гермионой, мы пьем и смотрим на нашего героя. Две незнакомые ведьмочки трутся об него очень впечатляюще. Дорвались, называется! На месте Гарри я бы надевал штаны поплотнее — а то заметно, что на него это действует. Эстрада высоко поднята над танцполом, одна из девиц присасывается к гарриной шее, вторая задирает ему майку и шарит руками по телу. Джинни закусывает губу. Публика пускает слюни. Деннис Криви с маниакальным видом щелкает колдокамерой. Гарри закрывает глаза, отпускает шест, делает пару неуверенных шагов и под дружное "ах!" всего клуба летит вниз, прямо в чьи-то объятия. Привстав с места, я вижу, в чьи именно.

— Малфой теперь месяц будет дрочить на этот момент, — сообщаю я девчонкам, садясь обратно. Джинни, только поднесшая к губам бокал, хохочет так, что коктейль брызгами разлетается во все стороны. Гермиона качает головой.

Гарри выпутывается из малфоевских рук, что-то говорит, почти касаясь губами его уха (шум стоит такой, что приходится или орать, или нагибаться вплотную к собеседнику). Потом доползает до нас, ставит барьер отвлечения внимания и принимается целоваться с моей сестрицей.

Гермиона тянет меня танцевать. Мы проходим мимо Забини, хмуро втолковывающего что-то Малфою. Тот вяло отмахивается.

— Скандал в благородном семействе? — интересуюсь я. — Уже решили, кто из вас будет рожать?

— Что? — Малфой морщится, словно наступил на дерьмо гиппогрифа. В этом гаме они меня не слышат.

— Рональд Уизли! Немедленно прекрати!

Как же я набрался.

Свет медленно гаснет, музыка становится медленней и тише. Кабак понемногу пустеет.

— Где Гарри? Рон! Пойдем, они обещали без нас не уходить... Рон!

Гермиона вливает мне в рот какую-то жидкость, и сознание непоправимо проясняется. Я смотрю на невесту укоризненным взглядом. Ей хватает совести покраснеть и начать оправдываться.

— Гарри давно не было видно, — лепечет она.

Гхм! Не хочу предполагать, чем именно занимается Золотая пара под заклятием отвлечения внимания — все таки это мой друг и моя младшая сестра — но, Мерлиновы штаны, разве это не ОЧЕВИДНО?!

— Стоит ли им мешать? — спрашиваю я.

Гермиона колеблется. Потом говорит: "Ладно, жди здесь", и отправляется на поиски одна. Я опускаюсь на пол прямо рядом со стойкой. Уютно упираюсь спиной в теплое дерево. Сбоку тоже кто-то сидит. Народ перешагивает через наши ноги.

— Малфой, снова ты, — констатирую я. — Слушай, если серьезно, тебе не надоело таскаться за Гарри?

Вопреки ожиданию, он не проклинает меня, не ругается и не молчит надменно. Просто поворачивает бледное лицо с прозрачными синеватыми веками и отвечает:

— Надоело.

— И что? — недоумеваю я. — Перестанешь?

Хорек мотает головой.

— Вряд ли. И в любом случае, это дело только мое и Поттера.

— Джинни моя сестра! — напоминаю я. В глазах Малфоя мелькает злой огонек.

— Если темпераментом она пошла в мамашу, то я не был бы в этом на сто процентов уверен.

Следующую минуту я думаю, что именно он хотел сказать. Надо было, конечно, сразу двинуть ему в нос, но я ведь обещал — и Гермионе, и Гарри... Потом, когда я про себя перевожу его идиотские намеки на нормальный язык, драться уже вроде поздно.

— Идиот ты, Малфой, — говорю я.

Малфой кивает и закрывает глаза. Воздух наполняет серебристое свечение. Это Патронус Гермионы — юркая, лохматая выдра.

— Рон! — голос моей невесты звучит собрано и очень серьезно. — У нас ситуация один-ноль, мы в Мунго. Будь осторожен.

Я вскакиваю, с маху врезая головой какому-то неудачнику по челюсти, и трясущимися руками ищу в карманах палочку, чтобы аппарировать в госпиталь.

— Дотанцевался?! — спрашиваю я тихим злым голосом. Пинаю кресло, стоящее рядом с диваном, и разворачиваюсь в сторону окна. Гермиона снова пытается схватить меня за руку. Запертый камин не горит, серый предутренний свет льется в комнату с улицы.

После грохота и суеты клуба, мельтешения колдомедиков в Мунго, в брайтонском доме я наконец-то могу спокойно обдумать случившееся. И я думаю. Вот ведь придурок, думаю я. Звезда рок-н-ролла! "Жить быстро, умереть молодым", или что там еще Гермиона рассказывала про образ жизни маггловских знаменитостей? Может, Гарри берет пример с этого, как его, эээ, Джейми Хендрукса? Тот вроде тоже помер от какого-то яда. За каким Мерлином Гарри позволил себя отравить?! И добро бы пострадал только он, он хоть выживать умеет. Так ведь моя дуреха-сестра тоже нажралась какой-то гадости!

— Ничего, — шепотом ругаюсь я, — ничего, мама ей покажет! Пусть только выздоровеет! И могу поклясться, что нашего героя тоже ожидает миленькое красненькое письмо от миссис Молли Уизли!

Гарри преспокойно спит, не слыша моих упреков. Вид безмятежный — так бы и стукнул! Гермиона считает, что Вольдеморт, убив в Гарри свой хоркрукс, изменил этим его характер на "тот, который у него должен был быть от природы". То есть Гарри теперь вроде как больше похож на своего отца, Джеймса Поттера. Тот, как знает весь магический мир, был настолько крут, что в одиночку ходил на Вольдеморта без палочки. И чем это кончилось? Вот то-то.

Поймите меня правильно, мое отношение к Гарри не изменится, и неважно, будет он танцевать голым ламбаду на стойке или стесняться любого постороннего человека и не договаривать до конца ни одной фразы. Потому что он все равно все тот же чокнутый Поттер, с которым мы друзья навек и все такое. Но это же не значит, что он может позволять каким-то гадам травить мою сестру!

— Врезать бы тебе! — продолжаю я беситься. Тихо, чтобы не разбудить беднягу, и смысла в моем шипении особого нет, но слова просто рвутся потоком. Я так напугался, когда услышал про ситуацию "один-ноль", что трясет до сих пор. — Да я бы тебя сам отравил! Какого хрена ты не следишь за тем, что глотает твоя невеста?

Тьфу, идиотски выразился. Хорошо, что Гермиона — не Симус Финниган и не ищет в любой фразе повода похабно заржать.

— И ведь я же предупреждал! Я же просил!

— Рон, прекрати истерику, — говорит Гермиона, в очередной раз пытаясь приладить повязку с настойкой бадьяна на мою руку. При поспешной аппарации я лишился двух пальцев на левой руке. — Я тоже просила тебя быть осторожней! А если бы ты расщепился пополам?

— Ты сказала: "ситуация один-ноль"!!! — шепотом кричу я и вырываюсь.

Подумаешь, пальцы! Вырастут, куда денутся.

Мы ввели условные обозначения для опасных ситуаций полтора года назад, во время бесконечной партизанской войны с пожирательскими отрядами. Например, ноль-ноль значит — "за нами слежка", ноль-три — обнаружение трупа гражданского лица, ноль-пять — "здесь была бойня". С единицы начинаются ситуации, угрожающие здоровью членов команды. Ясное дело, что, услышав о ситуации один-ноль (ранение, угрожающее жизни командира), я рванул в Мунго, чуть не растеряв всего себя по дороге!

Платье моей невесты (девяносто семь галлеонов по вчерашнему курсу) порвано у плеча и испачкано. Джинни стошнило прямо на нее, когда Гермиона переправляла ее в госпиталь.

Вдалеке, за окном, бледненько розовеет море. Широкий маггловский корабль, похожий на самца бронтокраба, отходит от берега. Гарри спит на диване перед камином, я шагаю взад-вперед по ковру и приглушенно ругаюсь, Гермиона таскается следом и пытается на ходу заменить старую бадьяновую примочку, которую мне сделали в Мунго, свежей. Наконец я останавливаюсь и позволяю ей лечить мою руку, как заблагорассудится.

Мы с огромным трудом выцарапали Гарри из лап колдомедиков. Главный в Отделении отравлений, некто Вуди Шпидмахер (неприятный и кошмарно самоуверенный тип), хотел "понаблюдать его в динамике" и до посинения спорил и с мамой, и с Гермионой, пока не явился Шеклболт и не сообщил, что возле палаты национального героя придется установить стационарный аврорский пост для безопасности, и что свободное хождение по коридору третьего этажа тоже запретят.

После этого Шпидмахер сразу сдулся, заявил, что снимает с себя всю ответственность, и разрешил нам "тащить несчастного, куда хотим, хоть к Мерлиновой бабушке", если мы поклянемся доставить его на следующий день для продолжения обследования. Шеклболт о чем-то поговорил с ним, кивнул нам и испарился. Мы проторчали в Мунго еще пару часов, пока не убедились, что Джинни вне опасности. Потом переместились камином к Гермионе. С сестрой осталась сидеть мама.

Первый луч солнца падает на цветы герани. Яркий свет быстро заливает все за окном. Толстый рыжий кот появляется во дворе и неторопливой походкой удовлетворенного прелюбодея топает по дорожке к входу. К середине лета в Брайтоне будет полно рыжих книззлят-квартеронов.

Увы, думаю я, даже учитывая все произошедшее, Джордж вряд ли поймет, если за день до открытия французского филиала попросить у него выходной. Мы слишком долго готовили это открытие. Угораздило же нашу Золотую парочку вляпаться в неприятности именно сегодня!

Когда я прибыл в Мунго, с Джинни занималась целая бригада колдомедиков, а Гермиона и Гарри, белый, словно больничная стенка, сидели возле ширмы. Гермиона придерживала его за плечи. Я ворвался в помещение, по пятам преследуемый дежурной медиведьмой и заливая пол кровью из поврежденной руки, и сам чуть не помер от облегчения, убедившись, что и Гарри, и сестренка отдавать концы не собираются. Потом стены как-то пошатнулись и начали кружиться, а еще позже оказалось, что я сижу на полу, и кто-то сует мне в нос омерзительно пахнущую ватку и сердито требует у Гермионы, чтобы она "вывела своего нервного жениха прогуляться". Тролля лысого они меня вывели, конечно. Через минуту явились родители, и всем резко стало не до меня.

— Вот, — Гермиона заканчивает с повязкой и зевает, на долю секунду опоздав прикрыть рукой розовый ротик.

— Ааа, у тебя-а, — зевок заразителен, и я еле могу договорить фразу, — было Бодря-аащее зелье. Дай, а? Мне, аа, рабоотать наадо...

У Гермионы уютно. Это не тот шебутной уют, что у нас в Норе, нет. У нее все довольно строго, и вещи надо обязательно класть на место, все такое, но мне все равно нравится.

Гермиона выходит в кухню, скрипит там дверцами шкафчика и возвращается с рюмкой и полулитровой бутылкой зелья. Я опрокидываю в рот пару унций горьковатого настоя, и в голове светлеет.

Я думаю о том, что моя невеста снова оказалась права. Полгода назад, когда она арендовала этот дом у какой-то маггловской старушки и сразу сделала его Ненаходимым, мне казалось, что это слишком. Ну, честно — война позади, Пожиратели в Азкабане. Однако если бы не это, я вряд ли решился бы сейчас оставить ее и Гарри одних.

— Я буду в Мунго во время обеда. Часов в двенадцать, хорошо? Нет, лучше в час. Встретимся прямо там, — предлагаю я. — О чем задумалась?

— Яд животного происхождения, они сказали, — Гермиона рассуждает вслух, и только вяло чмокает губами воздух, когда я целую ее в нахмуренный лоб.

Я снова бросаю взгляд на Гарри. Да уж, не буди лихо.

В блестящем клубном наряде, с тонкими морщинками у побледневших губ, наше лихо мирно спит под гермиониным пододеяльником с розочками.

— Какое-то странное нападение. Я бы сказала, любительское, — Гермиона осторожно поправляет ему свесившуюся руку. — Ведь ясно же было, что их кто-нибудь найдет и отправит в Мунго. Если всерьез хотели отравить, нужен был яд мгновенного действия. Или, наоборот, незаметный, очень медленно действующий...

— Кто-нибудь из поклонников, — говорю я. — Это же круто: добраться до Золотого мальчика. Какой-нибудь болван хотел их отключить и срезать себе на память прядь волос или стащить у Гарри палочку. Ты знаешь, сколько этих придурков каждый день копается в помойке возле Гриммо? Они больные на всю голову! Все эти десятки фан-клубов по всему миру — там полные психи, от них чего угодно можно ждать. Вот узнаем, кто это — я ему его собственную палочку в жопу засуну!

— Рон!

— Что? Да ладно тебе...

— Думаешь, их отравили почти до смерти ради сувениров?

— Откуда я знаю? Анализы покажут. Вдруг это вообще что-нибудь из нашего ассортимента, — я виновато вздыхаю при этой мысли. — Обморочные батончики тоже на базе животного яда. Или какая еще хрень. Если взять просроченные пастилки-синеушки, можно так травануться... Или коматозные пилюли... Мы перестали ими торговать после того случая, но у кого-нибудь могли заваляться, из старых запасов.

— Может быть, хотели отравить только Джинни, а Гарри просто случайно?

— Вот тогда уж это точно кто-то из его фанаток! Ты ведь знаешь, какие письма ей пишут. Наверняка какая-нибудь безумная поклонница... Мерлинову мать, да тот же Малфой! Джинни ему, как кость в горле.

— Ммм... — мычит Гермиона, — да, Малфой мог что-нибудь заметить... Рон, но куда, ради Мерлина, нападавшему удалось подлить яд? Ведь они ничего не ели, а коктейли Гарри всегда накрывает щитом. Он совсем не такой обалдуй, каким кажется. Как удалось обойти его защиту?

— Да Гарри ближе к концу вечера лыка не вязал, — напоминаю я. — Потом, серьезно. В клубе? Полная защита? Ха.

Не то, чтобы я хотел очернить национального героя, но, по-моему, в том состоянии, в каком был мой друг, когда падал с эстрады, о чем-либо сложнее Люмоса речь не идет.

Гермиона снова зевает, и я поспешно трансфигурирую тяжелое кресло, стоящее у стены, в узкую кушетку вроде той, что стоит в моей комнате в Норе. Выходит кривовато, но Гермиона кивает и улыбается. Тут она сможет и поспать, и контролировать Гарри.

— Ты лучше ляг, — я сгребаю ее в объятия и чмокаю в губы, — давай, до Мунго. Или зайти сюда?

— Не стоит, давай там. Уж с Гарри я как-нибудь справлюсь.

— А эта белобрысая скотина у меня все-таки допрыгается.

Я вспоминаю злой блеск, мелькнувший в глазах Малфоя, когда я упомянул сестру, и готовлюсь развить эту мысль. Но Гермиона устало машет рукой.

— Иди, я правда посплю пару часиков.

До обеда разберусь с накладными, — решаю я, вылезая из камина в офисе, — потом узнаю, есть ли результаты анализа яда, скажу Гарри пару ласковых. А после заскочу в "Клык" и попробую выяснить у Эда, не заметил ли он чего подозрительного вчера вечером.

Гермионе эта мысль наверняка тоже придет в голову, но Эд никогда не скажет магглорожденной ведьме того, что скажет мне. Мою невесту в магическом мире, конечно, уважают... Но в мирной жизни слишком заметно, сколь многих бытовых вещей она не знает. По мне, это скорее мило, но люди часто обижаются.

Например, на помолвку Сьюзен Боунс, подцепившей какого-то ирландца, Гермиона совершенно серьезно собиралась подарить набор хрустальных бокалов! Она бы им еще набор пустых ведер предложила! Слава Мерлину, я успел купить несколько поющих цветных фонариков и спрятать коробку с бокалами подальше.

День перевалил за половину. Небо над Лондоном белесое от жары. Дежурная ведьма в Отделении отравлений та же, что ночью, и смотрит она на меня неодобрительно. Я сую руку в карман, чтобы не маячить перед всеми недорощенными пальцами, дохожу до конца коридора и после осторожного стука вхожу в последнюю дверь справа. Гарри уже тут, сидит возле кровати Джинни. Выглядит он бледным, но улыбается широко.

— Выздоровел, что ли? — спрашиваю я. — Джинни, ты как?

— Нормально.

— Гермиона тут? Где она?

— Пошла с кем-то разговаривать.

Ясно. Воцаряется тишина, во время которой Гарри с сестрицей переглядываются и хихикают, а я понемногу начинаю звереть.

— И что это было?! — наконец вопрошаю я.

— Где? — удивляется Гарри с невинным видом.

— Чем вы отравились?

— Не знаю, — пожимает он плечами. — Я тебе что, колдомедик? Я вообще ничего не помню, как обычно, впрочем...

— Да ну?

— Ну да. Предпочитаю узнавать о том, что делал вчера, из сегодняшних газет. Так интереснее, — Гарри подмигивает, встряхивая головой. На секунду из-под черных лохм проблескивает золотом серьга. На нем все еще вчерашняя одежда, и он странно смотрится в окружении белых стен и больничной мебели. Я ловлю себя на мысли, что уже пару раз приходила мне в голову за последний год: что Джеймс Поттер, наверное, был совершенно невыносим.

Решив не спорить, молча усаживаюсь рядом с Джинни с другой стороны кровати, беру ее за руку. Сестра все еще слаба, это видно, даже веснушки поблекли. Но тоже улыбается, и выглядит, вроде бы, спокойной. А у меня на душе кошки скребут. Я вдруг понимаю, что смертельно устал от всего этого — от друзей и родственников на больничных койках, от опасений за их жизнь. Просто не вынесу, если все это снова начнется.

Гермиона входит в комнату.

— Виноваты несвежие сливки, — хрипловатым голосом говорит Джинни, сжимая мои пальцы, — мы гуляли в маггловском районе, пили молочные коктейли. Может быть, это как-то наложилось на те коктейли в клубе потом... ну стошнило, нечего было поднимать такую панику... Гарри говорит, магглов все время тошнит.

Я перевожу взгляд на Гермиону. Может быть, она знает, что за ерунду несет моя сестрица?

— Точный состав яда не определили, — поясняет Гермиона, видя мое недоумение. — Помнишь, ночью сказали про "яд на животной основе"? Теперь выясняется, что речь, скорее всего, о сливках или молоке, — она фыркает, — Надо сдать кровь, но Джинни отказывается, говорит, что и так все ясно. Шпидмахер утверждает, что тесты на типичные яды ничего не показали. Может быть, индивидуальная непереносимость (тут Гермиона вставляет неизвестное мне слово, которое я тут же забываю)... и, Джинни, тебя не просто стошнило — ты потеряла сознание.

— Не хочу сдавать кровь, — говорит Джинни мягко, но непреклонно. — Мне уже хорошо. Я слопала кучу безоара.

— Рон, я хотела с тобой обсудить... выйдем на секунду?

Мы с Гермионой выходим в коридор и встаем у окна, глядящего в небольшой сквер. Моя умница кажется растерянной.

— Тут что-то не так, — говорит она. — Но я не могу понять, что. Почему Гарри с Джинни не хотят все выяснить?

Я пожимаю плечами, хотя она не может этого видеть, и обнимаю ее сзади. Пару минут мы молчим. Я бездумно пялюсь в окно, за которым видна девочка с собакой и ее няня или, может, бабушка, усевшаяся на лавочку под вялым кустом давно отцветшей сирени. Гермиона постукивает по подоконнику пальцами.

— Что за глупая сказка про молоко?

— Ее рвало чем-то белым полночи. Сначала в клубе, потом тут, после того, как ей дали проглотить взвесь безоара. Знаешь, что меня убивает в магическом мире? Вот, например, отличие колдомедицины от маггловской... С одной стороны, колдомедицина может излечивать болезни, которые в обычном мире...

В коридоре все же поставили аврора. Пылающий рвением детина лет двадцати пяти так и норовит невзначай заглянуть в палату, где находится Золотая парочка.

— ... сразу бы сделали кучу анализов, выяснили все досконально, а в Мунго действует принцип "просто суй им в глотки безоар", и можно ничего не выяснять, раз противоядие все равно действует... Это эффективно, но неправильно! Понимаешь, в чем проблема?

— А? — говорю я.

— Тьфу на тебя, — сердится Гермиона.

— Да понял я все! Но кровь нельзя брать без согласия волшебника или его законных представителей. Всех с детства учат не разбрасываться своей кровью направо и налево.

— Я не о том! Они что-то скрывают, — говорит Гермиона.

— Эээ?

— Ладно. Будем надеяться, Гарри знает, что делает.

— Может, он знает, кто это устроил? Хочет отомстить им сам?

Это очень похоже на нашего друга. Он не любит посвящать остальных в свои планы.

— Ты собираешься в "Клык вампира"? — меняет вдруг тему Гермиона. — Шеклболт сказал, что пошлет пару человек проверить бутылки в баре.

Упс.

— Вряд ли, — уклончиво отвечаю я, — еще не решил. Много дел. Я один, Джордж в Париже, надо разобраться с поставками. Думаю, придется остаться в магазине на ночь.

— Хотела бы я взглянуть на кассовые книги, — задумчиво произносит моя девушка.

— Наши?

— В "Клыке".

— У них все чисто.

Вот уж в чем я уверен, так в этом. Отделение экономической безопасности при Аврорате проверяет все магазины, кафе и прочие торговые точки минимум раз в месяц. Расходов после войны много, одно восстановление Хогвартса чего стоит, и налоговики зверствуют так, что еще немного, и я соглашусь с теми, кто уверяет, что "при Вольдеморте было легче".

Гермиона качает головой.

— Что? — спрашиваю я.

— Ночной клуб не может быть чист по определению.

— Ты читаешь слишком много газет, — возражаю я. — Всю эту криминальную маггловскую хронику. На прошлой неделе парень угробил друга ради пароля к какой-то компутерной игре! Не понимаю, зачем забивать этим голову? Какое отношение это имеет к нам?

— Чем больше изучаешь факты, тем очевиднее некоторые принципы, — заковыристо объясняет Гермиона. — Люди везде одинаковы. К тому же, сам знаешь...

А, ну да, ее любимые идеи! Лестранжа так и не нашли, как и еще кое-кого из Пожирателей, и моя невеста считает, что они скрываются среди магглов. Не нашли и Снейпа, вернее, его тела. То ли его кто-то спер и похоронил (хотя кто мог найти на это время в суете и грохоте первых послевоенных часов?), то ли он выжил и уполз...

И девочка, и собака набегались и устали. Старушка поит девчушку каким-то напитком из яркой пластиковой бутылки, собака сидит рядом, вывалив язык.

— Если Снейп выжил, ему нужна помощь. И сам он ее не попросит, — говорит Гермиона, предсказуемо догадавшись, куда свернули мои мысли.

— Не понимаю, как это связано с "Клыком вампира", — бурчу я. — А Снейп, если и уполз, так только в Запретный лес, где его, ну... сожрали.

— Я и не говорила, что связано, — она потирает лоб, — я просто заодно вспомнила.

**

Клуб открыт — проверка Аврората отправилась восвояси, не обнаружив в местном баре ничего криминального. Несмотря на субботний вечер, народу сегодня сильно меньше, чем накануне. Зайдя внутрь, я обнаруживаю полупустое помещение, музыкальные чары, наигрывающие быстрый отупляющий ритм, и нескольких танцоров, дергающихся в центре зала. Там, где вчера была эстрада, сегодня гладкий пол. Бармен кивает, приметив меня от входа. С удивлением замечаю Криви, с блаженной улыбкой развалившегося на кожаных диванах неподалеку от стойки. Он что, каждый вечер здесь пасется? Мне-то казалось, он старается не отходить далеко от Гарри.

— Отличные колдографии, — говорю я, подойдя ближе.

Мальчишка совсем тощий, весь какой-то восторженный и радостный. Не знаю, почему он всегда так меня раздражает. Может быть, потому, что слишком весел для человека, похоронившего единственного брата? По-настоящему, он должен быть сейчас в спальне Гриффиндора, а не в кабаке. Но Деннис, как и Джинни, бросил Хогвартс, не доучившись. Фред с Джорджем подали всей этой мелюзге не лучший пример.

— Рон! — улыбается Криви в тридцать два зуба. — Класс! Привет! Как дела у Гарри? Как ты?

— Нормально, — осторожно говорю я.

Криви — второе воплощение Риты Скитер, не стоит обманываться его юным видом.

— Говорю, впечатляющие снимки, видел сегодня в "Пророке". Малфой тебе особенно удался.

Деннис счастливо улыбается.

— Классно Гарри вчера рухнул, да? Вы потом где продолжили?

Неужели он не знает о том, что Гарри провел половину ночи в Мунго? Начинаю уважать Шпидмахера.

— В разных местах, — отвечаю я. — Слушай, как называется коктейль, в котором есть молоко?

Деннис почему-то начинает смеяться.

— Банановое молоко? Молочко бешеной коровки? Или молоко любимой женщины?

— Не знаю, — напрягаюсь я, — ты мне скажи. Ты что-нибудь из этого пробовал?

— Пошли, — он вскакивает с дивана. — А Гарри сегодня будет?

Имя "Гарри" он выговаривает с благоговейным придыханием. Я давлю в себе раздражение. Тем временем мы уже у стойки, и Деннис вспрыгивает на высокий табурет.

— Молоко, — приказывает он Эду. Тот бросает на нас короткий взгляд, но ничего не говорит и с невозмутимым видом выставляет на стойку бокал молока. Деннис подвигает его ко мне. Я пью. Криви смотрит на меня так, будто ожидает, что я взлечу. Ничего не происходит, кроме того, что Эд внаглую сдирает с меня четверть галлеона за то, что стоит от силы сикль.

— Гарри вчера это пил? — спрашиваю я. Эд на секунду задумывается.

— Нет, они пили "Двойной оргазм".

— Дай мне тоже, — прошу я.

Деннис подпрыгивает на табурете рядом. Время от времени он поднимает камеру, нацеливает ее на мое лицо и ослепляет меня вспышкой. Я стараюсь на обращать внимания. У Криви это что-то вроде нервного тика. Интересно, знает ли Эд, что Деннису еще нет семнадцати?

— Чего так мало народа? — спрашиваю я бармена. Криви с сияющей улыбкой наблюдает, как "Двойной оргазм" отправляется в мой желудок.

Эд не успевает ответить на вопрос, как в зал заваливается компания, в которой я замечаю одну из вчерашних ведьмочек, танцевавших на эстраде с Гарри, и игроков из "Пушек Педдл". Я с детства обожаю эту команду, поэтому, торопливо заглотив остатки коктейля, устремляюсь к ним за автографом.

Алкоголь наложился на недосып, и между висками ритмично бумкает. Впрочем, может, это все музыкальные чары. Криви куда-то делся. Дойдя по игроков, обнаруживаю, что потерял от восторга дар речи.

— Ребята, — говорю я, — парни...

— Рональд Уизли! — они хлопают меня по плечам и тащат обратно к стойке.

Я, конечно, не такая знаменитость, как Гарри, но моя рожа тоже достаточно известна. И чего мы с Гермионой паримся из-за нашей Золотой парочки? У меня вон от смеси молока и алкоголя уже тоже бурчит в животе.

Ведьмочка, танцевавшая вчера с Гарри, вблизи еще красивее, чем издалека. Я никогда не изменял Гермионе, но я ведь все-таки мужчина, а не гоблин, и мне приятно смотреть, как она наклоняется и обхватывает губами трубочку коктейля, как ее грудь чуть расплющивается о барную стойку при наклоне. И почти невозможно отвести глаза от выреза ее блузки.

— Где твоя подружка? — спрашиваю я.

— Сестра, — поправляет девушка. — Меня тебе мало? Подожди, она скоро подойдет. Хочешь остаться с нами?

Я вдруг понимаю, что это предложение, и немедленно начинаю паниковать.

Согласиться невозможно — я слишком люблю Гермиону. Отказаться... О, Мерлин, дай мне сил.

— Вы ведь с ней сходите с ума по Гарри? — хрипло уточняю я, пытаясь нащупать в огне брод. Ну, скажи мне, что влюблена в Золотого мальчика, это поможет мне остановиться!

— Какая тебе разница? — удивляется красотка, ловя губами коктейльную трубочку. Упуская и снова ловя. Помогая себе кончиком языка, взглядывая на меня игривым глазом... Сзади галдят ребята из «Пушек». Эд только и успевает, что выставлять на стойку бокалы.

Вспышка слева — вернулся Криви.

— Вы вчера так его тискали!

Она запрокидывает голову, демонстрируя нежную белую шею, и хохочет.

— Можем и тебя потискать. Рональд, хочешь совет?

— Что?

— Оставь Гарри. Живи своей собственной жизнью. Кайфуй! Война кончилась.

Девушка тоже заказывает молоко. Похоже, новый прикол среди тусовочной публики? С моей работой легко отстать от моды. Джордж совсем меня заездил, думаю я с внезапной обидой. Потом уменьшаю и распихиваю по карманам салфетки с автографами и иду в туалет.

Красотка остается у стойки. Если ее не будет там, когда я вернусь, значит, не судьба. Если будет... Мне срочно надо протрезветь и отправиться домой. Давно меня так не крутило с одного коктейля — проклятый недосып! Я не должен. Не должен... Сую голову под кран и долго стою так, чувствуя, как холодная вода капельками стекает по загривку вниз. Кровь постепенно успокаивается.

Чьи-то легкие шаги. Темнота.

Прихожу в себя в здоровом подвале, лежащим на матрасе рядом с грудой каких-то коробок, и спутанным с ног до головы "Инкарцеро".

Спать хочется зверски — Бодрящее зелье перестало действовать сто лет назад. Голова раскалывается. Руки прижаты к бокам, ноги не двигаются, волшебная палочка во внутреннем кармане не прощупывается. А вечер так хорошо начинался! Выйду отсюда — разнесу весь "Клык" к Мерлиновой бабушке! Злой, как сколопендра, я бесполезно дергаюсь в невидимых путах, пока не засыпаю.

Меня всегда удивляли сны, или, верней сказать, тот момент, когда от них просыпаешься. Только что кормил вместе с Чарли драконят — и вот уже лежишь в кровати. Мгновение назад летел на метле, держа под мышкой двух садовых гномов — и вдруг оказываешься под одеялом, и мама зовет завтракать. Похоже на мгновенную аппарацию сквозь время и пространство. Загадочная штука — сны. Я грохнулся с тестрала в кусты, полные плотоядных узкорылок, почувствовал, как их влажные ложноручки шарят по моему телу, стиснул зубы, собираясь дорого продать свою жизнь, прикусил щеку, взвыл, открыл глаза и оказался в ненормально пышной постели, с носом, уткнувшимся в ненормально пышную подушку. Странно, подумал я.

И я все еще так думаю. Засыпал я, кажется, в обстановке попроще. Осторожно кошу глазом. Не двигаюсь, на случай, если кто-нибудь за мной наблюдает — пусть думают, что я по-прежнему сплю. Вижу стену, затканную светло-голубым шелком, сдвинутый в сторону полог и край тумбочки из светлого дерева. Сзади раздается звон битого стекла и сдавленная ругань. До боли знакомый голос поминает чертей, Мерлина и Иисуса, потом вдруг прерывается на полуслове и изумленно спрашивает:

— Ух ты. Это еще что?

Другой голос, тоже, к несчастью, знакомый, отвечает:

— Это сюрприз, о котором я писал. Надеюсь, ты оценишь. Или ты о другом? Это была китайская ваза эпохи Цинь.

Малфой мягко тянет слова — еще немного, и замурлыкает. Здорово же его приперло, думаю я, рывком садясь на кровати. Голова слегка кружится. Пытаюсь что-то спросить, но в горле пересохло и язык не слушается. Гарри хмыкает и подходит ближе. Смотрит на меня спокойными глазами. Такое ощущение, что происходящее здорово его забавляет. Было бы неплохо, если бы кто-нибудь объяснил мне, что тут происходит.

— Привет, ты как здесь очутился, дружище? Объясни, что здесь происходит? — последнее обращено не ко мне, а к Малфою.

Я навостряю уши.

— Его обнаружили на нашем старом кладбище. Чары показали вторжение чужака, я послал домовика проверить, и вот — притащили подкидыша.

Несмотря на все его старания, я слышу в манерном голосе напряжение. Не сомневаюсь, что Гарри его тоже ощущает. Ясно, как день, что белобрысая змеюка лжет! Кому бы понадобилось тащить меня к Малфою, кроме самого Малфоя? Можно даже догадаться, зачем. Он настолько ополоумел, что готов на все, лишь бы получить повод общаться с Гарри. Я пытаюсь произнести что-нибудь резкое, вроде "какого хрена ты себе позволяешь, придурок?", и на этот раз мне все-таки удается издать громкое злобное кряканье.

— Красноречиво, — кивает Малфой. Вид у него усталый. Он бледный, как сыр, и, судя по кругам возле глаз, ему тоже снились кошмары. Гарри добродушно хмыкает.

— Когда это было? — спрашивает он. На нем мятая рубашка без рукавов и короткие штаны, доходящие до колен. Я знаю, магглы такие носят, но сомневаюсь, что человек в таком наряде хоть раз за всю историю усадьбы появлялся в Малфой-мэноре. Портреты, небось, с ума сходят.

— Три часа назад. Я решил, что не стоит будить его без свидетелей. Все знают, что у Уизли неустойчивая психика.

— Где моя одежда? — я откашливаюсь и наконец обретаю дар речи. Проснуться в пижаме из темно-синего шелка, расшитой белоснежными павлинами, на кровати королевского размера — это больше, чем могут вынести мои поврежденные войной нервы. К тому же хочется пить. Жажда такая, что, кажется, выпил бы даже из следа от козлиного копытца.

Малфой щелкает пальцами, и рядом с нами возникает эльф со стопкой вычищенной одежды. Давно моя мантия не выглядела так шикарно. Я уважаю убеждения своей невесты, но все же без домовых эльфов такой стрелки на рукавах не добьешься... В отличие от Гарри, мне не наплевать, что на мне надето. Я еще не забыл жуткий бал на четвертом курсе.

— Что ж, — легко предлагает Гарри, — давай поговорим за столом. Угостишь чаем? Черт, сто лет не просыпался в такую рань.

— Могу и чем покрепче, — отвечает Малфой, изгибая бровь а-ля покойный Снейп.

Жалкое зрелище. Хорек флиртует. Гарри улыбается — так же открыто и равнодушно, как он улыбается журналистам и поклонникам, подходящим за автографами. Малфой неуверенно улыбается в ответ. Я кривлю губы.

— У тебя еще есть то вино?

— Эльфийское, тринадцатого года? — уточняет Малфой.

— Нне... наверное. Ты присылал ящик, мы как раз вчера допили. Отмечали выздоровление Джин, — Гарри от всей души зевает. — Спасибо, оно было отличным.

— Осталась пара бутылок, — говорит Малфой. На его скулах расцветают пятна румянца.

Я знал и раньше, что Малфой втрескался в Гарри — в конечном счете, все зашло так далеко, что он преследовал его по всем вечеринкам с того самого момента, как вышел из Азкабана — но до сего момента не понимал, насколько все серьезно. Честно, я думал, он просто мается своей голубой дурью! Думал, что рано или поздно ему надоест делать из себя посмешище, он поймет, что все безнадежно, и смирится. Тем не менее, вот он — розовеет от того, что Гарри похвалил его вино. Его папаше повезло, что он сидит в Азкабане и не видит этого позора.

Неловко и стыдно наблюдать все это вот так, рядом с собой. На что эта бледная немочь рассчитывает? Джинни распылит его. Превратит в летучую мышь. Женское колдовство в принципе сильнее мужского. Они просто реже выкладываются на полную мощь, потому что это как-то связано с деторождением и всем таким, но если дело дойдет до дуэли — я бы поставил на сестру. С другой стороны, пока ухаживания хорька ее, вроде бы, только смешат...

— Уизли, вероятно, стоит предложить что-нибудь более привычное, — вспыхивает тот, поймав мой взгляд. — Что-нибудь, что он способен оценить.

Гарри тем временем подобрался к камину, на котором стоят золотые часы — похожий на итальянца малый управляет четверкой лошадей. В одной руке у него поводья, в другой — волшебный посох. Колесница летит по небу, где расположены десять планет и солнце с луной. Сейчас посох указывает на солнце, значит, время близится к полудню. Мой друг рассеянно тыкает пальцем в небосвод. Возница нервничает.

Я пожимаю плечами. Малфой может подавиться своим эльфийским, если это его утешит, все равно я считаю вино дамским напитком. Меня волнует другое.

— Джинни выписали из Мунго? — спрашиваю я. — Какой сегодня день?

— Вторник, — оборачивается Гарри. — Тебя в последний раз видели в воскресенье. Расскажешь, где был, что делал, кого надо убить?

Это у него теперь такой юмор. Гермиона говорит, что Гарри похож на сжатую пружину, и что все его веселое равнодушие — кажущееся. Они как-то раз разговаривали об этом, когда мы гуляли вдоль моря в Брайтоне. Он тогда сказал, что устал быть психопатом и теперь старается останавливаться раньше, чем ему снесет крышу. Я не очень понял, что он имел в виду, но Гермиона, кажется, поняла. Потом она долго что-то втирала нам про буддизм и правильное дыхание, пока мы с Гарри соревновались в швырянии плоской гальки, стараясь, чтобы камни упрыгивали как можно дальше вдоль красной закатной дорожки.

— Вторник, ясно, — говорю я. Хотя ничего не ясно. Последнее, что я помню — вечер субботы.

— Драко, расскажешь свою версию? До четырех мне все равно делать нечего.

— А что в четыре? — интересуюсь я. Гарри морщит нос:

— Открытие нового крыла в Хогвартсе. Только не уверен, стоит ли тебе показываться. Гермиона могла обидеться.

Малфой молча выходит из спальни, мы идем следом.

— Ты о чем? — спрашиваю я. — Что не так с Гермионой?

Вместо ответа Гарри подмигивает. Сегодня он в обычных линзах, и глаза у него одинаковые — зеленые и веселые. Мы переходим в соседнюю комнату, квадратную, в светло-коричневых тонах, с окном, выходящим в сад с фигурно подстриженными кустами. Эльфы успели накрыть столик. Слава Мерлину, на столе есть кувшин с холодным тыквенным соком, булочки и омлет.

— Хватит молчать и ухмыляться! — я сверлю Гарри глазами, но тот только улыбается еще шире. — Расскажи все толком, я ничего не помню с субботы. Что с Герми? — омлет определенно удался, жаль только, что порции у Малфоя микроскопические. Чувствую, останусь голодным.

Гарри ерошит волосы. Малфой снова подзывает эльфа и коротко приказывает:

— Вчерашнюю газету.

Домовик притаскивает «Пророк».

— На пятой странице.

На пятой «Пророк» печатает сплетни о знаменитостях, наполовину состоящие из отчетов о похождениях моего друга и сестренки. Поскольку ничего интереснее в обществе не происходит, большинство подписчиков начинают чтение газеты именно с этой страницы. Я раскрываю номер и чуть не роняю изо рта кусок.

— Чары прозвонили в девять утра, — негромко объясняет Малфой. — Это старое кладбище, в усадьбе Кортон-Блэк, с маминой стороны.

— Чары завязаны на тебя? — уточняет Гарри.

— Разумеется. Ты знаешь других кровных родственников Блэков?

Малфой не понимает, что некоторых вещей при Гарри лучше не говорить.

— А потом? — спрашивает Гарри.

— Домовик сообщил, что возле гробницы Беллатрикс беспробудным сном спит молодой рыжий волшебник. Я велел доставить его в поместье. Подумал, что стоит попытаться решить это дело без прессы и аврората. На Уизли были сонные чары, остальное, вроде бы, в норме.

— Поэтому ты послал такое странное письмо?

Малфой молчит. Я все еще не могу оторвать глаз от колдографии в «Пророке». Гермиона однажды сказала, что не верит в ложь во спасение. Мы тогда здорово поспорили, каждый остался при своем мнении. Мирились до рассвета, было здорово.

— Кто знает, где расположено кладбище? — спрашивает Гарри.

— В том-то и дело, — произносит Малфой, — расположение кладбища знают только родственники. И доступ туда может получить только член семьи.

Пауза. Слышно, как Гарри, слева от меня, наливает себе вина, пьет и задумчиво постукивает пальцами по столу. Малфой молчит, я молчу тоже, пораженный глубиной развер... разверзающейся... короче, той ямы, что вдруг открылась у меня под ногами. Я сказал Гермионе, что не пойду к Эду в "Клык". Если есть что-то, что моя девушка ненавидит больше лжи, так это лгунов. Оправдания в стиле «я хотел, как лучше» вряд ли прокатят, учитывая обстоятельства.

На колдографии в центре страницы в кои-то веки не Гарри, а я сам обнимаю незнакомую девчонку. Мы так сплелись, что на снимок впору вешать предупреждение: «детям до семнадцати не смотреть». Если верить подписи, сделан он в воскресенье. День, который я совершенно не помню. Какого боггарта Гарри остается таким спокойным?!

— Раздери меня мантикора, — говорю я хрипло.

— Ерунда, — отвечает друг, и кивает головой, словно слышит мои мысли, — успокойся, Рон, все наладится. Гермиона тебя простит, или вы останетесь друзьями, или еще что-нибудь.

— Ты с ума сошел? — давлюсь я соком. — Я не хочу оставаться с ней друзьями! Я люблю ее, придурок! И вообще этого всего не было. Помню только, как вошел в "Клык" и пил с Криви. Весь этот клуб — крайне подозрительное местечко! Надо узнать точно, кому он принадлежит. Не бармену же. Эд наверняка — подставное лицо! Надо потрясти Денниса, может, он что-нибудь заметил.

— Потрясем, — соглашается Гарри.

— Уизли стоит показаться целителю, — говорит Малфой. — Поттер, я прошу не упоминать мое имя, если возможно. Я сделал доброе дело и прошу не так много. Тебе ведь понравился сюрприз?

— Отличный, не волнуйся. Но Рон прав, выглядит все это подозрительно.

— Малфой тоже подозрительный! — шиплю я. — Думаешь, я поверил в эту историю с кладбищем? Где ты сам был в субботу и воскресенье? А вчера? Что было вчера?

Малфой хмыкает. Еле тронутый кусок омлета бездарно остывает в его тарелке.

— Ерунда, — повторяет Гарри задумчиво.

— Что ерунда? — злюсь я.

— Все ерунда, пока никто не умер, — говорит он. — А клуб принадлежит мне.

Я даже не начинаю орать в ответ на это потрясающее заявление. Во-первых, слишком удивлен, во-вторых, не хочу давать Малфою лишний повод злорадствовать. Я только очень, очень выразительно смотрю на Гарри. Тот сразу принимается меня успокаивать:

— Да все в порядке, Рон, бизнес как бизнес. Отличное ведь место получилось, а? Джордж вечно твердит, что деньги должны работать.

— И часто у тебя в клубе гостей похищают? — известие, что Гарри общается с Джорджем, вызывает в душе неприятное чувство.

Я не против, но почему я слышу об этом в первый раз? Это мой брат и мой друг. Они не имеют права выносить меня за скобки. Хмуро кошу глазом на Малфоя. Тот сидит прямо, словно метлу проглотил, и пожирает взглядом Гарри. Тьфу на Малфоя.

В комнате прохладно от чар, зато на улице, похоже, настоящее пекло. Тяжелая листва розодендраков поникла под солнечными лучами. Ни ветерка, ни облачка. Пустое раскаленное небо висит над поместьем.

— Вряд ли тебе хотели повредить, — Гарри мягко улыбается, Малфой беззвучно вздыхает. — Скорее всего, просто разыграли. А ты сам тоже... Надо было следить, кто со спины подкрадывается.

— Я же еще и виноват! У нас что, до сих пор война? Я что, не могу расслабиться?

Вместо ответа Гарри машет рукой. Есть у них с Гермионой такая манера — руками на меня махать. С четвертого курса машут. Особенно бесит, когда я точно знаю, что прав, а эти двое умников ошибаются.

Пару секунд все молчат. Малфой качает бокал с вином. Кружевные манжеты сползают вниз, обнажая тощие запястья. Он щурит глаза и говорит скучающим тоном:

— Если вы зако-ончили, Поттер, и раз у тебя есть время до вечера, позволь показать тебе нашу Оружейную палату. Некоторые экспонаты принадлежали еще моему пра-пра-прадеду Гастону де Малфуа и относятся к...

— К темномагическим артефактам, — говорю я.

Малфой передергивает плечами и продолжает плавно, словно не услышал:

— К одиннадцатому веку. В 1066 году, во время битвы при Гастингсе...

Гарри спрашивает, как я себя чувствую, я саркастически отвечаю, что отлично. Тогда он пожимает плечами и кивает Малфою:

— Пошли.

Хорек розовеет от радости. Я поднимаюсь из-за стола.

— Вы идите, — говорю, — мне работать надо. Смотри, дружище, руками там ничего не трогай! А ты, Малфой, жди иска за похищение человека. В сказочку о семейном кладбище я не верю. Зато верю в то, что ты больной на всю голову. Так что знай — если что случится с Гарри... короче, ты понял!

На этом и ухожу. В каминной сети пыльно, на душе мерзко. Вроде и правда ничего серьезного не случилось, подумаешь — оглушили, усыпили, кто-то под моей Обороткой выставлял себя идиотом на потеху читателям "Пророка" — не убили же, не прокляли... но по мне эта муть еще хуже, чем явное преступление. Правильно Ли Джордан говорил про непонятное.

Ли до поступления в Хогвартс таскался по Лондону в подростковой уличной банде. С тех времен у него сохранилось несколько точных словечек. Одно из них — "попасть в непонятное".

— Непонятка — самое стремное, что может быть, — говорил он Джорджу и Фреду летним вечером в "Норе".

Мы валялись рядом в траве после обезгномливания сада. Дело было между их шестым и седьмым курсами. Фред хихикал, Джордж учился у Ли курить по-маггловски. Ничего хорошего из этого не вышло, потому что мы чистокровные: маггловские наркотики на нас действует не так, как на полукровок и магглорожденных, это потом в Мунго объяснили. Ли всегда казался мне крутым. Не круче Гарри, но в том же роде. Так что я его слова хорошо запомнил.

— Если попал в непонятное, затихарись и пытайся просечь фишку, — говорил Ли Джордан.

В этот момент Джордж потерял сознание, и больше Ли ничего не успел сказать.

И вот теперь мне кажется, что со мной именно это и случилось: попал в непонятное. Нападение в ночном клубе, колдография в газете, пижама в павлинах. Однако будь я проклят, если последую совету Ли Джордана! Я герой войны. Теперь я сам крут, как утесы в Корнуолле.

Двенадцать дня. В магазине запарка. Джордж все еще на континенте, открытие французских "вредилок" прошло успешно, затылки менеджеров еле видны из-за груд пергаментов с заказами. Посомневавшись, я отправляю Гермионе сову с сообщением, что жив-здоров, видел утром Гарри, а сейчас торчу на работе. Наш старший управляющий, Ганс Хеммаль, при виде меня спрашивает только:

— Жив?

Я киваю, и он молча подвигает ко мне стопку накладных для проверки.

Через несколько часов я кое-как разгребаю первоочередные дела, мимоходом обнаружив, что в Южном Уэльсе сгорел склад с крупной партией товара. Слава Мерлину, товар уже принадлежал не нам, а оптовому покупателю, согласно условиям поставки, так что ответственность за ущерб ложится на него. Время близится к пяти. В Хогвартсе, наверное, как раз закончили с торжественными речами. Идти туда не тянет — после вчерашней колдографии все будут пялиться на меня и Гермиону, поэтому я отправляюсь домой.

В Норе неожиданно пусто. На кухне пригорает под чарами забытый пастуший пирог. Удивленный, я отъедаю кусок, раздумывая о том, куда все пропали. В раскрытые окна лезет пламенная магтензия, вьющиеся помидоры оплетают веранду, и в нагретой от солнца комнате пахнет томатами. Я ем стоя, поставив одну ногу на стул, и бездумно пялюсь в окно, думая, что скажет мне Гермиона. Очень сложно объяснить ей, зачем я соврал по поводу "Клыка вампира", не обидев при этом еще сильнее. Значит, придется что-то придумывать. В отличие от моей девушки, я уверен, что зачастую лучше соврать, чем оскорблять человека правдой. Рассеяно тянусь за вторым куском пирога. Куда все-таки делась мама?

Светящийся фазан возникает над столом, и сердце невольно сжимается. Мама никогда не пользуется Патронусом для обычных сообщений. Считает, что она уже не так молода, чтобы тратить столько магической энергии на баловство.

— Рон, — говорит фазан маминым голосом, — ждем тебя в Мунго! Джинни снова стало плохо. Мы тут с часу дня, колдомедики говорят, что все очень серьезно...

Фазан всхлипывает и пропадает. Я бросаюсь в гостиную и смотрю на наши семейные часы. Стрелка с надписью "Джинни" дрожит на отметке "смертельная опасность".

Дальнейшее сплетается в один бессвязный и бестолковый ком. Куда ни ткни в воспоминаниях — болит, словно открытая рана.

В белом коридоре мама хватает Шпидмахера за руку, тот сумрачен и смотрит в сторону, потом срывается и что-то шипит, брызгая слюной. В другой руке у него стеклянная колба с кровью. Гарри проносится по коридору. На его лице выражение такого гнева, которое я последний раз видел разве что в ночь после Финальной битвы, когда мы стояли в Большом зале над трупами.

— Ее вчера только выписали, а сегодня днем вдруг стало хуже. Магическое истощение... она должна была прийти в Нору, но не сумела зажечь камин. Если бы не домовик, даже на помощь не смогла бы позвать! — шепотом объясняет отец мне и Биллу с Перси.

Медсестра, выходя из комнаты Джинни, с состраданием смотрит на нас. Чарли находится в дальнем заповеднике, с которым нет прямого сообщения. Сову послали, ответа пока не было. Джордж тоже пока не знает. Французские сотрудники с ужасающим акцентом клянутся, что "делать все возможное, чтобы найти мсье Уизли, но мсье пропаль". На маму страшно смотреть.

— У вас одна минута, — говорит мне Шпидмахер.

Гарри дергается, сжимает губы, но молчит и послушно выходит из палаты. И Джинни смотрит на меня, белая на белом, со странно живыми и яркими волосами, мокрой путаницей лежащими на подушке.

— Зачем ты оставил Гарри наедине с Малфоем? — спрашивает она вместо приветствия.

Я не могу понять, о чем она. Начинаю о важном: "Как ты себя чувствуешь?" и "Что случилось? Ты кого-то подозреваешь?". Сестра гневно шикает, и я замолкаю.

— Рон, как ты мог?!

Я опять в чем-то виноват, и опять не понимаю, в чем.

— Обещай мне, что никогда не дашь Малфою приблизиться к Гарри. Ты не представляешь, на что они способны.

Я взрываюсь.

— О чем ты думаешь? Причем тут..? Гарри на него плевать с высокой колокольни! Ты же не думаешь, что Гарри... Сама же смеялась! Тебе надо думать о своем здоровье.

— Ты ничего не понимаешь, — говорит Джинни.

Это уж точно.

— Если со мной что-нибудь случится, то Гарри, он... ему на все плевать, он даже защищаться не будет. Ни от Малфоя, ни от кого-либо другого. Обещай мне...

Она на секунду закрывает глаза, и за эту секунду я успеваю испугаться так, что сердце чуть не останавливается у меня в груди. Лицо у нее осунулось, как у мертвой.

— Мерлин, ладно! Все, что угодно.

— Не давай им подобраться к Гарри.

— Даю слово, — клянусь я, не слишком понимая, как буду выполнять обещанное. Если бы Джинни нормально себя чувствовала, она бы сама это поняла: никто на всем белом свете не сможет уследить за Гарри. Мое обещание — ложь. Но это добрая ложь, и Джинни кажется немного успокоенной.

— Я посплю, — говорит она. — Не знаешь, еще долго до операции?

Я пожимаю плечами, она не видит этого жеста, но не переспрашивает.

Следующие часы мы проводим в коридоре. Гермиона держит мою руку. Не помню, когда она появилась и говорили ли мы о чем-нибудь, кроме Джинни. Во всяком случае, про то, что я поперся в "Клык" втайне от нее, она не заговаривает.

В полночь начинается гроза. Светильники в коридоре приглушены, половина персонала разошлась. Только из-под двери в палате интенсивной терапии, где колдуют над Джинни, падает яркая полоска света. Временами за окнами вспыхивают молнии, озаряя лицо Гермионы — и я жму ее руку, чтобы лишний раз убедиться, что она живая и рядом со мной. Молнии высвечивают лицо мамы, застывшее в ожидании. Перси спит, прислонившись к стене. Билл смотрит в пол. Гарри безостановочно ходит, и вспышки света застают его то в одном конце коридора, то в другом, отчего кажется, будто он передвигается скачками. Ураган гнет деревья в парке, кружит в воздухе кусок пластика с маггловской рекламой. В ярких отсветах реклама кажется черно-белой.

В два часа гроза заканчивается, и только мерный мощный дождь продолжает колотить по стеклам. Открывается дверь, и в светящемся проеме возникает черный силуэт Шпидмахера. Он вглядывается в наши лица. Гарри резко останавливается. Мама прижимает руки ко рту. Перси посапывает, и его хочется проклясть.

— Мне очень жаль, — говорит колдомедик.

Первые солнечные лучи светят сквозь высокие больничные окна. На дорожках после ночного ливня полно луж. Ветер шевелит листья на деревьях. Магглы спешат через сквер на работу. Словно ничего не случилось.

В обнимку проходит пара ночных гуляк. Оба одеты по-клубному: парень в чем-то белом и обтягивающем, девушка в коротком ярко-синем платье с глубоким вырезом на спине. Парочка идет, чуть пошатываясь, рука девушки на талии парня, рука парня на талии девушки, оба явно наслаждаются прогулкой по освещенному утренними лучами парку. Торопливые офисные клерки обтекают парочку с обеих сторон. Это напоминает мне Гарри и Джинни. Сейчас кажется, что пятница была вечность назад.

Я отхожу от окна и снова сажусь рядом с Гермионой на жесткий стул, такой же белый, как все тут. Отец увел маму домой. Прилетевший под утро Чарли отправился с ними. Перси сообщил, что собирается "немного поспать и привести себя в порядок перед работой". Мне никогда не понять этого человека, можно и не пытаться.

Билл взял записи об исследованиях заклятий, проведенных с Джинни в Мунго, и вернулся в "Ракушку". Колдомедики пытались выставить и нас, но быстро махнули на эту затею рукой — Шпидмахеру, несмотря на всю его суровость, хватило одного взгляда на то, как по ладоням Гарри бегают маленькие огненные всполохи. Всучив нам троим по успокоительной настойке, они ретировались в ординаторскую, где, наверное, соображают, как эвакуировать больных, если стихийная магия Гарри вырвется из-под контроля.

Мой друг сидит у стены, прямо на полу, проигнорировав стулья. Голова опущена на колени, лица не видно.

... Похоже, в какой-то момент я все же уснул, потому что когда я открываю глаза в следующий раз, солнце светит вовсю. Гарри нет. Гермиона посапывает, привалившись к моему плечу. По коридору с деловым видом ходят колдомедики и медиведьмы. Я пытаюсь осторожно перевалить голову Гермионы со своего плеча на спинку стула, и она тут же открывает глаза.

— Пойдем, узнаем, что происходит, — говорю я.

— Сколько времени? — зевает она в ответ.

— Не знаю. Гарри куда-то делся.

— Наверное, пошел к ней, — она вздыхает.

То, что случилось с Джинни, так несправедливо, что при мысли об этом у меня свербит в кулаках. Знать бы только, кому разбить рожу! У Гарри с моей сестрой так долго ничего не получалось... Лишь после Победы вроде бы наладилось. Хотя тоже как-то странно: и Гарри изменился, и Джинни стала другой, и все такое... Но им было хорошо вместе, что бы ни говорила мама.

И вот теперь — драклова соплежуйка! Я не знаю, что будет теперь. Гермиона однажды сказала, что моя сестра слишком подлаживается под Гарри. "Можешь даже не ждать подобного от меня, Рональд Уизли!", — сообщила тогда моя невеста в приступе внезапной ярости. Я так и не понял, что вызвало ее наскок — всего-то попросил заштопать мне носки. Все же знают, что у женщин такие заклинания выходят лучше! До этого Гермиона обычно казалась польщенной, если я просил ее помощи, но тут словно с цепи сорвалась. Подбросила несчастные носки в воздух, испепелила их боевым "Фаерболом" и минут десять читала мне мораль. Я отключился на первой минуте и включился только, когда услышал имена Гарри и Джинни. Сейчас я думаю — действительно ли мой друг был с Джинни только потому, что та во всем ему угождала?

— Ты был там? — спрашивает Гермиона тихо.

Я поднимаю голову и вижу Гарри. Очень бледного и очень злого. Уж я-то его знаю. Кому другому, может, была бы видна одна бледность, но не мне.

— Да, — отвечает он коротко.

— И что?

— Мне разрешат ее забрать через два часа. Вы идите, я разберусь сам.

— Куда ты ее заберешь? — спрашивает Гермиона.

— Отец, наверное, дал маме зелье сна-без-сновидений, — замечаю я. — Не то она уже снова была бы здесь.

Гарри ударяет кулаком по стене. Проходящая мимо ведьма отшатывается.

— Разве я многого хотел? — гневно спрашивает он коридор.

Гермиона жалобно всхлипывает. В закрытую форточку тем временем долбится сова со свернутым "Пророком" — одна из редакционных сов доставки, полная служебного рвения. Это или к Гермионе, или к Гарри, они оба выписывают "Пророк".

— Мы только пытались наконец немного повеселиться! Дьявол все побери! Кому это мешало?

Гермиона бесстрашно обнимает его, и Гарри тыкается черноволосой головой ей в макушку. Я все понимаю, но где-то в глубине сердца эта картина тревожит меня, как тревожила всегда. Я, в свою очередь, кладу руку ему на плечо.

— Что они сказали тебе, дружище?

— Похоже, что это не проклятие. Это какое-то зелье, черт бы его драл! В Англии, говорят, не осталось зельеделов такого уровня, чтобы разобраться, что именно. Тем более, что прошло несколько дней.

Слава Мерлину, Гермиона молчит и не начинает свое любимое "я же говорила". Все и так помнят, как она ругалась по поводу того, что кровь на анализы не была взята сразу.

— Ты решил, что будешь делать дальше? — спрашивает она.

Гарри качает головой.

— Жизнь не кончается, — говорит Гермиона.

Гарри пожимает плечами.

— Вы идите, ладно? Рон, передай в Норе, что я пришлю сову сразу же, как только... ближе к вечеру, наверное. Я хочу побыть с ней вдвоем.

— Молли... — начинает Гермиона.

Я представляю, как мама будет причитать над любимой дочерью, и мне становится худо. Маме надо дать время, чтобы свыкнуться с этой мыслью. Да, жизнь не кончается. Хотя если бы подобное случилось со мной, не представляю, как бы я выжил. Это все равно, что лишиться воздуха, которым дышишь.

Я наконец впускаю сову, и она подлетает к Гермионе. Та отцепляет "Пророк" и достает из кармана мантии сломанное печенье. Сова высокомерно отказывается, мигнув круглым желтым глазом, и улетает. На первой полосе — огромный заголовок, переливающийся красным и черным. Кто бы сомневался! Наверное, все утро печатали специальный выпуск, поэтому и доставка вышла такой поздней. Мы склоняемся над газетой.

"ЗОЛОТОЙ ПАРЫ БОЛЬШЕ НЕ СУЩЕСТВУЕТ!"

И, чуть ниже и более мелко:

"Ужасная трагедия! Джиневра Уизли стала сквибом!"

"Кто отравил девушку Гарри Поттера?"

"Никто не верил, что подобные яды существуют! — говорит главный целитель О. Джонс"

"Гарри Поттер и Джинни Уизли: конец великой истории любви"

В центре — снимок всех нас, ожидающих в коридоре. Скитер все-таки зарегистрировалась в качестве анимага этой зимой, во время всеобщей амнистии. И могу поспорить, что это ее рук дело. Колдография сделана во время грозы, и то вспыхивает на странице, то пропадает.

Представляю, сколько поклонников Гарри сейчас потирают потные руки. Многие из них считали, что Джинни откусила кусок не по себе. Гермиона комкает газету в руке и рычит:

— Ублюдки!

Гарри поворачивается ко мне. Знаменитый шрам резко выделяется на его осунувшемся лице, глаза удивленные.

— Рон, это правда? Все уверены, что я ее брошу? Да с какой стати?!

Гермиона успокаивающе сжимает ему локоть.

— Они просто идиоты.

— Нет, подожди. Рон знает что-то еще. Да, Рон?

Я развожу руками. Неужели они оба никогда не слышали, чем опасна любовная связь со сквибом? Я не хочу рассказывать об этом. Рассказать — значит предать Джинни. Уверен, сотни доброжелателей и без того уже строчат Гарри письма с объяснениями.

Насчет сквибов есть куча поговорок и примет. С ними нельзя заниматься сексом — и особенно иметь общих детей: сквибы иссушают магию партнера. Известна легенда о принце Луисе-Альберте Испанском, что влюбился в девушку-сквиба, женился на ней, несмотря на протесты родни, и через три года стал сквибом сам. Его имя выжгли с королевского родословного древа, и никто не знает, что сталось с их детьми. В магическом мире никто из той ветви никогда не появлялся.

"У нас считается так: маггл — это просто закрытая дверь в магию, понимаете? Ни туда, ни сюда. А сквиб — это как сквозная дыра из волшебного мира в пустоту..." — нет, я не могу этого произнести.

— К черту, расскажешь потом, — решает Гарри, устав ждать. — Опять какая-нибудь чистокровная херь.

Я верю, что он не собирается бросать сестру — сейчас, по крайней мере. Но Джинни никогда больше не сможет быть с ним на равных. И, положа руку на сердце, если бы подобное случилось с Гермионой... Я обожаю свою невесту, но я просто не смог бы остаться без магии даже ради нее. Я бы очень хотел, честно! Я бы, наверное, даже попытался. Однако при одной мысли о том, что я могу лишиться магии, меня охватывает холод.

Это сравнимо с тем, чтобы завязать себе глаза и поклясться вечно ходить в темноте: ты можешь попробовать, но в конце концов все равно не выдержишь и сорвешь повязку. Я бы остался Гермионе лучшим другом, братом, я бы все cделал для нее! Кроме одного. Я не смог бы жениться на ней. Я смотрю в пол. И чувствую, как мои щеки заливает удушливая волна стыда, когда моя невеста, не подозревая, о чем я думаю, берет меня за руку.

— Пошли домой, Рон. Магазин обойдется один день без тебя.

Тут я задумываюсь о том, почему Джордж так и не появился.

Джордж появляется посередине ночи, когда я заканчиваю разбирать последнюю стопку платежек. В рабочей комнате на втором этаже магазина грохочет музыкальное заклятие, исполняющее "Твой личный Джизус", и я пропускаю момент, когда открывается дверь и на пороге появляется брат. Просто в какой-то момент поворачиваюсь вправо, чтобы взять очередной документ, и вижу его угрюмую физиономию.

День я провел с родителями, которых совершенно раздавило все произошедшее. Ближе к вечеру мы попытались стукнуть в камин на Гриммо, но Гарри отвечал односложно и устало, не пригласив войти. Джинни даже мельком повидать не удалось. Впрочем, я все равно не знаю, что можно сказать ей в утешение, так что скорее рад этому.

Потом Гермиона отправилась кормить своего избалованного книззла, а я с горя решил поработать. Трагедии трагедиями, а накладные сами себя не разберут.

Гарри любит подшучивать над тем, что я стал похожим на братца Перси, однако, если честно, я всегда был таким. Да, в школе я не видел смысла напрягаться на Трансфигурации и Зельях, коль скоро не собирался становиться ученым или зельеваром. Мои амбиции даже в детстве не простирались дальше капитана квиддичной команды, и я до сих пор считаю, что был прав, предпочитая тратить время на развлечения вместо того, чтобы ваять километровые эссе о гоблинских войнах.

Я не могу удерживать в голове кучу задач одновременно, как Гермиона, и не способен так стремительно принимать решения, как это делает Гарри. Однако я ненавижу беспорядок, особенно тот, что грозит мне материальными потерями, и готов просидеть хоть десять часов подряд, выискивая несоответствия между накладными и платежками, точно так же, как могу провести сутки, сочиняя шахматные этюды.

Главное, чтобы я понимал, зачем все это делаю, и видел конкретный результат, потому что снейпово "закупорить Смерть и разлить по фиалам Любовь", по мне, звучит слишком романтично и отвлеченно, чтобы мотивировать кого-то, кроме восторженных девочек.

Увидев Джорджа, я вскакиваю, и стопки документов рядом с диваном от этого движения падают одна за другой, устилая ковер ровным слоем бумаг.

— Бестолочь, — говорит Джордж, плюхаясь на диван рядом со мной.

И качает головой так, будто это я сделал что-то неправильно. Например, явился среди ночи и напугал компаньона до полусмерти. Я достаю палочку, делаю ей короткий оборот против часовой стрелки и говорю:

— Undo.

Это новое заклятие, изобретенное Гермионой, которое она не показывала никому, кроме меня. Заклятие отменяет последнее действие, произведенное волшебником. Главная сложность — вовремя его произнести, потому что обычно понимаешь, где сделал ошибку, уже после того, как совершил кучу всяких других действий.

Слава Мерлину, на этот раз я успел вовремя. Секунда — и я опять сижу на диване, словно и не вскакивал с него, а все файлы ровненько громоздятся в стопках на полу. Джордж щурится и присвистывает.

— Впечатляюще.

Хлопаю в ладоши, и музыка выключается. Становится слышно, как потрескивает одинокое полено в камине.

Внезапно я физически ощущаю, насколько у меня омерзительное настроение.

Музыка как-то заглушала это понимание.

Спрашиваю Джорджа, где он, гремлин его забери, был последние три дня, когда мы слали ему сову за совой.

— В лаборатории, — несколько удивленно отвечает брат. — Ты же знаешь, когда идет эксперимент, мы не можем отвлекаться на почту. Я получил все твои письма только два часа назад. Что случилось? Уже выяснили, за каким чертом ты был нужен Малфою? Гарри с Джинни выздоровели? Что ты завелся, мама давно не мыла тебе рот с мылом?

— Тебе никто не сообщил, что случилось сегодня, — я перехожу на цензурное выражение своих мыслей, вспомнив, что действительно за всей этой сегодняшней неразберихой не успел написать брату полноценное письмо, а только прикрепил сове записку с вопиллером "Приезжай немедленно".

— И что случилось? — напрягается брат.

Я аккуратно отодвигаю пачки документов подальше от дивана. Не для того я разбирал их полночи, чтобы Джордж всё развалил.

— Джинни отравили.

Джордж поднимает брови.

— Насмерть?

— Она потеряла магию.

Мы были полными идиотами, когда решили не держать в офисе спиртное. Вместо Огденского, которого жаждет моя глотка, приходится заваривать чай. Сую в холодные руки брата чашку, отпиваю из своей и начинаю рассказывать все по порядку.

— Так Гарри тоже отравился, но на него яд не подействовал? — уточняет Джордж.

— На Гарри ничто и никогда не действует так, как на нормальных волшебников. К тому же ничего неясно, может быть, они получили разную дозу, или это были два разных случая. Они оба потеряли сознание в клубе, но Гарри проспался и стал как новенький, а Джин...

— У-гум, — говорит брат. — Странная история.

— Мы не сумели выяснить, что это был за яд. Гермиона читала, что от молока баньши бывают галлюцинации...

— Не галлюцинации, а видения будущего, — поправляет Джордж. — Все несчастий, грозящих в будущем. Вряд ли их отравили молоком баньши. Оно немногим дешевле слез феникса.

— Если бы феникс Дамблдора был жив, можно было бы спасти Джинни, — говорю я.

Джордж пожимает плечами.

— Бедная сестренка.

Его слова выражают сочувствие, но голос спокоен. После смерти Фреда что-то в Джордже испортилось, словно застопорился механизм, делающий человека человеком. Мне кажется, что ему приходится конструировать для себя братские отношения по памяти, и что на самом деле ему абсолютно плевать, жив я или умер — так же, как и все остальные члены нашей семьи. Единственный человек, еще способный вызвать в Джордже настоящий отклик — Анжелина, и то потому, что ее любил Фред. Анжелина, летающая сейчас с "Гарпиями", наверное, даже не подозревает об этом.

— Печально, — произносит Джордж, выслушав мой рассказ до конца. — А остальные дела у нас как?

Вот видите? Что-то в нем сломалось безнадежно. Разве нормальный брат будет думать о делах, услышав такие новости о младшей сестренке?

— Сгорел склад в Крайстбридже, но заказчик успел принять товар, и по условиям поставки проблема не наша, — отвечаю я. — Отдел импорт-экспорта снова зарубил нашу заявку на экспорт модифицированной партии мыльных пузырей в маггловскую Британию.

Это было ожидаемо. Только такой зомби, каким стал Джордж, может рваться на маггловский рынок с магическими товарами и надеяться, что ему это позволят. Хотя я тоже на какой-то момент предался мечтаниям. Объем магического и маггловского рынка несравним. На одних мыльных пузырях наш бизнес мог бы вырасти в тысячи раз, согласись "импорт-экспорт" пойти на риск.

— Идиоты, — говорит Джордж. — Консервативные придурки. Благодаря такому подходу через пятьдесят лет магический бизнес окончательно деградирует. Будем продавать друг другу заговоренные башмаки да сувенирные орешки с платьями. Окей, мне пора возвращаться.

— Стой ты, — я хватаю его за полу мантии. — Ты должен остаться до утра и повидаться с родителями! Я не могу утешать их в одиночку. Перси спрятался в Министерстве, у Чарли сложные роды в заповеднике, а Биллу удается вырваться от гоблинов не больше, чем на час в день.

— Ронни, — усмехается брат, доставая из кармана какую-то ракушку, — мама с папой — взрослые люди. Они переживут.

Он вынимает из другого кармана часы, и, не отводя от них взгляда, начинает давать указания:

— Узнай, как Джинни себя чувствует, и напиши мне подробно. Брось заниматься этим пожаром, раз убытки все равно не на нас, лучше займись журналистами, понял? Нельзя, чтобы имя Умников Уизли связывали с чем-то печальным, тем более — со сквибами. Мы — магазин приколов, мы несем людям радость. Для бизнеса будет лучше, если в газетах напишут о трагедии в семье Поттера, а не Уизли. Проследи за этим.

Я так зверею от этой речи, что не нахожусь с ответом и вскакиваю, чтобы встряхнуть бесчувственную скотину за шиворот. В этот момент ракушка, оказавшаяся портключом, срабатывает, и брат пропадает из вида во взметнувшейся на мгновение черной воронке.

Со злости я пинаю ближайшую ко мне папку бумаг и мрачно наблюдаю, как документы разлетаются по комнате. Потом валюсь на диван и гашу свет.

В семь утра солнце уже шарашит вовсю, и сад на углу Косого и Вишневого переулка весь в мутной сырой дымке. Погоде плевать на человеческие проблемы. Минди и Синди раскладывают товар. Я плетусь завтракать в кофейню рядом с "Флорианом". Нужно набраться сил перед очередным визитом к маме. Впрочем, на полпути к кофейне мне в голову приходит мысль получше.

— Рон? — Гермиона уже проснулась и выскакивает навстречу, рыжий кот важно выходит вслед за ней, но с крыльца не спускается, наблюдает издалека.

— Решил позавтракать у тебя, — объясняю я, наклоняясь за поцелуем.

Гермиона пахнет яблочным шампунем и собой, теплой и сонной. Поверх пижамы на ней накинут огромный халат типа банного, с маленькой буквой Н слева под воротником.

— Это папин, — говорит она. — Ему подарили в командировке. Он совсем забросил стоматологию. Собирается и дальше заниматься ихтиологией, представляешь?

Знать бы еще, что такое ихтиология.

— Как ты? — спрашивает Гермиона, когда я протискиваюсь на свое любимое место — стул у окна, с которого открывается прекрасный вид на палисадник и на мою невесту, возящуюся у плиты.

— Джордж явился ночью, — жалуюсь я.

Она плюхает на блюдо груду свежеподжаренных блинчиков, ставит рядом банку с кленовым сиропом и садится сама. В прозрачных карих глазах отражаюсь и я, и эта тарелка, и оконный переплет. Пересказ разговора с Джорджем заставляет Гермиону задуматься, и ест она молча, рассеяно кивая на мои рассуждения.

— Опять ты говоришь с набитым ртом, — это единственная связная фраза, которой я от нее добиваюсь.

Десять блинчиков и две кофейные чашки спустя я наконец чувствую себя в силах встретить наступающий день. Спрашиваю Гермиону о ее планах.

— Надо навестить Гарри, — мрачнеет она.

— Они никогда не поднимаются в такую рань.

— Да.

Мы замолкаем.

— Я проверю, как там мама, — говорю я.

— Я просто посижу тут и подумаю, — отвечает Гермиона. — Возвращайся.

Когда я выхожу на крыльцо, вижу, как в открытую форточку залетает сова с новым номером "Пророка". Возвращаюсь назад, чтобы посмотреть газету. На первой странице — интервью с Шеклболтом. Внизу — квадрат с фотографией Гарри и Джинни, еще весенней, и ссылка на страницу номер пять, а там, на два разворота — рассуждения Риты Скитер о том, кто мог отравить невесту героя, о дальнейшей судьбе Золотой пары, ханжеские нравоучения на тему того, как опасны походы в ночные клубы и засилье маггловской культуры. Мутные намеки на то, что Поттер пожинает плоды того, что сам посеял, призыв вернуться к корням... Мельком упоминание о том, что аналогичный случай потери магии был зафиксирован на предыдущей неделе во Франции... Гермиона уселась мне на колени, и я не могу сосредоточиться на том, что мы читаем. Еще очень рано, Гарри наверняка спит, и мама, может быть, тоже еще спит, если приняла вчера успокоительное.

— Пойдем наверх, — ляпаю я вдруг.

И прижимаюсь губами к теплой коже за ухом. Гермиона ерзает, сомневаясь. Мои руки уже успели пробраться под ее халат и теперь довольно ловко вытаскивают из штанов пижамную рубашку. В конце концов мы все же оказываемся наверху.

— Это единственная хорошая вещь, которая произошла со мной за два дня, — говорю я потом.

Гермиона тыкается лбом мне в плечо и бормочет что-то.

— Что?

— Говорю, да! Теперь иди, я приму душ, — и она пытается бедром спихнуть меня с кровати.

— Ты выгоняешь меня, словно мальчика по вызову.

— Уже десять часов!

— Кусаться-то зачем?

— Стой, — поднимает она голову. — Кто-то стучал?

В дверь действительно стучат, и знакомый голос кричит — слышно сквозь открытое окно

— Гермиона! Рон! Есть кто-нибудь? Можно войти?

Через пару минут моя невеста снова разливает чай, а мы с Гарри сидим за столом и переглядываемся. Вид у нас с Герми встрепанный и не в меру румяный, и Гарри это явно забавляет, несмотря на все печальные обстоятельства.

— Раннее утро, — говорит он. — Уж прости, Рон, не знал, что у вас принято предаваться страсти вместо завтрака.

Он зверски зевает. Гермиона сдавленно хихикает.

На Гарри зеленая футболка, джинсы, волшебная палочка приколдована к ремню. Несмотря на легкую беседу, которую он пытается вести, вид у него злой и вымотанный, лицо осунулось. Он снова стал похож на того, каким был полтора года назад, когда мы охотились за крестражами. Раз он пришел так рано, сто к одному, что вообще не ложился.

— Зашел попрощаться, — говорит он. — Мы с Джин решили уехать. Когда узнаете, кто за всем этим стоит — пришлёте мне сову, я вернусь и возьму грех на душу. Договорились?

Серьга в его черных лохмах сверкает свирепо и яростно, как у разбойника. Я киваю, хотя в глубине души удивлен. Не ожидал, что Гарри сбежит, не попытавшись лично разобраться во всем произошедшем. Гарри подтягивает к себе газету и замолкает, бегая глазами по строчкам. Гермиона тихо садится рядом.

— Рита права, — он поднимает голову, но смотрит не на нас, а в окно. — Она сама не понимает, наверное, насколько права. Джин бросила Хогвартс ради меня. Я сбил ее с дороги.

Даже не знаю, что сказать на это. Гарри озвучивает мысли,которые не раз приходили мне в голову, но добивать его, когда он в таком состоянии, кажется подлым. Да и чем теперь поможешь?

— Ты по-прежнему не знаешь, чем она могла отравиться? — спрашивает Гермиона.

— Клуб получает все ингредиенты для коктейлей от очень надежного поставщика, — говорит Гарри, — Потом, не в первый же раз мы все это пили! "Молоко сфинкса" популярно уже месяца три, как минимум. Нет, я честно не знаю. Может быть, фанаты... или, наоборот, кто-нибудь из обиженных прошлой войной. Все это так ужасно несправедливо!

Он ударяет кулаком по столу.

— Скорее всего, отраву Джинни подлили отдельно, — говорит Гермиона. — Ты мог получить свою дозу от нее, когда вы целовались. Это объясняет, почему на тебя подействовало слабее. Постарайся вспомнить: что-то в тот вечер должно было отличаться от обычного.

Гарри криво улыбается.

— Вряд ли я вспомню, даже если так. Мы начали еще в гостях в другом месте, и... черт, как вы меня выносили все это время?

Я думаю о том, что достаточно терпеливый отравитель всегда добивается своего. В нашем мире можно отравить с помощью запаха, поцелуя, касания рукой, напитка, само собой, или еды, пропитанных ядом простыней, натертого ядом седла, даже с помощью отравленного луча света. Вся надежда в таком случае — на ошибку преступника, случайных свидетелей да мстительных призраков, как это случилось с Гамлетом Датским.

— Кхм, — решаюсь я. — не расскажешь о Джинни? Я бы хотел увидеться перед тем, как вы снова пропадете. Попроси ее.

— Джин делает вид, что все нормально, — отвечает он мрачно. — Просила передать, что обязательно всем напишет, как только... Просила понять и не трогать ее сейчас.

— Я ее брат! — возмущаюсь я.

— Прости, я пойду, — говорит Гарри.

Встает и уходит, мы даже слова не успеваем сказать. Гермиона выскакивает за ним, но Гарри аппарирует с крыльца, вызывая явное неудовольствие греющегося на ступенях Косолапсуса.

Следующие несколько дней проходят хмуро, но спокойно. Настроение поганое, я много времени провожу в Норе, пытаясь утешить маму, но не могу отделаться от чувства, что своим присутствием только лишний раз напоминаю ей о несчастье, случившимся с сестрой. Мне всегда казалось, что я стал разочарованием для семьи — шестой сын, родившийся только потому, что родители отчаянно хотели дочку, не блещущий особыми талантами или красотой...

— Лучше бы магию потерял ты, — читаю я в маминых глазах. Может, конечно, это мне только кажется.

Она постарела сразу лет на двадцать. В волосах ее блестят серебряные нити. Ежедневно, кроме меня, к ним с отцом заходит только Билл. Чарли шлет из заповедника сов, а Перси днюет и ночует в Министерстве.

Джордж снова перестает отвечать на письма, зато в газетах появляются объявления об открытии в Париже первого магазина «Умников Уизли» с колдографией, на которой брат зажигает над толпой малышни фейерверк из разноцветных лягушек.

Разговаривать мне теперь особо не с кем. Гермиона сидит в Брайтоне, обложившись маггловскими газетами и магическими книгами по самые уши, и Кричер таскает ей с Гриммо все новые и новые тома. Кроме того, она приобрела штуку, которую называет ноутбук, и ради этого сняла чары невидимости с летней беседки в дальней стороне сада. Позавчера приходили магглы, провели туда какой-то интернет, и, судя по красным глазам, она окончательно перестала спать. Если б я не являлся по вечерам, чтобы приготовить ей ужин, она, наверное, и есть бы забывала.

— Для здоровья важен суп, — бурчу я в один из дней любимое мамино наставление, доливая в кастрюлю воды. Проклятое варево все больше становится похоже на кашу. В нашем доме всегда готовит мама, и процесс знаком мне только со стороны.

— Угум, — отзывается Гермиона, отчеркивая что-то на газетных полях.

Мои старания проходят для нее незамеченными. А вот Лаванда, уверен, неделями бы рассказывала подружкам, какой я заботливый бойфренд.

Но вместо того, чтобы сказать мне доброе слово, Гермиона в конце концов разражается пламенной речью о недостатках магической системы расследований. Она поминает и Сириуса, и Хагрида с Миртл, и Петтигрю — что с ее стороны не слишком-то мило — и события прошлого года, когда некоторым Пожирателям удалось смыться.

— Курам на смех, — заключает она. — Вы до сих пор не слышали про отпечатки пальцев, вы толком не допрашиваете свидетелей, не умеете искать улики и в конечном счете ловите только тех, кто не успевает убраться с места преступления!

— Эй! — машу в ее сторону половником. — С каких пор волшебники для тебя — «вы»?

Гермиона что-то бормочет про ограниченных чистокровных. Надеюсь, она имеет в виду Визенгамот и Министерство.

— Суп готов, — хмуро сообщаю ей, наваливая суп в тарелку с горкой. Моя невеста затыкается на полуслове, с изумлением смотрит на возвышающийся перед ней суп, а потом поднимает на меня глаза и улыбается. Эта улыбка немного примиряет меня со всем остальным.

Я сажусь рядом. Если посыпать суп перцем и добавить масла, так вроде даже и вкусно вышло.

Теперь, когда Гермиона талдычит об этом каждый день, я понимаю, что она права — настоящей системы расследования преступлений в магическом мире никогда не было. Сложно было бы ее заиметь, учитывая, что магия позволяет трансфигурировать трупы и менять память свидетелям.

Если преступник не остается рядом с телом жертвы, рыдая (как Дайкон Глоупс, убивший из ревности жену и детей) или хохоча (как Сириус Блэк, впрочем, потом оказалось, что это были тела не его жертв), Аврорату остается надеяться только на то, что кто-то настучит — «пришлёт ночную сову», как это называется. Или на то, что преступник был достаточно глуп, чтобы оставить улики. В случае с Джинни я, например, даже представить не могу, за что хвататься.

От безысходности решаю проведать Джорджа. Раз гора не идет к Магомеду, Магомед идет к горе. Являюсь в наш французский офис, спускаюсь в лабораторию — и неожиданно получаю вместо приветствий горячий братский скандал.

Больше всего Джорджа злит, что я потратился на личный портключ. Второй лаборант все время, пока брат ругается, спит на топчане в углу, накрыв голову мантией. Судя по тому, что злой шёпот брата его не будит, они не отходили от котла со дня открытия филиала.

Сообщив о том, что Гарри с Джинни уехали из Лондона в неизвестном направлении, — Джордж в ответ только морщится, — злой как черт отправляюсь обратно.

Джордж считает себя умником, окей. Но то, что он умеет изобретать разные штуки, еще не значит, что он получил право презирать обычных людей. И не значит, что он принимает лучшие решения в обычной жизни, если вы понимаете, о чем я.

Через неделю, в очередной раз наткнувшись в бумагах на документы по сгоревшему складу, я решаю посмотреть на месте, нельзя ли спасти что-то из товара.

— Даже не знаю, как вам сказать, — мнется кладовщик, — это только мои подозрения, доказательств никаких, но...

Старый Абрахам крякает и встает, чтобы прицельным Инсендио зажечь голубой костерок под остывающим чайником. Наш северный склад находился в пятистах метрах от его одноэтажного коттеджа, что стоит на окраине маггловской деревушки.

Место выгорело дотла, да так ловко, что все, что осталось на месте здания — выжженный на земле прямоугольник. Согласно документам, здесь хранились готовые к отправке какому-то М. Т. Смиту канареечные помадки, уменьшающие и увеличивающие сиропы, печенья-длинношейки и прочая потешная снедь, которую нельзя трансфигурировать при перевозке. Загораться, как я ни напрягаю воображение, было нечему: люмосы, в отличие от электропроводки, не искрят. В ночь пожара лил дождь, если верить словам старика. Что же могло тут полыхать так ровно и сильно, что даже следа от товара не осталось? Склад подожгли, тут и думать нечего. И странно, что за прошедшие с тех пор недели М.Т. Смит даже не попытался связаться с нами по поводу неудавшейся сделки.

Моя паранойя шепчет, что все события последних дней — отравление Золотой пары, истощение магической силы Джинни, мое похищение — было подстроено, чтобы отвести наше с Джорджем внимание от проклятого пожара. Товара пропало на полтысячи галлеонов минимум. В Лютном каждый второй за такие деньги отравит родную мать.

— Рассказывайте, — говорю я Абрахаму.

— Это Джоши, — предсказуемо дребезжит кладовщик.

Джош — второй местный сторож. В отличие от Абрахама, который наверняка помнит братьев Дамблдоров школьниками, Джош — парень молодой и видный. Я помню, как он пришел во "Вредилки" по объявлению. В качестве объяснения того, почему он хочет переселиться в глушь, где, кроме Абрахама, ни одного мага на сорок миль кругом не сыщешь, рассказал о несчастной любви. Он, мол, хочется уединиться где-нибудь на год-другой, чтобы пережить кризис. Мол, девушка, в которую он был влюблен, погибла от рук пожирателей. Объяснение, как выразился бы Ли Джордан, "покатило".

— Что именно — Джоши?

Я злюсь. Абрахам испуганно моргает.

— Он начал употреблять, — решается он наконец.

— Начал употреблять что? Огневиски, зелья, джин, пиво?

— Вашу продукцию, — теперь в голосе сторожа слышен робкий упрек.

— Что именно из нашей продукции? Канареечные помадки? Сосалки-ушастики? Что за ерунду вы несете, Абрахам! — злюсь я. — Вы ведь не хотите сказать, что он сожрал весь склад и поджёг его, чтобы скрыть следы!

Старик поджимает бледные губы. Отводит глаза и встает, чтобы выключить чайник. Медленно, вручную, достает чашки, сахарницу и молочник. Мерлин, пошли мне терпения! Абрахам — почти сквиб, зрение у него уже не то. Понятия не имею, зачем мы вообще его наняли. Разве что потому, что выбор был не таким уж большим.

— Мальчик запутался, — говорит Абрахам, стоя ко мне спиной. — Вы с братом успешные люди, мистер Уизли, вам не понять, как это бывает, когда человек в тупике. Ваша продукция, может быть, и не запрещена Министерством, но если хотите услышать мнение старика, так это потому, что там сидят одни идиоты. Превращать человека в розовую плесень не так смешно, как вам кажется...

Согласен, это была не самая удачная джорджева разработка, ну так мы же и не пустили ее в производство! А полностью безопасных приколов не бывает, о чем все знают. Это магический мир, детка, здесь могут и в плесень превратить.

На что бы старик не намекал, запрещать наш товар нет никаких оснований. А вот если Джош нуждался в деньгах так сильно, что толкнул сосалки налево и устроил поджог для сокрытия улик, об этом будет интересно узнать не только мне, но и таинственному мистеру М. Т. Смиту. В конце концов, наш ущерб от пожара — только складские стены, товар был им уже оплачен.

— Вы утверждаете, что это Джош поджег склад — да или нет? — спрашиваю я.

Абрахам молчит. Я встаю и направляюсь к двери.

— Я человек маленький, — говорит кладовщик вслед. — Мне бы небольшое пособие по выходу, чтобы переселиться на новое место...

— Мы выплатим вам зарплату за две недели.

Судя по вздоху, он не удовлетворен.

День клонится к закату. В деревенских домах зажигаются огни, из открытого окна ближайшего к дороге дома доносится звук работающего «теливизера», явно передающего спортивный матч. Румяная деваха, которую я встречаю на пути к дому Джоша, ойкает, роняет ведро и краснеет.

Дом Джоша кажется пустым. Окна не горят, все тихо. Полосатый кот, выскочив из кустов чертополоха, трется о мои ноги, возмущенно урча. Пахнет кошачьей мочой и плесенью. С палочкой в руках я обхожу все комнаты. В кухне разгром, в гостиной — перевернутый торшер и грязь, в спальне... на кровати лежит кулек грязного белья, при ближайшем рассмотрении оказывающийся нашим незадачливым сторожем. Тощий, как смерть, весь какой-то облезлый, он лежит, не открывая глаз и не реагируя ни на Агуаменти, ни на Энервейт. Делать нечего, приходится в обнимку с бедолагой аппарировать в Мунго. Аппарация на такое расстояние отнимает у меня последние силы, и заключение Шпидмахера, сообщающего, что симптомы отравления Джоша не слишком похожи на те, что были у Гарри с Джинни, я выслушиваю в состоянии легкой прострации.

— Мы подержим его до утра, — говорит дежурная медиведьма, подсовывая под руку обязательство по оплате. — Вы сами сообщите родственникам?

В холле зажигается синеватое ночное освещение. Стоя у выхода, я задумчиво чешу палочкой в затылке, раздумывая, что бы все это значило — и в этот момент меня ослепляет вспышка колдокамеры.

Это Криви, конечно же. А те звуки, что смутно доносились в мое сознание последние пару минут, были его щебетом.

Поворачиваюсь и резко выдергиваю у мальчишки камеру. Я уже говорил, что руки у меня длинные? Деннис от неожиданности замолкает с полуоткрытым ртом, отчего становится похож на обиженного птенца.

— На лягушку и стрела летит, — говорю я. — Тебя-то мне и надо.

Я верчу камеру так и сяк, Деннис притопывает рядом. Терпение он теряет уже ко второй минуте.

— Авроры проверяли же все! — выпаливает он обиженно. — Отдай, сломаешь!

— Проверяли? Когда?

— Ну, — Деннис ни секунды не стоит на месте, дергается, чешет ухо, тянет руки к камере — впрочем, я держу ее слишком высоко, — чешет нос, наконец вздыхает и закатывает глаза, — ну проверяли, проверяли! На днях. А что случилось? Это из-за Джинни, да? Мне ужасно жалко! Они смотрели тот вечер, когда Гарри свалился на Малфоя, — тут его лицо озаряет восторженная улыбка.

— Хрен с тем вечером. Покажи следующий, — говорю я.

— Это когда ты завис с "Пушками Педдл"? Классно отожгли, правда?

Сложно спорить, классно, если судить по колдографиям в "Пророке". Проблема в том, что я в это время валялся в кладовке.

— Как она включается?

Деннис немного сбавляет градус вертлявости.

— Я покажу. Рон, отпусти хоть с этой стороны!

Колдография — врожденное умение, как серпентарго, дар к анимагии или к полетам. В старые времена, до изобретения колдокамер, тоже были волшебники, умевшие фиксировать происходящее в виде движущихся картинок. Тогда для этого использовали разные домашние предметы — волшебные блюдца, шкатулки с магическим дымом. В каждом таком артефакте, по легенде, хранится кусочек памяти владельца. Сами колдографы обсуждать эту тему с посторонними не любят.

— Смотри, — палочка Денниса словно чертит линию между колдокамерой и моим лицом, и эта линия обретает объем и плотность, превращаясь в темно-серый конус. Я заглядываю внутрь.

Перед глазами начинают мелькать картинки, так быстро, что это больше напоминает фильм — маггловское развлечение, на которое мы ходили пару раз с Гермионой и Гарри.

Я вижу себя, рваными скачками передвигающегося по "Клыку вампира". У стойки словно ниоткуда возникает красотка, попивающая коктейль. Снова я — хлопаю по плечам парней из "Пушек Педдл" и широко улыбаюсь. Странно, я помнил этот вечер совсем иначе. Теперь, глядя со стороны, мне кажется, что подозрительно дорогое молоко от Эда все же ударило мне в голову, уж слишком я весел. Рывок — и я сижу за стойкой рядом с красоткой, половину кадра закрывает мое плечо. Колдокамера фиксирует, как после долгого взгляда в соседкино декольте я встаю — и исчезаю. Красотка улыбается в камеру. Неизвестные парни, одетые по-маггловски. Чьи-то ноги в ботинках с заклепками — Криви случайно снял пол.

Вход в клуб — несколько девчонок заходят в помещение, оглядываются, пропадают.

Эд угрюмо протирает стаканы.

Кто-то проходит по краю нескольких кадров, прикрываясь старомодной шляпой, какую носит Ганс Хеммаль. На следующем снимке видно, что это и есть наш старший управляющий — за плечами парней из "Пушек", демонстрирующих на камеру бицепсы, Ганс подходит к той группе по-маггловски выглядящих парней, которых Криви снимал раньше.

— Рон, мне идти нужнооо, — ноет Деннис тем временем. — Ты уже посмотреееел?

— Ща, ща, — бормочу я.

Что делает старикашка Хеммаль в танцевальном клубе?

Внезапно среди парней из "Пушек" снова возникаю я, и вот это уже интересно. Я-настоящий в это время продавливаю матрас в какой-то кладовке. Мантия на двойнике, сколько могу видеть, трансфигурирована довольно небрежно, зеленый цвет намного светлее, чем у моей одежды. Но никто в клубе не обращает на это внимания. С тем освещением, что в "Клыке", оно и неудивительно.

Вдруг возле моего плеча появляется Лаванда Браун — не верю своим глазам! После войны я ее редко видел, так, встречал пару раз в Мунго. Однажды мы минут десять сидели рядом в коридоре, ожидая целителя. Мне было неудобно смотреть в ее лицо, я сверлил глазами пол, и так толком и не знаю, насколько изуродовал ее Фенрир. Лаванда поворачивается, и я вижу, что левая половина лица у нее совершенно нетронута. Правая — испещрена шрамами, уже побледневшими и приглушенными. В целом все не так страшно, как я боялся.

Мой двойник ведет себя с ней на удивление свободно, приобнимает за плечо и что-то шепчет на ухо. Лаванда отшатывается. В следующем кадре ее уже нет.

Следующие полсотни колдографий посвящены молодым туристкам, устроившим в центре зала танцевальное шоу. Конус мутнеет и растворяется в воздухе.

— Ну все, — сердится Деннис, — Рон, отдай!

— А дальше? — говорю я.

— Дальше я спать пошел! — подпрыгивает он, пытаясь выхватить камеру. — Проспал все воскресенье. А в понедельник снимал выставку в Отчепери-Коул и свадьбу в Левон-Черче.

— Ясно, — возвращаю камеру. — Можешь напечатать мне пару колдографий?

— Где ты с Фионой? — ухмыляется мальчишка.

— Нет, — поправляю я, — Где "Пушки Педдл" на переднем плане. И я с ними. Все, какие сможешь.

— Фотка — четвертак, — говорит Криви.

Я сую ему в ладонь с десяток галлеонов и прошу напечатать на все.

— Еще напечатай что есть с нашим управляющим, я ему подарю, — говорю я. — Тот престарелый мужик в странной шляпе, Ганс Хе...

— Я знаю мистера Хеммаля, — перебивает Криви.

Деннис знает всех, пора мне к этому привыкнуть. Растет молодежь.

Стемнело. В саду хоть глаза выколи. Над деревней горят крупные звезды, луны нету. Окно в столовой открыто, и слышно, как на дальнем пруду у леса оглушительно квакают лягушки. Родители уже ушли к себе, Перси на работе. Камин в столовой еле горит, но я не зажигаю света, сижу в полутьме, размышляя обо всем, что узнал. Настроение снова стало отчетливо паршивым. Кричит козодой. Время близится к полуночи. Я как раз размышляю, не рвануть ли во Францию и не взять ли Джорджа за грудки — вот только он такой же упрямый, как Гарри, и в лоб из него ничего не выбьешь, — когда камин вспыхивает зеленым.

Хотя открыт он только для своих, я настораживаюсь. Но это хороший гость: Гермиона. Моя прекрасная и мудрая невеста. Луч света в сгущающемся мраке.

— Рон? — говорит она. — Привет. А, хм... эээ... я думала, ты зайдешь.

Я польщенно улыбаюсь.

— Могу зайти.

— Молли уже спит? — полуутвердительно спрашивает она. Я киваю, она говорит — "Ну, жду тебя!" — и исчезает.

Я отправляюсь следом.

Вылезаю из камина, подхватываю Гермиону на руки и начинаю целовать. Время ночное, постель зовет! Она упирает ладони мне в грудь и смущается, точно в первый раз. Кто-то кашляет в углу, и я стремительно поворачиваюсь.

Это Гарри.

Несмотря на то, что он чертовски не вовремя, первое чувство, которое я испытываю — радость. Идея Золотой парочки переехать в маггловский мир и не подавать о себе сигналов не нравилась мне с самого начала. Я успел до чертиков соскучиться за те дни, что их не было.

Второе чувство — ужас. И это чувство крепнет по мере того, как я замечаю его унылый вид и то, как он отводит взгляд.

— Почему ты один? — спрашиваю я.

— Отпусти меня, — шепчет забытая Гермиона.

Ставлю ее на пол и повторяю вопрос.

— Не надо, — просит Гарри, и Гермиона молча уменьшает свет бра до еле заметного мерцания. Мы стоим в гостиной в размытой желтоватой полумгле, пахнет морской водой и ветром. На Ла-Манше сегодня шторм, слышный даже на расстоянии в милю. В такие ночи хорошо лежать в постели с любимой девушкой, а не стоять в середине непонятного, мучаясь отвратительными догадками.

— Где Джинни? — в третий раз спрашиваю я.

Вместо ответа Гарри протягивает мне какой-то клочок бумаги. Это письмо. Внезапно понимаю, что не так уж и жажду немедленно узнать, что случилось с сестрой. Пока дурное не сказано вслух, можно надеяться, что она ждет его где-нибудь в условленном месте.

— Она ушла вчера утром. Оставила эту записку на подушке. Мы не спали полночи, потом я отключился, и...

Он беспомощно пожимает плечами. Этот привычный жест почему-то злит меня сейчас.

От Гарри пахнет алкоголем. Он не изменил своим привычкам, отмечаю я, несмотря ни на что. Джинни ушла, пока он валялся в беспамятстве? Или сестра пила вместе с ним? Теперь, когда она стала сквибом, антипохмельное зелье ей не поможет. Почему он здесь вместо того, чтобы искать ее?

— ... по всему Неаполю. Консъерж вызвал такси, она доехала до площади Республики. Там вечная толпа, и... она могла дойти до причалов и сесть на катер... море недалеко. Я проверил два острова, был в полиции...

Он всовывает записку в мою руку.

Гермиона встает рядом. Мы читаем письмо, написанные сбивчивым джинниным почерком, молча, каждый про себя. Гермиона успевает раньше, и кидается к Гарри, восклицая «Ох, мне так жаль!», когда я только дохожу до слов «…потому что так всем будет лучше».

— Почему, Рон? — спрашивает тот. — Она же знала, что я... денег у нас полно. Мы могли поехать в Америку. Я собирался сделать ей предложение, когда все это… когда она придет в себя. Зачем? На земле миллиарды людей живут без магии и не... ничего не делают с собой.

— Она, — голос меня подводит, но я откашливаюсь и начинаю снова. — Ты ведь не думаешь вправду, что она?

— Полицейские нашли ее туфли на скалах сегодня вечером. Они сказали, что ОНИ всегда снимают обувь, — отвечает Гарри. Его лицо искажается, и впервые за последние годы мне хочется ударить по этому лицу.

Я молчу и не спрашиваю, кто такие "они". Вместо этого перечитываю записку.

«Гарри, я все решила еще в больнице. Я не смогу так жить. Не вини себя, ты все равно не мог меня остановить. Я была очень-очень счастлива в этот год. Куча людей живет по сто лет, так и не испытав ничего похожего на то, что я чувствовала каждый день. Пожалуйста, не жалей меня. Пожалуйста, переживи это и будь счастлив. Попроси Гермиону помочь тебе, или съезди куда-нибудь с Роном. И обязательно держись подальше от Малфоя, ты не знаешь, на что способны такие люди! Люблю тебя. Не грусти. Ты обязательно должен быть счастлив! Гермиона, пожалуйста, помоги Гарри справиться с этим. Рон, скажи маме, что я прошу прощения. Никто не виноват, что так случилось. Гарри не заслуживает жену-сквиба. Это было бы ужасно несправедливо. Я сделала это, потому что так всем будет лучше."

В первый раз я не заметил, что внизу листа Джинни оставила след от поцелуя, сделанный блестящей розовой помадой. Я бездумно подношу записку к носу — отпечаток ее губ пахнет клубникой, и все это так по-детски, что ком встает в горле. Она должна была в этом году заканчивать Хогвартс, а не скакать по кабакам.

Гермиона издает странный давящийся звук. Гарри запускает обе руки в волосы и качает головой так, словно у него опять болит шрам. И я вдруг верю во все, что написано в записке. Просто принимаю это: Джинни больше нет. Детали можно будет узнать позже, а пока — мир вокруг идет темными трещинами, и злость наполняет тело бодрящим потоком, как наполняет вода русло реки во время наводнения.

— Мама будет просто счастлива получить ее извинения! Это так ее утешит! — рычу я. — Почему она сделала это, спрашиваешь? Ты так и не удосужился выяснить, почему сквибов изгоняют из семей? — по лицу Гермионы я вижу, что уж она-то не поленилась выяснить все досконально. — Ты должен был защищать ее!

С камина падает ваза, вода разливается по дощатому полу. Гарри стоит с выражением лица типа "врежь мне, мне станет легче", и, видит Мерлин, я бы двинул ему, если бы это могло что-то изменить. Но это только расстроит Гермиону. Хотя я не отказываюсь от этой идеи окончательно.

— Она знала, что ты потеряешь магию, если останешься с ней, — объясняю я, внезапно охрипнув. — Она слишком сильно любила тебя, мудила. Думаешь, я не понимаю, что случилось? Что это было — какой-нибудь хитроумный коктейль с молоком баньши и незапатентованными грезами? Или маггловские наркотики? Так ты развлекаешься, да? Только надежные поставщики, говоришь? Джинни отравили у тебя под носом! Ты хоть представляешь, сколько людей в Англии ненавидели ее просто за то, что она первой добралась до твоих штанов?

— Я знаю, Рон, — говорит Гарри. — Мы не хотели, чтобы еще у кого-то были неприятности. Я виноват. Я разберусь.

— Уже разобрался! — кричу я. — Просто замечательно разобрался! Ты втянул ее в это! Если бы не ты, она бы сейчас училась в Хоге и горя не знала! Она любила тебя с десяти лет, а ты сделал ее чертовым сквибом! Ты убил ее!

Хлопнув дверью, я вылетаю в ночь, полную ветра, сырого воздуха, шума прибоя и гула города, окружающего нас. И тут, под этим небом, в свете уличного фонаря, вдруг чувствую, как нас мало и как мы уязвимы в этом огромном мире, покоренном магглами. Где искать сестру? Как найти ее тело, если она действительно успела совершить свою последнюю глупость? Я не хочу возвращаться внутрь и говорить с Гарри. Я все еще хочу разбить его лицо, не слушая никаких объяснений, и пусть потом Гермиона не разговаривает со мной неделями. Не представляю, как сообщить о произошедшем маме.

Надо молчать, пока все не выяснится абсолютно точно.

А вот братьям сказать нужно — они могут помочь с поисками. Кроме того, хотя я никого не поймал за руку, меня терзает подозрение, что Джордж замешан в этом по уши. Это просто смутное впечатление, сложившееся из бормотания старины Абрахама о пожаре на складе и разглядывания колдографий, на которых управляющий "Умников Уизли" встречается с кем-то в "Клыке вампира" ровно в тот вечер, когда меня уложили спать на мягком матрасе в чужой кладоке. Что-то непонятное происходит у нас на фирме, и что-то непонятное произошло с Золотой парой.

Две непонятки разом случаются редко, обычно все странные события — звенья одной большой непонятки. Так говорил Ли Джордан.

Но даже мой двинувшийся брат не стал бы испытывать новые зелья на родной сестре. Или стал бы?

Я встаю с земли. Кулаки разбиты о яблоню, колени мокрые, лицо тоже.

Это убьет маму.

Надо срочно отправляться в этот — как сказал Гарри, Неаполь? — и искать ее! Найти ее живой или... ох. Бродя по тропинке между крыльцом и калиткой, я перечисляю про себя то, что нужно сделать: передать дела Минди, допросить Ганса, взять за грудки Джорджа. Анжелина могла бы помочь: то, что он не скажет мне, он скажет ей. Значит, послать сову Анжелине... Но главное — найти сестру!

Нельзя, чтобы эта история просочилась в газеты. На Гарри начнется охота невест — мелькает мысль о Малфое, и я содрогаюсь от отвращения — да и женихов. Они могут помешать поискам.

Вытираю рукавом лицо, пытаясь успокоиться, и иду обратно в дом. В голове по-прежнему мешанина, и кровь бухает в висках, как ненормальная. Дверь в гостиную приоткрыта — я так хлопнул ей, что, похоже, повредил косяк. В комнате лишь немногим светлее, чем на улице. Я замираю на пороге.

Гарри стоит на полу на коленях, спиной ко мне, уткнувшись лбом в Гермиону. Она тоже устроилась на полу, хотя вокруг полно диванов и кресел. Плечи Гарри трясутся, и моя невеста обнимает его обеими руками. С детства не видел своего друга плачущим. Злость утихает, сменяясь странным отупением. Хочется пить. Да и съесть что-нибудь тоже, если на то пошло. Я только и успел, что перехватить пару бутербродов в Норе. Вхожу внутрь и со стуком закрываю за собой дверь.

— Между прочим, это моя сестра погибла, — бросаю в пространство.

Гарри всхлипывает. Гермиона бросает на меня встревоженный взгляд. Я бреду на кухню готовить чай.

В Неаполе стоит жара, которую моя невеста называет библейской. Море синее синего. Среди увешанных бельем многоэтажек тут и там видны средневековые замки. Город гудит мотоциклетными гудками, из магазинов несется быстрая речь дикторов: телевизоры, по которым показывают неизвестный мне спорт с мячом, укреплены над кассами, и кассиры работают, запрокинув лица, а деньги у покупателей берут наощупь. С диким грохотом бьют в землю какие-то строительные механизмы. Неаполитанцы носятся через дороги неуправляемыми стадами, не обращая внимания на автомобили. Мы несемся вместе с ними, толкаемся в общей гуще, глохнем и тупеем от шума. Гермиона пьет воду из запотевшей бутылки. Гарри надел темные очки, и теперь вообще не разберешь, что он там думает.

В полицейском участке нас встречает потный толстяк с глазами, похожими на маслины. Зовет другого, третьего. Не проходит и пары минут, как мы стоим в кольце смуглых брюнетов, с интересом разглядывающих Гермиону и с подчеркнутым сочувствием — Гарри. Он что-то тихо говорит им, показывая на меня, после чего ближайший офицер приобнимает меня за плечи и крепко сжимает.

— Ты выучился итальянскому?

Гарри качается головой:

— Это аврорское, успел выучить до того, как бросил занятия. Нечто вроде временной телепатии. Я говорю по-английски, но им кажется, что на итальянском.

— Временной телечто? Куда нас ведут?

В конце грязноватого коридора, по которому мы шагаем — решетчатая дверь, за ней еще одна, деревянная, с небольшим окошком. Служащий протягивает нам коричневые женские туфли. С туфлями в руках наша группа направляется по коридору назад.

Через десять минут мы едем куда-то, набившись в полицейскую машину.

— Никаких заклятий расширения пространства, — сказала Гермиона. Поэтому я практически впечатан в толстяка слева. Уверен, есть страны, где подобная близость считается незаконной. Моей невесте легче — она занимает крайнее правое место, открыла окно, и ветер играет ее густыми кудрями. Солнце палит, офицер слева потеет все сильнее. Я чувствую себя оглушенным и словно несуществующим. Дорога обрывается, дальше идем пешком.

Потом стоим над обрывом, откуда открывается потрясающий вид на полукруглый залив с городом внизу и высоким холмом за ним — Гермиона говорит, что это вулкан. Над вулканом белеет облако.

— Три дня штормило, — переводит Гарри. — Они прошли с собаками вдоль берега под скалами и проехали на катере вдоль побережья аж до Салерно. Не нашли ничего. Туфли им не нужны, предлагают забрать.

Гермиона стискивает мою руку. Я и не заметил, что подошел к самому краю. Яркие прозрачные волны бьются о скалы внизу.

Полицейский показывает, где лежали туфли. Они думают, что Джинни приехала сюда на электричке, а потом шла пешком, пока не забралась достаточно высоко. Собака провела их до станции.

— Она могла постоять здесь и вернуться обратно, — упрямо говорю я.

Сняв туфли. Почему бы и нет? Я в таких вообще шагу не сделаю!

Гарри расписывается в каких-то документах, и итальянцы оставляют нас одних.

— Ничего не доказано, — твержу я бодро. — Мы найдем ее!

Чарли появляется к середине первого дня, Билли вырывается от гоблинов к вечеру, Перси присылает поисковый амулет. Мы проводим в Неаполе неделю и не находим ничего.

Вымотавшись после очередного морского рейда, одним ранним утром я засыпаю в номере отеля.

Гарри сказал, что проверит легиллименцией экипаж паромов, перевозящих туристов от Неаполя на Капри и Искью, Гермиона пошла за едой. В комнате жарко, единственная тень — между кроватью и шкафом. Туда я и перебираюсь, когда чувствую, что раскаленная от солнца кровать готовится меня растопить. Смягчаю пол заклинанием и засыпаю снова, укрывшись какой-то тряпкой, нащупанной на стуле.

Просыпаюсь от звяканья стекла.

— Где Рон? — негромко произносит Гарри.

Вот же я, сплю на полу. Я проглатываю эти слова, потому что, открыв глаза, понимаю, что тряпка, которой укрылся во сне — это мантия-невидимка. Да, я веду себя по-детски, но упускать такой случай не хочется. Осторожно поджимаю ноги. Интересно, о чем будут говорить Гермиона и Гарри, думая, что они наедине? Это не слишком красиво, но дело, честное слово, уже давно не в ревности. Просто я любопытен, а эти двое всю жизнь держат меня за идиота.

По комнате разносится неимоверно вкусный запах — свежий кофе, сыр, сардинки, горячее тесто... пицца, она купила пиццу! Даю им три минуты на разговоры, дольше не продержусь.

И первая же фраза Гермионы подтверждает, что решение о подслушивании было верным.

— Кто из вас тогда оглушил Рона в "Клыке вампира?" — спрашивает она. — Ты или Джордж?

Невидимый мне Гарри издает сдавленный звук, по которому становится ясно — моя девушка попала в точку. Я прикусываю губу.

Война не прошла для нас даром. Гарри научился раскидывать Авады веером, Гермиона — шифровать и расшифровывать, а я — сутками сидеть в засаде. Два года назад я бы уже сбросил мантию и тряс друга за плечи, требуя объяснений. Теперь я задерживаю дыхание и только надеюсь, что в животе не забурчит от голода.

— Гарри? — повторяет Гермиона.

Запах пиццы одуряет.

— Да, — вздыхает мой друг. — Ладно. Ты права. Джордж его оглушил. Но это звучит куда хуже, чем было на самом деле! Мы просто хотели встретиться кое с кем, не привлекая внимания... Я уже был под роновой Обороткой, когда Джордж обнаружил его в туалете. Два Рона Уизли на один кабак — это слишком много, согласись ведь? Одно дело — зашли два брата и их управляющий... к тому же там вечно торчит Деннис со своей колдокамерой... обычно я не против... просто в тот раз это было лишнее.

— И ты наколдовал матрас, чтобы ему лучше спалось.

— Ты поэтому догадалась?

— Не только, — тянет моя девушка, но больше ничего не объясняет.

Наступает тишина. Потом Гарри вскакивает, со стуком роняя стул.

— Вот где его сейчас носит? Да не смотри ты так! Мы назначили эту встречу за месяц! Я хотел отменить, но целители клялись, что с Джин все будет в порядке! Ты же сама была тогда в Мунго, помнишь? Да и Джордж специально планировал... Он бы обиделся, если б я отправил его обратно. Джорджу сложно... после всего этого.

— Поэтому надо было напиться и под видом Рона обниматься с Лавандой? Глупость и гадость, — чеканит Гермиона.

Гарри издает душераздирающий вздох и принимается кружить по комнате. Слава богу, вдали от моего закутка.

— Герми! Ты не понимаешь, тогда это казалось забавным!Никто же не знал... Рон стал таким до ужаса правильным! Вылитый Перси! Я всего лишь хотел немного его растормошить… он же ныл, что давно не попадал в "Пророк"... и не говори, что до сих пор ревнуешь его к Браун!

— Конечно, нет! — фыркает моя невеста.

Врет, между нами. Но мне ее ревность всегда льстила.

Звенят ложки. Слышно, как льется вода в чашки. Гарри затихает. Подходит к кровати, оглядывается назад. Потом, словно в задумчивости, проводит по покрывалу рукой. Лежа в узкой щели между кроватью и шкафом, сквозь мантию-невидимку я вижу его лицо — раскрасневшееся и смущенное. Гермиона подходит к нему сбоку, держа в руке чашку.

— Думаю, он пошел в кафе на углу. Рон не может долго голодать, он с ума сходит. Расскажи, во что ты влип, и пойдем его искать.

— Да ни во что я не... уж по сравнению с тем, что было! Чушь какая-то. Это все абсолютно не относится к делу! За Рона прости... действительно идиотская шутка... я и не спорю...и с кладбищем тоже... Джордж предложил проверить, нет ли у Малфоя… одной штуки... неважно…. В общем-то, он и так бы меня пустил, если попросить, но ты понимаешь… не знаю, насколько все серьезно, но мало ли… не хотелось подавать ненужных надежд… он и так таскается за мной почти как Криви… и Рон за завтраком в Малфой-Мэноре потом сидел такой забавный. А то вы с ним ведете себя, словно вам по тридцать...

— С кем же вы встречались, если это было достаточно важным, чтобы бросить его связанным в кладовке?

— Да никто его не бросал. За ним Кричер смотрел! Вообще все должно было быть не так, как вышло. Просто все так закрутилось… я бы рассказал через день, все бы посмеялись...

— Ты редко что-нибудь рассказываешь. Все считают, что ты только танцуешь и пьешь. А что ты делаешь на самом деле?

Солнце поднялось выше и сожгло последний клочок тени, который был в комнате. Хорошо, что мантия создает ощущение прохлады. Голос Гермионы звучит по-настоящему сурово. Давно она такой не была.

— Да ничего особенного, — уклончиво отвечает мой друг. — Не надо допрашивать меня, словно я захваченный Пожиратель! Ладно, мы обошлись с Роном, как свиньи...тогда казалось, что дело того стоит… что Джин будет спать, и все кончится нормально... с прибылью для всех… Я подумал, что могу быть полезным Джорджу. Что это лучше, чем просто торчать там. Ничего страшного не происходило… вроде бы...

Настроение у меня и без того хреновое, а от того, что приходится выслушивать такое на голодный желудок, вообще хочется кого-нибудь заавадить.

— Ты сказала Рону?

— Нет пока. Это ваше дело, встреча, была связана с магглами?

— Черт возьми, — удивленно говорит Гарри. — Я знаю, что ты умница, но как тебе это удается?

— Джордж по-прежнему мечтает захватить маггловский рынок?

— Джордж — отличный парень. То, что он делает… он крут даже по сравнению с тобой. Он работает сутками.

— Над чем?

— Над разными вещами… Но это полезные вещи, а не только приколы, не думай. Если все выйдет, мы сделаем мир счастливей. Включая магглов.

Судя по голосу, он улыбается.

— А пока он производит составляющие для коктейлей, делающих счастливыми посетителей твоего клуба? Все эти светящиеся напитки — из лаборатории Умников Уизли?

Голос Гарри снова скучнеет.

— Почти все. И что? Это всем известно. У Умников Уизли есть лицензия Министерства, можешь Рона спросить. И надо же нам на чем-то зарабатывать! Знаешь, сколько стоят ингредиенты? Помнишь, как Снейп орал из-за жалкой шкурки бумсланга?

— А если среди тех разработок, которые он поставляет в твой клуб, окажется…

— Джинни отравили не в клубе. Мы проверяли, Аврорат проверял. Да и потом, там была куча народа, пили все, не только мы с ней. Рона штормило уже к середине ночи! Но с ним ведь все нормально? А Джин выпила от силы половину коктейля. Не надо… не надо намекать, что мы с Джорджем производим отраву! Мы взрослые люди. Просто хотим повеселиться наконец, чтобы не вспоминать перед смертью только работу и подвиги. Тот же Снейп — как подумаю, как он прожил жизнь, так мороз по коже.

— Не волнуйся. Тебе прожить жизнь, как Снейп, никогда не грозило. Но все-таки, что вы продаете магглам?

Гарри пропускает ее вопрос мимо ушей.

— Джинни отравил кто-то из этих ревнивых баб, — говорит он. — Или парней. После той фотографии, на которой Малфой вешается на меня... ха, или скорее я на него... в клубе, фанаты стали слать сов на Гриммо с удвоенной силой. В любом случае, я разберусь с этим! Сейчас важно найти Джин. Как думаешь, оставить Рону кусок? Разве он не должен был уже вернуться?

— Скорее всего, поел и пошел на поиски. Снова.

— Пошлем Патронуса.

Патронус, проверено войной, не находит человека под Мантией.

— Поищем для начала в кафе. Вдруг он рядом с магглами.

Они выходят. В дверях Гермиона снова начинает спрашивать про то, с кем они встречались и упоминает какие-то новости в газетах, но ответа Гарри я уже не слышу.

Дождавшись, пока шаги затихнут, я сдергиваю мантию, хватаю со стола остывший кусок пиццы и вместе с ним аппарирую на берег моря — туда, где полицейские нашли джиннины туфли. Там Гарри с Гермионой и находят меня полчаса спустя.

Все эти полчаса я думаю о сестре. О том, как она, лишенная магии и какой-либо защиты, оказалась в Неаполе с Гарри. Думаю о том, занимались ли они сексом. Выяснил ли Гарри, чем это ему грозит? А если выяснил, то что решил делать? Сестра была совершенно беспомощна — без колдовской силы, в чужом для нее мире. Как я мог позволить им уехать? Гарри умеет убеждать. Его слова несут такую силу, что действуют, как Конфундус.

Но действительно ли я знаю того человека, в которого превратился мой друг? И было ли Джинни безопасно находиться рядом с ним? Когда рука Гарри ложится на мое плечо, я вздрагиваю.

Если Гарри и замечает мою реакцию, то никак этого не показывает.

— Привет, — говорит он легким тоном. — Давно тут? А то мы тебя потеряли.

Я взглядываю на него через плечо, не вставая. В ярком свете итальянского полдня мой друг выглядит осунувшимся, точно позавчера вышел из Азкабана. Он, конечно, всегда был худым, но теперь стал прямо-таки истощенным. На правой руке у него болтается нитяной браслет, еще в школе подаренный Джинни, и он нервно дергает его второй рукой, сам того не замечая.

Моя невеста усаживается на землю рядом, наклоняется и сморщивает нос.

— Ты что, лука наелся? — спрашивает она строгим голосом. — Рон, ну серьезно! Не мог подождать несколько минут, пока я вернусь из магазина? Зачем ты ушел?

И я тут же забываю все умные решения, которые принял, пока сидел на бережку.

— Это дикий лук! — огрызаюсь я. Уже чувствую, что сейчас наговорю больше, чем нужно, но останавливаться не собираюсь. — Он тут повсюду растет. Съел машинально травинку, пока ждал вас — подлых, мерзких врунов!

Все эти полчаса я думал, признаваться ли в подслушивании. Требовать объяснений или смолчать и посмотреть, остались ли мы прежним Золотым Трио? В конце концов решил не выдавать себя... но слово вылетело, и его не поймаешь.

— В каком смысле врунов? — напрягается Гарри.

Он явно чувствует себя виноватым. У моего друга всегда бывает такой воинственный и хмурый вид, когда он недоволен собой. Эта виноватость только сильнее меня злит.

— Сам знаешь, в каком, придурок! — бросаю я.

— Рон!

— Двадцать лет Рон!

Пошли они.

— Ты был в комнате? — удивляется Гермиона. — В мантии-невидимке? Зачем?

Ну вот, теперь она так представляет дело, словно я нарочно прячусь везде в мантии-невидимке, подслушивая разговоры лучших друзей. Рон Уизли, недоверчивый ревнивый маньяк. А все ведь случайно вышло!

Я вскакиваю, машу рукой — оправдываться здесь должен не я! — наподдаю ногой по земле, и несколько камешков улетает куда-то вниз, в далекие волны. Мы провожаем их полет глазами. Вот так же упал бы с этого обрыва человек... Перевожу взгляд на Гарри и вижу, что он краснеет.

— Рон, это была просто неудачная… свинская шутка, я понимаю…

— Угу, — говорю я. — Мне почему-то казалось, что это я твой лучший друг. А не мой брат Джордж.

Гарри криво улыбается.

— Ты что, ревнуешь меня к нему?

Обычно его улыбки меня радуют, но сегодня — не тот случай. Только не в таком контексте, как сказала бы Гермиона.

Моя невеста тем временем снова поднялась и отряхивается от налипших травинок. На долю секунды я отвлекаюсь на ее ноги в шортах — никак не могу привыкнуть к тому, что у магглов считается нормальным выходить на люди в таком виде.

— Дружище, серьезно, давай забудем? — Гарри включает свое знаменитое обаяние. Смотрит на меня одновременно и умоляюще, и весело. Какие-нибудь Синди и Минди уже растеклись бы сладкой лужицей и простили герою любые прегрешения.

— Джордж мне партнер по бизнесу. Сам знаешь, дружба — это вообще не к нему.

— Угу, — отвечаю я мрачно.

Значит, меня мой друг партнером по бизнесу не воспринимает. Конечно, я ведь не настоящий умник! Умниками были Джордж и Фред. У меня и акций магазина всего 10%. 30% принадлежит Гарри, и еще 60% — Джорджу. Какого черта я вообще выламываюсь на этой работе, непонятно. Раз уж меня перед деловыми переговорами оглушают и оставляют валяться в туалете... Обида накатывает горячей волной.

— Иди ты к пикси в холмы! — рычу я, отшатываясь от его протянутой руки.

Воздух вокруг начинает подрагивать. Оглушительный стрекот кузнечиков давит на уши. Гермиона тянется ко мне, точно хочет схватить за локоть, но я демонстративно отступаю еще на шаг. Гарри бросается вперед — я еще успеваю удивиться тому, зачем он вдруг падает на землю и скользит к моим ногам, но в тот же момент земля подо мной начинает ломаться, и не успеваю я сообразить, что происходит, как уже лечу с обрыва вниз, в синеву Средиземного моря. Рука Гарри чуть-чуть промазывает мимо моей голени.

— Рон!

Полет замедляется. Скорее всего, это Гермиона успевает подхватить меня чарами левитации. Я парю в воздухе, словно лежу на невидимой подушке. Интересно, что думают об этом магглы на маленькой белой яхте, закладывающей галсы в паре миль от берега? Возвращаться обратно и униженно благодарить друзей за спасение своей жизни мне как-то не хочется.

Бросив последний взгляд вверх, на черные силуэты с вытянутыми вперед руками, я закрываю глаза, концентрируюсь и аппарирую в Неаполь, в местную магическую больницу. Мы были тут раньше с Гарри. К сожалению, сестру никто из колдомедиков не видел.

— Уж рыжую-то мы бы запомнили! — заверили они.

На этот раз при перемещении я теряю только полногтя на мизинце. Крючконосая ведьма с тяжелыми веками залечивает руку, называя меня «каро», и заодно подсказывает, у кого можно заказать дальний портключ. За стеклянной больничной дверью — узкая улица, забитая играющими детьми. Они рассматривают меня с любопытством, словно редкую зверюшку, пока я шагаю по теневой стороне, высматривая описанный старухой магазин. По пути покупаю кусок пиццы на вынос, и, жуя на ходу, наконец добираюсь до неприметной будки с надписью "починка обуви и портключи на заказ". Через пять галлеонов и несколько минут я уже стою возле нашего парижского магазина.

Он очень удобно расположен: ровно на границе между магическим и маггловским кварталами, как Дырявый котел в Лондоне. Если когда-нибудь нам удастся пробить разрешение на торговлю в обычном мире, достаточно будет снять дезиллюзионное заклятие с правого крыла.

Само здание — двухэтажный каменный особняк постройки времен Франциска Первого. В середине 16-го века он царствовал над магглами и магами одновременно. К сожалению, детей у него не было, и трон перешел к дальнему родственнику — точно не известно, был ли тот сквибом, но после него французский трон потерял магию. Или, может, правильней было бы сказать, что это магия потеряла французский трон… Франциск содержал в этом особняке одну из своих любовниц. Герб короля — саламандра с короной на голове, танцующая в пламени — по-прежнему виден на камине в большом торговом зале. А подвал несколько веков использовался как «ублиетта» — туда владельцы бросали попавшихся врагов, чтобы забыть о них на какое-то время… или навсегда, если враг того стоил. Стены там изрезаны воззваниями к богам, проклятиями и простыми «Лорд такой-то страдал здесь тогда-то». Мы углубили и расширили подвал, превратив его в лабораторию.

Я вскрываю запечатанный на кровь черный ход и спускаюсь по холодной винтовой лестнице вниз. В этот раз я собираюсь вытрясти из Джорджа всю правду.

Брат в последние годы днюет и ночует в лаборатории. Как пошутил однажды Билл, "в него точно вселился дух Снейпа". Вот и сейчас он топчется возле двух висящих над огнем котлов, осторожно всыпая в один из них светящийся порошок. Его помощник стоит ко мне спиной, и я с удивлением отмечаю, что у него тоже рыжие волосы, классического "уизлевского" оттенка. Увидев меня, Джордж бросает мне предупреждающий взгляд, не останавливая своего занятия. Приходится ждать, пока он закончит. Наконец последняя крупинка порошка падает в котел, и ассистент накрывает его прозрачной крышкой.

— Есть разговор, — говорю я.

Ассистент поворачивается ко мне, и мой мир переворачивается с ног на голову второй раз за день.

— Что за…

На меня смотрят два Джорджа. Убедившись, что я полностью потерял дар речи, они синхронно ухмыляются.

— Что за фигня? Почему… — вдруг замечаю, что у Джорджа, стоящего дальше, оба уха целые, и все мысли ненадолго вылетают у меня из головы. Я просто стою и соображаю, мол как это так, откуда вдруг два уха. А у второго сколько? Вообще-то, если задуматься, нет проблемы приделать себе искусственное ухо. Гермиона рассказывала, что даже магглы такое умеют. Просто Джорджу раньше казалось прикольней ходить с морской раковиной, а потом стало на все плевать. Тут я наконец перевожу взгляд на второго брата, и у него все оказывается нормально — вместо уха торчит коричневая в крапинку раковина.

Язык, глаза, уши и детородные органы подпадают под Брайтово исключение из исцелений. Никто пока не знает, почему это так, но это так. Поэтому Гарри без своих линз по-прежнему слеп, как крот.

— Кто ты? — спрашиваю я двуухого. Он подмигивает своему двойнику. Тот хихикает в ответ — сто лет не слышал, чтобы Джордж хихикал.

— Всего два года, и он уже забыл…

— Родного брата!

— А я надеялся, Фордж…

— Зря надеялся, Дред…

Потом я, кажется, начинаю падать в обморок. Братья тащат меня вверх по лестнице, требуя, чтобы я дышал, повороты ужасно узкие, я задеваю стены плечами, воздуха не хватает. В комнате на первом этаже мы валимся в кресло вместе с Фредом, и я вцепляюсь в его руку. На стенах развешены старинные гобелены, с которых на нас с интересом взирают неизвестные рыцари, окна раскрыты настежь, вместе с потоком воздуха снаружи несется гарь и шум от маггловских автомобилей.

— Что ты сказал мне в ночь битвы?

— Правильно, Ронникус! Постоянная бдительность! — ржет Джордж.

— Что же я такого сказал? — Фред приставляет палец ко лбу, изображая напряженную работу мысли. — Чтобы ты не лез на рожон? Что если что, моя коллекция вкладышей — твоя? Ты об этом?

Это действительно он. Я обнимаю его, чувствуя, как бьется его пульс, и что тело у него теплое — и оба уха тоже теплые, почти горячие. Плевать, если это некромантия. И на то, что нам всем светит пожизненный Азкабан, тоже плевать. Я слишком счастлив.

— Ронни, хватит дергать меня за уши, — брат щелкает меня по затылку. Джордж проверяет Темпусом время.

— У нас есть два часа. Пойдем пожрем что-нибудь? — предлагает он деловито. — Ты вовремя появился, мы как раз собирались послать сову. А где Гермиона? За углом неплохой ресторанчик. Сегодня великий день, предлагаю отметить.

— Сегодня? Ты воскрес только сегодня? Разве ему можно показываться? — волнуюсь я. — Азкабан за некрома…

— Эй! Я тебе не инфери!

Через десять минут мы сидим в ресторане, и, несмотря на то, что я голоден, как волк, кусок не лезет мне в горло. Зато близнецы наворачивают супы и жаркое, как ни в чем не бывало, успевая в два голоса рассказывать мне про историю фредова спасения — как Джордж бросил рыдающую у тела Фреда мать и отправился в лес за Воскрешающим камнем, как сцепился с кентаврами и нашел под корягой уползшего профессора Снейпа — без сознания и еле живого, но с залеченным горлом и дышащего. Как кентавры все-таки отдали ему брошенный Гарри Дар смерти. Как Фред, который как раз сидел на вокзале и думал, по его словам, о выборе маршрута, вдруг увидел вместо рельсов деревья Запретного леса. Но через пару часов Джордж вырубился от усталости, и Фред вернулся на вокзал.

На следующий день были похороны — я так старался их забыть, что теперь очень смутно могу воссоздать в памяти окаменевшую маму, отца, который почти висел на Чарли, и то, как крепко Гермиона сжимала мою ладонь.

— Потом я снова вызвал его, и мы обсудили, что делать дальше.

— Помогло то, что у нас, считай, одна душа на двоих.

— Близнецов можно назвать хоркрусами друг для друга, врубаешься, братишка?

— Нужно было только удержать то тело, что создает Воскрешающий камень.

— И мы заново изобрели Всеисцеляющий эликсир Мерлина.

— Чертовски сложное!

— Снейп был крайне полезен.

— Хотя и недружелюбен.

— За веревкой с шеи повешенного в новолуние пришлось мотаться в Египет.

— Два раза чуть не взорвали лабораторию.

— Один раз взорвали.

— Но стоило Джорджу заснуть, как я снова оказывался на вокзале.

— Если бы не Гарри и его Бузинная палочка, так бы ничего и не вышло. Ну, Ронни, развеселись наконец! Месяц назад нам впервые раз удалось создать стабилизирующую базу. Мы не хотели никому ничего рассказывать, пока не были уверены.

— Джордж уснул...

— ... прямо у котла..

— ... а я не умер. Уложил его на лавку и стал варить дальше. Прости, что наорал, когда ты появился, — Фред строит виноватую гримасу, — но я боялся, что зелье в любую секунду может перестать действовать.

— На следующий день Фред снова попал на вокзал, когда я уснул.

— Чертовски унылое место.

— Но потом Гарри добыл слезы феникса…

— И пепел сожженной ведьмы…

— За которым пришлось лезть в сокровищницу Малфоя…

— Гарри так и не признался, пришлось ли ему целовать лягушку…

— Лягушка вряд ли свое упустила!

— Поэтому мы не переживали за Джинни…

— Переживали, но зелье было важнее…

— Эликсир зарастит дыру в магическом фоне, а потом…

— … можно будет поделиться с ней магией…

— А ты небось думал, что твой брат стал…

— … бездушной скотиной?

Вопрошает Джордж и грозно тычет в меня вилкой с насаженным на нее куском котлеты. Я заливаюсь идиотским смехом и минут пять не могу остановиться. Слава Мерлину, над нашим столом навешены отвлекающие чары, и никто не обращает внимания на то, что здоровый двухметровый парень истерично хихикает, словно восторженная фанатка на встрече с кумиром.

— Мы считаем, что если Фред будет пить эликсир…

— Я смогу жить, как обычные люди, без усилий Джорджа и Воскрешающего камня.

— Но в Англии ему лучше не показываться, тут ты прав.

— Поэтому мы откроем «Вредилки» в Америке.

— Главное — развернуть бизнес среди магглов.

— Ведь ингредиенты адово дороги, Ронни!

— А даже сокровищница Малфоев не бесконечна.

— Ронникус, что с тобой?

— Ничего, — говорю я, сглатывая комок в горле. — Я просто…

— Смотри, Фордж, Ронни потерял аппетит!

— Земля налетела на небесную ось!

— В лесу сдох громамонт!

— Ронни, хватит смотреть на меня, как влюбленная девочка на жениха. Ты часом не сменил ориентацию? В любом случае я категорически против инцеста.

— Ох, затнись! — бормочу я.

Вот уж точно язык без костей, как говорит мама. Джордж доедает последний кусок, шепчет отменяющее чары заклинание и дает официантам унести грязную посуду. Я перевожу взгляд с одного близнеца на другого. Пожалуй, теперь я смогу их различать, даже не сравнивая уши — Фред выглядит моложе и как-то свежее. Наверное, все дело в зелье. Дождавшись кофе, мы снова огораживаемся чарами. Джордж хлопает в ладоши.

— Пошлем сову Гарри, — говорит он. — Зелье готово, Джинни может лечиться без всякого риска. Вот "Пророк" обалдеет...

— Воображаю заголовки!

— Мальчик-который-выжил и Девочка-которая-вернула-себе-магию

— Будут знать, на что способна семья Уизли…

— … мы попадем в учебники!

Я смотрю, как они радостно скалятся. Ресторанный зал полон солнечного света, прозрачные шторы на окнах дают лишь намек на тень. Фред откидывается на спинку стула, широко распахивает руки и потягивается.

— Все-таки здорово снова жить!

— Допивайте кофе, и пойдем в совятню.

— Ронни, ты чего скис?

— Мы так и не нашли Джинни, — мрачно сообщаю я.

Близнецы переглядываются.

— Разве она не с Гарри в Неаполе? — спрашивают они хором.

Когда к вечеру я схожу с «Летучего парома» на пристани Черных братьев в Лондоне, то чувствую себя так, словно попал под Хогвартс-экспресс, был расплющен, смят и выпотрошен, а потом каким-то образом снова приведен в порядок и под завязку накачан сливочным пивом.

Но одного сливочного пива после таких новостей мне явно недостаточно.

Вы, может быть, не понимаете всей ошеломляющей силы произошедшего. Я сам поначалу был слишком счастлив, чтобы толком удивиться. Но умершие не воскресают каждый день. Все, что рассказали в объяснение чуда близнецы — про Дары смерти, одну душу на двоих и прочее — не отменяет того факта, что до сих пор единственным человеком, вернувшимся с той стороны, был Вольдеморт.

— Не только. Еще Гарри, — говорит где-то на задворках моего сознания нравоучительный голос, похожий на голос Гермионы. — Он ведь действительно умер, и говорил с мертвым Дамблдором. О! Вот что надо сделать: надо посмотреть в библиотеке, бывали ли раньше такие случаи, что один близнец погибал, а у второго был Воскрешающий камень и Бузинная палочка и Мантия Невидимости, то есть все три Дара смерти одновременно! Ну или, во всяком случае, разрешение ими воспользоваться, данное законным владельцем! Да, и еще возможность использовать редкие умения профессора зельеварения! Который, в свою очередь, в прошлом имел доступ к изучению свойств Философского камня. И не забудь про слезы феникса, это тоже не тот ингредиент, что можно купить в любой лавке!

Я трясу головой, чтобы заглушить этот голос. Библиотека, придумала тоже! Моя невеста оказывает на меня слишком большое влияние. Вообще-то мужчины Уизли склонны подчиняться своим женщинам, и я не вижу в этом ничего страшного — так уж в нашей семье устроено. Зато наши женщины умны и красивы. Но библиотека — это слишком.

Никогда не видел толка в теоретизировании задним числом, к которому так склонна Гермиона. Ей вечно хочется разобраться, почему случилось то, что случилось, и могло ли оно произойти иначе в других обстоятельствах, и прочая хрень в том же роде. Но в чем смысл знать, бывало ли что-нибудь подобное в истории или нет, если единственное, что имеет значение — нынешнее положение вещей? Факты есть факты. Ты уже не вернешься назад и ничего не исправишь. Ситуация никогда не повторится, так что во всех этих «а если бы» и «теперь я понимаю, что» нет толка. Просто прими то, что случилось, и живи дальше! Фред уже воскрес, и самым умным из того, что я могу по этому поводу сделать, — это как следует надраться сегодня вечером.

Даже хорошо, что моя девушка осталась в Италии, и никто мне не помешает.

Я провожу прекрасный и очень расслабляющий вечер в «Клыке» в обнимку с бутылкой Огневиски, «пастушеским пирогом» и чипсами. Вокруг одни туристы, музыка бумкает что-то бессмысленное и ритмичное. Я пью и стараюсь не думать ни о каком воскрешении. Джинни это все равно не поможет, ведь у нее-то не было близнеца… ох.

Где скрывается Снейп, братья не признались, а я и не настаивал. До сих пор мороз по коже, как вспомню его закатившиеся глаза и кровь, растекавшуюся по проклятой хижине. Никакого желания видеть бедолагу снова.

Примерно на половине бутылки появляется Деннис, присаживается рядом и сует мне под нос ворох колдографий. Я просматриваю их без интереса — все, что хотел выяснить, уже выяснил без их помощи. Только колдография с Хеммалем заставляет меня задуматься. Криви сваливает, а я остаюсь сидеть, разглядывая разложенные веером прямоугольники, и наш управляющий снова и снова проходит по краю снимка, спрятав лицо за шляпой.

— Старый же ты врун, — думаю я, злобно глядя на Ганс. — Наверняка у тебя и черная бухгалтерская книга где-нибудь припрятана! Иначе откуда бы у близнецов неучтенные деньги на закупку дорогих ингредиентов? А я-то, как дурак, накладные и чеки считаю целыми днями!

Огневиски всегда так на меня действует: сначала я делаюсь добродушным, потом злым, потом сентиментальным — если не засыпаю раньше. Пошатываясь, я встаю, сую колдографии в карман, промахиваюсь и сталкиваюсь лбами со светловолосой девушкой, наклонившейся, чтобы помочь мне их собрать. Мы распрямляемся и улыбаемся друг другу.

Лаванда отлично выглядит, даже лучше, чем на той колдографии, которую подняла с пола. На той, где я (но на самом-то деле Гарри, просто она этого не знает) что-то шепчу ей на ухо.

Чернявый тощий парень за ее спиной кивает мне вежливо и приветливо, и даже улыбка у него с иностранным акцентом. Почему-то мне неприятно, что Лаванда видит меня одиноким и ужравшимся в зюзю. Может, лучше было бы отважиться на самостоятельную вылазку к магглам. Есть еще Дырявый котел и пивные в Хогсмиде, но в первом любого волшебника младше пятидесяти считают младенцем, а тащиться в Хогсмид, чтобы выпить… и отвечать там на расспросы мадам Розмерты или Аберфорта… нет уж, увольте.

— Кхм, спасибо. Ну, мне пора! — говорю я бодро.

Огибаю парочку и двигаю к выходу. К этому моменту клуб уже битком, и часть публики толпится у входа с разноцветными бокалами в руках. Я различаю среди них пару девиц из «Холлинхедских гарпий». Кремона Джаред, загонщица, болтает с каким-то блондином. Ее узнаваемые волосы, перевитые золотыми лентами, черной волной стекают по спине почти до колен. Рядом стоит загонщица из запасных, я не знаю ее имени, но лицо мне знакомо. Она внимательно слушает парня, на мантии которого эмблема «Сенеенских орлов». Джинни могла бы стать одной из них, если бы не бросила все ради Гарри. У нее был потенциал. Внезапно боль пронзает меня так, точно я узнал о несчастье сестры только сегодня.

— Уизли! — возмущенно шипит кто-то рядом в следующую секунду. — Куда ты смотришь, гризли чертов? Слепой громамонт! Тебя мамаша не учила, что наступать надо на пол, а не на чужие ноги?

В ответной фразе я сообщаю Малфою несколько малоизвестных фактов о гомиках, пожирателях смерти, а также жалких фанатах, которым ничего не светит, хоть бы они до мозолей стерли свои ладони, дроча на Гарри.

Кажется, это его пронимает. Он вздергивает нос, толкает меня в плечо — этот толчок мне как пинок от комара — и продирается мимо. За ним следует Гойл, бросающий на всех вокруг хмурые взгляды.

— Зря надеешься, твоей большой любви там нет! — кричу я им вслед и даже пытаюсь изобразить что-то вроде демонического насмешливого хохота, но закашливаюсь. Малфой дергается и ускоряет шаг. Я разворачиваюсь и бреду к нашему магазинчику.

В офисе пусто. Наш управляющий вряд ли ждал, что я вернусь в середине ночи. После серии разных формулировок мне и вправду удается призвать тайную бухгалтерскую книгу из его кабинет. Белый исписанный листок прилетает прямо в руки. Одно «Фините» — и листок превращается в толстую клеенчатую тетрадь толщиной в пару дюймов. «Июнь — август», написано на ней. Я даже несколько оскорбляюсь, до чего это просто. Ганс совсем, что ли, считает меня за идиота?

Нет, все же не до конца: записи сделаны шифром.

Разгадать их с наскоку не удается. Решив отложить интеллектуальный штурм до утра, я поднимаюсь наверх, допиваю захваченную из "Клыка" бутылку и засыпаю на любимом диване, положив под голову мантию и спрятав тетрадь где-то под животом.

Просыпаюсь я в девять часов утра — рука затекла, волосы прилипли ко лбу, записи в тетради не выглядят понятней ни на кнат. Воздуха в комнате почти нет, узкое окно в потолке не справляется с жарой. Снизу слышны звуки разговоров и треньканье звонка заказов. Наверное, и Ганс уже у себя. Интересно, обнаружил ли он пропажу тетради? Нет никакого желания встречаться с наглым стариканом до завтрака, поэтому я запираю дверь изнутри и, позевывая, отправляюсь камином к родителям.

Дома тихо. Мама неподвижно стоит спиной ко мне у пустой плиты. Радио напевает мужским голосом что-то про закат, качели и разбившийся фамильный хроноворот... Отец, видимо, недавно ушел на работу — посуда еще домывает себя в раковине. Со стены за мной наблюдают дядья, Фабиан и Гидеон Прюэтты. Фотография сделана на их шестом курсе и висит в кухне, сколько я себя помню. Они играют с тренировочным снитчем — подкидывают и снова ловят, сзади них видна стайка девиц в гриффиндорских мантиях. Оба машут мне рукой, а потом возвращаются к своему занятию. В детстве они казались мне взрослыми, но за последнюю пару лет страшно помолодели. Я задеваю ногой табурет, и только тогда мама вздрагивает и поворачивается.

— Ронни, — сердится она, — ты меня напугал! Нельзя же так подкрадываться! Ты завтракал? Садись, я тебя покормлю.

Я плюхаюсь на скамью, спиной к окну, и пододвигаю себе помятый номер "Пророка".

ШЕКЛБОЛТ: МЫ НАДЕЕМСЯ НА ПЛОДОТВОРНОЕ СОТРУДНИЧЕСТВО С АМЕРИКАНЦАМИ

Министерство требует от заокеанских коллег немедленной выдачи подозреваемых в причастности к преступлениям Вольдеморта

НЕВЕРОЯТНЫЙ ПРОРЫВ В ДЕЛЕ ОБ ЕЛЕКТРИЧИСВЕ

Специальный отдел по адаптации маггловских изобретений рапортует о принципиальном достижении в исследованиях

ПЕРСИ УИЗЛИ: ТОНКОСТЕННОСТЬ КОТЛОВ — ГЛАВНАЯ ПРИЧИНА ВЗРЫВОВ В ДОМАШНИХ ЛАБОРАТОРИЯХ

Комментарий от Абрахама Нетлфикса из "Котлов и пестиков"

СКАНДАЛ В БЛАГОРОДНЫХ СЕМЕЙСТВАХ: АСТОРИЯ ГРИНГРАСС РАЗОРВАЛА ПОМОЛВКУ С ДРАКО МАЛФОЕМ

Обе семьи воздерживаются от комментариев, однако в обществе ходят слухи, что причиной послужила многолетняя влюбленность жениха в Мальчика-который-выжил

СЕМИКУРСНИК СОВЕРШИЛ ПОПЫТКУ САМООБЛИВИЕЙТА ПОСЛЕ ТОГО, КАК БЫЛ ОТВЕРГНУТ СОКУРСНИЦЕЙ

Старший отпрыск семьи Кнефельсонов находится в отделении ментальных проклятий больницы св. Мунго. "Любовь — огромная сила", — прокомментировал трагедию портрет профессора Дамблдора

СУМАСШЕДШИЙ МАГГЛ ПЫТАЛСЯ ПРОРВАТЬСЯ В КОСОЙ ПЕРЕУЛОК ЧЕРЕЗ "ДЫРЯВЫЙ КОТЕЛ"

Мама тем временем зажигает две горелки. Кастрюли плывут к ней из ящиков, продукты, взбивалки, вилки, ложки и тарелки кружат вокруг в воздухе, и она стремительно выхватывает нужные, а остальные отправляет обратно по ящикам. Яйца разбиваются над глубокой сковородой, скорлупа улетает в помойное ведро, тут же пустеющее благодаря постоянному "эванеско" (о, как я рыдал в детстве, случайно уронив в ведро любимого солдатика!), молоко тонкой струей льется в сковородку из бутылки, завихряясь на лету, а раскаленный добела хлебный нож стучит о разделочную доску, нарезая и сразу же обжаривая гренки. Видела бы эту круговерть Беллатрикс Лестрандж, раз двадцать бы подумала, прежде чем нападать на Молли Уизли.

— Ты встречался с Джинни? — спрашивает мама строго. — Что молчишь? Перси сказал, что вы с Гермионой отправились их навестить. Как у них дела?

— Ммм, — я только что засунул в рот раскаленный кусок омлета, и это служит извинением. Выпучив налившиеся слезами глаза, я дышу приоткрытым ртом, соображая, что ответить. Сволочь Перси, надо же так подставить!

— Да, они это... в Неаполе. На берегу моря, — мычу я наконец. — Там очень красиво, — я машу руками, изображая волны, — жара, яхты... магглы такие смуглые... глаза как у коров. Море синее, небо тоже синее. Гермиона решила остаться еще на пару дней, а я вот, вернулся. Дела! Был вчера у Джорджа, он тебе привет передает. Пока еще занят, он... ну это, он сам тебе еще расскажет, ты его спроси... Гарри тоже в курсе... если все получится, то Джордж будет прям второй Фламель! Ты слышала про зелье Мерлина?

Мама слабо улыбается, явно не особо-то веря в джорджевы зельеварческие таланты. Нет пророка в своей деревне, правильно говорят.

— Как Джинни себя чувствует?

— Дж... кхм... да все нормально, мам! Живут же магглы! Все будет хорошо... Все равно мантии и полеты на метлах вышли из моды. Я чего про зелье хотел... если все получится, мы ее вылечим. Честное слово! Это уникальный состав, Снейп... в смысле, Снейп бы обзавидовался!

Рональд Уизли, дипломированный обманщик матерей.

— Что такое? — снова настораживается мама. — Что ты хмуришься? Как дела у Гермионы?

И так все полчаса, что я ем! Неудивительно, что Чарли засел в питомнике, а Билл постоянно отговаривается делами.

В конце концов я сбегаю, с трудом отвертевшись от попыток навязать мне для передачи Золотой паре яблочный пирог. В последний момент решаю, что не стоит при маме громко орать в камине адрес "госпиталь Мунго" (я собирался узнать, чем кончилось дело с Джоши), поэтому заменяю его на адрес Гермионы в Брайтоне.

Косолапсус спрыгивает с подоконника, где валялся, обозревая окрестности, и направляется ко мне, задрав хвост. Судя по лоснящейся морде, он тут не бедствовал.

— Небось всех мышей переловил в округе, а? — спрашиваю я рыжего бандита. Тот издает требовательный мявк.

— Думаешь, поверю, что ты соскучился? А помнишь, как мне спину расцарапал? — я иду на кухню, кот трусит следом. — Жаль, что ты не умеешь шифры разбирать. Никакого от тебя толка, разве что гномов гоняешь здорово...

Мявк!

— Надо было взять тот пирог. Скормил бы тебе половину. Ты же гордый книззл, как тебе не стыдно приставать?

Кот требовательно бодает головой мою ногу.

— Ладно, — сдаюсь я, снимая с крючка щетку. — Давай расчешу. Еды для тебя у меня все равно нет.

Сажусь на корточки, книззл с готовностью подставляет бока. Хорошее, спокойное утро, не хватает только моей девушки. На душе немного свербит при мысли о том, что они с Гарри остались вдоем — она даже не попробовала меня догнать... В конце концов ухожу, оставив на углу стола щетку с огромным пучком рыжей шерсти, и переправляюсь в Мунго.

Джоши, как выясняется, выписали из больницы уже на следующий день. Шпидмахер коротко и недовольно — этот человек всегда краток и всегда недоволен — отказывает выдавать какие-либо сведения о больном, сославшись на врачебную тайну.

— Нельзя! Спросите его самого! — рявкает он, когда я пытаюсь надавить и упоминаю имя Гарри, а также Шеклболта (для усиления эффекта), — Пошлите сову!

И уносится прочь по коридору, развевая полами своей мантии не хуже, чем Снейп в былые годы. Только у Шпидмахера мантия больничного, светло-зеленого цвета, такого же, как сосновая мазь для натирки метел.

Но я давно перестал обращать внимание на запреты. Буквально через пять минут я отыскиваю медсестру, занимавшуюся Джоши, и с помощью неотразимого обаяния Уизли убеждаю ее поделиться со мной адресом нашего бывшего кладовщика.

— Он приглашал навещать его, — хмурит девушка гладкий лоб, — хм, это где-то на Севере... деревня...

Тьфу. Джоши попросту вернулся в ту маггловскую деревню, откуда я эвакуировал его в Мунго в начале месяца. Что ж, по крайней мере, я легко могу аппарировать туда по памяти.

На этот раз дом бывшего кладовщика выглядит весьма аккуратным. В таком могла бы проживать пожилая добропорядочная ведьма.

— Мистер Уизли! — говорит Джоши, возникая на пороге долговязой запятой еще до того, как я успел постучать, — Хорошо, что вы зашли. Я вам так благодарен! Наверное, нужно объясниться... объяснить...

— Это уж точно, — кидаю я. — Как самочувствие?

Джоши пятится в дом, заливаясь краской, и бормочет про тяжелые обстоятельства и то, что он все возместит. Интересно, что может возместить это ходячее недоразумение? И как подумаешь, что он закончил Райвенкло — а еще говорят, что "вороны" умные. Ха! Только сравните Джоши и Гермиону!

В обитой светлым деревом кухоньке, прибранной с какой-то болезненной чистотой, наш кладовщик готовит чай и одновременно говорит с такой скоростью, точно намолчался на годы вперед.

— Я знал, что опасно трогать экспериментальные зелья, мистер Уизли. Мистер Уизли меня предупреждал. Но я был в таком отчаянии, мистер Уизли, в таком отчаянии! Я ел "горячие сосалки", просто чтобы дни были не такими длинными, мистер Уизли! И мистер Уизли сам мне разрешил пробовать продукцию, не думайте, мистер Уизли! "Перцовые вонючки" — они, конечно, воняют, но ведь и горло лечат, а у меня всегда было слабое горло... А потом привезли эти коробки, и на них было написано "успех и удача", пусть даже там стоял знак вопроса.... мистер Уизли сказал, что их лучше не трогать, но мне ведь всегда не везло, мистер Уизли! Вы не представляете, как мне всегда не везло! Мне было нечего терять, мистер Уизли. Мой отец был магглорожденным, про это стало известно, мама не захотела его бросить... я скитался, мистер Уизли, я ужасно голодал, я так устал... Мне бы только чуточку удачи, вот как у мистера Поттера...

Гарри бы с тобой поспорил. Я сам раньше считал друга везунчиком, но потом Гермиона вправила мне мозги.

— Не морщитесь так, мистер Уизли, я понимаю, что не должен был пробовать эти зелья, но их ведь все равно собирались выбрасывать. Я рисковал только собой, а я — не такая большая ценность! Мир ничего бы не потерял... меня некому оплакивать, мистер Уизли, — трагически заявляет наш кладовщик. — Но я благодарен, что вы нашли меня и спасли.

Спасибо на добром слове, что тут можно сказать.

— Почему ты решил, что продукцию со склада собирались выбрасывать?

— Я, яаа, — блеет он. — Я так слышал... Мистер Уизли сказал мусорщикам, что все это надо утилизовать. Они забрали половину коробок... остальное, сказали, в следующий раз. А за сам склад, за стены, я отработаю, мистер Уизли!

Так вот и выясняется, что склад загорелся от того, что у нашего кладовщика в результате употребления неизвестных снадобий в буквальном смысле полетели искры из глаз. Один из минусов работы с магами — вечно случается какая-нибудь немыслимая херня. Нет, я понимаю Джорджа — они с Фредом, небось, наварили тонну зелий перед тем, как наконец добились устраивающего их результата, но зачем было хранить все промежуточные составы? Что за внезапная жадность? Из-за того, что ингредиенты дорогие? И что они собирались потом делать с запасами потенциально опасных зелий — создать "непредсказуемые батончики"?

Съешь батончик, и с тобой случится МЫ САМИ НЕ ЗНАЕМ ЧТО. Ага, прекрасный слоган для продаж! Покупатели так и повалят. И Аврорат вслед за ними.

Вот Снейп, помнится, не колебался накладывать на котлы "эванеско", если ему слегка не нравился цвет состава.

Я думаю несколько секунд, потом спрашиваю, осталось ли у него что-нибудь из тех экспериментальных зелий, и кладовщик притаскивает закупоренный синий бутылек размером в три-четыре унции.

— Сколько всего разных зелий ты принял? — спрашиваю я.

Ответ заставляет меня засомневаться, что Джоши вообще когда-либо учился в Хогвартсе, не говоря о Райвенкло.

— По глотку от каждого с левой полки. Штук двадцать, может двадцать пять. Не в один день, конечно, мистер Уизли! Я пил их по очереди! У меня была тетрадка, я все записывал... все ощущения... она сгорела на складе...

— Час от часу не легче, — говорю я. — Мерлиновы яйца, ты что, пытался покончить с собой таким изощренным способом?!

Судя по сомкнутым губам и унылому выражению на лице неудачника, так оно и было.

Джоши опять заводит песнь о том, как он решил, что хуже не будет, и что в конечном счете ведь какое-то из снадобий действительно принесло удачу — явился же я в последний момент, чтобы оттащить его в Мунго...

В этот момент я хлопаю себя по карманам и понимаю, что при мне больше нет Тайной бухгалтерской книги Ганса Хеммаля, и прерываю нытье Джоши изощренным ругательством.

Тот явно принимает ругань на свой счет и, слава Мерлину, замолкает.

С утра я, если помните, сомневался, обнаружил ли старикашка Хеммаль пропажу своих тайных записулек. Так вот — вопрос снимается. Обнаружил! И пребывает по этому поводу в истерике не слабее, чем Снейп во время матча между Слизерином и Гриффиндором.

Стоит мне появиться в своей каморке, слегка ударившись при аппарации о край дивана, как на шум является наш управляющий и с порога шарахает меня Конфундусом.

В боевой обстановке Рональда Уизли достать отнюдь не легко, но в собственном офисе от обычно флегматичного, словно тушеная рыба, старикана нападения как-то не ожидаешь... к моменту, когда в голове проясняется, я уже сижу на диване, спутанный Инкарцеро, и Ганс сердито тычет в меня палочкой. Стоит он близко, и мне удается лягнуть его двумя ногами сразу. Хеммаль отшатывается и начинает растирать лодыжку. Я спрашиваю, какого черта.

В потолочное окно стучит мелкий дождь, усиливаясь с каждой минутой, и в комнате в первый раз за лето почти холодно. Я ничего не пытаюсь обдумать, просто злюсь, глядя на встрепанного нервного управляющего. Чего он вообще напал? Разве не я должен был тут орать и требовать к ответу? Это ведь Хеммаль что-то мутит за моей спиной, а не я за его! С какой же стати он смотрит на меня так, словно он Филч, а я обеими ногами стою на хвосте миссис Норрис?

— Акцио тайная книга операций, — сипит Ганс, простирая ко мне руку с палочкой.

Ха! Раскатал губу! Ничего, конечно, не происходит. Я сам толком не знаю, где посеял его тетрадь. Подозреваю, что забыл на столе у Гермионы, когда чесал кота, но эта догадка умрет со мной. Придется ему все восстанавливать. Или он такой болван, что не сохранил дублирующие документы? Что ж, сам виноват. Я презрительно фыркаю, Хеммаль багровеет.

Мы с пятого курса тренировались сбрасывать заклинания. Империо я, конечно, не скину, но что касается Инкарцеро — с ним справиться куда легче. Стоит управляющему на секунду моргнуть, в тот момент, когда в стекло, судя по грохоту, начинает колотиться уже не дождь, а град, как наши роли меняются. В отличие от него, я не забываю призвать себе его палочку.

— Что это такое сейчас было, а?! — спрашиваю грозно.

Для начала решаю делать вид, будто тетрадь не брал и ничего не знаю. Пусть помучается. Хеммаль и правда ерзает с трагическим выраженем лица, заламывает руки. Потом принимается меня уговаривать.

Я узнаю, что, оказывается, он никогда не считал меня безнадежным, что у меня большие перспективы и хорошие природные способности, которые я ленюсь использовать. Что он с самого начала был против секретных операций. Что мне, другу Золотого мальчика, простят то, за что обычному магу светит Азкабан. Что я сам не понимаю, какие ужасы могут случиться, если записи попадут в руки постороннего человека, если, не дай Мерлин, тот окажется достаточно умным, чтобы их прочитать.

— Ведь это вы взяли бухгалтерскую тетрадь, Рональд? Признайтесь!

— Ишь как запел, — думаю я.

— Поймите, если не вы, если к нам проникли шпионы из Министерства... мне нужно срочно предупредить... это опасные люди...

— Опасные люди? — хмыкаю я. — Думаете, после того, как мы сражались с Вольдемортом, остались люди, которых я боюсь?

— Вы не отдаете себе отчета, — завывает Ганс. — Ваш жизненный опыт коту на смех! Лучше верните тетрадь, и мы все забудем.

— Сомниус, — говорю я в ответ.

Люблю это заклинание. Не причиняет никакого физического ущерба противнику, но выигрывает время на то, чтобы посидеть и подумать. Я перещелкиваю разные варианты в голове, выстраиваю и отбрасываю схемы игры. Если я пойду так... мои фигуры окажутся под ударом на втором ходе... а если так, то... Обновляю сонное заклятие и спускаюсь вниз.

— Рон! Отлично выглядишь! — приветствует меня Минди. Синди оглядывается и улыбается. Она стоит на табуретке, пытаясь достать для единственных находящихся в магазине покупателей, семьи с дочкой лет пяти, куклу со средней полки и при этом не уронить остальные коробки. Ее мантия ползет вверх, обнажая тонкие лодыжки, и отец семейства следит за этим деланно скучающим взглядом.

— Минди, — негромко приказываю я, подойдя ближе. — Найди мне упаковку Фазаньих клюючек.

Девушка впихивает мне в руку яркую упаковку, на которой фиолетового цвета фазан клюет золотое зерно, и я возвращаюсь наверх.

Клюючки на полчаса превращают любого, проглотившего их, в гигантского фазана. Это смешно, абсолютно безвредно и пользуется огромным спросом у устроителей молодежных вечеринок наряду с Канареечными пастилками. Клюючки имеют два отличия от пастилок: во-первых, принявший их сохраняет способность к человеческой речи, а во-вторых, мы так и не смогли избавиться от краткосрочного побочного эффекта, похожего на действие Сыворотки правды.

Я заставляю сонного Ганса проглотить пилюльку и через секунду бужу Энервейтом. Гигантский фазан трепещет крыльями и издает хриплые ругательства. У меня есть три минуты.

— С кем вы вели свои тайные операции? — спрашиваю я.

— Корпорация "Хелфмультикэр". Магглы... два сквиба в руководстве.

— Кто именно?

— Джейсон Уайтсмит и Керолайн Будс, — он называет еще какие-то имена, и я жалею, что не догадался заклясть перо на запись. Теперь уже поздно, пока буду искать бумагу и перо, побочный эффект дразнилок выветрится.

— Что вы им продавали? Или вы покупали?

— Мы покупали кровь. Продавали разные зелья... экспериментальные, лечебные.

— Скажите толком, мы ставили эксперименты на магглах или лечили их? Министерство об этом знает?

Управляющий смотрит на меня злым круглым глазом.

— Конечно, Министерство об этом не знает! За торговлю с магглами без лицензии полагается Азкабан, спросите своего отца или брата. За покупку крови и эксперименты на людях... особенно магглах... понятия не имею, что решит в таком случае Визенгамот, но подобное наверняка будут судить на расширенном заседании.

— Кто это придумал? Зачем нам торговля с магглами?

— Уж точно не я! — щелкает клювом фазан. — Я был просто достаточно слаб, чтобы соблазниться вашими проклятыми галлеонами! Джордж, ваш брат... и, конечно же, Гарри Поттер! Сам Гарри Поттер! Разве я мог устоять! Вряд ли Визенгамот примет это как смягчающее обстоятельство... Зачем, кх-кх... какое мне дело... мое дело — поставки и платежи...

Побочное действие заканчивается, и я ухожу, оставив Хеммаля в одиночестве дожидаться обратного превращения.

Аппарировать в пятый раз за день уже нет сил, так что к Гермионе я отправляюсь камином. Вываливаюсь в ее гостиную и застываю, чувствуя, как расползается по лицу улыбка.

Моя ученая невеста сидит в кресле, одетая в тонкую маггловскую пижаму, волосы скручены на затылке и заколоты волшебной палочкой. Читает, конечно же, тот самый листок с записями Хеммаля, который я и правда забыл у нее на столе (только она уже успела превратить его в толстую черную тетрадь). Вид имеет самый серьезный. Типичная премудрая ведьма из иллюстраций к сказкам для взрослых от Перигрина Монбокля. Такие на первой странице с суровым видом варят у котла зелье, а на последней в чем мать родила подмигивают тебе с кровати.

— Явилась — не запылилась, — говорю я. И начинаю к ней подбираться. Возможно, я слишком жаден до удовольствий — Гермиона как-то обвиняла меня в этом буквально такими словами — но Хеммаль на время вылетает из моей головы. Моя девушка пытается что-то выспросить про тетрадь, я говорю, что это не срочно, и подхватываю ее на руки. Они с Поттером по-свински обошлись со мной в Неаполе, но сейчас это тем более неважно.

— А где Гарри? — спрашиваю я.

— Рон! Середина дня!

— Ты меня спровоцировала.

— Оставь в покое... ну вот, оторвал...

— Спонтанный секс — признак того, что в паре все в порядке, — шепчу я в горячее маленькое ухо, одновременно запуская руку вниз, в самую... глубь и жар... — Сама же давала мне те брошюры по психологии.

— И это все, что ты там вычитал? Ро-он!

— Гермиона...

— Ты...

— Так не жестко?

— Заткнись...

Я выдергиваю из ее волос палочку, и каштановые волны падают на ковер, обрамляя нежное раскрасневшееся лицо. На улице по-прежнему дождь. Ее губы мягки и горячи. Каждый раз, когда она позволяет это, я чувствую восторг, смешанный с изумлением.

— Гарри сказал, что дальше будет искать сам, — говорит Гермиона, отдышавшись. — Если Джинни жива, она явно уехала из Неаполя. Слезь же, дай одеться! Озабоченное рыжее чудовище, ты весишь тонну...

— Ты путаешь меня со своим котом, — парирую я. Гермиона пихает меня кулачком в бок. Я хихикаю.

— У меня для тебя куча новостей. Начнем с этой тетради...

— Слезь с пледа!

— Сама же его уронила. Она зашифрована.

— Примитивный шифр, Упиванцы пользовались им еще во время первой войны.

— Упивающиеся?

— Угу. Там даже используется руна сияния, которой подписывался Люциус в переписке восьмидесятого года. Похоже на торговые операции, только объем куда больше, чем в вашем магазине.

— Подожди-ка, насколько больше?

— Ну, если галлеоны означают именно британские галлеоны... точно не скажу... в десятки, может быть, сотни тысяч раз. Откуда это? Перси снова откопал в секретариате тайный архив? Скажи ему, что Министерству надо не экономить на аналитическом отделе, а развивать...

— Нет, это мое, — перебиваю я. — Это тайная бухгалтерия Умников Уизли. Я сам только вчера узнал... Ты что-нибудь слышала про корпорацию "Хелфмультикэр"? И что там с Малфоем, я не понял?

— “Хелфмультикэр”, — бормочет Гермиона, глядя на экран своего ноутбука. — Занимаются инвестициями в медицинские проекты по всему миру. Что именно нас интересует?

— Все, — отвечаю я. И, наклоняясь к розовому уху, поясняю. — Джордж с Гарри что-то крутят с ними за моей спиной, а Хеммаль ведет тайную бухгалтерию.

Гермиона бойко стучит по клавишам и вглядывается в открывающиеся страницы.

— Тут много всего, — говорит она через несколько минут. — Надо сутками копаться… крупный фармацевтический проект, работают над лекарствами против СПИДа, рака и Альцгеймера… это такие маггловские заболевания, хуже драконовой оспы, если сравнивать. Благотворительность… научные центры во Франции и Америке….

Через плечо я вижу мелькающие на экране фотографии — сплошь какие-то заседания и выступления с трибун, потом снимок явно со званого маггловского вечера, судя по платьям дам и бокалам шампанского в руках всех присутствующих. На заднем плане море с огоньками яхт, сбоку столики и пара пальм — место напоминает Италию, откуда я вчера так драматично сбежал.

— Это самая свежая фотография, презентация нового препарата во время Мирового конгресса по раку печени, который проходил в Каннах, — объясняет Гермиона. — В конце мая, сразу после кинофестиваля. Тут у них благотворительная лотерея со сбором средств, поэтому звезды и... это Сальма Хаек, обожаю ее... Так, тут пишут, что они курируют несколько хосписов…

— Что такое хосписы?

Гермиона пропускает вопрос мимо ушей и заносит было руку, чтобы открыть следующую картинку. Я быстро наклоняюсь.

— Можно увеличить вот этого? — стучу по экрану пальцем, и Гермиона негодующе охает и поспешно убирает мою руку. — Вот этого, с носом. Я точно видел его где-то совсем недавно.

Гермиона увеличивает фотографию, и да, парень в белом халате со смуглым лицом и крючковатым носом мне определенно знаком. Моя невеста щелкает клавишами, бормоча, что поищет его отдельно, и на экране появляются вперемешку люди, собаки и даже изображение баклажана, который явно тоже кажется компьютеру похожим на нашего парня. Все же в пятом ряду предложенных фотографий мы находим его снова, и Гермиона двумя щелчками перенаправляет нас на очередной сайт, где имя парня подписано: Джеймс Кигельман, глава независимой экспериментальной лаборатории по геронтологии в Нью-Джерси, 32 года. Ведущий разработчик новационной линии лекарств от рака, кавалер Почетного легиона. Главный акционер его лаборатории — все та же “Хелфмультикэр”, на презентации которой мы засекли его в первый раз. Кроме того, как сказано на главной странице лаборатории, компания принимает гранты и пожертвования от добрых людей со всего мира.

— Ты уверен, что знаешь его? Он должен быть безумно занят все время, — Гермиона замолкает и начинает листать страницы с такой скоростью, что я не успеваю читать. — Странно, за последний год ни одной статьи... учился в Гарварде...

Я оставляю ее с ноутбуком в Ай-Ти беседке, как она это называет, и иду в дом. Завариваю чай.

Где я видел этого парня? Американца — Нью-Джерси ведь в Америке? Никогда там не был. А вот Гарри с Джинни летали на Новый год — первым классом маггловского самолета. Провели там неделю, попали на первые полосы “Салемской звезды”. Колдографии вышли что надо, "Пророк" тогда перепечатал несколько снимков... и тут я наконец вспоминаю, где видел этого пафосного медика.

Ворох колдографий вчера на стойке бара в “Клыке вампира”. Деннис Криви, присевший рядом на секунду и тут же сваливший куда-то вглубь, перевитые золотыми лентами волосы Кремоны Джаред, бледный Малфой, толкающий меня кулаком в бок у входа… а на одном из снимков Денниса — компания по-маггловски одетых парней, снятая в "Клыке" на следующий вечер после знаменитой вечеринки с отравлением. В тот вечер, когда я пришел в клуб поболтать с барменом и выяснить детали дела, а очнулся в доме Малфоя, потому что Гарри решил внести немного красок в мою скучную бухгалтерскую жизнь.

Столько всего случилсь с той поры, а прошла-то всего пара недель. Куда же я дел вчера снимки? Ту колдографию, где был Хеммаль, я сунул в карман мантии — хотел потом ткнуть старикану в лживый нос, — а вот остальные, которые не слишком меня заинтересовали, так и держал в руке… точно! Я уронил их, и они разлетелись по всему полу — я еще столкнулся лбом с Лавандой, которая помогала их собрать. Она была с каким-то чернявым иностранцем, мы перекинулись всего парой слов, и я поплелся на выход, где встретил ломящегося внутрь разряженного хорька. Оттуда я пошел в магазин и лег спать в своей каморке.

Я возвращаюсь в сад с двумя чашками чая и сообщаю Гермионе о своем озарении. Уже стемнело, и ее лицо над ноутбуком кажется голубоватым, как у русалки.

— Хреново, что эти снимки мог увидеть кто угодно. Народу набилось уже какое-то количество, Хорь с Гойлом явились, не запылились. Надо было Денниса распросить, — сожалею я вслух. — Он хитрый тип, только косит под младенца. Ну ничего, я быстро смотаюсь камином туда-обратно…

Не договорив, я адски зеваю. Гермиона отрывается от ноутбука и зевает тоже.

— Давай отложим до завтра? — говорит она. — Глаза слипаются. Ты вчера не дал никакой возможности объяснить…

— Проехали, — машу я рукой.

— Мы потом нашли женщину, которая продала тебе портключ. Гарри хотел извиниться за ту дурацкую шутку с кладбищем...

— Давай действительно оставим этот разговор на завтра, — кривлюсь я.— Извинениями делу не поможешь. Завтра поймаю Криви, вытрясу из него колдографии и, если на них правда Кигельман, припру Джорджа к стенке и выясняю, зачем они с ним встречались. Ты ведь... ты не все знаешь... Или знаешь? Про Джорджа и..?

— И кого? — настораживается Гермиона.

— Эээ, про Джорджа и его делишки, — уклончиво мычу я, — во французском офисе. Я вчера к нему зарулил по дороге. Пообедал там… в общем, кое-что узнал, утром расскажу, ничего важного. Совсем ничего. Пошли спать.

— Рональд Уизли! Начал — договаривай!

Вот всегда так выходит.

Я сажусь на стул рядом и думаю, с чего начать. Нащупываю и сжимаю ее руку.

— Это секрет, понимаешь? Действительно серьезный секрет. Не уверен, что тебе нужно о нем знать сейчас. Сама понимаешь — чего не знает волшебник, не знает и легиллемент.

— Мне надо знать, во что вы опять вляпались.

— Да почему мы-то сразу?! Это Джордж с... а, ладно! В двух словах: Снейп уполз.

— Что?!

— Снейп выжил и работал с Джорджем над эликсиром Мерлина. И еще Джордж отыскал Воскрешающий камень.

— Ты серьезно? — напрягается Гермиона. — Снейп? Но как он… мы же видели своими глазами. Джордж не мог… И что они... они пытались воскресить Фреда?

Все-таки моя невеста — редкая умница.

Вокруг глухая ночь, и сквозь вьюнок, увивший беседку, сквозит холодным бризом с моря. Над садом бесшумно пролетают летучие мыши. Косолапсус темной тенью идет к нам по дорожке от дома, забирается в беседку и вспрыгивает Гермионе на колени.

— Ага. Я сам охренел. Они получили эликсир Мерлина и... в общем, я видел вчера Фреда живого и веселого, как тебя, прикинь? Я обедал с ним и с Джорджем. Они считают, что смогут вылечить Джинни. Если она… если она есть где-то.

— Эликсир Мерлина, — повторяет Гермиона потрясенно. — Это же открытие века! Даже тысячелетия! Нет, я, конечно, всегда знала, что Джордж безумно талантлив... Ты не шутишь?

Я молча мотаю головой, сжимаю ее руку сильнее и чувствую, как она в ответ пожимает мою.

— Пойдем в дом, — говорю я вдруг охрипшим голосом. — Я чертовски устал от всего этого. Давай просто ляжем в постель и… ляжем в постель.

Несмотря на все происходящее, это прекрасная ночь, и утро за ней — тоже прекрасное. Гермиона готовит блинчики, мы с Косолапсусом сидим на соседних стульях, и моя невеста улыбается каждый раз, когда взглядывает на нас. Теплый июньский дождик колотит по окну, перестает и снова начинает. Тучи быстро летят по небу, все серым-серо. Гермиона наклоняется и целует меня, я закрываю глаза. Здесь и сейчас — мне хорошо.

В окно пролезает сова с “Пророком”. Последний месяц я терпеть не могу “Пророк” и новости, поэтому за тем, как Гермиона разворачивает газету, наблюдаю хмуро, с усиливающимся с каждой секундой ее молчания дурным предчувствием.

— Что там? — не выдерживаю наконец.

— Самое странное, что ничего, — нахмурив брови, отвечает она. — Немного о работе министерства, рассказ об работе драконологов, очередная статья Перси о стандартах магической промышленности… Такое впечатление, что вся редакция ушла в отпуск. Ты давно видел Денниса?

— Вчера... то есть уже позавчера, я ж говорил, — недоуменно пожимаю я плечами. — Странновато. Обычно сплетен с его вылазок “Пророку” хватает на неделю. Может, в этот раз кто-то наконец разбил бедолаге его колдокамеру.