Семейные правила (джен)

Люциус Малфой привык использовать слова, как змея — ядовитые зубы. С посторонними это всегда срабатывало. С членами семьи было хуже. Поэтому, коротко поприветствовав Драко на платформе 9¾, он не сказал больше ни слова. Они молча аппарировали в Малфой-манор и молча прошли по парадной аллее к дому. Парк словно сошел с картины художника начала века: покрытые снегом живые изгороди и бьющие, несмотря на мороз, фонтаны. Драко сам нес свой саквояж. Они поднялись по каменным ступеням, и Тинки, один из домовых эльфов, забрал у молодого хозяина его поклажу.

Люциус откашлялся и повернулся к сыну:

— Рад видеть тебя дома, Драко. Для серьезного разговора уже поздновато, и я не хочу портить твоей матери вечер.

— То есть не хотите портить вечер себе, — пробормотал Драко.

— Что ты сказал? Кажется, ты забываешься. Придешь в мой кабинет завтра ровно в восемь. И ни слова матери. Нам с тобой надо многое обсудить.

Драко склонил голову и кивнул. Выбора все равно нет, подумал Люциус.

Ужин прошел ужасно. Нарцисса вела непринужденную беседу, не спуская настороженного взгляда с сына. Драко ковырялся в тарелке, почти не открывая рта, а Люциус прилагал все усилия, чтобы поддержать разговор.

— Что-то случилось, Драко? Ты совсем притих.

Нарцисса, наконец, не выдержала.

— Прощу прощения, матушка. — Драко выпрямился на стуле. — Я просто устал.

— Тогда тебе лучше пораньше лечь. Чтобы как следует отпраздновать Рождество, нужны силы.

Она нежно улыбнулась Драко и обратилась к ним обоим:

— Не понимаю, почему «Рахатлукулл» так тянет с доставкой. Странно, что они совсем не заботятся о своих постоянных клиентах. Будет очень неловко, если сласти закончатся как раз в разгар праздника.

Драко продемонстрировал одну из лучших своих улыбок — сияющую и одновременно озабоченную.

— Никаких ирисок? А перечные пастилки для батюшки?

Нарцисса кивнула.

— Если заказ не доставят до завтра, я отправлю сову с жалобой.

* * *

На следующее утро Люциус ожидал сына в кабинете. На пустом столе лежал табель Драко. Ровно в восемь в дверь осторожно постучали.

— Входи.

— Доброе утро, отец.

Сын вошел в комнату и медленно прикрыл за собой дверь.

— Драко.

Люциус бросил взгляд на часы на каминной полке.

— Радует, что ты пунктуален.

Он посмотрел на сына. Мальчик стоял посреди кабинета, переминаясь с ноги на ногу. Слишком чувствительный. В нынешних обстоятельствах этого позволить нельзя.

Люциус постучал пальцем по листу пергамента.

— Твой декан… он в своем письме упомянул о каком-то происшествии на квиддичном поле. Ты ничего не хочешь мне рассказать?

Губы Драко дернулись. В воздухе повисло тяжелое молчание.

— Нет? Жаль. Надеюсь, ты понимаешь, насколько неразумно было озлоблять Поттера?

— Амбридж выкинула его из команды вместе с обоими Уизли. Подлые предатели крови!

— Все равно. Ты оказался в самой гуще скандала. И это после всего, что я говорил. Сколько раз я повторял, что интриги требуют тишины? Сколько можно тебя отчитывать, будто тебе еще нет одиннадцати? Мне это надоело… и у меня кончилось терпение.

Драко застыл.

— Вы предупреждали меня множество раз. Я прощу прощения.

— И?

На мгновение глаза мальчика вспыхнули отчаянным блеском и тут же потускнели. Он произнес традиционные слова:

— Я понимаю, что поступил дурно, отец. Пожалуйста, накажите меня.

— Ты заслужил наказание?

— Да, я заслужил наказание. Пожалуйста, накажите меня за ошибку, чтобы я больше никогда ее не повторял.

Лицо Драко напоминало безжизненную маску. Никаких чувств. Может быть, его уроки все-таки подействовали. Может быть, когда-нибудь они не понадобятся.

— Ты признаешь свою вину и просишь о наказании? Это правильно. Тогда скажи: сколько, по твоему мнению, ты заслужил?

Люциус знал, что сейчас сын торопливо прикидывает и рассчитывает. Проступок был серьезный, и наказание не могло быть легким. И Драко стремился угодить отцу, показать ему, что не снимает с себя ответственности за последствия ошибки. Но он так боялся боли! Ладони Люциуса стали влажными.

— Я жду.

Когда же сын заговорит?

— Двадцать.

В этом весь Драко — никогда не знает меры. И хотя глаза мальчишки не выражали ничего, Люциус чувствовал, как тот боится, что назвал слишком мало, и страстно надеется, что этого хватит, чтобы искупить вину.

Люциус решил пощадить сына и не заставлять объяснять, почему именно столько.

— Хорошо. Ты понимаешь, насколько серьезно оступился. Думаю, хватит и шестнадцати. Приготовься.

Он указал на стол.

Драко благодарно глянул на него, решительно подошел к столу и принялся расстегивать брюки.

Люциус повернулся к небольшой стойке и принялся рассматривать приспособления, которые хранил именно для этой цели. Может, тростью? Он покачал головой. Мальчик сильно вырос за лето — сплошные кожа и кости. У него и так легко проступают синяки. Хлыстом? Почти нечувствительно и легко забудется, а проступок слишком серьезный. Значит, указкой. У Люциуса их было две: кожаная и деревянная. Кожаная была немного гибче.

Синяков у Драко будет поменьше, а боль — достаточно сильной, чтобы запомниться.

Он никогда не использовал ремень, в отличие от вечно похвалявшегося этим Макнейра, или кнут, как делали поколения Лестранжей. Зачем? Традиционных приспособлений вполне достаточно. Он любил Драко. Он поступал так, чтобы научить самоконтролю и предусмотрительности, а не чтобы мучить и унижать.

Он взял указку и обернулся. Драко стоял, уперевшись руками в стол. Спущенные брюки болтались на щиколотках. Люциус осторожно подтянул руки сына чуть выше. Драко вытянулся, чтобы перехватить край стола.

— Так будет лучше. Держись крепче и следи, чтобы пальцы не скользили.

Мальчик кивнул.

— Да, отец.

— Ты знаешь правила, Драко. Шестнадцать ударов. Руки на столе, и смотри, не сбейся со счета, иначе я начну сначала.

— Да, отец.

— Можешь начинать.

— Простите, что поступил дурно, — повторил Драко невыразительным голосом, старательно подавляя все чувства. — Пожалуйста, отец, накажите меня, чтобы впредь я не повторял ошибок.

Теперь была очередь Люциуса. Он ненавидел это больше всего на свете.

— Как отец я сделаю то, о чем ты просишь.

Он поднял указку, и, тщательно рассчитывая движения, ударил по бледному мальчишескому заду. Мальчик охнул, но остался неподвижным.

— Раз.

Люциус повторил удар.

— Два.

Еще удар.

— Три.

И еще.

— Четыре.

И еще, и еще…

— Ш-шес…надцать.

Голос был сдавленным от слез. Люциус отложил указку. Ручка мокрая. Он торопливо ее протер. Нельзя так потеть, когда наказываешь сына. У Абраксаса руки были всегда сухие. Сухие, как дрова для растопки.

— Думаю, достаточно. Надеюсь, ты усвоил урок?

Вопрос был чисто риторический, но Люциус все-таки сделал паузу. Драко молчал. Слышалось только его тяжелое, прерывистое дыхание. Он действительно усвоил урок.

Хотя Люциус предпочел бы смотреть куда угодно, но не на сына, свисавшего со стола, как дверь, сорванная с петель, он все-таки смотрел, оценивая последствия внушения: дрожащие ноги, воспаленная красная кожа, полосы от ударов и несколько синяков. К счастью, всего несколько, и, к счастью, крови нет. Он правильно сделал, что выбрал указку.

— Можешь говорить.

Драко поднял голову. Глаза были полны слез, щеки пылали от боли и унижения.

— Спасибо, отец, что не оставили меня своей заботой, — он с трудом сглотнул, — и показали, как следует жить, чтобы не запятнать честь Малфоев.

— Искренне надеюсь, что ты запомнишь урок, и мне не придется учить тебя снова. Уповаю, ты способен не только на мелкие пакости, Драко.

Сын продолжал прерывисто дышать. Люциус подавил желание ласково погладить его по плечу. Не стоит добавлять к стыду от наказания еще и унижение слабостью. Он подождал, пока дыхание сына выровняется, и продолжил:

— Приведи себя в порядок и ступай к себе. Мы ждем твоего крестного. Он останется до завтра. Ты обязан спуститься к чаю и поддерживать разговор.

Люциус сделал еще одну паузу, внимательно разглядывая сына. Тот изо всех сил сжимал зубы, стремясь сохранить невозмутимое лицо. От этого челюсть резко выступила вперед, и он стал выглядеть намного старше.

Люциус отошел в сторону и перевел взгляд на висевший над камином отцовский портрет. Убрать его он не мог, но, по крайней мере, мог заставить молчать.

— Тебе повезло. Не можешь вообразить, как повезло.

Драко машинально кивнул, продолжая натягивать брюки. Когда ткань коснулась кожи, он поморщился, но в остальном его лицо оставалось совершенно бесстрастным.

— Могу. Спасибо. Увидимся за чаем, отец.

После нескольких неудачных попыток застегнуть мантию он вышел из кабинета.

Несмотря на надменный вид, Люциус Малфой умел смиренно радоваться маленьким милостям жизни. Например тому, что никто не увидит, как ему плохо от пробудившихся воспоминаний.

Красные полосы на мальчишеском заду, дрожащие ноги, покрытые потеками крови. Он потряс головой, чтобы отогнать мерзкие образы. Он не похож на него. Совсем не похож. Он помнил жалящую боль ударов и свистящий звук трости. И бесконечную агонию счета, когда никогда не знаешь, какой удар станет последним. И нельзя ни кричать, ни умолять. Он с трудом перевел дыхание, не сознавая, что ладони снова мокры от пота. Он падал в прошлое, словно тонул в думосборе. С той разницей, что в думосборе, в отличие от того ужаса, который зовется воспоминаниями, ты не чувствуешь боли.

* * *

Отец отложил трость и отступил от задыхающегося мальчика, вцепившегося в край стола с такой силой, как будто от этого зависела его жизнь.

— Настоящее позорище. Одевайся.

Люциус сделал, как было велено, поморщившись, когда грубая ткань задела содранную кожу. И застыл, услышав рев Абраксаса:

— Это что такое? Сколько раз я говорил — ты не должен показывать слабость. Ты — Малфой, а Малфои всегда держат себя в руках, весело им, больно или грустно.

Люциус выпрямился и смял пояс, чтобы скрыть дрожащие руки.

— Снимай брюки.

Нет, не может быть. Он выдержал наказание, не показав, как ему больно. Он был уверен, что все позади. А теперь отец говорит, что еще не конец. И все из-за его идиотской слабости!

Рука отца с силой прошлась по щеке.

— Ты что, оглох? Я сказал снять брюки!

Люциус повиновался, чувствуя на языке сладкий привкус крови. Его подташнивало, и он был почти рад, что может упереться руками в стол.

— Ну нет, мальчик. Не в этот раз. Стой прямо. И скажи — где больнее всего?

— Та… та складка, где начинается нога.

Люциусу был противен собственный голос: тихое, сдавленное от страха бормотание.

Абраксас не стал бранить его за заикание. Он поставил перед ним высокий стул и распорядился:

— Нагнись. Ниже, еще ниже… Хватит!

Люциус стоял, согнувшись почти пополам, упираясь руками в стул. Кровь прилила в голове, и от этого она закружилась еще сильнее. Желудок сводила судорога.

— Теперь возьмись за ножки стула. И держись как следует. Не смей двигаться. Получишь шесть ударов по месту, которое назвал. Если только вздумаешь дернуться, отправишься на всю ночь в подвал. Буду приходить каждый час, чтобы повторить урок. Так что, если хочешь избавить нас обоих от хлопот, постарайся. Понял?

— Да, сэр.

Люциус изо всех сил старался подчинить себе боль, сосредоточить ее внутри. Трость засвистела и впилась в воспаленное тело, и он чуть было не утратил решимость. Боль хлестнула двумя раскаленными добела потоками. Один хлынул по ногам, которые мгновенно ослабли и подломились. Второй скользнул вверх по позвоночнику, заставив каждый волосок встать дыбом, ворвался в голову и обрушился на рассудок. Ему понадобилась вся сила воли, чтобы сдержать дрожь.

Второй удар пришелся чуть повыше первого. Стало еще хуже. Третий удар. Совсем плохо. Где-то в голове зазвучал шепоток, интересуясь, как он справится еще с тремя. Люциус беззвучно закричал в ответ, угрожая всем, что придет в голову, включая ночь в подвале. Пока он сражался с мерзким трусливым шепотком, отец снова взмахнул тростью.

Он пылал в огне. Холодный жар обжигал нервы с такой силой, что боль почти перестала чувствоваться. Но Абраксас знал о боли все, поэтому следующий удар нанес под новым углом. Все началось заново. Ему никогда, никогда не научиться это переносить — к боли было невозможно притерпеться. Новый удар — и новый угол, заставивший вспыхнуть огнем те нервы, которые еще не были затронуты. Хотя казалось, что это невозможно.

Что-то лязгнуло. Абраксас отложил трость.

— Вставай.

Отец вгляделся в его лицо и разрешил одеваться. На этот раз Люциус натянул брюки одним быстрым движением, не обращая внимания на горевшую огнем и разодранную в новых местах кожу. Чтобы хоть как-то отвлечься от боли, он прикусил щеки изнутри. Это не слишком помогло, но, несмотря на запавшие щеки, ему все-таки удалось скрыть свои чувства, потому что Абраксас позволил ему произнести положенные фразы.

— Спасибо, сэр, что не оставили меня своей заботой, и показали, как следует жить, чтобы не запятнать честь Малфоев.

Хриплым голосом он бормотал слова, лишенные всякого смысла — просто набор звуков.

На жестком лице отца проступило что-то похожее на одобрение.

— Видишь, можешь, когда захочешь. Ты должен стать сильным магом. Очень сильным. Я это тебе все время повторяю, верно? Все дело в крови.

Абраксас расхаживал по кабинету. Люциус стоял совершенно неподвижно, чувствуя, как кровь медленно пропитывает ткань брюк.

— Наша кровь — вот что ставит нас над всеми остальными. Та, что переходит от главы семьи к его сыну. Поэтому нам нужны сильные мужчины — только такие смогут с честью нести магическое наследие предков. Мужчины, которые умеют добиваться своего. Добиваться любой ценой. И таким мужчинам нужны здоровые жены. Если мы забудем о фамильной чести, погибнет и наш род, и наш мир.

Абраксас остановился, подцепил палочкой подбородок Люциуса и уставился прямо в глаза.

— Мы чистокровные. Чистокровные, понимаешь? Мы всегда помним о своем роде. Так что если мне придется выпустить из тебя всю кровь, чтобы ты стал ее достоин, я это сделаю. Тебе уже четырнадцать. Ты достаточно взрослый, чтобы жить так, как велит честь семьи. Или не жить совсем.

Он отвел палочку.

— А теперь ступай.

Люциус вышел из отцовского кабинета привычной легкой походкой.

* * *

Взрослый Люциус провел рукой по лицу и запустил пальцы в волосы, пытаясь избавиться от некстати нахлынувших воспоминаний. И от мерзкого привкуса во рту из-за сведенного судорогой желудка. Он налил себе воды и залпом опустошил стакан. Потом извлек из кармана жилета табакерку и достал перечную пастилку. Драко никогда не узнает, каким на самом деле был его дед. Для Драко он так и останется стариком с портрета в отцовском кабинете, который время от времени призывает его быть достойным имени Малфоев, но не может причинить никакого вреда. Не может мучить, не может превратить сон в кошмар.

Каждый раз, когда Люциусу приходилось наказывать Драко, на нарисованном лице появлялась торжествующая улыбка. Я не такой, как ты, отец. Эта мысль мерцала где-то на границе сознания.

Люциус вздохнул. Он должен научить Драко правилам поведения и уважению к традициям. Это все ради самого же мальчика, даже если Нарцисса не скрывает своего неодобрения. И Люциус не мог объяснить ей, почему он так поступает — пришлось бы рассказывать то, о чем лучше молчать. Люциус ни за что не стал бы вести себя так, как отец. Мягкие наставления и строгая дисциплина — этого достаточно, чтобы Драко научился беречь честь рода.

Северус Снейп возник на пороге стремительно и плавно, как ворон, летящий на крыльях бури.

— Добрый вечер, дядя Северус. Как вы добрались?

В голосе сына звучала неподдельная радость. Люциус с трудом удержался от улыбки. Было приятно знать, что в Хогвартсе есть преподаватель, который нравится мальчику и вызывает у него доверие.

Обменявшись положенными любезностями, они двинулись в гостиную, где их приветствовала Нарцисса. На белоснежной скатерти сияли изысканный сервиз и не менее изысканные приборы.

После чая Нарцисса удалилась к себе, предоставив Драко и двоим мужчинам развлекаться самостоятельно. Драко направился было в курительную, явно рассчитывая послушать взрослые разговоры.

— Уверен, тебе найдется дело, Драко.

Люциус без малейшего сожаления разрушил надежды сына. Ему надо было поговорить с Северусом с глазу на глаз.

— Твоя последняя работа по арифмантике ниже всякой критики. Тебе следует ею позаниматься.

— Конечно, отец.

Драко кивнул и слегка поклонился крестному.

— Увидимся за ужином.

Он повернулся и, понурившись и всей позой выражая обиду, вышел из комнаты.

Люциус разлил по стаканам бурбон и опустился в кресло у горящего камина. Снейп устроился в соседнем кресле.

— Ты снова его высек.

Это прозвучало не как обвинение, а как констатация факта.

Люциус нахмурился. Неужели Северус применил к Драко легилеменцию? В сознание Люциуса тот без позволения не проникал. И он полагал, что Снейп в такой же степени уважает чувства Драко.

— Я бы никогда не стал его прощупывать, — сказал Северус. — Но я знаю Драко с рождения. Поверь, тому, кто стоит дальше, некоторые вещи заметнее. И потом, сразу видно, что мальчику нехорошо.

Северус отпил глоток виски и медленно проглотил.

— Я и не рассчитывал, что история с Поттером и близнецами Уизли придется тебе по вкусу.

— Я не намерен терпеть подобные детские выходки от собственного сына.

— Они и есть дети. И творят детские глупости. Даже в пятнадцать лет. Только не спрашивай, как мне это нравится, с учетом, что без таких выходок не проходит и дня.

— И он по-прежнему не в состоянии скрывать свои чувства. А ему необходимо этому научиться.

Люциус изо всех сил постарался скрыть тревогу в голосе.

— Сам знаешь, какие сейчас времена: за пределами манора в любой момент могут ударить в спину. Драко должен понять, в чем состоит его долг.

— Ты же не думаешь, что таким способом… — Северус осекся.

— Я учу его, я объясняю ему, я стараюсь воздействовать на него для его же блага. И наказываю, если необходимо.

Люциус почувствовал, как верхняя губа изогнулась в злой усмешке.

— Это не мой каприз. Я знаю слабости своего сына, Северус. И все время думаю: а что, если Повелитель тоже о них узнает?

— Он не станет смотреть на лицо Драко. Он будет смотреть в его сознание. А на такой случай… мы с ним занимаемся.

Люциус сжал ручку кресла.

— Так у Драко получается?

— Получается. — Северус подался вперед. — Он в безопасности, Люциус. Насколько сейчас можно быть в безопасности.

Они задумчиво тянули виски и смотрели в огонь, а Люциус вспоминал такой же вечер в маноре пятнадцать лет назад.

* * *

Абраксаса Малфоя похоронили вечером. Последние приглашенные покинули дом, Нарцисса вернулась в свои личные покои, а ребенок безмятежно спал в колыбели.

— Наконец-то.

— Да, неделя выдалась тяжелая.

Люциус кивнул. Он устал до изнеможения, до чувства полной опустошенности. Неделя была ужасная. Он порылся в карманах мантии.

— Кончай глотать свои пастилки, тебе от них только хуже.

Северус протягивал ему маленькую склянку:

— Выпей лучше это. Сразу станет легче.

Люциус бросил на друга настороженный взгляд.

— Просто успокоительное зелье, — сказал тот.

— Я и так спокоен.

Внимательный взгляд черных глаз. Люциус почувствовал легкое касание — Северус осторожно проник в сознание, чтобы проверить, правду ли он говорит. Наконец тот мягко произнес.

— Думаю, зелье все равно не повредит.

Люциус взял флакон и выпил его одним глотком. Вернув пустую склянку, он откинул голову на спинку кресла и закрыл глаза. По телу разливалось тепло, и узел в желудке постепенно ослабевал.

Долгое время они сидели молча. Люциусу казалось, что утро никогда не наступит. Он боялся даже думать о том, что ему может присниться. Северус так и не задал ни одного вопроса. Может, он что-то и подозревал, но не говорил об этом вслух и не использовал легилеменцию, чтобы проверить свои подозрения.

Как легилемент, Северус Снейп уступал только самому Повелителю. Люциус не знал ни одного мага, который смог бы против него устоять. Даже сам старый болтун Дамблдор. Вздумай Северус проникнуть в его разум, у Люциуса не было бы ни единого шанса. Но Северус никогда так не поступал: он был верным и надежным другом.

* * *

Когда в 1971 году Люциус заканчивал Хогвартс, Северус был просто тощим первокурсником, волосы которого явно нуждались не только в мытье, но и в стрижке: они были чересчур длинными даже для волшебника. Он быстро превратился в любимую мишень для шайки гриффиндорцев во главе с Сириусом Блэком и Джеймсом Поттером: те постоянно устраивали ему какие-то детские каверзы.

Как-то Люциус обнаружил мальчика в темном углу с дырками по всей мантии. Люциус попытался применить Reparo, но ткань была изношена настолько, что у него ничего не получилось. Его поразила неистовая сила гнева, исходившая от ребенка. Тот просто напрашивался на неприятности.

— Тебе нужна новая мантия, приятель, — сказал он.

Мальчик кивнул.

— У меня в спальне есть запасная.

— Тогда ступай и надень ее. А эту выброси, она только на тряпки и годится. Слизеринцу так выглядеть не подобает.

Этим бы все и кончилось — просто встреча в подземелье, о которой тут же забываешь, если бы несколько дней спустя, незадолго до отбоя, Люциус не наткнулся на этого же первокурсника в ванной. На том не было ничего, кроме пары ситцевых подштанников и такой же сорочки. В руках он сжимал свернутую в узел мантию.

— Ты что здесь делаешь? — осведомился Люциус.

— Я? Просто умываюсь.

— Вот как? Тогда где мыло и полотенце? Думаю, ты что-то скрываешь, — угрожающе сказал Люциус. — Покажи-ка, что у тебя в узле.

Лицо мальчика застыло. Он неохотно развернул сверток. Черная ткань была снова порвана, и даже пустила зеленые шерстяные ростки. И тут раздалось тихое звяканье. Люциус никогда бы не поверил, что можно услышать, как иголка падает на пол. Ухмылка на его лице появилась раньше, чем он сообразил, что произошло. Чинит одежду маггловским способом. В Слизерине. Ничего себе!

Мальчик вскинул голову и посмотрел прямо ему в глаза.

— Я не… я хотел применить Reparo, но у меня не вышло.

Его пальцы дергали зеленые ростки.

— Ты идиот, — голос Люциуса сочился чистым ядом. — Конечно, не вышло. Заклятие проходят на первом курсе, но Флитвик добирается до него только к Рождеству. Торопиться некуда: большинство студентов его и так знают… научили дома.

Он вопросительно посмотрел на мальчика.

— Меня не научили.

И все. Мальчик не сводил с Люциуса глаз, как будто хотел запомнить каждое его движение. Люциус видел, что кожа ребенка покрыта мурашками, а губы посинели. Грязнокровка или полукровка? Какая разница, если кровь все равно осквернена.

— Почему бы это? — поинтересовался Люциус, с удовольствием поворачивая нож в ране.

В черных глазах погасло что-то, что могло быть лучом надежды. И тут же взгляд застыл, скованный льдом.

— Мой о… мои друзья… им бы это не понравилось.

Эти слова ударили по Люциусу бладжером — такая за ними чувствовалась боль. Его презрение дало трещину, но показывать это он не собирался.

— Хороши же у тебя друзья. Ладно, можешь продолжать, но чтобы после отбоя был в гостиной.

Он пошел к выходу, потом остановился и глянул на мальчика.

— И мой совет: сделай все правильно.

На следующее утро Люциус обнаружил первокурсника в слизеринской гостиной. Тот сидел у почти погасшего камина, под глазами у него были черные тени, губы искусаны до крови, но лицо было довольное. Так он выглядел намного старше своего возраста. Он смотрел на мерцающие угли, поглаживая палочку, лежавшую на коленях, как уснувшая кошка. Люциус заметил, что мантия была в порядке. Он подошел к мальчику.

— Ну?

— Я починил мантию.

— Вижу.

Люциус посмотрел на камин. В очаге, в груде золы, медленно дотлевала небольшая шкатулочка, и из нее капал расплавленный металл.

— А еще я…

— Тихо. Не сейчас. Это я тоже вижу.

Люциус не любил, когда его пытались обмануть, какая бы кровь не текла в жилах обманщиков. Но что-то в том упорстве, с каким тощий первокурсник справлялся со своими проблемами, даже не пытаясь прибегнуть к чьей-то помощи, вызывало невольное уважение. Повинуясь порыву, он взлохматил черные пряди.

— Когда в следующий раз пойдешь умываться, не забудь помыть голову.

Мальчик вызывающе вздернул подбородок.

— Ладно, пойдем, — сказал Люциус. — У меня для тебя кое-что есть.

В спальне он сунул в руки мальчишки сверток.

— Моя старая мантия. Вышла из моды и вообще мне мала. Это тебе.

Мальчик потряс головой.

— Почему нет? С ней все в порядке, можешь убедиться сам.

Люциус разорвал обертку и показал мягкую ткань.

— Теплая и уютная. Мне она не нужна, так что бери.

— Не могу, — тихо ответил первокурсник. — Мне нечем за нее заплатить.

— Тебе и не надо платить. Это подарок. За подарки не платят, их берут просто так. Ты знаешь, что такое подарок?

— Да. — Ребенок опустил глаза. — Но взять все равно не могу.

Он помолчал, а потом сказал вещь настолько простую, что она могла быть только правдой.

— Мой… мой отец… ему это не понравится.

Теперь заледенел Люциус, хотя, разумеется, не показал этого. Он тут же принял решение.

— А ему об этом знать необязательно, приятель.

Мальчик резко поднял голову.

— Не думай, что тебе удастся часами прятаться в ванной, чтобы чинить одежду. Задавать будут все больше, и у тебя просто не хватит времени. И потом, как ты собираешься летать на метле в мантии, которая треснет по швам, стоит тебе оказаться рядом с деревом? Профессор Хуч не терпит непристойного поведения. Тебе повезло — недавно Дамблдор запретил телесные наказания. Но сову твоим родителям отправят наверняка.

Губы были по-прежнему упрямо сжаты, но мальчик слушал очень внимательно.

— Бери мою мантию, а поедешь домой, наденешь старую. Эту я подержу у себя. Идет?

На серьезном лице проступила робкая улыбка, и неожиданно Люциусу стало приятно. Но мальчик снова помрачнел.

— А что я буду должен взамен?

— Ничего, приятель. Это же подарок, помнишь?

Люциус помолчал, потом заговорил снова.

— Хотя да, кое-что ты мне должен.

И прежде, чем тот успел впасть в панику, добавил:

— Как тебя зовут? Не могу же я все время обращаться к тебе «приятель».

На губах мальчика появилась еще одна неуверенная улыбка, и он протянул руку.

— Снейп. Меня зовут Северус Снейп.

Люциус взял холодную маленькую ручку и торжественно потряс.

— Рад познакомиться, Северус Снейп. Меня зовут Малфой. Люциус Малфой.

* * *

С этого дня они образовали союз. Первое время однокурсники острили по поводу щенка, которым вдруг решил обзавестись Люциус Малфой, но он очень быстро это прекратил. Да, мальчишка — полукровка, и вдобавок, когда никто не видит, липнет к гриффиндорской грязнокровке, но при этом очень неглуп и себе на уме. Из таких получаются самые верные последователи. А еще было в Северусе что-то такое, что заставляло Люциуса им интересоваться. Он как-то догадывался о вещах, о которых ему просто неоткуда было узнать. Так что Люциус взял всеми заброшенного мальчишку под свое крыло и стал учить, как справляться с шайкой гриффиндорцев.

А Северус? Северус… просто был. По-прежнему гордый — ни разу ни о чем не попросил, несмотря на более чем сомнительное происхождение и явную нехватку денег. Благодарный Люциусу за дружбу, и при этом отлично сознававший (как сознавал любой, кого Шляпа отправила в Слизерин), что, отвергни он ее, на место покровительства пришла бы враждебность. Наблюдавший. Слушавший. И никогда не задававший вопросов, когда Люциус возвращался с проведенных в маноре выходных.

Абраксас пришел к выводу, что Люциусу пора учиться управлять состоянием Малфоев, и всерьез принялся за дело. Он отсылал сына в Хогвартс, нагрузив заданиями на очередную неделю, а потом проверял, как тот справляется. Тот изо всех сил старался угодить отцу, но именно в ту пору обнаружил, что перечные пастилки очень хорошо отбивают мерзкий привкус во рту.

Весной семьдесят второго года Абраксас Малфой стал вызывать сына особенно часто. Темный Лорд рвался к власти, и старинные богатые семьи чуяли запах большой наживы. Деньги и власть — они играли в эти игры веками. Люциус стремился научиться у отца всему, чему мог: новым поколениям Малфоев понадобится поддержка старых семей. Встречи с отцом требовали такого напряжения, с которым даже сравниться не могли сдача экзаменов или деловые переговоры.

Во время одной такой встречи Люциус предложил открыто поддержать Темного Лорда. Старший Малфой фыркнул:

— Зачем нам сдался этот полукровный выскочка?

Он бросил эту фразу презрительно и почти небрежно, но Люциус понял намек. Его отец гордился чистотой крови и был против ее осквернения, но Темного Лорда он поддерживать не станет. Отец был на стороне Старых Денег, на стороне тех давно породнившихся и переплетшихся между собой магических родов, которые жили за счет своих земель, сдавая их в аренду под шахты и фабрики. Встав на сторону Темного Лорда, тоже можно было получить немалую выгоду, но по-иному: поставляя ему оружие и продовольствие и предоставляя убежище его боевикам. А для этого нужны были связи совсем с другими людьми, от которых требовалась не длина родословной, а ловкость и готовность на все — и неважно, насколько чистая кровь течет в их жилах.

К сожалению, Абраксас не понимал, что старый и новый способы наживать деньги вполне совместимы. Чем ближе Темный Лорд к власти, тем больше ему требуется денег. И все равно, принесут ли эти деньги земли верной ему знати, или они будут получены от тех, кого заставили угрозами или соблазнили подкупом. В какой-то момент Люциус понял, что в дело Лорда ему придется вкладывать собственный капитал: к семейным сундукам у него доступа не будет. Как-то раз Абраксас объяснил это сыну в своей излюбленной исчерпывающей манере.

Совершенно измученный, Люциус аппарировал к воротам Хогвартса. Северус ждал его, сидя на ступенях входной лестницы. Люциус подумал об ужине в Большом зале и внезапно осознал, насколько ему не хочется видеть шумную толпу.

— Ты сильно проголодался?

Северус потряс головой.

— Нет, не очень: за обедом дважды брал добавку.

Они пошли в замковые сады — гулять, наслаждаясь прохладным вечерним воздухом.

Все случилось из-за глупой оплошности: Люциус неудачно наступил на какой-то камешек в траве. Внезапно его ноги подломились, и он рухнул на землю. Северус был слишком хорошо воспитан, чтобы рассмеяться, но Люциусу, привыкшему держаться с отточенной грацией, все равно стало стыдно. Пытаясь встать на ноги, он делал вид, что не замечает протянутой руки, но Северус молча стоял рядом, и в конце концов Люциусу пришлось опереться на худое плечо, чтобы дойти до ближайшей скамьи.

Прежде чем помочь ему сесть, Северус расстелил на скамье свой плащ.

— Ты в порядке?

Он ждал ответа, но Люциус молчал. Как мальчишка догадался?

— Сильно болит? Надеюсь, не очень.

Внимательный взгляд темных глаз и легкое прикосновение к разуму. Ничего грубого, похоже на щекотку, но тем не менее вполне ощутимо. Люциус выдохнул:

— Ты что делаешь?

Северус весь съежился.

— Прости, я не хотел. Просто испугался за тебя.

Люциус в ужасе осознал, что держит мальчишку за ворот и грубо трясет. Он медленно разжал руки и выпустил рубашку.

— Ты знаешь, что ты только что сделал, Северус?

Он изо всех сил старался говорить спокойно, с невозмутимым выражением лица.

— Ну… не знаю… как будто… мысли читал?

Люциус рассмеялся. «Мысли читал!» Такое мог сказать только полукровка, если не хуже.

— Нет, Северус, ты не читал мои мысли.

Он помолчал, чтобы подчеркнуть значение следующей фразы.

— Ты применил ко мне легилеменцию.

Голос мальчика был едва слышен:

— Это проклятие. Я над ним не властен.

— Не говори так. Никогда не говори.

Люциус обнаружил, что тоже говорит еле слышным шепотом.

— Это не проклятие, Северус. Это дар.

Он произнес почти беззвучно.

— И я знаю, кто сможет научить тебя совладать с ним и им пользоваться.

Доверься мне, приятель.

* * *

Несколько месяцев спустя Люциус сдал П.А.У.К., окончил школу и всерьез принялся за управление семейными делами. Он представил Северуса Темному Лорду, и тот, впечатлившись одаренностью юного волшебника, поручил Люциусу обучать его до тех пор, пока он не станет достаточно подготовлен, чтобы учиться у самого Лорда. Так что они по-прежнему встречались, Северус совершенствовал свой темномагический дар, а в остальном оставался все тем же одиночкой, угрюмо бродившим по Хогвартсу.

Люциус знал, что его друг на досуге изобретает новые заклятия, но никогда не думал, что они могут приносить реальную пользу. До того дня, когда Северус одним взмахом палочки и произнесенным шепотом заклинанием на его глазах разрубил на части кролика.

— Как ты это сделал? Ну-ка, повтори! Покажи, как водить палочкой.

Северус честно пытался научить его режущему заклятию Sectumsempra, предназначенному рассекать врагов до внутренностей, но, сколько Люциус не старался, он никак не мог освоить сложную комбинацию движений и звуков.

— Потрясающе! Такое заклятие, и всего лишь на пятом курсе. Представляю, до чего ты додумаешься, когда сдашь П.А.У.К.!

Люциус был радостно возбужден. Перед ними открывались блестящие перспективы.

— Повелитель будет доволен. Какая удача, что Малфоям это заклятие ничем не грозит! Оно настолько сложное, что никому, кроме Повелителя, его не освоить.

Северус усмехнулся.

— Это не значит, что кое-кто не попытается. Причем не в первый раз.

На юном лице проступило жесткое выражение.

— Опять Поттер отличился?

Северус пожал плечами.

— Просто в следующий раз надо лучше прятать книгу.

— Ты держишь такие записи в книге?

— Да это старый учебник по зельеварению, по нему еще мать училась. Там ничего важного нет, просто разные придумки.

* * *

Осторожное покашливание заставило Люциуса вернуться в реальный мир. Лед в стакане полностью растаял, и бурбон приобрел неприятный водянистый привкус. Поморщившись, он отставил стакан.

Северус поглядел на него.

— Ты забыл про виски.

— Вдруг вспомнилось прошлое, — признался Люциус. — Помнишь, как ты разрезал кролика заклятием? Sectumsempra, так?

— Отлично помню, — усмехнулся Северус. — В жизни не забуду, как я тебя потряс.

Люциус усмехнулся холодной волчьей усмешкой, даже не стараясь скрыть свои намерения.

— Как насчет того, чтобы обучить Драко паре твоих старых придумок? Это прибавит ему авторитета, когда он окажется на службе у Повелителя.

Северус потряс головой.

— Не хочется тебя разочаровывать, но не думаю, что в сложившихся обстоятельствах это будет разумно.

Прежде, чем Люциус успел возразить, он продолжил:

— Мы оба пришли к выводу, что Драко нужно в первую очередь освоить окклюменцию. Когда он с этим справится, я буду только рад обучить его Темным искусствам и заклятиям, которые когда-то придумал. Но сейчас ему надо научиться закрывать свое сознание. Сам знаешь, как это мешает учебе — сознание начинает защищаться от любого постороннего влияния. Успеваемость мальчика и так упала, взять хоть задание по арифмантике. Мы не можем позволить привлекать к Драко лишнее внимание.

Люциус кивнул:

— Ты прав, старина. Спасибо за совет.

Черные глаза на мгновение потеплели.

— Мы же друзья.

Часы пробили пять.

— У нас есть еще час до ужина, — сказал Люциус.

Они откинулись на спинки кресел и снова погрузились в дружеское молчание. И Люциус вернулся к воспоминаниям о временах, которые навсегда остались в прошлом.

Абраксас Малфой овдовел, когда Люциус был совсем маленьким, и в маноре постоянно сменялись любовницы. Стоило только женщине ласково взглянуть на мальчика, как Абраксас взрывался в приступе яростной ревности и обрушивался на Люциуса с издевательскими советами пойти и поискать себе развлечений в другом месте. Эти грязные намеки были сыну противны, и он терпеливо ждал, сложив руки на коленях, пока взрослые перестанут смеяться.

Само собой, ему никогда не удавалось одновременно слушать с полным вниманием, вести себя с безупречной вежливостью и оставаться совершенно незаметным. Абраксас следил, чтобы Люциус никогда не забывал о своих недостатках. За каждое ласковое слово или дружеское прикосновение мальчику приходилось дорого платить. Сколько раз он ждал отца в кабинете, прислушиваясь к шорохам большого дома, проникавшим через высокие двери, и разрываясь между желанием заново пережить мгновение ласки и страхом перед неминуемым наказанием. Когда отец заходил в комнату, Люциус едва не задыхался от облегчения и ужаса. Но все хогвартские годы он с упорством узника, намеренного выжить любой ценой, цеплялся за воспоминания о брошенном в его сторону теплом взгляде или легком прикосновении женской руки.

В 1976 году он женился на Нарциссе Блэк. Северус был шафером. Нарцисса была хороша собой, обладала безупречным вкусом и происходила из древнего и благородного магического рода. Ее мягкий характер и традиционное воспитание более чем соответствовали требованиям, которые отец предъявлял верной и покорной чистокровной жене. Но Люциус знал, что она к тому же очень умна, и еще в Хогвартсе не раз восхищался ее умением накладывать чары. И стоило кому-то отпустить замечание по поводу очередной выходки ее старшей сестры, глаза Нарциссы вспыхивали яростным огнем. Изысканные манеры скрывали решительную женщину, готовую на все ради тех, кого любит. Лучшую подругу жизни и мать своих детей он и представить не мог. Как велел обычай, Люциус принял ее из рук Сигнуса и ввел в фамильный особняк Малфоев.

Люциусу сразу не понравился взгляд, каким отец поглядел на юную сноху, и то, как он сжал ее руку, приветствуя новую хозяйку дома. Но Нарцисса получила безупречное воспитание и снесла расточаемые свекром знаки внимания с королевским достоинством.

Северус молча наблюдал за ними и ждал, когда Люциус заговорит сам.

Дальше стало только хуже. Нарцисса все еще чувствовала себя неуверенно в новом окружении, только училась играть роль хозяйки Малфой-манора и откровенно боялась свекра, с которым пыталась справиться с присущей ей изысканной любезностью. Но когда Люциус возвращался домой с заданий, которые давал ему Темный Лорд, его приветствовала гулкая тишина, отдававшаяся в ушах громче пожарного колокола. Он с ужасом видел, как под глазами Нарциссы проступают темные круги, а отец сладострастно облизывает губы. Абраксас был хитер: он ни разу не прикоснулся к ней с дурным намерением, но всегда был рядом, и его присутствие оскверняло самый воздух, которым она дышала. Для такой чувствительной натуры как Нарцисса, этого было достаточно. По ночам, лежа рядом с ней в роскошной кровати, Люциус делал вид, что спит и не слышит ее сдавленных рыданий. Как ему хотелось прижать ее к себе и утешить! Но они никогда не говорили об этом. Просто молча терпели. В семье не должно быть никакого разлада.

Наконец Люциус стал бояться возвращаться домой. Дома была женщина, которую он любил. И отец, которого он презирал. Люциус возненавидел себя за слабость, за неспособность найти выход. Он умело управлял делами семьи, он наводил страх как сильный маг и как один из ближайших приближенных Темного Лорда. Но в Уилтшире он не осмеливался не то что выступить против отца — сказать слово ему поперек.

Однажды вечером они со Снейпом сидели в «Колдовском часе». Люциус был молчаливее, чем обычно. Снейп видел, что тот не торопится аппарировать домой, но был вымотан после долгого дня разговоров о тактике и боевых тренировок. В конце концов он не выдержал:

— Ты сегодня какой-то… подавленный. Что-то случилось?

Люциус прикрыл глаза. Он никогда не обсуждал с другом отцовские методы воспитания, или ту жадность, с которой тот всю свою жизнь наживал деньги и преследовал красивых женщин. Но Северус всегда чувствовал, когда друга мучила тревога или тоска, и иногда Люциус даже позволял ему на мгновение заглянуть в свое сознание, просто чтобы убедиться, что он держится и способен справиться.

Но тем вечером, почувствовав, как Северус проникает в разум, Люциус постарался запихнуть мысли об отце в самый дальний уголок души. Он с трудом держал себя в руках, так ему было страшно. Двадцать три года, полноправный волшебник, уже год как женат — и не окончивший школу полукровка может в любой момент войти в его сознание и бродить там как по тихим дорожкам парка летним вечером. Только никакой тишины в его голове не было. А были страх, любовь, отвращение и ненависть — чувства, которые он с трудом держал в узде.

Северус почувствовал его хрупкую защиту и сразу отступил.

— Передавай от меня привет Нарциссе.

Он встал и собрался уходить.

— И мой совет: есть много способов починить мантию.

Люциус кивнул.

— Знаю. — Он достал последнюю перечную пастилку и вслед за Северусом двинулся к двери. — Но для чистокровных способ один.

Северус только хмыкнул, а Люциус аппарировал домой, где молодая жена с припухшими покрасневшими глазами глядела на огонь в камине.

* * *

За ужином Драко был по-прежнему подавлен, но вел себя безупречно, почтительно и вежливо беседуя со взрослыми. Разговор быстро перешел на политику, и Драко удивил Люциуса, задав вопрос о профессоре Амбридж.

— Отец, зачем Фаджу понадобилось ставить ее главным инквизитором? Школу она держит железной хваткой, но всегда действует по правилам. А если понадобится сделать тонкий ход, она может стать помехой, верно?

Люциус просиял, почти не обратив внимания на насмешливый взгляд, которым Снейп обменялся с Нарциссой. Наконец-то! Наконец-то Драко понял, что политика не сводится к грубой силе. Неплохое начало, хотя ему еще предстоит понять, что такие, как Долорес Амбридж, способны на все, включая предательство.

— Отличный вопрос, Драко. Подумай сам. Как связаны поведение профессора Амбридж в Хогвартсе и ее должность в Министерстве?

В течение получаса Драко вслух рассуждал о том, как соотносятся позиции старшего помощника министра и главного инквизитора Хогвартса, а Северус и Люциус осторожно намекали, что даже самым верным союзникам нельзя полностью доверять.

— Вы хотите сказать, что она за спиной министра обделывает собственные дела? — сказал Драко, не сумев полностью скрыть изумление.

— Мы ничего не хотим сказать, Драко, — ответил Северус. — Но ситуация крайне непростая, и поэтому надо учитывать все возможности.

— То есть никому не доверять?

— Если хочешь быть в безопасности, то да.

Глаза Драко расширились.

— А как же тогда… — Он посмотрел на отца, потом на Северуса, и снова перевел взгляд на отца. — Нет, ничего, — пробормотал он.

— А как же тогда друзья, так, Драко? — Люциус договорил за сына.

Драко выпрямился и замер, не сводя с отца глаз.

Люциус встретил его серьезный взгляд и ласково положил руку на плечо сына. Он взглянул на Северуса, потом опять в лицо Драко.

— Настоящие друзья — это как семья. Просто надо их правильно выбирать.

Он увидел, как на лице Драко проступает понимание, и услышал, как зашуршала мантия сидевшего рядом с ним Снейпа. Нарцисса не сказала ни слова, но он почувствовал ее одобрение и на мгновение ощутил себя полностью счастливым. Все, кого он любил, были с ним.

После ужина Драко сразу же отправили в постель: ему надо было прийти в себя после утреннего наказания и целого дня работы над домашним заданием. Он отдал отцу переделанную работу по арифмантике, которую тот обещал просмотреть за вечер.

Нарцисса была, пожалуй, единственным человеком, кроме самого Люциуса, с кем Снейп мог поддерживать легкую дружескую беседу, и когда они вдвоем отправились в музыкальный салон, Люциус пошел в курительную почитать сочинение Драко. Потом он просто позволил мыслям блуждать. Может, из-за того, что в маноре был Северус, а может из-за напряжения, которое в последние месяцы все росло и росло, но мысли Люциуса вскоре вновь обратились к событиям последнего года перед падением Темного Лорда.

Им понадобилось четыре года, но в конце концов у них родился мальчик. «Наследник» — так называл его Абраксас. Для него он был просто продолжателем рода, и не больше. А для них — больше. Намного больше.

Нарцисса вся светилась от счастья, держа ребенка на руках. Такой крошечный и такой совершенный. Для мира он будет Драко Люциусом Малфоем и принесет новую славу своему роду, но для них он навсегда останется «Драко».

Люциус посмотрел на жену и сына и вздохнул. Всеми силами он хотел уберечь их от беды. Свою маленькую семью. Люциус стиснул зубы. Счастливую маленькую семью. Его дела шли отлично, и он все выше поднимался в рядах Упивающихся смертью…

По паркетному полу что-то клацнуло, и Люциус резко обернулся. В дверном проеме стоял отец.

— Только не вздумайте с ним нянчиться. Сучонок тощий и хилый, но ему придется научиться быть Малфоем. Другого наследника у нас нет.

— Мне это известно.

Люциус знал, что бессмысленно обижаться на слова отца, но желудок свело судорогой, так сильно они его задели.

— Если выучишь его как следует, из него может выйти толк. Пусть вытворяет, что захочет, лишь бы полюбил убивать. Может, он и окажется достойным нашего имени. В отличие от тебя.

Абраксас презрительно усмехнулся.

— Ты, может, и сумел обзавестись сыном, только это не делает тебя отцом. Отец должен уметь убивать по своей воле. А ты не умеешь. Охотиться на магглов со своими приятелями из Упивающихся — это совсем другое. Семью ты не защитишь.

— Я уже ее защищаю!

Люциус чувствовал, что выходит из себя. Его первенцу едва исполнился месяц, а Абраксас уже определяет его судьбу. Открыто спорить с отцом было непривычно и странно.

— Так ничего и не понял! Ты думаешь, что семья — это твоя зануда-жена или ее чахлый отпрыск? Речь вообще не о них. Семья — это мы, Малфои. Семья — это кровь, что переходит из поколение в поколение, кровь, которую надо хранить и защищать. Сможешь ты убить свою жену и взять новую, если эта так и будет рожать недоносков? Сможешь убить своего дружка-ловкача, если он вздумает тебя предать? Да нет, куда тебе! — Абраксас пригвоздил Люциуса ледяным взглядом. — Ты всегда был слаб. Род Блэков — древний и благородный, так что, может, хилый щенок, которого принесла твоя сука — не ее вина. Нужно здоровое семя, чтобы зачать здорового наследника.

Люциус помертвел. Во рту пересохло так, что говорить он не мог. Абраксас презрительно фыркнул и повернулся к сыну спиной.

* * *

Несмотря на хрупкое сложение, Драко оказался живым и подвижным ребенком. Большую часть дня он бодрствовал, с интересом разглядывая все, что подносили к его колыбели. Он радостно смеялся и махал ручками от восторга. Нарцисса была совершенно счастлива, и хотя ей приходилось вставать к Драко каждые три часа, черные тени под ее глазами исчезли. Она снова светилась, как в тот день, когда впервые появилась в маноре.

Абраксас, хотя и продолжал недовольно ворчать, на время оставил их в покое, на что Люциус совершенно не рассчитывал. Каждую ночь он лежал без сна, вслушиваясь в тишину и готовясь, если понадобится, кинуться на защиту Драко. Потом он с облегчением узнал, что Абраксас принял приглашение старого друга поохотиться. Отец любил охоту и мог задержаться на неделю и больше. Люциус был сильно разочарован, когда тот вернулся всего через несколько дней с гнойной раной на левом бедре.

— Чертова виверна! Но я все-таки сумел ее прикончить.

Люциус нахмурился. Виверны давно стали редкостью. Всем, кроме волшебников, они казались просто ящерицами, но происходили от драконов и в безвыходном положении начинали плеваться огнем. Будучи гораздо меньше по размеру, они неплохо приспособились к исчезновению древних дремучих лесов.

Абраксас, хромая, поднимался по ступеням, громогласно требуя, чтобы домовики приготовили ему ванну и принесли любимую трубку. Люциус был уверен, что отец быстро поправится, и жалел только, что столкновение с виверной не произошло хотя бы на пару дней позже.

Но Абраксас не поправился. Рана заживала очень медленно, и ко всему, у него появилась, как он выражался, «мерзкая чесотка». Когда спустя неделю Люциус увидел ногу отца, бедро уже было опоясано воспаленной красной полосой — началось заражение. Но робкое предложение сына позвать целителя Абраксас с ходу отверг.

— Все они шарлатаны! Все до единого! — рявкнул он.

— Само собой, — пробормотал Люциус себе под нос и вышел из комнаты, сделав вид, что не заметил чашку, которая полетела ему вслед и разбилась о притолоку.

Абраксасу становилось все хуже, и его проклятия делались все более изощренными. Вскоре заходить к нему стало просто опасно: к обычным ругательствам прибавились заклинания. После того, как он едва успел увернуться от нацеленной в него порчи, Люциус настоял, чтобы Нарцисса прекратила навещать больного. Вместо этого она отправилась в огромную библиотеку манора, где он на следующее утро ее и нашел. Судя по ее лицу, жена так и не ложилась.

— Я отходила только, чтобы позаботиться о Драко, — прошептала она. Младенец спал на столе в наскоро наколдованной колыбели. — Смотри что я нашла.

Жена протянула Люциусу старинную книгу, посвященную вивернам. Люциус просмотрел раскрытую страницу:

«Виверны, от драконов происходя, всем драконьим недугам подвержены. Ежели другие рептилии даже драконью инфлуэнцу подхватить не способны, то виверны не только инфлуэнцой, но и лихорадкой драконьей, и драконьей оспой болеть могут. Сами они от них не дохнут, зато всех вокруг перезаражают. И особливо надлежит при встрече с виверной беречься драконьей оспы, потому что это верная смерть».

— Люциус, у него драконья оспа, — палец Нарциссы словно приклеился к строчке.

Перед глазами Люциуса все поплыло.

— Драконья оспа. Верная смерть. Надо что-то делать.

— Драко!

Нарцисса всегда говорила спокойно, но сейчас ее вскрик рассек воздух как острый меч.

— Что будет с Драко? Твой отец упрям, как бык, он не хочет звать целителя. Он убьет нашего мальчика.

Она прижала спящего ребенка к груди. Глаза ее пылали.

— Люциус, придумай что-нибудь. Избавь нас от заразы!

Внезапно ему представилась гремучая змея в пустыне — шипит и угрожающе взмахивает хвостом. Нарцисса — мать, она защищает своего сына, как и подобает чистокровной ведьме из Слизерина.

— Не беспокойся, дорогая. Я обо всем позабочусь.

Он обнял жену и сына и вышел из библиотеки. Он хотел лично проверить, в каком состоянии отец.

На стук никто не ответил. Он вошел в отцовскую спальню. Абраксас лежал на огромной кровати под зеленым с серебром балдахином.

Люциус осторожно приблизился. Слышно было только тяжелое дыхание больного. Тело на кровати наводило ужас. За последние сутки болезнь приняла дурной оборот.

Глаза Абраксаса горели огнем, отражая сжигавший его жар. Кожа была покрыта пустулами, многие из которых уже вскрылись и сочились гноем. Тонкие простыни были покрыты бурыми пятнами. В воздухе стояло невыносимое зловоние.

— Добби!

Тут же раздался громкий треск и перед Люциусом склонился домовой эльф.

— Что угодно молодому хозяину?

— Поменять простыни, — распорядился Люциус. — Принести воды. И добавить в жаровни ладана — надо очистить воздух.

— Да, молодой хозяин. Как пожелает молодой хозяин.

Домовик поклонился и исчез.

Как он пожелает. Его главное желание было совсем другим — чтобы его семья была в безопасности. Только Нарцисса и Драко. Люциус устроился на одном из старинных стульев и посмотрел на кровать. В воспаленных глазах больного проступило недовольство. На этих стульях сидеть не полагалось, и Люциусу это было отлично известно. До этого он прикасался только к их ножкам. Люциус чувствовал под собой твердость дерева и неровности потрескавшейся кожаной обивки. Сидеть было неудобно, но при этом странно приятно.

Появились два домовика. Они поменяли простыни и отлевитировали Абраксаса на другую сторону постели. Люциус обратил внимание, как тщательно они избегали прикасаться к телу больного. Домовики принесли воды и поставили ее на ночной столик. Забавно, как эти твари умеют обойти любой приказ. Он распорядился принести воды, но не сказал, что отца надо напоить. Подумав, он решил, что не хочет, чтобы домовики разнесли заразу по всему дому. Когда один из эльфов потянулся к тяжелым оконным драпировкам, чтобы поднять их и проветрить комнату, Люциус махнул рукой.

— Не надо. Сегодня слишком холодно. Пошли прочь!

Домовики поклонились, едва не уткнувшись носами в пол, и аппарировали.

Комнату наполнил густой аромат ладана. Люциус не стал возиться с окнами.

Он просто сидел и смотрел. Грудная клетка старика то вздымалась, то опускалась. Время от времени из груди вырывался хриплый стон, и тогда все тело корчилось и содрогалось от мучительного кашля.

— Малфои всегда держат себя в руках, весело им, больно или грустно, — сказал Люциус куда-то в пространство над головой отца.

Абраксас поглядел на него ничего не выражающим взглядом и потянулся за водой на ночном столике. Люциус смотрел, как рука медленно ползет по столу. Как дотрагивается до бокала и опрокидывает его. Как вода стекает со столика и темным пятном проступает на толстом ковре рядом с кроватью. Абраксас закашлялся, и впервые Люциус услышал не шипение змеи, а слабое мяукание котенка.

Люциус прислушался к себе. Ненависти не было. Он пошел вглубь, и не обнаружил даже страха. Сострадания не было тем более. Все чувства, которые некогда вызывал у него лежащий на кровати человек, растаяли в твердой решимости идти до конца. Он останется, и он будет смотреть.

Люциус снова вызвал домовика.

— Добби, чтобы в комнату не входила ни одна живая душа. Следи за хозяйкой и ребенком. Будешь каждый час проверять, как они. Если что-то случится, тут же докладывать мне. В дом никого не пускать! Скажешь… скажешь… ничего не говори. Просто отправляй восвояси. Если кто-то спросит меня, сразу докладывай. Или спросит отца.

Эльф непрерывно отбивал поклоны, так что Люциус не успевал их отслеживать.

— Да, молодой хозяин. Конечно, молодой хозяин. Как пожелает молодой хозяин.

К вечеру следующего дня Абраксас напоминал мумию, мумию, сочащуюся кровью, гноем и другими телесными выделениями. Простыни прилипли к его корчащемуся телу. Люциус гадал, откуда берется столько жидкости, если отец совсем не пьет. Утром и вечером Тинки приносила кувшин воды, и Люциус сам ставил его на ночной столик. Это он готов был делать. Но он не был готов позволить домовику коснуться Абраксаса и потом разнести по всему дому драконью оспу. Слишком заразная болезнь, чтобы относиться к ней легкомысленно. Он останется в спальне, но не дотронется до умирающего. Не станет крови и телесных выделений — не станет заразы. Как только тело Абраксаса высохнет, семья Люциуса будет в безопасности. Руки Абраксаса всегда оставались сухими во время порки. Скоро всё его тело станет сухим — это только вопрос времени.

И они будут в безопасности.

Люциус не думал ни о жене, ни о сыне. Драко слишком мал, чтобы заметить его отсутствие. А Нарцисса поймет. В этом он был уверен. Она поймет, что он заботится о своей семье.

Хриплое дыхание Абраксаса — все, что Люциус слышал во вторую ночь. Утром он подошел к кровати, сжимая в руках кувшин. Кожа больного стала меньше блестеть от пота. Большинство пустул прорвалось, и тело было покрыто бурыми корками. Когда он двигался, корки трескались, но, к счастью, двигаться он почти перестал. И перестал тянуться к воде на ночном столике. Может быть, понял наконец, что только оттягивает… то, что должно произойти.

В голову Люциуса пришла странная мысль. Он вспомнил наставления, услышанные много лет назад, наставления, прочно вбитые в его память. Может быть, отец ждет от него действий? Он любил рассуждать о том, что молодые самцы должны вытеснять старых и ставить на владения свою метку. Шла ли речь только о лошадях и охоте? Может быть, все это время Абраксас хотел, чтобы ему бросили вызов?

Люциус смотрел на умирающего отца, мечтая услышать ответ. Но, как обычно, Абраксас не собирался считаться с его желаниями. И Люциус снова скользнул в темную бездну воспоминаний.

Как-то, когда Люциус был совсем маленьким, на стене одной из хижин, в которой жили те, кто ухаживал за лошадьми, он нашел высохший мышиный трупик. Мышь, как объяснили ему слуги, попалась в ловушку и умерла, а из-за печного жара тельце не разложилось, а высохло. Люциус до сих пор помнил свое потрясение и то, как колол пальцы сухой мех. Абраксас тоже постепенно превращается в такую мышь. В иссохшее тело, не способное причинить вред. Которое легко убрать.

Тело, дыхание которого с каждым часом становилось все медленнее. Из которого вытекали последние соки. И которое дышало со скрежетом, как будто дверь поворачивалась на ржавых петлях… поворачивалась, поворачивалась и так и застыла нараспашку. Люциус взглянул на часы на камине и отвернулся от кровати. Ничего. Он смотрел на отца, а тот… тот не делал ничего. Время текло, а он ничего не делал. Когда Люциус снова посмотрел на часы, оказалось, что прошло три часа. Старый змей умер: остались только кости и высохшая кожа. Люциус с трудом встал — ноги совсем затекли. Он открыл дверь. Добби замер, ожидая приказа.

— Надеть перчатки и все сжечь. Простыни, покрывало, матрас, ковер, драпировки. Все, понятно?

Добби широко распахнул глаза. Он вытянул шею, чтобы заглянуть за ноги Люциуса и увидеть, что делается в комнате.

— Добби все сожжет, как велит хозяин. Кровать тоже сжечь?

Люциус горько усмехнулся.

— Кровать, да. Сжечь кровать. И стулья. Стулья тоже сжечь.

— Сжечь стулья старого хозяина?

Люциус схватил эльфа за грязную наволочку и резко тряхнул.

— Старого хозяина больше нет. Стулья сжечь! Еще раз вздумаешь возразить, прикажу прыгнуть в камин и отплясывать в огне!

Не дожидаясь, пока Добби примется биться головой об пол, выражая покорность и вскрикивая от боли, Люциус бросился прочь из комнаты… бросился прочь от мертвеца на кровати. В ванную.

Они в безопасности. В желудке словно свила гнездо стая разъяренных змей.

Он стоял под душем, с наслаждением чувствуя, как стекает по коже горячая вода. Намыливаясь в третий раз, он осторожно сжал член. Тот слегка напрягся. Люциус потянул сильнее. Умирающий Абраксас на кровати. Руки, обирающие простыни. Темные впадины глаз. Люциус методично дрочил. Мыльная пена забилась в складочки на коже. Он закрыл глаза, но продолжал видеть тело отца. Абраксас больше до них не дотронется. Больше не причинит им вреда. Рука, обхватившая член, двигалась жестко и быстро. Абраксас больше никогда не возьмет трость. Они от него избавились. Нарцисса в безопасности. Драко в безопасности.

— Подонок.

Люциус обнаружил, что разговаривает сам с собой. Ему было все равно.

— Гнусный долбаный подонок. Хотел бы я… хотел бы я тебя убить.

Вода хлестала по плечам с такой же яростью, с какой он тер член.

— Почему? Почему… после стольких лет? Тебя надо было… надо было… а я!

Он кончил, и семя крупными белыми каплями расплескалось по полу. Внезапно он расплакался.

— Я так и не смог.

Осознание этого ударило его бладжером, и он скорчился в душе, стоя на коленях, задыхаясь от слез, выкрикивая какие-то странные слова, обхватив себя давно онемевшими руками. Потом слез не стало, и он снова хрипло прошептал:

— Хотел бы я тебя убить.

И почувствовал, как голос растворяется в струях горячей, как кипяток, воды, бьющей по телу.

* * *

Люциус, в своей лучшей, идеально сидящей мантии прошел в покои жены.

— Ты был с ним, — спокойно заметила Нарцисса.

Ее ноздри дрогнули: она почувствовала легкий привкус перца в его дыхании.

Люциус кивнул.

— Мне пришлось принять душ, прежде чем идти к вам. Домовики уже приводят комнату в порядок. И надо послать за гробовщиком. Как вы?

— С Драко все в порядке. Он спит.

Люциус посмотрел на спящего в колыбели младенца.

— А как ты, дорогая?

— Я… чувствую облегчение.

Ничего больше говорить было не нужно.

Он осторожно провел пальцами по ее виску и заправил за ухо прядку светлых волос.

— Я тоже, дорогая. Я тоже.

Нарцисса хотела, чтобы на похоронах присутствовали только члены семьи. Но деловые партнеры и родня этого бы не одобрили и могли неправильно понять. Абраксас был человеком влиятельным и заметным, поэтому его похороны должны были быть заметным событием. Несколько человек уже высказали сожаление, что он умер за закрытыми дверями.

Северус как друг семьи все время был рядом. Он заботился о Нарциссе и Драко, защищая их от любопытства собравшихся. Именно Северус аппарировал с младенцем и Нарциссой в манор. Именно Северус вернулся, чтобы стоять рядом с Люциусом во время бесконечных поминок с бесконечными разговорами о достоинствах Абраксаса. И именно Северус в конце концов увел Люциуса в кабинет и налил им обоим по стакану виски.

* * *

Год спустя, осенью 1981 года, Повелитель исчез, пытаясь убить сына Поттеров. После этого все повисло на волоске. Его приверженцы растерялись и стали всеми силами отрицать какую-либо связь с Темным Лордом. Люциус и до сих пор гордился тем, как ему удалось очиститься от всех обвинений. Менее удачливым Упивающимся пришлось бежать. И все они изо всех сил скрывали свои подлинные убеждения — за исключением небольшой группки во главе с сестрой Нарциссы, которая с гордо поднятой головой отправилась в Азкабан.

* * *

Люциус вздохнул. Он никак не ожидал, что Темный Лорд возродится снова. Но каким-то образом Повелитель сумел вернуться. Только пора, когда Упивающимся смертью все сходило с рук, миновала безвозвратно. С каждым годом Гарри Поттер становится все опаснее. Чертов мальчик с его невероятным везением! Наступают страшные времена, и преданность бывших слуг вот-вот подвергнется испытанию. Темный Лорд возродился, но, если верны ходившие о нем слухи, он может исчезнуть снова — и на этот раз навсегда.

В этот раз никому не удастся скрыться или сделать вид, что он ни при чем. В этот раз на кон поставлено все. Упивающимся смертью надо быть начеку. Малфоям надо быть начеку. И Люциус, и Нарцисса — они знали, чего ожидать. Но Драко… он был таким наивным. Он ходил по самому краю и, хотя Люциус старался открыть ему глаза, полного значения происходящего не понимал. Ему придется увидеть, чтобы понять. Ему придется приспособиться. Выживание — это всегда вопрос приспособления. Только идиоты бросаются в битву очертя голову.

Когда Люциус допил виски и отправился спать, луна уже стояла высоко в небе.

Спустившись к завтраку, Люциус обнаружил, что Северус и Драко, раскрасневшиеся от холода, только что вернулись с прогулки по парку. Лицо Драко сияло, и отца он приветствовал с подобающим уважением. Люциус пришел к выводу, что ночной сон помог: обида превратилась в понимание и приятие.

После завтрака у Люциуса и Северуса было совсем немного времени, потому что Северуса ждала встреча с директором Хогвартса. Тинки подала в курительную китайский чай того сорта, который Люциус предпочитал всем прочим, и друзья снова устроились у камина.

— О чем вы с утра разговаривали с Драко? — начал Люциус.

— Просто гуляли по парку. Там красиво даже зимой, — Северус задумчиво крутил в руках изящную чашечку.

Люциус молча ждал, пока Северус продолжит.

— Драко расспрашивал меня про деда. После вчерашней порки ты сказал, что сыну повезло. Он не совсем понял, что ты имел в виду. И его удивляет, что дедушкин портрет почти все время молчит.

Люциус стиснул зубы. Надо держать себя в руках! Что мог узнать Драко?

— Я спросил, что он знает про своего деда. Драко ответил, что тот умер от драконьей оспы в тот год, когда он сам родился. И, если судить по портрету, был тихий и незаметный человек.

Люциус решил, что достаточно взял себя в руки, чтобы голос не дрожал.

— Что еще он тебе наговорил?

— Больше ничего. Мы перешли на другие темы. Он хочет, чтобы ты им гордился, и надеется отличиться как староста Слизерина и помощник этой дуры Амбридж. И ему все еще больно, хотя он старается это скрыть, — Северус вздохнул. — Я посоветовал вести себя разумно и не давать воли обиде.

— Мне все равно, обиделся он или нет!

Эти слова Люциус практически выплюнул.

— А вести себя разумно он обязан. Прошлым утром я ему это объяснил.

— Кого ты хочешь обмануть? Тебе не все равно, как к тебе относится твой сын. Иначе зачем ты наложил чары молчания на портрет отца?

— Я не хочу, чтобы отец разговаривал с Драко. Я не хочу, чтобы мой сын слушал его гнусные выдумки. Я не хочу, чтобы отец угрожал моей семье.

У Люциуса тряслись руки, и он вцепился в подлокотники кресла. Как он ненавидел Северуса за эти тихие вопросы! Какое право тот имеет допрашивать его в собственном доме?

Снова раздался голос Северуса.

— Люциус, мы с тобой дружим два десятка лет. Я никогда не задавал тебе вопросов ни о том, что ты делаешь, ни почему ты это делаешь. Тебе не кажется, что пора мне довериться?

Пора. Действительно пора? Как ни странно, он ощутил облегчение. Он сам не заметил, когда желание сохранить тайну любой ценой сменилось тайной надеждой, что бремя удастся разделить. Люциус медленно кивнул, едва ли не впервые в жизни отказавшись обдумывать свое решение. Так будет правильно — он это чувствовал.

— Наверно, пора, — прошептал он, глядя Северусу в глаза.

Их взгляды встретились, и Люциус ощутил знакомое легкое прикосновение к своему разуму.

— Покажи мне, что причиняет тебе боль.

Он шел впереди, а друг следовал за ним, спокойно наблюдая. Люциус осторожно снял щит, и они спустились в подземелья его памяти. Они шли этой мрачной дорогой без колебаний и без остановки, пока не прошли ее до конца и не вернулись обратно.

Глаза Северуса светились сочувствием. И одновременно были серьезными, даже презрительными. Люциус знал, что презрение предназначается не ему.

— Я всегда знал, что он был с тобой суров. Но чтобы… настолько.

— Все это в прошлом. Я спас свою семью.

— Да, спас.

Молчание.

— Там был пробел.

Люциус кивнул.

— Ничего особенного. — Он пожал плечами. — Просто повторение того, что ты видел. Может, чуть пожестче.

— Понимаю.

Мягкий голос Северуса бальзамом лился на раны, которые так толком и не зажили.

Говорить больше было не о чем. Они погрузились в дружеское молчание, и только чашка иногда звякала о блюдце. В конце концов Северус отставил пустую чашку и встал.

— Мне пора. А не то опоздаю на встречу с директором.

Люциус кивнул.

— Северус, старина…

Он проводил того до дверей и пожал руку.

— Спасибо. За все.

Северус ответил на рукопожатие.

— С Нарциссой и Драко я уже попрощался. Был рад повидаться.

Он повернулся, вышел на парадную лестницу и аппарировал.

Люциус стоял в кабинете у любимого окна и смотрел, как кружат в воздухе снежинки. Одно воспоминание он все-таки оставил при себе. Показывать его Северусу не было необходимости — тот и так увидел достаточно, чтобы понять. Бывает время довериться. А бывает — забыть и двинуться дальше.

Он открыл застекленную дверцу и достал думосбор. Потом извлек из потайного ящичка в столе маленький флакон. Пробел. Да, пробел был — спутанный и неясный. Одна и та же повторяющаяся история. Он открыл флакон и вылил содержимое в каменную чашу думосбора. Дымящаяся жидкость закрутилась в чаше, притягивая к себе. В последний раз. Последний взгляд, на прощанье. Он широко открыл глаза и погрузил голову в серый клубящийся дым.

* * *

Он был в подвале. Это всегда происходило в подвале. Мужчина, похожий на него как две капли воды, стоял над съежившимся подростком лет пятнадцати, прикрывавшим лицо руками.

— Никуда не годится! Я сказал: «Бери палочку и защищайся!», а не «Ползай на животе»! Чтобы отразить проклятие, надо лучше стараться! Почувствуй уже, наконец, что такое убивать! Сам знаешь, что будет, если опять не сможешь себя защитить.

Трясущаяся мальчишеская рука дернулась по направлению к брошенной на пол палочке. Рука еще тянулась, когда взрослый вновь кинул заклятие.

— Accio палочка.

Пальцы уперлись в грязный пол.

— Не можешь защититься даже от простейших чар! Cruciatus ты уже заслужил. Давай, попробуй увернуться. Попробуй убежать! Все равно ничего не выйдет. Потому что ты слабак и неудачник. Хотя, может, сумеешь наконец доказать, что это не так.

Подросток в отчаянии огляделся по сторонам в поисках чего-нибудь… ну хоть чего-нибудь, что можно было бы использовать как орудие для защиты от наводящего ужас заклятия. Бесполезно. Как бы упорно он ни упражнялся в школе, как бы легко ни обезоруживал других учеников, с отцом ему не справиться. Никогда. Нет такого способа.

На тонких губах Абраксаса проступила улыбка. Он направил палочку на подростка.

— Круцио!

Тот упал на пол и стал извиваться в судорогах. Через несколько секунд Абраксас снял заклятие.

Люциус смотрел, как его юный двойник пытается подняться с пола. Мальчик трясся всем телом.

Пожалуйста, пусть он перестанет. Пожалуйста, пусть кто-нибудь придет и заступится.

Люциус отлично помнил, о чем этот мальчик так страстно мечтал — и отлично знал, что никто не придет. Он сжимал руки так, что ногти вонзались в ладони, но даже не замечал этого.

— Ты что, совсем разучился себя вести?

Мальчик, не поднимаясь с колен, вздернул голову. По подбородку текла кровь из закушенной губы.

— Спа… спасибо, сэр, — выдохнул он, — что из… волили наказа… ать меня.

— Чтобы в следующий раз обошлось без напоминаний, — сказал Абраксас. — Crucio!

Мальчик снова превратился в извивающийся, кричащий комок плоти. Руки были конвульсивно сжаты в кулаки, на костяшках, там, где они снова и снова бились об пол, проступили темные пятна. Когда отец снял заклятие, подросток попытался заговорить, но его скрутил кашель, и он не смог произнести ни слова.

— Что? — переспросил Абраксас. — Не слышу.

Он помолчал, наблюдая, как сын хватает ртом воздух.

— Опять ты меня подвел. Очень жаль… Когда уже ты научишься себя вести? Crucio!

На этот раз заклятие мальчика раздавило. Крики быстро перешли в хриплые стоны, а затем в сдавленное мычание. Тело все еще извивалось в агонии, но судороги становились все слабее, как у тряпичной куклы, которую дергают за ниточки. Стоило Абраксасу опустить палочку, как его сын замер. Минута тянулась за минутой. Наконец подросток зашевелился и медленно приподнялся.

Люциус облегченно выдохнул.

Губы мальчика двигались, но он не издавал ни звука.

— Я жду. — После тяжелой паузы Абраксас продолжил: — Ты думаешь, что я с тобой слишком суров, но не забывай — я воспитываю тебя. Тебя, убийцу.

Люциус заледенел. Сколько лет прошло, а воспоминание по-прежнему пронзает душу. Он знал, почему отец был с ним так жесток. Грех навеки отпечатался на коже Люциуса. Ему было четыре года — энергичный, живой ребенок, который впервые вырвался от матери.

Люциус все еще помнил тепло ее руки, сжимавшей его маленькую ручку. Потом эта ручка выскальзывает наружу, как змейка, мелькнувшая в траве. Внезапно он оказался на свободе: можно бегать сколько захочется и куда захочется. Тут он увидел что-то странное на той стороне дороге. И его потянуло туда, потянуло со всей силой магии, текшей в его венах. Мать звала его, но он не обращал внимания. Он изо всех сил торопился перебраться через дорогу, подойти поближе, потрогать и пощупать. И был уже почти у цели, когда услышал за спиной скрежет и глухой стук. Снова раздался крик, но теперь кричала другая женщина. Голоса матери он больше никогда не слышал. В руке у него был сухая, перекрученная ветка дерева, которая еще мгновение назад казалась танцующей феей.

Потом ему сказали, что на мать напало какое-то маггловское устройство. Люциус знал, что она никогда бы не оказалась на дороге, если бы не он со своими детскими прихотями. Он остался с отцом — с тоскующим мужем, оплакивающим любимую жену. С отцом, который возненавидел сына, лишившего его самого ценного достояния. С главой рода, которому был нужен наследник, готовый показать миру, что умеет убивать.

Став старше, Люциус понял, что, наказывая его, отец выплескивал свое горе, боль и отчаяние. По крайней мере, поначалу. Потом он просто стал получать удовольствие, прикидываясь, что занимается воспитанием.

— Иди сюда. На коленях.

Мальчик все равно не смог бы встать. Он подполз к отцу на четвереньках.

— Раз уж докричался до немоты, можешь просто поклониться. Давай.

Ему придется это сделать, даже если не хочется.

Люциус вздрогнул, когда мальчик, не поднимаясь с колен, согнулся до самого пола и коснулся лбом ног отца. Люциус прекрасно знал, о чем этот мальчик думает:

— Я хочу выжить. Я выживу во что бы то ни стало.

И у него до сих пор получается.

Абраксас возился с пряжкой брючного ремня. Мальчик уставился в пол. Если не видеть, можно сделать вид, что ничего не происходит.

Делать вид было трудно: это происходило годами. И каждый раз мальчика корежило от отвращения. В чистокровных семьях отец по традиции обучал сына тайнам общения мужчин и женщин. Его отец поступал так же, как дед, прадед и бесчисленные поколения Малфоев до него. Только те вряд ли приступали к обучению в ту пору, когда ребенок еще не пошел в Хогвартс. Насколько мальчик мог судить по своим одноклассникам, другие отцы делали это во время каникул после шестого курса и ограничивались теоретическими рассуждениями. В школе об этом говорили тайком, с нескрываемой гордостью от того, что посвящены в тайну. Или с нескрываемым любопытством и желанием понять, о чем все-таки шла речь. Люциус не прислушивался: его собственное любопытство было выжжено давным-давно.

Отец продолжал двигать рукой, время от времени удовлетворенно постанывая.

Мальчик съежился у его ног, опустив голову и не поднимая глаз от пола.

— Духа не хватает посмотреть даже на такое простое дело! — Абраксас пнул его под ребра, и мальчик рухнул на пол. — Давай, смотри! Ну!

Тяжелое молчание.

— Или снова наложить заклятие?

Мальчик покорно поднял голову, но взгляд так и остался расфокусированным. Перед глазами мелькнуло белое расплывчатое пятно, потом еще одно.

Мальчик сморгнул и подполз ближе к отцу. Пол у коленей стал мокрым. Что толку плакать по пролитому молоку? От этой мысли захотелось хихикать. Но он вовремя одернул себя: стоит рассмеяться, и будет только хуже.

Люциус смотрел, не чувствуя ничего, кроме мучительной тоски. Если бы он мог сказать мальчику, что он не один, что есть кто-то, кто видит и жалеет! Но это, само собой, было бы ложью.

— Я сказал смотреть! Делать, что велено! — Абраксас схватил сына за шиворот и ткнул в мокрые пятна на полу. — Видишь? Ты это видишь? Это могли быть твои братья и сестры. Твоя большая семья. Но тебе понадобилось убить ее. А потом не хватило совести сгинуть. Мне надо было тебя бросить. Отправить в маггловский приют.

Мальчик охнул, но даже не попытался вырваться из отцовского захвата, хотя тот сопровождал каждое слово ударом.

— Видишь? Теперь это просто грязь. Такая же грязь, как ты! И не надо на меня так смотреть! Я знаю, что ты стараешься. Еще как стараешься! Стараешься мне угодить. Стараешься разобраться в семейных делах, стараешься быть полезным. Думаешь, я не замечаю? Я замечаю все. Но только этого мало. И всегда будет мало!

Он набросился на сына и повалился с ним на пол. Мальчик только и успел, что защитить голову руками, чтобы не удариться с размаху о каменные плиты. Отец продолжал слепо тыкать кулаками, так что удары обрушивались не только на мальчика, но и на пол, и даже на его собственную грудь.

— О… сэр, — очень тонкий голос. — Сэр, не… отец, пожалуйста…

С блестящими от слез глазами мужчина снова схватил мальчика за шиворот и принялся трясти.

— Так вот, сынок… Как ты посмел вообразить, что сможешь мне угодить? Она умерла! И это ты, гнусное отродье, это ты ее убил. Лучше бы ты умер сам. Но нет, ты имел наглость… имел наглость выжить, даже когда я распорядился вообще тебя не кормить. Воздухом, что ли, питался? И тогда я подумал: может, он все-таки будет достоин своего отца. Я решил тебя испытать. И ты меня подвел. И всегда подводил. Все, что ты умеешь — это выживать. Ты просто жалкий червяк, паразит, недоносок, от которого я не могу избавиться!

Абраксас отпустил мальчика, и тот попытался отползти в сторону, но был слишком измучен, и его хватило только на несколько шагов. Абраксас шел следом и пинал сына куда попало.

Люциус смотрел, как мальчик снова упал на пол и свернулся в клубок, а отец продолжил беспощадное избиение. Он слышал, как стонет его пятнадцатилетний двойник, и помнил все до единой мысли, которые спутанной чередой проносились в его голове.

Больно… Как больно… Пожалуйста, пусть он прекратит! Пусть он… я должен… я обязан… надо себя… Ну пожалуйста!.. себя защитить.

Кулаки двигались без остановки. Мальчик по имени Люциус вяло поднял руки, чтобы прикрыть лицо. Боль становилась невыносимой…

Не надо… Хватит… Как больно… Я должен… Я не могу! Ну пожалуйста… пожалуйста… Я больше не могу… Прекрати… Помогите… Нет, не надо… Больно… больнобольнобольно…

* * *

Воспоминание резко прервалось, и Люциус, вынырнув из тьмы, обнаружил, что лежит на полу перед думосбором. Он медленно и осторожно встал, и, стараясь обрести самообладание, привел в порядок мантию и волосы. Потом призвал стакан, наколдовал воду и выпил ее маленькими, неторопливыми глотками, ожидая, пока восстановится дыхание. И вздрогнул от стука в дверь.

— Кто там? Я занят.

— Отец, это я. Можно к тебе? В книге, которую ты мне дал, есть одно заклятье, и я хотел его с тобой обсудить.

— Минутку.

Люциус взялся за палочку. Время расстаться с прошлым. Время навсегда закрепить связь с Повелителем, очистившись от призраков былого. Он пробормотал: «Evanesco», — и содержимое думосбора растаяло в воздухе.

Он махнул палочкой в сторону двери и снял запирающее заклятье.

— Входи, Драко.

Люциус смотрел, как сын входит в комнату — с сияющими глазами, полный энергии и любопытства. Он почувствовал, как губы расплываются в улыбке при одной мысли о славном будущем, которое ожидает их под властью Темного Лорда. Драко Малфой, его умный, красивый и правильно воспитанный сын.

— Так какое это заклятье?