Становление (джен)

Заваленная старыми фолиантами комната совсем скоро должна была преобразиться: в ней должен был поселиться детский смех. Он должен был появиться во всех уголках, отразиться от зеркал и лопнуть серебряной струной, оживляя мрачную обитель. И тогда весело затрещат поленья в камине, зашуршат тяжёлые шторы, радостно звякнет стёклами сервант, приветствуя нового постояльца. Только вот Северус не был уверен, сможет ли он сам остаться в неожиданно ожившей комнате.

Как бы ни было противно впускать яркий режущий свет в свои подземелья, в свою душу, отказать он не мог. Это была расплата. Он задолжал слишком много. И пусть придётся попрощаться с частичкой себя, заплатить он обязан.

Девочка лет четырех, маленькое исчадие ада, с которым ему придется сразиться, возлежала на руках у взволнованного Альбуса Дамблдора. Миниатюрная и умиротворенная, она спала, и на её губах играла безмятежная улыбка. Зачем она здесь? Почему?

О чем думал директор Хогвартса, когда нес эту девочку в такое неподходящее для нее место? Этого не знал никто, зато прекрасно осознавал умудренный опытом Дамблдор. Его поступок не был спонтанен. Всё обдумав и взвесив, Дамблдор решил поступить именно так. Малышка должна была поселиться у раскаявшегося преступника, служа ему живым напоминанием о той, которую он предал сам того не зная.

— Она теперь будет жить здесь? Всегда? — нарочито спокойным голосом спросил Снейп.

Альбус окинул взглядом чуть сгорбленную фигуру собеседника: тёмная мантия, чёрные прямые волосы, непроницаемое выражение лица и холодный взгляд. "А ведь он совсем молод, — подумал директор, — всего двадцать три года, а глаза уже почти умерли". Чуть слышно вздохнув, он ответил:

— Теперь ты ее опекун. Я лично поручился за тебя перед Визенгамотом.

Устроив девчушку на тёмном кожанном диване, Дамблдор вновь поднял глаза на Северуса. Тот задал очередной вопрос:

— Она знает?

Предатель-голос чуть дрогнул, маска безразличия едва не разлетелась на части. Снейп отчаянно пытался подавить в себе странные, непонятные ему самому эмоции. Как же хотелось, чтобы ничего этого не было, но время не повернуть вспять, прошлое не изменить.

— Да, — прозвучал короткий ответ. — Ты понимаешь, что ей будет тяжело?

— Понимаю, — сцепив зубы ответил Северус. Это он прекрасно понимал, но не понимал почему эта девочка должна будет страдать еще и от того, что опекун ее ненавидит.

Кивнув на прощанье, директор покинул мрачное подземелье.

Северус склонился над мирно спящей девочкой и посмотрел на нее. Мило сопя во сне, она как раз перевернулась на спину, и взгляду открылось лицо. Лицо его возлюбленной. Уменьшенное. Детское. Но даже пухлые розовые щёчки и вьющиеся волосы не могли скрыть сходства.

— Оливия... — прошептал Северус, закрывая лицо руками и опускаясь прямо на пыльный пол рядом с диваном. — Прости меня...

Этот ребенок вызвал в душе парня бурю, с которой, как он сам думал, он едва ли сможет справиться когда-нибудь. Альбус определённо знал, что делает, отдавая девочку ему. Он заплатит сполна...

Плеча Северуса неуверенно коснулась маленькая ручка. Он удивленно поднял голову: прямо на него пытливо смотрели глаза нежно-орехового цвета.

— Меня зовут Гермиона, — звонко сказала девочка, внимательно разглядывая странного человека, который почему-то оказался рядом с ней. — А кто такая Оливия?

Молодой человек отрешенно посмотрел в такие знакомые и такие чужие глаза. В них не было нужного выражения, не было задорного огонька и чертовщинки. Только любопытство и боль. Глубоко спрятанная, но от того не менее острая, такая же, как и в его собственных глазах.

— Оливия — это женское имя, — зачем-то невпопад ответил Северус и поднялся с пола, отряхивая черную мантию.

— Я знаю, — с улыбкой сказала девчушка, а потом... Потом воспоминания лавиной обрушились на нее. С коротким всхлипом девочка опустила голову обратно на подушку. Её плечи мелко затряслись, и вместо радостного детского смеха комната услышала лишь тихий плач.

Северус, стараясь не обращать внимания на звуки, раздающиеся за спиной, направился к двери. Обернувшись на пороге, он всё-таки бросил взгляд на мелко вздрагивающую спину четырехлетней девочки. Вместо девичьих дрожащих плечиков он внезапно увидел себя в таком же возрасте, плачущим из-за очередной ссоры Тобиаса и Элен Снейпов. Снейп скривился и, более не оглядываясь, вышел из комнаты. Дверь, которую никто не потрудился придержать, громко хлопнула.

Этой ночью юноша будет раскаиваться во всем, что он совершил. И плакать. Плакать об Оливии, о себе, о судьбе этой маленькой, подкинутой ему девочки...