Гарри Поттер и Философский Зомби (джен)

Всю кровь уже смыли. Терраса была идеально чистой — вероятно, вымытой более тщательно, чем когда-либо за сотни лет. И тем не менее, Гарри по-прежнему мог легко отыскать то место, пересечение плиток, где она сделала свой пока-что-последний вздох. Он присел и прислонил туда руку. Часть его мозга — та, которая впитала в себя сотни сюжетов — ожидала, что плитки будут по-прежнему тёплыми, и когда его пальцы коснулись лишь холодного камня, рациональная часть мозга тихонько сказала: «Тебе же говорили». Вероятно, у Гермионы где-то будет пустая могила, и директор несомненно организует похороны, но Гарри хотел попрощаться по-своему. Не «прощай», а лишь «скоро увидимся». А это Гарри хотел сделать в одиночестве.

— Привет, Гарри, — произнёс сзади знакомый голос.

Гарри развернулся, выхватив палочку в процессе, и увидел, что она направлена прямиком на Гермиону Грейнджер. Он мог ясно видеть сквозь неё. Медленно он опустил палочку и засунул её в карман, после чего взглянул на Гермиону. Она была всё той же девочкой с растрёпанными волосами и большими передними зубами, и она была одета в школьную форму. Её ноги, к счастью, были по-прежнему на месте. Она была полупрозрачная, а волосы и щёки выцвели до светло-голубого. Это несколько напомнило Гарри голограмму Леи из Звёздных Войн.

— Ты привидение, — сказал Гарри. Произнесённое вслух, это почему-то звучало ещё более дико, чем про себя.

— Ага, — ответила она. Казалось, что она собиралась сказать что-то ещё, но передумала.

Гарри чувствовал, как его глаза наполняются слезами. Он отчаянно искал, что можно сказать, чтобы отвлечься.

— Привидения — это просто сохранённые воспоминания и модели поведения, не живущие и не осознающие себя, случайно запечатанные в окружающей материи всплеском магии, сопровождающем насильственную смерть волшебника, — сказал Гарри, — ты так говорила.

— Ну, — произнёс призрак Гермионы, — вообще-то, это был Лукреций Фетерботтом, который так писал в «Течениях Древних Смертей».

— Но это ведь неправда, так?

— Я не знаю. Я умерла насильственной смертью. Я до сих пор чувствую, как зубы тролля пронзают мою плоть, если долго об этом думаю, — Гарри съёжился, — но я не чувствую себя так уж необычно, — она посмотрела на свои руки, — мне холодно и грустно, но я по-прежнему чувствую себя собой.

— Ладно, — кивнул Гарри.

Он думал, что пройдут годы — один год в качестве нижней оценки — прежде, чем он увидит её снова. И очевидно, что это было лишь тусклое отражения Гермионы, что когда-то жила, но это по крайней мере было что-то. Не она, но что-то типа видео или фотографии. Думая об этом таким образом, было проще справляться.

— Я верну тебя к жизни, — сказал он. Говорить это вслух было приятно.

— Я была бы не против, — сказал призрак Гермионы, — но если я не настоящая, если я лишь... лишь фотография — что будет со мной, если ты это сделаешь?

— Что ты имеешь ввиду? Ты будешь жива.

— Нет, я хочу сказать... Вот в туалете первого этажа живёт призрак девочки — её зовут Плакса Миртл — и она там живёт много лет. Если бы ты каким-то образом её оживил, она бы помнила как пятьдесят лет хандрила в туалете? Или бы это всё рассеялось как сон? Если ты оживишь меня, что случится с личностью, с которой ты разговариваешь сейчас?

— А... ну, я как-то так об этом не думал. Я не уверен, что это действительно заслуживает рассмотрения.

— Почему нет? — нахмурившись, спросил призрак Гермионы.

— Ну... ты ведь не совсем... не совсем личность, наверно, — беспомощно произнёс Гарри.

— Я ощущаю себя личностью, — сказал призрак Гермионы, скрестив руки, но потом, подумав, смягчился. — Наверное, на самом деле, я ощущаю себя привидением, но я хочу сказать, что кроме ощущения холода и грусти, что, полагаю, совершенно нормально для того, кто умер, я не чувствую, что превращение в призрака меня сильно изменило.

— Я бы хотел верить в то, что ты действительно тут, но это так же требует веры в кучу других вещей, которые кажутся совершенно бессмысленными. Мне нужно признать, что существует что-то вроде души. А если есть душа, то почему от магглов не остаются привидения? Почему призраки не совершают открытий? Я весь год ходил на лекции профессора Бинса, и он никогда не отступает от лекций, да и вообще не замечает, что я там.

— Гарри, — мягко произнесла она, — мы никогда не вели этот разговор, так? Это происходит впервые. Если бы я была лишь записью, а я так не думаю, я бы не могла придумывать ответы по ходу дела.

— Если только я не проецирую свои ответы на тебя, как происходило с Сортировочной Шляпой, или змеиным языком, или дементорами, или кучей других явлений, с которыми я уже сталкивался. Кроме того, я уже разговаривал с призраком, они не обладают сознанием.

— Единственный призрак, с которым ты реально проводил время — это профессор Бинс. Тебе никогда не приходило в голову, что это просто профессор Бинс такой? Твой отец преподавал в Оксфорде — он никогда не упоминал о профессорах, которые просто бубнят, не обращая внимания на студентов? Может, профессор Бинс — это исключение из нормального поведения призраков? Ты знаешь название этого — когда все свои наблюдения ты основываешь только на одном примере.

— Эксперимент с N равным одному, — отстранённо сказал Гарри.

В её словах был смысл. И то, что он там был, только сильнее свидетельствовало о том, что она не была волшебным аналогом фотографии. И она сказала название книги, откуда взяла цитату. Оно могло всплыть из подсознания Гарри, но, по крайней мере, это можно было проверить, что наложило бы некоторые ограничения на задачу.

— Что, как я думаю, я знаю о привидениях, и почему я думаю, что я это знаю?

— Что мы думаем, — сказал призрак Гермионы.

— Хорошо, мы, — ответил Гарри. — Мы думаем, что мы знаем, что привидения — это что-то типа магической записи шаблонов, но как таковые, сознанием они не обладают.

— И мы знаем это, потому что я прочитала это у Лукреция Фетерботтома в «Течениях Древних Смертей».

— Но откуда он это знал? Он был волшебником, так что, скорее всего, никаких экспериментов он не проводил. Это же можно сказать и об остальных волшебниках и ведьмах, которые писали про призраков. Возможно, есть способ исследовать место, где кто-то умер, чтобы посмотреть на связанную с привидениями магию. Привидения вообще привязаны к одному местоположению?

— Не думаю, — сказал призрак Гермионы. — Мне не кажется, что Серая Дама умерла в Хогвартсе, Кровавый Барон тоже. — Серая Дама была призраком Когтеврана, а Кровавый Барон — Слизерина. — Это легко можем проверить мы вдвоём.

— Таким образом, предположение о том, что призраки запечатываются всплеском магии, также требует обеспечить им возможность уйти из места, где они умерли? Звучит как штраф за сложность, но надо исследовать соответствующую магию. Пока запомнили, продолжаем.

— Я думаю, что обладаю сознанием, — сказал призрак Гермионы.

— Прости, но это ничего для меня не значит. Ты только говоришь, что обладаешь сознанием, что может быть сымитировано очень простым искусственным интеллектом, таким как ELIZA. Даже мой кошель обладает некоторыми способностями в обработке естественных языков. Нам требуется рабочее определение сознания, которое мы можем использовать для экспериментов.

Ему не хотелось это признавать, но на какой-то момент он почувствовал себя как раньше, до всех этих событий с Драко и охлаждающим кровь заклинанием. Однако, он по-прежнему рассматривал это как фантазию, последний день, проведённый с Гермионой, чтобы попрощаться. Было спокойнее думать таким образом, чтобы его сердце не разбилось, когда на следующий день он придёт, а она ничего этого не вспомнит.

— Ладно, — сказал Гарри, — проведём несколько быстрых тестов.

— Давай, — ответил призрак Гермионы. На её лице появилось то решительное выражение, которое всегда появлялось, когда назревал тест. Гермиона Грейнджер любила тесты, и, очевидно, её призрак тоже.

— Ты говоришь мне тройку чисел, и я отвечаю тебе «Да», если эти числа удовлетворяют правилу, и «Нет» если нет. Я Природа, правило — один из моих законов, а ты меня исследуешь. Ты уже знаешь, что 2-4-6 дают «Да». Когда ты проведёшь все дальнейшие эксперименты...

— Гарри, мы это делали в самый первый день в поезде.

— Ой. Точно, — это была одна из тех игр-уроков, которые он всё время держал в рукаве. Ему было несколько неудобно, что он забыл, что они это уже делали. — Давай я придумаю новый набор правил, и мы по крайней мере увидим, можешь ли ты заниматься наукой. Для начала, очень быстро, можешь ли ты по-прежнему считать? Сколько будет одиннадцать на сорок три?

— Четыреста семьдесят три, — сказал призрак Гермионы с сардоническим смешком. Гермиона всегда отлично считала. Гарри потребовалось больше времени на то, чтобы вычислить ответ, и это было ещё одним ограничением на то, чем могли быть привидения. Оказывается, они могли считать.

— Ладно, неплохо, — Гарри засунул руку в кошель и произнёс: «Кости» — он достал пять костей из появившегося мешочка и вернул остальные на место. Когда-то, ещё до Хогвартса, он слышал об игре Dungeons and Dragons, и у него не было никакой причины не держать мешочек костей в своём кошеле. У каждой кости было шесть граней.

— Это довольно известная игра, о которой ты, надеюсь, раньше не слышала. Она называется «Лепестки вокруг розы». Я говорю тебе результат броска, и ничего кроме этого. Готова? — призрак Гермионы кивнул, и Гарри бросил кости. 4-1-6-3-6.

— Два, — объявил Гарри. Призрак Гермионы глядел на кости.

— Порядок имеет значение?

— А это тебе придётся выяснить самой, — сказал Гарри с еле заметной улыбкой. Он улыбался впервые с того момента как... впервые за долгое время.

— Ещё, — сказала она.

5-6-5-4-4

— Восемь.

— Ещё.

2-6-2-4-1

— Ноль.

— Ноль?

— Ноль, — ответил Гарри. — Давай, начни выдвигать гипотезы. Меня не волнует, получится ли у тебя это отгадать, я только хочу посмотреть, можешь ли ты рассуждать.

— Ну, тебя может и не волнует, а мне очень важно, чтобы я сама дошла до правильного ответа, — сказал призрак Гермионы. Она глядела на кости. — Диапазон пока что — от восьми до нуля, и ответы все чётные. Но мне нужно больше данных. Я думала, что ты складываешь, вычитаешь и умножаешь значения, но это не дало бы ноль в последнем броске, если ты только не делаешь что-то с порядком действий. Два плюс шесть пополам минус четыре минус один дало бы ноль, но это штраф за сложность, да и не укладывается в два предыдущих результата.

Гарри хотел было пошутить про то, как она будет преподавать математику в Хогвартсе, но потом вспомнил, что она мертва. Профессор Бинс получил работу, но Гарри не мог представить Гермиону, преподающую основы математики людям того же возраста, что и она на момент смерти. Хотя, он мог представить, что Дамблдор даст ей эту работу, потому что Дамблдор был безумен. Ничего этого он не сказал, а просто бросил кости.

6-5-6-2-2

— Четыре.

3-3-5-1-1

— Восемь.

2-4-6-1-3

— Два.

5-3-4-3-5

— Двенадцать.

— Пока что это самый большой ответ, — сказал призрак Гермионы, нахмурившись. — Похоже, что нечётные числа дают большие результаты.

2-2-6-1-4

— Ноль.

— Как там эта игра называется?

— Лепестки вокруг розы.

— А, ну это делает всё практически простым. Мне было достаточно легко заметить, что ответ всегда чётный, и что он как-то зависит от выпавших чисел. Это не что-то типа сложения, вычитания и умножения самих чисел, это простая подстановка с последующим сложением. Шесть, четыре, два и один заменяются на ноль, пять — на четыре, три — на два. А называется это лепестками вокруг розы, потому что среднюю точку можно представить себе центром цветка, поэтому на грани, где эта точка имеется, мы считаем оставшиеся точки — лепестки.

— Ты справилась, — ответил Гарри. — Раз ты смогла это отгадать, не вижу ничего, что мешало бы тебе заниматься исследованиями.

Он по-прежнему не видел, как проверить гипотезу о проекции собственных мыслей. Если бы он раньше подумал о том, что Гермиона после смерти станет привидением, он бы попросил её записать какую-нибудь информацию, известную только ей.

— Что насчёт памяти? — спросил призрак Гермионы.

— Это не часть сознания. Помнишь, я давал тебе книгу по нейропсихологии, где говорилось, что травмы головного мозга опровергают существование души? — призрак кивнул. — Так вот, существуют травмы, при которых люди теряют способность формировать воспоминания, но ты ведь всё равно будешь считать, что они обладают сознанием.

— Думаю, да.

— Значит, память — по крайней мере, долговременная — не является необходимым условием для наличия сознания. Лучше, конечно, не терять способность запоминать, но это само по себе не помеха для сознания, — он нахмурился, — но надо будет потом провести насчёт этого эксперименты. Это бы объяснило, почему нет открытий, совершённых привидениями, как и то, почему они иногда забывают, в каком веке находятся, а также то, почему каждый год профессор Бинс читает всё тот же курс истории. Хотя остаётся открытым вопрос о том, как работает твой мозг, поскольку очевидно, что у тебя больше нет никаких работающих нейронов.

— О, я как-то думала, что это просто моя душа приняла материальное воплощение, — Гарри забавно на неё посмотрел, — и да, я помню, что ты не веришь в души.

— Но ведь просто... — призрак Гермионы начал поднимать палец, — ...нет никаких реальных... — палец потихоньку поднимался, — ...доказательств, — она указывала на своё собственное лицо. — Ой, да ну, ты не можешь вот так просто приводить себя в качестве примера души. К тому же, мы решили, что ты призрак, а не душа.

— Я могу быть и тем и другим, — сказал призрак Гермионы с оскорблённым видом.

— Травмы головного мозга опровергают существование души, — ответил Гарри, хотя сейчас, разговаривая с тем, у кого мозга вообще не было, он был не так уверен. — Финеас Гейдж получил ранение металлическим стержнем, прошедшим сквозь его голову, и начал себя вести совершенно иным образом. Это основы маггловской науки.

— Может это не касается волшебников.

— Что? Конечно же... — он остановился и закрыл рот.

Он хотел сказать «Конечно же волшебники тоже могут получать травмы головного мозга», но вдруг понял, что не знал, так ли это было на самом деле. Казалось, что должны, но тут у него не было данных. Казалось бы логичным, что мозг должен был быть одинаковым, раз за исключением магического гена, геном у них был одинаковый, и они могли скрещиваться. Однако, он никогда не проводил исследований на тему того, а действительно ли мозг волшебника не отличался от мозга маггла. В конце концов, если волшебник превращался в кошку, его мозг сжимался до размера грецкого ореха, а это явно свидетельствовало о том, что их мышление работало как-то странно, даже если это не указывало на существование души прямо. Подобные рассуждения поднимали очень много вопросов, и в этой ситуации было возможно лишь одно разумное действие.

— Посмотрим, как далеко ты можешь ходить, — сказал Гарри, — думаю, настало время для исследований.

— Мадам Помфри, может ли волшебник получить травму головного мозга? — спросил Гарри.

Широко раскрытые глаза Мадам Помфри смотрели то на Гарри, то на призрак Гермионы.

— Ох, Гарри, — мягко произнесла она, — не стоит привязываться к призракам, это лишь продлит боль и печать от её утраты.

Глаза Мадам Помфри были красными от слёз, и до Гарри начало доходить, что придти сюда было дурацкой идеей, а ещё более дурацкой — приводить с собой привидение. Было очевидно, что она оцепенела от смерти Гермионы, и она видела, что тролль сделал с близнецами Уизли — это просто не было очевидно, пока Гарри на неё не посмотрел. Он сам хотел, чтобы его оставили одного ещё час назад. Однако сейчас надо было разрешить загадку, и независимо от чувств Мадам Помфри, это было Важно. Если кто-то и знал, как травмы головного мозга влияют на волшебников, это был школьный целитель.

— Я просто хочу знать, страдают ли волшебники от травм головного мозга, — сказал Гарри, — и я уйду.

— Конечно страдают, — ответила Мадам Помфри.

Гарри почувствовал, как его сердце сжалось. Он не был уверен, почему он хотел, чтобы она ответила нет. Возможно, он по-прежнему хотел, чтобы после смерти что-то было, чтобы она не была самой худшей вещью на свете, пусть бы даже загробная жизнь и существовала только для волшебников. Конечно, отсутствие травм мозга не означало наличие души, а наличие души не означало существование загробного мира, но наличие травм исключало возможность существования души.

Тогда заговорил призрак Гермионы:

— Мадам Помфри, а когда волшебники получают травмы головного мозга, их личность изменяется?

— Господи, нет, — ответила Мадам Помфри, схватившись за грудь. — С чего бы? У них бывают головные боли, или они падают в обморок, но я никогда не слышала, чтобы кого-то доставили в больницу Святого Мунго с изменившейся личностью — по крайней мере, не от того, что что-то случилось с их мозгом.

Гермиона повернулась к Гарри и попыталась улыбнуться, но получилось слишком грустно.

— Минутку, — сказал Гарри. — А что насчёт алкоголя и кофеина? У волшебников всё равно есть психостимуляторы и депрессанты, а они изменяют поведение человека — или вы хотите сказать, что они влияют и на душу тоже. Говоря о душе, мы ведь говорим об одном и том же — некой метафизической сущности, хранящей некоторым образом персональную идентичность — так?

— О, конечно, есть способы временно повлиять на личность, — сказала Мадам Помфри, — но ничто не изменяет человека навсегда, ничто не затрагивает его самую сущность. Даже сильная магия типа любовного зелья постепенно выветривается, и человек возвращается в своё нормальное состояние.

— Хорошо, — сказал Гарри, поворачиваясь к призраку Гермионы. — Но это неубедительно, надо проводить дальнейшие исследования. Я имею в виду, это, конечно, показывает разницу между магглами и волшебниками, если считать всё это правдой, но не говорит, в чём конкретно разница заключается. Я не хочу сказать, что я отказываюсь верить в существование души, потому что если я живу во вселенной, где они существуют, то я хочу в это верить, даже если это противоречит интуиции. И это, кстати, не объясняет, почему магглы никогда не становятся призраками.

— Ох... — сказала Мадам Помфри, — боюсь, что у магглов нет души.

— У магглов что? — ошарашенно спросил Гарри. — Вы сторонница чистоты крови?

— Ох, нет, — ответила Мадам Помфри, поправляя фартук. — Хоть Дамблдор, скорее всего, скажет тебе обратное, это простой медицинский факт, что у магглов нет душ, и мне неважно, сколь неполиткорректно это может прозвучать в наше время. Я не знаю ни единого целителя, который бы со мной в этом не согласился. Конечно, это не значит, что к ним надо жестоко относиться. Есть люди, которые считают, что если у человека нет души, то он и не человек вовсе, но я этому не имею никакого отношения.

— Но... это... откуда вы знаете, что у магглов нет души? — спросил Гарри.

— Это был один из приёмов Того-Кого-Нельзя-Называть. Если ты дашь магглу Оборотное зелье, он больше не будет прежним человеком. Он станет считать, что он тот, в кого превратился, поскольку у него нет души, которая бы обеспечила постоянство личности при превращении.

Гарри пару раз открыл и закрыл рот.

— Это... имеет последствия для безопасности. Если поймать маггла....

— На твоём месте я бы не сказал ни слова больше, — сказал Дамблдор из прохода. Гарри не слышал, как он вошёл. — У тебя хорошо получается изобретать новые приёмы, которые твои враги могут применить против тебя, и совершенно очевидно, что Хогвартс более не является надёжной защитой от этих врагов, — он кивнул в сторону призрака Гермионы.

— Директор, почему вы не сказали мне об этом? Я бы мог предпринять меры, чтобы никому... — он перехватил взгляд директора, — чтобы никто не мог превратиться в меня.

— Ты говоришь про меры, которые не предпринимаешь ты, или которые не предпринимаются в отношении тебя? Твоя мантия заколдована — она уничтожает все выпавшие волосы, равно как и любые другие субстанции, которые могут быть использованы в Оборотном зелье.

Гарри чувствовал, как его голова кружится. Если Оборотное зелье давало магглу тот же мозг, что и у волшебника, то можно было взять согласного или несогласного маггла, дать ему оборотное зелье и получить точную копию своего врага. Далее ему можно было дать сыворотку правды или использовать Легилименцию, и если он не был окклюментом (а как это вообще работало? Окклюменция — это магия, или ею мог овладеть любой желающий, с помощью ментальных упражнений?), это полностью бы раскрыло протоколы безопасности врага.

— Я считаю, что этот разговор лучше продолжить в моём кабинете, — сказал Дамблдор. Гарри кивнул. — Мисс Грейнджер, вы также можете присоединиться.

Они шли по коридором замка в тишине. Призрак Гермионы не шёл, а парил. Её волосы развевались за ней, а ступни свисали. Раньше она так не делала, и Гарри волновался, что она становится более призрачной в его глазах. Он отчаянно хотел, чтобы она осталась такой же, как есть — лучшим напарником, на которого можно было сейчас надеяться в Хогвартсе.

— Ты паришь, — заметил Гарри. — Раньше ты ходила, — Дамблдор обернулся, чтобы посмотреть на них, но продолжил идти как прежде.

— Если бы мог парить, ты бы тоже это делал, — ответил призрак Гермионы.

С этим трудно было не согласиться.

Они дошли до винтовой лестницы, и Дамблдор сказал пароль — «Тараканья гроздь» — что было ещё одним видом сладостей. Это была чудовищная дыра в безопасности. У Гарри в кошеле было письмо со списков всех сладостей. Это был Громовещатель — волшебное письмо, которое проговаривало своё содержимое, если его открыть — и Гарри потребовалось всего полдня, чтобы разобраться, как заставить его говорить очень быстро. Если Гарри когда-нибудь захочется или потребуется проникнуть в кабинет директора, ему всего-навсего надо будет открыть письмо. Возможно, потребуется также обойти другие виды защиты, но хранить такое письмо имело смысл.

Гарри сел в мягкое кресло напротив директорского стола, а Гермиона встала рядом.

— Я боялся, что ты станешь призраком, — начал Дамблдор низким и печальным голосом. — Привидения чаще всего получаются из людей, которые боялись смерти, и похоже, что ваша дружба с Гарри Поттером спровоцировала в теме этот страх, — Гермиона опустила голову, чувствуя укол того, как её ругают даже после смерти. — Я не смог тебя защитить даже от этого.

— Директор, — спросил Гарри, — почему вы мне не сказали, каковы призраки на самом деле?

Дамблдор удивлённо поднял брови:

— Давным-давно мы разговаривали о природе души. Ты процитировал мне Фетерботтома, и я решил, что ты по вопросу призраков для себя определился. Как помнится, мы затем перешли к более надёжным свидетельствам — главным образом, Вуали — и их ты также отверг. А по моему опыту, спорить с теми, кто уже определился — не самая лучшая идея, поскольку это лишь усиливает сопротивление.

Гарри сердито смотрел на него:

— А почему мне никто не сказал, что у магглов нет души?

Формально, это было не так. Об этом говорил Драко, но Гарри подумал, что это обычный бред сторонников чистоты крови, без какого-либо фактического подтверждения.

— Мне надо будет поговорить с Мадам Помфри о том, что допустимо упоминать при детях, — сказал Дамблдор. — На этот счёт есть противоречащие теории. Одни утверждают, что у магглов нет души, другие — что это просто следствие того, как волшебники взаимодействуют с магией, и у магглов есть бессмертная душа, просто невидимая и необнаружимая — эту позицию я обычно занимаю в Визенгамоте.

— Если я сделаю МРТ магглу, которому дали оборотное зелье, что я увижу?

— Это, я полагаю, маггловская технология?

— Магнитно-резонансная томография, её используют, чтобы смотреть на мозг. В общих чертах, она позволяет отследить изменения в мозге.

— А. Сам я не пробовал, но мой опыт насчёт анимагов подсказывает, что мозг меняется вместе с телом. Гарри, как, по-твоему, анимаги могли бы продолжать думать, если бы у них не было душ? Только силой воли души можно заставить животное думать и вести себя как человека.

— Я думал... — начал Гарри. Он замолчал на секунду, чтобы подумать. — Я думал, что возможно мозг уменьшается и изменяется таким образом, чтобы выдавать те же ответы на раздражители.

— Ты понимаешь, насколько необычайно сложную магию ты описываешь?

Гарри практически выкрикнул:

— Вы и так уже превращаете людей в кошек!

— Кошка — это известный объект, а потому с ней намного проще работать, чем с гибридом, который ты предлагаешь. Оборотное зелье очень дорогое и трудное в изготовлении, а ты хочешь, чтобы вдобавок к превращению одного человека в другого, оно ещё и оставляло мозг нетронутым? — Дамблдор грустно покачал головой. — Иногда я забываю, что ты лишь на первом курсе, а потом в подобных разговорах это становится очевидным. Школы существуют не просто так — они нужны, чтобы объяснить тебе пределы того, что магия может и не может.

Гарри смотрел на директора.

— Значит, вы говорите, что магия хранит актуальную копию моей... моей сущности, моей личности, моих мыслей и чувств. И если я выпью оборотное зелье, то магия будет поддерживать это всё в работе без мозга как такового,— он повернулся посмотреть на Гермиону, — и это то, что случилось с Гермионой?

— Это странная формулировка, — сказал Дамблдор, — но по сути, да.

— Как нам это исправить? — спросил призрак Гермионы.

— Не существует способа отменить смерть, — сказал Дамблдор, чем Гарри не поверил ни на секунду.

— Могу я прекратить быть привидением? — спросила Гермиона.

— Это же всё равно что опять умереть, — сказал Гарри. — Если ты можешь продолжить жить как призрак, почему бы этого не сделать?

— Мне холодно, — ответила Гермиона, — холодно и грустно. Я никогда не вырасту, никогда больше не увижу своих родителей, у меня никогда не будет первого поцелуя, я никогда не получу Превосходно на С.О.В. Привидения не могут даже есть. Ты бы захотел так жить, если бы ты никогда больше не мог делать то, что приносит тебе удовольствие?

— Конечно бы захотел, — ответил Гарри.

— Ты говоришь ужасную вещь, Гарри Поттер, — произнёс Дамблдор. — Гермиона, мне жаль, но тот, кто стал призраком, останется им навсегда. Существуют способы мотивировать их, но, однажды став привидением, ты прикована к этому миру навсегда, и никогда не перейдёшь в следующий.

— Я теперь всегда буду привидением? — спросила Гермиона и начала плакать. От этого сердце Гарри разбилось ещё чуть-чуть.

— Это не так плохо... — начал Гарри, но она отвернулась от него и убежала, прямо сквозь стену. Он было собрался пойти за ней, но потом вернулся в кресло, взглянул на директора и сказал:

— Души существуют.

— Существуют, — ответил Дамблдор.

— И вы считаете, что через ту Вуаль, про которую вы говорили, они проходят в загробный мир?

— Считаю. Ты, конечно, говорил, что это неинтересный фокус, но её создали с помощью магии более сильной, чем та, которую мы знаем сейчас. Вуаль старше самого Министерства, которое построили вокруг, чтобы содержать её. Возможно, отдавать тебя на воспитание магглам было ошибкой, если ты веришь, что волшебники такие глупые.

— Это ничего не доказывает, — сказал Гарри, хотя то, через какие трудности надо было пройти тому, кто создал Вуаль, и то, как пристально её, вероятно, исследовали, несколько снижало шансы того, что это был фокус, — даже если я признаю, что душа в той или иной форме существует, это ничего не говорит о существовании загробного мира,— Гарри обернулся и посмотрел в том направлении, куда убежала Гермиона. — Я должен последовать за ней, — он встал из своего кресла и развернулся к выходу.

— Гарри, я не буду тебе это запрещать, но из продолжения отношений с призраком мисс Грейнджер не выйдет ничего хорошего.

Гарри кивнул, но ничего не ответил и лишь продолжил спускаться по лестнице. Спустившись, он обнаружил, что его ждёт профессор Квиррелл. Почему-то он был не удивлён.

— Я слышал, — сказал профессор защиты, — что вы интересовались природой души.

— Интересовался. Директор сказал некоторые вещи, которые заставили меня задуматься.

— О?

— Вы верите в души?

— Кончено. То, что они существуют, очевидно любому, кто хоть чуть-чуть об этом подумает.

— Похоже, я задаю неверный вопрос. Что именно представляет из себя душа?

— Это жизненный интеллект, дух и суть существа. Это то, что существует сверх тела. Анимаги, Оборотное зелье, картины, фотографии, призраки — всё это существует на основе души. Существует даже легенда о тёмной магии, которая способна расщеплять душу, и позволить волшебнику таким образом пережить смерть.

Гарри помолчал, а затем спросил:

— Почему у магглов нет души? Почему они отличаются от нас?

— Пойдёмте со мной,— сказал Квиррелл. Гарри пошёл, не обращая особого внимания на то, куда они идут. — Из всех возможных вопросов, вы спрашиваете про магглов?

— Мои родители. Что следует из того, что у них нет той метафизической личностной сущности, которой обладают волшебники?

— Они не способны мыслить. Не так, как это делаем мы с вами. У них есть память, которую можно стереть, но знаете ли вы, что бы вы увидели, применив Легилименцию к магглу? — Гарри помотал головой. — Вы бы не увидели ничего, вообще. Никаких мыслей не возникает в их головах, там нет никакого живительного начала. Это как смотреть на абсолютно гладкое озеро, не возмущённое волнами или ветром. А если вы хотите заместить эту гладкую поверхность, это так же просто, как легонько подтолкнуть.

Гарри вздрогнул и понадеялся, что это Квиррелл знал не из своего опыта, затем в спешке произнёс:

— Но они могут говорить, они думают, мечтают, смеются. Они написали целые трактаты о природе философии, — внезапно он пожалел, что не прочитал больше этих книг.

— Пустые слова, — сказал Квиррелл, — результат механического процесса, электрических импульсов и химических реакций. Вы никогда не задумывались о том, что придаёт магглам жизнь? При помощи магии можно заглянуть в разум и увидеть. У волшебников есть душа, у магглов нет. С этим невозможно спорить.

— Только потому, что вы ничего не видите с помощью Легилименции... нет, не так. Допустим, у магглов нет души, к ним не привязана никакая метафизическая идентичность. Это не означает, что они не мыслят так же, как и мы с вами. Их психика такая же, ну или достаточно близкая. Они ведут себя так же как мы.

— Но ничто не лежит на этим поведением, — сказал Квиррелл и странно посмотрел на Гарри. — Вы не видите? Вероятно, вам стоит самому овладеть Легилименцией. Однако, разница очевидна даже с Омутом Памяти. Воспоминания магглов не подвержены тем же искажениям, что видны у волшебников. Их воспоминания кристально чисты, не окрашены ни единой мыслью.

— Магглы практически изобрели когнитивные искажения.

— Магглы убедительно имитируют когнитивные искажения.

Гарри ничего не сказал. Он чувствовал явный дискомфорт от того, что у него не было доступа к массиву фактов, которыми обладали все остальные. В библиотеке было несколько книг про души, хотя большинство из них были в закрытой секции, но Гарри на них даже не смотрел. Он думал, что это был бред, типа того, что можно найти в маггловских книжных магазинах — чистой воды спекуляции, взятые с потолка.

— Мне нужно собрать больше данных, — сказал Гарри. — Если я принимаю гипотезу о существовании души в том виде, в котором её мне представили, есть по-прежнему несколько непонятных моментов. Например, Смертельное Проклятие. Вы сказали, что оно работает на всём, у чего есть мозг, а профессор Макгонагалл сказала, что оно отделяет душу от тела. Но у магглов есть мозг, в этом я уверен абсолютно, и если вы были правы, то Смертельное Проклятие всё же убивает их.

— Смертельное проклятие делает две вещи. Во-первых, оно отделяет душу от тела, если таковая имеется. Во-вторых, оно немедленно прекращает всю электрическую активность в нервной системе существа, в которое попало. Первый метод полезен только против волшебников, второй — против практически всего остального, за некоторыми известными исключениями, такими как призраки, поскольку у них нет тела, от которого можно было бы отделить душу, и нет нервной системы, которую можно было бы выключить.

— А откуда вы это знаете?

— Вы слышали о тёмном волшебники Гринденвальде?

— Тот, которого победил Дамблдор.

— Да. У Гринденвальда было жгучее любопытство, что вообще свойственно тёмным волшебникам. Он, как и вы, интересовался тем, что будет, если на кого-то наложат Смертельное Проклятие после того, как его душу уничтожат.

— Как... как можно уничтожить душу? Как это вообще возможно? — спросил Гарри. Что-то щёлкнуло в его памяти, отброшенное знание, помеченное как ложное. — Дементоры.

Квиррелл кивнул:

— Дементоры не просто наводят страх и высасывают счастливые воспоминания. Они прикоснутся к вашему лицу своими костлявыми губами, и у вас не будет воли остановить их, и они высосут вашу душу прямо из вас. Вот эту тёмную магию использовал Гринденвальд. И вообще-то, это до сих пор используется Визенгамотом как метод казни. Остаётся только тело — мозг ещё работает, сердце ещё бьётся, но души нет. Ни воспоминаний, ни мыслей — пустота, которую невозможно подделать, и из которой невозможно вернуться.

— Это ужасно, — сказал Гарри. Его мутило. — Это практически самая ужасная вещь, которую я могу представить. Почему? Почему надо поступать так, почему нельзя просто убить? Это такое возмездие?

— Представьте на секунду, что вы видели Вуаль в самом сердце Министерства Магии, вокруг которой было построено правительство магической Британии, — что-то траурное промелькнуло в глазах Квиррелла, — представьте, что волшебники, имеющие контроль над Вуалью пытались провести некоторые эксперименты — ничего похожего на науку, а, например, убить человека прямо напротив Вуали, чтобы посмотреть на движение души в полёте. Не волшебники современности, но во времена Мерлина — вполне возможно. Представьте теперь, что есть этот артефакт, который, судя по всему, ведёт в загробный мир, и представьте тысячи историй о том, что там находится. Ясно, что Визенгамот не знает, что в следующем мире может встретиться, но им явно приходило в голову, как пришло бы мне и вам, что преступники также проходят сквозь Вуаль. Преступники, еретики, диссиденты, тёмные волшебники — и всех их надо победить во второй раз, а вторая победа редко когда гарантируется. Если существует метод избавиться от врага полностью и навсегда, мне сложно представить, почему бы они решили оставаться верными морали и не использовать его.

— Они готовятся к войне, — сказал Гарри. Он чувствовал, как кровь отливает от лица, — там, в загробном мире, чем бы он не являлся, они готовятся к войне.

Квиррелл невесело усмехнулся:

— Мистер Поттер, с какими ставками, вы думали, мы играем?

Гарри вышел на террасу. Его голова ещё была переполнена всеми теми вещами, которые ему сказали. Он понятия не имел, с чего начать выяснять их настоящие значения, и это было лишь подготовкой к тому, чтобы разбираться, что делать дальше. Тем не менее, он должен был поговорить с Гермионой, убедить её, что всё будет в порядке. Это то, что сделал бы хороший друг.

— Привет, Гарри, — сказал призрак Гермионы, — кажется, я стала привидением.

Гарри лишь кивнул. Он закалил себя против этого ответа, но он ранил как прежде. Он прочитает книги о том, как обращаться с привидениями, о том, как с ними разговаривать, он закажет маггловские книги о том, как обращаться с людьми, страдающими от антероградной амнезии. Гермиона продолжала жить, в покалеченном виде, но он вернёт её к жизни, даже если это будет последнее, что он сделает в жизни. Сегодняшние откровения мало что изменили, лишь добавили новых загадок, которые надо решить. Он по-прежнему собирался оптимизировать мир.