Становление (джен)

Заваленная старыми фолиантами комната совсем скоро должна была преобразиться: в ней должен был поселиться детский смех. Он должен был появиться во всех уголках, отразиться от зеркал и лопнуть серебряной струной, оживляя мрачную обитель. И тогда весело затрещат поленья в камине, зашуршат тяжёлые шторы, радостно звякнет стёклами сервант, приветствуя нового постояльца. Только вот Северус не был уверен, сможет ли он сам остаться в неожиданно ожившей комнате.

Как бы ни было противно впускать яркий режущий свет в свои подземелья, в свою душу, отказать он не мог. Это была расплата. Он задолжал слишком много. И пусть придётся попрощаться с частичкой себя, заплатить он обязан.

Девочка лет четырех, маленькое исчадие ада, с которым ему придется сразиться, возлежала на руках у взволнованного Альбуса Дамблдора. Миниатюрная и умиротворенная, она спала, и на её губах играла безмятежная улыбка. Зачем она здесь? Почему?

О чем думал директор Хогвартса, когда нес эту девочку в такое неподходящее для нее место? Этого не знал никто, зато прекрасно осознавал умудренный опытом Дамблдор. Его поступок не был спонтанен. Всё обдумав и взвесив, Дамблдор решил поступить именно так. Малышка должна была поселиться у раскаявшегося преступника, служа ему живым напоминанием о той, которую он предал сам того не зная.

— Она теперь будет жить здесь? Всегда? — нарочито спокойным голосом спросил Снейп.

Альбус окинул взглядом чуть сгорбленную фигуру собеседника: тёмная мантия, чёрные прямые волосы, непроницаемое выражение лица и холодный взгляд. "А ведь он совсем молод, — подумал директор, — всего двадцать три года, а глаза уже почти умерли". Чуть слышно вздохнув, он ответил:

— Теперь ты ее опекун. Я лично поручился за тебя перед Визенгамотом.

Устроив девчушку на тёмном кожанном диване, Дамблдор вновь поднял глаза на Северуса. Тот задал очередной вопрос:

— Она знает?

Предатель-голос чуть дрогнул, маска безразличия едва не разлетелась на части. Снейп отчаянно пытался подавить в себе странные, непонятные ему самому эмоции. Как же хотелось, чтобы ничего этого не было, но время не повернуть вспять, прошлое не изменить.

— Да, — прозвучал короткий ответ. — Ты понимаешь, что ей будет тяжело?

— Понимаю, — сцепив зубы ответил Северус. Это он прекрасно понимал, но не понимал почему эта девочка должна будет страдать еще и от того, что опекун ее ненавидит.

Кивнув на прощанье, директор покинул мрачное подземелье.

Северус склонился над мирно спящей девочкой и посмотрел на нее. Мило сопя во сне, она как раз перевернулась на спину, и взгляду открылось лицо. Лицо его возлюбленной. Уменьшенное. Детское. Но даже пухлые розовые щёчки и вьющиеся волосы не могли скрыть сходства.

— Оливия... — прошептал Северус, закрывая лицо руками и опускаясь прямо на пыльный пол рядом с диваном. — Прости меня...

Этот ребенок вызвал в душе парня бурю, с которой, как он сам думал, он едва ли сможет справиться когда-нибудь. Альбус определённо знал, что делает, отдавая девочку ему. Он заплатит сполна...

Плеча Северуса неуверенно коснулась маленькая ручка. Он удивленно поднял голову: прямо на него пытливо смотрели глаза нежно-орехового цвета.

— Меня зовут Гермиона, — звонко сказала девочка, внимательно разглядывая странного человека, который почему-то оказался рядом с ней. — А кто такая Оливия?

Молодой человек отрешенно посмотрел в такие знакомые и такие чужие глаза. В них не было нужного выражения, не было задорного огонька и чертовщинки. Только любопытство и боль. Глубоко спрятанная, но от того не менее острая, такая же, как и в его собственных глазах.

— Оливия — это женское имя, — зачем-то невпопад ответил Северус и поднялся с пола, отряхивая черную мантию.

— Я знаю, — с улыбкой сказала девчушка, а потом... Потом воспоминания лавиной обрушились на нее. С коротким всхлипом девочка опустила голову обратно на подушку. Её плечи мелко затряслись, и вместо радостного детского смеха комната услышала лишь тихий плач.

Северус, стараясь не обращать внимания на звуки, раздающиеся за спиной, направился к двери. Обернувшись на пороге, он всё-таки бросил взгляд на мелко вздрагивающую спину четырехлетней девочки. Вместо девичьих дрожащих плечиков он внезапно увидел себя в таком же возрасте, плачущим из-за очередной ссоры Тобиаса и Элен Снейпов. Снейп скривился и, более не оглядываясь, вышел из комнаты. Дверь, которую никто не потрудился придержать, громко хлопнула.

Этой ночью юноша будет раскаиваться во всем, что он совершил. И плакать. Плакать об Оливии, о себе, о судьбе этой маленькой, подкинутой ему девочки...

Полночи Северус ворочался с боку на бок. В голове теснились странные мысли, от которых сердце то испуганно замирало, то неслось вскачь. Казалось, призраки прошлого смотрят на него из тёмных углов спальни, будто решая, дольно ли уже определённого наказания, или стоит придумать что-то ещё. От этого ощущения по спине бежали мурашки, а едва успокоившееся сердце вновь сбивалось с ритма. В конце концов сон всё-таки сжалился над несчастным и подарил спасительное забытье. Только оно не продлилось долго.

Пробуждение было не самым приятным: глаза не хотели открываться, опухнув от пролитых слёз, а тело придавило к кровати чем-то тяжёлым. Это «что-то» беспокойно ёрзало, стремясь прижаться к Северусу как можно ближе, и плакало, от чего футболка, в которой он спал, уже промокла насквозь. Кое-как разлепив веки, Снейп зашипел:

— Какого чёрта?

С большим трудом ему всё-таки удалось снять с себя всхлипывающее тельце, которое оказалось крошечной копией Оливии. Стремясь развеять наваждение, Снейп тряхнул головой и резко отстранился, но потом вспомнил, что теперь эта девчонка будет жить здесь и сталкиваться ней придётся каждый день. От осознания своей участи он застонал.

Девчонка выглядела ужасно: опухшие щёки, покрасневшие глаза-щёлки, безостановочно хлюпающий нос, растрёпанные волосы, вздрагивающие плечи и трясущиеся ручонки. Она сидела на кровати и сверлила Северуса враждебным взглядом. Тот обречённо вздохнул:

— Ну чего тебе?

Гермиона хмуро посмотрела на него, потерла заплаканные глазёнки и, подавив очередной всхлип, прошептала:— Мама…Северуса передёрнуло. Он терпеть не мог это слово. Оно напоминало об Эйлин, оставленной где-то там, в худшем детстве, которое только может быть у человека. 

— Мамы здесь нет, Гермиона, — постарался как можно строже ответить Снейп, но голос всё-таки дрогнул. Его сердце затопила острая тоска, с которой он не мог бороться.

Гермиона пару раз хлопнула ресницами и снова разрыдалась, шепча: «Мама, мама, папа…». Внезапно она перестала плакать и абсолютно спокойно, совсем по-взрослому посмотрев на Снейпа, поёжившегося под ее взглядом, спросила:

— То есть, их совсем нет? Нигде?

Северус только покачал головой, откидывая прилипшие к вспотевшему лбу волосы. Из глаз вновь покатились непрошеные слёзы, оставляя мокрые дорожки на недавно высохших щеках. Спустя несколько долгих мгновений ему всё-таки удалось взять себя в руки и посмотреть на своё наказание. Сквозь опухшее от слёз лицо с красными глазами проглядывались до боли знакомы черты. Казалось, что его любимая смотрит на него…

Стоит ли говорить, что Оливия была прекрасна?

Девушка, которая могла одним взглядом согреть одинокого Северуса, а одним словом — вызвать на его губах улыбку. Девушка, которая была единственной в своём роде. Но её больше нет… Совсем нет… Нигде…

— Оливия…

Это имя само сорвалось с губ, но Гермиона даже не обратила на это внимания. Она не замечала ничего вокруг, покачиваясь из стороны в сторону. Плач медленно превращался в вой, который изредка прерывали редкие всхлипы.

Терять близких всегда больно. Больно понимать, что больше никогда не увидишь таких родных глаз, не почувствуешь мягкой руки, гладящей по волосам, не услышишь тихий голос, желающий спокойной ночи. Но ведь останется память. Тёплые воспоминания будут согревать душу одинокими вечерами, станут опорой для дальнейшей жизни, не дадут захлебнуться в собственной тоске. Но это только если они будут. Что делать, если их нет, если с каждым прожитым днём они рассеиваются, как предрассветная дымка?Через пару лет Гермиона не вспомнит даже лиц своих родителей, не сможет узнать знакомые интонации или похожие манеры. Походка матери и жесты отца сотрутся из памяти, оставив в детской головке единственную фразу: «У меня были родители». Само слово «родители» станет чем-то обобщённым, далёким и чужим. Сверстники будут рассказывать о мамах-домохозяйках и папах-работниках Министерства, а у неё всего этого не будет. Зато она сможет похвастаться детством, проведённым в мрачных подземельях Хогвартса в компании не менее мрачного опекуна — Северуса Снейпа. Иногда добрый дядя Альбус будет брать её с собой в Лондон, но и эти вылазки буду иметь горький привкус. Грусть станет её верной и, наверное, вечной спутницей.

Тяжело вздохнув, Северус осторожно встряхнул девчонку, а затем как можно мягче сказал:

— Тебе нужно поспать… Пойдём, я отведу тебя назад в комнату и

…Но девчонка отчаянно зашептала, мелко-мелко тряся головой:

— Страшно... Открываешь глаза, а там светится... тлеет... только не зеленым, как с родителями, а оранжевым...

— Глупенькая, это тлеют поленья в камине, — попытался переубедить девчушку Северус, но та только трясла головой и, уставившись в одну точку на стене, громким шепотом повторяла:

— Сначала очень яркий лучик, он такой яркий... мне хотелось с ним поиграть... а потом он исчез, и вся комната стала зеленая... немножко зеленая... а теперь вся комната мрачная и чуть-чуть оранжевая...

— Если я потушу камин — станет очень холодно... — убеждал он Гермиону, но та снова по-взрослому посмотрела на него и уже громче сказала:

— Страшно.

Снейп смирился, что эта несносная девчонка остаётся здесь, а значит, этой ночью поспать вряд ли удастся. Он уже направлялся к выходу, перебирая в голове возможные занятия, как в его футболку вцепилась маленькая ручка. Прозвучавшая спустя мгновенье фраза едва не уничтожила остатки самообладания профессора.

— Посидите со мной … Страшно …

Чертыхнувшись сквозь зубы, Сев устроился в кресле у кровати и уставился в одну точку, погрузившись в свои мысли. Через час Гермиона всё-таки уснула, но сон ее был беспокойным: она ворочалась, вздрагивала во сне, что-то бормотала, но слов было не разобрать. На большой профессорской кровати маленькое тело девочки смотрелось особенно трогательно и беззащитно. Когда-то давно так выглядел и сам хозяин комнаты — тогда он лежал на полу, забившись в угол, прячась от разъяренного отца и криков испуганной матери. Тогда ему было пять. Снейп сел рядом на кровати и аккуратно отбросил вьющиеся волосы с бледного личика. Тонкий нос был таким знакомым, когда-то он целовал его кончик, чувствовал его дыхание на своей шее и ключицах... Взгляд скользнул ниже: эти губы он целовал, эти губы целовали его в ответ, эти губы он знал досконально. Северус был уверен, что подросшая Гермиона станет точной копией Оливии . И только её взгляд будет отличаться. 

— Не смотрите на меня... — сонно прошептала Гермиона.

Северус испуганно отшатнулся: он был уверен, что она спит. Хотя этого стоило ожидать,конечно же, после произошедшего у нее был очень чуткий сон. Его собственные глаза уже начали слипаться — всё-таки организм нуждался в отдыхе. Снейп улёгся на краю кровати и забылся тревожным сном, постоянно переворачиваясь с боку на бок. Только тогда, когда Гермиона положила свою ручку ему на грудь, он провалился в глубокий сон без сновидений.

Утро в подземелье наступило так же, как и всегда: тусклый свет начал пробиваться через крохотное окошко под самым потолком, едва освещая лица спящих. Но и этого света было вполне достаточно для того, чтобы разбудить зарёванную девочку и заставить ее открыть покрасневшие глаза.Гермиона весьма удивилась тому, что находится не в своей комнате, а потом она вспомнила все события прошлой ночи. Она уже привыкла каждый раз вспоминать то, что она теперь абсолютно одна и родителей больше нет...

— Дядя... — позвала девчонка Северуса, но не получила ответа. Тот крепко спал, забросив руки за голову, и, кажется, не собирался открывать глаза.Равнодушие этого мира к ее горю — вот что было самым первым столкновением Гермионы с жизнью без родителей. Даром что она маленькая — она прекрасно понимала, что все сочувствующие друзья родителей (которых она видела впервые) выскажут все слова скорби и благодарности, а потом уйдут домой к своим детям, совсем не помня о крошечной Гермионе.

А еще ей было страшно. Наверное, именно поэтому она тенью соскользнула с кровати, бросила последний взгляд на спящего парня и вышла за дверь, надеясь на то, что кто-то найдет ее и заберет. Не он. Не в это мрачное место.

Северус проснулся с необъяснимым ощущением тревоги. Гермионы, которая должна была сладко сопеть на кровати рядом, в комнате не оказалось. Юноша рывком встал с кровати и быстро пересек комнату. В гостиной маленького монстра не было, так же, как не было ее в ванной и туалете.

— Гермиона! — крикнул он в слабой надежде, что девочка, спрятавшаяся в каком-то укромном уголке, окажется неподалеку. Но никто не ответил.

Северус решил, что самым разумным будет подумать о мотивах девочки, не важно, что ей только четыре. Думала же она о чем-то!

Если бы она потерялась, она бы обязательно кричала и звала на помощь, потому что подземелья — это не самое безопасное место в мире. Пусть даже подземелья Хогвартса.

На улице стояло лето и никого из учеников не было в замке. Не смотря на это, ее обязательно бы услышал кто-то из призраков, портретов или домовых эльфов. Допустим, так оно и произошло. Это значит, что девочка сейчас у Дамблдора. Так почему же старик не сообщил об этом Снейпу?!Через пару секунд парень уже стоял у камина и пытался связаться с директором школы. В камине появилось встревоженное лицо Альбуса:

— Доброе утро. Что-то произошло, Северус?

— Гермиона у вас? — без лишних предисловий спросил Снейп, ерзая на месте.

— Нет. А что, собственно, произо... — сегодня юноша не собирался следовать правилам приличия и дослушивать директора до конца. Камин потух, а Северус отправился на поиски маленькой беглянки...

Ненависть тугим клубком зашевелилась в душе Северуса. Какого черта эта девочка должна жить с ним? Ему плевать на нее, плевать на судьбу брошенной сироты. Ему больше по вкусу лелеяние своих открытых ран и жизнь замкнутого отшельника — так жить он привык еще с детства. Почему же сейчас Альбус в качестве наказания отбирает свободу у него и калечит жизнь ребенку?!

Снейпу было страшно. Страшно стать тем человеком, каким когда-то был для него отец. Тобиас Снейп ненавидел сына и жену. Наверное так же, как Сев ненавидит эту девочку — копию погибшей любимой.

Если она еще не у Альбуса, это может значит только то, что она боится проронить и звук, или то, что она хотела сбежать.

А если она хотела сбежать, то Северус вовсе не собирался ее искать.

Мрачные подземелья приняли Снейпа, так, словно этот двадцати-трех летний парень был их повелителем. Много различных воспоминаний связывало Снейпа с этим местом: первый поцелуй с Оливией, секретная беседа с Люциусом о Темном Лорде, чтение запрещенных книг о Темных Искусствах в тупиках темных лабиринтов...сорри за задержку, я ужинала С:Он знал подземелья, как свои пять пальцев. Наверное, даже лучше Мародёров у которых была собственная карта. Даже с закрытыми глазами он мог найти выход отсюда, чем иногда успешно пользовался, чтобы не зажигать свет. Хотя, глаза Снейпа, большинство своей жизни проведшего в полумраке, уже давно привыкли к тьме и в темных помещениях он видел почти так же хорошо, как на свету.

— Раз, два, три, четыре, пять... я иду тебя искать, — как-то зловеще проговорил Северус и, ускорившись, скрылся в запутанных лабиринтах подземельев.

Маленькая девочка тряслась, словно листочек на ветру, сидя в одном из темных тупиков. В ее комнатке в доме родителей всегда было светло и уютно. Малышка Гермиона даже спала со светом, потому что боялась неведомо чего... Она была беспокойным ребенком. Часто по ночам она плакала или стонала, когда ей снились кошмары... В углу что-то зашевелилось и Гермиона нервно вскрикнула. Раздались коротенькие цокающие звуки, словно пробежала крыса, и Гермиона отшатнулась от стены, поднимаясь на ноги. Горячие слезы покатились по ее лицу, измазанные где-то в грязи пальцы стали стирать их, но оставляли мутные разводы.

Свернувшись на полу перепуганная, снова вернувшаяся к своему возрасту девочка, жалобно заскулила, словно брошенный щенок.

Ей было так страшно, что сейчас она не испугалась бы даже того, кто убил ее родителей. Хотя, Миона бы вряд ли его узнала, потому что события той ночи она помнила очень скомкано...

Мама выглядела взволнованной и уставшей, а папа весь вечер ходил из стороны в сторону. Гермиона же была счастлива и умиротворенна. Потом... она помнила все кусками: яркий зеленый лучик, потом зеленое свечение, залившее всю ее светлую и уютную комнату, внезапный холод и мама уснувшая прямо на полу, на груди у отца...

Два быстрых и неуловимых силуэта: один Черный, а другой Светлый, как проблеск надежды в ночи, и яркий, как солнце. Ярче зеленого луча.

Резкий девичий вскрик остался без внимания, потому что маленькая Гермиона потеряла сознание от ужаса...

Что делает нас счастливыми? Осознание того, что тебя любят просто так, что о тебе помнят. Гермиона, даже в четыре года, прекрасно понимала, что она любима, обласкана, живет в тепле и заботе. Что случается с ребенком, потерявшим это? Отчуждение. Страх. Боль. Зависть.

Каждая из этих эмоций будет медленно убивать ее, пока не уничтожит, сломив пополам. И тогда у нее останутся два пути — стать вторым Северусом Снейпом или же просто, не выдержав, сойти с ума. И еще неизвестно что будет для нее лучше.

Северусу Снейпу же, казалось, уже ничем не помочь. Он сам хотел отречься от того проблеска огня, который прятался где-то под одной из его черных мантий. Он сам хотел не пустить звонкий детский смех в свои комнаты... Не потому ли, что юный мужчина боялся горьких слез, которые идут в комплекте со смехом?