9 дней сияния (джен)

Прошли века, но слава древней были

Жила в веках... Нет смерти для того,

Кто любит жизнь, и песни сохранили

Далекое наследие его.

Они поют печаль воспоминаний,

Они бессмертье прошлого поют

И жизни, отошедшей в мир преданий,

Свой братский зов и голос подают.

(И. Бунин, «Любил он ночи тихие в шатре...»)

Небо дохнуло снегом и пронизывающим ветром. Риддл поёжился и спрятал кисти рук в широких рукавах подбитой мехом мантии. Тронхейм встречал его недружелюбно.

Том медленно шёл вдоль берега, ступая по серому песку. Покрытое предутренней дымкой небо отражалось в свинцовой озерной глади. Вода казалось такой густой, что, казалось, её можно было резать ножом. Близилась зима.

По воде прошла рябь.

— Никак не пойму, как тебе удается выдерживать твоего тугодумного братца, — Том покачал головой, одновременно разглядывая бегущий по водной глади круг — Локи орудовал ивовым прутиком, создавая всё новые и новые круги.

— Которого из них? — переспросил Локи. — У меня их два, если ты не забыл. Хотя ты ведь имел в виду Тора? Бальдр, скорее, страдает слабоумием. Иначе мне не объяснить его выходки.

Он поднял голову, и их взгляды пересеклись. Томас в очередной раз подавил в себе разочарованный вздох. Этот Локи был не таким, каким его описывали в мифах древние скандинавы — волосы у него были черные, словно облитые смолой, взгляд — выжидающим, постоянно настороженным. Держался он холодно, отличался высокомерием. Не тем, ироничным и вызывающим, которое восхищало Риддла, а обыкновенным, тупым высокомерием, от которого мутило не хуже, чем от протухшей пищи. Вызывая его, Том и представить себе не мог, насколько оригинал будет отличаться от воображаемого.

Этот Локи был совсем не тем, чего хотел Том — едва ли тихий юноша, сидевший рядом, способен на то... на что должен был быть способен. Сможет ли он выносить жеребенка в своем чреве, выкрасть молот Тора, устроить перебранку на пиру асов? Да ни за что.

Этот Локи был совсем не тем, чем восхищался Том — воплощением хаоса, природной хитрости и свободы. Такой не станет устраивать Рагнарек из-за сиюминутного желания хорошенько пошутить. Чернокудрый Локи вообще не отличался чувством юмора и легкостью. Будто на его шею был привязан булыжник, тащивший своенравного бога вниз.

Этот Локи был завистлив. Но зависть не толкала к новым свершениям, не возбуждала исступленную жажду деятельности — спасительной ли, разрушительной ли. Она разъедала древнего обманщика, сковывала по рукам и ногам, туманила рассудок. Много ли можно получить от подобной зависти?

Том проглотил вязкий ком тошноты. Он всегда был несколько... брезглив, в присутствии же скандинавского трикстера ему было очень, очень плохо. Или всё дело было в порту, из которого даже на расстоянии доносился отвратительный запах сырой рыбы?

Гадость, какая гадость.

* * *

Нужно сказать, что когда к Богу стояли в очереди за Добродетелью, Том Марволо Риддл несомненно плелся в конце. Так, по остроумному замечанию мистера Горбина, объяснялось феноменальное бесстыдство едва окончившего Хогвартс восемнадцатилетнего черноволосого мальчика привлекательной наружности. Томас тогда со сдержанной улыбкой парировал, что с достопочтенным г-ном Горбином они стояли вместе, в душе же полагая, что его способности точно переходили границы обыкновенного бесстыдства.

Судя по ехидному выражению на лице хозяина гадкой лавочки, на этот раз его мысли нет-нет да и были разгаданы. Хотя, что ещё может думать юное дарование, вышедшее прямиком из подземелий Змеиного факультета и с убивающим спокойствием предлагающее свою кандидатуру на роль продавца в магазине, открыто занимающимся сбытом тёмных артефактов?

У него была неприметная внешность, не в пример толкавшимся у прилавка красавцам троллеподобной наружности, ничем не примечательный ум одного из самых выдающихся студентов Хогвартса за всё время его существования, жалкая толика пробивных способностей и ничтожная храбрость, граничащая с трусостью, которой едва хватило на встречу с магом, который знает столько тёмных чар, что может закрутить в спираль на месте. И уж совсем не стоило говорить про умение вертеть языком, скромно добавил Том, расплываясь в такой сладкой улыбке, что засвербело в зубах у обоих.

Триумф был окончательным и бесповоротным. Потом было неофициальное повышение до личного помощника мистера Горбина, отмеченное в счетной книге записью о прибавке к жалованию м-ра Т. М. Риддла тринадцати галеонов «за усердную службу» . Том лишь фыркнул — неужели его начальник неравнодушен к старинным романам?

Потом бесконечные поиски различных книг, древних амулетов, кинжалов, кубков, ожерелий, колец, браслетов, медальона. Медальона.

Были ночи, потраченные на составление карт, изучение магических книг, испытания артефактов, книг. Книг?

Весной 19** года Том наткнулся на любопытное сочинение о рунической магии. Жаждущий новых знаний, с тем же пылом, что и в годы учебы, он начал изучать руны. Не так, как в школе на уроках — поверхностно, захватывая лишь безопасные для неокрепших умов знания, — а глубоко, жадно.

Рун было много: ансуз, иса, гебо, эйваз, перт... Какими только проклятиями не сыпал Том, отыскивая нужное ему сочетание за нагромождением непонятных надписей.

Заваленный свитками по самую голову, он водил пальцем по строчкам с толкованиями перевернутой ансуз:

«Трюкачество; тщетность; неискренность; обман; огонь; хитрость; сопротивление обучению; бесполезность; неведение; помрачение ума; ссора со старшими; фальшивость; жульничество; неправильные советы».

Ещё не до конца освоив рунную магию, но уже ознакомившись со скандинавским пантеоном богов, Том знал — он хочет вызвать Локи.

Именно то божество, повелевающее магией, хитреца, лжеца, да что уж там — знатного пройдоху и безумца. Томас отлично провел время, зачитываясь рассказами о его шалостях, и окончательно поднял себе настроение описанием его приключения со Свадильфари. Безумие — вот чего, пожалуй, именно сейчас не хватало Риддлу. Он скучал. Медальон был в его цепких руках, клочок пергамента с подробными инструкциями по изготовлению крестража он хранил на правой стороне груди — ему, торжествующему и смеющемуся, не хотелось впадать в сентиментальность и носить это под сердцем. Это было бы слишком вульгарно.

Что повелитель огня мог дать Тому? О, очень многое! Так убежденно сказал сам себе Том, когда представил будущую встречу. Интересно, как он выглядит? Что носит, как думает, как появится? Азарт уже взыграл в крови, тот самый, позволявший вопреки всем правилам искать Тайную комнату, обманывать учителей, играть людьми, искать то, что было нужно. По венам словно побежал, ликующе струясь, жидкий огонь, и в один момент исчезли сомнения и опасения. Он решил, он хочет, значит, так тому и быть.

На всякий случай поспорив с собой на оставшиеся в кармане плаща три галлеона, Том принялся искать нужное заклинание. С упрямством отрабатывая Моргана — знает — какое движение палочкой, он, обычно такой трезвомыслящий и расчетливый, смутно представлял, что именно хочет наколдовать, и что в итоге наколдует. Видимо, сказалась нехватка сказок в далеком и тщательно перечеркнутом в сознании детстве.

Когда в его маленькой темной спальне прогремел взрыв, и самого Риддла снесло с разваливающегося стула мощной магической волной, он почти не удивился. А вот когда, прокашлявшись от забившегося в нос дыма, узрел возвышавшегося перед ним Локи в полном боевом снаряжении — уже да. Пригодилась вся его выдержка, чтобы не разразиться отборной бранью.

Локи излучал царственность и величие — Том старался не хватать ртом воздух, как рыба. Локи блистал золотыми доспехами — Том негнущимися пальцами ощупывал мантию на наличие дыр и прочих повреждений. Если Бог Коварства решил эффектно появиться то, по мнению Тома, ему это удалось как нельзя эффектно.

О чём можно говорить с богом? Том такими знаниями не располагал: он и не рассчитывал с помощью прочтения очередных запутанных заклинаний вызвать настоящего Лофта! Это должно было стать лишь звеном в длинной цепочке магических манипуляций, которые задумывал провести Риддл для достижения цели. Том никогда не искал легких путей, наоборот, все его планы были исключительно сложными, многоступенчатыми и витиеватыми, как древо Иггдрасиль, про которое он читал в скандинавских мифах. Даже более витиеватыми, отмечал он не без гордости. Их мог воплотить в жизнь только истинный гений.

Про комплексы неполноценности Том знал, но о себе в таком ключе предпочитал не думать. Смотря на Локи, он бегло отметил, что мужчины-брюнеты вызывают у него стойкую негативную реакцию. Корни неприязни уходили в детство, точнее, в родственные отношения, но думать про родственников Риддл не хотел, и, как многие, копаться в себе не любил.

— Мне просто стало жаль того идиота, — вторил мыслям Тома Локи, — который пытался призвать меня. Кто ты, смертный?

* * *

Локи знал толк в неожиданных появлениях. Том как раз выводил в воздухе заковыристый символ, осторожно ведя палочкой, за которой тянулся искристый след, когда повеяло холодом, и посреди стянувшихся в одну точку лучей материализовался не кто иной, как Локи. Том от неожиданности дернул руку, и магический знак пропал, будто его и не было.

— Не ждал меня? — протянул Локи. Том узнал свои интонации — ленивые, вальяжные. Как-то они не вязались с образом рыжеволосого насмешника. Ах, ну да, он же не рыжий. И, кажется, не насмешник вовсе?..

— Не ждал, — еле слышно ответил Том, скользя взглядом по корешкам книг, лежавших на столе. — В прошлый раз ты пропал так внезапно, да ещё и наградил меня столь нелестными эпитетами, что я и не надеялся на повторный визит.

— Всё изучаешь свои бумажки? — Локи небрежным жестом указал на свитки пергамента. — Не пробовал ещё шаманские пляски? Говорят, отличная магия. А какой превосходный урожай можно получить!

— Уверяю, у тебя ошибочное мнение о возможностях нашей магии, — процедил Риддл сквозь зубы. — Твои знания несколько устарели.

— Да неужели? — Локи изобразил неподдельный интерес. — Я думал, всё, что о вас говорят — правда.

— В таком случае, это распространяется на обе стороны. Хм, — Том призадумался, — что-то не вижу у тебя бороды, дурацкого колпака... И где восьминогий конь?

— Какой конь? — опешил Локи.

— Восьминогий, — преувеличенно серьезно повторил Том. — Которого ты родил, будучи прекрасной кобылицей.

— Вы, мидгардцы, не только невероятные глупцы, но и ещё и полные невежды! — зло бросил Локи. — Никакого уважения к своим богам, у вас, смертных.

— Богам? — Том чуть ухмыльнулся, наклоняясь к свитку — заклинание упорно не желало работать как следует. Он где-то допустил просчет. Том взял в руки перо и прикусил кончик в задумчивости. Схема была идеальной, он выстроил точную цепочку расчетов — так что же?..

— И ты — лучшее тому подтверждение, — раздраженный Локи прервал размышления Тома самым подлым образом; мысли всколыхнулись и разлетелись в разные стороны, словно птицы. Он вспомнил, что с ним в одной комнате стоит божество. И не какое-то аморфное, а вполне реальное божество, способное на всякого рода проделки. Выглядел Локи чрезвычайно материально, не веришь — протяни руку и убедишься. Но Том решил не рисковать драгоценной рукой, а заняться более полезной деятельностью.

Как всё-таки удивительна человеческая память! Кроме того, избирательна: будто Том сам забыл, что горел желанием призвать Локи. Вот он теперь, перед ним, а ему почти не интересно. Ненамного-то оказалось сложнее, с чуть прорвавшейся досадой решил Том, чем вызвать обыкновенного духа.

— Интересно, если я сейчас превращу тебя в таракана, это привлечет твое внимание к моей скромной персоне?

О. Не любит, когда его игнорируют. Все гадюки мира сожрали бы себя от зависти к яду, которым сочился голос Локи.

— Прости, — Том откинул свиток в сторону — Хель с ней, здесь есть что-то более интересное. — Я отвлекся. Я работаю над одним очень интересным заклинанием, — пояснил он, добавив в голос смиренного сожаления. — Хочешь посмотреть?

Локи не захотел. Но ведь это был Локи, привыкший считать землян чем-то наподобие муравьев — кстати, когда дело касалось маглов, Том был согласен с ним всеми частицами своей души — как разрозненными, так и державшимися вместе. Однако Локи не знал, что такое маглы. И что такое Том Риддл — тоже. Пока не отлетел спиной к старой и проплесневевшей от времени каменной стене скромного жилья.

Том же предупреждал — не стоит недооценивать магов Мидгарда, предупреждал, сам зная о них гораздо больше и гораздо лучше понимая, что среди всех колдунов есть только один, которого не стоит ни переоценивать, ни недооценивать — только бояться. Но этим магом был он сам. И никто не понимал его, кроме самого себя. Никто и никогда.

Плохо ли, хорошо ли? Том не знал. Том очень многого не знал, правда, сам не догадывался об этом.

Догадывался ли об этом Локи, когда бродил вместе с потомком Слизерина по мокрым от дождя улицам Лондона? Чувствовал ли темноту, которая кралась за Томом чутким зверем? Слышал ли шепот погибшей души, звеневшей совсем рядом, или её заглушал шорох первых сочных, зеленых листьев, трескавшихся под их ногами?

Весна пролетела незаметно, и на улице поселился густой дурман одуряющей жары. Лето вступило в свои права.

Темза мирно плескалась за бортом небольшого парохода, отправлявшегося в Эдинбург. Через ** дней он должен быль причалить в небольшой порт Хабнарфьордюра.

Так и началось путешествие Тома по пути древних викингов.

Попав в такую толпу, Том был оглушен, ошеломлен, раздавлен. Он привык к жизни в магических квартала, но сейчас он снова оказался посреди маглов; все бежали, толкали друг друга, перекрикивались, вопили. 

Кто-то говорил, что мир маглов тоже прекрасен. По-своему. И он явно не имел к этому миру ни малейшего отношения. В противном случае, Тому было не дано понять, что прекрасного можно найти после высоких башен старинного замка, узких затейливых улочек, пропахших сладким ароматом тыкв, в вонючих улицах рабочих, трубах с едким дымом, промышленности, машинах, технике… Жалкие потуги лишенных магии людишек создать своё собственное Чудо. И за это чудо полягут костьми ещё тысячи, десятки тысяч людей. Оно и к лучшему: маглы могут истребить себя ещё до их вмешательства.

Каково было ему, всю жизнь пытавшемуся вычеркнуть, переписать своё прошлое, и  почти сумевшему сделать это, забыть, -  заново очутиться в серой массе, преследовавшей его на протяжении целого детства. И благодарить за это следовало только Локи. Ведь  в его гениальную голову пришла идея протащить Риддла по всей Северной земле особыми, хитроумными путями. Том бы никогда в жизни не сунулся сюда по собственной воле. 

Первая часть поездки приходилась на море. С ним у Тома были особые счеты.

Во-первых, он не умел плавать. Поэтому, смотря сейчас на брошенный в воду камень, он мрачно понимал, что в случае штормов — гостей частых, и нельзя сказать, что долгожданных, — он пойдет ко дну совершенно схожим образом.

Во-вторых, что гораздо важнее, у него была морская болезнь. Её Том обнаружил в первые часы после отплытия, когда, скорчившись, валялся на каменно-жесткой и холодной постели, борясь с тошнотой и рвотными позывами. Лежал и проклинал Локи, корабль, да что там -  всю транспортную систему маглов в целом. Но какой прок проклинать других, если прежде всего следовало покрывать ругательствами собственную голову — Том это понимал прекрасно, даже когда горло сводило судорогой, а он не мог оторвать себя от горизонтальной поверхности. 

Когда ночь легла на море тёмным покрывалом, Том, пошатываясь, выбрался на открытую палубу. В легкие немедленно забился обжигающий холодом ночной воздух. Совсем рядом омерзительно запахло соляркой и копотью. Надо же, он нашел ещё одну причину возненавидеть мир маглов; казалось, больше уже невозможно, но нет, нет, можно — и он лишний раз в этом убедился. 

Вокруг лежала гладкая морская поверхность. Море было черным, в нём отражались далекие серебристые звезды. Ночь была тихой и совершенно безветренной — ни шелеста, ни дуновения. Том изредка смаргивал, чтобы различить хоть что-то в окутывающей его мгле. Бесполезно. 

С востока повеяло ветром — пронизывающим и шквальным. Вода, насколько позволяли увидеть глаза, всколыхнулась. Ветер принес с собой далекий, чуть заунывный стон. 

Том вскинулся резво — до хруста нывших от холода позвонков — и поспешил обратно к себе в каюту. 

* * *

«Я буду приходить, когда захочу» — было первое, что услышал Том, сгружавший в скромную комнатушку свои не менее скромные пожитки. 

Он будет приходить, когда захочет… что ж, тем лучше. Хорошо. Отлично. Просто замечательно!

«На кой черт тогда вообще стоило вытаскивать его в такую даль?» — хотелось думать Риддлу. Но он не думал, не должен был думать.

Однако Том был и не из тех, кто сдается просто так. Он пробудил древнюю силу, что уже достойно восхищения. Он сумел познакомиться с ней, занять её, да так, что сила решила: «а не отправиться ли нам, милый друг, в невиданные дали, с неясными целями, с необыкновенным рвением». Рвение-то, оно ведь было. И есть. Стоит ли упрекать самого себя в том, что ждал несколько… большего. От Локи. От самого себя.

«Никогда больше, — зарекся Том. — Никогда не буду действовать без продуманного плана. Пускай другие мечутся, терзаются по несбывшимся надеждам  — я и рта не открою. Это лучше, чем оказаться полным дураком… сидящим в Исландии, к тому же».

Но полным дураком Том всё-таки не был. И отправился в путь совсем не из-за глупого желания найти неприятностей на свою голову, проще говоря: ушел не на поиски приключений. Увольте — с такими чаяниями прямая дорога в башню злато блещущих сынов Гриффиндора. 

Сложно сказать, что именно сподвигло его на подобный шаг. Возможно, интерес, который был ещё не вполне обманут, хоть разочарование и звенело тонкой струной в голове Риддла. И то, чтобы интерес не был обманут полностью, было в интересах Локи. В отличие от многих, кто оставлял надоевшую игрушку валяться дальше безо всякого дела, Том мог эту игрушку основательно подпортить. Такой уж он был; вне всякого сомнения, кто-то мог назвать его жестоким, ужасным, бесчеловечным — Том с ними был полностью согласен. Не очень-то его это и трогало. Осуществить бы то, что он задумал, а потом он будет первым, кто захочет назвать себя таковым — страх, что бы ни говорили завистники, держит в здравом уме гораздо лучше слюнтяйств, предлагаемых Альбусом Дамблдором.

Локи сказал:

«К Эгиру в дом –

войти я решил

и на пир посмотреть;

раздор и вражду

я им принесу,

разбавлю мед злобой». 

Перебранку Том любил больше остального и часто перечитывал, да так зачитал, что уже мог пересказать наизусть — он всегда вдумчиво относился к книгам, эта же ему понравилась настолько, что в голову как хмелем ударило желание познакомиться с проказником Лодуром. А ещё в его голове надолго останутся красивые расплывчатые фразы, пестревшие в эпосе. Красивые…

Интересно, а если он предложит Локи устроить нечто подобное во дворце Одина, то как он отреагирует? Округлит и без того большие глаза, прошипев «С-с-пятил, Риддл?», ну или как-нибудь так. Том вяло улыбнулся и захлопнул книгу. Не было смысла заново перечитывать эти строки и бредить тем, чего быть не могло — уже не могло. Локи не станет тем, кем его хотел видеть Том, и нечего представлять, что бы было, да как бы сложилось — Том ведь никогда не ворошил прошлое, предпочитая былым ошибкам будущие победы. 

Тому было интересно, как выглядит Асгард, ведь в Локи столько спеси из-за одной принадлежности к нему. Чем Асгард так хорош? Может, там все до одного — колдуны, там хранятся древние свитки, в которых описана сила, действительно неподвластная землянам — ах, сколько бы Том отдал, чтобы оказаться в библиотеках Асгарда! В лабораториях, где наверняка сокрыто что-то невыносимо могущественное. Столько тайн, которыми он не может обладать!

Решено: он побывает в Асгарде. Наплевать на то, что никто из мидгардцев там ещё не бывал, он-то совсем не такой, как прочие люди! И Локи наверняка не похож на прочих богов — всё же в нём жил бунтарский дух. Том  чувствовал его даже сквозь завесу раздражения, которая окутывала его рядом с Лофтом. Он солжет, уговорит, вынудит — но побывает там. 

Локи  рассказывал, что в Асгарде есть сад, в котором растут яблони, плоды которых даруют вечную молодость. Локи тогда ещё много чего рассказывал — похвастаться и пыль в глаза пустить боги тоже любят — но Том всё пропустил мимо ушей, борясь в мыслях с огромной колонкой цифр, деловито подсчитывая, сколько яблок понадобится, чтобы ему была дарована вечная жизнь. Магловская арифметика, по сути, неплохая наука — она бы ему очень сильно помогла, но Тому было не до занятий неприятными расчетами, а в итоге все равно получалось, что яблок нужно много — куда больше, чем может унести он, даже вместе с Локи, так, чтобы остаться незамеченными.

Дни тянулись невыносимо медленно. Том забросил такое бесплодное дело, как самоанализ, и вернулся к любимой магии — единственному помощнику и товарищу, неизменно остающемуся в любой ситуации вместе с ним. 

Поднимая руку и направляя в воздух ленту золотистого цвета, он уже смутно догадывался, что сейчас произойдет. Судьба — а что ещё это могло быть — по-прежнему оставалась крайне ненадежной и переменчивой особой. Как и Локи, появившийся рядом с ним в данный момент. 

Убить его мало, — недовольно подумал Том. Впрочем, этим заняться можно и позже. Забавно, но он почти обрадовался неожиданному визиту.

Они снова говорили. И в середине беседы Тома дернуло за язык:

— Как выглядит Асгард? — Том не сдержал энтузиазма, вопрос прозвучал очень заинтересованно; не так он хотел задать этот вопрос, не так.

— Как выглядит, так и выглядит, — уклончиво ответил Локи — ещё бы, только полнейший дурак не понял бы, к чему клонит Том! — В отличие от ваших развалин, он красив.

— М, — кивнул Том, кляня все девять миров страшными словами — ещё не хватало  ему лекции на тему асгардской архитектуры — красота хороша, но только как приятное дополнение к нечто более осмысленному и практичному.

На том они и закончили, Локи лишь бросил напоследок, где они встретятся в следующий раз — конечно, если Том не передумает.

— Вот тебе, Риддл, — неожиданно хохотнул Локи, кинув Тому в руки тяжелую накидку с меховым воротом. — Гляжу, ты посинел весь, как ётун, не хочу брать на себя ещё одну людскую смерть, ты и так хлипкий… в чём душа держится? А за деньги не волнуйся — чего нет, того с тебя и не возьму.

И он исчез. Том держал в руках ужасно тяжелое и аляповатое одеяние, чувствуя себя семи асами и семи асиньями на пиру в доме Эгира — таким же униженным и жаждущим для Локи смерти — долгой, мучительной и, желательно, столь же унизительной, как его слова.

* * *

— Что такое Феликс Фелицис? — в голосе Локи прозвучало любопытство.

— Зелье удачи, — терпеливо пояснял Том, быстро опустив торжествующе блеснувшие глаза. Видимо, недостаточно быстро, потому что Локи заметно насторожился.

— И какие же у него побочные эффекты?

«Соплохвост его раздери!»

— Разные, — неохотно протянул Риддл, с сожалением поняв, что ему не увидеть сумасбродств опьяненного зельем Локи. — Вплоть до смерти…  Однако,  если тебе интересно, скажу: оно очень, — выделил он, -  действенное. Один из самых сильных отваров, которые я знаю.

Он немного кривил душой — Феликс был далеко не самым удивительным зельем, рецепт которого он видел. Но его визави знать это было не обязательно. Похоже, Локи это даже не интересовало.

Том покосился на него — Локи сидел неподвижно, задумчиво разглядывая расстилавшуюся под их ногами долину. Риддл ощутил легкое дежавю. В Лондоне они сидели почти так же, только там он чувствовал твердую землю под ногами. Сейчас она уплывала из-под ног, медленно, но неотвратимо. Это было ново. Как парить в воздухе без крыльев, лишь одной силой мысли.

На этот раз они взобрались на самый высокий городской холм — кажется, во всей южной Исландии Том до сих пор не видел ни одного холма, однако Локи сумел таковой отыскать -  непонятно, впрочем, зачем — и Том, и Локи могли навести чары так, что ни одна живая душа их бы не услышала и не увидела, но асгардец, лелея одному ему понятные планы, каждый раз заставлял Томаса забираться в самые труднодоступные места. Обдирая коленки, Том карабкался на пригорок, чтобы в конце концов увидеть возвышенный лик Лофта. 

Он сходит с ума, — обреченно решил Риддл на третью неделю их пребывания в портовом городе.  Мало того, что от Локи пока что не было никакой пользы, так ещё он сам, кажется, начинает нести такую же малопонятную чепуху и говорить стихами.

К тому же Локи оказался жутким занудой. Вообще-то, Риддл никогда не считал это минусом, что уж там, в школе он тоже считался порядочным занудой и зубрилой, но в случае с Локи добавлялись невероятная пессимистичность, раздражающее высокомерие и недолеченная в детстве истеричность, плавно вырастающая в неплохую шизофрению с оттенками психоза. Если бы Том был магловским врачом-психоаналитиком, то не нарадовался бы такому чудному образцу. Но он был не врачом, а всего лишь Томом, которому очень нужны были новые знания и новая сила.

А ещё Тому очень не нравилось разочаровываться в людях, даже оказавшихся богами. Противный голосок в голове подсказывал, что разочаровываясь в ком-то, он прежде всего опускает себя, переоценившего очередную пешку. 

У Локи пока что оставалось время восстановить потерянный интерес Тома. Всё-таки, он был очень необычной, очень занятной пешкой, от которой сладко пахло новизной.

— Ты мог бы приготовить такое зелье? — наконец-то поинтересовался Локи. 

— Возможно, — нерешительно сказал Риддл, быстро прикидывая в голове возможные плюсы и минусы, которые непременно возникнут, если он поможет Локи. — Я сам его никогда не пробовал, — опередил он следующий вопрос. — Но я уверен, что это мне под силу… Конечно, — продолжил он, — для этого не мешало бы получше освоить руническую магию, она может мне помочь.

— Собираешься изучать руны? — изумился Локи и припечатал: — Тебе уже поздно начинать.

Том решил благоразумно промолчать, позволив Локи потешить самолюбие за свой счет. 

— Мне нужно это зелье, но я не верю тебе, Риддл.

— Спасибо, что хотя бы удосужился выучить моё имя, — не удержался от шпильки Том. Локи облил его презрением, Риддл только пожал плечами. 

— Я и не прошу твоего доверия, я могу прочитать рецепт зелья, и ты сам его сваришь. Если найдешь ингредиенты, разумеется.

— Только не говори, что хочешь оказать мне бескорыстную помощь! — скривился Локи.

— Я и не собирался заниматься благотворительностью, — спокойно парировал Том.

— Тогда что же?

— Я хочу, чтобы ты принес мне пару книг из вашей библиотеки. Но не простых книг. Там должна быть очень интересная магия. Ваша, Асгардская магия. Те чудеса, о которых ты упоминал столько раз, — Риддл сразу пошел в решительное наступление. -  Учти то, что я потрачу своё время и достаточно сил, чтобы отыскать всё необходимое для приготовления зелья. Я думаю, это достойная награда за потраченные усилия.

— Это всё?

— Нет, — внезапно рассмеялся Том. — Если позволишь, я бы хотел на досуге почитать тебе то, что про тебя понаписали викинги в своих мифах — очень занятные вещи.

— Физиономия у тебя больно хитрая, Риддл. — покачал головой Лофт. — Ты не замечал этого раньше? 

— Мне казалось, что среди нас двоих Бог Лжи и Коварства не я, или я ошибался?

— У тебя лицо всегда такое сладкое-сладкое, просто мед с патокой, а глаза хитрющие, — проигнорировал его Локи. — Ты мне не нравишься. Я тебе никогда не доверюсь.

Том снова смолчал. Он тоже не верил Локи ни на йоту, но хотя бы держал язык за зубами. У него крепло убеждение, что младший Одинсон — беспросветный идиот, а никакой не, мать его, трикстер.

С Локи не было скучно в первые дни, возможно, недели, -  Том был не настолько пресыщен, чтобы томиться обществом настоящего бога, — но потом жизнь постепенно входила в привычную колею, всё становилось по-прежнему обыденным, и Том снова скучал.  Поначалу он даже прийти в себя не мог от изумления, что всё так обернулось, сообразить, что нужно делать, не удавалось, а когда Локи предложил отправиться в путешествие, оно показалось наилучшим из всех возможных решений. Но как обидно, что сейчас все казалось совсем иначе. Как обидно…

Нескончаемые потоки речи, слова, так много слов, длинных фраз, в которых было много всего — и ни капли конкретного. Речь Локи лилась, а Том сидел и не понимал — что в них он может найти для себя.   Столько времени, усилий –  ради чего? Локи не рассказывал ему ни об асгардской магии — «что ты можешь понимать в этом, смертный?», ни о самом царстве — примерно та же отговорка… однако,  в конце концов, Локи не такой уж плохой рассказчик. Монологи, наполненные божественным пафосом, удавались ему особо хорошо. 

Но почему именно в тот момент, когда он смог найти по-настоящему интересное существо, с которым захотелось… не поделиться, нет… пообщаться? Провести время, а оно так драгоценно, так быстро утекает. Зима приближалась, и Тому всё ещё хотелось увидеть полярное сияние — говорили, зрелище поистине незабываемое и колдовское. Только маглы трактуют его по-обыкновенному грубо и плоско — со стороны своих многочисленных наук, которые так и не смогли дать им того, что чувствует самый заурядный маг, поднимая в воздух пушинку с помощью простейшего заклинания. Разве они восхитятся сиянием по-настоящему?  Сияние знаменует круговорот природы — рождение и смерть, когда сам Бальдр воскресает и возвращается в мир смертных, и настолько он прекрасен, что от него исходит сияние, которое и бежит по небосклону. 

Поначалу Локи держался с ним вызывающе. Потом — закрыто, после — настороженно. Но никакая настороженность не могла скрыть того, что Том, безусловно, возбудил в нём любопытство. Как и прочие бессмертные асы, он мало что знал об обычаях и характере мидгардцев, довольствуясь общими фактами: об их особенностях, местах обитания и основных догматах поведения. Как пресыщенный ученый-натуралист, занимающийся интересными особями, с неудовольствием отбрасывает в сторону описания заурядного вида, так и асгардцы не считали нужным уделять внимание созданиям столь незначительным и примитивным. Собственно, сама мысль об этом была оскорбительна, но только не для Тома, для которого маглы тоже представлялись чем-то наподобие насекомых, причем особо мерзких и вредоносных. Так что асов он вполне мог понять — до поры до времени. Что до магов — Локи пока ещё их не узнал, но уже начал понимать, на примере Риддла, что это за вид. И ему, по мнению Тома, можно было позавидовать — редко выпадает шанс изучать разновидность на примере лучшего его представителя.

Том не понимал, что же с ним происходит. Он смотрел на Локи — далекого, холодного, отчужденного — и должен был видеть трикстера, шутника, само воплощение иллюзий и фальши — и не видел! Не видел!

Он посмотрел заново: гордыня, властолюбие — их видно даже сквозь толстый слой лжи, в который закутался великий обманщик, — и был готов узнать будущего владыку. Но увидел  лишь подделку. Под царя ли, под огненное божество — но подделка это была несомненная.

Смотреть на Локи — всё равно, что глядеть на своё отражение в треснувшем зеркале. Вроде бы и оно,  но какое-то неправильное, искаженное, несовершенное. А он искал совершенства в древних сказаниях, которые обещали показать того, кто был выше любви, выше привязанностей, закона, выше остальных — выше всего.

Совершенство. Том провел пальцами по запотевшему стеклу.

Совершенство. Локи не был совершенством. Никем он не был. Том обманул самого себя. 

Лишь пришелец, раса которого самовольно поставила себя выше других — незаслуженно. Рубить так рубить — Том всегда был переменчив, и отношение его могло поменяться в один миг. Но только не ненависть — она вызревала слишком долго, имела  слишком медовый вкус, чтобы от неё быстро отказаться.

В Рейкьявик Том отправился совсем другим. Будто враз сорвал с глаз повязку, пытавшуюся скрыть от него правду. Теперь следовало взглянуть на Локи по-новому.

Том равнодушно посмотрел на небо — погода обещала быть пасмурной.

* * *

Рейкьянес был красив той дикой красотой, которая неизменно тянула к себе всех одиноких, непонятых и отвергнутых скитальцев и просто романтичных натур. По мутному голубому небу проплывали облака, в свете заходящего солнца казавшиеся кровавыми. Земля казалась обугленной, куда не посмотришь — каменные изваяния древних гор, зияющий впереди огромным огненным глазом вулкан; тонкие струйки дыма, вырывались из земли и обдавали ноги жаркой волной.

От Рейкьявика — Риддлу он совершенно не понравился: типичный северный городок с надоевшим до безумия очередным портом, безликими зданиями и не менее безликими обитателями с прозрачно-серыми, водянистыми глазами — пришлось добираться самому, около часа трястись по неровной дороге в телеге, а потом трансгрессировать в обговоренное место. Как только он почувствовал под ногами выжженную землю вулканического подножия, рядом раздалось негромкое шипение, и из воздуха сложился силуэт Локи, на сей раз одетого в какие-то черные тряпки со странным шитьем, которые мгновенно напомнили Тому женское платье. Он ещё не забыл своего желания приобщить асгардца к занимательному миру скандинавской мифологии и с кровожадным удовольствием вспомнил про то, что в легендах Локи  имел прозвище «мужа женовидного».

— Как тебе здесь нравится? — издевательски рассмеялся ас, разглядывая скромную мантию Риддла. — Похоже, твоя одежда уже несколько истрепалась за время нашего путешествия. Где же мой подарок?

Тома ошпарило гневом. Холеный, ни в чем не нуждающийся, избалованный Локи в последнее время вызывал жгучее отвращение, которое он тщательно маскировал равнодушием. Том ничем не выдал себя за недолгие дни их знакомства. Локи мог злиться, раздражаться, язвить, но из скорлупы странного молчаливого паренька он вытащить не мог. В конце концов он смирился со сроднившейся в его сознании скорлупой и Риддлом, перестав придавать этому значение. Кто Том такой, чтобы в его душе копался бог с кучей собственных тараканов в голове?

— Как поживает Тор? — вместо приветствия пробормотал Том.

— Прекрасно, как и всегда. Я часто размышляю над тем, как же всё-таки хороша жизнь, если у тебя нет даже зачатков разума.

Том сдержанно улыбнулся, продолжив:

— А Бальдр?

— Более чем отлично. Процветает и продолжает радовать высокое общество своей незамутненной чистотой, — Локи чуть слышно скрипнул зубами и направился к виднеющемуся невдалеке монолиту. Том неторопливо пошел за ним.

— Да, он живет отменно, — резко сказал Локи, остановившись. — Если бы он не был таким невинным дурачком, я заподозрил бы его в очередных придворных интригах.

— А может?.. 

— Нет, — упрямо ответил Лофт. — Ты его не знаешь. Я разглядел бы обман.

— Глаза могут подводить, — вкрадчиво начал Том. — Особенно если долго живешь рядом с человеком и привык доверять ему, как себе.

Локи поджал губы. Том едва не хихикнул: он попал не в бровь, а в глаз. Даже по напряженному молчанию аса он понимал, что тот думает о Торе. О глупом старшем брате, о котором не любил рассказывать, и Том знал почему — ему было стыдно. Богу Лжи, вечному изгою, стыдно.

Как забавно!

— Я никому не доверяю, — сухо начал Локи после непродолжительной паузы. — Кому если не тебе знать, чем чревата доверчивость?

Том весь был  вежливое удивление.

— Брось, — отмахнулся Локи. — Я прекрасно понимаю, что раз ты так одинок, то уже где-то обжегся, или, — он осклабился, — о кого-то.

Делиться с посторонним сокровенным — значит вызывать на ответную откровенность. Риддл решил пойти ва-банк:

— Верно. 

— Вот как! — Локи довольно сощурился. Ему явно не терпелось выслушать трагичный рассказ.

Тогда Тома понесло на крыльях, именуемых вдохновением. Самозабвенное вранье не было его сильной стороной, но в ту минуту его озарило совершенно непостижимым образом. История получилась отменной: не слишком вычурной, — хоть Том и тяготел к подобному изложению мыслей, — но и не заурядной. В меру безрадостной, но не без поучения. Локи был впечатлен, не говоря уж о самом Риддле, только что открывшем в себе новые неиссякаемые запасы словесного мастерства. Что Том тогда наговорил, стерлось из памяти по прошествии лет. Кажется, потом они потратили несколько минут на обсуждение исповеди, но беседа получилось вялой, незначительной, видно, Локи загорался интересом совсем ненадолго, совсем как Том. Разговор завял, и голоса смолкли. 

Вокруг снова не было ничего, кроме испещренного жуткими шрамами извержений подножья Рейкьянеса. 

— Ты видел когда-нибудь северное сияние? — спросил Том перед тем, как Локи собрался уйти. -  Я читал про него раньше, и теперь хочу увидеть собственными глазами.

Норвегия. Август 19**

Наконец Том ступил на шаткую деревянную мостовую Ставангера. После стольких дней страданий в море, сквозняков, порывистого ветра, продувавшего корабль от щели до щели, Норвегия предстала перед ним чем-то необыкновенно прекрасным и будоражащим. Том был только рад убраться подальше от Исландии — что ни говори, страна льдов подпитывала Локи, дарила ему силы своей родственной поддержкой, теперь от неё, пусть и не слишком, но далеко — все знамёна перешли в руки Тома. Больше он не будет чахнуть рядом с Лофтом — Норвегия — пристанище бога Бальдра — даёт ему шанс самому питаться, вытягивая жизненные соки из Локи.

Том улыбался своим мыслям, спускаясь по трапу всё ниже и ниже, всё больше отдаляясь от корабля, связывающего с проклятой Исландией, ставшей неотвратимым серым символом всего того, что он не нашел в Локи, и в чем разуверился. Но разочарования были позади — Локи не восстановить ни доверия, ни приязни — значит, можно немного поразвлечься. Почему бы и не за его счет? Тома ведь практически ничто не удерживало. Улыбка Тома стала ещё шире — настроение прекрасное, вокруг ни одного грязнокровного. Перед самым отплытием он получил письмо от Беркса, исправно писавшего о том, как сильно он ждет его обратно и что совсем скоро найдет для своего любимца новое увлекательное поручение — но вряд ли более увлекательное, чем испытанное Риддлом за последние недели странствий. Том столь же исправно отвечал, что вернется так скоро, как будут известны все нюансы будущего дела. Он рассказал, что путешествует по северным странам ради собственного удовольствия и для некоторых познавательных целей, о которых он не станет распространяться подробно — благо, Беркс хоть и оказался на поверку порядочной свиньей, но свиньей понятливой. Впрочем, о Локи он также упоминать не стал… так вот, Горбин и посоветовал ему паромчик, который обслуживал исключительно магов — для Тома паром оказался просто подарком — до того ему опротивели маглы.

Мантия грузно оседала на плечи, но меховой воротник приятно согревал, и Том не хотел жаловаться на выбор Локи — только на вкус, который мог скорее сойти за полное его отсутствие. Том предпочитал одежду неброскую, темных цветов, а с подачи Локи пришлось вырядиться, как древнему алхимику, изображения которого он когда-то видел в Хогвартском учебнике. На него смотрели девушки — некоторые с любопытством, некоторые с приязнью, граничащей с неприкрытым кокетством — что и говорить, Том был хорош. Так хорош внешне, что про внутреннее они явно не думали — как и обыкновенные люди, маги был столь же падки на две вещи: смазливую мордашку и лесть. Эти вещи даже перекрывали недостаток денег, которых у Тома никогда не водилось в достаточном количестве, зато образ красивого бедного сироты работал точно, как отлаженные часы — и если вопрос был в деньгах, добыть их не казалось такой уж непреодолимой задачей.

В Ставангере он поселился в уютной небольшой квартирке в ярко-жёлтом шиферном доме, одном из многих разноцветных домиков, жавшихся друг к другу на побережье узкой речонки — её из окон Тому её не было видно, но воду он все равно недолюбливал, так что недовольства и не испытывал. В Ставангере у него было достаточно времени, чтобы сесть в кресло, почитать очередную книгу, спокойно обдумать, как дальше поступать с Локи — так казалось, но, как всегда, времени всё равно не хватило, и вот в квартире стоит Локи — на сей раз странно задумчивый.

Локи раньше рассказывал ему о своей семье — достаточно сумбурно, но общий смысл Том уловил: отец — великий царь, он мудр и справедлив, старший брат Тор — полон собой, а ещё криклив, воинственен и в целом простак и добряк. Дилемма таилась в том, что престолонаследники выбирались по праву перворождения, а Локи первенцем Одинсонов не был. А властолюбия и апломба с лихвой хватило бы на целую королевскую династию — и с остатком. Также был у Локи младший брат — персона достаточно смутная и полностью непонятная даже самому Локи. Младшего звали Бальдр. В возрасте, который примерно соответствовал детскому у мидгардцев, его отослали из дворца в неведомые дали — зачем, куда — Тому не объяснили, но он решил, что для каких-то воспитательно-образовательных целей. Вернулся он совсем недавно и сразу же завоевал любовь всего Асгарда — такой же добрый и отзывчивый, как в детстве, мудрый не по годам, скромный и неприхотливый, миролюбивый и как никто другой способный сгладить конфликты других — казалось бы, чем не идеальный ас. Живи да радуйся — вот Том думал, что подобные личности точно нужны хотя бы одного смеха ради. А Локи думал иначе — мысли он свои не развивал, не делился ими с Риддлом, но тот чувствовал: что-то давило на Лофта.

* * *

Тот день Том запомнил слишком, слишком хорошо.

Они сидели на балконе, рассматривая городскую панораму и потягивая чай из старых, треснувших по краям чашек. Том накинул на плечи подаренную Локи мантию, сам Локи сидел в простой легкой одежде — слишком легкой для норвежской погоды — но холодно ему не было.

Том превратил чашку Локи в череп. Локи едва успел отстраниться, чуть не чмокнув лысую черепушку с отполированным лбом — Том расхохотался.

— Не смешно, — буркнул ас, с отвращением откидывая то, во что превратилась его чашка.

— По-моему — очень смешно… Ты же сам регулярно превращаешь утварь в очередную змею.

— Я делаю это в отместку или из-за плохого настроения. Никогда не занимался глупыми розыгрышами без причин — мало мне ребячеств Тора и его своры.

— Скучно, — протянул Том, потягиваясь. — И ты скучный.

— Придержи язык, а не то напомню, с кем говоришь! — Локи вспыхнул не хуже хворостины, Том цокнул языком — колдун кричит, а великан идет — вот и от Локи шума и угроз много, а страха мало — Том хотел бы полюбоваться на идиотов, которые бы устрашились подобного. Он сделал ещё один глоток.

— Если ты такой изобретательный, что же не покажешь какой-нибудь фокус? — гнул свою линию Локи, чем уже начинал вызывать мигрень. — Разливался про невиданную магию, а где она, магия? Одно надувательство.

— Пошли, — Том встал, прошел мимо Локи, поманив его пальцем. — Пошли в дом, я покажу.

Локи скорчил недовольную гримасу, но подошел. Том опустил занавески легким мановением палочки, окутав комнату мраком.

— Смотри, — Том взмахнул палочкой.

На них сверху сыпались серебристые искры — и не искры, пыль. Она сияла и переливалась, будто на свету, хотя света в комнате не было в помине.

— И что? — поинтересовался Локи. — Звёздная пыль? Выдумал бы что-то более оригинальное.

— Смотри, — снова предложил Том.

Том поднял глаза к потолку — вернее, там должен был быть потолок, но вверху мерцало ночное небо и звезды — одна из них заблестела ярче и рассыпалась пылью, осевшей на плечи Локи.

Больше не было комнаты и дешевой мебели — они стояли на опушке, позади которой тянулся лес — неподвижная масса, отливавшая лиловым цветом; они же шли вперед — на темную из-за ночи поляну. Нанизанные на травинки белеющие огоньки чуть подрагивали, небо — переливающееся, высокое — отражалось в маленьком ручейке, журчащем где-то рядом. Том упал на траву, взяв в рот стебель луговой травы, немного горчащей, но свежей и прохладной.

— Где мы? — осторожно присел рядом озирающийся Локи.

— Где-то, — Том вглядывался в небо. Локи тоже поднял глаза.

— Оно точно такое, как в Асгарде… небо, — глуховатый голос Локи лился в уши Тома. — Как ты это сделал? Иллюзия?

— Можно сказать и так, — Том выплюнул травинку. — Замещение пространства, если совсем точно.

— Здесь очень красиво, — с непонятной интонацией произнес Локи.

— Нельзя назвать это иллюзией, — задумчиво ответил Том. — Здесь всё реальное, так что ты можешь попробовать это место на вкус… если можно так выразиться. Кроме того, всё здесь не так-то просто развеять. Сложно объяснить, как работают такие заклинания, а научиться — ещё сложнее.

— Когда я был маленьким, я был в подобном месте. Тогда только родился Бальдр, и он так смешно бегал по горкам, смеялся. Мама и папа тоже смеялись. А Тор гонялся за мной и кидался какими-то колючками.

Голос Локи показался Тому странным — он приподнялся и пристально посмотрел ему в лицо. Но Локи на него не смотрел.

— Иногда я думаю, что был бы лучшим правителем Асгарда, чем кто-либо. Я рожден править, во мне есть то, чего не хватает Тору. Выдержка, ум, терпение. Но отец всё равно любит его больше, и мама тоже, хотя она никогда не обижала недостатком внимания. Вот только царь должен переступить через всё ради высшей цели, а я готов переступить даже через семью в какие-то моменты. И правильно ли? Почему я не понимаю Бальдра — не понимаю его чистоты, света, который всегда в нём. Может, я не понимаю того, что важнее ума и хитрости? Не обойдет ли меня Бальдр в том, что осознает лучше моего — а мне иногда кажется, что он видит всё. Нелепость — даже я не могу видеть всего. Никто не может.

— Ты не видишь любви, — сухо заметил Том. — Тебе мало её, вот чему ты завидуешь. Ты не можешь любить. И оттого мучаешься.

— Очень может быть, — согласился Локи.

Том поднялся с земли, отряхнулся.

— Пора идти, — прохладно заметил он.

— Так быстро? — удивился Локи.

— Нам, простым смертным, магическая энергия пригодится ещё на множество дел, и тратить её целиком я не стану.

Морок спадал. Они снова стояли в комнате, заставленной древней и дешевой мебелью.

— Я приду завтра, — сообщил Локи. — Завтра, — повторил он так, словно Том страдал от глухоты.

— Конечно, — безжизненно согласился Том.

Локи выскользнул за дверь. Риддл развернулся и побрел на балкон.

Со стола полетели склянки — Том скинул их рукой, яростно закричав, а потом стукнул рукой о стену. Ему хотелось смеяться. Нервно, истерично хохотать над собственной недогадливостью.

Все причины, все следствия, все загадки — всё перед ним сложились в одну линию. Любовь, любовь — как говорил Дамблдор, любовь превыше всего. Вот и Локи, как оказалось, болеет тем же, чем и все остальные. Трикстер, который вовсе не трикстер, а один из многих жадных до власти, скованный теми же цепями, что и миллионы других. Ничтожество!

* * *

— Хочешь увидеть Асгард?

Всё началось с, казалось бы, совсем невинного вопроса. Хотел ли Том увидеть Асгард? Несомненно. Хотел ли Том увидеть его в компании Локи? Хотел ли он вообще когда-нибудь снова встретиться с лжецом?

Том хотел. Хотел увидеть Локи, заглянуть ему в глаза и бессчетное количество раз спросить у себя: как я мог так заблуждаться? Как мог не видеть того, что видно любому — стоит лишь распахнуть глаза пошире. Так жаждал заново испытать разочарование и отвращение к Локи — но они ушли, будто бы их и не было. Осталась не замутненная ничем пустота — Том хотел бы понять, что он чувствует к Локи теперь. Похоже, что ничего. Абсолютно такое же «ничего», как и к другим — тем, кого мог выпустить из поля зрения, проигнорировать, а мог захватить, закрутить, запутать — и послать на верную гибель. Кого мог сгубить чувствуя только «ничего».

Локи никогда раньше так часто не навещал его, как в последнее время. Никогда не задавал вопросов с таким оттенком сомнения — он же чувствовал, что Том поменялся, что новый Том для него совсем как незнакомец. Что новый Том — загадочный друг, который хочет помочь. Очаровать бога оказалось так же легко, как и прочих — стоило проявить одну каплю внимания, полкапли участия и много-много капель согласия — оно ведь так грело душу каждому — человеку ли, богу — всем без исключения. Обманывать было по-прежнему легко.

Том чувствовал уязвимость Локи — и впился в неё с яростью хорошо натасканной гончей, почуявшей добычу: как зверь не может сопротивляться запаху крови, так и Риддл не мог не использовать того, чьи слабости перед ним так открыто легли. Но Локи не знал, что его используют, он видел лишь, что его случайно выданные секреты хранят и ласково оберегают от каких бы то ни было нападок — никто лучше Тома не умел хранить секреты: и свои, и чужие. И уж точно никто так не умел показывать только то, что надо было увидеть — иначе Тома ещё в школьные годы могли выкинуть из Хогвартса, а то и сделать что похуже.

Видеть насквозь человека сильного, без изъянов, нелегко, но каким простым предстает тот же человек, когда узнаешь его страхи, сомнения, когда прощупаешь больное место и теперь можешь видеть его так же ясно, как и самого себя — и всё потому, что точно знаешь, куда надо колоть — в сердце. У Локи оно было такое же подленькое, завистливое и зависимое как, увы, у всех, кого Том знал раньше.

Чем больше он узнавал Лофта, тем невыносимее становилась мысль о том, как они похожи — нет, могли быть похожи, если бы не сердце Локи, которое слишком хотело любить. Как они могли быть соратниками и продолжали жить одинокими — но приятно одинокими.

А у Тома отобрали и законное одиночество, и с трудом нажитое спокойствие, выдав взамен негодующую озлобленную досаду.

С одной только досадой он и отправился в Тронхейм.

* * *

Магия лилась и извивалась вокруг Тома длинными голубыми лентами, мерцая силой и энергией. Том сидел в воздухе, поджав ноги и прикрыв веки, пока волшба тянулась к нему, окутывая его светлым облаком.

Перед глазами Тома стоял Асгард — таким, каким его видел Локи. С молчаливого согласия Тома он показал ему царство богов — сознание Тома неслось по узким улицам, по балконам домов, мимо огромных колонн и нечеловечески огромных статуй и построек. Золотой город. Том стоял ошарашенный, не понимая, как подобное может существовать независимо от него, проходя мимо него столько лет — столько веков мимо людей, рисующих сказочные образы и не догадывающихся, как великолепно то, что представлялось лишь в их фантазиях.

Но город богов оказался чужаком — техническим монстром, изуродовавшим истинное колдовство.

— Что там такое? — спрашивал Том, показывая на парившее вдалеке исполинское нечто, напоминавшее корабль из самых буйных фантазий магловских ученых. — Как такое возможно?

— Магия, — загадочно протянул Локи, пускаясь в пространные рассуждения о сложностях строительства. И расчеты привел, и планы, ладно хоть чертежи не нарисовал, умник. Позвольте, где же магия?

— Где живут ваши маги?

— Их не настолько много, живут себе и живут. Некоторые помогают отцу — я как-то не задумывался насчет их жизни вне дворца.

— Их мало? — уточнил Том.

— Конечно, мало, — фыркнул Локи, разглядывая трещину на колонне. — Магов всегда мало, тем они и ценнее.

Том спрашивал — Локи отвечал, не понимая, что каждым новым ответом обрубает и без того тонкую веревочку, на которой его держал Том, не дающий рухнуть вниз. Магический город без магов. Божественный город, в котором обитали маглы с удлиненным сроком жизни. Божественная насмешка над тем, кто не ожидал разочароваться ещё один раз.

Со стола полетела уже не склянка — сам стол полетел в стену, сметенный злостью Тома Риддла.

Никаких невообразимых магических лабораторий — только сильнейший маг, которого хватало на примитивные иллюзии и нелепые трюки. Том не из тех, кто сдается, прощая.

Сверкающее царство идиотизма. Том им покажет. И Локи особенно. Том сделает так, что тот ещё не скоро забудет, каково это — врать и кормить иллюзиями. Бальдр тоже попадется — уж он повернет всё так, что Локи без раздумий подложит братцу свинью. Том сполна отомстит за свою досаду.

Перел Локи Риддл, парящий без крыльев в сверкающем ореоле — с чуть развевающимися прядями волос, чуть задумчивый... чуть раздраженный, но это он скрывал от посторонних глаз слишком хорошо.

— Ты хочешь увидеть Асгард?

— Ты повторяешься, — сказал Том, не открывая глаз. — Ты уже показывал его, не помнишь?

— Настоящий Асгард, — переспросил Локи. — Хочешь увидеть?

Том распахнул глаза — хитрый Локи хочет, чтобы Том посмотрел на младшего брата и поделился мыслями? Или это просто внезапное радушие к низшему? Том хотел увидеть Асгард, а прочие чувства, кроме любопытства, он мог запрятать туда, где уже тосковали былые желания и надежды на счастливую жизнь.

— О, — только и сказал Томас, когда в глаза ударил солнечный свет, многократно умножившийся из-за отражающих его золотистых асгардских построек. Он посмотрел на Локи, на лице которого застыло чуть восхищенное, собственническое выражение. Риддл прекрасно знал это чувство — оно неизменно появлялось на его собственном лице, когда в окнах поезда становились заметны отдаленные огни башен Хогвартса. Трудно было обвинить Локи в любви к месту, которое единственное во всей вселенной смогло стать ему домом. Тем не менее, Том вряд ли бы хотел, чтобы подобное выражение на его лице увидел кто-то другой.

Внутри кольнуло что-то вроде жалости к Локи и, почему-то, к самому себе. Том едва заметно сморщился и поспешил отвернуться обратно к представшей перед его глазами потрясающей панораме. Не то чтобы Том тяготел к роскоши в подобных масштабах, но, несомненно, зрелище завораживало. В Асгарде всё было огромно: дома — причудливые сооружения, некоторые из которых даже висели в воздухе, гигантские водопады, журчание которых, казалось, было слышно отовсюду. Всё сияло, переливалось и буквально звенело гордым торжеством. И чем дольше он стоял на невысоком изумрудно-зелёном пригорке, тем больше ему казалось, что Локи здесь быть не должен… он сам и подавно.

«Как вообще он выживает посреди этого золотого безумия? — думал Том, осторожно спускаясь вниз за Локи. — Он здесь такой чужой, такой ненужный. Интересно, он сам это понимает?»

«Нет, — с неудовольствием констатировал Риддл, продолжая искоса наблюдать за Локи, делая вид, что рассматривает окружающие его виды. — Он так ослеплен, что даже не замечает, как нелепо смотрится посреди золотых дворцов и слишком ярких лугов».

И он всю свою жизнь — счастливую, Том даже не сомневался, что она была таковой и что все несчастья Лофта — это капризы чрезмерно избалованного ребенка, — среди любящих родных, в блеске величия, — потратил на бесполезное рефлексирование и подленькое желание отомстить братьям за… Собственно говоря, за что? За славу? За любовь? Разве у него, у Локи, их не было?»

«Хватит лгать, — с непонятной ему самому яростью подумал Том. — Ты просто жаждешь власти, так не стесняйся этого, не прикрывайся бессмысленными оправданиями. Ты думаешь, что ты неполноценный, поэтому теперь хочешь казаться в глазах других Силой, которой тебя никогда не считали».

Том сам не заметил, как они почти добрались до городской границы, и Локи подал знак, чтобы Риддл опутал себя маскирующими заклинаниями. В голове будущего величайшего темного мага всех времен и народов было отвратительно пусто, а ещё слегка, совсем чуточку, сосало под ложечкой. Том накинул защитные чары и задумчиво посмотрел на руку, на которой было тусклое от времени кольцо с полустертым гербом Певереллов. Его первая жертва — папаша, который отпечатался на пальце красным саднящим кругом, — кольцо Тому было мало и неприятно сдавливало палец. Единственное утешение в том, что он не собирался носить его вечность.

Дневник Том хранил в надежном месте, опечатав дюжиной заклинаний, самых сильных и надежных, что знал. Тем не менее, день ото дня усиливалось чувство тревоги — интуиция его ещё ни разу не подводила, и теперь с пугающей отчетливостью он ощущал нависшую угрозу. Над собой и своими драгоценными реликвиями — пока что их было не много, но скоро пройдет уже третий месяц как Горбин пообещал найти что-то совершенно изумительное, достойное своего помощника. Один только знак — и Том придет, чтобы снова обирать глупых богачей и раскручивать их на продажу ценнейших артефактов по умеренным ценам. По крайней мере, так считал сам Горбин. Или не считал? Риддл как-то задумался над тем, что не может тот всерьез считать, что Том занимается этой грязной работенкой исключительно ради денежного вознаграждения. Впрочем, мысль мелькнула и исчезла. Томас не был охотником разбираться в тайнах чужих душ, если только эти души не несли для него вещественного интереса.

— Постарайся сменить выражение лица, — снисходительно бросил через плечо Локи.

— Ты выглядишь крайне глупо.

— А ты уже научился видеть затылком? — Риддл приподнял бровь, зная, что, даже не видя его, Локи это почувствует.

— Много чему можно научиться, если рядом постоянно старший брат, который не то что за спиной, перед носом ничего не видит, — рассудительно заметил Локи.

— Столько лет, а говоришь, как умудренный жизнью старик.

— Веков, а не лет, Риддл. Когда твое тело будет гнить в мидгардской земле, я буду немногим старше, чем сейчас.

Кто говорит, что он вообще собирается умирать? — нежно спросил у самого себя Том, вдыхая сладкий аромат цветов, разбросанных у них под ногами разноцветными пятнами. Нет, умирать в его ближайшие планы точно не входило.

Настроение бывшего слизеринца неожиданно улучшилось. Хотя, «бывших» слизеринцев не бывает. Слизерин — это не факультет, это состояние души. А душа у его студентов многогранная, раздробленная на множество частей, и в каждой части — целое подземелье. Не потому что сырая и мрачная; потому что в ней — сплошные тайны, недомолвки, противоречия. Такую душу поделить всего лишь на семь частей — просто преступление. И Том вовсе не хотел так кощунственно поступать с самим собой.

Но вернемся к нашим баранам. Один как раз вышагивал впереди. Риддл с упоением придумывал для него всё новые эпитеты — это было его любимой забавой с тех пор, как он прощупал уязвимые места аса, забавой, компенсирующей безукоризненную вежливость. Каким-то образом Локи умудрялся раз за разом потоптаться по его любимым мозолям, а весил он прилично. Мысли его Локи прочитать не мог — к счастью, защитные блоки, которые ещё в школе Том привык выстраивать от Дамблдора и прочих излишне любопытных персон, действовали не только на простых смертных, но и на богов. Как звучит-то — богов! Столько шуму из-за того, что их цивилизация лучше развита, а население живет чуть дольше. Всего на несколько тысяч лет.

Спокойствие с тончайшим оттенком снисхождения, которое Том выдрессировал в себе, сначала было напускным. Локи очень развеселился, увидев лицо Тома, с мучительной горечью осознававшего, сколько долгих веков было в распоряжении асгардцев. Столько времени, которое они получали по праву рождения, не вынужденные исхитряться, искать — искать — и снова искать способы, испытывать жуткую боль, когда от души откалывается часть. Зеленый змий обвился вокруг Тома в тот момент и радостно вгрызался в голову.

Том окончательно понял: нужно что-то делать. Век живи — век учись, а он четко выучил, что за хорошей целью стоит большая цена. И чаще всего крайне болезненная. Если уж Локи собрался править Асгардом — он, несомненно, собрался, Тому хватило и взгляда, чтобы это понять — то пускай немного... поболеет. Физическую боль Том считал пошлой и неинтересной, а вот душевную... Даже для него, у которого не было целой души в общепринятом понимании, она отвратительна. Ничего страшного, если Локи помучается, от такого недуга никто не умирает, да хуже смерти всё равно ничего нет.

Только как это сделать? Какие струны надо задеть, чтобы было особенно больно?

И очень важно — как не попасться на своих манипуляциях? Магия магией, а вот бога, пусть и названного, злить не хотелось. Кто знает, что он может выкинуть с такой неустойчивой нервной системой!

* * *

Том сидел на парапете дворца, свесив ноги вниз. Поза была не слишком изящной, зато удобной, и ветер, опять же, приятно обдувал. Его никто не видел, кроме Локи, который куда-то пропал, но дал слово в скором времени вернуться — Том выжал обещание рассказать ему об устройстве города. Оставалось надеяться, что Лофт не подкрадется, чтобы поиграть с ним в страшилки.

Хотя вдруг столкнет? Том вздохнул — сиделось ему хорошо — и с сожалением поставил ноги на каменный пол. Всё-таки убить первую часть души из-за полета в асгардские недра вверх ногами тоже не хотелось.

— На твоем месте я бы попросил у Локи другую одежду, — тихо произнесли сзади. Томас чуть не подскочил, успев воздать благодарность всем богам, в которых он не верил, за то, что его надоумило вернуть тело в устойчивое положение пару минут назад — иначе бы он имел уникальную возможность ознакомиться с устройством города в полёте. И даже увидеть больше, чем хотелось.

Он точно знал, что ещё десять секунд назад там никого не было. Однако сейчас там стоял кто-то, на вид ровесник Тома, одетый в бурую накидку, по краям испещренную золотистыми узорами — они напоминали рунопись. Второй слой одежды, обитый мехом, придерживала крупная брошь и кожаный пояс, увешанный мелкими склянками — что в них было, Тому и думать не хотелось. Светлые волосы практически сливались с солнечным светом. На плече незнакомца сидел зверек, напоминавший хорька. Юношу можно было назвать весьма привлекательным и в тоже время ничем не примечательным, если бы не полностью отсутствующий взгляд и мрачно разглядывающий всех хорек в придачу.

— Я Бальдр, — приветливо сообщили Тому. — Одежда у тебя, правда, странная.

— А я Том, — непонятно с чего вдруг Риддл решил произнести свое настоящее имя, но Бальдр странным образом сразу внушал доверие. Замечание про одежду от такого ценителя он решил проигнорировать.

— Локи скоро придет.

— Хорошо, — ответил Том по инерции.

— Интересное кольцо, — Бальдр склонил голову, разглядывая его. — Но лучше его не трогать, сразу убьет, верно?.. Какая интересная магия, — добавил он с интересом. — Я бы назвал её чудовищной, но не хочу тебя обидеть.

— Ты меня не обидел, — выдавил из себя Том, ощущая сползающую по спине каплю пота. — Вовсе нет.

— Это хорошо, — миролюбиво улыбнулся Бальдр. — Иначе бы мне не поздоровилось. Тома Риддла обижать опасно.

— Что?

— Ну, ты ведь знаешь такие могущественные чары, темные чары. И никогда не спускаешь оскорблений. Как ты только умудряешься жить с таким тяжелым характером? Это ужасно!

— Я…

— Бальдр, что ты здесь делаешь? — недовольный голос Локи отвлек Тома от хаотично кружащихся в голове мыслей. Тысячи разнообразных мыслей, половина которых уж точно не была радужной.

— Приветствую твоего нового друга, брат, — Бальдр искренне улыбнулся. — Мы здесь замечательно беседовали, так что тебе не о чем волноваться.

— Как ты его увидел? — сквозь зубы выговорил Локи.

— Не знаю, — Бальдр пожал плечами. — Ты же его тоже видишь.

— Потому что его заклинания меня пропускают!

— И меня, значит, тоже пропускают, брат, — улыбка Бальдра стала смущенной. — Видишь, я тоже с ним подружился. Странно, почему ты один можешь находить таких интересных знакомых и не давать нам с ним пообщаться?

Судя по лицу Локи, слова брата его не убедили.

— Ты мало знаешь Тома, — как ни в чем не бывало продолжил рассуждать Бальдр. — Вот я поговорил с ним лишь несколько минут, а кажется — знаю всю жизнь. Мы так редко задумываемся о том, что в Мидгарде люди уже давно поставили себя высоко-высоко, и тоже думают о жизни, смерти... Живут один миг, а мечтают о вечности — более долгой, чем жизнь богов. И богов для них нет, и сами боги совсем не боги, а люди живут, ничего не осмысливая, не зная... Вот Том знает. Ведь знает, верно?

— Верно, — безо всяких колебаний отрезал Том, упрямо не отводя взгляд: они смотрели друг другу в глаза. Бальдр прикрыл глаза. На лице Риддла скользнула тень улыбки — впрочем, напускной — он искал брешь в щитах, закрывающих разум — магия Бальдра ему была не знакома, и подобное открытие его не радовало.

— Я вас оставлю, — добавил Бальдр, переводя взгляд с одного на другого. — Меня звал отец… Всего хорошего, Том, видно, сама судьба занесла тебя сюда.

Бальдр легко встал, проскользнул мимо застывшего Локи и вышел с балкона. Том нервно дернулся.

— Отец звал… — медленно повторил Локи. Он думал о чём-то своем, но Тому сейчас было не до него. Том напряженно следил глазами за Бальдром, пока тот не скрылся за самой дальней колонной.

— Теперь он ничего не расскажет мне о вашем разговоре, — раздраженно воскликнул Локи, оборачиваясь к Тому. — Кажется, обиделся. Ну что за напасть — иметь такого ненормального в семье!

— Точно, — холодно ответил Том. Локи мгновенно насторожился.

— Он тебе не понравился?

— Он слишком себе на уме, я постоянно ждал от него подвоха.

— Чушь, — несколько неуверенно сказал Лофт. — Я знаю его уже столько веков, от него можно ожидать философствований невпопад, но никак не подвоха.

— Зря ты так ему веришь, — в голове у него завертелась, заискрилась прялка, и мысли сменяли друг друга с бешеной скоростью, но среди них одна лишь была достойной того, чтобы за неё зацепиться. — Поверь, тот, что с виду чист и прекрасен, тот, кого ты знаешь долгие века, — не обязательно тот, кому можно довериться. Доверие — вещь двусторонняя. Или тебе доверяют и делятся всем, что на душе, — Том с трудом удержал на лице серьезную мину. Право слово, он говорил вещи, которыми пичкают младых детей, а бог коварства внимал ему так, словно он открывал завесу, под которой таились все тайны мироздания. — Или не доверяют и держат всё… при себе. Оно всегда так и происходит. Откуда ты можешь знать, что он сейчас расскажет твоему отцу? Для чего тот его звал? Не знаешь? И я не знаю, и никто, кроме Бальдра не знает, но Бальдр делиться своими тайнами не спешит… Подумай об этом.

Том знал — оставаться дольше не следовало. Локи всё прекрасно обдумает в одиночестве. Да, так будет ещё лучше. Том знал — его слова незамеченными не останутся. Также он знал, где они встретятся позднее.

* * *

За колонной было темно — Риддл скользнул в темноту и начал наблюдать.

Мимо проходили асгардцы, Том невидящим взглядом скользил по их странным, шуршащим одеждам. Пробегали красивые девушки — с виду такие хрупкие, изнеженные, они, однако же, могли переломить ему хребет одним движением изящной ручки. Проходили воины, бряцая оружием и латами — можно подумать, они защитят от ударов мага!

Такой странный мир и непонятные, расплывающиеся от обилия окружающего их яркого света люди. Больше Томас не хотел сюда возвращаться. Он так и не понял что они — боги или необычные инопланетяне. Странный мир, путающий и сбивающий. Идеально продуманный с одной стороны, он непременно был невероятно уязвим с какой-нибудь другой. Через этот мир шла тонкая нить судьбы, которая прошила его насквозь — от изнанки до изнанки. Том с испугавшей его самого ясностью понял: Асгард, всё что в нём было, было рождено, чтобы рано или поздно исчезнуть. И в этот момент вместо золотого сияния всё окрасилось в багрово-красное. Асгард был создан для того, чтобы его затопило кровью.

Нагльфар уже рядом, в его глазах, им управляет… Локи. Том зажмурился, его губы растянулись в жутковатой улыбке — столь она была холодна и беспощадна. Локи управлял ковчегом; последним, что увидит мир асов. Локи следовало помочь. Непременно следовало.

Бальдр вышел в центр зала, и вокруг не было никого. Все как-то рассосались по углам, и не было больше никого, кто бы мог помешать. Даже думать было нечего, не то что сомневаться.

Том буквально выпрыгнул вперед и прошипел:

— Забудь!

Бальдр странно согнулся и неловко осел на пол, прижимая руку к груди — как если бы ему метили в самое сердце. Риддл, что уж там, изрядно занервничал. Быстро подскочив к Бальдру, он убедился, что тот в обмороке. По крайней мере, жив. (Конечно жив! — злобно пронеслось в голове Томаса. — Он ведь бог!)

Что он сейчас сделал — вопрос большой, и думать над ним совсем не хотелось. Нужно было выбраться из Асгарда. Желательно невредимым.

И оказаться подальше, как можно дальше от ненормальных мифологических выдумок и их ненормального светозарного любимца.

Том бросил взгляд напоследок: глаза любимца ничего не выражали, их покрыла прозрачная пленка — значит, заклинание сработало.

Больше его ничто сейчас не волновало.

В начале было сомнение. Сомнение созревало, наливалось силой, а потом начало гнить. И гнило, пока не превратилось в Решение.

В конце была уверенность. Но уверенность не сопровождалась огнем в венах, искрами — ничем. Уверенность обледенела и стояла — застывшая, острая и холодная.

Отчего-то Том не ощущал радости. Он сам пришел к такому решению, сам продумал план — не лишенный особой прелести символизма, сам понял, что так будет лучше — вот только для кого? Риддла не покидало омерзительное ощущение того, что грядущая развязка станет трагичной. Не слишком ли трагичной для всех девяти миров? Да только Том не станет оступаться от задуманного — гори все огнем! Нити прялки Фригг плавятся — им терять нечего.

Яд варился в котле. На столе же, под разбросанными ингредиентами, валялся одинокий клочок бумаги — вырванный в тот злополучный день отрывок из песни о гибели Бальдра. Прозрачный как стекло — не всегда стоит доверять внешности, не любая отрава злостна на вид — у этого яда не было ни гадкого запаха, ни тошнотворной наружности, — но нескольких капель зелья, которое бурлило в котле, хватило бы на то, чтобы уже никогда никакое живое существо невозможно было вернуть из царства мертвых.

Интересно выходило: Бальдру было суждено пасть от руки Локи — трикстера, сраженному омелой, единственной во всех мирах способной его извести. Теперь ему написано умереть из-за Тома, направившего Локи-завистника, Локи мечущегося, изнеможенного Локи, который выстрелит стрелой из омелы, смоченной смертельным ядом. Том уже пробовал и раньше выступать постановщиком, но новый спектакль, вот-вот разыгранный, станет неповторимым. Ещё никогда ему не давался шанс поставить старую как мир легенду и вовлечь в неё старых исполнителей — единственно не знавших, что судьба их была давным-давно расписана*.

Том облизнулся — сок омелы сладок на вкус. Одна капля в зелье, и оно будет завершено. Он мог бы найти другой компонент, более легкий и совместимый с остальными, но если пошел по пути викингов — иди до конца. Омела связана с Бальдром, не стоило разлучать их в последний миг. Пусть она будет не только в стреле, но и на стреле, на конце. Пусть жалит больнее.

Том склонил голову, присматриваясь — зелье вспенилось, затягивалось матовой пленкой, — прислушиваясь — не идет ли кто. Хоть Том и готовил всё, что было необходимо, в темной каморке, быть схваченным с поличным невпопад ему совершенно не хотелось. Всё должно идти по плану, начаться в нужный момент, вступить, где надо — актерам остается только отыграть, как задумано.

«Сухими слезами

пусть хранит его Хель».

* * *

— С тех пор, как Бальдр вернулся, всё катится в Хельхейм! — орал Локи, пиная ногой стул — ещё один, и вновь разломанный.

— Я не могу понять, почему отец тянет! Тор должен стать наследником — но он никак об этом не объявит! Он медлит, и хотел бы я знать, почему!

— Бальдра носят на руках — с тех пор, как Тор уехал в поход к ванам, меня и вовсе не замечают — раньше я оттенял Тора, теперь и оттенять некого — к подобной чистоте боязно прикасаться!

Том помешивал настойку от головной боли, которая терзала его всё чаще и вполуха слушал Локи, громившего что-то неподалеку. Через звуки погрома до него донеслось знакомое имя.

Опять Бальдр! Том придушил желание влить в глотку Локи хранившийся в каморке яд и, развернувшись, спросил со всей доступной ему учтивостью:

— Так что сказал Бальдр?

— Да не знаю я, что сказал Бальдр! С тех пор, как он вернулся из Ванахейма, они щебечут с отцом, как две пташки поутру. Никогда не видел отца таким радостным. Я его и просто радостным-то никогда не видел.

— Как и тебя, — пожал плечами Том. Локи выдохнул, обведя комнату взглядом влажно блестевших глаз — хитрит, мерзавец, на жалость надавить хочет — но не на того нашел. Отродясь Том никого не жалел — а к тем, кто на это набивался и вовсе чувствовал презрение — люди были не достойны того, чтобы их жалели. Никто подобного не достоин.

Речи Локи горчили так, что горечь оседала на губах, из-за чего Локи захлебывался и давился собственным ядом — Том наблюдал. Слова в таком случае бесполезны — могут и с пути сбить ненароком — он понимал это слишком хорошо. Поэтому молчал, надеясь, что молчание сочтут за сочувствие, как за одно из его проявлений. Локи ломался как прутик; с каждым днём его метания становились всё более исступленными, усугублявшимися ещё и тем, что Том в любой ситуации оставался безмолвен, позволяя Локи бороться с самим собой в одиночестве — условном, ведь, несмотря на всё, номинально Том был рядом — сидел, слушал. Он был добр. По-своему. Но кого это интересовало? Локи, похоже, ничего больше не занимало, кроме Бальдра, одного только Бальдра, свалившегося ему снегом на голову — или, посмеиваясь, думал Том, воцарившемся на асгардском небе неугасаемым северным сиянием.

Осень озолотила всё вокруг, сделав прекрасную Норвегию поистине сказочным натюрмортом, на который неизвестный художник не пожалел лучшие свои краски. Том ходил по высохшей траве, по янтарно-желтой листве и однажды поймал себя на мысли, что краски вымываются у него из под ног, что под ними, вместо листвы и радостных красок, — первый посеребривший землю иней. Первый снег падал на землю ровно и спокойно, море тяжко вздыхало от морозного ветра, а до Рождества и дней, когда он сможет увидеть сияние, оставалось все меньше и меньше времени. Почти восемь месяцев как они с Локи путешествовали, шли и плыли из города в город, из одного пристанища в другое. Почти двести пятьдесят дней как они маются непониманием, терпят разочарования, ликуют, ищут ответы — и не находят ни одного. Том знал — скоро зима войдет в силу, и он распрощается с Локи, с Бальдром, со всем Асгардом, оставив им свой прощальный подарок и последнее напоминание о том, как велико желание человека догнать богов — желание, происходящее от гордыни, которое никогда не будет до конца удовлетворено, по крайней мере, пока жив Том Риддл, дерзнувший первым поднять руку на бывших идолов. Локи, сам того не желая, станет павшим кумиром — падающим в бездну, откуда он сможет выбраться, или останется сгнивать до скончания веков — его судьба Тома совсем не волновала. С тех самых пор, как они узнали друг друга, Тома не покидало желание проверить трикстера на зуб — будучи честным с собой, он подозревал, что истинная причина всего была именно в этом. Попробовать, испытать, раззудить — и понять, что боги — вовсе не боги, а их сила — не та сила, что может сдержать его собственную в узде. Нет, маглы поклонялись вымышленным идеалам: Том их сверг, как свергнет и тех, кто когда-то их почитал. Люди! Они настолько жалки, что боги — их собственные боги — жалки не меньше, презирают их же самих. И злокозненный Локи, исходящий завистью, злобой и такой ненужной любовью — всего лишь тот, кому не посчастливилось встретиться Тому первым.

Бальдр... о нём всё равно никто не помнил столько веков, не вспомнят и после. Том лишь поможет Локи избавиться от ненужной привязанности, терзающей его самого и его притязания на трон — дело благое, если вдуматься.

Всё тлел в Томе — глубоко и томительно — синий огонек страха, поселившегося в Асгарде и не гаснущего до сих пор — хотя страх исчезнет, если искру затоптать сапогом.

Стечение ли обстоятельств, Провидение ли всё решило в его пользу — но буря разразилась намного быстрее, чем Том рассчитывал.

В последние недели Локи добрался до известных границ отчаяния — когда ничто, кажется, больше не спасет, и человек уже готов разломиться пополам. Отчасти, подобная нервозность несколько волновала и Тома. События неслись ураганом и снесли на своем пути и остатки сомнений, и последнюю надежду — всё. Дороги назад не было. Не отступить, только ломиться вперёд.

— Что это? — прошептал Локи, когда Том, аккуратно закупорив крышечку, протянул ему флакон с выгравированной буквой «С», змейкой свернувшейся на непрозрачном стекле.

— Зелье, — Том поражался своему хладнокровию. Вокруг них всё буквально стонало от страха, охватившего обоих. — Это зелье.

— Яд, — поправил Локи, судорожно схватив себя за горло — якобы поправить ставший слишком тесным ворот. — Ты предлагаешь мне отравить собственного брата.

— Нет. Я предлагаю проверить, на что ты способен ради своих идеалов. Трон — это всё, что нужно. Бальдр свергнет и тебя, и Тора, только дай ему шанс. Он опасен, он коварен, разве ты не...

— Довольно!

Том не шелохнулся. Зато Локи отшатнулся и попятился назад. Том и не ожидал такой реакции — не будь он уверен в обратном, он бы точно решил, что Локи сошёл с ума.

— Что с тобой? — ласково спросил Том. — Ты побледнел. Так волнуешься за брата? Ну, полно — он же бог, с ним может ничего и не случится. Ты просто проверишь и его, и себя.

— Замолчи! — заверещал Локи — по-другому и сказать нельзя, его голос подскочил на изумительные верха.

— Снова молчать и давать тебе в одиночестве терзаться угрызениями совести из-за нечистых намерений? Вижу всё: и твой страх, и твою обиду. Я очень хорошо тебя понимаю. Я хочу помочь.

— Думаешь, я не видел? Не вижу?! — выплюнул Локи, стараясь ехидничать — выходило откровенно жалко.

— Не видишь что? — переспросил Том, глумясь. — Что?

Локи молчал, смотрел на Риддла тусклыми глазами. Наконец-то Том не понимал всех чувств, клубившихся там, внутри. Локи молчал, до странного напоминая Тому своего младшего брата в последние минуты их расставания — такой же бледный, беспомощный, растерянный. Совсем мальчишка, если посудить. Никакие века его не изменили.

«Ничего ты не видишь!»

— Почему я вечно обречен либо на одиночество, либо на общение со всякой швалью?

— А на что ты рассчитывал, бог лжи и коварства? Кто ещё отправится с тобой в путешествие, не испугавшись тебя и твоей... даже не знаю, как и сказать помягче... репутации?

— Верно, — Локи улыбнулся, лицо у него дергалось. Да он сам дрожал, как зверь, заходящийся в последней предсмертной агонии. — Никого со мной не будет, кроме мерзавцев, вроде тебя. Видно, я большего не достоин.

— Достойны те, кто любят, — вкрадчиво произнес Том. — Ты не умеешь. Ты холоден, как последняя исландская ледышка.

— Хорошо бы уничтожить тебя, Риддл, да только такого, как ты, голыми руками не возьмешь.

— Попробуй в перчатках, чтобы не марать руки. Ты ведь такое не любишь.

Локи плюнул ему в лицо и заискрился, исчезая.

— Найдешь меня в Ютунхеймене! — крикнул вослед Риддл, хохоча — плевался Локи столь же паршиво, как и злословил.

Сухой ветер ревел над ютунхеймскими хребтами. С неба валил снег, застилая обзор, сыпал мелкими пылинками и огромными хлопьями, казавшись во мгле иссине-черным. Ветер ревел и бесновался, вздымая огромные вихри и засыпая всё мелким ледяным крошевом. Буро-серое разлилось по небу; далекий горизонт, ещё недавно багрово-алый, сейчас — пыльно розовый, покрылся нелепыми лиловыми пятнами. Кое-где мерцали тусклые проблески солнца.

Том согнулся, плотнее закутываясь в теплый мех и прикрывая лицо от бьющегося в лицо ветра. Ютунхеймен — страхи и сомнения Локи — окружал его, прятаться было некуда... да и поздно. Снежная громада недобро вздохнула. Том вмиг обернулся: но сзади был один снег.

Локи не появлялся уже больше двух недель, и Том понятия не имел, где тот сейчас находится и что делает. Тем не менее, он был абсолютно уверен — Локи придет, рано или поздно, но придет. Том будет ждать.

Где-то далеко-далеко отсюда бегает Локи, бегает, ищет что-то, постоянно кружится, как сиротливая птичка, в злосчастных попытках казаться хищником. А настоящий хищник неслышно бродит по заснеженному каменному плато и рыщет в поисках заблудившейся жертвы. Жертва бегает всё так же бестолково, не желая признаться в том, что ей только и нужны игры, а не бумажная корона.

Тор и Бальдр не понимают: у них никогда не было брата. Был Локи.

Но назвать это существо, которое напоминает гадюку, братом — преступление. Их брат был хитрым, был тихим, был даже не змеей — змеенышем. Когда-то они видели чудесный город, где вода — стекло, в воздухе — золотистая пыль, а небо — чистая лазурь. Этого города больше нет. А брата никогда не было. Был некто, притворяющийся братом. Некто звали Локи.

Локи колдовал, Локи смеялся, Локи злился. Локи, Локи, Локи. Верни брата, Локи! Куда ты его запрятал? У нового Локи его глаза, его голос, его внешность — но ты не он.

Том смеялся, закружившись в водовороте снега и ветра.

Тор и Бальдр любили брата. Но любить-то, оказывается, некого. Любить Локи они не могут. Локи — не брат, Локи — это Локи. Их брата звали так же. Но тогда Локи было журчащим плеском воды, его имя было прохладно на вкус, оно появлялось и слетало с губ так быстро, как дуновение ветра. Теперь Локи — острый лед, болотная тина — скажешь и пропадешь; имя не уходит, оно вязнет на языке, как горькая настойка, оставляя послевкусие. И не скажешь ведь, что приятное.

Вьюга становилась всё злее. Том неожиданно остановился; изо рта вырвался холодный пар.

— Ты вернулся, — подметил Том. За его спиной стоял Локи.

Локи молчал, разглядывая Тома довольно долго — достаточно для того, чтобы тот почувствовал себя неуютно. Локи подошел ближе, подол длинного зеленого плаща волочился по земле, оставляя мятый след.

— Отец сделает Бальдра своим наследником.

— Так он сказал?

— Все говорят, все вокруг только об этом и говорят. Бальдра сделают наследником в обход меня.

Том прищурился: про старшего брата Локи забыл. Сам Локи был бледен больше обычного.

— Стрела. Отдай мне её.

Том достал невидимый до того колчан — стрел в нём было много, он не поскупился.

— Ещё, Риддл! Где... яд?

— Здесь, — Том вложил в руку Локи флакон. — Вот и твой яд.

— Он точно подействует? — спросил Локи там, будто всем своим существом надеялся на обратное.

— Должен, — мягко отозвался Том, напоминая гадюку, высунувшую маленькую головку с блестящими глазками из зарослей. Головка покачивалась, двойной язычок ласково пробовал воздух на вкус, колдовские глаза сияли холодным, мертвым торжеством. Гад ползучий! Изловчился, ужалил самое уязвимое — сердце. Как такому доверишься заново? Не станешь же верить извивающейся в руках змее, у которой мысли только — укусить и уползти в свою нору.

— Не надо бояться, — добавил Том, располагающе улыбаясь. — И искать способы расстроить свои планы. Это так низко: одной рукой сталкивать, а другой подкармливать. Сталкиваешь — так сталкивай до конца.

— Я думаю, — сказал Локи, вглядываясь в лицо Тома, — думаю о том, есть ли в тебе что-нибудь человеческое. Ты же не знаешь жалости, Риддл... Хоть немного жалости!

— Мы с тобой не люди, и ничто человеческое над нами не властно. Вместо жалости дам тебе один полезный совет, — Том придвинулся ближе к Локи, прошелестев: — меньше думай о завистниках, которые называют тебя чудовищем только из-за того, что сами боятся сделать то, что делаешь ты. Не думай ни о них, ни о ком-то ещё. Ни о ком другом.

Локи сделал порывистый жест — чересчур поспешный и непродуманный для нападения — и Том развеялся легкой дымкой, отдающей запахом жженых углей.

— Слушай, что будет, — донесся весёлый голос из-за снежной стены. — Обмакни стрелу в яд и вложи её в руку тому, кто не поймет, что ты даёшь подлог. Отдай её слепцу, который не узнает, кто стоит рядом с ним. Пусть это будет... преступление без умысла.

* * *

В праздничный день на базаре толпился народ: весело сновали между украшенными столами молодые асы и асиньи в красивых, блестящих накидках, некоторые — с очаровательными малышами на руках, бегали дети. Кто-то наигрывал незатейливую мелодию на флейте. Кто-то жевал или пил за столом. Шум, давка, веселье — праздник только вступал в силу.

— Бальдр, Бальдр! — хохотали в одном уголке юноши, румяные и свежие, как восходящее светило.— Покажи ещё раз!

Бальдр улыбнулся, рукой подзывая к себе одного из своих приятелей. Тот довольно ухмыльнулся и, замахнувшись, что есть силы бросил в Бальдра кинжал — закаленное железо подлетело совсем близко и взорвалось, вспыхивая красными искрами, оседая у ног Одинсона.

— Музыка! — истошно крикнули в глубине живой массы. Началась паника — все побежали, толкаясь, засуетились, хватая первых попадавшихся на пути за руки, образуя исполинскую цепь.

Началось лучшее, чем славился базарный день Асгарда — старинные танцы.

Выскочив в центр круга, Эгиль затянул дребезжащим голосом:

Slagt ham! Kristenmands søn har dåret

Dovregubbens veneste mø!**

Хлопнув в ладоши, асы снова образовали цепочку, обившуюся вокруг вытягивающего звуки Эгиля. Цепочка то расширялась, то сужалась, распадалась на части, снова становилась единым целым. Асы входили в круг, отбивали ритм ногами, хлопали в ладоши в такт музыке, а цепь всё извивалась и извивалась, змеясь между столами.

Slagt ham! Kristenmands søn har dåret

Dovregubbens veneste mø!

Slagt ham! — яростно подхватила толпа.

Эгиль застонал, содрогаясь всем телом, имитируя исступление древних колдунов:

Må jeg skjære ham i fingeren?

Må jeg rive ham i håret? — вскрикнули справа.

Hu, hej, lad mig bide ham i låret! — откликнулись левее.

С тем же пением вперёд выступил мужчина, закутанный в блестящую мантию, отливавшую самоцветным блеском, мерцавшую синим, зеленым, лиловым, золотым. Лицо его закрывало темное покрывало, на голове сидела огромная черная корона с острыми гранями. То был горный король. Он обошел замершую толпу, возвращаясь назад, под сопровождение становившегося все более страстным пения. Священное воодушевление овладевало асами. Теперь приближался самый великий акт действия — священная жертва, принесенная во имя отмщения.

Slagt ham!

Slagt ham!

Ярость, охватившая всех до единого асов, выливалась в буйный хоровод — цепь распалась, и в бывших звеньях царило собственное настроение, каждый танцевал так, как ему было приятнее — и начался хаос. В центр выволокли жертву — впрочем, изображающую ужас довольно карикатурно и явно лопающуюся от смеха после нескольких кружок меда. С одной стороны едва слышно затянули протяжный грустный мотив. Бальдр, слегка улыбаясь, вышел вперед и встал за спину пленника. Горный король убрал с лица полупрозрачную черную ткань, взял в руки лук — оружие менялось неизменно из года в год.

То был слепой Хёд.

Жертва закрыла глаза в мнимом трепете — стрелы всё равно были зачарованы и не нанесли бы ни малейшего вреда. Бальдр всё так же спокойно улыбался. Рядом с горным королем появилась мрачная тень. Тень замешкалась — асы смотрели — и, помедлив, вложила в руку Хёда стрелу.

Пронзительный крик заглушил последних певцов.

Том судорожно глотнул воздуха, распахивая глаза, и, скользя на влажных камнях, чуть ли не бегом пустился к маячившему впереди городу.

* * *

В одной легенде Том читал, что северное сияние — последний танец умирающих душ, загадочный огненный танец на небесах. От жителей он услышал, что сегодня этот танец особенно прекрасен — не от того ли, что танцевала одна-единственная, но невыразимо прекрасная душа?

Ничего. Ему было не жаль — ему было холодно. Стужа пробралась под кожу, заморозила не только одежду и волосы, но ещё что-то совсем другое, что было внутри. Было холодно и очень тихо. Сияние над его головой всё горело и горело, освещая вымерзшую до нутра землю.

Через несколько дней Том вернется в Лондон, где и скроется от прошлых ошибок, от всего, что случилось с ним раньше. Опасений Том не испытывал: по опыту он знал, что сокрыться от глаз асгардцев можно без особых усилий, и нужные заклинания он применил — ровно когда услышал вопль на асгардском празднике. Его не найдут и весной, когда стает снег, и знойным летом, и осенью с её хрупким разноцветным ковром листьев. Локи был крепко связан путами раскаяния — Том не сомневался в этом — или же реальными цепями, если ему не повезло попасться. Локи расколол свою душу, убил брата — но знал ли?..

Знал ли он о Томе то, что, казалось, незаметно? Видел ли сети, которые плёл Том всё это время? Понимал и решился сам? Но зачем — от отчаяния? Или не понимал, не видел, не почувствовал в Томе душу давным-давно расколотую? Бог ли он? Бог ли Бальдр, видевший Тома так ясно, что застывала кровь? Высшее ли они или только то, что увидел в них Том поначалу? Том видел Локи — видел гордыню, властолюбие, видел сомнения и надежды, видел слабость и отчаяние, и заколдованную им самим стрелу, которая отравила Бальдра. Видел подающего стрелу Хёду. Видел падающего Бальдра. Слышал крики, плач. Не видел лишь стрелу, которая сломалась в руке, яда, который разлился недалеко на базарной площади, вытекая из треснувшего стеклянного флакона. Не видел Локи, зовущего брата по имени. И толпы, набежавшей враз, стремительно — тоже не видел.

Локи потащили во дворец, выцарапали из рук единственную стрелу из омелы, которая так и осталась невыпущенной. Бледные лица каких-то богов — Одина и Фригг. Бледное лицо Локи, ужас Бальдра — но Том Риддл ничего не видел. Ему не позволили.

Локи сидел в темнице, среди разбросанных книг, изувеченных блюд. Локи смотрел прямо перед собой — туда, где стоял его брат.

На губах — красные стежки, изуродовавшие тонкий рот. В глазах — слёзы, много, слишком много слёз, которые не были пролиты раньше.

Но были слезинки, одинокие слезинки на щеках и ладонях Бальдра, мурлыкающего под нос незатейливую песенку. Были руки, обвивавшие плечи брата. Было прощение — и светлое сияние, которое ласково укутало обоих братьев. Сияние, почти незаметное, окружающее младшего сына Одина. Сияние, которое никто не видел наверняка — но точно знали, что оно есть.

Сияние горело светло и ярко — и Том смотрел, смотрел, пока не устали глаза, и не затекла шея. Смотрел, как пестрые огни резвились на небосклоне и угасали, уступая место другим — новым. Смотрел так долго, так пристально, что потемнело в глазах.

Позади остался Хаммерфест, в который он вернется только под утро, когда закончится великое празднование и смолкнут весёлые голоса.

«Красота, красота! Скоро узрим мы младенца Христа!»

Позади остались совсем другие боги и люди, поющие гимны этим богам, и голос, призывающий страшные проклятия на голову Локи. Том оставил их позади себя, любуясь полярным сиянием.

Девять месяцев — что за срок для великих богов и простых людей? — девять месяцев, пролетевших так скоро, но в которых таилась целая жизнь и целая история. История, которой не суждено стать рассказанной вслух. Девять месяцев как срок матери, вынашивающей ребенка, — так и Том вынашивал идею, строил догадки, решался — и произвел на свет свою заветную игру. Девять месяцев как девять ветвей Игдрассиля, как девять мест, в которых они побывали, как завершение последовательности, как девять миров — непознанных и манящих.

Девять месяцев как девять дней сияния, пронесшегося над ними так скоро и потухшего в один миг, не оставив ни следа, ни памяти.

Пароход в Лондон отправлялся в следующий вечер. Значит снова качка, мороз и верная, но горячо нелюбимая мантия с меховым воротом. Тома ждало возвращение в Лондон, мистер Беркс, новая работа и поиски медальона.

Том небрежно стряхнул снежинку с плеча.

На востоке с укором догорало сияние.

_______________________________________________

* Имеется в виду легенда об убийстве Бальдра богом Локи — по легендам, его мать Фригг, узнав пророчество о смерти сына, взяла клятву с каждого металла, с каждого камня, с каждого растения, с каждого зверя, с каждой птицы и с каждой рыбы в том, что никто из них не причинит вреда Бальдру. Но Локи, узнав, что Фригг ещё не взяла клятвы с омелы, сделал из этого растения стрелу и хитростью заставил слепого Хёда выстрелить в Бальдра. Стрела попала точно в сердце. Том хочет провести аллюзию между легендой и своей задумкой.

** Строки взяты из либретто балета «Пер Гюнт» Эдварда Грига.

В соответствии с сюжетом, Пер Гюнт соблазнил дочь короля троллей. Во время звучания композиции, свита короля требует расправы над вероломным человеком:

«Убей его! Этот сын христианского народа соблазнил прекраснейшую дочь Горного короля!

Убей его! Убей его!» и т.д.