When the Levee Breaks (гет)

На улице похолодало и по дому гуляли сквозняки — «старик» недовольно морщился, хлопая рассохшимися ставнями и скрипя паркетом, словно ворчливо жалуясь на погоду. За вот уже третий день, не переставая, лил дождь, а Сириус как-то равнодушно размышлял о том, что когда-то этот город утонет в дождевой воде, неторопливо пойдет на дно — и следа не останется от столицы Великобритании. Тяжелые тучи придавливали небо к земле, дождь тоскливо и однообразно барабанил в окна, плясал по лужам, пряча за серой пеленой деревья, листья на которых еще не думали желтеть. Осень в этом году началась как по расписанию — первого сентября температура резко упала, а небо, такое синее еще вчера, навевало тоску одним своим видом. В пустом доме стало еще более неуютно.

Уехали в Хогвартс дети. Молли, подгоняя всех, без умолку трещала о том, что теперь, когда дети уехали в школу, им с Артуром нужно вернуться на некоторое время в Нору, ведь там столько дел, столько дел... — словно оправдывалась. Помахала на прощание рукой Гермиона, улыбнувшись тепло и ласково, пробасил свое «Не скучай тут, Сириус!» Рон, тащивший два чемодана, корзину с Косолапусом и клетку с Сычиком. Задорно попрощались близнецы, не преминув отпустить несколько шуточек о том, сколько всего можно сделать, когда никто не стоит над душой. Крепко обнял Гарри, обещал писать каждую неделю. И девчонка тоже попрощалась, протянула так официально свою маленькую ладошку для рукопожатия, пряча в глазах смешинки. Они вывалились из дома большой шумной толпой, закрыли за собой дверь, и в ушах зазвенело от внезапной тишины. Снова один.

Первые дни Сириус сновал туда-сюда по дому, как-то машинально продолжая наводить порядок — обживать поместье, ведь теперь, когда деятельная Молли наконец исчезла, как раз настало время сделать все по-своему, но... Но все валилось из рук. В конце концов Сириус забросил эту идею, задвинув куда-то далеко-далеко тряпки, моющие средства и недочищенные подсвечники. Портреты славных предков недовольно ворчали, взирая на прекратившего даже бриться нынешнего хозяина поместья, но ему было как-то все равно.

Время от времени заходил Лунатик. Он не всегда мог вырваться: сверх важное задание Дамблдора по внедрению в среду оборотней требовало времени и усилий, но все равно выбирался, старина, приходил, стаскивая на ходу тяжелую и мокрую от дождя мантию, снимая грязные ботинки, опускался устало в кресло, наливал себе и другу бренди, мол, ну, чего расскажешь, Бродяга? Бродяге рассказывать было нечего.

Не мог, просто физически не мог заставить себя сказать Лунатику хоть слово о Джилл Маллиган. Возможно потому, что его не было рядом с ними тем летом. Возможно — потому, что в начале седьмого курса он уже и так все уши Ремусу о ней прожужжал. А может потому, что четко осознавал — старый друг не поймет. Да, выслушает внимательно, да, покачает головой озабоченно, даже предложит какие-то решения или посоветует поискать в архивах, — но не поймет. Люпин, как и все вокруг, считал Джилл выдумкой, больной фантазией Сириуса Блэка, явившейся к нему в бреду. И Сириус его не винил. Ведь как можно поверить, что она действительно существовала, если никаких доказательств тому не существует? Он и сам уж было поверил, пока она не пришла к нему в дом этим летом...

Но с Лунатиком было хорошо. С Лунатиком было спокойно. Иногда к ним присоединялась Тонкс, и втроем становилось вообще замечательно. Вот если бы еще не тянущая, вязкая боль где-то в груди, будто старая рана, что никак не зарубцуется, а все ноет и ноет, не давая свободно дышать. Тонкс приносила пироги от Андромеды, приветы от Кингсли и самое главное — целый ворох новостей. Тонкс работала в Аврорате, в самом центре жизни магической Британии, поэтому была всегда в курсе последних событий. Для Сириуса и Ремуса, находившихся практически в информационной изоляции, каждый ее приход становился глотком свежего воздуха. Все такая же неуклюжая, такая же по-детски непосредственная, она добавляла немного цвета в однотонные дни. И дом признавал в ней свою.

«Блэковскую кровь чувствует», — смеялась Тонкс, когда однажды, поскользнувшись, схватилась за поручень, взявшийся непонятно откуда, и только благодаря этому не загремела по лестнице вниз.

«Может, и чувствует, — думал Сириус ночью, ворочаясь без сна. — Вот только это совсем не объясняет, почему дом так просто и мгновенно принял Джилл Маллиган когда-то? И почему вновь безропотно легко принял ее сейчас, спустя почти двадцать лет? Да только — ее ли?»

Думать об этом было тяжело. Сириус мучился бессонницей и сомнениями, хотел убедить себя, что выдает желаемое за действительное. Что на самом деле Джинни Уизли не имеет никакого отношения к Джилл Маллиган, это просто похожая на нее девочка, которая так некстати всколыхнула в душе давно забытое, спрятанное в глубине сознания, тайное, в чем он не признавался до конца даже себе. Просто сработали ассоциации — длинные рыжие волосы, россыпь веснушек по плечам, маггловская одежда, дурацкая привычка носить волшебную палочку в заднем кармане... Да, похожи, но, Сириус, положа руку на сердце, сможешь ли ты в деталях вспомнить портрет девушки, с которой виделся последний раз двадцать лет назад, еще до Азкабана? Он не знал ответов на эти вопросы и очень боялся их узнать. Так проходили ночи, а днем... днем хотелось надеяться.

Лунатик постучал в дверь внезапно — именно в тот день он не должен был приходить. Мокрый от дождя, зашел в дом, сказал прямо, не пытаясь скрыть правды за выдуманными причинами и красивыми словами:

— Что-то не заладилось в моей стае. Дамблдор приказал пока залечь на дно. Сегодня полнолуние, Сириус, и мне до смерти не хочется самому, в одиночестве... Можно я у тебя перетерплю? Зелье у меня с собой, не волнуйся, бушевать не буду.

— Конечно, можно, — раздосадовано ответил Сириус, забирая у друга мантию и бросая ее на вешалку. — Еще спрашиваешь! Я собакой обернусь, вдвоем веселее!

— Нет, не нужно, — нахмурился Лунатик в ответ. — Мы уже не в школе, Бродяга. Отвык я уже по лесам под луной бегать, да и леса здесь не сыскать... Просто зелье выпью, и пережду эту ночь наверху — с Клювокрылом. Как думаешь, он ведь меня не тронет в облике оборотня?

Сириус проглотил обиду от слов друга, пожал плечами:

— Думаю, не тронет, но точно сказать не могу — когда-то, помнишь, он тебя чуть не покалечил. Правда, он тогда защищал Гарри и Гермиону... Но попробовать можно. Я с тобой к нему поднимусь, тогда проблем не будет.

Лунатик кивнул и прошел вглубь дома, Сириус поплелся за ним. Стоял поздний вечер, и до восхода луны еще оставалось часа полтора, и лучше бы скоротать это время за беседой и чашкой горячего чая — Ликантропное ни в коем случае нельзя мешать с алкоголем.

Ремус был хмур и неразговорчив, как, впрочем, всегда перед полнолуниями. Поговорили немного о планах Ордена, немного о Гарри, совсем кратко — о Волдеморте. Горячий чай обжигал горло, согревая изнутри. В окна стучал осенний дождь. «Мерлин, когда же этот чертов сентябрь закончится?» — думал Бродяга, вглядываясь в усталое лицо друга. Почему-то всю жизнь Сириусу тяжелее всего было в этот месяц. В сентябре в Хогвартсе было как-то совсем невыносимо, отвыкшие за лето от учебы студенты ошалело носились по школе, преподаватели зверствовали, заваливая домашней работой с головой, погода быстро портилась, а Сириус очень не любил холод. Сентябрь — это как сон, долгий и без сновидений, сон, который нужно переждать, перетерпеть, и когда, наконец, упадет из календаря лист с последним сентябрьским днем, можно будет проснуться.

— Пора, — коротко и отрывисто сказал Лунатик, посмотрев на часы. — Скоро начнется. Веди к Клювокрылу.

Сириус кивнул, и они вместе пошли к лестнице на чердак.

Превращение началось на пролете между вторым и третьим этажами. Сириус чертыхнулся про себя — черт, часы нужно сверять! Он отошел в сторону, наблюдая то, что видел уже десятки раз. Болезненно скривилось лицо друга, превратившись в искаженную мукой гримасу. Вытянулись руки, превращаясь в лапы, начали прорываться на пальцах когти. Лунатик закричал и упал на колени, хребет его как-то неестественно выгнулся, с каждым мгновением друг все быстрее превращался в монстра. Уже не мягкая улыбка — звериный оскал, уже не человек — огромное опасное существо, и только в глазах еще оставалось благодаря Ликантропному зелью что-то от человека. Тоска, боль, обреченность, что-то такое, от чего Сириусу самому захотелось взвыть. Когда превращение закончилось, оборотень неуклюже встал на задние лапы и посмотрел куда-то за спину Сириусу, посмотрел так обжигающе и с такой невыносимой горечью, что Бродяга понял — что-то не так. Он резко обернулся, и увидел, что внизу, на втором этаже, стоит бледная, испуганная черноволосая Тонкс.

Оборотень развернулся, понурил голову и побрел наверх. Сириус поспешил за ним, Клювокрыла все же надо успокоить.

Когда он вернулся, Тонкс стояла на том же месте в той же позе, как он ее оставил.

— Все в порядке? — спросил Сириус, легко касаясь ее руки. Она посмотрела ему в глаза — словно обожгла, вымолвила дрожащим от напряжения:

— Давай-ка выпьем, дядюшка. Паршивый денек сегодня выдался, знаешь ли...

Они прошли в малую гостиную, Сириус налил бренди в оба бокала, и свой Тонкс, не дожидаясь его, опрокинула залпом. Зажмурилась, на глаза от крепкого напитка набежали слезы, но она быстро сморгнула их, и тут же протянула стакан снова. Сириус беспрекословно налил еще. Девушка прошлась по комнате, потом села в кресло, где еще полчаса назад сидел Лунатик, закрыла глаза, глубоко вдохнула.

— Я знала, конечно, — промолвила она спустя несколько минут, словно выталкивая из себя слова. — Но никогда не видела, как это происходит, впервые вижу... превращение. Это так... страшно. Как он живет с этим столько лет?

— Ему очень тяжело, — покачал головой Сириус, опускаясь в кресло напротив и отпивая из своего бокала. — Но он сильный, ты даже представить себе не можешь, какой он сильный... Как ты вообще оказалась здесь?

— Блэковская кровь, — слабо улыбнулась Тонкс. — Дом пропускает меня, и никакие замки мне не помеха. Я просто думала забежать к тебе на пару часов после дежурства, не знала, что буду так не вовремя...

— Не говори ерунды. Ты очень даже вовремя. С кем бы я тогда бренди среди ночи пил? — Сириус поднял свой бокал, салютуя племяннице, потом нахмурился и сказал серьезно: — Только ты не вздумай Лунатика жалеть. Закроется в себе, оттолкнет, не подумав. Будь ему, как и раньше — просто другом. Сочувствие порой бьет больнее обидных слов. У него же идея-фикс, что из-за своей «мохнатой проблемы» он всегда будет одиноким. Знаешь, сколько мы с этими его страхами в школе боролись?

— Он так смотрит иногда, что видно — вся душа в шрамах... — будто сама себе прошептала Тонкс.

— А у кого в наше время шрамов на душе нет?

Она промолчала, глотнула еще бренди. Потом подняла на Сириуса грустный взгляд, сказала без тени шутки:

— Давай напьемся сегодня, дядюшка. Есть настроение.

Просто пережить эту ночь, просто пережить этот сентябрь. Где-то на чердаке лежал рядом с Клювокрылом Ремус, пялился на ненавистную луну сквозь пыльное окно, истязал себя грустными мыслями. Сириус и Тонкс пили. Алкоголь — не выход, но бывает, он помогает дышать. Разговаривать не хотелось. Тонкс хмурилась, думая о чем-то своем, и вытаскивать ее из этих мыслей Сириусу не улыбалось — свои ничуть не лучше.

— Разбудите меня, когда этот сентябрь наконец-то закончится, — пробормотал он больше себе, но племянница вздрогнула от неожиданности. Она перевела несколько затуманенный взгляд на Сириуса и вдруг спросила, словно решившись:

— Дядюшка, а ты любил когда-нибудь?

Сириус опешил. Почему-то он не воспринимал Тонкс как взрослую — так, девчонка, любимая племянница, почти еще ребенок. А ведь на самом деле ей уже... двадцать два? Двадцать три? Взрослая девушка, которая всерьез думает о любви...

— А что такое любовь, Нимфадора? — попытался свести все к шутке.

— Не называй меня Нимфадорой! — взвилась моментально, грозно сверкнув глазами.

— Хорошо-хорошо, — поднял Сириус руки вверх в примирительном жесте. Уже серьезно продолжил: — Но вопроса это не снимает. Что такое любовь? Была когда-то девушка, появилась ниоткуда и исчезла в никуда. Сидит у меня в груди, словно ржавый погнутый гвоздь — не вытянешь никак, да и не хочется...

— Да ты романтик, оказывается, — улыбнулась Тонкс впервые за сегодняшний вечер. — Я хочу услышать всю историю.

Сириус задумался. Стоит ли открываться ей? Хотя, с другой стороны, если не ей, то кому же? Она, во всяком случае, не осудит и не станет читать нотации. Бренди согревало, и Сириус вдруг почувствовал, что ему просто необходимо кому-то об этом рассказать. Вдохнул поглубже и начал говорить. Слова хлынули из него непрекращающимся потоком — сначала бессвязные, они набирали силу, воспоминания мелькали перед глазами — словно то лето было здесь, сейчас! Тонкс слушала внимательно, сидела, почти не двигаясь и склонив голову к правому плечу, впитывая каждое слово, каждый жест.

— А потом оказалось, что ее никто не помнит. Представляешь? Никто! Единственный человек, которого я не спросил о Джилл Маллиган — это моя мать. Так и не нашел в себе силы вернуться в этот дом, пока она была жива... Все остальные смотрели удивленно, едва не крутя пальцем у виска, уверяли, что в то лето я отдыхал у Поттера безо всякой девушки, и в квиддич мы там не играли, и не засиживались в гостиной до утра, обсуждая какие-то сверх важные темы! Мы с Лунатиком перерыли все архивные файлы, подняли все доступные отчеты — Джилл Маллиган не существовала! Она не училась в Хогвартсе, никогда не покупала волшебную палочку, у нее не было счета в Гринготтсе. Я знал, что она из семьи магглов, и даже составил список всех семей с фамилией Маллиган в Великобритании, думал заняться ее поисками сразу после окончания школы, но... Но Волдеморт начал войну, Джеймс решил жениться, и тут уж стало совсем не до поисков несуществующей девушки. Потом были сражения, и потери, вести о погибших, потом было рождение Гарри, и вся эта гениальная идея Джеймса с заклинанием Фиделиуса... Предательство, гибель двух самых родных для меня людей, Азкабан... Я думал, что забыл о ней. Думал, мне действительно все приснилось. Думал... я просто не думал. Спрятал ее куда-то в самые темные уголки памяти. А этим летом... она вернулась.

— Вернулась? — удивленно округлила глаза Тонкс. Но ведь ты практически никуда отсюда не выходил все лето, как...

— Она пришла в этот дом сама. Хотя, черт его знает, она ли это. Я так запутался, Тонкс, если бы ты знала!

— Пришла в этот дом? Неужели? И что она сказала тебе?

— Она протянула мне руку и сказала, что ее зовут Джинни Уизли.

Тонкс закашлялась, поперхнувшись бренди. Сириус подошел и участливо похлопал ее по спине.

— Малышка Джин — твоя юношеская любовь Джилл Маллиган? Но как такое возможно? Ты уверен?

— Ни в чем я не уверен, племянница. И я понятия не имею, что мне делать.

Тонкс смотрела на него ошарашенно, волосы ее поменяли цвет на ярко-оранжевый.

— Но должен быть какой-то способ проверить...

— Я его не знаю. Она не помнит меня. Не помнит, что провела со мной столько времени тем летом. Но даже если представить, на миг представить, что это действительно она — что с того? Тогда я был молодым. А кто я теперь? Старый изломанный жизнью мужчина, которому даже из дому выходить нельзя... Что я могу ей дать? Она молода, у нее вся жизнь впереди, а я...

— Дурак ты, Сириус. И слова говоришь дурацкие. Какая, к черту, разница, сколько тебе лет? Если это действительно любовь, то все остальное не имеет значения.

— Ты-то откуда знаешь? — снисходительно улыбнулся Сириус, взглянув на девушку. Та как-то слишком резко отвернулась и слегка покраснела, смутившись. — Постой-ка... ты что, влюблена?

— Не твое дело, — буркнула Тонкс, покраснев еще сильнее.

— Э-э нет, так не пойдет! Я тут душу изливаю, а ты думала скрыться? Выкладывай, кто там герой твоего романа!

Она помолчала немного, потом решительно повернулась и выпалила:

— Твой лучший друг.

Сириус почувствовал себя так, словно его только что огрели чем-то тяжелым по голове.

— Что? Ты... и Лунатик? Серьезно?

— Серьезней не бывает.

— И давно это у вас?

— Никакого «у нас» нет, — улыбка Тонкс стала совсем кривой и какой-то горькой. — Он ничего не знает. И не воспринимает меня всерьез. Так — просто забавная девочка, которая вечно роняет все вокруг. Он никогда и не обратит внимания на такую, как я.

— Ну, ты хотя бы знаешь, что он реален, — протянул растерянно Сириус, не зная, что еще сказать. Над этим нужно будет подумать как-то на досуге, потому что пока услышанное не укладывалась в голове. Тонкс влюблена в Ремуса? Тонкс? Влюблена? Безответно?

И тут вдруг Сириус вспомнил, что каждый раз, когда Лунатик приходил к нему, он нет-нет, да и спрашивал о делах Нимфадоры и о том, не заглянет ли она случайно на огонек... Так что — безответно ли?

— У нас проблема, дядюшка, — вывел его из размышлений голос Тонкс. — Бренди закончилось, а мне как-то совсем еще неохота идти спать.

— У меня в комнате есть вторая бутылка. Давай сходим за ней, что ли.

Слегка пошатываясь от выпитого и держась друг за друга, они побрели по лестнице наверх. Ввалились в комнату, громыхнув дверьми, невольно рассмеялись — тоже мне, наследники древнейшего и благороднейшего рода Блэков! Сириус полез на верхние полки, искать бутылку, которая — он точно помнил! — у него была. Тонкс прошлась по комнате, рассматривая незамысловатую обстановку, как вдруг споткнулась о свою же ногу, пошатнулась, вскрикнула и грохнулась на пол.

— Эй, племянница, ты там жива? — не оборачиваясь, спросил Сириус, балансируя на одной ноге и держа в руке бутылку бренди. Не услышав ответа, спрыгнул со стула. Тонкс лежала на полу и тихонько смеялась над собой же.

— Жива, что мне будет! Синяки на коленках у меня и так не заживают постоянно, так теперь еще и нос разбит будет. Красавица просто! Ой, а это что?

Она протянула руку под кровать и выудила на свет что-то маленькое. Сердце Сириуса больно ударилось о ребра и, кажется, замерло. На мгновение он забыл, как дышать, лишь смотрел неотрывно на руку племянницы. Дом, устав от самокопаний хозяина, подсунул ему подсказку.

Тонкс вертела в пальцах ветхий, запыленный и выцветший от времени нитяной браслет.