План Гермионы (гет)

— Ох.

Тупая боль в голове. И отяжелевшие веки. Как будто ночью довелось поспать всего пару минут. Я, держась за голову, аккуратно встала — каждое движение отдавалось тяжелым ударом в голове, пульсацией в висках и во всём теле. Мельком взглянув на часы, я вскочила, как ужаленная. 8:50, всего ничего до начала уроков — минут десять. Вбежав в ванную, я начала собираться так быстро, как могла. Но тут я удивилась отражению в зеркале, у которого были красные опухшие глаза. Я ведь не плакала вчера. Или плакала? Вчерашние события вылетели из головы, я помнила только бессмысленный бред, который несла Лаванда с Парвати.

Пока я шла, точнее бежала к классу зельеварения, пыталась вспомнить, что делала вчера вечером, почему же глаза заплаканные, почему как-то плохо непонятно отчего. С характерным грохотом распахнув тяжелую каменную дверь, я пролепетала:

— Профессор Слизнорт, извините за опоздание, можно войти?

Ученики повернули головы в мою сторону. Я прошлась взглядом по удивленным лицам однокурсников, которые не помнили в своей жизни такого случая, чтобы Гермиона Грейнджер опоздала на урок. Остановилась я на лице Гарри и тут же вздрогнула: воспоминания хлынули в мозг, отчего голова будто отяжелела. Еле дойдя до своего места на ватных ногах, я села, будто издалека услышав разрешение Слизнорта. Моля Мерлина, чтобы Гарри не смотрел в мою сторону, я медленно обернулась на него. И тут же отвернулась. Он смотрел на меня каким-то совершенно странным взглядом. Я ощутила, как щёки наливаются кровью, вспомнив то, что сделала вчера. Если бы Гарри не остановился, мы бы... Мерлин, как теперь стыдно смотреть в его сторону. Весь урок я просидела, спиной чувствуя его взгляд — он прожигал, упрекал, стыдил.

Прозвенел звонок, и я еле поборола желание пулей выскочить из кабинета, не вынося этого изучающего взгляда за спиной. Собрав вещи в сумку, я быстрыми шагами вышла, борясь с желанием обернуться. Ведь от этого, наверняка, хуже было бы не только мне.

* * *

«Всё. Спокойно. Гермиона, просто не смотри в его сторону, иначе сгоришь со стыда. Успокойся».

Поправив съехавший набок факультетский галстук и оттянув вниз блузку, я вышла из туалета, направляясь в кабинет трансфигурации. В коридорах было непривычно тихо. Посмотрев на наручные часы, я округлила глаза и бросилась к лестницам. Когда успел прозвенеть звонок и почему я его не услышала? Почему день начался так плохо, ведь второй раз подряд опоздать просто непозволительно.

Я бежала, уже размышляя, что скажет МакГонагалл, ведь я уже, как ей, верно, известно, и как я уже много раз повторила, не в первый раз опаздываю. Завернув за угол, я больно столкнулась с кем-то. Сумка соскользнула с плеча и со стуком упала на каменный пол. Я подняла взгляд, и тогда ноги будто приросли к полу. Мерлин, почему именно ему надо было наткнуться именно на меня? Гарри неловко бормотал слова извинения, ещё не понимая, кто стоит напротив. Когда и он поднял взгляд, тоже замер, так и не закрыв рот. Мы так и стояли, глядя друг на друга, не в силах вымолвить хоть слово извинения.

Первым очнулся Гарри:

— Я прошу у тебя прощения, — и смущенно опустил глаза.

Я кивнула, прекрасно зная, что он не увидел этого. Я не могла ни слова сказать из-за тугого комка в горле, потому что знала, что не он сейчас должен каяться. Мне не хватило силы воли, не хватило мужества. Я подняла сумку и уже сделала шаг, собираясь обогнуть его и пойти дальше, не оборачиваясь, как он придержал меня за локоть и взглянул прямо в глаза:

— Прости.

И я поняла, что было за этим «прости». Он словно извинялся за ту ночь. Извинялся за то, что позволил мне. Извинялся за то, что позволил себе.

Я снова кивнула, поднимая взгляд с его губ на глаза цвета светлых изумрудов. И мысленно убивая себя за то, что смотрю туда, куда не надо. Он медленно отпустил мой локоть, а я так же медленно пошла дальше, совершенно забыв о трансфигурации. Уже на следующем повороте, я обернулась. Гарри стоял на месте, запустив руку в волосы.

* * *

Я уже полчаса пыталась прочитать одну-единственную строчку, сидя в пустой библиотеке. Буквы разбегались, слова не складывались в предложения. Мадам Пинс сидела у входа, читая какой-то фолиант. А я сидела в самом конце огромного помещения, пытаясь не закрыть глаза. Надо было прочесть материал, чтобы подготовиться к завтрашнему уроку травологии. Наконец, кое-как дочитав учебник, я встала, потирая слипающиеся глаза, и остановилась у очередного книжного шкафа, заметив спящего человека, сложившего руки на столе. Определенно, это был парень и гриффиндорец, судя по красно-золотому галстуку, свисавшему с шеи. Я слегка потрясла его за плечо, отчего гриффиндорец промычал что-то невразумительное и приподнял голову, поправляя сбившиеся набок очки. Это был Гарри. «Да ты самая везучая девушка на свете, Грейнджер!» Тихо чертыхнувшись, я произнесла:

— Эм... Я... Гарри, ты... ты уснул здесь, а библиотека скоро закрывается.

Гарри недоуменно посмотрел на меня, явно ещё не проснувшись и не поняв смысла моих слов. Вскоре в глазах его прояснилось, и он поспешно встал, собирая учебники.

— Ох, спасибо. Ну ладно, я пойду.

Расставив учебники по местам, он взял сумку за ремешок и ушёл, слегка задев меня плечом. Случайно? Или нет?

«Гермиона, разберись с ним. Разберись с собой. Ты же любишь его. Ты что, собираешься скрывать это от него вечность? А вдруг сейчас и надо сказать? Вдруг сейчас самое время? Ну и пусть, что дружбы не останется, зато ты теперь не будешь мучиться неизвестностью. А если это не взаимно? Мы, получается, прекратим дружить. Мерлин, что делать?»

Поддавшись какому-то неизвестному порыву, я громко окликнула его и подбежала к нему. В конце концов, и глупцу понятно, что пора бы действовать.

— Гарри! — он остановился, и теперь мы стояли на расстоянии вытянутой руки. — Гарри, мне нужно сказать тебе кое-что.

Он удивлённо приподнял брови, я сглотнула, чувствуя, как желудок переворачивается от страха. В который раз вдохнув в лёгкие побольше воздуха, я сказала:

— Я, кажется, люблю тебя. Нет... Нет, не кажется. Я люблю тебя.

И мысленно чуть не убила себя, ведь слова прозвучали так глупо, хотя в голове они звучали так убедительно. Но сказанного не вернешь, а жаль, потому что она тут же пожалела о своих словах. Взглянув на Гарри, стало еще хуже: он удивленно распахнул глаза, не шевелясь. «Ты все испортила, Гермиона».

И вдруг в глазах его мелькнул какой-то странный огонек:

— Мерлин, Гермиона, как это случилось, черт побери? — я вздрогнула от его тона. — Мы же... Это же было игрой!

Последняя фраза стала жестоким ударом ниже пояса. Он считал всё это неправдой.

— Гермиона, прости, но... — он развел руками, словно говоря: «Это не взаимно. Ничего не поделаешь». — Я не люблю тебя. Я люблю тебя, как сестру, но ничего больше.

И тогда он отвернулся и ушёл. А у меня в голове набатом стучали эти слова: «Я не люблю тебя. Это было игрой. Игрой. Не люблю». И опять слезы, катящиеся по щекам, оставляя после себя мокрые дорожки.

Как сквозь вату я услышала просьбу мадам Пинс выйти из библиотеки, еле переставляя ноги, дошла до своей спальни. Легла, даже не раздеваясь: не было сил что-либо делать. И тут же уснула, ведь меньше всего хотелось думать и копаться в себе. А снился мне сегодняшний вечер, словно назло заставляя переживать это заново.

Утром, когда я спустилась в Большой зал, его не было. И на тех немногих уроках, что он не пропустил, садился настолько далеко от меня, насколько мог. А я просто с ума сходила от этого, непроизвольно вспоминая его слова: «Я не люблю тебя»...