Башмачки леди Гермионы (гет)

Ей снился чудесный сон. Уже который раз, сознавая, что спит, Гермиона улыбалась и счастливо жмурилась, подставляя лицо нежным солнечным лучам. Влажный тёплый ветер играл с её распущенными волосами, норовил приподнять подол лёгкого платья, который она придерживала руками и улыбалась, счастливо жмурилась... Чьи-то руки обнимали её за талию, бережно, но настойчиво тянули назад, она прижималась спиной к горячей мужской груди под тонкой рубашкой, чувствовала позвонками выпуклые, немного колючие пуговички, ласковый голос шептал на ухо, щекоча мочку, сдувая с виска непокорную прядку. Шептал, что...

Гермиона проснулась от сильного аромата, ворвавшегося в её утренний, тут же забытый, но наверняка самый интересный и познавательный сон сладко-волнительным вихрем. Что? Снова? Опять? На тумбочке возле кровати лежали цветы. О! Те же самые, странные, неизвестные ей, не найденные ни в одном справочнике редких растений: пёстрые, красочно расцвеченные, опушённые, разделённые цветоносы, тёмно-розовые с белыми и кремовыми пятнышками, золотистыми точками, синими ободками, нежно-сиреневыми сердцевинами бутонов; аккуратные розетки сочных ярко-зелёных листьев, крепкие стебельки, перламутровый шарик-жемчужина между двух бледно-жёлтых тычинок. Очень красиво! Сказочно. Откуда эти цветы берутся уже в третий раз на её тумбочке? Да ещё под утро... Колдовство... Опасности они, вроде бы, не представляют, а там кто знает. Пахнут обворожительно, именно так, как по вкусу Гермионы и должны пахнуть самые приятные цветы...

Она поставила букетик в баночку с водой и решила всё-таки показать странные растения профессору Стебль.

Помона Стебль долго разглядывала загадочный цветок, вертела и так и сяк, принюхивалась, забавно шевеля носом, растирала пальцами краешки лепестков, откусила кусочек листа и пожевала, потом поводила над цветком волшебной палочкой и пожала плечами:

— Cypripedium calceolus, — вынесла она вердикт. — Орхидея. Только такой оригинальной «туфельки Киприды» я никогда не встречала. Не знаю, дорогуша, есть ли в нём какая-то магия, но то, что вы продемонстрировали нам удивительный образец нового сорта Венерина башмачка — это факт. Коллекционеры дорого заплатили бы за сей экземпляр. В Америке, например, дикий прообраз этого чуда называют «цветки-мокасины», а у нас «башмачки леди» за вот эту центральную часть цветоноса, похожую на туфельку, видите? Вообще-то это ловушка для насекомых: крупная губа с завёрнутыми внутрь краями, в которую попадает насекомое и, выбираясь, опыляет цветок. Какая прелесть! По маггловской мифологии один крестьянин нашёл в грязи башмачок богини Венеры, а тот в его руках превратился в цветок, у которого один из лепестков сохранил форму туфельки, прочие же остались немного запятнанными. Откуда у вас это замечательное растение?

Гермиона только хотела ответить, что не знает, но услышала насмешливый голос Драко Малфоя:

— Наверное, поклонник подарил. Вырастил в горшке корявый цветочек для леди Гермионы, — последние слова прозвучали, как издевательство. Друзья Малфоя, Крэбб и Гойл, гаденько захихикали:

— Ага, леди! Ле-леди Грейнджер! Башмачки миледи Гермионы. Стопчет туфли — будет в цветочных ходить.

— Тихо, мальчики! — строго посмотрела на веселящихся слизеринцев профессор Стебль. — А вы, мисс Грейнджер, заберите ваш загадочный цветок, потом мы обсудим с вами, откуда он мог бы взяться...

* * *

— Ну что, леди, — смеялись вслед Гермионе слизеринцы, — тебе любовник только цветочки дарит? Или что-то посущественнее? Трусики, анальный секс, куни?

Драко забежал вперёд, преградил ей дорогу, бесцеремонно развернул, прижал к стене, навис над самым лицом, чуть ли не касаясь губами лба Гермионы: — Поцелуи, например? Хороший подарок для леди, — усмехнулся он и начал наклоняться ниже.

Его приятели заржали и заулюлюкали:

— Да, Драко, покажи леди, что дарят настоящие джентльмены, пусть запомнит, помечтает потом, а то её поклонники-замухрышки только по цветочкам специалисты, не приласкают даже. А, может, это она сама себе цветы дарит, кто же позарится на такую ледю?

Гермиона почувствовала руки Драко на своей груди, ахнула, оттолкнула его так сильно, как только смогла, пытаясь влепить пощёчину. Удар вышел смазанным, Драко покачнулся, но удержал равновесие, расплылся в издевательской улыбке, преувеличенно-галантно пропустил Гермиону, посылая в ответ на её гневный взгляд воздушный поцелуй и неприличный жест.

— Ничего так, кошечка, — услышала Гермиона за спиной его гнусный смех и только сейчас позволила своим щекам вспыхнуть румянцем, — сочненькая, не зря Уизли с Поттером её обхаживают, есть что потискать, и в лифчике не пусто, её бы поиметь от души, чтоб попищала, а не цветочки дарить! Застоялась гриффиндорская кобылка.

Несколько голосов ещё долго отпускали ей вслед пошлые шуточки. Гермиона вбежала в свою гостиную, бросилась в спальню, схватила на тумбочке букет диковинных орхидей и, со злостью смяв хрупкие ароматные цветы, затолкала в мусорную корзину. Чтобы ничего не напоминало ей о мерзком Малфое, его противных, обидных словах и отвратительном поведении!

Она смотрела то в окно, то на свои ногти. Океан за белым, чистым, наряженным в тонкую гардину окном кабинета коменданта выглядел величественным, красивым, дымчато-бирюзовым под ослепительно-синим небом Атлантики. Не то, что тот же океан через узкое решетчатое окошко тюремной камеры: свинцово-серый под серым же, хмурым небом, и волны его какие-то суровые, трагические, даже в редкие часы штиля тоскливые — безотрадная картина… Ногти выглядели ужасно, отвратительно, гадко; как она допустила такое? Не просто короткие, а обломанные и обкусанные до мяса; сухие пальцы в заусенцах и царапинах: последние недели заключения дались ей нелегко… Лучше забыть, не вспоминать, она справилась, смогла доказать собственную адекватность, неопасность для окружающих. Адвокаты постарались, связи, друзья, Гарри, конечно, и теперь она смотрит на небо и волны не из тесного, холодного, пропахшего гнилой рыбой каменного мешка, а из комендантского окошка, а через несколько минут выйдет за стены крепости, её переместят на большую землю, домой, можно будет принять горячую ванну, выпить некрепкий кофе с лимоном и фисташковой пастилой, сварить себе овсянку с сушёной земляникой… Или нет, первым делом сделать маникюр, точно! Переодеться — и сразу в салон; никакого экзотического экстрима, никакого модернового дизайна, никаких нарощеных ярких когтей, всего лишь аккуратные блестящие, чуть перламутровые ноготки — мило и прилично, романтично в меру, достойно для неюной британской колдуньи. Перламутр не в моде у современных работающих волшебниц, намёк на вульгарность? Слишком легкомысленно и пошловато? А ей, Гермионе Грейнджер, нравится, значит, именно такой маникюр и сделаем. А потом кофе, ванна, хлопковая пижама, белоснежная постель, сон часов на двенадцать или на сутки. А потом… А потом? А потом…

— Вот, миссис Грейнджер, ваши документы, — в кабинет вошёл комендант, изобразил на лице подобие улыбки, — порт-ключ не понадобится, вас будет сопровождать мистер Поттер. Вы не против? — он разложил на столе бумаги, быстро поставил несколько подписей, печатей, протянул Гермионе перо. Она расписалась и встала, вежливо попрощалась. А что ещё скажешь?..

Гарри ждал её у ворот тюрьмы, бродил по пляжу и перекатывал ногой некрупный округлый камень. Волны сегодня плескались спокойно и безмятежно, играли с клочками водорослей и мусором, пригнанным штормом, даже не верилось, что они могут, оглушительно рыча, разбивая вдребезги белоснежную пену, биться о самые верхние уступы тюремных стен, брызгать солёными каплями в окошки подвалов и нижних этажей крепости… не верилось, что в этом почти идиллическом, тихом мире, искрящемся солнечными бликами на мягких, низких, медленно накатывающих волнах, бывает зло, горечь, обида, разочарование, несправедливость, предательство, отчаяние; и боль, тягостная, гнетущая, может так же, как эти прозрачные ласковые волны, неспешно лизать твои ноги… И так же неспешно и почти ласково лишать рассудка… Изо дня в день, изо дня в день…

— Ты промокнешь! Что ты, Герми? — Гарри схватил её за руку и потащил подальше от воды.

Гермиона сама не заметила, как зашла в волны. Ноги и правда промочила. Эх, туфли жалко, удобные, её любимые.

— Со мной всё нормально, — она поймала встревоженный взгляд Гарри, — просто задумалась. Красиво здесь. Из камеры всё другое.

— Ничего красивого, — Поттер, поёжившись, оглянулся на чёрные стены Азкабана, закрывающие за спиной полнеба. — Не задумывайся так больше, ладно? Пойдём, нам пора, — он протянул Гермионе руку, она крепко сжала его ладонь и закрыла глаза.

Аппарировали они прямо к её дому. Гарри спросил, чем может помочь, намекнул на чай, предложил одолжить домового эльфа, но Гермиона сослалась на усталость, головную боль, извинилась и пригласила Гарри зайти на чаепитие вечером. А с хозяйством она сама справится. Он улыбнулся почему-то виновато и унёсся по делам.

Маникюр, кофе? Сил хватило только на то, чтобы расшторить окна, сдёрнуть в гостиной чехлы с мебели, набрать ванну, раздеться, устроиться в тёплой воде, растворить немного пены с ароматом орхидей и уснуть…

Вечером Гарри принёс домашний ревенный пирог, извинился за Джинни, которая не смогла прийти из-за малышей: у Лили, кажется, режутся зубки, а Альбус подцепил маггловскую ветрянку. Гермиона кивнула и перевела разговор на другую тему. Поинтересовалась подробностями работы Главного аврора Поттера, министерскими новостями, смогла даже спросить, как дела у Рона. Гарри долго увлечённо рассказывал о новом деле, которое не мог раскрыть уже почти месяц, вроде бы и подобрался к подозреваемому в преступлении, а доказательств, достаточных для суда, никак не соберёт, потом он в общих чертах описал законодательные нововведения, обсуждаемые в кулуарах Министерства, начал говорить про Рона и осёкся.

— Продолжай, я могу про это слушать.

Да, слушать про то, что бывший муж уехал с молодой женой и двумя дочками-близняшками отдыхать в Южную Америку и заваливает Поттера открытками с красочными видами Рио-де-Жанейро, непроходимых джунглей Амазонки, грохочущих каскадов Игуасу, золотых пляжей Капакабаны, Гермиона могла, но говорить на эту тему оказалось выше её сил. Руки предательски задрожали, тяжёлый ком разросся в груди, перекрыл горло. Она скрыла невольный всхлип за неприлично-шумным глотком чая, Гарри замолчал, откашлялся и извинился.

— Я не подумал, прости. Давай о чём-нибудь другом поговорим? Как ты себя чувствуешь? На работу скоро думаешь возвращаться?

— Давай о другом. Только не извиняйся, я в норме. Почему бы мне не порадоваться счастью Рона? А с работой — пока не знаю. Ты же понимаешь: прежнюю должность мне не доверят, проситься профессором в Хогвартс тоже нет смысла; может быть, придумаю что-то. Луне в экспедиции требуются разнорабочие, сиделкой в хоспис можно. Если ты поможешь с рекомендацией, то я пошла бы библиотекарем.

Гарри пообещал, что поможет и вздохнул. Разговор не задался, они оба чувствовали неловкость, подолгу молчали, когда Гарри начал громко пересказывать содержание какой-то глупой статьи из «Пророка», Гермиона отставила чашки, свою и его, взяла друга за руку. Спокойно посмотрела в глаза.

— Гарри. Я должна сейчас всё сказать. Просто выслушай, хоть ты это и знаешь. А потом встань, пожелай мне спокойной ночи и уходи. Да?

Гарри тревожно заёрзал на стуле, сжал ладони Гермионы и опустил глаза.

— Ты очень помог мне, спасибо, — она не убирала рук. — И в тот раз с глупым неудачным зачатием, и потом, на суде, в тюрьме. Если я стану тебя благодарить, ты обидишься, я чувствую. Поэтому пропустим пустые слова. Мы друг друга понимаем, это главное, — голос Гермионы звучал тихо, но казался единственным важным звуком в комнате, в мире. — Я не знаю, как буду жить дальше, — вздохнула она, встала, подошла к окну и продолжила, обращаясь к синему вечеру, к тёмным деревьям, к блестящей в свете тусклого покачивающегося фонаря мостовой. — Но как-то буду. Жить. Постараюсь не совершать ошибок, очень постараюсь, — Гермиона обернулась к Гарри, спрашивая взглядом: «Веришь?», тот кивнул. — Я потом как-нибудь обязательно попрошу прощения у Джинни. — Гарри замахал рукой: «Не стоит, что ты!», но Гермиона не обратила внимания. — Она женщина, она поймёт. Я рада, что у вас всё хорошо. Я много думала. Понимаешь, если у меня нет детей, значит, так и должно быть. Это трудно признать, даже говорить про такое больно, — приложила она руку к сердцу, Гарри тревожно нахмурился, но Гермиона только покачала головой. — Всё нормально. Боль — это жизнь. Я теперь точно знаю. Так вот, — махнула она коротко остриженными волосами, — я постараюсь просто жить, делать дело, займусь чем-то интересным, может быть, смогу вернуться на работу… ну, на какую-нибудь работу, приносить пользу людям. Я справлюсь. И больше не буду думать о том, что причиняет мне боль. Только прошу, — Гермиона вернулась к столу, — на некоторое время оставьте меня, мне надо побыть одной. Не обижайся, и не говори, что в тюрьме я вдоволь наелась одиночества. Это другое. Мне надо просто пожить одной, ни с кем не встречаться, не разговаривать. Так можно?

— Если ты хочешь, — не очень уверенно пожал плечами Гарри. — Мне эта идея не кажется правильной. Но если ты хочешь…

— Да, хочу. Я буду ходить к психологу, как обязал меня суд, буду заниматься чем-то полезным, не пропаду, приведу себя в порядок, может быть, начну бегать по утрам или ходить на фитнес.

— Ты?

— А что тут такого? Многие женщины уделяют своей внешности много времени. Это и для здоровья хорошо. Хочу сделать тут ремонт, — Гермиона оглядела комнату. — Или слетаю к моим в Австралию, с родителями повидаюсь, с братом. Но это, когда мне вернут палочку и отменят ограничение перемещений.

— Уже скоро, я потороплю Отдел надзора.

— Никого не надо торопить. Пусть всё будет по закону. Без волшебной палочки можно жить, и вообще жить можно и нужно. Только, у меня скоро День рождения…

— Я помню, — воодушевился Гарри, — и, может быть, мы…

— Забудь. Мне приятно, что ты помнишь, но ничего не надо, никаких «может быть». Я, собственно, именно это и имела в виду: не вздумай затевать праздник, присылать подарки. Не хочу. Не обижайся, Гарри, я не стану больше праздновать этот день. Это не блажь, а продуманное решение. Никакой радости по поводу этого календарного дня и никакой печали тоже. Родилась — и родилась, спасибо маме с папой. Сейчас этот день не играет в моей жизни никакой роли. Лишнее напоминание о возрасте, об упущенных возможностях, о том… — Гермиона побледнела и с трудом, но чётко и внятно выдавила из себя: — О том, что я бесплодна, и это навсегда, на долгие годы, на многие Дни рождения. Всё! — тряханула она головой. — Не будем об этом! Я тебя попросила, для меня это важно.

— Конечно, — согласился Гарри и тяжело вздохнул. — Не хочешь праздновать — твоя воля. А насчёт всего остального… Я не согласен. Ты же не всё ещё испробовала, зачем отчаиваться? Ты никогда не сдавалась. Я люблю и ценю тебя за это.

— Не сдавалась. И к чему это привело? К нервному расстройству, к страшному непростительному преступлению! К заслуженному наказанию. Ты знаешь, что такое Азкабан? Азкабан, даже без дементоров? Да, ты, Гарри, знаешь, поэтому должен меня понять. Я больше не стану думать про детей, я не желаю больше жить этими глупыми мечтами. Я всё испробовала. Что ещё? Сколько врачей? Сколько слёз, надежд, отчаяния? Рон не выдержал и завёл любовницу. Я его не осуждала, жить с женщиной, всё время сидящей на гормонах и зельях, невыносимо: взрывной характер, перепады настроения, капризы, скандалы, стихийная магия, никакого секса, это мало кто выдержит. И когда подружка Рона забеременела, я сама прогнала его, потому что не могла позволить себе жить с мужчиной, у которого должны родиться дети. Дети! Это и есть любовь, семья, будущее! А у меня его нет, и у Рона со мной его не было, — Гермиона отпила глоток остывшего чая и продолжила: — Потом все эти эксперименты с зачатием. Магия бессильна, медицина тоже — вот вердикт. И даже тебя я умудрилась втянуть!

— Перестань! Я твой друг и помогал потому, что сам хотел этого!

— Конечно друг. Самый верный. Только когда потом на суде и во время всей этой мерзкой шумихи в газетах стало известно, что мне подсаживали твои сперматозоиды, как отреагировала твоя жена? Была счастлива, что мы с тобой хотели родить ребёночка, пусть и зачатого не естественным путём? В Азкабане иногда разрешают читать газеты, я знаю, что Джинни чуть не подала на развод.

— Это ложь и преувеличение. Скандальные писаки всё придумали.

— Джинни смогла устроить свидание со мной. Мы говорили. Я ей всё объяснила, всё, что смогла, она, кажется, поверила… в то, что мы с тобой не были близки, но… Гарри, это ужасно! Я чуть не разрушила твою семью, я чудовище, Гарри! Эгоистка, думающая только о себе, о своей боли, о своих желаниях! Мне просто нельзя иметь детей, поэтому их и нет. То, что я совершила — это никогда и ничем не искупить!

— Тебя выпустили. Ты понесла наказание! Хватит!

— Наказание? За то, что я убила человека? За то, что украла чужих детей?

— Хватит! Прекрати! — было видно, что Гарри растерян и почти напуган, он не знал, чем остановить опасное самобичевание подруги. — Иначе я вызову врачей и тебя снова упекут в Мунго! Ты этого хочешь?

— Я в норме, я в норме, — развела руками Гермиона, будто взмахнула лёгкими крыльями. — Можно я расскажу? Пожалуйста. Только тебе, я на суде молчала, адвокаты говорили за меня. Они сказали, что так нужно, но я сама просто не могла говорить, голоса не было, сил не было, дышать не хотелось, смотреть, слышать, ничего не хотелось. Если бы меня не осудили, я, наверное…

— Прекрати! Герми!

— Я должна сказать. Это не истерика. Просто я должна сказать — и забыть, постараться забыть.

Гарри помолчал и погладил Гермиону по руке:

— Я слушаю. Сделать чай?

— Нет. Потом, — она подобралась, как приготовилась к чему-то. — Я хотела умереть. И если бы меня не осудили, не дали бы реальный срок, на чём настаивали адвокаты, то я покончила бы с собой. Это факт. Убивать очень страшно, лишаться части души, но осознавать весь ужас совершённого убийства — истинная пытка. Ты слушаешь?

Гарри кивнул, во все глаза глядя на бледное, но спокойное лицо Гермионы; только дрожащие губы и лихорадочно блестящие глаза выдавали её внутреннее нешуточное напряжение.

— Тот случай, когда я унесла малышей, про него адвокаты говорили очень много, целые эпосы зачитывали, но было всё очень просто. Я шла по улице, уже не помню, куда, и заметила славную девчушку, она бежала по дорожке, упала и расхныкалась. К ней подскочила мать, и принялась лупить. Она кричала, что не напасётся колготок, устала стирать, что родила говняную грязнулю и неуклюжую корову, да, именно так, я запомнила. Девочка зажалась, перестала плакать, а мать била её. Задрала ребёнку юбку и хлестала ладонью по попе. Девочка описалась. Мать закричала ещё громче и начала грязно ругаться. Я стояла и смотрела. Они пошли к скамейке, возле которой была коляска. Когда проходили мимо меня, я почувствовала мерзкий запах перегара и пота. Меня затошнило. Мать толкнула девочку на скамейку. У той были ободраны в кровь коленки. Но она не плакала, только тихо подвывала. Нудно так, монотонно, и всё время шмыгала носом. Мать стала говорить по телефону, громко смеяться, что-то увлечённо обсуждать, не бросая разговора, проверила пустую пачку сигарет, с сожалением смяла и бросила под ноги малышке. Поискала что-то глазами и пошла через дорогу к киоску, наверное, за сигаретами. Я подошла к девочке и спросила, как её зовут. Она ответила: «Кэти» и добавила: «Тётя, а вы не будете меня бить?» Из коляски раздался писк, там зашевелился младенец, завёрнутый в несвежее одеяло, я посмотрела на него, подхватила коляску, взяла девочку за руку и направилась домой. Девочка не сопротивлялась, просто послушно шла рядом. Дома я накормила детей (младенец оказался мальчиком, примерно шести месяцев), помыла их. Не помню. Я правда не помню, Гарри, что с ними делала, помню только что была очень счастлива. Кэти и Стив. Они любили меня, а я их. Мы гуляли, играли, читали сказки, кажется, так… Я не помню, как мы переехали в Торки, там наш с Роном коттедж. Это было чудесно: море прогревалось к вечеру, а утром я наполняла малышам маленький бассейн, мы… это было чудесно. Когда ко мне пришла какая-то женщина, я даже не сразу узнала в ней ту самую, настоящую мать детей. Как она нас отыскала? Кэти спряталась за меня, а Стив захныкал на руках. Она, эта женщина, что-то говорила о деньгах. Потом о том, что сдаст меня полиции, потом она потянулась к ребёнку, к моему мальчику, и я всадила в неё Аваду. Просто направила палочку и приказала убить. Это было не сложно. Всё самое сложное началось потом.

— Ты была не в себе, это доказали: остаточное действие мощных чар и зелий. Твои колдомедики должны были внимательнее смотреть за тобой, их наказали.

— Какая разница, — махнула Гермиона рукой и встала из-за стола. — Я поставлю чай. Знаешь, Гарри, я рада, что меня признали дееспособной и не списали моё чудовищное преступление на сумасшествие. Возможно, когда-нибудь я смогу посмотреть на Кэти и Стива. Они в порядке?

— Да, — Гарри не нравился застекленевший взгляд Гермионы, её подчёркнуто расправленные плечи, склонённая, будто под непомерной тяжестью голова, её отрывистые, то замирающие, то торопливые движения. — Их забрали родственники, я проверял, дети в порядке. Ты хочешь узнать их адрес? Может, не надо?

— Конечно, не надо. Я не увижу их больше. Я так решила. Жизнь так решила. Теперь мне придётся жить с этим. С этим со всем, — Гермиона развела руками, делая обобщающий жест, словно говорила сейчас про комнату, мебель, посуду, тяжёлые льняные шторы, про часы на стене, полки с книгами. — Со всем этим, — повторила она и опустилась на стул.

Гарри подошёл, положил ладонь на плечо подруге и долго ждал, стоя рядом и не шевелясь, пока она отплачется и пойдёт умываться…

— И всё-таки ты, Герми, не всё испробовала, не отчаивайся, — перед уходом Гарри остановился уже в дверях. Холодный вечерний сквозняк, гулявший по коридорам и лестничным маршам старого лондонского дома, ворвался в прихожую. — Знаешь… есть один врач, хороший специалист, к которому ты не обращалась.

— Гарри, перестань. Я больше не стану этим заниматься. Всё бесполезно.

— Не станешь — так не станешь. Никто не заставляет. Просто подумай. Недавно, как раз после твоего ареста, в Англию вернулся Малфой. Драко Малфой. Он колдомедик, учился в Европе, работал в Африке. Он один из лучших специалистов-репродуктологов, вообще-то врач широкого профиля, но много занимается бесплодием и подобными вопросами. Обратись к нему. Хочешь, я схожу с тобой?

— Нет, — устало вздохнула Гермиона и, похлопывая Гарри по спине, подтолкнула к выходу. — Только не к Малфою. Ни за что, этого не будет. Я не верю, что он поможет. Не желаю его видеть. Всё, Гарри, ещё поболтаем, как-нибудь на днях, спокойной ночи.

«Я не верю, что хоть кто-то поможет… значит… тема закрыта», — тихо произнесла она, щёлкая за Поттером замком.

Темза — деловая река, так думал Драко, неспешно гуляя по набережной в сторону Лондонского моста. Просто шёл, совершенно без цели… Нарядно украшена лишь небольшая часть Темзы, значительно меньшая, чем можно было бы ожидать в богатом столичном городе. Склады, ангары, никакой особой романтики и тем более изысканности. И сам маггловский Лондон — преимущественно деловое место; если исключить из внимания великолепные парки и культурные достопримечательности, описанные в путеводителях и вечно кишащие туристами, то ничего интересного и приятного в лондонских ландшафтах Драко не находил. Лишь в некоторых немногочисленных магических кварталах можно было почувствовать истинный, сохранённый, спрятанный от посторонних глаз дух Лондона. Жаль, что Гермиона снимает квартиру возле одного из самых молодых, простых и аскетичных мостов, которым, при всём воображении, Драко не мог себя заставить любоваться. Только зайдя на Лондонский мост и повернувшись на север, он увидел Тауэр и крейсер Белфаст, вздохнул полной грудью, глядя на тёмную воду, на блики неяркого солнца, иногда пробивающегося сквозь дымку облаков. Вздохнул и едва заметно улыбнулся.

Дом Гермионы тоже не понравился ему. Серая, хоть и старинная, какая-то пыльная, бездушная коробка, рядом ещё несколько подобных. Какое ему дело, где живёт бывшая хогвартская задавала и всезнайка? А ныне разведённая экс-миссис Уизли, на днях вернувшаяся из заключения? Странно, что об этом не шумели газеты, наверное, Поттер постарался, создавая вокруг подруги безопасную тишину. Молодец, хоть на это у него хватило ума и расторопности. Лишний скандальный интерес сейчас Грейнджер вовсе ни к чему. А вот отмазать её от Азкабана Главный аврор не смог, или не захотел? Впрочем, похоже, что миссис Грейнджер не провела в заключении и десятой части от присуждённого ей за убийство маггла и похищение детей срока… Драко, случайно узнав, какая беда произошла с Гермионой, тут же всё бросил, рванул в Англию… Зачем? Сам не знал. Просто… хотелось быть где-то рядом, вдруг понадобится его помощь? Глупо, неразумно, нелогично. Или… Что или? Он не мог спокойно работать в больнице, когда тут с Грейнджер происходили все эти беды. Всего лишь… Глупо? Глупее не придумаешь: вернулся в Эфиопию на неделю, собрался, закрыл все дела, пристроил своих пациентов и подал заявление на вакантную должность колдомедика в Мунго. Приняли без слов, ещё бы — такого специалиста!..

Драко задержался под развесистым деревом, прямо напротив дома Гермионы, закурил. Вредная привычка, дурацкая, даже неприличная для серьёзного мага (ладно, элитный табак, трубка, но фабричные сигареты — фу, куда катится мир, если даже наследник древнего магического рода поддался маггловскому влиянию!), но вот пристрастился же к идиотской забаве во время ночных дежурств в африканском полевом госпитале, теперь не отвыкнуть… Драко присел на каменную тумбу, отряхнул пыльную брючину: в Лондоне повсюду пыль… или дожди… когда не идут надоедливые дожди, то достаёт уличная пыль… Впрочем, это проблема любого крупного города, а в Лондоне пыли гораздо меньше, чем, например в… Мерлин, о чём он вообще думает? Какая пыль? Не хочет идти к Грейнджер и сам себя отвлекает? Не хотел бы — не припёрся бы сюда, под её окна, пешком, Ромео, блин!

Драко закурил вторую сигарету: идти в гости в таком расхлябанном настроении, при такой неуверенности он себе позволить не мог. Надо или успокоиться, или двигать восвояси…

Столько лет прошло, столько всего пережито: война, суды, учёба во Франции, в Польше, работа в Монголии, в Африке, сложная, грязная, требующая максимальной отдачи, не оставляющая ни минуты свободной для ненужных раздумий и воспоминаний. Воспоминаний о дерзкой самоуверенной девчонке с копной густых каштановых волос, с глазами, притягивающими, будто самые сильные магниты; о стройной смелой непокорной девушке, о её упрямых нежно-розовых губах, не знающих помады и кротких слов; о юной волшебнице, очаровательной, сильной, умелой, опасной для недругов, для тех, кто встаёт на пути у неё и её друзей… К чему вспоминать? Взгляд из-под сбившихся на лоб непослушных, вьющихся крупными кольцами прядей, растерянный, испуганный, потом, лишь на миг взволнованный, разрешающий — и уже яростный, колючий. Нежный бархат её щеки, крошечная родинка на виске, упругие груди под кольчугой одежды. Она так сильно оттолкнула его, что Драко чуть не упал! А эти идиоты, Крэбб и Гойл, ржали, как кони, потешаясь и издеваясь над «ле-леди Грейнджер». Драко тогда больше всего на свете хотелось провалиться сквозь землю, сквозь каменные плиты пола, вместе с ней. С этой волшебной девушкой, тянувшей все его мысли и чувства, исчезнуть из дурацкого мира, в котором ничего не понятно, на каждом шагу — опасности, за каждым углом — сложности, проблемы, укрыться от всех в какой-нибудь тайной вселенной, сесть на что-нибудь мягкое в кромешной темноте, зажечь слабенький Люмос, только чтобы хоть немного различать её лицо и изящные кисти рук. А большего и не надо. Устроиться у её коленей. И начать целовать. Снизу вверх, от нежных тонких пальчиков с перламутровыми ноготками, медленно, постепенно поднимаясь губами, вставая, склоняясь к ней, придерживая под хрупкую спину, под острые ключицы, чувствуя касание её жаркой груди, обхватывая за плечи, гладя по волосам, добраться до восхитительно вкусных губ, попробовать сначала только языком, вдруг не впустит, разозлится, прогонит. Что же тогда делать? Что? Целовать, конечно, трогать, ласкать, не выпускать из рук, впиться в неё так, чтобы заразить непокорную своей болезнью, своей страстью, своей любовью. Разве на такое чувство можно не ответить? Неужели найдётся та, которая сможет отказать, оттолкнуть настолько влюблённого и так сильно желающего Драко Малфоя?.. Нашлась, оттолкнула, чуть не убила взглядом. Грейнджер. Грязнокровка, подружка Золотого Мальчика Поттера и рыжего недотёпы Уизли. Потащила цветы, которые он почти год выращивал для неё на чердаке, под самой крышей совятника, а потом за огромную плату уговорил Пивза приносить их ночами к её кровати, на урок травологии потащила, прилюдно расспрашивала профессора Стебль о том, что это за растение. А откуда примитивная ботаничка могла знать, что один глупый влюблённый парень нашёл в бабкиной шкатулке семечко, завёрнутое в блестящую зачарованную бумажку, и думая о той, о которой ему нельзя было думать, посадил его в оранжерее мэнора, потом взял с собой в школу в коробке из-под маминого чайного сервиза, спрятал от всех… От всех, только не от самого себя… С каким томительным восторгом он представлял лицо девушки, когда она станет любоваться диковинными цветами, вдыхать их волнительный аромат, трогать хрупкие стебли нежными пальчиками, устраивая букетик в вазочке или простой банке, может быть, прижмётся к среднему объёмному лепестку губами, поцелует невесомо… Подумает в этот миг о нём, о Драко, о… Все смеялись: мокасины леди, кеды уизловской давалки! Драко чуть не натворил бед. Каких? Страшных, непоправимых, он уже схватился за волшебную палочку, но вовремя остановил себя спасительным издевательским тоном и часто выручавшими его пошлыми шуточками. Потом ворвался в совятник, устроил форменный разгром, раскидал горшки с цветами, истоптал, уничтожил рассаду, долго сидел под пыльными балками, на грязном полу, пыхтел в стиснутые до синяков колени: «Не хочу! Не хочу любить, хочу ненавидеть! Хочу быть сильным, хочу быть Малфоем!» Получилось? Почти. Стал самым молодым Пожирателем смерти, был горд страхом, который вызывал у окружающих, и доверием повелителя. Потом… понял, как был неправ, глуп, доверчив, познал истинную силу страха и власть жизни. Хорошо, что судьба дала ему шанс, он и использовал его так, как сумел. А Грейнджер…

Как же невыносимо было её любить, как трудно ненавидеть… А что Грейнджер? Героиня, карьера, муж… Неподходящая пара для Малфоя, совсем не подходящая. Потом слухи, которые доходили до него в Эфиопию… «Чудовищное преступление раскрыто! Дети, похищенные у магглов, найдены, их мать зверски убита, виновная — Гермиона Грейнджер-Уизли! — проходит освидетельствование на дееспособность! Преступление века!» Драко не поверил газетам: что за бред! Но примчался в Англию… и остался здесь.

Метался несколько дней по городу, по стране, по комнате, не понимая, что делать, как помочь попавшей в беду Гермионе. Хотел даже связаться с Поттером. Только… нужна ли была ей помощь Малфоя? Это и остановило… Столько сплетен и слухов выплыло, грязных, смачных. «Грейнджер свихнулась на почве бездетности, её бросил муж, она переспала с Гарри Поттером, чтобы забеременеть, миссис Грейнджер-Уизли — завсегдатай лондонских публичных домов, где регулярно покупала мальчиков для интимных утех, наша Гермиона — развратная потаскушка или больная брошенка? Зачем волшебница украла маггловских детей, не для того ли, чтобы питаться их энергией или даже кровью? Она расчленила мать похищенных и закопала в своём саду!» Драко читал всю эту несусветную злую чушь, нервничал и понимал: единственное, что он может сейчас сделать — просто начать работать. А там — будь, что будет.

Мунго встретил нового колдомедика дюжиной сложных срочных операций, двумя десятками тяжёлых больных, ежедневной рутиной, бессонными ночными дежурствами. Через некоторое время, освоившись, целитель Малфой сумел изучить историю лечения пациентки Грейнджер-Уизли. Он получил доступ к картотеке и служебным записям, завязал знакомства с частными врачами, не совсем легальными способами, но добыл всю информацию о Гермионе, какую только смог. Выяснил, что никто из специалистов не сумел помочь ей в решении проблемы бесплодия. Применялись разные методы лечения, магические, смешанные, традиционные, древние, самые новейшие, даже маггловское ЭКО (для которого и использовали половые клетки добровольного донора Поттера), но ничто не давало результата. Пациентка погружалась в затяжную депрессию, организм и психика не выдерживали нагрузок и стрессов, идея иметь детей стала для несчастной женщины навязчивой. Как результат — срыв и страшное преступление, совершённое миссис Грейнджер. Осудили, заключили в Азкабан, ничего не поделать…

Драко был в шоке, с трудом справлялся с эмоциями, но спасла его работа и… мысли о том, как можно помочь Гермионе. Вытащить её из тюрьмы было вне его компетенции, да и Поттер на этом фронте, наверняка, делал всё, что мог, а вот бесплодие… Грейнджер рано или поздно вернётся и снова окажется в ловушке своих нерешённых проблем… Откуда эта навязчивая идея иметь детей? Впрочем, почему, навязчивая? Естественная женская потребность, инстинкт, под влиянием каких-то сложных факторов и элементарного стечения обстоятельств переродившийся в подобие мании. Но кто может осудить женщину за извечное, заложенное природой, желание рожать, воспитывать и любить детей? Визенгамот? Просто Гермионе не смогли помочь, муж, друзья, врачи, недосмотрели, проявили объективное и, разумеется, оправданное равнодушие, оставили её наедине со своей проблемой, недооценили серьёзность положения, решили по старой привычке, что та справится, сама всё устроит, она же сильная, умная, всё будет хорошо. А вот как получилось… Бедная девочка…

Драко приступил к изучению истории болезни пациентки Грейнджер и утвердился в предположении, что да, скорее всего это бесплодие, причём «первичное»: Гермиона никогда не беременела. Если при регулярной половой жизни беременность не наступает в течение года, разумно ставить вопрос о бесплодии и начинать обследование и лечение супругов. С Роном, как стало известно, всё в порядке. А с Гермионой не понятно: точного диагноза не смог поставить ни один специалист. Патологий или анатомических и функциональных дефектов репродуктивной системы у неё не выявлено. У миссис Грейнджер признавали и иммунологическое бесплодие (наименее изученный раздел репродуктологии, в том числе и магической), связанное с образованием в организме женщины антиспермальных антител, которые уничтожают сперматозоиды, и идиопатическое бесплодие (с неясным генезом). Драко пришёл к выводу, что проблема состоит в особенностях редкого сочетания индивидуальной физиологии и магического фона пациентки. Он провёл несколько сложных опытов и понял: ни Уизли, ни Поттер, ни генетически, ни по магическим показателям не подходят Грейнджер, её беременность возможна только при совпадении уникальных параметров партнёров. Прикинув все имеющиеся данные, проведя кучу проб, колдомедик Малфой нашёл мужчину, половые клетки и магия которого идеально сочетались бы с параметрами миссис Грейнджер, и от которого у неё могло бы с большой вероятностью произойти зачатие. Этим мужчиной оказался… он сам, Драко Малфой…

Он докурил очередную сигарету (четвёртую?), посмотрел на слабый свет, зажёгшийся в окнах четвёртого этажа — её окна — встал с неудобной тумбы, размял ноги, плечи и уверенным шагом направился к дому Гермионы. Нечего предаваться глупым воспоминаниям и сомнениям, жизнь такова, какова она есть. Прошлого не изменить, разве что изменить отношение к нему, будущее не написано ни в одной самой мудрой магической книге, настоящее бьётся испуганной птицей в руках — как бы его не помять, не поломать ему крылья, не прижать случайно, но и не выпустить из рук?.. Он долго думал, возможно, слишком долго. Теперь пришло время действовать. Окурок отлетел в урну у подъезда, Драко Малфой решительно толкнул тяжёлую входную дверь. «Я никогда раньше не спрашивал себя, люблю ли? — думал он, поднимаясь по лестнице. — Как оказалось, зря… Задай я этот вопрос несколько лет назад — и всё могло бы быть по-другому. Надеюсь, что не поздно спросить сейчас!»

Ей так не хотелось вылезать из-под уютного пледа, торшер под гофрированным абажуром наполнял комнату мягким полосатым светом, укрывая по углам странные, но не страшные тени, дрёма сладко качала на волнах спокойного забытья, образы, тревожившие, мучавшие беспрерывно и не дававшие спать по ночам, отступили, отошли в сторону, мысли исчезли, можно было представить себя летящей над землёй или стоящей на высокой скале и подставляющей ветру распростёртые руки, лицо, всю себя. Ветер и свобода, ветер — это свобода, свобода от ошибок, прошлых и будущих, страхов, от памяти, давящей неподъёмной тяжестью, от угрызений совести, сжимающих грудь жёстким тесным корсетом — не вздохнуть, не повернуться, не расслабиться ни на минуту. Ветер. Свобода. Счастье есть! Пусть не у меня, не в моей душе, но оно точно существует на земле, летает среди людей и даже иногда даётся в руки… Хотелось улыбаться, впервые за многие годы хотелось просто улыбаться. Гермиона давно не испытывала такого покоя, а кто-то всё звонил и звонил в дверной звонок! Кого это принесло? Может быть, нежданный гость уйдёт? Ошибся квартирой, подъездом, перепутал? Соседка зашла за солью, какой-нибудь рекламный агент предлагает самый выгодный в Лондоне кредит или коммивояжёр продаёт совершенно необходимую в хозяйстве яйцеварку в комплекте с зачарованными на незатупляемость ножами.

Когда в дверь принялись стучать, Гермиона с трудом поднялась с дивана, шаркая спадающими шлёпанцами, поплелась в прихожую…

На пороге стоял Драко Малфой. Костюм с иголочки, элегантный галстук, белокурые, явно уложенные волосы, длинная чёлка, сдержанная улыбка. Статный, высокий, красивый. Гермиона подумала, что продолжает спать. Но нет, вполне так живой, реальный Малфой, не спросив разрешения, вошёл в квартиру, деловито огляделся. Поздоровался вежливо. Гермиона ответила. Почему бы не ответить вежливому человеку?

— Извини, ты отдыхала? Я помешал? — Драко обратил внимание на домашний наряд хозяйки, на мятое простое платье, пушистые тапочки с помпонами. «Конечно, помешал!» — хотела сказать Гермиона, но почему-то лишь пожала плечами. — Я… думал, что ты празднуешь, а где гости? Вот, хотел только передать тебе, но…

— Зачем ты здесь, Малфой? — устало, ничего не понимая, спросила Гермиона.

Драко внимательно посмотрел на неё, мгновение, два, минуту его цепкий взгляд скользил по бледному лицу с тенями, вместо косметики расцвечивающими веки, по опущенным плечам, сгорбленной позе смертельно утомлённой женщины.

— Чаем угостишь, Грейнджер? Или лучше кофе.

— Ты пришёл ко мне выпить кофе? — подняла брови Гермиона и словно начала просыпаться. — Оригинально.

— Ага, — усмехнулся Драко, взял её за руку и повёл на кухню.

Гермиона очухалась, только оказавшись за столом. Малфой по-хозяйски доставал с полки чашки, отыскал кофе, ставил турку на плиту.

— Ты что это тут распоряжаешься? — встрепенулась Гермиона.

— Сидите, мэм, у вас сегодня праздник. Может джентльмен за вами поухаживать? — Драко гремел посудой, вытаскивал из холодильника засохший сыр и вчерашние круассаны.

— Малфой! — вскочила Гермиона. — Что происходит? С какой стати ты тут хозяйничаешь? Какого чёрта ты вообще тут делаешь?

— Отлично, — Драко попробовал на зуб сухую сырную корочку, разлил кофе по чашкам. — А сливок у тебя нет или лайма?

— Малфой?! — Гермиона теряла терпение, сюрреализм происходящего выбивал её из колеи, но она растерянно открывала рот и не могла сказать всё, что думает об этом белобрысом наглеце. Потому что… не знала, что именно думает…

Драко подошёл со спины, положил руки ей на плечи. Гермиона судорожно вздрогнула и дёрнулась, покачнулась. Драко с усилием, но не резко надавил, усадил её. Постоял несколько мгновений и расположился напротив.

— А кофе у тебя так себе, — сделал он глоток из чашки.

— Объясни, что ты тут делаешь? — Гермиона исподлобья смотрела на странного гостя.

— Пришёл поздравить тебя с Днём рождения.

— О! Я так и поняла. Поздравляй и уходи. Не хочу сегодня никого видеть, тем более тебя.

— Когда женщины говорят про меня «тем более», я сильно завожусь, так что поосторожнее со словами, детка.

— Малфой, ты издеваешься? — во взгляде Гермионы мелькнуло понимание.

Драко вздохнул:

— Нет. Я просто хотел разбудить тебя. Ты… спала на ходу. Проснулась? Вот и отлично.

— Не вижу ничего отличного. Убирайся!

— Не сердись, — неожиданно виновато проговорил Драко. — Я пришёл к тебе, как врач.

— Что?!

— Я знаю про твою проблему и…

— Что?! Малфой, о чём ты?

— Про твои попытки забеременеть. Я занимаюсь как раз репродуктологией, вот моя визитка. — Драко быстро положил перед Гермионой карточку целителя Мунго.

— И что?! — упёрлась Гермиона в него тяжёлым взглядом.

— Грейнджер, давай поговорим без нервов, — Драко отставил чашку, облокотился о стол.

— О чём нам с тобой говорить, Малфой? О моём бесплодии?

— Именно. Я могу тебе предложить…

— Ты псих? Годы разрушили твой разум? Ты считаешь, что я буду говорить об этом с тобой?

— Я врач. Это моя работа. Я могу помочь. Правда, не как целитель, а как маг…

— Не понимаю тебя, Малфой, и не хочу понимать. Уходи, хватит издеваться, если у меня временно нет волшебной палочки, это не значит, что я не найду способ выставить тебя за дверь!

— Выставишь, успеешь. Только выслушай.

— Не желаю! Уходи немедленно! — Гермиона еле сдерживала злость, её щёки покрылись пунцовыми пятнами.

— Да уйду я, уйду, — поднялся, вздыхая, Драко. — Ты только послушай, — заговорил он скороговоркой. — Я знаю способ, который поможет тебе. Не факт, но попробовать стоит. Ты же никогда не сдавалась, Грейнджер! Это сильный магический артефакт, — Драко положил на стол круглую коробочку, за прозрачной крышкой было видно продолговатое, остроконечное полосатое семечко. — Если посадить это зёрнышко в землю, то скоро вырастет цветок, а в нём — младенец. У магглов есть такая сказка «Дюймовочка», там одна женщина…

— Я знаю, — нахмурилась Гермиона и сжала кулаки. — Что ты придумал? Какую каверзу затеял, Малфой?

— Никакой каверзы, Грейнджер. Я долго работал с семенами этого растения, они волшебные, если всё сделать правильно, то вскоре у тебя будет ребёнок. Дюймовочка — не Дюймовочка, но младенец, нормальный, человеческий, да ещё и генетически твой, появится с большой степенью вероятности. Можешь не верить, можешь выбросить зерно, но лучше, если не захочешь его сажать, верни мне, оно редкое, стоит дорого и может помочь какой-то другой женщине, с доверием относящейся к рекомендациям колдомедика. Я решил подарить это зерно тебе на День рождения. Поздравляю, желаю счастья. Всё, я пошёл.

Драко резко развернулся и направился к выходу.

Гермиона растерянно переводила взгляд с диковинного подарка на спину странного гостя.

— Как я могу тебе верить? — громко спросила она. — Это же чистейшая выдумка, сказка, такого не бывает!

— Не хочешь — не верь, — уже из прихожей ответил Драко, — ты же сама волшебница, как ты можешь говорить, что сказок не бывает?

— Что мне с ним делать? — Гермиона взяла коробочку с семечком, услышала щелчок дверного замка — странный гость ушёл. Она открыла крышечку, достала полосатое блестящее семечко, повертела в пальцах, подумала, что Малфой либо псих, либо проходимец, чем другим можно объяснить его визит и подарок? Она хотела выбросить семечко в мусорное ведро, но зачем-то вернула в коробочку и убрала в буфет. «Что за бред? Ничего не понимаю! Малфой или так изощрённо издевается надо мной, или…». Про второе «или» Гермиона не хотела думать, потому что чувствовала, что уже попалась на удочку бывшего слизеринца, предложившего отчаявшейся женщине обрести то, о чём она так долго и страстно мечтала… Даже если это обман, то такой сладкий, что… где взять силы, чтобы не поддаться ему?..

На несколько дней Гермиона забыла про подарок Малфоя, постаралась забыть, и это у неё почти получилось. Ремонт, всё-таки затеянный ею, отнимал почти все силы и время, она начала много читать, записалась в спортзал. Настроение было не очень радостное, но преимущественно спокойное, хроническая застарелая депрессия без рецидивов. Визит и подарок Малфоя настроению совершенно не соответствовали, поэтому старательно вычёркивались из разрешённых ежедневных размышлений. Зачем думать про всякие глупости, к тому же опасные? Малфой — есть Малфой, пусть он теперь и не Пожиратель Смерти, а известный колдомедик, но душу и привычки человека не переделать за несколько лет. Узнал, в какую историю она попала, и прискакал поиздеваться, поглумиться, как в Хогвартсе над «леди Гермионой», день-то какой выбрал, повод. Вот, мразь!

Надо было ему ответить, как следует, а не мямлить непонятно что. Но она настолько растерялась и вообще… Малфой так изменился. Это бросалось в глаза и сбивало с толку, с правильного настроя. Гермиона помнила Драко глазастым горделивым белокурым ребёнком, упрямым нахальным подростком, высокомерным недобрым красивым юношей; теперь увидела взрослого мужчину, молодого, но повидавшего жизнь, такого же, как и прежде худощавого и стройного, но с ещё более широкими плечами, с крепкой длинной шеей, с отросшими на манер отца волосами, с глазами выразительными, яркими, хоть и светло-серыми, полными… сострадания? Нет, вот этого чувства отродясь не водилось в глазах Малфоя, так откуда же ему взяться теперь? Работа у него тоже не слишком располагает к сантиментам, привык, наверное, к крови, к боли, всякого насмотрелся, оброс бронёй равнодушия — самые подходящие латы для Слизеринского Принца, не надменность, так безразличная отрешённость. А что она хотела? А ничего! Ничего не хотела Гермиона Грейнджер от Драко Малфоя, ничего и никогда! И видеть его не хотела! Так и сейчас — забудь, Герми, выброси из головы, у него своя жизнь, своя правда, свои привычки, своя совесть, а у тебя — своя…

Случайно, перебирая ложки в ящике буфета, Гермиона натолкнулась на коробочку с прозрачной крышечкой. Долго сидела на стуле и смотрела на неё. Так долго, что на кухне стало темно. Сначала сумерки опустились на подоконник, потом на мягких лапах спрыгнули в помещение, ночь зажгла в Лондоне фонари, и они искусственными звёздами заиграли на мебельной полировке. Из приоткрытого окна тянуло холодом, Герми озябла, но не могла заставить себя пошевелиться. Думала.

Поднялась со своего насеста она только тогда, когда из-за неудобной многочасовой позы перестала чувствовать затёкшую шею и онемевшие руки. Зажгла свет, нетвёрдо подошла к буфету, непослушными пальцами взяла коробочку с малфоевским подарком. Если из этого зерна вырастет дракон или злобный воин, как в древнем мифе, или ещё какая пакость, то это будет на совести Драко и её доверчивости.

Гермиона раскрыла коробочку, погрела семечко в ладонях. На сердце стало немного легче, вовсе не от какой-то мистической связи с артефактом, а от принятого решения. Пусть и неверного, ошибочного… Хуже не будет… Что может быть хуже того, что было или хуже того, что её ожидает? Одиночество, одиночество, одиночество, почётная или не очень старость, чужие люди у кровати умирающей противной, всем надоевшей старухи, и даже не придётся вспомнить, как детский, самый любимый на свете голосок называл её требовательно и нежно «мама»…

Под семечком, на дне коробочки обнаружилась инструкция с заклинаниями и кратким описанием процесса выращивания волшебного растения. Гермиона решила, что утром отправится в специализированный магазин, купит самый лучший грунт для цветов, красивый горшок и посадит зёрнышко. А что… или кто из него вырастет… зачем думать об этих сказках? На ночь она положила зёрнышко в хрустальную рюмку и налила немного тёплой воды, прошептала по бумажке заклинание — пусть прорастает. Поставила рюмку на прикроватную тумбочку и всю ночь любовалась на фигурные изломы хрусталя, через которые мягко просвечивало полосатое семя диковинного растения… её надежда и вера… Слабая, растоптанная, спрятанная, казалось, так глубоко, что и не отыскать, а поди ж ты… А что, без веры и надежды человеку не жить. А Гермиона решила, что поживёт ещё немножко… С этой мыслью и с первыми лучами рассвета и заснула…

* * *

Цветок не рос. Не хотел, ленился, не принимал непрофессиональный уход мало что понимающей в выращивании диковинных волшебных растений Гермионы, или обладал вредным характером, под стать подарившему его Малфою? Герми сначала пробовала не думать про едва наклюнувшийся в горшке со специальным цветочным грунтом толстенький росток, никак не желавший развиваться и тянуться к свету, потом уговаривала себя вообще выбросить эту сумасшедшую идею из головы. Ну, вырастет какая-нибудь крапива или пальма, и что? Счастье сразу привалит? Ребёнок в капусте — это хотя бы с фольклорной точки зрения логично, а ребёнок из цветка? Бред! Вот, и какая разница, получится хоть что-то из идиотского малфоевского семечка? Но с каждым днём, не наблюдая никакого прогресса в росте цветка, Гермиона переживала всё больше, злилась на саму себя и на Драко, потом не выдержала и отправила ему письмо с… требованием прийти и разобраться, что его дурацкому цветку не нравится, чего ему, окаянному, надо и когда из него уже вылупится или что там сделает «Дюймовочка»? Драко ответил, что выкроит в своём плотном графике часок и заскочит для консультации. Напыщенный павлин!

Гермиона встретила его недовольным ворчанием и сама на себя разозлилась: держаться равнодушно и степенно в присутствии Малфоя не удавалось, и это серьёзно сердило. Тот мило поздоровался, белозубо улыбнулся с порога и, распространяя по квартире шлейф приятного парфюма, деловито прошёл в комнату, куда указала хозяйка. Он долго осматривал крошечные листики, едва торчащие из земли, осторожно стучал по горшку, водил над ними волшебной палочкой, потом оглядывал комнату, отправился по всей квартире. Вынес вердикт: помещение совершенно не подходит для цветка.

— И что, мне сменить квартиру? — усмехнулась Гермиона.

— Точно, — серьёзно ответил Драко, — только не квартиру, а… коттедж. У моря, в тихом спокойном месте, желательно малолюдном, ещё лучше в лесу: именно такой климат и атмосфера нужны цветку. А в Лондоне, да ещё и в густонаселённом доме ему трудно, не та магическая аура, не та влажность и состав воздуха.

— Ты шутишь?

— Решать тебе, — пожал плечами Драко. — У меня на примете как раз есть один подходящий домик.

— Не знаю, — с сомнением покачала головой Гермиона. — Что ты придумываешь? Я сейчас безработная, у меня нет средств на коттедж и в ближайшее время не будет, я и эти-то хоромы оплачиваю с трудом.

— Решать тебе, Грейнджер. Я только предложил. Хозяин коттеджа — мой благодарный пациент, он будет только рад, если выразит признательность тем, что пустит пожить мою… знакомую на некоторое время. Ты и сама нервы успокоишь, поживёшь на природе, подышишь свежим воздухом (это необходимо, как врач говорю), и создашь для цветка требуемый микроклимат. Иначе ничего не выйдет.

— Не знаю… — Гермиона не находила слов… Отказаться? А, была — не была, отказаться она всегда успеет! — Только бесплатно я не согласна, — махнула она головой, — могу платить за аренду столько же, сколько за эту квартиру. Идёт?

Драко сдержал улыбку и строго кивнул.

* * *

Помогать собирать свои вещи она Малфою не позволила: вот ещё! Да и много ли тех вещей? Пара сумок, десяток самых необходимых книг и… горшок с будущим цветком, который Гермиона осторожно упаковала в большую коробку и проложила поролоном. Так и переселилась на новое место жительства.

Как ни странно, в новом доме цветок и правда заметно прибавил в росте. Каждый день на толстеньком сочном стебельке наблюдался прирост, появились первые листочки — Гермиона была счастлива. Какие глупости, думала она, поливая растение из маленькой леечки и улыбаясь. То в ответ еле заметно дрожало, тянулось к рукам тоненькими спиралями бархатистых усиков. Мерещится? Гермиона опасливо трогала их кончиками пальцев и снова улыбалась.

Драко на правах посредника в съёме жилья и заинтересованного наблюдателя-консультанта иногда заходил в гости, и со временем Гермиона с удивлением заметила, что ждёт его коротких визитов. Ей нравилось принимать гостя на закрытой веранде, соблюдая традиции вежливости, поить душистым чаем, сидеть, беседуя о всякой всячине, у круглой печки, потом, закутавшись в толстые вязанные шарфы (как в школе!), гулять по тропинке возле дома, в густом почти диком лесу, слушать тишину осеннего леса, заброшенного сада, тонуть ногами в ярком ковре опавших листьев, спускаться к морю. Бродить по холодному, остывающему с каждым днём пляжу, разглядывая серую, свинцовую даль — зимние тучи, спешащие на побережье. Дом был чудесен, тих, уютен, спокоен, удобно устроен: почти всё соответствовало вкусам Гермионы и её представлениям о славном доме. Не городская квартира и не Нора, окружённая грядками и маггловскими полями, не курортный коттедж в населённом шумном месте. А именно такой крепкий, стильный домик в полудиком уголке: природа и цивилизация, красота! О подобном Гермиона и мечтала.

Прогулки стали их непременным времяпрепровождением — Малфой настоял, что цветку необходимо гулять, Гермиона удивилась, но возражать не стала, приспособила под тяжёлый горшок сетку, придумала, чем защищать его от холода и поражалась настырности Драко, бережно и без видимого усилия носившего растение дышать свежим воздухом.

Под нарядными деревьями, на продуваемом холодными ветрами берегу, среди старых яблонь, в беседке, засыпанной листопадом и желудями, — везде им было о чём поговорить, поспорить, интересно обсудить последние новости. Гермиона не знала, как Драко удавалось обходить неприятные скользкие темы, ей просто нравилось слушать его пространные, но занятные и оригинальные рассуждения и нравилось замечать, с каким искренним вниманием и едва заметной улыбкой он принимает её ответы. Когда эта улыбка становилась снисходительной или слишком дерзкой, Гермиона мобилизовывала все свои знания, логику и чувство юмора и азартно доказывала Малфою, что к её словам не стоит относиться так легковесно. Признавая себя победительницей споров, она ловила в глазах Драко лукавое, одобрительное, а иногда и восхищённое выражение, смущалась, замолкала, но он, не давая опомниться, поднимал новую тему беседы, ещё более любопытную, провокационную, и Гермиона снова заинтересованно подключалась, настойчиво доказывая, объясняя, рассуждая и с лёгкостью опрокидывая доводы противника.

Драко много рассказывал о своей работе и о больнице (правда, без чрезмерных профессиональных подробностей), об Африке. Нёс в сетке горшок с цветком, помогал спутнице, бережно поддерживая её под локоток, переступать через топкие лужи и канавки, а сам был где-то далеко:

— Чёрным континентом Африку прозвали за цвет кожи её обитателей. Сама она скорее жёлто-зелёная. Жёлтая — потому что север занимает великая Сахара, в которой живут арабы, берберы, туареги и прочие жители пустыни. Северная культура — арабско-средиземноморская, с мечетями, верблюдами, оливками и древними постройками, самые известные из которых — египетские пирамиды. Мумии фараонов — песня колдомедика, но об этом потом. Настоящая же Африка — зелёная — начинается там, где заканчивается пустыня. Вот там-то путешественника и ожидают бегемоты и львы, вооруженные копьями туземцы и малярийная лихорадка, а ещё множество бытового тёмного колдовства, зомби и малоизученные магические болезни. Эта Африка — уже не для детей, а для опытных магов. Рискнула бы?

Гермиона насмешливо качала головой: «Да где уж мне, я даже простенького заклинания без палочки не сотворю», потом толкала Малфоя в плечо, он ставил цветок в безопасное место, потуже затягивал шарф и, лукаво сверкнув глазами, протягивал ей, дразнясь, свою волшебную палочку: «Отними, Грейнджер!» Они носились среди деревьев по мягкой листве, дышали холодным терпким воздухом леса, закидывали друг друга разноцветными листьями — Гермиона чувствовала себя беззаботной девчонкой, маленькой и счастливой… Почти счастливой, хоть на десять минут… А то, что это простенькое счастье дарил ей бывший враг Драко Малфой — так разве в том её вина… или беда, или ошибка?..

* * *

Наступили нешуточные холода, выпал снег. Чистый, ослепительный при свете дня и ярко-синий в ночи он завалил домик плотными сугробами, украсил подоконники и водосливы мягкими белыми шапками, отметился даже на флюгере, превратил полупрозрачный бурый лес в белый, хрусткий, сказочный. Гермиона сначала заскучала от того, что стало трудно гулять, но быстро нашла удовольствие в чтении возле пылающего камина под уютным пледом, в ношении вместо тапочек или домашних туфель толстых, подбитых войлоком носков из козьей ровницы, в утренних умываниях снегом и вечерних наблюдениях за глупыми снежинками, которые наперегонки стремились влететь в ненадолго приоткрываемое перед сном окно и, исполнив своё желание, превращались в тёплом помещении в капли воды. Всего лишь воды, вот такой печальный финал у красивых, хрупких, неповторимо-изысканных кристалликов — ноток из мелодии Зимы.

Миссис Грейнджер стали приходить первые заказы на переводы рун и древних текстов, на адаптацию старинных заклинаний и рецептов зелий к современной языковой и магической традиции, на проверки различных письменных тестов абитуриентов в магические учебные заведения. Поттер помог ей с надомной работой, и Гермиона была очень довольна. Она с каждым днём всё реже вспоминала прошлые нерадостные зимы, одинокие рождественские ночи, особенно свои тюремные бдения перед заколоченным досками окном, когда каждая узорчатая снежинка, чудом проникавшая в камеру и долго не таявшая на холодных шершавых камнях, воспринималась, как подарок зимы, как маленькое колдовство природы, победившей магию людей. Теперь Гермиона могла позволить себе ждать Рождество и Новый год, ждать по-детски, в надежде поделиться своими положительными эмоциями и загаданными тайнами с внешним миром, не боясь привычного сплина и слёз, будто ребёнок, ждать чуда, исполнения заветных желаний и не бояться заранее очевидных неудач.

Заметно подросший цветок, между тем, снова захандрил, поблёк, покрылся маленькими неприглядными пятнышками. Гермиона разволновалась и попросила помощи у Драко.

Тот быстро приехал, осмотрел растение, давшее длинные боковые побеги, поинтересовался, все ли инструкции по уходу Грейнджер соблюдает. Сказал, что выяснил вид магического растения: пафиопедилюмы — стало быть, светолюбивое, предпочитает расти в помещениях, где достаточно яркого рассеянного света. Летом его необходимо защищать от попадания прямых солнечных лучей, а зимой желательно предоставить дополнительное освещение лампами дневного света.

— Для успешного выращивания хорошо подходят восточные или западные окна, но при необходимости, в полуденные часы, их надо притенять во избежание ожогов.

Гермиона слушала увлечённый музыкальный голос Драко и думала, что не может ненавидеть его. И не понимает, как этот мужчина смог проникнуть в её закрытый даже от самых близких друзей мир. В мир боли и страхов, надежд и безысходного желания счастья, такого, каким она его понимает. Просто пролез, змей, будто колдовством. Раз — и уже шах и мат, стены её отчаяния и нарастающего смятения, приобретавшего с годами и независимо от её силы воли мощь мании, на месте, целы и невредимы, но рядом, за спиной, над ухом, близко-близко слышится дыхание лазутчика — человека, которого вопреки всему не хочется считать чужим. А хочется слушать его, поить чаем, держать за руку… особенно, когда он снимает перчатки и по-хозяйски, небрежно, но элегантно, бросает их в прихожей, а потом, выходя на прогулку, забывает надеть и пристраивает свою руку, вместе с её ладонью в глубокий карман собственного пальто, прижимает к скользкой тёплой подкладке, к своему бедру… Приворот? Не похоже, да и зачем ему? Но факт остаётся фактом: Гермионе очень нравилось проводить время с Драко, разговаривать с ним; когда он подолгу не заходил в гости, она расстраивалась, не находила себе места, чахла, как его цветок… Скучала… Странно, необъяснимо? Да, только объяснять это всё совершенно не хотелось…

— Пафиопедилюмы не имеют ярко выраженного периода покоя, — тем временем продолжал свой инструктаж Драко, — поэтому круглый год им необходим равномерный умеренный полив. Поливай мягкой, хорошо отстоянной водой комнатной температуры. Не забывай про ежедневные поддерживающие заклинания. Этот цветок плохо переносит сухость субстрата, поэтому следи за тем, чтобы субстрат постоянно был слегка влажным, но не переувлажнённым. Старайся поливать так, чтобы вода не попадала в розетку листьев, иначе начнётся загнивание. Как и все представители орхидных, пафиопедилюм предпочитает повышенную влажность воздуха, для её поддержания в помещении можно сделать следующее: или поставь горшок с растением на поддон, наполненный влажным мхом (но при этом дно горшка не должно соприкасаться с водой), или расставь ёмкости с водой вокруг растения и регулярно опрыскивай воздух. Понимаешь? Давай покажу, как?

— Откуда ты всё это знаешь, Малфой, если растение очень редкое? — качала головой Гермиона. — С опрыскиванием я сама справлюсь.

Малфой только загадочно улыбался, причём, с каждым днём загадочнее и продолжал свои колдоботанические лекции:

— В период активного роста и цветения, растение следует подкармливать раз в неделю раствором комплексного удобрения, того что я принёс. Ага, на драконьем навозе и вытяжке из мантикоры. Потом надо будет на днях пересадить цветок, смотри, как корни разрослись: горшок мал. Я приготовлю кадку, а для субстрата понадобится сосновая кора, рубленые корни папоротника, мох сфагнум, древесный уголь, ещё парочка ингредиентов.

— Кадка? — рассмеялась Гермиона. — И ты рассказываешь о субстрате, как о каком-то сложном зелье.

— А выращивать это растение действительно нелегко.

— Откуда ты знаешь?

Снова загадочная улыбка в ответ. Ох уж этот Малфой!

Цветок то принимался в рост, радуя Гермиону сочными побегами и завязавшимся крошечным бутоном, то снова подвядал, и некрасивых болезненных пятен на нём становилось всё больше.

«Если есть сухие и жёсткие коричневого цвета пятна на листьях — это последствия солнечного ожога, — пояснял Драко в письме. — Если появились мягкие пятна — это грибковое заболевание, повреждённые части следует удалить, и обработать системным фунгицидом. Причина плесени — серая гниль, она из-за опрыскивания растения при низких температурах или вследствие того, что влага не успевает испариться. Попробуй ещё два заклятия, написанные в инструкции под пунктами «4/2» и «6»; приеду через два дня, полечу твоего зелёного друга».

И приехал, и полечил, долго возился над поникшими листьями, мазал их какими-то растворами, шептал заклинания. В итоге заявил, что цветку не хватает ласки.

— Чего? — Гермиона, внимательно наблюдавшая за манипуляциями Драко, даже подпрыгнула на стуле.

— Ласки, нежности. Любви, — серьёзно заверил Малфой и начал закатывать рукава джемпера. — Иди сюда, покажу. Ты ухаживаешь за ним чисто механически, как за неодушевлённым предметом. А он — живой, он, как и все живые существа, хочет, чтобы его любили и демонстрировали эту любовь.

Гермиона начала мотать головой: «Этого ещё не хватало! И так сижу тут безвылазно, вожусь день и ночь с этим глупым растением, даже не решив, верю ли в сказки про «Дюймовочку», а, оказывается, что ему не хватает ласки и любви? А мне хватает? Господи, что за наказание? Зачем я впустила этого придурка Малфоя в свою жизнь, как позволила ему предлагать всякие глупости, зачем соглашаюсь, верю, надеюсь? Да, надеюсь ли?»

— Иди сюда, — повторил Драко. Гермиона шумно выдохнула, возмущённо сверкнула глазами: «Хватит! Хватит надо мной издеваться!» — Ты можешь попробовать один раз? Я прошу.

От тихого настойчивого голоса Драко по её спине побежали мурашки.

«Один раз! — сама себе пообещала Гермиона. — Последний. А потом прогоню его и выброшу этот цветок на мороз. Всё! Не позволю больше морочить себя! Уеду обратно в Лондон, устроюсь на работу, Гарри, кажется, подыскал мне место в одном из комитетов Министерства. И буду вспоминать Малфоя с его цветком. Вспоминать легче, чем верить, иногда легче…»

— Иди же, — Драко подставил стул поближе к цветку и приглашающе показал на него. — Тебе понравится, — позвал он — и она пошла.

Села, смущённо поджимая колени, нерешительно погладила глиняный глазурованный горшок, осторожно положила ладони на основание сочного ярко-зелёного стебля, прижала пальцами краешки удлинённых глянцевых листьев — так, как показывал Драко, направляя её руки своими.

— Настройся. Расслабься, — шептал Драко в её макушку, ласково щекоча дыханием, прижимался сзади к спине, сначала едва ощутимо, как бы случайно, потом всё увереннее, так, словно имел право стоять столь близко, так, как если бы не было на свете ничего более естественного. — Бережнее, Герми. Почувствуй его, то, что он хочет. Представь его желания, его мечты.

— У цветка есть мечты?

— У всех есть мечты. И желания. Расслабься, — пальцы Драко осторожно гладили её под манжетами, его руки скользнули от нежных запястий к плечам, провели по бокам, легли на талию.

Драко бережно отвёл с её тонкой шеи отросшие пряди густых волос, Гермиона почувствовала его горячие губы на своей коже, сладостная дрожь пробежала по телу. Тревога заполнила сердце, оно забилось в груди испуганным зверьком, не понимающим, поймали его для того, чтобы отогреть и спасти от смерти или погубить, растерзать. Гермиона хотела вскочить, убежать, но сильные мужские руки уверенно удержали её, обняли, лихорадочно стиснули пальцы, которые она так и не решилась убрать от цветка.

— Настройся, — глубокий бархатный шёпот, пьянящий сознание.

— На что настроиться? — еле слышно выдохнула Гермиона, боясь пошевелиться.

— На любовь…

* * *

Гермиона не знала, до сих пор не могла решить, что в тот зимний вечер запомнилось ей сильнее: первый поцелуй любимого мужчины или распустившийся прямо у них на глазах бутон диковинного цветка. А, может быть, ничего не запомнилось, а только приснилось… Ласковые мягкие губы, требовательный смелый язык, жар, бегущий от горла в грудь, ныряющий в сердце, куда-то ещё глубже — в душу? — плутающий по венам и артериям, наполняющий низ живота сладостной истомой и желанием… желанием жить, любить, дарить свою любовь, всю себя, принимать в благодарность наслаждение и подлинную близость… Пёстрый бутон, внезапно набухший и разорвавшийся с пластичным хрустом, красочно расцвеченный, опушённый, с разделёнными цветоносами, тёмно-розовый с белыми и кремовыми пятнышками, золотистыми точками, синими ободками, нежно-сиреневой сердцевиной; перламутровый шарик-жемчужина между двух бледно-жёлтых тычинок. Очень красивый! Сказочный.

— Туфельки Венеры? — почти не дыша на восхитительное зрелище, начиная слышать сладкий тонкий волнительный аромат — аромат её желания — спросила Гермиона.

— Башмачки леди Гермионы, — ответил Драко и склонился к её губам. — Моей леди Гермионы…

Нет, не сон… Она кутается в твидовый палантин и со счастливой улыбкой наблюдает, как по холодному берегу, по гальке, покрытой тонкой корочкой льда, бегает наперегонки с отцом дочка и весело смеётся, кричит, что любит это море, этот берег, маму и папу, своего будущего братишку, который пока в животике у мамы.

Гермиона подставляет лицо зимним солнечным лучам, студёный ветер играет с её распущенными волосами, норовит поднять подол шерстяного платья, она придерживает его руками и улыбается, счастливо жмурится… Руки мужа обнимают её, ложатся на талию, бережно, но настойчиво тянут назад. Она прижимается спиной к горячей груди Драко, чувствуя даже под его толстым свитером выпуклые немного колючие пуговички рубашки. Ласковый родной голос шепчет на ухо, щекоча мочку, сдувая с виска непокорную прядку:

— Сына назовём Скорпиус. Хорошо? Отец настаивает, и мама говорит, что имя Роза чудесно подходит для наследницы Малфоев, но мальчика надо назвать по «звёздной» традиции. Ты согласна, дорогая?

— Дорогая? — недовольно и капризно морщится Гермиона.

— О… Согласны ли вы, леди Гермиона? — исправляется Драко и уютно обнимает жену, поддерживая под округлый животик.

— Почему бы и нет? — пожимает она плечами и подставляет для поцелуя сначала румяную от ветра и лёгкого волнения щёку, а потом и призывно раскрытые губы. — Роза и Скорпиус — чудесные имена. Только, Драко, не забудь весной пригласить ещё одного садовника, а то мои «башмачки» без надёжного присмотра скоро заполонят весь сад и перекинутся на побережье. Природная катастрофа — это не шутки… Как и любовь…