«За папу! За маму! И за крестного в придачу!» (джен)

В тот час, когда темная ночь собралась плавно перейти в раннее утро, из камина, расположенного в кабинете одного из поместий лорда Малфоя, послышалось приглушенное:

— Люциус, ты уже здесь?

— Да, Северус, заходи, я тебя жду!

Хозяин дома отложил газету и поднялся с кресла, чтобы встретить раннего гостя.

В камине вспыхнуло, и в кабинете появился Северус Снейп.

— Выглядишь усталым, — заметил Малфой, пожимая другу руку. — Дай угадаю: сначала отмечали с супругой выпускной любимой дочери, а затем ты на минутку зашел в лабораторию, чтобы посмотреть на очередное зелье, и остался там до утра? Смотри, выгонит тебя Розмерта из дому — женщины невнимания не прощают!

— Тебя же пока не выгнали, — парировал Снейп, отвечая на рукопожатие. — Розмерта по крайней мере знает, где меня искать, а вот тебя в случае форс-мажора разве что с нюхлерами найти можно. Не будь я твоим другом, давно посоветовал бы Нарциссе завести парочку вместо павлинов: твои блестящие во всех смыслах наряды, говоря высоким стилем, сияли бы для них, словно путеводная звезда.

— Северус, я безумно рад, что ты на моей стороне, — Люциус жестом указал другу на кресло. — Но некоторые изменения в свой гардероб я, пожалуй, все-таки внесу. Во избежание, как говорится. Кофе будешь?

Северус покачал головой.

— Не сейчас. Ты мне сначала объясни, что происходит: моя дочь уходит на выпускной вечер, а под утро, вместо того, чтобы вернуться домой, присылает мне Патронуса с сообщением, что с ней все в порядке, но она ночует у вас. Это правда?

В глазах Люциуса зажглись веселые огоньки.

— Совершенно верно, — едва заметно улыбаясь, подтвердил он. — Гермиона находится в Малфой-мэноре, это факт. Но не надо на меня так смотреть — в моем доме ей абсолютно ничего не угрожает, уж поверь старому другу.

— Люциус, — во взгляде Снейпа появился легкий холодок. — Вся наша многолетняя дружба не может отменить того факта, что Малфой-мэнор — это последнее место в Англии, где моя дочь могла бы остаться ночевать по доброй воле. Поэтому будь добр, объясни мне, каким образом она там оказалась, и почему ты немедленно не отправил ее домой?

Люциус оскорбленно выпрямился.

— Северус, я, как отец, прекрасно понимаю твое беспокойство, но скажи прямо: неужели ты действительно считаешь, что я, Нарцисса или Драко способны причинить Гермионе какой-нибудь вред? Может, ты еще скажешь, что мы заманили ее с помощью шантажа или опоили чем-нибудь?

Снейп привычно проигнорировал вспышку праведного гнева.

— Ты не ответил на мой вопрос, Люциус, — ровным тоном продолжил он. — И согласись, после некоторых известных тебе событий у меня есть основания беспокоиться.

Малфой обреченно застонал.

— Северус, по поводу колдографий в «Еженедельном Пророке» я тебе уже говорил, что на тот прием по случаю юбилея Слагхорна Драко заскочил всего на минутку. Он совершенно случайно оказался рядом с твоей дочерью, и точно так же случайно попал вместе с ней под вспышки колдокамер. И в том, что насочиняли затем эти бумагомараки, я тем более не замешан. И свое обещание не давить на детей я тоже намерен сдержать, как бы мне ни хотелось обратного.

— В таком случае потрудись объяснить мне, что происходит!

Малфой устало вздохнул и прямо посмотрел другу в глаза.

— Северус, я могу поклясться тебе чем угодно, что твоя дочь появилась в моем доме совершенно добровольно. Сейчас она спит в одной из гостевых комнат Малфой-мэнора, а не в покоях моего сына, если тебя интересует именно это. Правда, изложить причины ее появления будет довольно сложно — меня самого всего лишь поставили перед фактом, и перед твоим приходом я как раз собирался пролить свет на эту темную предрассветную историю. Так ты будешь кофе или нет?

— Буду, — Северус со вздохом опустился в кресло.

Роль отца взрослой дочери давалась ему непросто: Снейп прекрасно понимал, что Гермиона не кисейная барышня и способна дать достойный отпор любому, даже опытному противнику, но не мог ничего с собой поделать и волновался каждый раз, когда она уходила из дома, просто виду не подавал. Ее неожиданная ночевка в доме, который иногда снился ей в кошмарах, стала для него неприятным сюрпризом: подозревать Малфоев в чем-нибудь недостойном у него оснований не было, но матримониальные идеи Люциуса и эти «случайные» встречи в присутствии журналистов заставляли держать ухо востро.

Наблюдая, как эльф аккуратно разливает по полупрозрачным чашечкам крепчайший напиток, Северус вдруг сообразил, как выглядит со стороны его неожиданное появление: водевильно строгий папенька незамужней девицы является в дом потенциального осквернителя чести и требует... чего?

По законам жанра он, как пострадавшая сторона, сейчас должен топать ногами и требовать немедленного заключения брачного договора, тем более, что потенциальный жених — наследник древнего и благородного рода, а он сидит, наслаждается ароматом кофе и размышляет о том, как бы избавить упомянутую девицу от навязываемых ей брачных уз.

Северусу стало смешно.

— Весело, да? — ворчливо заметил Люциус, успевший расположиться в соседнем кресле. — Вот и твоей дочери на выпускном вечере, как я понял, тоже было весело. Причем настолько, что Драко, которого снова случайно увидели рядом с ней, не рискнул отпустить домой ни Гермиону, ни ее компаньона, чтобы не расщепились по дороге — ему ведь обвинения в покушении на героев войны никак не нужны, сам понимаешь. Мой сын, унаследовавший нашу фамильную способность добираться до родных пенатов в любом состоянии, любезно пригласил твою дочь и кое-кого из ее друзей, а именно Поттера, в гости, при этом упустив из виду, что в доме нет никого, кроме эльфов, а вся семья на время ремонта перебралась во Францию. Продолжение банкета наши выпускники почему-то устроили не в гостиной, не на кухне, не в комнатах Драко, а в моей тщательно запертой лаборатории. Там они попытались сварить некое загадочное зелье, в результате чего расплавили два котла, прожгли насквозь стол и завоняли, прости за вульгаризм, весь подвал. Опасаясь за свою жизнь и за сохранность хозяйского имущества, доблестные эльфы разбудили меня, я прибыл на место действия и, осмотрев масштабы разрушения, распорядился разогнать этот шабаш нечистых по гостевым комнатам, к счастью, уже отремонтированным. Так что с твоей дочерью все в порядке, не считая испачканного платья, слезящихся глаз и недоотмытых рук, но с этими проблемами, я надеюсь, вы справитесь самостоятельно. Dixi.

Легким поклоном в сторону единственного зрителя Люциус закончил свое импровизированное выступление и взял в руки заслуженную порцию кофе.

Северус застыл над чашкой.

— Ты ничего не перепутал? — недоверчиво спросил он. — Это была именно Гермиона, а не кто-нибудь другой под оборотным? Как-то мне слабо представляется описанная тобой компания, мирно колдующая над котелком. Я еще могу понять тандем Гермиона-Поттер, могу допустить временное перемирие своей дочери с Драко. Но все трое вместе — это же взрывное зелье невиданной силы, они просто не в состоянии находиться рядом больше десяти минут.

— Они сидели в лаборатории больше двух часов, — довольным голосом заметил Люциус, наслаждаясь кофе и реакцией собеседника. — Все вместе: Драко, Гермиона и твой драгоценный Поттер. И это была именно Гермиона — разве что у тебя есть еще одна дочь, которой передался твой сарказм и умение образно объяснить человеку, насколько он туп, бестолков и безнадежен в зельях. Я минут десять не решался переступить порог — наслаждался каждым ее пассажем.

Северус озадаченно посмотрел на друга. С каждой минутой ситуация не только не прояснялась, но наоборот, запутывалась еще больше. Поттер и Гермиона в лаборатории Малфоев? Что же такое произошло на том злосчастном выпускном вечере, что эта троица среди ночи принялась варить нечто невообразимое?

— Послушай, Люциус, — начал он. — Мне, как любому отцу, конечно, очень приятно такое признание фамильного сходства, но, позволь поинтересоваться, что именно они пытались сварить?

Люциус поставил чашку и взял со столика сложенную вдвое газету.

— Сев, ты уже видел утренний «Пророк»?

— Нет, конечно, — раздраженно ответил Снейп. — Нам, как и всем жителям французской провинции, почту приносят к завтраку. Мы законопослушные граждане, и нам нет необходимости, как некоторым, идти на подкуп, чтобы получить возможность узнать свежие новости прямо от печатного станка. Что у тебя там: очередное празднование по случаю поимки очередного пожирателя?

— Скорее, по случаю непоимки, — ухмыльнулся Люциус. — Нет-нет, — он протестующе поднял руку, — сиди, пей кофе, я сам тебе почитаю.

Увидев недоумение в глазах собеседника, он пояснил:

— Хочу насладиться каждым словом этого замечательного репортажа. Сейчас ты сам все поймешь и оценишь всю прелесть ранней доставки утренних газет.

Малфой развернул газету, театрально откашлялся и хорошо поставленным голосом начал читать:

«Скандальное происшествие в Хогвартсе».

«Накануне вечером в школе чародейства и волшебства Хогвартс проходило торжественное вручение дипломов выпускникам так называемого „военного курса“ — студентам, которые на протяжении учебного года вынуждены были скрываться от Волдеморта и его приспешников, которые, не желая проходить седьмой курс еще раз, но уже вместе со своими младшими на год товарищами, закончили обучение экстерном, потратив замечательные летние месяцы не на прогулки и отдых в мирной послевоенной стране, а на усиленный труд на ее благо.»

— Что? — удивился Снейп. — Кто не желал проходить еще раз седьмой курс?

— Неважно, — отмахнулся Малфой, — здесь не в стиле дело, хотя этого писаку, действительно, стоило бы выпинать за Полярный круг, пусть бы медведям такие репортажи сочинял. Но слушай дальше:

«После окончания праздника или во время оного неизвестные злоумышленники под покровом невидимости проникли в святая святых Хоргвартса, то есть кабинет директора Дамблдора, который с недавних пор превращен в мемориальное помещение...»

— Что за бред? — скривился Снейп. — Кто взял этого грамотея на работу? Куда подевалась Скитер, которая хотя бы умела правильно расставлять слова?

— Не перебивай меня, — возмутился Люциус, — что за дурацкая привычка? Рита, насколько мне известно, ушла из газеты, чтобы иметь возможность собрать материал для твоей подробной биографии, поэтому слушай и радуйся, что хоть написано и коряво, но зато не о тебе.

Северус вдруг ощутил непреодолимое желание трансфигурировать мантию в плащ и нанести некой слишком прытко пишущей особе короткий, но очень продуктивный визит.

— Не стоит так огорчаться, — назидательно заявил добросердечный Люциус. — Северус Снейп умер, ему уже ничего не страшно, а проживающему на континенте мирному ученому Себастьяну Сноудену до всяких там островных шпионов и вовсе не должно быть никакого дела. Давай лучше вернемся к нашему происшествию.

Мирный ученый Себастьян Сноуден, в кругу близких все так же отзывающийся на имя «Сев», обреченно вздохнул и снова взял в руки чашку.

«Преступники проникли в открытый для посетителей по случаю празднования кабинет и нанесли портрету величайшего мага всех времен страшное оскорбление: закрасили его портрет темно-серой, почти черной и очень липкой краской, оставив лишь искусно изображенное небольшое зарешеченное окно, а сверху кроваво-красным кармином написали печатными буквами слово «Азкабан».

Люциус опустил газету и участливо посмотрел на поперхнувшегося от неожиданного известия Снейпа.

— Тебя по спине постучать?

Снейп откашлялся, утер невольные слезы и просипел:

— Нет спасибо. Лучше прочитай еще раз, я что-то плохо расслышал.

Люциус расплылся в улыбке:

— Я же говорил, что тебе понравится. Повторяю: «...закрасили его портрет темно-серой, почти черной и очень липкой краской, оставив лишь искусно изображенное небольшое зарешеченное окно, а вверху кроваво-красным кармином написали печатными буквами слово „Азкабан“. Минерва Макгонагалл, исполняющая обязанности директора со времени ухода из Хогвартса Героя войны Северуса Снейпа...»

— Ты посмотри, как деликатно написали, — Люциус на миг прервал чтение. — Не «после того, как Героя войны свои же подчиненные практически вытолкали в окно», а...

— Люц, не преувеличивай, — отмахнулся Снейп. — Никто меня не выталкивал, я сам... ушел, читай дальше!

Люциус послушно вернулся к газете.

— Так что у нас там Минерва... Ага, вот оно! «Минерва МакГонагалл... обнаружившая это кощунство... утверждает, что круг приглашенных на празднование был чрезвычайно широк, так как это был первый выпускной в школе за последние годы, не омраченный тенью злобного волшебника Волдеморта, и среди присутствующих вполне могли оказаться и нежелательные элементы, проникнувшие в школу под личинами учеников и их гостей. Косвенно ее предположения подтверждают и хогвартские портреты, которые, хоть и не видели злоумышленников, так как они проникли в кабинет, как уже утверждалось, под покровом невидимости, и сразу же с порога ослепили всех с помощью заклинания «Обскуро», но слышали шум, топот и пьяные выражения, не приличествующие порядочным людям, упоминание какой-то или украденной, или невозвращенной мантии, а также мужские голоса, восклицающие: «Это за папу!», «Это за маму!» и «А это — за крестного!».

Снейп с резким стуком поставил чашку на стол.

Значит, Гермиона все-таки не выдержала и рассказала Поттеру правду, и, похоже, не только о своих родителях. То, чего от юной героини войны не смогла добиться маньячка Беллатрикс, даже с применением излюбленных методов, какой-то мальчишка сумел достичь с помощью вина и банальной задушевной беседы. Мордред, правильно когда-то сказал один из любимых персонажей: «Разучилась пить молодежь...» Хотя, чего ты ожидал? Поттер знает твою дочь, как облупленную, и надеяться на то, что Гермиона сможет всю жизнь от него таиться, было бы огромной глупостью. Но вот что теперь со всем этим делать?

Хотя сейчас не время думать о себе: намного важнее выяснить, не засветились ли еще где-нибудь эти горе-мстители...

Деликатно промолчавший Люциус бросил на него косой взгляд и продолжил читать:

— «К сожалению, сам находящийся на портрете Альбус Дамблдор не смог поделиться со следствием никакой информацией, потому как нападающие не только ослепили его, но и оглушили, а также обездвижили, чтобы он не смог уйти в соседние портреты. Пролить свет на происходящее мог бы мистер Финеас Найджелус Блэк, находящийся на портрете, который расположен ближе всех к портрету Альбуса Дамблдора, но он утверждает, что голоса нападавших были ему не знакомы».

— Не знакомы, значит? — нехорошо поинтересовался Северус. — После того, как он несколько месяцев только и делал, что слушал их разговоры? Я еще разберусь, с каких пьяных глаз туда понесло этих героев, но, Люциус, с Найджелусом что-то нечисто! Почему он их покрывает?

— Сейчас узнаешь, — пообещал Люциус. — «Альбус Дамблдор предполагает, что в его кабинете состоялась не что иное, как месть обезумевших от горя детей погибших Пожирателей Смерти, которые в результате военных действий либо остались сиротами, либо были взяты на воспитание родственниками после того, как их родители были помещены в Азкабан. Также он просит представителей аврората считать все произошедшее хулиганской выходкой и не принимать в отношении злоумышленников никаких розыскных действий, мотивируя свою просьбу тем, что отвечать злом на детские выходки — недопустимо, а лучшим ответом для них будет его отеческое прощение»

— Что? — не выдержав, Снейп взвился с кресла. — Его прощение? У него еще хватает совести говорить о прощении? После всего, что он с нами сделал?

— Тихо, тихо! — Люциус отбросил газету и поднялся, загораживая Северусу путь к двери. — Ну что ты от него хочешь? Это же Дамблдор! Что он еще мог сказать после того, как его «засадили за решетку» его же любимые ученики, гордость школы и страны? «Ищите злодеев, и пусть их примерно накажут?» А ведь он их узнал, это я тебе точно говорю: что бы ни писали в газетах, но портрет оглушить просто нельзя. Ослепить — да, но оглушить — нет, как, впрочем, и обездвижить. Узнал он их прекрасно, всех троих, и другие портреты могли их узнать, вот только Дамблдор, я уверен, уговорил их молчать: ты хоть представляешь, что начнется, если наших «злодеев» действительно обнаружат и они откроют рот? Поверят ли Поттеру и его боевой подруге в аврорате или нет — дело десятое, но пресса за их рассказы ухватится очень крепко, и ореол великого благодетеля, и так не слишком сияющий, может померкнуть еще больше. А это, согласись, вовсе не в его интересах.

— Благодетель... — сквозь зубы процедил Северус. На языке застыла горечь. Даже после смерти Альбус не оставляет его в покое, напоминая о том, чего он сам так и не смог совершить. Но прощение всегда было сложной материей для Северуса Снейпа — он не мог прощать, ни себя, ни других, просто не умел. И даже превратившись в Себастьяна Сноудена, не собирался этого делать. Возможно, когда-нибудь, превратившись в пушистое облако или, что более вероятно, скорбную тень, он выкроит время для раздумий, найдет на бескрайних просторах такую же тень, напоминающую благообразного старца с длинной бородой и...

— И убьешь его еще раз.

Голос Люциуса прозвучал дичайшим диссонансом возвышенным мыслям о вечном. Северус поднял глаза и наткнулся на серьезный понимающий взгляд.

— Что, прости? — переспросил он, все еще пребывая мыслями где-то далеко отсюда.

— У тебя на лбу все написано, — скупо улыбнулся Люциус. — Это сожаление о невозможности отомстить мертвому я видел на твоем лице не раз, не два и даже не десять. Время идет, а ты все так же зациклен на одном и том же. Отпусти его к Мордреду и живи сегодняшним днем. У тебя жена, дочь-невеста, через год-два внуки появятся...

Северус тряхнул головой, прогоняя призраки прошлого.

— Ты прав, сейчас надо подумать о том, что нам делать с этими юными мстителями.

Он круто повернулся и зашагал по кабинету.

— Возможно, Минерва и не станет привлекать аврорат, она Альбусу всегда в рот смотрела, но это ни в малейшей степени не оправдывает их беспечности и неосторожности! Хогвартс был набит гостями, на стенах полно скучающих портретов, которым кроме как следить и обсуждать, больше нечем заняться. Их мог заметить и опознать первый же встречный! И где они сейчас? Дрыхнут, небось, после боевых подвигов? Не наигрались за последний год?

— Спят твои мстители, все трое, без задних ног, — лениво протянул Люциус, подобрал с ковра газету, аккуратно сложил ее вчетверо и заметил: — И, судя по их вчерашнему виду, ни твоя дочь, ни ее подельники к ранней побудке явно не готовы.

— А к допросу в аврорате они тоже не готовы? — грохнул кулаком по камину Снейп. — Дилетанты! Небось о том, чтобы с рук следы краски смыть, ни один не подумал! Мало ли что там Альбус говорил! Для хорошего аврора опросить всех приглашенных гостей дело всего лишь двух-трех дней. Кстати, где они столько краски взяли?

— В Хогвартсе, конечно, — Люциус пожал плечами. — Там сейчас полным ходом идет реставрация портретов, а Хогсмид кишит художниками всех мастей. Естественно, по всем коридорам стоят леса, вышки, стремянки, кладовые забиты всякими принадлежностями для реставрации волшебных картин, по коридорам невозможно пройти, не испачкавшись в краске и не пропахнув терпентином и прочими мерзкими субстанциями, — он брезгливо поморщился. — Школа сейчас как две капли воды похожа на нашу «студию» — помнишь ту комнатушку, в которой Драко пытался нарисовать живой портрет?

Северус, конечно, помнил и ту «комнатушку», размером с поле для квиддича, и детскую блажь Драко, которому после смерти деда приспичило самолично нарисовать живой портрет. Воняло в этой комнатушке немилосердно, не хуже, чем иной раз в лаборатории самого Северуса — настолько едкими были волшебные краски и прилагавшиеся к ним растворители — к каждой отдельный, фирменный, созданный по особому рецепту. Но Драко, невзирая на отвратительный запах, упорно портил холст за холстом, не обращая внимания на увещевания отца и резонные доводы самого Северуса, который пытался донести до крестника элементарную мысль, что «живой» портрет — это не колдография и не картинка на вкладыше от шоколадной лягушки. «Для живого портрета, — говорил тогда Северус, — обычно требуется мертвый персонаж, разве что кто-нибудь еще до смерти самолично озаботится созданием своего посмертного образа, будет часто навещать его и делиться своими знаниями и воспоминаниями, дабы в грядущем не выглядеть полным идиотом в глазах многочисленных созерцателей». И ведь как в воду глядел — получая инструкции от нарисованного Дамблдора, ему приходилось не раз напоминать себе о том, что это всего лишь слепок, правда, очень правдоподобный, но все же слепок души и разума своего погибшего патрона...

— Но хуже всех красок и растворителей вместе взятых — этот мордредов лак, — брезгливое выражение на лице Люциуса достигло апогея. — От его запаха не то, что Нарциссе — мне дурно становилось. Его миазмы, по другому не скажешь, тогда пропитали все крыло, даже сейчас к дверям студии невозможно подойти без отбивающего обоняние заклинания, хотя все, что там хранилось, давно выброшено на помойку подальше от дома. Но я очень надеюсь, что после ремонта этот кошмар прекратится, даже если мне придется лично ободрать все стены до голого камня или навеки замуровать все крыло. И если это все зашить панелями под цвет...

— Да погоди ты со своим ремонтом, — досадливо остановил его Снейп. — Какие могут быть панели, если твой сын вляпался в очередную авантюру, которая может закончиться тем, что вместо новых панелей ему придется созерцать серые холодные камни того самого Азкабана, название которого он с таким старанием выводил на потрете Дамблдора?

— А почему именно он? — обиделся Люциус. — Почему не Поттер или Гермиона?

— Потому что, как ты сам признал, у Драко имеются недюжинные художественные таланты, — съехидничал Северус. — К тому же, из всей преступной троицы твой сын самый высокий, дюйма на четыре выше остальных. Кому же подписывать такое великое произведение коллективного творчества, как не ему?

Люциус приосанился. Похоже, слова о росте и таланте любимого отпрыска пришлись ему по вкусу, а неприятный подтекст сказанного он, как всегда, предпочел пропустить мимо ушей. Северус вздохнул: если Люциус не желает чего-то слышать, то хоть горло сорви, хоть всю округу «Сонорусом» оглуши — он даже ухом не поведет.

— Как они могли до такого додуматься? — в сердцах воскликнул Снейп, вскакивая с кресла и подходя к окну, из которого была видна подъездная аллея: эльфы эльфами, но излишняя бдительность еще никому не помешала. — Я еще понимаю, Поттер: после рассказа Гермионы об истинном лице обожаемого им Альбуса, да еще подкрепленного изрядной долей спиртного, мальчишкой вполне могло овладеть желание отомстить за безвинно погибших родителей. Но Гермиона, Драко... они же не такие импульсивные, у них здравый рассудок должен преобладать над эмоциями. Как они могли согласиться на такую авантюру?

— Это-то как раз понятно — пока старики рефлексировали, юные мыши перепились и решили пойти коту морду набить, — ностальгически улыбнулся Люциус. — Ты лучше спроси, почему им пришла в голову такая идиотская идея? Это же не наши методы! Я еще понимаю — изрезать, сжечь, в кислоте растворить... Но закрасить? И чего они этим добились?

— Чего добились? — прищурился Снейп, отворачиваясь от окна. — Погоди-погоди, дай-ка подумать...

Через минуту его лицо озарилось коварной улыбкой.

— А скажи-ка мне, друг мой Люциус, что ты знаешь о волшебных портретах? — поинтересовался он, приобретая неуловимое сходство с наевшимся сметаны котом.

— О портретах? — удивился Люциус и в задумчивости потер подбородок. — Их рисуют специальными красками и кистями, как именно — это профессиональная тайна Гильдии художников. Знаю только, что человек, изображенный на холсте, чтобы иметь возможность двигаться и разговаривать, должен умереть — именно потому твое изображение не появилось в Хогвартсе, что бы ни говорила по этому поводу Минерва МакГонагалл. Рисуют все заказанные портреты одновременно, применяя какую-то разновидность Протеевых чар, чтобы персонаж мог беспрепятственно перейти в любой из них, на каком бы расстоянии они не находились. Затем все холсты тщательно лакируются... есть такой специальный состав, который въедается намертво и предохраняет портрет от уничтожения. Наносится он, естественно, в последнюю очередь и... — Стоп! — Люциус круто повернулся к довольно улыбающемуся Северусу. — Тот лак, что хранился в студии Драко, в отличие от моментально высыхающих красок был безумно липким. Не его ли использовали наши юные таланты, добавив для пущего эффекта немного жженой кости? Но, Северус, ведь к любой краске, к любому лаку должен прилагаться растворитель. Дамблдора легко отчистят и через несколько дней забудут об этом инциденте.

— Люциус-Люциус, — покачал головой Снейп. — Сразу видно, что тебе никогда не хотелось стать художником. Даже твой сын знает, что растворитель для волшебного лака призван отмывать только живую материю, то есть руки, лицо и прочие части живого, повторяю, тела — дабы ненароком не смыть тщательно наложенные на холст и пропитанные заклинаниями слои краски. И наши умельцы сегодняшней ночью в лаборатории, скорее всего, неудачно пытались воспроизвести именно этот растворитель, потому что второпях о нем не подумали или не нашли, светиться в магазинчиках Косой аллеи им по понятным причинам не хотелось, а домашние запасы Драко ты сам велел выбросить. Но с готового портрета этот лак смыть невозможно! Как ты сам только что сказал, это специальный состав, который нельзя уничтожить ничем, разве что Адским огнем, и только вместе с самим портретом. Нет, вру, прости: его можно изрезать ножом, что блестяще доказал наш покойный знакомый Сириус Блэк. А еще у этого лака есть замечательное свойство. Заметь, кстати, выдаю тебе профессиональную тайну: он наносится один-единственный раз на самый главный, парадный портрет, а на остальных, благодаря той же разновидности Протеевых чар, проявляется в течение недели в том же виде и состоянии, в каком его нанесли на основной холст.

— И что из этого следует? — спросил Люциус, похоже, уже догадавшись, но желая услышать ответ.

— А то, друг мой, — торжествующе улыбнулся Снейп, — что максимум через неделю этот замечательный серый тюремный цвет, и, возможно, даже с карминной надписью — если наши художники не забыли и в краску немножко лака подмешать, начнет проявляться на всех портретах Альбуса, где бы те ни находились, даже в Министерстве. И смыть его при всем желании невозможно будет ничем.

— Даже для тебя? — недоверчиво прищурился Люциус. — Только не говори мне, что так хорошо разбираясь в волшебных красках, ты ни разу в жизни не задумался над созданием растворителя для такой... — он усмехнулся, — особо стойкой субстанции.

— Я и не говорю, — Северус Снейп невинно пожал плечами. — И у меня имеются даже некоторые идеи по этому поводу. Но, к сожалению, сейчас у меня очень много работы над проектом «Роза Грасса», так что в ближайшие месяцы, а то и годы мне будет как-то не до растворителей для банальных ремесленных лаков.

Люциус согласно кивнул: его, как одного из главных инвесторов этого проекта, ремесленные лаки интересовали еще меньше.

— И знаешь, Люциус, — добавил Снейп. — мне еще с детства казалось, что альбусова седая борода не гармонирует с дикой расцветкой его парадной мантии — темно-серый пошел бы к ней гораздо больше. И я очень рад, что у меня в этом вопросе нашлись единомышленники.

— Поэтому давай выпьем за художественный талант наших детей, — подытожил Люциус, — а воспитательный элемент перенесем на потом.

— Не будем портить детям праздник, — согласился Северус и отсалютовал ему своей чашкой.

За окном просыпалось солнечное летнее утро.

Наспех восстановленные фрагменты Школы Чародейства и Волшебства Хогвартс утопали в цветах. Героиня войны Гермиона Грейнджер закончила свою благодарственную речь, расцеловалась с директором МакГонагалл, пожала руки дюжине почетных гостей, привычно отстояла положенные полминуты перед десятком колдокамер и наконец-то сошла с импровизированной сцены, сочувственно улыбнувшись идущей навстречу очередной жертве выпускного бала. Жертва вымученно оскалила зубы и, шепотом поминая недобрым словом всех причастных к мероприятию лиц, взошла на эшафот, в смысле, подошла к украшенной гирляндами трибуне, дабы получить заслуженный диплом и положенную порцию восхвалений.

Оставшиеся в живых учителя, расположившиеся в первых рядах левого крыла зрительного зала, дружно захлопали и в который раз за вечер потащили из карманов носовые платки. Оставшиеся в живых выпускники, занявшие правое крыло, повели себя более разнообразно — одни восторженно засвистели и затопали, другие зааплодировали, третьи же молча проводили своего однокурсника холодными взглядами.

Герой войны, будущий аврор, а ныне один из выпускников так называемого «военного курса» Гарри Джеймс Поттер взял из рук Минервы МакГонагалл свой диплом, переждал вспышку ало-золотистых искр, которые подтвердили, что документ благополучно доставлен по нужному адресу, педантично повторил проведенный Гермионой ритуал и со вздохом немыслимого облегчения опустился на дубовую скамью рядом с остальными гриффиндорцами. Те тут же прекратили тормошить Гермиону и переключились на него. Через несколько минут Гарри, наконец, оставили в покое и он, стерев со щек помаду, а со лба холодный пот, спрятал туго свернутый в трубочку диплом в карман и в свою очередь приготовился раскрыть объятия Рону Уизли — тоже Герою, тоже будущему аврору, а ныне товарищу по празднику и просто лучшему другу.

— Мне надо выпить, — хрипло сообщил о впечатлениях от праздника лучший друг, усаживаясь рядом на скамью. От диплома он благополучно избавился еще по дороге, обменяв на кучу поздравлений со стороны многочисленных родственников.

— Всем надо, — откликнулись откуда-то из-за спины.

Остальные присутствующие поддержали идею согласным гудением, похожим на приближающийся пчелиный рой. МакГонагал укоризненно взглянула в их сторону и, сверившись со списком, вызвала на сцену очередного выпускника. Невилл Лонгботтом, Герой войны и убийца Нагайны, втянул голову в плечи и, сопровождаемый трубными возгласами: «Не сутулься!» и «Это мой внук!» поплелся к сцене, по пути традиционно несколько раз споткнувшись на ровном месте.

Гермиона сочувственно вздохнула и переглянулась с Луной. Та безмятежно улыбнулась. Оранжевые редиски, ради праздника красующиеся не только в ее ушах, но и в волосах, медленно изменили цвет на малиновый — под цвет мантии Ксенофилиуса Лавгуда, который вместе с остальными родственниками расположился за спинами учителей и почетных гостей.

Невилл, окрыленный тем, что вечер только начинается, а он уже отстрелялся, поспешно отнес бабушке свой диплом и чуть ли не вприпрыжку вернулся к друзьям.

Гермиона тоскливо вздохнула: ей бы тоже очень хотелось получить свой диплом на глазах у родителей (сегодня Гермиона уже произносила это слово, как и сопутствующие ему «мама» и «папа» без внутреннего сопротивления), произнести свою речь, глядя им в глаза, а, спустившись со сцены, передать им обвязанный золотой ленточкой свиток и задохнуться от гордости в крепких объятиях. Но ей не повезло: имея сразу две пары родителей, она не могла пригласить на такой важный для нее праздник ни одну мать и ни одного отца. Грейнджеры, или, как их звали на самом деле, Уилкинсы, остались на другом конце земного шара — выполнив свою миссию, они вернулись к прежней жизни, в которой ей, Гермионе, не было места. Другая близкая Гермионе пара, подарившая ей жизнь и исчезнувшая после этого на долгие годы, тоже не могла появиться в этом зале — слишком опасным и рискованным было бы их появление в школе, по коридорам которой сновали десятки журналистов, авроров и просто знакомых, от которых следовало держаться подальше.

Гермиона снова зааплодировала: со сцены спускалась Ханна Аббот. Раскрасневшаяся хаффлпаффка гордо вручила свой диплом широкоплечему мужчине с обширной лысиной и наклонилась, чтобы обнять маленькую хрупкую женщину.

«Так вот они какие — новые владельцы «Трех метел», — подумала Гермиона, невольно вспоминая тот момент, когда впервые услышала о продаже паба и гостиницы. Чуть ли не сразу после возвращения воссоединенного семейства из поместья Малфоев у отца начался сильнейший приступ, вызванный, очевидно, произошедшими днем событиями. Розмерта пыталась уложить его на диван в гостиной, апеллируя к указаниям Нарциссы. Гермиона же, забросив свою бездонную сумку в угол, металась между гостиной и спальней, вынимала из доставленного эльфами сундука пузырьки, порошки и баночки, а затем, как и несколько часов назад, стояла на коленях рядом с диваном, придерживала голову задыхающегося человека, который волею судьбы оказался ее отцом, смотрела, как Розмерта капля за каплей вливает в него живительное зелье, и думала о том, что так, как сейчас, она не переживала никогда в жизни. Даже во время битвы, наверное.

Когда душераздирающее хрипение, напоминающее о жутких минутах, проведенных два месяца назад в Воющей Хижине, перешло в прерывистое, но все же дыхание, Гермиона с облегчением вздохнула. Но, как оказалось, рано — потревоженная во время приступа рана от укуса Нагайны требовала тщательной перевязки. И в тот самый момент, когда Розмерта сняла с шеи мужа последний тампон и они с Гермионой ахнули в один голос, в комнате появился призрачный козел и голосом старого Аберфорта поинтересовался, все ли у соседки в порядке — мол, люди интересуются, почему паб третий день закрыт и смогут ли они хотя бы сегодня вечером пропустить по кружечке пива. Вовремя, нечего сказать. Гермиона прикусила язык, чтобы не ляпнуть чего-нибудь — мало ли какие патронусы у этих старых волшебников, вдруг у них связь не только на передачу работает. А измотанная последними событиями и впечатленная открывшимся ее глазам зрелищем Розмерта выдала такую эмоциональную тираду о старых козлах и мерзких пропойцах, доставших ее за эти годы до самых печенок, что патронус почтенного мистера Дамблдора сгинул на месте, заткнувшись на полуслове.

Отведя душу на безвинном призрачном создании, Розмерта промыла рану и принялась осторожно наносить целебную мазь на вспухшие швы. Гермиона подавала ей то воду, то чистые тампоны и почему-то все время натыкалась взглядом на горку снятых бинтов в карминных пятнах, которую Розмерта воздвигла в так кстати подвернувшейся под руку вазочке для конфет из синего стекла. Гермиона хотела было выбросить эту композицию в мусорное ведро, но, вдруг вспомнив, что она дипломированная ведьма, уничтожила ее одним движением волшебной палочки. Розмерта, закреплявшая в этот момент край бинта, вздрогнула от неожиданности и чуть не выронила из рук скобки.

— Что... — начала она, повернувшись к Гермионе, но договорить не успела — та вдруг уселась прямо на пол у дивана и уткнулась лицом в пушистый плед.

«Прекрати немедленно, — велела себе Гермиона, пытаясь остановить хлынувшие потоком слезы, — ну подумаешь — кровь, ты что, крови никогда не видела? Не позорься, что о тебе люди подумают? Вот тебе, мол, и героиня войны, как писали в газетах, „повидавшая и боль, и кровь, и смерть“, а ревет, как первокурсница...»

Вдруг на ее макушку опустились сразу две ладони — одна легкая, почти невесомая, другая — тяжелая, и над головой в унисон прозвучало:

— Не плачь, дочка...

* * *

С того момента прошло почти два месяца. Всякое за это время случалось — ведь не так просто было найти компромисс и наладить общий быт трем взрослым людям, привыкшим к самостоятельной жизни и единоличному принятию решений. Одинокий холостяк, в одночасье обретя статус мужа и отца, не утратил ни своей язвительности, ни дурной привычки сутками пропадать в лаборатории. Его супруга тоже не была смиренным ангелом во плоти, поэтому первое время дом в пригороде Каркассона напоминал Гермионе то ли филиал Бедлама, то ли бочку со взрывающимся зельем. Новые родители разительно отличались от прежних: они не скрывали своих эмоций и часто спорили. И дверью лаборатории иногда хлопали, когда не удавалось объяснить словами, что экспериментальное зелье не будет ждать, пока зельевар выспится и отлежится после очередного приступа. И тарелкой из-под недоеденного в который раз супа не стеснялись запустить в ту самую захлопнутую перед носом дверь, благо «Репаро» и «Эванеско» были всегда под рукой. Хотя, если уж говорить начистоту, сама Гермиона тоже не отличалась особой кротостью и несколько раз даже сбегала в тихую маггловскую квартиру, где никому не было дела до того, где она пропадала весь день и ела ли хоть что-нибудь, почему у нее снова заплаканы глаза и не виноваты ли в этом мистер Уизли или мистер Поттер...

Но через время все наладилось, «ингредиенты подружились», как говорила Розмерта, взбивая в высоком стакане перепелиные яйца с горчицей и оливковым маслом, и после многочасовых занятий Гермиона с удовольствием возвращалась в небольшой, окруженный диковинными южными кустарниками, дом. В дом, где ее всегда ждали. Мать немедленно увлекала ее на кухню, чтобы поболтать и угостить очередным кулинарным шедевром. Отец же, из глаз которого при появлении Гермионы моментально уходила тревога, бросал свою лабораторию к дракклам, то есть на целых два часа, и присоединялся к их теплой компании, приправляя их уютные женские разговоры приличной порцией здорового скептицизма.

В этом доме говорили обо всем — об учебе и войне, о событиях в стране и общих знакомых. Вспоминали об интересных местах, где удалось побывать — как оказалось, повидать мир довелось всем троим, но видели они его совсем по-разному. Естественно, говорили и о зельях: куда же без них в семействе, где полученный пакет с ингредиентами делится между мужем и женой чуть ли не посредством магической дуэли? Частенько такие разговоры заканчивались в лаборатории, с учебником под носом, у запасного котла. И рецепт за рецептом, усвоенные Гермионой во время зимних странствий намертво, но теоретически, обретали в этом котле свое практическое воплощение. Слизнорту на занятиях оставалось только удивляться невероятным способностям своей ученицы, а Гарри — время от времени ненавязчиво интересоваться ее учебником, очевидно, выискивая в нем подозрительные записи мелким бегущим почерком.

Гермиона перевела взгляд на профессора Слизнорта, довольно восседающего рядом с мадам Хуч, и вдруг почувствовала легкое покалывание в затылке. В ушах тоненько зазвенело, словно мимо пролетел десяток комаров. Гермиона узнала это ощущение, выработавшееся у нее в течение последних лет, и усилием воли сдержала желание обернуться. Кто-то пристально смотрел ей в затылок, и это был явно не однокурсник.

Гермиона полезла в сумочку, достала зеркальце и принялась демонстративно вытаскивать из глаза соринку, незаметно окидывая взглядом сидящих сзади людей. Вот сидит семья Уизли — почти в полном оставшемся составе: постаревшая Молли, поседевший Артур, остриженный почти под ноль Чарли, испещренный шрамами Билл, рядом с которым устроилась красавица жена, сияющая белозубой улыбкой Джинни... Только Джорджа нет — да это и понятно: не до праздников ему сейчас, не до визитов в замок, который отобрал у него частичку собственной души. Но все они сейчас смотрят не на Гермиону, а на затянутого в новенькую парадную мантию Перси, который в качестве представителя Министерства магии возвышается над столом со свитками, с важностью надзирая за правильностью проведения церемонии.

Вот оглядывает зал строгий седой мужчина в военной форме, рядом с ним изящной статуэткой застыла смуглая женщина, невероятно похожая сразу на обеих сестер Патил. Вряд ли родители Падмы и Парвати будут всматриваться в затылок Гермионы Грейнджер — сегодня у них имеются более значимые объекты для созерцания.

Вот увешанная драгоценностями красавица-брюнетка с тонкой змеиной улыбкой благосклонно прислушивается к тому, что шепчет ей на ухо важный холеный господин. Похоже, что это миссис Забини с очередным супругом, но разве есть им дело до какой-то там Гермионы Грейнджер? Им и до собственного-то сына дела нет — даже на сцену не смотрят, хотя именно сейчас на ней улыбается колдокамерам и демонстрирует присутствующим свой диплом выпускник Слизерина Блейз Забини.

Вот сидит чета Малфоев — холодные, высокомерные, жестокие... но в то же время такие интересные и непредсказуемые, умеющие шутить и улыбаться, как все нормальные люди, вдобавок безумно любящие своего ребенка. Люди, чуть не убившие ее и Гарри. Люди, спасшие от смерти ее отца и того же Гарри...

Гермиона в который раз попыталась разобраться в своем отношении к Малфоям, у которых она уже несколько раз бывала в гостях, но это ей не удалось — слишком много противоречивых эмоций они в ней вызывали. Поэтому Гермиона тряхнула головой, отгоняя тревожные мысли, но при этом выпустила из виду, что вместо привычной кудрявой копны у нее на затылке красуется изящный узел, перевитый жемчужными нитями. Сидящий неподалеку Драко Малфой фыркнул.

«Ты трясешь головой, как папина любимая лошадь», — вспомнила Гермиона его недавнее заявление. «Сам ты... конь», — беззвучно огрызнулась она и, не удержавшись, показала белобрысому отражению язык. Едва заметно, конечно — не хватало еще, чтобы какой-нибудь репортер в это время щелкнул колдокамерой и опозорил ее на всю магическую Англию. Рассердившись на Драко, Гермиона мельком пробежала глазами по лицам остальных сидящих позади нее людей, и уж собралась было спрятать зеркало в сумочку, как вдруг увидела направленный прямо на нее взгляд — острый, внимательный, цепкий. Очень знакомый взгляд.

Гермиона отмахнулась от предложения Гарри помочь ей вытащить соринку и присмотрелась к обладателю странно знакомого взгляда. Мужчина средних лет, среднего телосложения, средней наружности — увидишь такого на улице и тут же забудешь. Рядом с ним — женщина, тоже заурядная, если не сказать невзрачная, в дорогом, но неброском наряде. Женщина склонилась к мужчине, что-то прошептала ему на ухо, прядка волос упала ей на лицо, и вдруг она откинула ее до боли знакомым жестом. Гермиона от неожиданности чуть не выронила зеркальце: как, они здесь? Оба? Под чужими личинами? Но ведь торжественная часть длится уже около часа, и если оборотка перестанет действовать именно сейчас, скандал грянет неимоверный. А ведь в зале находятся не только выпускники и их гости — здесь куча авроров, министерские деятели, пресса... А если в зал вот так же, под обороткой, проникли избежавшие Азкабана родственники слизеринцев, для которых фигура Северуса Снейпа после известных событий приобрела диаметрально противоположную окраску?

Гермиона с тревогой посмотрела по сторонам, отмахиваясь от вопросов недоумевающего Гарри, и обернулась уже в открытую. Подозрительный господин, укоризненно покачав головой, извлек из кармана горсть конфет в ярких обертках и предложил одну своей спутнице. Женщина тихо, стараясь не шуршать, развернула конфету, положила ее в рот, а с бумажкой принялась проделывать некие загадочные манипуляции, скрытые от глаз Гермионы монументальной фигурой Августы Лонгботтом. Но Гермиона и так знала, что сейчас золотистый кусочек фольги расправят на колене за неимением стола, тщательно разгладят, потом свернут в трубочку, еще раз разглядят и свернут в плотный рулончик. Таким образом некая дама, с которой Гермиона рассталась не далее как два часа назад, обычно пыталась растянуть удовольствие от поглощения любимых конфет, дабы не портить фигуру.

Сидящий рядом с дамой мужчина досадливо сдвинул брови, отобрал у дамы бумажку, перевел взгляд на Гермиону и едва заметно подмигнул.

Так вот над чем он работал последний месяц! Конфеты с оборотным зельем — идеальный выход для человека, который скрывается от всего мира, но очень хочет вместе с женой попасть на выпускной вечер единственной дочери. А она-то думала, что он для своего нового предприятия так старается, ночей не спит...

Гермиона, тщательно скрывая радость и внезапно нахлынувшее облегчение, отвернулась от них и громко зааплодировала Дину Томасу, присоединяясь к восторженным воплям своих однокурсников. Ее окутала теплая волна: они пришли... Они пришли сюда ради нее, рискуя быть разоблаченными, рискуя спокойным будущим, а, возможно, и жизнью. И только ради того, чтобы посмотреть, как их единственная дочь обретает статус взрослой, самостоятельной волшебницы.

«Ну и пусть, — сказала себе Гермиона, — пусть я сейчас не могу подойти к ним и обнять, я обязательно сделаю это дома. И больше не будет никаких разговоров о возвращении — они заслужили право на спокойную жизнь. И неужели я не смогу сохранить эту маленькую семейную тайну? Мне даже не нужно будет никому врать, всего лишь не стоит позволять себе излишне откровенничать, вот и все. Гарри, кстати, тоже не всегда делился с нами своими секретами, а ведь информация, которую он от нас скрывал, была очень важной для всех, а не только для него лично. А мне нужно сохранить в секрете всего лишь один-единственный факт, незначительный для всего мира, но такой важный для нас троих...»

* * *

После торжественной части толпы гостей заполнили коридоры Хогвартса. Минерва МакГонагалл пригласила всех желающих посетить кабинет Дамблдора, в котором усилиями профессоров было устроено нечто вроде персонального музея. Кресло, стол, многочисленные шкафчики с чудными приборами, Омут памяти на высокой тумбочке и, конечно же, портрет самого директора — строгий, в темных тонах, ничего лишнего — только кресло с высокой спинкой да угол стола, покрытый бордовой скатертью. Широкая рама, покрытая потемневшей за год позолотой, напоминала об ушедшем в небытие величии. Гермионе очень хотелось подойти поближе и посмотреть нарисованному Дамблдору в глаза, но толпа экскурсантов буквально вынесла ее из кабинета и с шумом и гомоном повлекла по коридору навстречу накрытым столам и бравурным маршам.

Гермиона никогда не думала, что выпускной вечер может быть настолько скучным. Впрочем, судя по градусу веселья, царившего в быстро сменившем обстановку Большом зале, скучно было только ей, даже кучка слизеринцев, показательно игнорирующих остальных присутствующих, выглядела веселой и довольной жизнью. В центре зала бодро выплясывали что-то залихватское Эрни Макмиллан, Джастин Финч-Флетчли, Ханна Аббот и, что удивительно, тихоня Сьюзен Боунс. За столами, стоящими подальше от музыкантов, оживленно общались преподаватели, родственники и почетные гости. Рон усиленно позировал репортерам, с готовностью обнимая всех желающих примазаться к славе Героя девиц. Гарри куда-то убежал, оставив Джинни в недоумении бродить по залу. Луна с Невиллом уселись в уголочке и, забыв об окружающем мире, увлеченно перешептывались, отпивая шампанское из одного бокала. Падма и Парвати, наперебой дергая за рукава Дина Томаса, что-то старательно рисовали палочками в воздухе. Над их тарелками вздымались и опадали дворцы, вились лианы, цвели лотосы размером с бладжер и извивались гигантские змеи. Последние напомнили Гермионе о незабвенной Нагайне и почему-то о языках пламени в Выручай-комнате. Насколько знала Гермиона, Выручай-комната погибла, как и множество явных и скрытых чудес Хогвартса, и восстановлению не подлежала. Осознание того, что Хогвартс никогда больше не станет прежним, вогнало Гермиону в глухую тоску. Праздновать расхотелось совсем. Она подхватила сумочку и вышла из зала. В коридорах чувствовался запах краски: к выпускному балу спешно подновили портреты, висящие на стенах коридоров, по которым могли разбрестись любопытствующие гости. «Работы для художников здесь будет года на два», — прикинула Гермиона, поднимая голову и провожая взглядом теряющуюся в глубине невидимого потолка вереницу портретов. С каждым следующим рядом они казались все меньше и меньше, и если на высоте нескольких метров над полом еще можно было разглядеть, кто изображен на портрете, то к середине стены уже невозможно было определить, мужчина на нем, женщина или ваза с цветами. Гермиона представила себе уходящую в никуда лестницу и опасно балансирующего на тонких перекладинах бедолагу художника с палитрой в одной руке, кисточкой в другой и тряпкой за поясом. Интересно, станут ли реставрировать те портреты, которые находятся вне пределов видимости, или просто тряпкой протрут? Там пылищи, наверное, за века накопилось, да еще и война добавила ровный слой жирной копоти, каковую без магии, наверное, и отмыть невозможно.

— Ты что здесь стоишь? — прозвучало над ухом.

— Картинами любуюсь, — машинально ответила Гермиона и обернулась. Перед ней стоял Гарри. Стоять-то он стоял, только в каком виде? Парадная мантия испачкана, словно ее в пыли валяли, в волосах паутина, на ботинках полосы мела, на щеках пятна сажи, а руки такие, что Гермионе тут же захотелось утащить друга в ванную для старост, передать на попечение Миртл и не выпускать, пока тот не предъявит обе конечности чистыми, отмытыми и с вычищенными ногтями.

Гарри почуял что-то неладное и попятился:

— Что?

Гермиона молча вытащила зеркальце и сунула ему под нос.

Гарри заглянул в него, критически оглядел свое отражение, поданным платком оттер самые большие пятна и вернул зеркальце хозяйке. Попробовал пройтись по одежде «Тергео», затем «Экскуро», но в итоге просто отряхнулся, как пес, похлопал по мантии, вздымая кучи пыли, схватил Гермиону за руку и потащил за собой:

— Пойдем, я тебе что-то покажу!

Гермиона хотела было по привычке отчитать его, но почему-то передумала и, не сказав ни слова, безропотно последовала за ним. Гарри пробежал несколько метров, а затем вдруг остановился и повернулся к подруге, не выпуская ее руки.

— Что с тобой, Гермиона?

— А что не так? — вяло переспросила Гермиона.

— Ты не спрашиваешь, где я был и почему явился в таком виде. — подозрительно прищурился он. — Ты не бросаешься лично вытирать грязь с моего лица, не читаешь нотаций, не попрекаешь тем, что я бросил Джинни одну-одинешеньку среди толпы... Если бы я не знал тебя, как облупленную, сказал бы, что это какая-то нежить под обороткой, а не знаменитая гриффиндорская «мисс Дотошность».

Гермиона молча смотрела на него. Спорить не хотелось, оправдываться — тем более. Хотелось уйти домой, усесться за маленьким кухонным столиком и, наблюдая, как мама ловко колдует над очередным котелком, вдыхать душистый пар и постигать премудрости хорошей хозяйки. Хотелось послушать, что скажет о ее выпускном вечере отец, которого выманит из лаборатории запах яблочного крамбла. Хотелось...

— Я все понял, — вдруг выпалил Гарри, перебив уютные мысли, снова сжал ее руку и потащил в обратную сторону.

Гермиону посетило знакомое в последние недели чувство, словно все вокруг по какой-то коварной договоренности тянут ее куда-то, дергают из стороны в стороны, упорно выбивая из-под ног и так зыбкую почву. Поэты сравнили бы ее состояние с утлым челном, которыми играют бурные волны, с тонкой щепкой, попавшей в водоворот, но Гермиона не была поклонницей классической поэзии, и поэтому сравнивала себя с Алисой, попавшей в Зазеркалье, где враг может оказаться другом, мертвый — живым, родной — чужим, а чужой — ближайшим родственником. И только Гарри оставался все тем же — надежным, простым, понятным и понимающим, но, к огромному сожалению, именно с ним и нельзя было говорить обо всем, что с ней происходит. А жаль... Он бы понял ее, как никто другой — его самого всю жизнь бросали то в огонь, то в полымя, и ощущение беспомощности перед неизбежностью было знакомо ему не понаслышке.

— Куда ты меня тащишь? — Гермиона вдруг остановилась, сообразив, что еще миг — и они окажутся у двери Большого зала, а туда ей сейчас хотелось меньше всего.

Гарри притормозил, полез в карман, достал из него мешочек из ишачьей кожи, который Гермиона еще в прошлой жизни снабдила заклятием невидимого расширения, порылся в нем и достал туго сложенный полупрозрачный сверток. Гермиона моментально признала в нем фамильную поттеровскую мантию-невидимку — давнюю спутницу их ночных вылазок и рискованных приключений.

— За тобой — закуска, — коротко произнес Гарри, завернулся в мантию и исчез. Гермиона фыркнула: похоже, Гарри решил вспомнить минувшие деньки и организовать дружескую попойку на одном из излюбленных мест гриффиндорцев. Сейчас он тихонько пройдет между столами, незаметный для самых внимательных глаз, а через несколько минут добрый десяток выпускников по одному начнут выскальзывать из зала и темными коридорами пробираться к указанному месту, чтобы вдали от шумной толпы выпить за вечную дружбу и школьное братство.

Но вот закуской он почему-то решил озадачить именно ее. Можно было бы, конечно, пойти на принцип и отказаться, но вот без требуемой закуски это собрание вполне способно зайти куда-то не туда. Поэтому, обреченно вздохнув, Гермиона пошла к широко распахнутым дверям Большого зала. Народу на центральном пятачке за время ее отсутствия заметно прибавилось. Новый министр магии Кингсли Шеклболт искусно вел в медленном танце похожую на пантеру Аврору Синистру, леди Забини томно повисла на плече кряжистого и неповоротливого мистера Паркинсона, мистер Уизли почтительно поддерживал за талию Минерву МакГонагалл. Увидев недалеко от двери белобрысую макушку Драко Малфоя, Гермиона поспешила применить на практике недавно освоенное заклинание отвода глаз и беспрепятственно проскользнула в зал.

Консервирующие чары удавались ей на диво легко — сказывались месяцы бродяжничества, когда купленные тайком у фермеров яйца или остатки приготовленной на костре грибной похлебки бережно упаковывались и прятались в безразмерную сумочку, ко всем остальным вещам. Вот и сейчас, благополучно проскользнув между танцующими, Гермиона подошла к столу и, окинув оценивающим взглядом наполненные блюда размером с хороший щит, взмахнула палочкой. Поджаристая курица, слегка отряхнув горошек, послушно окуталась прозрачной дымкой и исчезла в сумочке. Вслед за ней отправились связка деревенских колбасок, тарелка сандвичей с огурцом, еще одна с копчушками, горка валлийских гренок с сыром, шотландский пирог с почками и огромная миска картофельных улиток. С десертом Гермиона решила не заморачиваться и, прихватив кроме яблочного пирога две дюжины булочек с джемом и девонширским кремом, направилась к выходу. Гарри уже поджидал ее у двери.

— Где ты ходишь? — набросился он на нее, встряхивая мешочком, в котором что-то жалобно позвякивало. — Пирог взяла?

— Взяла, взяла, — успокоила его Гермиона. — Но прежде чем я тебе его отдам, будь добр, объясни, где ты так испачкался и где планируются посиделки?

— Сейчас покажу, — загадочно ответил Гарри и, подхватив ее под локоток, повел прочь от Большого зала.

Четвертый этаж Хогвартса был гулок и пуст, засыпан щебнем и припорошен пылью. Гермиона, приподняв подол длинного платья, с помощью Гарри перебралась через очередной завал и оглянулась.

— Мне все время кажется, что за нами кто-то идет, — пожаловалась она.

— Это Пивз, — отмахнулся Гарри. — Я его сегодня уже трижды приложил, и в последний раз довольно сильно, так что в четвертый раз он не полезет. Но нервы еще попортит, конечно.

Словно соглашаясь со сказанным, на лестнице позади них что-то завыло, загрохотало и оглушительно взорвалось.

— Вот видишь, — успокаивающе сказал Гарри и полез через кучу щебня. — Руку давай!

Следующий поворот приятно удивил Гермиону: мусор был убран, пол подметен и даже, похоже, вымыт. Такой отрадный вид объяснялся просто: стены коридора были увешаны портретами, правда, настолько старинными, что их обитатели не обнаруживали никаких признаков жизни — либо зачахли от тоски и одиночества, либо попросту сбежали. В одном из закутков по дороге обнаружился целый склад красок, кистей, лестниц и прочих предметов, предназначенных для реставрации холстов и рам. Очевидно, МакГонагалл решила не обижать хогвартских старожилов и создать им приличные условия для проживания — авось и вернутся в свои потемневшие рамы, наполнив коридор видимостью обитания.

Гарри подвел Гермиону к большому зеркалу, висящему прямо на стене. Девушка удивилась: кто мог повесить в темном узком коридоре большое зеркало, в которое обычно смотрятся, отойдя метра на два? Сейчас же в нем можно было что-нибудь рассмотреть, только приблизившись вплотную, и то при условии хорошего «Люмоса», а то и двух. Гермиона вопросительно посмотрела на Гарри. Тот хитро улыбнулся, провел пальцами по резной деревянной раме и резко дернул за клык оскалившегося на змею кабана. Зеркало скрипнуло и отворилось, словно обычная дверь.

— Это тайный склад «Удивительных умников Уизли», — торжественно произнес Гарри, зажигая яркий Люмос» и широким жестом обводя тесную комнатушку с грудой камней вместо дальней стены. В комнатушке едва помещались горбатая этажерка и покосившийся шкаф. На прогнувшихся полках, застеленных старыми листами «Ежедневного Пророка», разместились те самые контрабандные товары, которые несколько лет подряд яркими красками расцвечивали жизнь обитателей Хогвартса, и с распространением которых упорно боролась самая принципиальная староста Гриффиндора Гермиона Грейнджер.

Гермиона насупилась: Гарри ведь прекрасно знал, что она на дух не переносит всякие вредилки из магазина братьев Уизли, почему же он привел сюда не Рона, который бы полжизни отдал за то, чтобы оказаться в этом царстве дурацких придумок, не Невилла, не Дина, а именно ее?

— Джордж просил меня посмотреть, не погибла ли во время войны эта комната, — объяснил Гарри, — и, если сохранилась, забрать для него одну вещь. Посвети-ка!

Гарри повернулся к столу и взял в руки картонный прямоугольник размером с небольшую книгу. Гермиона подошла поближе. Это оказалась старая, пожелтевшая колдография, с которой улыбались двое одинаковых рыжеволосых мальчишек лет двенадцати. Они стояли у зеркала, обнимая друг друга за плечи, а над ними, словно флаг, летал туда-сюда маленький человечек в шляпе с бубенчиками. Его лицо, обычно искаженное ехидной гримасой, сияло широкой улыбкой, а привычно злобные черные глазки смотрели с неожиданной теплотой.

— Это Пивз? — не поверила своим глазам Гермиона.

— Он самый, — улыбнулся Гарри. — Пивз был их третьим компаньоном. Я с трудом уговорил его позволить мне забрать фотографию.

Гермиона вспомнила ранее сказанное «приложил», но решила не заострять на этом внимание.

— Я пробрался сюда благодаря некоему паролю, известному только им троим, вернее, теперь уже нам троим. Рона к этой комнате Пивз не подпустит никогда: еще на нашем первом курсе Фред велел ему ни под каким видом не подпускать их младшего братика к зеркалу и гнать из этого коридора изо всех сил, а теперь вот отменить его распоряжение некому. И как только мы уйдем, Пивз станет единоличным владельцем этой комнаты, потому что теперь, — Гарри кивнул на колдографию, — Джорджу здесь нечего делать, а мне тем более.

— Но причем здесь я? — спросила Гермиона. — Я посторонний человек и для Джорджа, и для Пивза, я не имею никакого отношения к магазину... Зачем ты позвал сюда меня?

— Я очень хорошо тебя знаю, Гермиона, — улыбнулся Гарри, бережно заворачивая колдографию в бумагу и укладывая ее в мешочек. — Я видел, как ты расстроилась, узнав, что нельзя восстановить Выручай-комнату. Мне просто хотелось показать тебе это место, чтобы ты поняла, что Хогвартс всегда будет полон тайн и загадок, сколько бы Волдемортов ни пытались его разрушить. И Выручай-комната когда-нибудь оживет, а если нет — значит, другая появится, должны же наши дети и внуки не просто учиться в Хогвартсе, а участвовать в невероятных приключениях.

— Мерлин упаси! — только и смогла ответить Гермиона, пораженная до глубины души мыслью, что ее сын или дочь могут ввязаться в какую-нибудь историю, подобную тем, которые постоянно случались с ней самой.

— Возможно, ты и права, — философски ответил Гарри, выпуская ее обратно в коридор и запирая дверь на невидимый замок. — О детях нам, действительно, рановато думать — выпускной вечер в самом разгаре, поэтому я предлагаю найти где-нибудь укромное местечко и посидеть-поговорить вдали от колдокамер и назойливых репортеров. Ты как, не против?

И тут Гермиона поняла, что ее обвели вокруг пальца, что надо было уходить с этого вечера сразу после вручения дипломов и ни в коем случае не оставаться на банкет. Никакой компании, разумеется, и не предполагалось, Гарри просто выманил ее из зала, усыпил бдительность трогательной историей, а теперь собирается устроить ей допрос с пристрастием и хорошо, если без сеанса легиллименции. Вот же аврорская натура, Мордред его за ногу...

— Не против, — беззаботно отозвалась Гермиона, прикидывая, как избавиться от разговора как можно быстрее, безболезненнее и без вреда для репутации обоих.

— Отлично, тогда пошли! — Гарри снова крепко ухватил ее под локоть и повел по коридору. Гермона, обутая в туфли на высоких каблуках, едва поспевала за ним. Вырваться можно было только с боем. Но, к сожалению, сейчас на ней были не удобные джинсы с кроссовками, из которых она последний год практически не вылезала, а остромодное платье, которое могло расползтись по шву даже от неосмотрительно широкого шага.

Гарри остановился у Зала трофеев, оглянулся вокруг, галантно пропустил Гермиону вперед, вошел сам и аккуратно прикрыл за собой дверь.

Зал трофеев тоже изрядно пострадал в Битве за Хогвартс, но за прошедшие месяцы в нем смогли навести относительный порядок: все кубки, грамоты, щиты и статуэтки были бережно сложены в огромные ящики с гербами факультетов. Столы и витрины были очищены от пыли и накрыты кусками плотной ткани.

— Прямо как для нас приготовлено, — Гарри подошел к столу, рядом с которым, как нарочно, стояли два стула, и бросил мантию на спинку одного из них.

— Располагайся! — радушно предложил он, воздвигая на стол свой мешочек из ишачьей кожи. В мешочке звякнуло и булькнуло.

Гермиона покосилась на дверь. Гарри, неправильно истолковав ее взгляд, тут же поспешил произнести пару запирающих заклинаний.

— Теперь нам никто не помешает, — улыбнулся он.

Прозвучало этот довольно зловеще. Гермиона поискала глазами какой-нибудь цветок в глиняном горшке. Такие предметы в книгах обычно находятся под рукой и выручают юных девиц в затруднительных ситуациях — и лишнюю рюмку можно туда вылить, и назойливого ухажера по голове приложить. Но никаких цветов, разумеется, в Зале трофеев никогда не было и быть не могло. Гермиона вздохнула и пообещала себе ни в коем случае не поддаваться на провокации и не пить больше одной рюмки — достаточно и того шампанского, что пили в Большом зале за ее здоровье и здоровье ее друзей.

Гарри тем временем вытащил из мешочка пузатую плетеную бутыль красного вина.

— Со стола почетных гостей снял, — похвастался он.

Гермиона с трудом сдержала желание треснуть его этой бутылью по макушке. Не далее как на прошлой неделе ее родителей и ее, соответственно, семейство Малфоев вытащило на «деревенский пикник». До сих пор Гермиона считала, что пикник — это брошенный на траву плед или мантия, корзинка с традиционными сандвичами и фруктами и, соответственно, сливочное пиво или кое-что покрепче по количеству желающих. На пикнике семейства Малфоев деревенскими были разве что местность, мебель да плетеные пузатые бутылки кьянти. Все остальное почти не отличалось от званого обеда — дамы в платьях и шляпках, мужчины в рубашках и пиджаках... Гермиона, не сообразив, что пикник пикнику рознь, явилась в гости в футболке и джинсах и потом весь день радовалась, что не додумалась нацепить по случаю несусветной жары любимые шорты. Но на ее оплошность никто внимания не обратил, по крайней мере, вслух, и пикник бы прошел вполне терпимо, если бы не присутствие вечного раздражителя, который не умел правильно бросать прихваченную ею из дома фрисби, немилосердно жульничал в серсо, а о пляжном волейболе вообще не имел ни малейшего понятия.

На ротанговом столике в тот день стояла именно такая бутылка. Младший Малфой, рисуясь перед гостями, с умным видом рассказывал, что бутылки, оплетенные соломой, в Италии называют «фьясками». В старину они служили игрокам в кости своеобразными ставками — тот, кто проигрывал тур, бежал за очередной фьяской. Отсюда якобы и пошло название полной неудачи — «фиаско».

Старший Малфой тотчас же обозвал его неучем и невежей — мол, такие истории только принижают значение хорошей вещи и доброго вина, а на самом деле выражение «потерпеть фиаско» появилось в семнадцатом веке, после выступления знаменитого в те времена болонского комика. Тот славился умением рассказывать смешные истории о любом предмете, оказавшемся у него в руках. Однажды кто-то из зрителей вручил ему фьяску с вином, но монолог, вопреки ожиданиям, не развеселил публику и та закидала неудачника такими же фьясками, после чего история разошлась по всей Италии.

Розмерта тогда поспешила успокоить надувшегося Драко, рассказав, что в Шармбатоне очень популярна игра, которая так и называется — «Фиаско» и заканчивается всеобщим застольем, с точно такой же бутылкой в главной роли.

«Каждый игрок, — рассказывала Розмерта, — выбирает себе какого-нибудь известного персонажа, а затем все вместе сочиняют общую историю, по очереди вытаскивая из мешочка игральные кости — черную или белую. Черная — какое-то трагическое событие в жизни персонажа, белая — что-то хорошее. Однажды я была Жанной д’Арк, и почему-то раз за разом мне попадались кости черного цвета. Что только ни пришлось перенести тогда моей героине... У моих сокурсников фантазия разгулялась не на шутку и мне всю ночь потом снились красочно расписанные ими „Железная дева“, „Скрипка сплетниц“, гаррота и мешок с негашеной известью. Но самой страшной почему-то оказалась „позорная маска“ с длинными пышными мужскими усами».

Последнюю фразу Розмерта произнесла с выражением искреннего ужаса, чем развеселила всю компанию и вызвала целый ворох комплиментов от присутствующих за столом мужчин.

«Пожалуй, я теперь знаю, чем порадовать своих старых знакомых» — произнес тогда старший Малфой, не вдаваясь в объяснения. Но сейчас Гермиона сообразила, в чем дело: каким бы замечательным ни было вино, присланное им к столу победителей, но сопутствующее подарку слово «фиаско» было приятной мелкой пакостью со стороны дарителя: осознание того, что недавние противники с благодарностью приняли от него три ящика «неудач» и «провалов», должны были доставить лорду Малфою немало приятных минут.

Но Гарри она всего этого, по понятной причине, рассказывать не стала, и, пройдясь «Тергео» по импровизированной скатерти, принялась выкладывать на нее тарелки со снедью. Под руку попался перевязанный золотой ленточкой свиток. Гермиона вынула его и отложила на край стола, чтобы не запачкать. Гарри порылся в своем мешочке, вытащил точно такой же свиток и бережно положил его рядом с гермиониным.

— Надо бы его обмыть! — деловито заявил он, забыв, что в Большом зале каждый диплом был не то, что обмыт, а вымочен до последней нитки прилагающейся к нему ленточки.

Вслед за дипломом на столе появились три рюмки.

— Взял по привычке, — сконфуженно пояснил Гарри, но третью рюмку убирать не стал, просто отодвинул ее в сторону. Гермиона вспомнила, что в некоторых странах ошибочно поставленный на стол лишний прибор предвещает появление незваного гостя, но ничего не сказала — еще не хватало, чтобы Гарри счел ее суеверной.

Гермиона вынула из сумочки все припасы, рассудив, что если молодой растущий организм победителя Волдеморта всего не употребит, то хотя бы поблагодарит ее завтра утром, когда хозяин проснется в своей маленькой съемной квартирке, выпьет припасенное заранее антипохмельное зелье и обнаружит, что кушать хочется, а сил для приготовления позднего завтрака нет совсем.

Наконец стол был накрыт, вино разлито по рюмкам и прозвучал первый тост, естественно, за свежеполученные дипломы. Затем Гарри принялся расспрашивать Гермиону о ее планах и делиться своими впечатлениями от поездки в Аврорскую академию, из которой он вернулся только вчера. Гермиона немного расслабилась и с удовольствием выслушивала дифирамбы испытательному лабиринту, из которого курсанты обычно не выходят, а выползают, настолько он сложен и опасен. Между рассказами о великолепии библиотеки Магического университета и огромного дуэльного зала Академии как-то незаметно проскользнули еще несколько тостов — за победу, погибших друзей, новые подвиги, великую любовь и еще что-то настолько же традиционное.

Гермионе было невероятно уютно сидеть вот так, рядом с Гарри и болтать ни о чем — словно вернулись те долгие вечера в холодной палатке у синего огонька, который согревал их озябшие руки и не давал потерять надежду на лучшее. Сейчас же все страхи ушли в прошлое, впереди светило несколько лет учебы и никто не знал, когда они с Гарри смогут еще вот так посидеть рядышком, поболтать, посмеяться, не напарываясь на ревнивые взгляды, убивающие всю непринужденность их посиделок.

И вдруг все закончилось. Еще минуту назад Гарри шутливо жаловался на профессора Тофти, немилосердно гонявшего его на экзамене по ЗОТИ, на принимающего практическую часть аврора, который применил на будущем абитуриенте несколько запрещенных приемов... Еще полминуты назад, торопливо дожевав сандвич и вытерев руки о полы мантии, Гарри схватил свой диплом и, торопливо развязав ленточку, развернул его, чтобы показать подруге «Превосходно» по ЗОТИ, выписанное просто огромными, ярко-огненными, буквами... И вот теперь он сидит с оторопелым видом, раскрыв рот и вытаращив глаза, и смотрит на Гермиону, словно на восставшего из гроба Волдеморта.

— Что там? — хихикнула захмелевшая Гермиона. — Тебе вместо «Превосходно» поставили «Тролля»?

Гарри молчал, переводя взгляд то на нее, то на развернутый диплом.

Гермиона по привычке чуть не отобрала у него свиток, чтобы самой посмотреть на озадачившую его надпись, но вовремя вспомнила, что следы от копчушек и деревенских колбасок будут на новеньком пергаменте абсолютно лишними. Поэтому она принялась тщательно вытирать пальцы, попутно выкладывая известные ей факты:

— Перепутать там ничего не могли. Процедура заполнения дипломов продумана и отработана веками, если не тысячелетиями. Бланки выпускаются строго по числу выпускников и привозятся в школу уже со всеми печатями и степенями защиты. Но заполнять их вручную директору Хогвартса никто не доверит — а вдруг какая-нибудь клякса на пергамент упадет или воск со свечи капнет? А вдруг рука дрогнет? А вдруг кто-нибудь или что-нибудь его отвлечет и в диплом вкрадется ошибка, ты представляешь, какой поднимется скандал? Поэтому чиновники из Министерства, которые привозят бланки, бережно укладывают их на стол рядом со свитками с результатами экзаменов, директор произносит очень сложное заклинание, и вуаля! — Гермиона щелкнула пальцами под носом у Гарри. — Все дипломы заполнены красиво и правильно, все оценки соответствуют, все фамилии написаны правильно и без ошибок. А директору, в данном случае, профессору Макгонагалл, остается только ленточки подписать, чтобы лишний раз свитки не разворачивать при вручении.

Гермиона напоследок прошлась по пальцам очищающим заклинанием и требовательно протянула руку.

— Вот именно... — замогильным голосом произнес Гарри, не торопясь отдавать ей свой диплом.

— Что именно? — переспросила Гермиона, не опуская руку.

— Фамилия, — прозвучало тем же убитым тоном.

— Что фамилия? — снова не поняла Гермиона. — Тебе неправильно написали фамилию? Да быть такого не может. Дай-ка сюда! — и она попыталась отобрать у Гарри диплом, чтобы лично убедиться, что в нем нет ошибок. — Ты же разворачивал его за столом, Джинни еще ругалась, что ты не дотерпел до дома, и теперь диплом будет очень трудно свернуть таким же образом и приладить на место ленточку.

— Не мне неправильно написали, — наконец отмер Гарри и сунул диплом ей под нос, — а тебе! Почему у тебя в дипломе написано «Гермиона Джин Снейп»?

Гермиону словно углями обсыпало. Она выхватила свиток у Гарри из рук и внимательно вгляделась в надпись. Так... «решением Магической аттестационной комиссии... Школы Чародейства и волшебства Хогвартс... факультета Гриффиндор...»

Далее на пергаменте, как раз под вытисненным изображением вставшего на задние лапы льва светились адским пламенем три слова: «Гермиона Джин Снейп».

— Что это? — слабым голосом произнес Гарри, указывая на свиток. — Когда это ты успела?

— Что успела? — не поняла Гермиона.

— Замуж за него выйти.

— За кого? — осторожно уточнила Гермиона, чувствуя неотвратимо надвигающееся дежавю.

— За профессора Снейпа.

В голосе Гарри прозвучал настолько неприкрытый ужас, что Гермиона не выдержала и, вскочив со стула, крикнула:

— Ни за кого я замуж не выходила, и тем более за профессора Снейпа. Да что же вы все, издеваетесь? Сначала он, теперь ты! Я что, давала вам повод когда-нибудь так о себе думать?

— Он — это кто? — вкрадчиво спросил Гарри, трезвея на глазах.

Гермиона закрыла рот и села на место.

— Он — это он, — упрямо сказала она с твердым решением больше не говорить ни слова.

— Он — это Снейп? — уточнил Гарри.

Гермиона вздернула подбородок и стиснула зубы, проклиная свою беспечность и несдержанность.

— Гермиона, ты сама сказала, что диплом подделать нельзя, — Гарри в упор смотрел на нее через стол. — И магия сегодня при всем честном народе подтвердила, что этот диплом — твой, если только у нас на курсе не было другой Гермионы Джин Снейп.

Гермиона вспомнила вспышку, подтверждающую получение диплома представительницей славного факультета Гриффиндор, и опустила глаза.

Гарри осторожно поддел свисающую с пергамента ленточку и вслух прочитал начертанное на ней: «Гермиона Джин Грейнджер».

— Это что же получается, — прищурился он, — профессор, вернее, директор Макгонагалл тоже не в курсе, кому она вручила диплом? Ты обманула даже ее?

Гермиона гневно сузила глаза.

— Я никого не обманывала, мистер будущий аврор. Как ты мог подумать, что я могла бы обмануть своего любимого декана и всю министерскую комиссию?

— Но как ты тогда объяснишь вот это? — Гарри ткнул пальцем в свиток, который она до сих пор держала в руках.

Гермиона молчала. Для нее самой произошедшее было загадкой. Результаты экзаменов заносились в общие ведомости, существовали, наверное, еще какие-то документы — на питание, на проживание, на прочие хозяйственные и учебные нужды, и до сегодняшнего дня в них значилась фамилия Грейнджер, иначе не миновать бы школе вселенского переполоха. Что же произошло сегодня?

— Почему ты молчишь? — требовательно спросил Гарри.

— А почему она должна тебе что-либо объяснять? — вдруг раздался из темного угла зала знакомый голос. Гарри сорвался со стула и направил палочку на неизвестно откуда появившегося незваного гостя.

— Кто ты такой, что требуешь от нее объяснений? — продолжил Драко Малфой, выступая из тени и откидывая капюшон мантии-невидимки. — Ты ей кто — сват, брат, или, — тут его голос наполнился невыразимым ехидством, — жених?

— Я ей лучший друг, — твердо ответил Гарри, не опуская палочки, — и требую ответа по праву друга. А вот по какому праву ты прячешься здесь, подслушиваешь чужие разговоры и влезаешь в чужие беседы?

— Я? — деланно удивился Малфой. — По праву родственника, конечно. Не правда ли, кузина?

— Я тебе не кузина, — рассерженной кошкой прошипела Гермиона, поднимаясь из-за стола и тоже вытаскивая палочку. Этот «родственничек» за последнее время успел надоесть ей хуже горькой редьки и досадить чуть ли не больше, чем за все прошедшие годы вместе взятые.

— Какая она тебе кузина? — одновременно с Гермионой завопил Гарри.

— Троюродная, — ехидно заявил Малфой и, покачнувшись, с трудом выпутал руку из мантии. Гермионе стало ясно, что надоедливый «кузен» пьян до безобразия. Или прикидывается, что тоже вполне вероятно.

Малфой расправил пальцы и начал объяснять:

— Моя бабушка, Друэлла Розье...

— Замолчи! — вскрикнула Гермиона. Свою настоящую родословную она уже выучила чуть ли не назубок, и тем ужаснее было осознавать свое родство, пусть и дальнее, с кучей темномагических семей, а особенно с одиозным пожирателем, изуродовавшим Аластора Грюма.

— Ты права, это семейное дело, — согласился Малфой, — и посторонним до наших семейных отношений дела нет. Хотя тебя, Поттер, с известной натяжкой, тоже можно считать нашим родственником: твоя бабка Дорея...

— Заткнись, Малфой! — теперь вскинулся уже Гарри, явно оскорбленный мыслью, что может оказаться родственником своего злейшего врага.

Драко послушно умолк.

— Ты зачем пришел? — сдавленным от переполнявшей ее злости голосом спросила Гермиона. Мало ей было любопытного Гарри, так еще и этот приперся, того и гляди, ляпнет что-нибудь. И вот попробуй в таких условиях сохранить семейную тайну...

— Мне отец велел за тобой присматривать, чтобы не натворила чего по молодости, по глупости, — с готовностью ответил Драко.— Ты же у нас в магических обычаях не сильна, увлечешься по пьяни где-нибудь, с кем-нибудь, а потом замуж никто не возьмет — у нас с этим знаешь, как строго?

— Твой отец? — ляпнула Гермиона, не в силах отогнать появившуюся перед глазами картину: лорд Малфой, расхаживая по кабинету, наставляет стоящего навытяжку перед ним сына бдительно стеречь новоявленную родственницу, дабы та соблюла целомудрие и не опозорила порядочную семью.

— Ну не твой же, — фыркнул Малфой и, не успела Гермиона его остановить, заявил:

— Твоему, по-моему, вообще не интересно, за кого ты замуж пойдешь, и пойдешь ли вообще, лишь бы университет с отличием закончила.

Гермиона сделала страшные глаза, и Малфой умолк, вспомнив, что они здесь, вообще-то, не одни. Но, похоже, было уже поздно.

Они медленно повернулись к Гарри. Тот тихонько сидел на стуле и внимательно слушал их перепалку.

— Обливейт? — деловито спросил Малфой, вытаскивая палочку. — Сама справишься или мне позволишь?

Гермиона заколебалась. Лишать памяти своего лучшего друга ей ой как не хотелось — Гарри был единственным, кто мог бы принять ее новую семью: к сожалению, с Роном они давно утратили взаимопонимание, а о том, чтобы рассказать остальным друзьям о появлении в ее жизни такого отца, даже речи быть не могло. Но и рисковать семейным благополучием тоже было нельзя, Гермиона это прекрасно понимала. Для раздумий времени не оставалось, и проблема выбора, с решением которой она тянула все эти недели, встала перед ней во всей своей неприглядности. Семья или друг? Друг или семья?

Гарри спокойно сидел, не делая попыток встать или приготовиться к защите, но Гермиона знала, что его рука, скрытая импровизированной скатертью, сейчас крепко сжимает волшебную палочку в полной готовности нанести ответный удар. Сдаться просто так — это не к Поттеру, и не важно, кто стоит перед ним — старинный недруг или лучшая подруга.

— Ну что, — поторопил ее Малфой, — думай быстрее, ты или я, а то поздно уже, спать хочется.

Гермиона мысленно призвала на его голову три чумы и два потопа и подняла свою палочку.

— Сама? — удивился Малфой и отошел в сторону. — Ну, как хочешь. В конце концов, это твой друг, имеешь право.

Гермиона подошла к столу. Гарри не сводил с нее настороженных глаз.

Семья или друг? Друг или семья?

Малфой стоял на несколько шагов позади нее, и для того, чтобы оглушить его, следовало потратить несколько лишних секунд. Она не успеет, просто не успеет. Гарри, конечно же, подстрахует ее, и вдвоем они наверняка управятся, но это ей не поможет — Гарри слишком много узнал, и даже если они сейчас избавятся от Малфоя, отпереться от неприятных вопросов Гермионе будет попросту не реально.

Выбора не было: именно сейчас она должна предать кого-то из самых близких ей людей.

Гермиона прерывисто вздохнула и подняла палочку. Гарри напрягся.

— Гарри, ты когда-нибудь давал Непреложный обет?

Малфой за ее спиной выругался и пробормотал: «Плакали мои три галлеона».

Гарри вытаращил глаза и произнес нечто вроде «Э-э-э...»

— Но хотя бы слышал о нем?

Гарри кивнул, но видно было, что эта идея тоже не пришлась ему по душе.

— Гермиона, — с подозрением спросил он, — а ты хоть знаешь,как правильно проводить этот обряд? Насколько я помню, это очень сложное магическое действие.

— Я читала о нем, — авторитетно заявила Гермиона, — ничего особо сложного там нет, и если правильно сформулировать вопросы и не отклоняться от схемы, риск минимален.

Гарри, похоже, такой ответ не удовлетворил. Малфой заметил, как он озабоченно нахмурился, и не преминул вставить свои пять кнатов.

— Дело, конечно же, твое, Поттер, — лениво протянул он, призывая из угла стул и устраиваясь на нем поудобнее, — но я бы не рискнул: мало ли какая опечатка в книге окажется, а мне потом доказывай, что Герой войны испепелился сам, без моего активного участия.

— Ты, если не можешь предложить чего-нибудь конструктивного, не лезь! — обрушилась на него Гермиона. Явился тут, понимаешь, не вовремя, ляпнул чего не следовало, а теперь еще и палки в колеса ей вставлять надумал. — Ты хоть одну опечатку в магических книгах видел, умник?

— Как ни странно, видел, и не одну, — поспешил разочаровать ее Малфой. — Те творения почтенных старцев, которые в нашей школе гордо именовали учебниками, кишели ошибками и опечатками, словно Лютный переулок голодранцами, и если ты их не заметила — кнат цена тебе как волшебнице. А в вашей библиотеке нормальной книги по магическим обрядам вообще нет...

— А в вашей, значит, они есть, — перебила его уязвленная Гермиона. Библиотека семейства Малфоев в свое время произвела на нее неизгладимое впечатление и пробудила доселе неизвестное чувство чернейшей зависти.

— А в нашей — есть, — самодовольно ухмыльнулся Малфой. — И не одна. И если ты хорошо меня попросишь, я, возможно, напрягу свою память и извлеку из нее все детали интересующего тебя обряда. Для тебя ведь это очень важно, не так ли?

Он небрежно кивнул на диплом Гермионы, все еще лежащий на краю стола.

— Гермиона, не стоит, — предупреждающе бросил Гарри. Мысль о том, что Гермиона станет просить о чем-нибудь Драко Малфоя, была для него нестерпимой, если не сказать, невыносимой. Лучше уж "Обливейт".

— Погоди, Гарри, — отмахнулась от него Гермиона. — Драко, у меня есть встречное предложение: ты рассказываешь нам о всех тонкостях Непреложного обета, а я не говорю отцу о твоей роли в раскрытии одного семейного секрета. Идет?

— Идет, — на удивление легко согласился Малфой. — Хоть это и неравноценный обмен, но как настоящий джентльмен и твой близкий родственник...

Сделав драматическую паузу и насладившись реакцией собеседников, он менторским тоном заявил:

— Дамы и господа, прошу вас вытащить перья и пергаменты. Приготовьтесь записывать каждое слово или внимайте во все уши, ибо лекцию о магических обрядах я дважды повторять не собираюсь.

— Погоди минутку! — вдруг остановила его Гермиона и повернулась к Гарри.

— Я клянусь тебе чем угодно, — сказала она, глядя ему прямо в глаза, — я могу сама дать тебе Непреложный обет в том, что этот секрет касается только моей семьи и никоим образом не может угрожать безопасности нашего мира. Но я должна сохранить его — от этого зависит благополучие и, возможно, жизнь двух очень дорогих мне людей. Согласишься ли ты разделить его со мной?

— А разве у меня есть выбор? — серьезно спросил Гарри, кивая на Малфоя. — И, кстати, его ты почему-то не просишь хранить эту тайну.

— Потому что она касается и моей семьи, Поттер, — криво улыбаясь, пояснил Малфой. — И я готов со своей стороны подтвердить, что вашей безопасности с этой стороны ничего не грозит. Но у тебя есть выбор: либо ты уходишь отсюда, забыв нашу беседу, либо становишься посвященным, третьего не дано: я не такой гуманист, как твоя подруга, и рисковать своей семьей из-за чьей-то дурацкой сентиментальности не собираюсь. Так что, решай сам.

Гарри пристально посмотрел Гермионе в глаза, затем перевел взгляд на ее диплом и решительно кивнул:

— Рассказывай!

«— Обещаешь ли ты, Гарри Джеймс Поттер, сохранить в тайне доверенную тебе историю моего рождения?

— Обещаю, — сказал Гарри.

Тонкий сверкающий язык пламени вырвался из волшебной палочки Драко, окружив сцепленные руки Гермионы и Гарри огненной нитью.

— Обещаешь ли ты не пытаться самостоятельно или с чьей-либо помощью узнать сверх того, что будет тебе доверено?

— Обещаю, — сказал Гарри.

Из палочки Драко вылетел второй язык пламени и обвился вокруг первого.

— Обещаешь ли ты не пытаться обойти условия принесенного Непреложного Обета? — прошептала Гермиона. Рука Гарри дрогнула, но он не отодвинулся.

На мгновение наступила тишина. Драко широко раскрытыми глазами смотрел на них, касаясь волшебной палочкой их сплетенных рук.

— Обещаю, — сказал Гарри.

Лицо Драко осветила алая вспышка. Третий язык пламени, вырвавшись из волшебной палочки, сплелся с первыми двумя, опутал крепко стиснутые руки Гарри и Гермионы, словно веревка, словно огненная змея...»

Драко умолк. Гарри и Гермиона тоже молчали: Гарри был явно впечатлен уготованной ему участью, Гермиона же хмурилась, обдумывая только что услышанное. Что-то в нарисованной Драко картине ей активно не нравилось.

— Нет, так не пойдет, — наконец сказала она.

— Почему? — деланно удивился Драко, — по-моему, все идеально продумано.

— Все да не все, — возмутился Гарри. — А если через год у вас ситуация изменится и все, что вы сейчас скрываете, появится в газетах? А я, значит, как дурак, должен буду или улететь на другой край земли, чтобы ненароком не заговорить об этом с кем-нибудь, или умереть в расцвете лет, потому что сохранять тайну дальше в таком случае будет попросту невозможно.

— Неплохие варианты, кстати, — заметил Драко.

— Да помолчите вы! — раздраженно прикрикнула на них Гермиона. — Не мешайте мне думать. Ежу понятно, что такой вариант нам не подходит, я не собираюсь рисковать жизнью Гарри даже ради самых страшных семейных тайн.

— Ты меня глубоко разочаровала, — сокрушенно заметил Малфой.

— Тебе же сказали — заткнись! — Гарри привычно выступил на защиту своей подруги.

— Заткнитесь оба! И немедленно! — Гермиона забарабанила пальцами по столу. — Нужен другой вариант, с ограничивающим условием.

— Ну, это не интересно... — скривился Драко.

— Почему не интересно? — Гермиона повернулась к нему. — Если взять с Гарри Магическую клятву, сродни такой, какую директор Дамблдор потребовал у...

— Дамблдор? — Гарри так и подскочил. Имя умершего год назад директора до сих пор пробуждало в нем инстинкты охотничьей собаки.

— Сядь! — прикрикнула на него Гермиона. — Не сбивай с мысли. Значит так: клятва не дает произнести лишнего и не разрешает проявить излишний интерес, но в то же время не создает угрозы жизни дающему ее.

— Такое меня вполне устроит, — поспешил вставить Гарри, которому все больше не терпелось узнать самую большую тайну своей подруги — тайну, которая связывала ее со Снейпом, Дамблдором и... с Малфоями. Гарри сморщил нос. Но радовало хотя бы то, что в стремлении сохранить свою тайну подруга не собиралась попирать законы дружбы и человечности.

Через десять минут споров, уточнений и критических замечаний клятва была произнесена. Принимала ее лично Гермиона, чему Гарри был несказанно рад: Малфою он по-прежнему не доверял ни на кнат, и участвовать с ним в одном ритуале не согласился бы ни за какие коврижки. Совсем идеальным было бы, если бы Малфой сейчас встал со стула, завернулся в свою мантию, пожелал им приятной беседы и удалился восвояси. Но Гермиона почему-то вовсе не протестовала против его присутствия — то ли боялась, что Гарри в процессе раскрытия тайны не удержится и прибьет ее, то ли Малфой был настолько в курсе, что выгонять его не было смысла. А вот это уже становилось интересным: что же такое случилось в эти два с половиной месяца, что смогло если не примирить недавних врагов, то заставило их цивилизованно общаться?..

Драко Малфой, дождавшись окончания ритуала, спрятал палочку, которой отгонял от себя особо ретивые искорки, подошел поближе, окинул взглядом накрытый стол, увидел бутылку кьянти, усмехнулся, жестом фокусника извлек откуда-то чуть початую бутылку огневиски и поставил ее в центре натюрморта.

— Присаживайся, Поттер, не стесняйся — эту историю на трезвую голову тебе лучше не слушать...

* * *

В детстве удивленный Гарри своими абсолютно круглыми глазами за стеклами очков напоминал Гермионе совенка. Сейчас же он был похож на какую-то другую птицу, но какую — Гермиона понять никак не могла, потому что эту историю не только слушать без виски было сложно, но и рассказывать. Известие о том, что Снейп — ее отец, а Розмерта — мать, Гарри перенес сравнительно благополучно. Наверное, за то время, пока она спорила с Малфоем, у него было время сообразить, что у девушек в дипломах могут присутствовать только два варианта фамилий — мужа и отца. Так что если замужем за профессором Гермиона не была, то он мог бы оказаться только ее отцом или опекуном, тем более, что некий строгий отец в разговоре неосторожно упоминался.

Но вот поверить в это у Гарри не получалось никак. После увиденного в Воющей хижине у него не укладывалось в голове, что профессор Снейп мог выжить, а уж то, что он оказался отцом его лучшей подруги... Это что же получается, он живет с ней в одном доме, завтракает за одним столом, вечером расспрашивает, как идут дела, а на ночь целует ее в лоб, как это делает мистер Уизли после того, как Джинни пожелает ему спокойной ночи? Пытаясь вообразить мирные домашние сцены из новой жизни Гермионы, Гарри поминутно отвлекался, терял нить повествования и придирался к каждому слову, пытаясь найти в ее рассказе и репликах Малфоя какие-нибудь нестыковки. Через несколько минут такого разговора Гермиона рассердилась и заявила, что если Гарри не угомонится, она самолично сотрет ему память и пойдет спать, потому что пересказывать по третьему разу одно и то же она не нанималась. Только после такой отповеди Гарри успокоился и замолк. Через несколько минут Гермиона, обрадованная тем, что от лучшего друга можно больше ничего не скрывать, вошла во вкус и вывалила на его голову такой ворох информации, что тому оставалось только глазами хлопать.

Малфой тоже притих — очевидно, некоторая часть истории ранее прошла мимо него, и сейчас он только молча наполнял рюмки и подсовывал Гермионе самые лакомые кусочки, чтобы та не свалилась раньше времени, не закончив рассказ.

Забеспокоился он только однажды — когда Гермиона, закончив историю своей семьи, не сбавляя темпа, перешла к истории Поттеров и принялась выкладывать Гарри новую версию гибели его родителей. В этой версии фигурировали пророчества Сибиллы Трелони, взятые напрокат вещи, дата рождения Невилла Лонгботтома, неправильный «Фиделиус» и прочие давно известные, но совершенно по-новому интерпретированные факты.

Гарри сидел, опустив голову, и казалось, не слушал увлекшуюся подругу, но Драко ощутил, как воздух вокруг них начал потрескивать, а в комнате ощутимо потеплело.

— Так, хватит на сегодня! — Драко бесцеремонно прервал Гермиону на полуслове. Та осеклась и обиженно заморгала.

— Хватит, я говорю! — повторил он и указал на обхватившего голову руками Поттера. — Если он развалит Хогвартс, отвечать перед судом будешь сама.

Гермиона, сообразив, что происходит, испуганно ойкнула и бросилась к Гарри.

— Гарри, миленький, — заворковала она, пытаясь заглянуть ему в лицо. — Все уже давно прошло, Дамблдор умер, он больше никому не сможет причинить вреда.

Гарри поднял голову, и Гермиона отшатнулась, увидев его безумные глаза и смертельно бледное лицо. Комнату слегка тряхнуло.

— Сделай с ним что-нибудь! — велел Драко, неверным движением вытаскивая палочку. — Я не хочу во цвете лет быть погребенным под развалинами, пусть даже и такого знаменитого замка. Я не для того пережил эту войну, у меня большие планы...

— У всех большие планы, — огрызнулась Гермиона. — Ты лучше подумай, как его можно успокоить.

— Успокоит меня только месть, — замогильным голосом произнес Гарри, раскачиваясь со стороны в сторону.

— Это откуда? — полюбопытствовал Драко, выглядывая в окно и прикидывая, смогут ли они через него благополучно эвакуироваться. Выходило высоковато.

— Да откуда я знаю? — Гермиона осторожным движением убрала палочку Гарри со стола и спрятала к себе в карман, от греха подальше. Но, по мнению Драко, такая предосторожность была излишней — стихийная магия, пробудившаяся в Гарри, была во сто крат сильнее и опаснее.

Пол под ногами опасно накренился.

— Да сделай же с этим идиотом что-нибудь! — заорал Драко, подхватывая свалившуюся со спинки стула мантию-невидимку. — Или я его сейчас сам в окно выброшу!

Гермиона в растерянности осмотрела качающийся стол, схватила бутылку с вином и плеснула на голову Гарри. Тот встрепенулся, вытер лицо и, заметив на ладонях темные потеки, потрясенно прошептал:

— Кровь... Она требует отмщения. Пепел отца стучит в моем сердце.

— А мы, оказывается, классику читаем? — приятно удивился Драко и вдруг его осенило.

— Поттер! — позвал он. — Слушай, Поттер! Ты прав, нам надо отомстить. И я, кажется, знаю, как.

— Да? — Гарри повернулся к нему. Его глаза медленно становились осмысленными.

— Как? — влезла в разговор Гермиона. — Как ты собираешься отомстить умершему человеку? Откопать его, избить и снова зарыть? Или сжечь тело, а пепел развеять по ветру? Это уже не месть будет, а осквернение праха.

— Да не собираюсь я рыться в могилах, упырь я, что ли? — брезгливо сморщился Драко. — Фантазию прояви!

Гермиона умолкла. Она упорно не могла прогнать из головы картинку разбросанных по квиддичному полю останков Дамблдора и заходящего на посадку огромного клина тауэрских воронов.

— Месть — это, по-вашему, что? — спросил Малфой, обращаясь сразу к обоим.

— Месть — это вредящее действие, произведенное из побуждения покарать за реальную или мнимую несправедливость, причиненную ранее, — отбарабанила Гермиона фрагмент маггловского учебника по правоведению, невесть как оказавшегося в ее родительском доме. Тоже маггловском, разумеется.

— Неплохо, — одобрительно кивнул Малфой. — И, заметьте, ключевое слово здесь — вредящее, то есть доставляющее как можно больше неприятностей. А какие неприятности могут быть доставлены мумии? Ну, выбросим мы ее, и что дальше? Дамблдора как прославляли, так и будут прославлять. Никакого толку.

Гермина взглянула на Гарри. Тот уже окончательно пришел в себя и комнату перестало трясти. Гарри смотрел на Малфоя так, как совсем недавно смотрел на саму Гермиону. Было видно, что идея мести накрепко захватила его мысли, и если сейчас Драко не предложит какого-нибудь сравнительно разумного варианта, Гарри пойдет чинить правосудие сам — с присущим ему гриффиндорским пылом и размахом. Но объяснить свои поступки клятва ему не позволит, и попадет он в Азкабан. Позорище...

— Надо опозорить Дамблдора, — вдруг вырвалась у нее крамольная мысль и Гермиона поспешно закрыла рот ладонями.

Оба парня удивленно воззрились на нее.

— В правильном направлении мыслишь, дитя мое, — кивнул Малфой. — Какие еще идеи будут?

— Бороду ему отрезать, — буркнул Гарри.

— Фи! — скривился Малфой. — Мелко и примитивно.

— Покрасить, — внесла предложение Гермиона. — В розовый или вообще во все цвета радуги.

— Да что вы привязались к его бороде? — Малфой посмотрел на них с укоризной. — Никакого воображения... Надругаться над бородой пожилого человека всего лишь за то, что он засадил на двенадцать лет чьего-то крестного? За то, что на двадцать лет разлучил с семьей чьего-то мужа и отца?

Гарри и Гермиона пристыженно молчали.

— В Азкабан его! — вдруг выпалил Гарри.

— Кого? Мумию? — не поняла Гермиона. — Так мы туда не сможем пробраться, разве что Драко пройдет — родственников проведать, и то вряд ли. А уж пронести с собой мумию... Нет, вряд ли это у нас получится.

— Тогда надо туда пронести портрет! — не успокаивался Гарри. — Азкабан — это справедливо — раз, это не надругательство — это два, и не окс...квернение праха — это три.

— Ну... отправить туда мумию — я еще понимаю, — почесал кончик носа Драко, — ее вытащить и уменьшить — минута дела. Но как ты собираешься протащить туда его парадный портрет?

— Почему только парадный? Все портреты! — Гарри вдохновенно развел руки и чуть не свалился со стула. Гермиона поспешила его подхватить, хотя и сама не очень устойчиво держалась на ногах.

— Сразу все? — восхитился Драко. — Масштабно мыслите, сэр, мне нравится ваш размах. Идея, конечно, гениальна, но абсолютно нереальна — волшебные портреты не поддаются уменьшающим заклинаниям, а переть через море целую картинную галерею, а потом еще оглушать охрану и объясняться с дементорами... Бр-р-р, — Драко содрогнулся. — Нет уж, увольте меня от такого подвига.

— Если гора не идет к Магомету, то Магомет должен пойти к горе, — вдруг выдала Гермиона с видом человека, на которого снизошло озарение.

— Это как? — заинтересовался Малфой. — Оживить мумию и пусть она топает в Азкабан своим ходом? Ты и такое умеешь?

В его голосе прозвучало такое удивление и готовность поверить в ее скрытые таланты, что Гермиона с трудом удержалась от соблазна ответить утвердительно и полюбоваться на его некуртуазно отвалившуюся челюсть.

— Нет, — усмехнулась Гермиона. — Если портрет Дамблдора нельзя отправить в Азкабан, то надо сделать так, чтобы нарисованный Дамблдор почувствовал себя в заключении. Запереть его в каком-нибудь сыром подвале, где крысы бегают...

— Ты же говорила — покрасить! — вдруг вскинулся Гарри. — А если так и сделать — только покрасить не в розовый, а в серый, и не бороду, а всю комнату?

— Так он из нее легко выйдет и пойдет жить к Полной даме! — поспешил разочаровать его Малфой. — Еще и спасибо тебе скажет за хорошую компанию.

— А нельзя как-нибудь его запереть, а? — жалобно вопросил Гарри. Очень уж ему не хотелось отказываться от такой хорошей идеи.

— Запереть, по-моему, нельзя, — с сомнением протянул Малфой. — А вот дезориентировать его, чтобы не нашел, где выход — это, по-моему, вполне реально, если добавить в краску что-нибудь вроде порошка Перуанской тьмы.

— И будет он бродить в ночи, влача убогий свой удел... — продекламировал Гарри.

— Да что ж тебя прорвало-то сегодня, — проворчал Малфой. — Но строка хороша, как раз для подписи сгодится.

— Нет, — твердо ответил Гарри. — Подпись должна быть яркой, четкой и понятной, как красный свет на светофоре.

— На чем, на чем? — полюбопытствовал Малфой.

— Неважно, — отмахнулся Гарри, — главное, чтобы она была отовсюду видна и всем понятна.

Он привстал и взмахнул рукой.

— Черт, без палочки ничего не получается. Гермиона, ты снова мою палочку забрала? Верни, пожалуйста, я больше не буду!

Гермиона неохотно достала из кармана его палочку и Гарри тут же начертал под потолком огромную корявую надпись: «Азкабан».

— Огненными буквами, как «Мене, текел, фарес», — пояснил он, придавая буквам багровый оттенок.

— Да ты сегодня прямо кладезь премудрости, — восхитился Драко. — Тогда скажи мне, о, величайший из мудрецов, чем ты Дамблдора разрисовывать собрался? Я здесь на столе что-то не вижу ни красок, ни кистей.

— Не вопрос! — отмахнулся Гарри. — Если выйти из зала и пройти несколько метров по коридору, то в одном уютном закуточке можно найти великолепный набор для юных художников — на все портреты хватит, не только на Дамблдора.

— А порошок мгновенной тьмы? — не отставал Малфой. — Или ты его с собой в кармане принес, желая развлечься на празднике?

— И это не проблема, — расплылся в торжествующей улыбке Гарри. — Пять минут — и у нас в кармане будет несколько унций самого лучшего, самого качественного порошка от великолепных умников Уизли. Подождите пять минут, я сейчас.

Он встал из-за стола и, пошатываясь, направился к двери. Гермиона поспешила снять запирающие заклинания, чтобы напрочь забывший о них лучший друг не позорился перед Малфоем, дергая за ручку.

— Кстати, — вспомнила она и повернулась к Драко. — Как ты сюда попал? Мы ведь заперли за собой дверь, а раньше нас ты сюда проникнуть никак не мог, потому что мы сами не знали, где расположимся со своим пикником.

— Здесь есть второй вход, — чуть помедлив, нехотя ответил Драко. — За учительским столом есть неприметная дверца, которая ведет на винтовую лестницу. Когда я пошел следом за вами, то нарвался на этого идиота Пивза, который не дал мне повернуть в нужный коридор. Но затем я сообразил, что вы расположитесь где-то в этом районе, быстренько вернулся в Большой зал, прихватил с собой вот это, — он кивнул на бутылку, — и прошел запасным путем, благо в зале царило такое веселье, что на меня никто не обратил внимания. А эту мантию я из дома захватил — как чувствовал, что понадобится.

— А вот и я! — Гарри проскользнул в дверь, левитируя перед собой деревянный ящик, из которого торчали длинные ручки малярских кистей. — Я кисточки, которые помельче, не брал — мы же большой портрет красить будем, а не миниатюру какую-нибудь.

— Нет, я удивляюсь ему все больше и больше, — бросил Драко Гермионе и принялся рассматривать содержимое ящика. — Ты что притащил, дурень? Это не краска, это лак для покрытия готовых портретов, он бесцветный.

— А вот это? — Гарри жестом фокусника извлек из кармана кожаный мешочек. — Перуанский порошок мгновенной тьмы самого высокого качества. Разведем погуще — и будет ему там черным-черно.

— Ну... посмотрим... — с сомнением протянул Драко. — А надпись чем делать собираешься?

—Вот этим, слепой ты, что ли? — Гарри указал на маленькую, приткнувшуюся в уголке ящика баночку. — Вроде красная.

— Красная, — согласился Драко, прочитав этикетку. — Ну что, господа мстители, с чего начнем?

Дальнейшее Гермиона помнила смутно. Помнила, что они долго спорили, сколько порошка следует насыпать, чтобы цвет получился не слишком светлый, но и не слишком темный, чтобы был приближен к тюремно-серому, но в то же время не дал бы Дамблдору сбежать, пока они будут его разрисовывать. Спорили и о том, чем ослепить хогвартские портреты, чтобы их не разоблачили, кто будет красить, кто писать надпись, а кто стоять на стреме. В конце концов, Гермиона, вспомнив любимую Агату Кристи, настояла на том, чтобы красили все трое, дабы разделить ответственность поровну, по справедливости.

Затем они втроем под двумя мантиями — Гермиона едва не заавадила Малфоя, заявившего, что приличные девушки к чужим женихам под мантии не лезут — короткими перебежками направились к кабинету директора. Шли они, насколько она помнила, долго, спотыкаясь и переругиваясь, прячась от неожиданных встречных, которые сегодня, как нарочно, весь вечер бродили по коридорам Хогвартса. В одном из коридоров криминальную троицу вспугнул хохот пролетающего неподалеку Пивза, в другом заставил поторопиться чей-то томный вздох, донесшийся из глубокой ниши за гобеленом. Но вот они достигли знаменитой горгульи, произнесли волшебное заклинание «Лимонная долька», походя взломали несколько защитных заклятий, рассчитанных на малолетних хулиганов, обошли пару ловушек, подстерегающих воров-домушников, а затем Гермиона чуть не прослезилась от умиления, услышав резкий голос мистера Финеаса Найджелуса Блэка, такой знакомый по долгим тяжелым странствиям. Гермиона автоматически набросила на него «Обскуро» и с ностальгической теплотой выслушала пространную тираду о современных нравах. Ее спутникам, очевидно, понравился произведенный эффект, потому что «Обскуро» посыпались, как из ведра горох. По кабинету замелькали черные ленточки, бывшие директора Хогвартса заметались по своим портретам. Альбус Дамблдор открыл глаза и приподнялся с кресла, в котором дремал после утомительного приема многочисленных экскурсантов.

Гермиона огляделась по сторонам, убедилась, что все свидетели их черного дела обезврежены, зажгла несколько свечей на камине и вынырнула из-под мантии. Дамблдор, увидев ее, не выказал ни малейшего удивления, а, напротив, приветливо кивнул и снова удобно расположился в кресле.

— Добрый вечер, господа! — спокойно произнес он.

Гермиона растерялась — вовсе не такой встречи она ожидала. Ей казалось, что человек, виновный в стольких бедах, должен вести себя абсолютно по-другому — прятать глаза, молить о прощении, по крайней мере, попробовать объясниться, но не смотреть на нее с такой укоризной. Пять минут назад пылающая жаждой мести Гермиона вдруг почувствовала себя маленькой девочкой, которую взрослые уличили в обмане или непослушании.

Рядом встал сбросивший мантию-невидимку Гарри.

— Ну что ты смотришь? — буркнул он и взмахнул кистью на длинной ручке. — Ждешь, пока он тебя сам пригласит?

Гермиона застыла. Хмель из нее немного выветрился и вся затея показалась глупой детской шалостью. В душе забурлили сомнения, но тут из пустоты возник Малфой и сунул ей в руки банку с красной краской.

— Подержи-ка! — бесцеремонно заявил он и принялся закатывать рукава белоснежной рубашки. — И мантии подбери, а то здесь народ ненадежный — возьмет мантию поносить, да хорошо если через десять лет обратно вернет.

Дальше Гермиона, словно в трансе, смотрела, как две малярские кисти, расплескивая по полу и стенам темно-серую краску, размашисто обвели портрет по периметру, перекрывая Дамблдору все пути к отступлению.

— Это тебе за папу! — злобно приговаривал Гарри, не столько размазывая краску по холсту, сколько тыча в него кистью, словно шпагой. — Это тебе за маму!

— А это — за крестного! — широкая кисть в руках Драко лихо проехалась по макушке Дамблдора, начисто срезая геральдическую лилию на резной спинке косящего под королевский трон кресла.

Гермиона дернулась было вперед, чтобы остановить ребят — очнувшийся разум вдруг запротестовал против такого грубого вандализма, но порыв тут же угас, стоило ей обратить внимание на странную невозмутимость Дамблдора. Нарисованный директор, невзирая на прямую угрозу его безопасности, не возмущался происходящим, не протестовал, не звал на помощь, даже не попытался вразумить бывших учеников, уродующих его портрет. Из уст Дамблдора не прозвучало ни одного имени, хотя его ослепленные коллеги изо всех сил прислушивались к происходящему, пытаясь понять, что происходит, и шепотом обсуждая наиболее вероятные кандидатуры на роль святотатцев. То ли Дамблдор смирился с происходящим, считая их действия справедливой карой за содеянное, то ли надеялся, что, утолив жажду мщения, герои больше не станут ему докучать, посчитав свою миссию выполненной. Волшебный портрет легко отмоется, да и имидж мученика подновить бы не помешало. А если еще пару слов шепнуть нужным людям...

Гермиона, наконец-то сообразившая, чем грозит обернуться их рискованная эскапада, почувствовала, как у нее зашевелились волосы на затылке. Надо поскорее бежать отсюда, организовать какое-то алиби, показаться в зале оставшимся гостям, сделать вид, что они оттуда и не уходили... Устремив бдительный взгляд на подвергающийся осквернению портрет, вернее, на фигуру подозрительно неподвижного Дамблдора, Гермиона принялась лихорадочно перебирать в уме варианты безопасного отхода, совершенно забыв, что сжимает в руках открытую банку, и что густая краска вот-вот польется через край, запечатлевая на новом платье неопровержимые улики.

Гарри и Драко, не догадываясь о панических мыслях своей сообщницы, с упоением размахивали кистями. Работа спорилась, недостаток умения доморощенных маляров вполне компенсировался избытком усердия. Отвратительная, похожая на грязь субстанция стремительно поглощала тщательно выписанный кабинет — тяжелые портьеры, кресло с высокой спинкой, угол стола, покрытого расшитой скатертью... Когда же чья-то кисть широким мазком перечеркнула руки Дамблдора, неподвижно лежащие на коленях, Гермиона непроизвольно зажмурилась: ей было страшно смотреть на то, как исчезает под слоем жидкого камня лицо спокойно сидящего в кресле человека, каким бы чудовищем он ни был, и сколько бы зла ни причинил ее семье.

— Дай сюда!

Гермиона услышала, как у нее из рук вырывают банку и осторожно открыла глаза. Дамблдор исчез. На портрете была сплошная мрачно-серая стена с маленьким зарешеченным окошком в самом верху холста. Драко, вооружившись кисточкой поменьше, легко, как кошка, взобрался на плечи Поттеру и, опасно балансируя, принялся выводить рядом с решеткой кроваво-красные буквы. Гермиона стряхнула с себя оцепенение и подняла палочку, чтобы подхватить Драко «Левикорпусом», если тот все же надумает свалиться. Но все прошло благополучно: через несколько минут на картине был поставлен последний штрих, Драко благополучно возвращен на твердую землю, а орудия преступления тщательно уничтожены. Два юных мстителя немного полюбовались на дело рук своих, завернулись в мантии-невидимки и, подгоняемые нетерпеливым шепотом Гермионы, с чувством исполненного долга направились к выходу под возмущенные вопли бывших директоров Хогвартса, не забыв погасить за собой свет и запереть дверь.

Коридоры на обратном пути были безлюдны, но все же только в Зале трофеев компаньоны осмелились сбросить мантии и свободно вздохнуть. Гарри на радостях одним движением зажег все имеющиеся в зале свечи, словно знаменуя победу истинного добра над ложным. Драко, обложив его нехорошими словами, притушил свет до допустимого в условиях конспирации, но Гермионе хватило и одной секунды, чтобы оглядеть диспозицию и прийти в ужас: белоснежные рубашки ребят обильно покрывали брызги и потеки, очень похожие на следы крови и грязи. Впрочем, судя по взглядам Гарри и Драко, у нее самой вид был не лучше: вечернее платье было извозюкано по самое некуда, на туфли страшно было смотреть, а тщательно уложенная прическа после двух перебежек под мантией, конечно же, распалась, и хорошо, если выпавшие шпильки не остались лежать на полу в коридоре словно белые камешки или крошки хлеба из старинной сказки, указуя путь преследователям. Хоть Гермиона сама непосредственно и не принимала участия в экзекуции, но все эти хождения под мантией вплотную с измазанным краской Гарри привели к плачевному результату. Вывод был неутешителен: ни домой, ни, тем более, в Большой Зал в таком виде появляться нельзя. Алиби, похоже, придется строить на чем-то другом.

— Что делать будем? — спросил Драко, примостившись напротив стеклянной витрины и безуспешно пытаясь стереть со лба карминное пятно.

— Надо как-то отмываться, — уныло произнес Гарри, разглядывая темно-серые ладони, на которых не подействовали ни «Тергео», ни «Экскуро», ни «Скурж», ни смоченный огневиски носовой платок.

— Надо отсюда убираться, — раздраженно заявила Гермиона, собирая на край стола нетронутые колбаски и куски пирога: чем бы все ни закончилось, но позавтракать Гарри определенно будет нужно. Особенно если события примут неприятный оборот. — Мешочек свой дай сюда!

— И диплом надо не забыть! — спохватился Гарри. — Не перепутать бы снова.

— Все, что можно было, мы уже перепутали, — горько заметила Гермиона.

— Но я так и не понял, почему никто не заметил расхождений? — Гарри поднял глаза на Гермиону. — Почему из Хогвартса пришло письмо на имя Грейнджер, ведь при рождении в книге учеников должна была появиться твоя настоящая фамилия? Почему при заполнении дипломов МакГонагалл не заметила, что фамилия изменилась?

— Потому что, болван ты эдакий, — Драко на секунду перестал скрести лоб ногтями, — МакГонагалл доверилась магии, которая, как известно, не ошибается. Подписала ленточку — и адье. А с книгой учеников еще проще. У кого она хранилась? У директора. Кто мог там нарисовать все, что угодно? Вот, то-то же. А сейчас Дамблдор умер, чары спали, вот Гермиона и получила диплом на настоящую фамилию.

— А экзаменационные списки? — уточнил дотошный Гарри.

Малфой закатил глаза.

— Поттер, Дамблдор все рассчитал: ее настоящая фамилия все это время, во всех документах была скрыта чарами, которые спали, как только она взяла в руки диплом. Ты искры видел?

— Видел, — признался Гарри. — Просто я думал, что это для торжественности делается.

— Это делается немножко для другого, — Малфой удовлетворенно осмотрел свое отражение в витрине, придирчиво осмотрел руки и присвистнул, увидев на правом предплечье серые потеки, доходящие чуть ли не до локтя. — Мордред, здесь никаких ногтей не хватит, надо идти искать растворитель. И почему ты сразу его не захватил?

— Ну, мы же красить портрет собирались, а не растворять, — буркнул Гарри и снова вернулся к интересующей его теме. — А теперь фамилия Снейп появится на всех документах Гермионы? И все узнают, кто ее настоящий отец?

— Если ты никому не расскажешь, никто не узнает, — раздраженно произнесла Гермиона, затягивая шнурок на мешочке и вручая его Гарри. — Фамилия должна, по идее, появиться только на дипломе, к остальным документам я не прикасалась. Собирайтесь скорее, нам надо уходить отсюда как можно быстрее, а растворитель прихватим по пути.

Драко поспешно расправил рукава, скрывая компрометирующие следы, и укутался в мантию-невидимку. Гарри спрятал мешочек в карман, тоже набросил на плечи мантию и снова повернулся к Гермионе:

— А как же ты теперь будешь в университет поступать? Вы же вместе собирались учиться — ты, Тони Голдстейн, Терри Бут...

— Кстати, и Паркинсон тоже. — Драко откинул капюшон и серьезно посмотрел на Гермиону. — А ведь это, действительно, проблема.

— Никакая это не проблема, — Гермиона посмотрела на Малфоя и не удержалась от нервного смешка — очень уж необычно смотрелись на фоне темной бархатной шторы две говорящие головы — словно воплощенные рокуро-куби*, только симпатичные. — Открою вам огромную тайну: я буду учиться в Сорбонне, а там очень трепетно относятся к конфиденциальности, поэтому я, подавая документы, заключаю с деканатом маленький договор и в дальнейшем фигурирую в списках хоть как Гермиона Грейнджер, хоть как Жанна д’Арк. Хотя... — Гермиона сморщила нос. — На Жанну д’Арк они вряд ли согласятся.

Упоминать о том, что у нее имеются документы на целых три разные фамилии, Гермиона не стала — сегодня для Гарри, пожалуй, достаточно шокирующих новостей. Да он и сам догадается, не маленький — не думает же он, что проф... что отец всю жизнь будет сидеть в подвале, боясь высунуть нос на крыльцо. Да он еще и публиковаться будет, пусть и под новой фамилией, и на разные научные конференции ездить. А еще она обязательно уговорит его написать нормальные учебники по зельям...

— Тихо! — вдруг вскинулся Малфой. — Слышите?

Из коридора донесся шум, послышались истерические вопли:

— Ищите их, ищите! Они не должны были уйти далеко!

Драко поспешно натянул капюшон и воскликнул:

— Бросаем все и бежим. Дипломы, главное, не забудьте!

Гермиона взмахнула палочкой, уничтожая остатки пиршества, и поспешила к Гарри, который уже приглашающе откинул полу мантии.

— Как будем уходить? — деловито спросил он, привычно набрасывая прозрачную ткань Гермионе на голову.

— Через Большой зал. — Малфой уже был возле потайной двери.

— С ума сошел? — ужаснулась Гермиона. — Там куча авроров и учителей!

— Там сейчас нет никого, — отпарировал Малфой, — все побежали смотреть на наши художества. Но если вы не поторопитесь, они вернутся, и тогда...

Что может случиться тогда, уточнять не надо было. Они молча спускались по крутой винтовой лестнице, ругаясь сквозь зубы, когда каблук Гермионы застревал в щели между камнями или мантия, слишком короткая для двоих, опасно съезжала то в одну, то в другую сторону. В Большом зале, как и предсказывал Малфой, не было почти никого, кроме крепко спящего на лавке Джастина Финч-Флетчли и бдительно следившей за порядком миссис Норрис.

— Вперед! — скомандовал Драко и преступная группа, лавируя между столами, короткими перебежками устремилась к выходу.

Истошный вопль миссис Норрис догнал их почти в дверях. Гермиона подскочила от неожиданности, а затем, решившись, выскочила из-под мантии-невидимки, сбросила туфли и, полоснув по узкому подолу платья режущим заклинанием, быстрее ветра рванула вниз по широкой мраморной лестнице.

— Эй, Синдерелла, туфлями не разбрасывайся! — тут же послышалось за спиной. Гермиона, не останавливаясь, бросила взгляд на левую руку, на которой болталась сумочка и которая должна была спасать от преследователей новехонькие туфельки на сногсшибательных шпильках. Так и есть — одну потеряла.

— Прибавь скорости, я ее подобрал, — пропыхтел Драко, вырываясь вперед. Невидимый Гарри молча сопел где-то сбоку.

На подъездной аллее Гермиона сбавила темп — бежать босиком по усыпанной гравием дорожке было намного труднее, чем по отполированному мрамору. Драко, увидев это, что-то пробурчал и ноги Гермионы словно окунулись в мягкие тапочки. Выдохнув на бегу слова благодарности, она ускорила бег.

— Не за что, — отмахнулся Драко. — Это стандартное хозяйственное заклинание для лошадей, у которых повреждены копыта, так что не стоит.

— С-скотина, — только и смогла выдавить из себя задыхающаяся Гермиона, у которой уже темнело перед глазами и немилосердно кололо в правом боку.

— Ворота! — выдохнул Гарри через несколько бесконечных минут. Гермиона подняла голову. Всего в десятке метров от них маячили высокие кованые ворота. Открытые.

Не успела Гермиона вознести хвалу всем, кому только можно, как створки ворот дрогнули и начали медленно сходиться.

— О нет! — вырвалось у Малфоя, и он со сдавленным стоном рванулся вперед, ухватив Гермиону за локоть. С другой стороны в ее руку вцепился Гарри. Пролетев последние метры пути практически по воздуху, Гермиона услышала, как за ее спиной громко лязгнул огромный засов, и, проваливаясь в омут чужой аппарации, с неимоверным облегчением подумала: «Успели...»

1 сентября 1999 года

«И снова, уважаемые радиослушатели, я веду репортаж из знаменитой Школы чародейства и волшебства. В первый день нового учебного года в Большом зале возрожденного Хогвартса собрались ученики и преподаватели, представители Министерства магии и члены Попечительского совета. Сегодня, через год после окончания великой битвы, наш любимый Хогвартс полностью восстановлен. Он снова принимает в свои ряды юных первокурсников, которым в ближайшие семь лет предстоит постичь все тайны волшебной науки, а в будущем прославить магическую Британию своими изобретениями, трудами и подвигами.

Единственное, что омрачает наш светлый праздник, это отсутствие на почетном месте портрета величайшего мага современности Альбуса Персиваля Вульфрика Брайана Дамблдора. Хочу напомнить уважаемым слушателям, что в августе прошлого года, во время выпускного вечера, группа сторонников Волдеморта проникла в кабинет директора и залила несмываемой краской его портрет, а также оставила на нем кровавую надпись «Азкабан» как символ мести за своих заключенных соратников.

Как сообщила директор Хогвартса Минерва МакГонагалл, ущерб, нанесенный изображениям великого волшебника, оказался невероятно велик — до сих пор лучшие специалисты Европы и Америки не смогли восстановить поврежденные картины. Уже больше года все полотна находятся в самых глубоких подвальных помещениях Министерства магии, это сделано для того, чтобы полностью исключить возможность повторного надругательства над ними. К сожалению, пообщаться хотя бы с одним из портретов накануне праздника не удалось ни одному журналисту. Как сообщил нам один из сотрудников министерства, после визита скандально известной Риты Скитер Альбус Дамблдор попросил оградить его от бесед с представителями прессы до окончания реставрационных работ.

Очевидно, визит мисс Скитер настолько утомил знаменитого волшебника, что он решил взять тайм-аут, что, конечно же, очень прискорбно, поскольку до происшествия мистер Дамблдор всегда был предельно открыт для общения. Кстати, напомню, что сейчас Рита Скитер собирается выпустить в свет биографию известного шпиона Северуса Снейпа и ведет подробнейшие беседы со всеми, кто был с ним знаком. Так что будьте осторожны, дамы и господа, возможно, именно сейчас она направляется именно к вам.

Но не стоит так пугаться, уважаемые радиослушатели — это была, конечно же, шутка. Ведь сегодня большой праздник, на котором всегда есть место шуткам, песням и тостам в честь героев магической Британии, завоевавших для нас мир и свободу.

Возможно, в будущем нам еще удастся увидеть портрет одного из этих героев во всем его первозданном величии, а пока что мы предлагаем вашему вниманию небольшие интервью с преподавателями и лучшими учениками Хогвартса, а также приветственную речь директора Макгонагалл. Все это и многое другое вы услышите после очень короткого выпуска рекламы, поэтому оставайтесь с нами. На прямой связи из Хогвартса ваш постоянный корреспондент Ли Джордан.»

Радио в большой светлой лаборатории заиграло бравурную мелодию. Человек в рабочей мантии взмахом палочки приглушил звук, едва заметно улыбнулся и снова склонился над бурлящим котлом. Душа не болела уже целый год, и в ближайшую сотню лет болеть не собиралась.

_________________________________________________________________________

*Рокуро-куби — это вид сказочной японской нечисти. Днём они живут как обычные люди, а ночью их головы отделяются от тела и летают сами по себе.