Литературные ассоциации (джен)

Тестралами-альбиносами нас назвали еще в Хогвартс-экспрессе, и прибыли в школу мы уже с намертво приклеенным прозвищем. Эли расстроилась ужасно. Глупо. На правду не обижаются, а сходство было налицо: тощие, как скелеты, с лошадиными лицами, бесцветными ресницами, длинными прямыми волосами, больше похожими на конский хвост. Даже на родном факультете нас различали с трудом и предпочитали не обращаться по имени. Так и называли тестралами, иногда крысками лабораторными. Честно говоря, в кабинете зельеварения было множество заспиртованных тварей, имеющих с нами несомненное сходство, но мозги грифов, видимо, не могли вместить их названий. Они ограничивались банальным: дылды, жерди, личинки, — и так забавно терялись, когда на их подначки не следовало реакции.

Я и правда не обращала внимания: грех обижаться на тех, кого обидели при рождении, а Эли старалась держать лицо и ревела ночами. Она отчаянно пыталась добиться выразительного взгляда и преобразить белобрысые лохмы в белокурые локоны.

Чудесное превращение Грейнджер из лахудры в изящную девушку, случившееся на Новогоднем балу во время Тремудрого турнира, вселило в нее неоправданный оптимизм. Но у Грейнджер была фигура, правильные черты лица, брови, ресницы и губы, ей стоило лишь приодеться, накраситься и причесаться. Нам же подчеркивать было нечего, и, пока наши сверстницы обретали женственные формы и грациозные движения, мы оставались тестралами-альбиносами.

Новогодний бал на пятом курсе не стал моментом чудесного преображения. Конечно, наши мальчики пригласили нас по разу, и Эли целых восемь минут таяла в объятиях Блеза. Жалкое это было зрелище! Элегантный красавчик Блез и длинная, тощая Эли в модельном платье, с тщательно наведенным макияжем, похожая на бесполую куклу с витрины. Она так старалась выглядеть соблазнительно, или хотя бы просто привлекательно! Но заметны были только ее отчаянные усилия.

Меня все это не прельщало совершенно, и на бал я пришла в слизеринской мантии и с конским хвостом. Да, тестрал-альбинос, но не в павлиньих перьях! Эли весь вечер шипела на меня, что я ее позорю, из-за меня, мол, нас обоих никто не пригласит. Никто и не приглашал. Налюбовавшись на танцующего Блеза, Эли бочком выскользнула из зала. Я догнала ее в коридоре:

-Не расстраивайся из-за ерунды! Мы еще выйдем замуж за Крэбба и Гойла и выведем новую породу тестралов-тяжеловесов.

— Дура! — взвизгнула Эли и убежала.

— Ну и что я такого сказала? — обернулась я к Милли Булстрод, одиноко стоявшей в оконной нише.

Она пожала плечами и жестом пригласила присоединиться к ней. Милли — на курс старше, массивная девица, с широким лицом, резкими чертами и глубоко посаженными глазами. Ей тоже ничего на балу не светило, и она это знала. Милли достала из-за спины две бутылки сливочного пива. Кажется, бал у меня будет не столь печальным, как у моей сестры.

Мы сидели на подоконнике, пили сладковатое шипучее недоразумение и разглядывали парочки, расползавшиеся по кустам.

— Все-таки, эти балы — ужасная несправедливость, — сказала я. — Ну, не приглашают даже очень воспитанные мальчики страшненьких одноклассниц.

-Беда закрытых школ: невозможно привести кого-то со стороны, — поддержала тему Милли. — Какого-нибудь родственника, например. Или хотя бы свалить по-тихому.

— Да-а, — протянула я. — Никакой возможности для нас проиграть историю первой любви. Общество ограничено даже не стенами замка, гостиной факультета, все отношения на виду. Убедить себя, что кто-то тебе симпатизирует, но обстоятельства вас разводят, проблематично.

— Если только преподаватели?

— О, шикарный выбор: гламурный старичок, гном и косноязычный великан! Дамблдору следовало бы каждый год приглашать кого-то вроде Локхарта. Мы бы влюблялись, писали стихи и признания, пытались флиртовать...

— Лучше Люпина! Получив признание, он оставлял бы после уроков, смущаясь, объяснял, какая ты замечательная девушка, а он старый, больной с дурным характером...

— Особенно в полнолуние! — расхохоталась я.

— Вот именно! И совсем тебе не нужен, а у тебя все будет: и любовь настоящая, и муж-умница, и пятеро детей.

-А главное, оценки бы не снижал, чтобы не травмировать.

— Люпин — это лучший вариант, — заключила Милли. — Но у нас — то Квиррел, то Грюм, то Амбридж.

— Квиррела — не застала. Амбридж Дамблдор не назначал, но она здорово потрепала нервы грифам в том году, за что я ее уважаю. Но для первой любви она годиться еще меньше, чем Грюм. Стоп, — сообразила я. — Это же был Крауч!

— А какая разница? — флегматично отозвалась Милли. — Оба маньяки.

— Логично.

— Остается наш декан. Возраст подходящий.

— Нет, нет, нет! — я замотала головой. — Не тот жанр! Нам нужна легкая влюбленность, флирт, слезы в подушку и светлые воспоминания. А роман со Снейпом — это надрыв, скандал и сердце вдребезги!

— Нет, уж , не надо! Я хочу тихо — мирно закончить Хог.

— К тому же, — Снейп в роли романтического персонажа зацепил мое воображение, — такие, как он, обращают внимание только на первых красавиц.

— Сам хорош! — фыркнула Милли.

— В этом все дело, — я прикрыла глаза, вспоминая, — ...как все уроды,

Гнать должен был я прочь любовную мечту,

Меня нельзя любить. Но... вот закон природы:

Таков, как видишь, я люблю, конечно, ту,

Кто всех прекраснее! Прекрасней всех на свете!

К такой любви попасть и должен был я в сети.

Да, бедный друг твой, не шутя,

Забыв уроки опытности мудрой,

Увлекся, как дитя,

Прекрасной самой! И самой златокудрой!

— Что? — Милли чуть не свалилась с подоконника. — Это откуда?

— Романтическая комедия Ростана «Сирано де Бержерак». Не читала?

— Нет. Маггловская книга?

— Зато потрясающая! Кстати, сам Бержерак, хоть и был магглом, но с магами общался и кое-какие идеи использовал. Он жил в середине XVII века, ученый, поэт, дуэлянт. Фигура, в общем-то, знаковая.

— И что, правда — урод?

— Портретов не осталась, — пожала я плечами. — Согласно преданию, был некрасив, с длинным носом... Хочешь книгу дам почитать?

— Хочу!

Так, в Хогвартсе у меня появился друг, и жить стало веселее. А когда наш декан убил директора, совсем весело.

Отгремели салюты, отзвенели колокола. Мертвых похоронили, живых наградили, нападавших на Хогвартс отправили в Азкабан, искалеченных — в госпиталь. Каждый получил свое.

Поттер, размахивая воспоминаниями Снейпа, кричал о его самоотверженной работе на благо Ордена Феникса, и, в конце концов, нашего декана полуофициально признали героем. Скорее всего, Министерство предпочло сделать вид, что всегда держало ситуацию под контролем.

Торжественные похороны давно прошли, впрочем, хоронить было нечего: Визжащая Хижина сгорела дотла, и отделить прах Снейпа от золы было невозможно. Поттер все же настоял на символических похоронах и установке памятника.

Поттер, Грейнджер, новый министр Шеклболт несли свой обычный гриффиндорский бред — пафосный и слащавый до тошноты. Им внимали придурки из АД, министерские чинуши и скучающие обыватели, типа Уизли. Немногие слизеринцы стояли в стороне, за деревьями. Хоть Слагхорн и выступил на стороне победителей, смотрели на нас косо, и мы старались не отсвечивать. Кто мог — свалил за границу, остальные расползлись по домам и сейчас прятались под мантиями—невидимками и дезиллюминационными чарами.

Я воспользовалась заклятием незаметности, его преимущество в том, что человек, который хочет с тобой встретиться, тебя видит, а я рассчитывала встретиться с Милли. Она подошла ко мне:

— А ведь ты угадала!

— В смысле?

— Сирано Бержерак — ученый, поэт, дуэлянт, с детства влюблен в прекрасную девушку, которая предпочла ему пустейшего красавчика. Но, признаться, Кристиан мне как-то симпатичнее Джеймса Поттера.

— Зато, в отличие от Кристиана, Поттер богат и именит. Выбор нашей Роксаны логичен.

— Думаешь, это был расчет?

— Возможно, неосознанный, — я пожала плечами. — Лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным.

— А любить легче богатого, знатного, успешного красавца — весельчака, чем нищего полукровку с дурным характером, — Милли вздохнула. — И потом, Роксана все же оценила любовь Сирано, его преданность. Может быть, и Лили, останься она жива ... По крайней мере, Поттер, — Милли кивнула в его сторону, — на правах сына и наследника отдает Снейпу должное,Postmortem.

— О, нет, любовь моя, я счастлив этой лаской,

И жизнь мне кажется теперь волшебной сказкой.

Ведь только в сказке такое ты найдешь,

Что вдруг сбываются несбыточные грезы,

И бедный принц — урод становится хорош,

А мы живем ведь в мире скучной прозы.

Я посмотрела на Поттера: взлохмаченный очкарик в перекошенной мантии что-то очень убежденно вещал, на его лице застыло выражение «я самый обычный парень, хоть и величайший герой, а мои слова истина в последней инстанции, и тот, кто усомнится в этом, — гад, урод и приспешник Волдеморта». Аудитория внимала его речам, затаив дыхание. Слова до нас не долетали, но было понятно, что говорит он все тоже: «Снейп всегда любил мою маму, Снейп — человек Дамблдора...» Меня передернуло. Как будто, критерием порядочности является послушание Дамблдору и любовь к кому-то из Поттеров.

— Поттер говорил, что видел призраки своих родителей, и, если бы его мать, как-то упомянула Снейпа, он бы рассказал. Нет, я думаю, миссис Поттер не было никакого дела до мерзкого слизеринца. Кстати, на самом деле Роксана после смерти Бержерака уничтожила все его черновики: она была религиозной дамой, скажем прямо, ханжой, и вольномыслие Сирано считала ужасной крамолой. Если бы Снейп выжил, они бы душу из него вытрясли, требуя публичных признаний и отречений. Но он умер, и грифы могут поиграть в благородство, рассказывая волшебные сказки.

— В мире скучной прозы Принц-полукровка знал, что погибнет и никто об этом не пожалеет, — задумчиво произнесла Милли. — Страшно, вот так идти навстречу смерти, когда в спину летят проклятия.

— Что ,смерть курносая,

Смеешься надо мною?

Почтенье к моему мечу.

Что говорите вы?

Находите смешною,

Ненужной выходку мою?

И сам я признаю,

Что в бой вступать со смертью бесполезно,

Передо мной уже открылась бездна,

Но в бой идти, когда в руках успех,

Достойно труса лишь!

Я усмехнулась:

— А Снейп не был трусом! — я прикрыла глаза и продолжила:

— Я знаю, что меня сломает ваша сила,

Я знаю, что меня ждет страшная могила,

Вы одолеете, я сознаюсь!

И, все-таки я бьюсь, я бьюсь, я бьюсь...

А, вы отняли все,

Вы все разбили грезы,

Вы взяли лавры, взяли розы,

Все, все, но, все-таки, с собой

Кой-что я уношу, как прежде, горделивым,

И незапятнанным, и чистым, и красивым.

Кой-что оставлено и мне еще судьбой.

Сегодня вечером, да — да, в гостях у Бога,

Я у лазурного остановлюсь порога

И предъявлю ему тот знак, что был мне дан!

-Что ж это, милый мой? — подхватила Милли.

— Мой рыцарский султан!

— Снейп и был рыцарем — последним рыцарем нашего мира. Он сражался не за абстрактную идею или свой клан, не за деньги или положение в обществе, но за Прекрасную Даму. Как и полагается, она была недоступна, — Милли смотрит куда-то вдаль. — Не важно, какой была Лили Поттер на самом деле, она — символ Красоты и Женственности — и одним своим существованием оправдывает этот мир, полный грязи и боли.

— Жил на свете рыцарь бедный, — начала я насмешливо:

— Молчаливый и простой.

С виду — сумрачный и бледный, — у меня перехватило горло, но я продолжила:

— Духом — смелый и прямой.

Все давно разошлись. Я подошла к могиле и трансфигурировала сорванную ветку в султан серебристых перьев.

— Он имел одно виденье,

Недоступное уму,

И глубоко впечатленье

В сердце врезалось ему.

С той поры сгорев душою,

Он на женщин не смотрел,

Он до гроба ни с одною

Молвить слова не хотел.

Он себе на шею четки

Вместо шарфа повязал,

И с лица стальной решетки

Ни пред кем не подымал.

Полон чистою любовью,

Верен сладостной мечте,

A.M. D. своею кровью

Начертал он на щите.