Ищу тебя (гет)

для чего мне все эти люди, детка,если ни один из них все равно не ты

(с)

пока тебя нет со мной, я буду все время о тебе думать

(с)

Смерть — самая далекая, самая темная и самая неизведанная часть человеческой жизни.

Драко барабанит пальцами по столу. Звук теряется в шуме редакции газеты «Ежедневный Пророк» — нынешнем месте работы Панси Паркинсон.

У нее есть свой стол, стул и несколько папок с непременно важными документами.

«Фитцджеральд, кто занимается версткой завтрашнего номера?» — кричит чей-то въедливый голос, мгновенно впитываясь в картонные стены, недобросовестно сделанную мебель и макушки журналистов, редакторов и прочей мелкой сошки: все пытаются сделать вид крайней занятости.

— По голове себе постучи, — советует Панси.

Она вздыхает и подчеркивает какую-то строчку в своем ежедневнике, а после и вовсе обводит её в жирный овал. Тонкая чернильная струна несколько раз опоясывает неразборчивые слова.

— Слушай, Драко. Я очень рада, что ты вышел из своего запоя, и поэтому очень советую тебе заняться делом. Ваши акции упали уже хуже некуда, — говорит она, стараясь казаться ответственной.

Кончик пера движется, не меняя траекторию.

— Иди, Драко, пока меня не выперли с этой работы, — почти умоляет Панси.

«Фитцджеральд, кто-нибудь вообще занимается версткой завтрашнего номера?» — требовательно орет въедливый голос.

Редакция «Ежедневного пророка» больше похожа на совятню. Совы прилетают и улетают, ухают, щелкают своими клювами в ожидании наживы.

Панси напоминает большого черного филина.

Она медленно и меланхолично моргает зелеными глазами. Смотрит на Драко, как на лесную мышь-полевку — свой будущий ужин, лениво размышляя, когда именно приступить к пиршеству.

— Я знаю, — говорит Драко.

— Я совершенно точно знаю это, — повторяет он, кажется в тысячный раз.

— Я чувствую это, — уверяет он.

Совы вокруг него неодобрительно ухают и скрипят своими когтистыми лапами о жерди, на которых удобно примостились. Панси недовольно косится на него и отворачивается, чтобы засунуть голову под крыло.

— Я знаю, что она жива! — говорит Драко, хотя больше всего ему хочется взобраться на самую высокую башню в Лондоне и прокричать это на всю мощь своих легких.

«Фитцджеральд, что с версткой?» — продолжает громогласно вещать голос на все огромное помещение. Парочка сов втягивает голову в плечи.

— Сколько можно, Драко? — устало спрашивает Панси. — Она мертва. Мы похоронили её.

Закопали гроб в землю, говорит она.

Засыпали его землей. Поставили обелиск. Напечатали несколько статей в честь героини войны на передовице самой известной газеты магического мира.

— Займись делом, — просит она.

Займись чем угодно, а главное отстань от меня, или я позову санитаров из Мунго — вот что говорят её большие зеленые глаза.

— Она была со мной в ту ночь! — вопит Драко, и несколько заинтересованных голов поворачиваются на его голос.

— Да не была она с тобой, — злится Панси в ответ. — Она умерла в ту ночь. Это плод твоего пьяного воображения. Всего лишь плод воображения, понимаешь?

Плод воображения — вторят зеленые глаза.

Плод воображения — шелестят страницы ежедневников.

Плод воображения — звучит в эхе уханья сов.

«Фитцджеральд, что с версткой?» — настаивает въедливый голос.

— Вот как? — переспрашивает Драко. — Вот значит как, да Панси? Плод моего воображения? Плод воображения, так значит?

Что-то серебристой змейкой выскальзывает из его кулака и кольцами сворачивается на деревянном столе.

«Что с гребаной версткой, ВАШУ МАТЬ?» — кричит голос, отбиваясь от стен искрами.

— Значит у меня просто охуительное воображение, Панси, раз оно смогло материализовать вот это, — выплевывает Драко.

Панси долго смотрит на маленькую каплю — кулон, окруженный серебристой лентой цепочки.

Смерть — какой бы она не была, все же всегда останется частью чьей-то жизни.

Ресторанчик, в котором они с Панси встречаются рано утром, практически пуст — если не считать какого-то серьезного господина с толстенной стопкой газет с шуршащими тонкими листками и их самих. Паркинсон прислоняет чашку с кофе к подбородку, вдыхает тоненькие, прозрачные — может, чуть мутноватые, завитки пара, зажмурив глаза. Кажется, Панси до сих пор находится во власти своего теплого одеяла и мягкой перины, может быть — до сих пор в объятьях Блейза.

Драко курит вторую сигарету и от дыма, от которого он упрямо пытается отмахнуться, слезятся глаза. Драко не выспался — проворочался практически всю ночь. Он вставал, чтобы пойти на кухню и попить воды, но вместо этого долго сидел и разглядывал слабо мерцающую в электрическом свете кулон-слезу. Он брызгал себе в лицо водой, а потом долго всматривался в отражение в зеркале, находя незнакомые морщины. Он постоянно открывал окно, чтобы впустить ночной воздух, но тут же замерзал.

Однако никто и не скажет, что он провалился в свой беспокойный сон только под утро. Может, он только выглядит чуть бледнее, чем обычно. Драко кашляет, отчего Паркинсон вздрагивает и открывает глаза.

— Скажи, Драко, — перекатывая горячую чашку в своих ладонях, спрашивает она. — Ты подозреваешь кого-нибудь?

Драко медленно кивает. Пепел сыплется на пол, рассыпается на мелкие частички, что делает его похожим на крупные грязные серые хлопья снега.

— Конечно, подозреваю, — говорит он очевидным тоном. — Поттера, вот кого.

И тушит свою сигарету в пепельнице так, словно хочет поставить точку.

Поттер виновен. Точка.

Приговор окончателен и обжалованию не подлежит. Точка.

— Ты так и не хочешь взрослеть, — качает Паркинсон головой и отводит глаза, наверное, чтобы Драко не сумел разглядеть в них неуместные капельки смешинок.

— Поттер всегда во всем виноват, — упрямо говорит Драко.

Подумать только, ведь он даже замял это дело с Авроратом! Вышел сухим из воды, словно все так, как и должно быть! Драко сжимает кулаки, а Панси мимолетным движением касается его запястья. Успокойся, мол. Не время.

— И все-таки, ты не можешь его обвинять, пока у тебя нет доказательств, — тихо говорит она.

— И это очень печалит меня, поверь, Панси.

А она уже поспешно переводит тему.

— Ладно, с чего начнем?

Драко закуривает третью сигарету. Щелкает колесиком зажигалки — еще заметные искры разлетаются, но никакого долгожданного огонька. Такими же короткими всполохами летят звезды душной августовской ночью, покинув родные привычные места.

И никогда не возвращаются.

Никакой надежды — проносится в голове.

— С того места, где Грейнджер видели в последний раз живой, — наконец заставляет он себя проговорить эти слова. — С больницы.

Пепел кружит над столом как над выжженным пепелищем.

* * *

— ... в час и пять минут у пациентки диагностировали смерть, — монотонно бубнит главный целитель больницы Св. Мунго. — Утром эта информация просочилась в газеты. Вот, наверное, и все.

Драко сдерживает зевок.

— Мы все это знаем, — сухо говорит он.

Несколько секунд — целитель обводит взглядом свой кабинет, на тысячную долю секунды задержавшись на каждом цветном листке с печатью: вроде, смотрите, как я крут. Самый крутой в этой больнице. Еще несколько секунд — тоскливый взгляд в окно, что означает: "Вы уже достали меня, ребята, со своими вопросами, отправляйтесь-ка вы по домам".

Он сцепляет руки в замок и следующие несколько секунд играет с Драко в гляделки. А потом поправляет тонкую оправу очков, съехавшую на переносице.

— Тогда что вы хотите от меня, если сами прекрасно обо всем осведомлены? — спрашивает он.

Драко сам не замечает, как начинает рычать. Панси касается рукава его рубашки.

— Успокойся, Драко, — говорит она таким тоном, что Драко становится понятно, почему он все-таки попросил о помощи именно её. — Кто был целителем мисс Грейнджер?

В этот раз мужчина складывает на груди свои пухлые ручки.

— Я, — говорит он с долей некого торжества в голосе. — Вы же сами потребовали лучшего врача.

Торжество мгновенно пропитывает собой пористый воздух, оседает на его почетных грамотах с печатями, превращается в хрупкие пылинки на шкафах с какими-то кубками. Оно забивается к Драко в нос, и он фыркает под недовольным взглядом целителя.

— Тогда, может быть, вы заметили что-то странное, — невозмутимо продолжает Паркинсон. — Может, она что-то говорила, когда приходила в себя. Или у нее были какие-то посетители в последние дни?

Целитель качает головой в ответ.

— Мисс Грейнджер не пришла в себя ни разу за все время нахождения в нашей больнице, — сообщает он сухим холодным тоном. — Она все время находилась в бессознательном состоянии.

Он выразительно смотрит сначала на циферблат своих часов, а потом куда-то за их спинами. "Наверняка на дверь", — думает Драко.

— То есть в коме? — продолжает Паркинсон.

— Нет, — целитель снова повторяет свои действия: качает головой, взгляд на часы, взгляд на дверь. — Кома — это несколько другое. Скорее, я бы сказал, что мисс Грейнджер находилась в состоянии очень глубокого сна.

— Хорошо, — тихо говорит Панси себе под нос, обдумывая происходящее.

Драко взрывается. Где-то внутри него клокочет гнев, мгновенно доходя до точки кипения — руки на подлокотниках неудобного кресла уже подрагивают.

Ему кажется, что он сейчас задушит этого напыщенного медика.

— Человек спал-спал, а потом — "бац" и умер, да? — почти кричит Драко на поразительно спокойного целителя.

— Почему вас это удивляет? — спрашивает тот, не меняясь в лице.

Внутри Драко срабатывает какой-то механизм — он заставляет его вскочить со стула, нависнуть над целителем, который, наверное, раза в два старше Драко, и шипеть:

— Я засужу тебя, — и не замечать, как верхняя пуговка рубашки мешает дышать. — Ты у меня всю жизнь будешь пытаться вылечить самого себя в Азкабане...

Так всегда делал отец...

— Драко, выйди, — жестко обрывает его Панси.

— Какого хрена?

— Выйди!

Он вылетает из кабинета и прислоняется к стене, которая пахнет каким-то еле уловимым, но таким едким запахом. Он закрывает глаза, чтобы не видеть всех этих херовых спасителей жизни, медленно проплывающих мимо него — торопящихся на свой обед.

Он расстегивает пуговицу, которая не поддается и которую со злости приходится выкручивать, вырывать из оков ткани, крепко держащих её ниток, швырять на пол и пытаться попасть по ней каблуком своего ботинка.

Драко тяжело дышит.

— Ну и что он сказал? — кричит он в лицо Панси, выплывающей из кабинета.

— Ничего нового, — пожимает плечами та. — Поттер заблокировал слишком большой объем воспоминаний — практически полгода её жизни, а когда ты постарался залезть в них — включился защитный механизм, который должен был избавиться от тебя, но вместо этого потянул за собой повреждения в её голове. Её разум пытался ликвидировать эти повреждения, но из-за слишком большого напряжения он перегорел, словно лампочка, — Панси вздыхает. — Не смотри на меня так, я не умею изъясняться по-научному.

Кажется, все его мысли написаны на лице.

— А по поводу посетителей? — напоминает он.

— Никого не было.

— Даже Поттера?

Он сверлит её тяжелым взглядом, а она закатывает глаза.

— Да! Целители посчитали, что пока она не придет в сознание, лучше ограничить доступ в её палату, чтобы это не повлекло за собой каких-то более страшных последствий.

— И ты поверила ему? — продолжает наседать Драко.

Панси пожимает своими плечами и садится на скамейку, оставленную в коридоре для удобства посетителей. Она неосознанно гладит темное дерево и задумчиво смотрит перед собой.

— Он же целитель, — говорит она.

— Ты так говоришь, словно он святой, — фыркает Драко в ответ.

Он устало падает рядом с ней. На плечи ему ложится такая смертельная тяжесть, которая кажется ему просто невыносимой. Панси смотрит на него серьезным взглядом и тихо спрашивает:

— Зачем ему врать нам, Драко?

— Не знаю, — шепчет он, отклоняясь на стену. — Но я ему не верю. Грейнджер не могла так просто умереть.

— О, да, — едко тянет Панси, складывая руки на груди. — Грейнджер была обязана умереть со спецэффектами.

— Не смешно.

— Простите... — звучит чей-то голос прямо над ухом.

Драко распахивает глаза и видит перед собой немолодую женщину. Время не пощадило её — она смотрит выцветшими глазами, на лице тонкая паутинка морщин, а руки изъедены шрамами, как кислотой.

Медсестра?

Или санитарка?

— Чего тебе? — бросает он ей, как бросают кость бродячей собаке.

— Мы уже уходим, — торопливо говорит Паркинсон и тянет его за рукав.

Она качает головой и улыбается тихой, грустной улыбкой.

— Нет-нет, что вы, — говорит женщина. — Я просто хотела спросить...

— Тебе-то что от нас надо? — злится Драко, уже готовый уйти.

— Вы же говорите о Гермионе Грейнджер? Которая недавно скончалась?

Драко и Панси переглядываются.

— Ты что-то о ней знаешь? — спрашивает Панси.

— Только не здесь, — говорит она.

И женщина выразительно смотрит на дверь главного целителя.

...

— Забавно, — сказала девушка, глядя на водную гладь перед собой. Она покачивала ногой в легкой босоножке с подошвой из пробки и провожала взглядом корабли, медленно и величественно выплывающие из порта.

— Ты когда-нибудь путешествовал на корабле? — спросила она у своего спутника.

Он, отрывая взгляд от игры жидкого золота в своем бокале с вином, недоуменно проворчал:

— Зачем, если я могу трансгрессировать? Или, к примеру, воспользоваться порталом, или каминной сетью? Зачем добровольно страдать несколько дней от морской болезни?

Девушка улыбнулась уголками губ.

— Эти люди вокруг нас, — сказала она, бросив взгляд на парочку за соседним столиком. — Они ведь даже не знают, что живут бок о бок с волшебством. Учатся, ходят на работу, смотрят телевизор по вечерам, бегают на свидания, и даже не догадываются об этом.

— Самое главное волшебство внутри тебя, — неопределенно ответил ей мужчина.

Улыбка на лице девушки поблекла, и она провела рукой по волосам, словно пытаясь собрать с них мельчайшие крупинки морской соли, которыми был наполнен влажный воздух. Она внимательно посмотрела на него и спросила:

— Что бы он сказал, Люциус, если узнал бы?

Потолок кафетерия больницы св. Мунго не был, вопреки ожиданиям, не белоснежным — он был покрыт сетью едва уловимых полос и абстракцией пятен: он словно состоял из отголосков разговоров колдомедиков и пациентов, он внимательно подслушивал беседы о сложностях, проблемах и болезнях, впитывал их в себя, чтобы продемонстрировать неутешительную картину. Драко никогда не раньше не присматривался к нему, а сегодня пришла внезапная мысль: почему персонал госпиталя не позаботится о его состоянии?

Неутешительное зрелище.

Сейчас Драко приходилось вглядываться в эти едва заметные трещины — замаскированные отголоски чужих воспоминаний и, помимо воли, переносить их на себя: его жизнь была истерзана, изрезана и покрыта неприятными следами тяжелых мыслей. Будет ли толк от старой санитарки? Возможно ли то, что она приоткроет завесу тайны и развеет сомнения, которые неустанно одолевали его последние несколько дней?

Элен, так звали женщину, не спеша тянула безвкусный кофе и его время. Она хитро поглядывала на него цепким взглядом, не спеша начинать разговор. Он остался с ней наедине — посреди шума кафетерия: Панси упорхнула, сославшись на дела. Драко не винил ее. В конце концов, она не должна была помогать ему.

Его маленький островок надежды почти растворился в звоне посуды и голосах.

— Итак, — нетерпеливо начал Драко. — Мне показалось, что вам есть что рассказать мне.

— Это действительно так, — кивнула старуха. — Но вы должны понимать, что… — она сделала едва уловимый, но очень характерный жест пальцами, показывая, что просто так ничего ему не скажет. — У меня должна быть серьезная мотивация, чтобы раскрыть незнакомому человеку местные тайны. Особенно вам.

Драко усмехнулся и достал кошелек, отметив, что в глазах старухи блеснула вспышка алчности. Он бросил на стол несколько золотых монеток — они слабо звякнули о дерево поверхности. Спустя мгновение посторонний шум полностью поглотил мелкое дребезжание.

— Хватит? — буркнул он, проглатывая охватившее его напряжение ожидания.

Рука, покрытая сетью мелких морщинок, поспешно собрала монетки и спрятала их в карман. На старушечьем лице растянулось довольное выражение — совсем как у книллза, нализавшегося сметаны, неосмотрительно оставленной хозяевами на столе.

— Более чем, — заявила санитарка. Драко вскинул брови в немом вопросе, подталкивая ее к рассказу. — Я случайно услышала, что вам сообщили о том, что Гермиону Грейнджер никто, кроме больничного персонала, не посещал. Так вот. Это ложь.

— Вы хотите сказать…

— Именно. — Женщина подтвердила его догадку и начала свое повествование.

Жизнь Элен была скучна и однообразна. Дни проходили совершенно одинаково — подъем, завтрак, работа, которая заключалась в ежедневном обходе больных и осуществлении простейших медицинских процедур, сон. Иногда они казались Элен горошинами в стручке — они настолько походили друг на друга, что она не смогла бы вспомнить, какие именно события происходили, скажем, двадцатого числа первого осеннего месяца. Дети Элен давно забыли о старушке, появляясь в ее жизни исключительно по праздникам. Наверное, именно поэтому она запомнила один из дней — серьезно отличившийся от других — особенно хорошо.

Элен не любила работать в ночную смену — тогда больница казалась ей слишком пустой и пугающей. Но, отказать коллеге она не могла — молодая девчушка Дженни мастерски делала умоляющий взгляд. Элен со вздохом согласилась поработать в поздние часы, успокаивая себя, что будет возможность дочитать любовный роман, коротая время. Было около трех часов после полуночи, когда санитарка отправилась в обход по больнице и заметила нечто странное: в одной из палат особого назначения горел свет.

Сначала Элен в голову пришла мысль о том, что кто-то из персонала больницы забыл погасить свет, и теперь он едва заметно пробивался из-под двери, растекаясь в темноте коридора. Она уверенно направилась к палате, чтобы исправить оплошность работников госпиталя, но, положив руку на металлическую ручку, осеклась. В помещении определенно кто-то был, несмотря на то, что крепкое дерево двери, выкрашенное в лимонный цвет, приглушало звуки голосов.

Элен пришлось серьезно напрячь память. Однако, осознав, кто лежит в палате, она чуть было не вскрикнула от удивления! Эту пациентку знал весь персонал в больнице — именно здесь лежала Гермиона Грейнджер, и, насколько могла помнить санитарка, больная до сих пор не приходила в сознание. Впрочем, судя по разговору, сведения были ложными.

Элен немного постояла у двери, прислушиваясь — она различила два голоса: молодой девушки — она тут же решила, что он принадлежит самой пациентке, и взрослого мужчины. Сначала Элен предположила, что второй голос мог принадлежать кому-то из персонала больницы, впрочем, эта мысль уже вскоре была отвергнута. Во-первых, он был ей незнаком, во-вторых, тема разговора этих двоих целиком и полностью утверждала обратное.

— Я не уверена, — говорила молодая девушка, и каждое ее слово действительно было наполнено сомнением. — Чем больше я об этом думаю, тем больше мне кажется, что авантюра будет неправильной.

— Вы не можете сомневаться. В конце концов, эта идея изначально принадлежала вам, — холодно отвечал ей мужской голос.

— Это так. Но изначально мое решение было принято на эмоциях. А теперь я понимаю, что даже не могу представить свою дальнейшую жизнь! — девушка вздохнула. — Где я буду жить?

— Времени много, — уверил ее мужчина. — Отправляйтесь в первый же попавшийся город. Как вам Блэкберн?

Он замолчал, и Элен услышала шаги. Испугавшись, что ее застукают на месте преступления, она поспешно ретировалась и скрылась во тьме коридора.

Женщина остановила свой рассказ, задумчиво разглядывая пустую чашку в своих ладонях.

— И что дальше? — требовательно спросил Драко.

Та лишь мимолетно пожала плечами.

— Все. Утром я отправилась домой, предположив, что запрет на посещения был снят. А когда я вышла на следующую смену, уже стало известно о смерти пациентки Грейнджер.

Драко смерил женщину внимательным взглядом, пытаясь уловить в намек на ложь или недосказанность. Ничего подобного: ему показалось, что единственной мыслью, которая теперь заботила старую санитарку, была дума о предстоящей трате гонорара. Ее внимание даже не распространялось на него, Драко. Тот едва заметно усмехнулся, чувствуя, как теплота разливается в груди.

Он знал. Он верил до последнего, а теперь у него есть подтверждение своих мыслей! У него есть зацепка, а значит, пришло время действовать.

— Почему вы никому не сообщили об этом? — спросил он старуху напоследок.

Она только развела руками.

— Никто не спрашивал. А тем более, не собирался платить, — ответила Элен, и где-то в глубине черноты ее зрачков он вновь уловил огонек жадности.

* * *

— Ты что, серьезно, Драко? — говорить, засунув голову в камин было неудобно. Но Панси все еще не теряла надежды отговорить Драко от совершенно бессмысленной, по ее мнению, затеи. — Во-первых, с чего ты взял что эта женщина не обманывает? Она могла просто облапошить тебя и придумать эту историю, чтобы вытянуть деньги. Она же не рассказала об этом случае никому, кроме тебя!

Драко только закатил глаза в ответ. Этот жест явно показал девушке, что он точно не изменит своего мнения.

— Во-вторых, — продолжила она. — С чего ты взял, что она отправилась именно в этот город? У тебя нет совершенно никакого подтверждения, кроме странного разговора. Она могла десять раз изменить свое решение, уехать за границу, например, а не оставаться в Англии, где ее могут узнать.

— Потому, Панси, — ответил Драко. — Я чувствую, что это поехать туда — это верный путь. У меня больше нет никаких зацепок. Никаких! Это единственное, что я могу сделать. Не отговаривай меня.

Панси только вздохнула, сетуя на то, что разговор по камину не позволяет дотянуться до белобрысой головы, чтобы хорошенько треснуть по ней.

— Ладно, — сдалась она. — Я постараюсь тебе помочь. Думаю, колдомедик, с которым нам пришлось сегодня столкнуться, знал о происходящем, а возможно и участвовал в нем. Придется покопаться в его биографии, возможно, что-то в ней натолкнет нас на размышления.

Драко уже не слушал ее, наворачивая круги по квартире, погруженный в собственные мысли и подгоняемый энтузиазмом. Панси поспешно попрощалась, думая, с чего стоит начать: ее ждало собственное расследование.

Драко медленно шел от массивного и статного здания городской ратуши по парковой аллее — под ногами сплетались ажурные тени ветвей, раскинувшихся над головой. Он медленно спускался вниз, по холму, к обмелевшим берегам реки, изрезанным каменистой бахромой склона. За несколько дней он успел узнать, что многие жители до сих пор считали речку святым источником, питавшим город, убедился, что количество старинных церквей равнялось пятнадцати и выслушал возмущения о том, что в последние годы возросло число эмигрантов из Индии и Пакистана. Но, тем не менее, он совсем не придвинулся к своей цели.

Сегодня он наметил для изучения старую часть города Блэкберн, но, как и вчера, позавчера и даже три дня назад, его поиски оказывались совершенно неплодотворными. Он сильно сжал в кармане снимок Грейнджер, который он вырезал, кажется, из Ежедневного Пророка — тот и так был изрядно помят и истрепался по краям. От него не было толка — никто не узнавал девушку с черно-белой фотографии, словно та никогда не появлялась на широких проспектах, в маленьких магазинчиках или кафе.

Еще в первый день он бережно хранил свой энтузиазм, но с каждым днем он все больше ускользал от Драко. Отчаяние накатывало на него волнами тягучего смога, душило его, заставляя вновь распрощаться с ней навсегда и остаться в полном одиночестве. Он закрывал глаза и видел удаляющуюся девичью спину, которая сбегала от него в зыбкую и неясную синь. И внутри, наверное, в тысячный раз сгорали миры и дышали неутихающим жаром пепелища.

Драко остановился, не чувствуя в себе больше сил идти дальше.

Мысли крошились в голове мелким бисером. Южная часть города осталась единственной надеждой: эта надежда угасала с каждым днем, удалялась от него на сотни верст. Если и там не будет никакой информации, значит, ему придется вернуться домой, к отправной точке. А это означало только одно — он снова будет отброшен на несколько шагов назад, разорвет последнюю ниточку, связывающую его с Гермионой.

Он услышал совсем близко тихий-тихий всхлип, отрывающий его от раздумий. В несколько шагах от него на скамейке сидела девчонка, прижимая к себе плюшевого зайца, и горько плакала, шмыгая носом. Драко хотел пройти мимо, отправиться по своим делам, но, заметив, что вокруг совсем никого не было, со вздохом опустился на скамейку.

— Ну чего ты ревешь? — спросил он, усиленно скрывая раздражение: Драко был равнодушен к детям и их слезам, тем более в моменты, когда его занимали совершенно другие проблемы.

— У Триски оторвалась лапка и теперь ей больно, — ответила девчонка и подняла на него свои глаза. Лет, наверное, шести, ссадина на коленке, одна из угольно-черных кос почти расплелась из-за безвозвратной потери заколки. Она напомнила ему маленькую Паркинсон.

— И что, это повод для слез? — спросил Драко, совершенно не понимая чужой трагедии. — Попроси родителей, они купят тебе новую Трикси.

Девчонка снова всхлипнула.

— Она же мой друг и я люблю ее почти так же сильно, как маму, папу и Билла — это наша собака. Я хотела подружиться с белочкой: она живет вон там, в дупле, — маленькая рука указала куда-то вглубь аллеи. — Она спустилась на траву, и я побежала к ней, чтобы поиграть вместе. А потом… — детский голос предательски сорвался и вновь перешел в рыдания.

Драко, прерывая очередной поток слез забрал у ребенка игрушечного зайца ужасного розового цвета. Он заметил, что где-то шесть неестественного оттенка вылезла, оставив после себя заметные потертости. Мягкая лапа болталась на нескольких нитках — из нее торчал серый пух. Жалкое зрелище.

— Ладно, — буркнул Драко. — Закрой глаза.

Когда он убедился, что глаза были крепко зажмурены и даже скрылись за маленькими ладошками, Драко тихонько шепнул: «Репаро», поддавшись неясному порыву сделать для девчонки-магглы что-то хорошее. Лапа приросла к тому месту на игрушечном теле, где ей и положено было быть. Драко даже показалось, что цвета, в которые был окрашен плюшевый заяц, стали ярче, а несколько проплешин на его шерсти исчезло.

— Вау! — поражено воскликнула девчонка, утирая слезы. — Вау, ты что, волшебник?

Он посмотрел на искреннее выражение счастье на ее лице, и Драко показалось, что он уловил мимолетный укол зависти. Доведется ли ему еще хоть когда-нибудь испытать это чувство? Он перевел взгляд на небо, которое степенно застилалось тучами и только удрученно покачал головой в ответ. Ему сейчас как-никогда необходимо чудо, но последняя надежда на него терялась где-то в многоголосье растрепанных ветром листьев. Какой же он волшебник?

Он поднялся со скамейки, сообщив, что ему пора и услышал в ответ:

— Скоро начнется дождь, ты что, не проводишь меня? Я живу недалеко отсюда, рядом с пирсом.

Драко только равнодушно пожал плечами. Они прошли широкий росчерк аллеи, миновали пролет мостовой, выложенный узорчатой брусчаткой, ярко-зеленый круг стадиона. Драко меланхолично отметил появление прозрачной акварельной дождевой мороси. Внезапно его охватила сумрачная скверна апатии. Он почти не вслушивался в бездумную болтовню своей маленькой спутницы:

— Моя мама работает на суконной фабрике и всегда приносит домой много ткани, чтобы шить для Трикси одежду. У меня пока получается не очень хорошо, но я стараюсь. Мама мне не разрешает шить самой, потому что я однажды потеряла иголку и мы шьем вместе, почти каждый вечер! А как тебя зовут? — с интересом спросила она.

— Драко.

— А почему ты такой грустный, Драко?

— Я тоже потерял… кое-кого, — ответил он, запнувшись на секунду.

— Кое-кого, кого ты сильно любишь? — допытывалась девчонка.

Он молчал в ответ. Он понимал, что его и ответ на этот вопрос разделяли миллионы милей, словно от был на самом дне — сколько потребуется приложить усилий, чтобы всплыть на поверхность и глотнуть чистый воздух? Если он не просчитался, до ответа его отделяла целая вечность. Абсолютная вечность мучений. Есть ли вообще для него дорога для этого пункта? Желает ли он сам отыскать этот путь?

— О, смотри, вон мой дом, видишь, с красной крышей? — донеслось до него. — Ну, пока, Драко.

Драко увидел, как девочка побежала к дому, но уже через несколько секунд остановилась и вернулась обратно. Она поманила его пальцем и внимательно посмотрела по сторонам, так, словно собиралась рассказать ему какую-то важную тайну.

— Помнишь, я спросила тебя, волшебник ты или нет? — быстро и горячо зашептала его новая знакомая — Однажды мы гуляли с Трикси, и я потеряла ее. Я сидела и плакала очень-очень долго, наверное, целый день. А когда уже надо было идти домой ко мне подошла девушка. Я рассказала ей про Трикси, и она вернула мне ее — Трикси прилетела к ней в руки прямо по воздуху! А потом открыла секрет: она волшебница и пришла ко мне, чтобы помочь, потому что мне было очень-очень грустно.

Девочка произнесла это на одном дыхании, а после перевела дух. И, после паузы, продолжила:

— Если бы я знала, как ее позвать, я бы тоже тебе помогла, но я не знаю. Может, если ты будешь очень сильно грустить, она придет?

Внезапная догадка пришла Драко в голову. Он медленно, будто бы боясь спугнуть свою удачу и вновь потерять ее, достал из кармана газетную фотографию Грейнджер. На снимок упала большая капля, и он поспешно смахнул ее, чтобы та не успела впитаться в тонкий лист.

— Посмотри сюда, это она? — спросил он.

— Да! — донеслось в ответ незамедлительно. — Так ты тоже ее знаешь?

— Немного, — Драко почувствовал, как сердце вновь ускорило свой ритм. — Слушай, я думаю, что она правда могла бы мне помочь. Она случайно не сказала тебе, куда отправится?

Детский лоб нахмурился.

— Нет, — неуверенно ответила девчонка. — Или да. Она сказала, что поедет на большом-пребольшом красном поезде, а куда… Я не помню.

Для Драко это было уже не важно. Он знал, что этот первый шаг был самым сложным. Можно выдохнуть: он больше не чувствовал себя обреченным.

* * *

И вот я вновь пишу тебе.

Мне кажется, что мы с тобой какие-то чертовы неудачники. Сейчас я вспоминаю, что всегда верила в то, что ты становишься лучше рядом со мною, что я разжигаю в тебе свет. Но сегодня один человек сказал мне, что там, где гниет даже тьма, нет места свету. И что все это время ты стоял ко мне лицом, держа за спиной нож.

Не ты один должен был стать плохим концом для кого-то.

— Ждешь кого-то, да? — мелодичный голос отвлек его от раздумий.

Драко перевел взгляд на его обладательницу — за ее спиной сияло солнце, расплавленным золотом стекая по локонам волос, отчего, помимо воли, пришлось прищуриться. Портсмут встретил его неожиданной ясной и безветренной погодой — редкость для Англии. Несколько часов назад он узнал, что Грейнджер направилась именно сюда и незамедлительно последовал за ней.

— Нет, — неохотно отозвался Драко.

Общение с магглами не поднимало ему настроение, и он старался сократить его до необходимого минимума. Тем более, он был занят куда более серьезными мыслями. Воодушевившись первым успехом, Драко начал рассуждать, пытаясь понять логику Грейнджер. Почему она отправилась в этот город? Было это случайностью или продуманным планом? Придерживалась ли она определенной цели или просто ехала куда глаза глядят? Он не мог ответить на эти вопросы самостоятельно. И кофе, купленный в первом же попавшемся уличном кафе, нисколько не помогал привести мысли в порядок.

— Странно, — продолжила щебетать девица-официантка, вытирая столик недалеко от места, где расположился он. Было видно, что в послеобеденные часы заведение не пользовалось особой популярностью и она — Энни, сообщил бейджик на форменной блузе, — явно скучала. — У тебя такой взгляд… Ну, знаешь. Как будто ты ждешь кого-то, кто очень сильно опаздывает.

— Я никого не жду, — ответил Драко и отвернулся, впрочем, этого было недостаточно.

— А я думала, ты ждешь свою девушку, — протянула Энни, и, словно не замечая его намеков, уселась на стул напротив, теребя в руках салфетку. — А ты значит свободен?

— Послушай, — с плохо скрываемым раздражением начал Драко, но осекся: не стоило забывать о своей главной цели. Болтушка Энни могла быть наделена даром внимательности и, возможно, она что-то знает. — Я никого не жду. Но я ищу одну девушку. Она отправилась в этот город. Возможно она до сих пор здесь. Мне очень нужно ее найти.

— Ух ты! — глаза Энни расширились в предвкушении интересной истории — девица даже подалась вперед от любопытства. — Расскажешь, что это за девушка?

Драко только пожал плечами. Конечно же, он не собирался ничего рассказывать. В обществе назойливой официантки он вдруг почувствовал себя смертельно уставшим.

— Обычная девушка. У меня есть ее фотография, может взглянешь?

Он вновь достал свою потертую газетную вырезку и продемонстрировал ее Энни. Та нахмурила свой лоб, будто усиленно пытаясь вспомнить что-то важное, но потом развела руками. Драко только вздохнул. А чего он, собственно, ожидал? Что удача улыбнется ему в первый же день?

— Нет, я не помню такой, — разочарованно промолвила Энни. — Может быть кто-то из других официантов ее видел. Билл! — закричала она в сторону кафе.

Через несколько секунд Драко услышал, как кто-то громко и с чувством выругался, а потом на террасе показался худенький паренек. Видно было, что фирменная рубашка — такая же, как и на Энни — была ему велика: при желании в нее можно было засунуть еще одного такого Билла. Наверное, дела у хозяина кафе шли неважно.

Парень хмуро осмотрел Драко и зло сверкнул глазами — наверное, Энни оторвала его от важного дела или в нем взбунтовалась ревность, когда тот увидел напарницу с другим.

— Ну чего тебе? — недовольно спросил он.

Энни поманила ему пальцем и с жаром ответила:

— Ты просто не поверишь какая тут история! Представляешь, от этого мистера сбежала девушка, уехала в другой город. Теперь он ищет ее, и возможно она приходила именно к нам в кафе!

Билл, медленно приблизился к ним, сунув руки в карманы. Он остановился недалеко от столика Драко и качнулся с пятки на носок, посматривая на них с высоты своего роста с полным безразличием в глазах.

— А я-то тут причем? — пробурчал он.

— Вот ты дубина, Билл! — Энни закатила глаза. — Может быть именно ты ее столик обслуживал и видел ее! Может быть именно ты и сможешь ему помочь!

— Сама ты дубина! — лениво ответил он. — Чего я-то сразу? Я чего, всех запоминаю кто приходит к нам?

— Просто посмотри, ну чего тебе это стоит?

Билл скользнул все тем же безразличным взглядом по снимку. На секунду он о чем-то задумался, и Драко почувствовал, как внутри него вновь разгорается слабенький огонек надежды. Парень посмотрел на него в упор, и уголок его губ дернулся.

— Даже если я видел эту девушку, — медленно проговорил он. — Даже если я видел ее, как это поможет тебе?

— А ты видел? — нетерпеливо переспросил Драко.

Билл пожал худенькими плечами.

— Да вроде. Дай-ка подумать... Может дней пять назад, или неделю. Заходила к нам после обеда, заказывала молочный коктейль. Вроде разговаривала с парнем.

С парнем... Драко вздрогнул. Ему показалось, что сердце пропустило удар. На секунду он забыл, что вокруг него, там, за пределами террасы, шумная бесконечная толпа. На одну единственную секунду, растянувшуюся для него на вечность — поглотившую десятки судеб. Он шумно вдохнул — разгоряченный нагретый солнечными лучами воздух обжег легкие. Взять себя в руки удалось не сразу.

— Как он выглядел? Ты слышал, о чем они разговаривали?

Парень вновь равнодушно пожал плечами.

— Нет, я не стремлюсь подслушать разговоры посетителей, у меня вообще-то и своих дел по горло, — он стрельнул глазами в сторону Энни. — А выглядел... Темнокожий. Темноволосый. Ничего примечательного. Только...

Билл нахмурил лоб, словно пытаясь вытащить из памяти какие-нибудь детали.

— У него был интересный перстень. С большим изумрудом, настоящим, зажатым в птичьей лапе. Мой отец ювелир, уж я-то понимаю в камнях, — пояснил он на вопросительный взгляд Драко. — Да, он оставил маленькие чаевые, я еще подумал: вроде не бедный человек, а...

Драко не слушал его возмущений. Несмотря на жаркие солнечные лучи, он почувствовал, как по спине пробежал холодок. Он знал человека, которому принадлежал такой перстень: случайных совпадений быть просто не могло. Наверное, ему стоило бы гнать от себя эту мысль, ведь это было просто невозможно, но...

— Здорово же она тебя зацепила, а? — задумчиво спросил Билл, видя его растерянность. — Если ты приехал сюда, — он обвел руками террасу кафе, явно имея в виду нечто большее.

— Не в этом дело, — в полголоса ответил Драко, скорее себе, чем ему, не желая признавать очевидного. — Я ищу ее, чтобы убедиться, что не сошел с ума.

* * *

— Драко! — он устало опустился в кресло, проигнорировав требовательный голос, доносящийся из дорожной сумки. — Драко!

Уже несколько часов он пересекал шагами гостиничный номер — ходил из угла в угол, пытаясь найти хоть одну мысль, которая поможет ему объяснить происходящее. Из-за слов, сказанных Биллом, у него появилось много новых вопросов, которые приводили его в смятение. Он слышал зов Паркинсон, но не мог решиться на этот разговор. Дальше тянуть было нельзя, поэтому, пришлось взмахнуть палочкой и призвать к себе маленькое карманное зеркальце — их средство связи.

Они не разговаривали с того самого дня, когда он решился отправиться на поиски Грейнджер. Сегодня же, Панси словно что-то почувствовала, раз уже почти час пыталась добиться его внимания.

— Привет, Панси, — сказал он, проведя рукавом по стекляшке и смахивая с нее мельчайшие частички пыли. — Что случилось?

— У меня есть информация о целителе, — с жаром ответила она. — Его кузен был в рядах Пожирателей Смерти, сейчас он в Азкабане. Конечно, это не доказано, но из надежных источников я узнала, что он и сам оказывал помощь сторонникам Темного Лорда. Помогал в лечении пострадавших, снабжал лекарственными зельями... Ты думаешь, он стал бы помогать Грейнджер?

Драко только пожал плечами. Сейчас все, что она сказала, было не так важно. Панси нахмурилась, заметив его отсутствующий взгляд.

— Что-то случилось? — озабоченно спросила она. — Драко, пожалуйста, может, стоит оставить эту идею? Может тебе стоит вернуться домой?

Он молчал. Он молчал, стараясь не смотреть на нее, стараясь не видеть, как в ее взгляде растет беспокойство.

— Я должен кое-что сказать тебе, Панси. Я тоже сегодня узнал кое-что.

Драко вздохнул. Он должен был сказать ей — вместе они смогут добраться до правды.

— Грейнджер видели в местном кафе. Вместе с Блейзом. Я не уверен, но, кажется, это был именно он.

* * *

... а потом он сказал мне: "Я никогда не говорил, что люблю ее. Но я плакал на ее похоронах". Сначала я поразилась, недоумевая как можно столь долго прятать свои чувства в себе. Сейчас я думаю: а могли ли слезы возникнуть из-за разрыва сильной эмоциональной привязанности? Тоски по человеку, ушедшему навсегда?

Есть еще одна мысль, которая не дает мне покоя. О чем говорили твои слезы?

Только одна она знала, что происходит здесь — в их доме, под покровом ночи, за масками потемневших окон.

На самом деле, сегодняшний день нисколько не отличался, например, от предыдущего. Панси вернулась с работы позже обычного — после того, как она ухватила за кометный хвост повышение с рядового журналиста до редактора колонки, которое вот-вот собиралось выскользнуть у нее из рук, да еще и нахально щелкнуть по носу, часто приходилось задерживаться.

Пока что ей доверяли всего две полосы, новости в которых не относились к политике (совершенно!) или общественной жизни магического сообщества, она старалась выполнять свою работу со скрупулёзностью гоблина-счетовода, которыми так гордился банк Гринготтс. Метким и прицельным словом Панси сбивала спесь с тех, кто считался опытным писакой, но до сих пор мог наломать в своих текстах дров.

«Моя бабуля трижды уснула, читая вашу заметку. В следующий раз, напишите себе напоминание о том, что вы рассказываете о свадьбе, а не о похоронах», — говорила она.

«Не думала, что это возможно, но кажется, я видела, как на листке с вашей статьей спал какой-то бродяга, — могла насмешливо бросить. — Хотя, простите, боже, ну конечно же нет. И как только я могла такое сказать? Мне не кажется, я уверена».

Для своих коллег она могла быть смертоносным серебром, и опасной стеклянной крошкой, и даже металлом острых игл под ногтями. Другое дело дома. Дома, рядом с Блейзом, она становилась и певучей музыкальной мелодией, дарящей спокойствие, и цветком, чей аромат ассоциировался только с теплотой и нежностью, и жарким ветром южного побережья.

Зачастую, она посмеивалась, становясь на несколько томительных секунд морской водой, опасно сковывающей Блейзу дыхание — но только на несколько секунд, разбавляющих ровную гладь их семейного быта. Она всегда была уверена в том, что муж для нее — нечто навроде открытой книги, также, как и она сама для него: Панси не видела в этом ничего предосудительного — они ведь были мужем и женой, обещавшими пройти по жизни рука об руку.

Она посмотрела на лондонскую улицу: всегда оживленную, вне зависимости от времени суток, мысленно сосчитала дорожку тусклых фонарных огоньков, уходящих куда вдаль, обняла себя за плечи и усмехнулась. «Только она одна знала, что происходит в их доме…». Она никогда так не ошибалась.

Такая глупая, забыла о поселившемся в доме самозванце, распивающим молодое вино и дарящим долгие взгляды, возможно, уже и не ей.

* * *

Это был понедельник, позднее утро. Блейз уже давно ушел, а Панси все сидела, пытаясь взять себя в руки и как следует подумать над словами Драко о ее муже и Грейнджер. Потерла переносицу, надкусила круассан, лежащий перед ней на тарелке, лениво пожевала, совершенно не чувствуя вкуса. Потом мотнула головой, решительно отодвинула блюдце — с такой неожиданной силой, что оно со звонким скрежетом проехало по мраморной поверхности стойки до противоположного ее края, но, в самую последнюю секунду удержался от падения.

Она не обратила на это внимание — одним движением волшебной палочки распахнула окно. После грозы воздух на улице был чист, прозрачен и гулок; Панси втянула свежесть носом, расправляя плечи. «Ну же, проснись!», — приказала она себе, болтая ногой, с которой почти сползла домашняя шелковая туфелька неизменного темно-изумрудного цвета.

В голове возникла газетная полоса с кричащим заголовком: «Восставшие из ада, или с кем Блейз Забини обманывает свою жену?».

— Что же тебе, Грейнджер, не лежалось в твоем хрустальном гробу? Для чего ты приманиваешь чужих принцев? — пропела она скучающим тоном, рассматривая ногти. Маникюр не мешало бы поправить, совсем забыла о себе, пока рыла носом землю в поисках информации для Драко.

Вопрос даже не в том, для чего Блейз встречается с Грейнджер, вопрос в том, он ли это, или просто кто-то пытается водить их за нос и путать карты?

Призвав к себе неизменный блокнот, она написала напротив цифры один: «Узнать, действительно ли Блейз встречается с Грейнджер». Она хотела, было, вывести жирную цифру два и написать «Убить Грейнджер», но, занеся перо над бумагой, остановила себя. Во всем нужно быть последовательной.

* * *

Эх, Грейнджер, ну что в тебе такой нелепой, неловкой, навязчивой до тошноты все находят? Панси этого решительно не понимала. Ее муж утверждал, что в общении с Грейнджер им руководил расчет, но что же теперь? Почему с этой девицей не действует принцип «был человек — и нет человека, остался в истории, где-то в далеких воспоминаниях, тусклых (ненастоящих!) снах»?

Панси вздохнула, прикусила губу, больно, так, что выступила капелька крови, окрашивая кожу в греховно-красный цвет. Она поверила в то, что с Грейнджер действительно был Блейз процентов на семьдесят, ведь на прошлой неделе у него действительно случилась какая-то неясная командировка. Желание спрашивать у Блейза что-то напрямую у нее отпало сразу — поймет, что она все знает, оплетет таким кружевом лжи, что не выпутаешься, не порвешь его. Поэтому, придется действовать самой.

Первым делом следовало расспросить мужнину секретаршу — пренеприятную старуху миссис Малбери, которая, впрочем, хорошо справлялась со своей работой. Вообще, Панси кривила душой, называя ее старухой — миссис Малбери было не больше сорока лет, но вот за ее скверный характер смело можно было накинуть ей пару десятков годков.

Сунув голову в камин и чихнув, она связалась с офисом Блейза.

— Добрый день, миссис Малбери, не могли бы вы подсказать мне… — бодро начала Панси, но тут в носу снова засвербило, и она сделала ненужную паузу, что позволило миссис Малбери на нее насесть.

— Назовите себя и цель вашего обращения, — пробубнила она, кисло улыбаясь.

— Мерлин, я посмотрю вы никак запомнить меня не можете? — фыркнула Панси, справляясь с очередным чихом. — Я жена Блейза Забини, Панси.

— Цель вашего обращения, — гнула свою линию старуха.

— Слушайте, разрываюсь между двумя подарками для вас — эликсир памяти и микстура вежливости, вы что больше предпочитаете? — съехидничала Панси в ответ.

— Назовите цель вашего обращения.

Она закатила глаза и начала тараторить, чтобы уж никто не мог ее перебить:

— Я собиралась назвать ее с самого начала! Мне нужно знать, отменил ли мой муж свою поездку в Орлеан — не припомню, завтра или послезавтра? В общем, он планировал отъезд на неделе, а я как раз собиралась навестить своего любимого папочку, поэтому, хотела бы прояснить этот момент.

Миссис Малбери нахмурилась.

— Мне надо согласовать передачу информации с мистером Забини, — прогундосила она самым неприятным своим тоном.

— Не думаю, что это хорошая идея, — пропела Панси. — Он в прескверном настроении, поэтому, я и не хочу беспокоить его лишний раз по пустякам. Но, если вы не боитесь его гнева, то можете, конечно, спросить. Но я бы на вашем месте не рисковала. Слыхали про мистера Ричардсона?

Она вспомнила, что Блейз утром говорил об одном из ювелиров, собиравшихся уйти из компании.

— Он сам уволился, — попалась на удочку миссис Малбери.

— Ну-у-у, полагаю, что это официальная версия, — улыбнулась Панси. — Но поверьте, уж мне ли не знать правды. Поэтому, просто посмотрите, нет ли в списке ваших дел заказа портключа.

Секретарша зашуршала бумажками смешно пыхтя, и через несколько минут ее ответ был отрицательным. Кудряшки, обрамлявшие ее лицо, смешно подпрыгнули, когда она мотала головой. Панси вновь прикусила губу — это еще ничего не доказывало, ведь ни о каких новых поездках Блейз не упоминал. Эта информация была необходима на будущее.

* * *

Будущее неожиданно наступило во вторник. Посреди утренних забот, вороха пергаментов, чашек с недопитым кофе — одна из таких разбилась в дребезги, когда вместо пожелания доброго утра, Блейз сообщил, что ему снова придется отъехать. Панси постаралась смотреть на него без зла и укора, когда он сетовал на ее неловкость, а внутри нее путь себе выгрызала ядовитая химера, просясь наружу и сметая все на своем пути.

Мир пошатнулся, а воздух внутри дома загудел, когда она стойко натягивала улыбку, как карнавальную маску. Она смотрела на своего мужа, смотрела ему в глаза, но они отражали только лживую пустоту хрусталя.

— Снова в Орлеан? — как ни в чем не бывало, спросила она.

— Приходится, — вздохнул Блейз (ну очень натурально!). — Помнишь, из прошлой поездки привез тебе серьги? Хотим переманить художника, который нарисовал к ним эскиз. Не думаю, что это займет много времени.

Неосознанно, она коснулась серег из белового золота с изящной россыпью сапфиров. Моргнула, отводя глаза — Панси вдруг показалось, что ее взгляд сейчас был слишком опечален, настолько, что мог выдать ее с головой. Она потянулась к небольшой коробочке, которой не хотела воспользоваться (никогда!), но пришлось.

— Я вчера гуляла по магазинам, — сказала она деланно веселым тоном глупой и доверчивой жены. — Купила тебе новые запонки. Думаю, было бы здорово, если бы ты их надел.

— О, ну что ты, любовь моя, не стоило, — только и ответил Блейз, но подарок надел.

Панси смотрела ему вслед, сложив руки на груди. Улыбка ее давно померкла, а в голове стоял звон от прозвучавшей лжи. Нутро разрывало от какой-то незнакомой горечи. Все, что ей оставалось делать — это просто ждать, ведь Блейз не знал, что с своих запонках он уносит крохотные частички сквозных зеркал, которые позволят ей узнать о каждом его шаге.

Прохладный ветер на улице тормошил зонтики, мелькающие тут и там яркими кляксами, которые через оконное стекло, покрытое миллионом мутных росчерков дождевых дорожек, казались совсем смазанными. Он видел, как смешно ежатся, пытаясь натянуть воротники и шарфы повыше прохожие, вздрагивают, когда мелкие ледяные брызги залетают за шиворот; вот уж точно — простаки, не догадываются об элементарных чарах, которые волшебники изучают уже на втором курсе.

Уголки губ тронула улыбка.

Его номер в порсмуртской гостинице находился на самом последнем этаже. Когда он выбрал его, стояла ясная и солнечная погода, и он даже не догадывался, что дождь станет его гостем спустя пару часов после того, как небеса затянуло чернотой. Драко только хмыкнул, когда услышал, как распадаются на несколько мельчайших частиц капли, соприкасаясь с кафельным полом в ванной. Он мог исправить прореху в крыше одним движением волшебной палочки, но не стал этого делать — тишина была слишком угнетающим гостем.

В конце концов он мог и не оставаться здесь — он мог вернуться в мэнор, но воспоминание о пустых комнатах, где гулко отдается эхо шагов заставило холодку пробежать у него по спине. Его собственная квартира навевала совсем уж мрачные мысли, поэтому, желания бывать там вновь хоть когда-нибудь не было. Он даже подумывал о том, чтобы связаться с Ноттом — он же, вроде, окунулся в мир недвижимости? — и попросить найти покупателей. Наверное, так и стоит сделать — от старых и ненужных вещей стоило избавляться быстро, чтобы не осели вечной пылью где-нибудь в его жизни.

Драко перевел взгляд с оживленной главной площади Портсмута, где магглы куда-то шагали по покрытым сонными листьями тротуарам, на блеклую колдографию. Улыбка Грейнджер просвечивала на тонкой газетной бумаге, как и вся ее обладательница, но казалась реальной, как никогда.

Потом. Он еще успеет заняться этим потом.

* * *

После того, как Панси подтвердила его догадки, он вдруг почувствовал, что плотное кольцо, арканом обхватившее его грудь, разжалось, и стало легче дышать. Он понял, что к нему возвращаются прежняя холодность и спокойствие, и даже какая-то невозмутимая отрешенность. Драко больше не ощущал себя тенью самого себя и это чувство, если быть совсем честным, даже как-то воодушевило его. Не было больше ни страха, ни раздражения, ни усталости, ни тем более этого отвратительного чувства вины. Даже надежду, за которую он упрямо хватался, как за последнюю соломинку, он загнал куда-то далеко вглубь себя.

Теперь можно было не надеяться. Теперь он точно знал, что Грейнджер жива, и с ней все в порядке, раз уж она позволяет себе путаться с его друзьями.

Главное — никто больше бы не заикнулся о том, что он какой-то сумасшедший, если бы услышал его историю. Теперь он мог спокойно следовать собственной цели, пребывая в полнейшей уверенности, что он достигнет ее. Главное, что с его головой все в порядке, а все остальное — все эти мытарства, отчаяние, переполнявшее его дни на пролет, тоска и прочая чертовщина — теперь это все уйдет.

Он упал на мягкую перину кровати, которая бережно приняла его в свои объятия; комната постепенно погружалась в полумрак, а размеренные стуки брызг звучали совсем отдаленно. Он несколько секунд смотрел на потолок, который был украшен какой-то несуразной, и даже вульгарной лепниной. Он постарался отвлечь мысли, пытаясь вспомнить о том, какой потолок был, например, в слизеринских подземельях, но…

Но мысли упорно возвращались к ней. Резко захотелось чего-то крепкого — то ли чая, то ли коньяка.

Чертова ведьма. Грейнджер. Мерлин, она почти что свела его с ума! Ну кого, кого он обманывает? Главное — что она действительно была жива; именно этот факт, эта уверенность позволяла ему дышать облегченно.

* * *

Панси прибыла к нему, наверное, через неделю после их разговора. Все это время он спокойно ждал, не спеша двигаться с места, срываться в очередной маленький безликий городишко, как две капли воды похожий на предыдущий — с этими их городскими ратушами и церквями, и парками, где неизменно присутствовали дубы, и квадратными главными площадями, и темно-синими полицейскими участками. Теперь, когда он знал о том, что между ним и Грейнджер существует еще какая-то ниточка, кроме его невероятного желания найти ее, можно было позволить себе это.

Конечно, через какое-то время, когда немного отошел от шока, он позволил себе разозлиться — разгромил гостиничный номер, который потом пришлось долго восстанавливать, даже поджог занавески — их восстановить не удалось и пришлось вызывать эльфа-домовика, чтобы раздобыл похожие в соседнем номере, который пустовал. Ядовитое слово «предательство» пульсировало в мыслях, отравляя их. Зачем, зачем Забини это сделал? Решил поквитаться с ним за тот, давний поступок? Помог ей подстроить все это с самого начала? Или нашел Грейнджер сам? Почему тогда скрыл это?

Злость рождала совсем уж невероятные догадки — о том, что они все объединились, чтобы отомстить ему — не удержавшись, он отправил Поттеру письмо с издевательскими намеками о том, что все знает, и можно уничтожать пустую могилу… Потом, конечно, пожалел об этом. Делать этого не стоило, впрочем, Поттер не ответил — должно быть, решил, что он, Драко, просто спился. Да и черт с ним, главное, чтобы сейчас не появился на его пути.

Драко успокоился уже на следующий день. Вся эта ситуация подействовала на него отрезвляюще: он вдруг увидел себя со стороны — каким он был последние дни, даже месяцы. Слабым. Нет, он не мог себе такого позволить, не теперь! Ему нужно было срочно взять себя в руки: он начал с того, что занялся делами семьи — вся почта, скопившаяся за последнее время, была доставлена эльфами прямо в его номер. Относительно разобравшись с домашними заботами, он принялся за бизнес — и был неприятно удивлен, что Люциуса, оказывается, уже несколько недель нет в мэноре, и поместье находится в запустении.

Раздав эльфам указания по хозяйству, он занялся делами компании и затребовал от управляющего отчетность за последние несколько недель своего отсутствия. Здесь его тоже ждали плохие новости: значительная часть акций компании была выкуплена, и, по-видимому, кем-то одним. Контрольный пакет, конечно, все еще оставался в его руках, но… Неизвестный маг (имя которого даже не называлось, немыслимо!) уже несколько раз предлагал отстранить Драко от дел и передать управление более компетентному человеку. Нужно было срочно восстанавливать свое влияние и реанимировать доверие со стороны партнеров. Все это оставило неприятный осадок, особенно после того, как Люциус не ответил на его письмо, хотя, судя по тому, что сова вернулась без пергамента — тот его получил.

Дела заняли все его свободное время. Он определенно не скучал, однако, стоило остроносой туфельке на высоком каблучке шагнуть в его номер, прежнее нетерпение вернулось, поэтому, он даже не стал размениваться на приветственные расшаркивания, сразу перешел к главному.

— Ты что-то узнала? Это был он?

Панси кивнула. Только сейчас он заметил, что ее движения были какими-то суетливыми. Похоже, последние несколько дней она провела в волнениях, кусая губы; ее прическа была небрежной, словно Панси с утра лишь несколько раз провела по волосам расческой. Ее внешний вид и упадочное настроение снова сделали его мысли мрачными. Он сразу же заподозрил, что его самые плохие предположения могут оказаться правдой.

— Что-то серьезное? — пытливо спросил он, заглядывая Панси в глаза, которые были наполнены каким-то тоскливым ожиданием.

— Нет, — ответила она, после длительного молчания. Это были первые слова, которые она произнесла здесь. — Я не знаю, Драко. Это все как-то странно. С одной стороны, я уверена, что у Блейза ничего нет с… — она сделала паузу, явно заставляя себя выражаться пристойно, — Грейнджер. Но то, что я увидела — довольно странно.

— Хорошо, — кивнул Драко, внутренне подбираясь. — Покажешь мне?

Панси кивнула, вздыхая. Она аккуратно присела на краешек кровати, массируя пальцами виски — он знал, что сеансы окклюменции переносились ею плохо, поэтому, был готов подождать, когда она соберется с духом. Он хотел предложить ей чаю, но она, заметив его порыв, мимолетным движением качнула головой — это значило, ей нужен покой и тишина.

Наконец, она была достаточно готова, чтобы пустить его в свое сознание. Драко знал, что не сможет ничего увидеть — только услышать диалог, и все же… Этот голос. Он был не готов к нему.

Этот голос словно острым кинжальным лезвием резанул его сознание и оттуда потоком хлынули эмоции, которые он в последние дни просто уничтожал — и боль, и чувство вины, и отчаянная нежность, и желание оказаться там, рядом с ней, и надежда, эта гребаная надежда, чтоб ее! А он-то думал, что с этим покончено. Ну что за идиот?

Драко усилием воли сдержался и заставил себя просто обратиться во слух.

— Опять опаздываешь, — сказал Блейз вместо приветствия, и в его голосе прозвучало недовольство. — Раньше тебе была свойственна пунктуальность.

— Да, — согласилась Грейнджер. Некоторое время слышалась какая-то возня, а потом она также спокойно, без эмоций, проговорила: — Всему свойственно меняться.

— Мне не нравится, что, мало того, приходится тащиться через всю страну, выполняя твои просьбы, так еще и нужно ждать тебя в подобных сомнительных местах, — заявил он довольно грубо.

— Ты же знаешь, мне нельзя аппарировать, — ответила Грейнджер холодно, проигнорировав этот выпад. — Принес?

— Иначе меня здесь не было бы, — заносчиво прозвучал ответ.

Некоторое время они помолчали. После послышался шорох, чей-то незнакомый голос — кажется, подошла официантка. Драко постарался не сосредотачиваться на этом моменте, чтобы доставлять Панси поменьше дискомфорта, поэтому, несколько минут просто проскользнуло перед ним.

— Как он? — наконец, спросила Грейнджер.

— Счастлив, весел и безмятежен, — едко фыркнул Блейз. — Конечно же, плохо, Гермиона. Надеюсь, это именно то, что ты хотела услышать. Что он мучается, не находит себе места и медленно спивается. Опять.

— Что с тобой сегодня такое? Жена покусала с утра?

— Мне приходится обманывать ее из-за тебя! — воскликнул он. — И я как-то не особо рад этому факту. А учитывая то, что ваша встреча, в конце концов, состоится, я не понимаю, зачем было нужно все это.

Грейнджер долго молчала.

— Я знаю, что мы скоро встретимся, — тихо ответила она. — Я готовлюсь к этому последние несколько дней.

— Надеюсь это именно то, чего ты хотела, — сказал Блейз с горечью.

— Скоро все закончится.

На этот раз замолчал Блейз.

— Ты доверилась не тому человеку, — пробормотал он напоследок.

В следующую секунду Драко вытолкнуло из воспоминаний, словно он был пробкой в бутылке и игристым вином. Панси посмотрела на него виновато; он заметил ее нездоровую бледность и испарину, выступившую на лбу и вызвал эльфа.

Он отошел к окну, хмуро разглядывая небесную хмарь цвета ружейной стали. Все это что-то значило, только вот что?