Луна и бабочки (гет)

Я очень люблю бабочек. За их хрупкую и печально короткую красоту. За звездную пыльцу, покрывающую крылья. За то, как они доверчиво садятся на ладонь, если их правильно позвать. А еще люблю встречать рассвет на Астрономической башне. Никогда не угадаешь, какой цвет появится на небе первым: это может быть бирюзово-голубой или пурпурно-красный, или тревожно-алый, или чернильно-фиолетовый. Мне нравится угадывать — ведь тогда непременно случится что-то хорошее. Поэтому я загадываю бирюзу.

Сегодня я почему-то проснулась очень рано. Может, так проявляется мое волнение? Что бы про меня не говорили, мне иногда бывает неловко оттого, что я испытываю какие-то неправильные эмоции. Как будто можно запретить себе чувствовать или наоборот заставить... Ночь темнела за окном, а огромная луна освещала замок, расчерчивая пол в спальне на квадраты. Красиво. Я поняла, что уже не усну, и тихо выпуталась из одеяла, набросила мантию прямо на пижаму и выскользнула в коридор. Иногда мне казалось, что в ночных коридорах Хогвартса живет сказка. Для каждого своя — страшная, веселая, печальная... И что если зажмурившись выйти из-за угла, то непременно ее встретишь.

Можно идти бесшумно, тогда факелы не вспыхивают, и мое присутствие вне гостиной ничего не выдает. Наверное, их специально зачаровали на звук шагов, чтобы иметь возможность сохранять тайну. Так или иначе, но меня ни разу не замечали после отбоя. Я тихо поднимаюсь по истертым каменным ступеням Астрономической башни. Странно, но они выглядят совершенно древними, хотя по ним ходят только на уроки Астрономии, а вот ступени в башню Равенкло — почти как новые, а ведь ежедневно их испытывают на прочность толпы живущих в башне студентов. В замке вообще много странного и необычного, а двери открываются всегда в любую сторону.

Я вошла на смотровую площадку и замерла. На ней уже кто-то был. Интересно кто? Дверь за моей спиной не скрипнула, и я могла уйти, но почему-то не хотелось. Стараясь держаться в тени, я обошла старинные телескопы, медные лимб и алидаду, натертые до блеска, и увидела у парапета черную тень.

Его мантия трепетала на ветру как крылья экзотической бабочки, спина была напряжена, голова чуть запрокинута — он будто отдавал дань ночному светилу. А еще я разглядела длинные пальцы, добела впившиеся в камни парапета. Снейп! Наверное, я должна была испугаться и сбежать, но я не могла сдвинуться с места. Разве возможно подумать, что страшный черный директор может быть таким беззащитным? Он походил на детеныша тестрала — такой же трогательно-трагичный, а еще я почувствовала, как его окутывает некая Тайна, которую тотчас же захотелось разгадать. Что он делает на той-самой-башне, где убил того-самого-Дамблдора? Кается? Непохоже. Но я кожей чувствую невероятную волну боли и страдания, которая от него исходит. Почему-то хочется подойти ближе и коснуться этой окаменевшей спины, забирая себе половину тяжести, что он несет. И, конечно же, я этого не делаю. Я просто замираю в самом темном месте, продолжая разглядывать его, пытаясь понять... Я точно знаю, что он меня не заметит. И не узнает, как сильно мне его жаль.

* * *

Ночь подходит к концу. Очередная ночь в объятом безумием замке. Не знаю зачем, но я пришел на Астрономическую башню. Преступника тянет на место преступления? Ну-ну... Но от знания, что поступил так, как должно, легче не становится. Там, где у нормальных людей душа, у меня давно гулкая пустота, но даже эта пустота способна болеть. Но я-то хорошо знаю, чего стоят эти фантомные боли. Сегодня полнолуние, и луна кажется просто огромной. Я вглядываюсь в ее поверхность и вижу кровавые разводы. Кровь! Всюду кровь... О чем я думал, когда обещал Альбусу защитить учеников? Разве я не догадывался, что это невозможно? Или просто хотел, чтобы он ушел спокойно? Неважно... теперь уже неважно. В минуты слабости мне хочется шагнуть с этой башни вниз, отбросив палочку, чтобы ненароком не взлететь, но я хорошо помню о том, что еще предстоит сделать и позволяю себе отсрочку. Я уверен — моя смерть будет не такой красивой, как последний полет с башни, но перед встречей с ней я должен успеть сделать слишком много... пугающе много. Я последний раз смотрю на луну и кутаюсь в мантию. Оказывается, ночи уже холодные. Или уже утро? Я замечаю легкомысленную полоску василькового цвета у самой линии горизонта. Да ты неисправимый романтик, Северус. Васильки... от горькой усмешки подступает изжога. А почему не бирюза? Не лазурит? Хватит лирики! Впереди новый день. Пора к себе. Может, удастся подремать.

* * *

После той странной встречи на башне, я начинаю присматриваться к Снейпу и замечаю удивительные вещи. Он защищает студентов! Всех! Когда-то я думала, что он любит только выходцев своего факультета, а оказывается — нет. Хотя для того, чтобы защищать, не обязательно любить. Но делает он это почему-то так, чтобы никто не замечал. Странно... он что — не любит благодарности? Или есть еще какая-то причина?

Сегодня я хочу сходить в лес. Осень такая теплая, что есть надежда увидеть бабочек, перед тем, как они уснут. А еще утром с башни я видела тестралов, и там были маленькие. Поэтому я решила сходить на кухню и взять для них яблок. Взрослые тестралы любят мясо, а вот малыши — фрукты, которых в лесу сейчас не найти. Пока шла по коридору, встретила Алекто Кэрроу. Ее все ненавидят наравне со Снейпом, и мне непонятно почему. Не так. Мне понятно, почему ненавидят ее, но почему так же яростно ненавидят Снейпа? Она упивается властью и возможностью безнаказанно причинить боль, а он... Если бы я испытывала такую же боль, как и он, то, наверное, вместо сердца у меня давно были бы ошметки.

На поляне я увидела пасущихся тестралов. Кто-то, скорее всего Хагрид, бросил им кабана, умершего в капкане. Бедненькие... такие худые... такие грациозные. Их крылья похожи на крылья бабочек — такие же невесомые, тонкие, но сильные. А вот и малыши. Я бросала им яблоко за яблоком и радовалась, когда те их ловили на лету.

А потом я пошла дальше в лес по едва заметной в траве тропинке и вышла на залитую солнцем поляну. Как же здесь красиво! Согретый косыми осенними лучами ствол старого дуба был облеплен десятками разноцветных бабочек. С замиранием сердца я подошла поближе и поднесла руку почти к самой коре. Немного неосторожно — одну бабочку я все же спугнула, и она, тяжело взмахнув крыльями, оторвалась от ствола и уселась мне на палец. Не дыша, я любовалась этой совершенной красотой, когда услышала строгое:

— Мисс Лавгуд, что вы здесь делаете?

* * *

Я заметил эту девчонку в окно: совершенно не скрываясь, одна, она заходила в Запретный лес. Проклятье! Этот лес не зря назвали Запретным — каких только тварей там не встретишь. Наскоро натянув дорожную мантию, я почти бегом покинул замок. Куда она пошла? Мало мне гриффиндорских идиотов с их пламенной борьбой со злом в моем лице, так еще и эта!.. Лица я не разглядел, но по сомнабулической походке нетрудно догадаться, что это Лавгуд, в здравости рассудка которой не сомневается только ее декан. Но Флитвик — известный любитель всего необычного, и эта девочка не самый странный экземпляр в его коллекции. Я боюсь не найти ее, боюсь не успеть, поэтому сердце глухо бухает от радости, когда я все-таки ее вижу. Она стоит рядом с разноцветным деревом. Приглядевшись, я понимаю, что оно просто облеплено бабочками вида Ectoedemia decentella или по-простому моли-малютки. Их крылья используются в зелье ночного зрения. Но пора заканчивать этот балаган.

— Мисс Лавгуд, что вы здесь делаете?

Она вздрогнула от неожиданности, но улыбка так и не пропала с ее лица.

— Посмотрите, профессор, правда, красиво?

Она вытянула руку, и бабочка недовольно взмахнула мохнатыми крыльями, а у меня во рту стало кисло. Неужели эта девочка настолько погружена в себя, что не замечает ни войны, ни прочих гадостей вокруг? Меня положено люто ненавидеть, а при встрече сжаться и придумывать пути отступления, а она...

— У них крылья похожи на перья и такие цепкие лапки.

Бред! Горячечный бред больного чумой.

— Мисс Лавгуд, зачем вы пошли в лес?

А она только шире улыбнулась:

— Они же скоро уснут... на всю зиму.

Я чего-то не понимаю.

— И что?

— Мне бывает грустно без них зимой.

Вы только подумайте! От осознания собственного бессилия хотелось рычать. А еще хотелось схватить эту девчонку за руку и силком выволочь из недружелюбного леса. И чтобы она, наконец, расплакалась, как положено приличной студентке при встрече со мной. В лесу... Почему-то от этих мыслей злость прошла. Я тихо подошел к дереву и осторожно погладил копошащихся на нем бабочек. Эта Лавгуд определенно дурно на меня влияет.

— Правда, здорово?

Наверное, не знаю. Как идиот, я принялся поглаживать сложенные крылья, искоса наблюдая за реакцией девчонки. О! Она не подвела. Еще чуть-чуть и она бы кинулась мне на шею в непонятном порыве.

— Мисс Лавгуд, напомните мне, почему этот лес называют Запретным?

Северус, ты ублюдок, знаешь об этом? Наблюдать, как с ее лица пропадает улыбка невероятно больно, но я справлюсь. Но дальнейшее полностью выбило меня из колеи. Она осторожно коснулась моего рукава и почти прошептала:

— Очень больно?

— Вы о чем?

— Не бойтесь, я никому не скажу, что вы... хороший.

Она внимательно посмотрела на меня и, развернувшись, пошла в сторону школы. А я остался на этой дурацкой поляне.

* * *

Я вхожу в «Отряд Дамблдора» и считаюсь там своей. Еще бы, я участвовала в похищении меча Гриффиндора. На самом деле, я ни разу не была в кабинете директора, и мне было очень интересно посмотреть. Я с самого начала знала, что ничем путным эта затея не закончится. Как и то, что последующее наказание будет смехотворным. Обидно, что Снейпа считают таким идиотом и не замечают очевидного. Я же чем больше за ним наблюдаю, тем больше хочу помочь... хоть чем-то.

Сегодня Рождество, и сама не знаю почему, я вышла бродить по ночному Хогвартсу. Хотя нет — знаю. Я хотела встретить его. И, может быть, так же подержать за руку, как тогда в лесу. Ему ведь тогда стало легче — я видела, как смягчилось и просветлело его лицо. На мгновение, но все же, все же...

Я пробродила всю ночь, но так его и не встретила. Что ж, может быть он не один. Я поднялась на Астрономическую башню и приготовилась дождаться рассвета. И скорее почувствовала, чем услышала за спиной какое-то движение и скользнула в тень. Кто бы это ни был, попадаться я не собиралась. Это был Снейп. Покачиваясь, он подошел к парапету и почти свесился вниз. Его плечи мелко подрагивали, словно от сдерживаемых рыданий, а меня накрыло водоворотом его боли. Как же он еще держится, если чувствует такое? Сейчас я просто не могла уйти. Тихо я подошла к нему и коснулась его плеча. Он немедленно обернулся и посмотрел на меня совершенно больными глазами.

— Тш-ш-ш...

Он закрыл глаза и уткнулся лбом в мое плечо. Я слышала, как выравнивается его дыханье, чувствовала, как расслабляется спина под моей ладонью.

— Тш-ш-ш... все хорошо...

Я успокаивала его так, как успокаивала бы раненого гиппогрифа и чувствовала, как ему становится легче. Наконец он выпрямился и тут же отстранился.

— Спасибо.

Я ничего не ответила, понимая, что сейчас лучше оставить его одного, чтобы он пришел в чувство, и только легко коснулась его руки. Когда я спускалась с башни, мне почему-то было невероятно легко и хотелось петь. А потом я узнала, что тем вечером Гарри и Гермиона чуть не попались Волдеморту.

* * *

Не знаю как, а самое главное, непонятно зачем, за трапезами в Большом зале я начал выискивать взглядом светловолосую макушку. Лавгуд всегда садилась на разные места, и я загадывал: если лицом ко мне, то ничего смертельного сегодня не будет, а уж если спиной... И, надо сказать, почти всегда она садилась ко мне лицом и даже иногда смотрела на меня своим безмятежно-ласковым взглядом. Это был единственный взгляд без ненависти, обращенный на меня. Когда после пасхальных каникул она не вернулась, от острого чувства потери захотелось завыть. Я навел справки и выяснил, что она сейчас в подвалах Малфой-мэнора, превращенных волею Темного Лорда в тюрьму. С Люциусом говорить было бесполезно, в своем доме он уже не был хозяином, а вот Нарцисса меня поняла. Не знаю, что она обо мне подумала, когда я просил ее приглядеть за пленницей, и, честно говоря, не хочу знать, но она мне пообещала. И даже больше, с тех пор, стоило ей меня увидеть, она сообщала, что с «юной мисс» все в порядке. А большего мне и не надо. А потом в мэноре появился Поттер, и пленники бежали. Я очень обрадовался, что уж теперь эта девочка точно будет подальше от войны, и можно смело надеяться, что она выживет, несмотря ни на что.

* * *

Зачарованный галлеон нагрелся среди ночи.

«02.05.1998»

Я поняла, что началось, и выбежала из комнаты, опасаясь, что про меня забудут. Сосредоточенный Билл объяснял, что попасть в Хогвартс можно через «Кабанью голову», и что Аберфорт «мировой мужик».

Эта была страшная ночь. И в то же время сердце сжималось от завораживающей мрачной красоты вокруг: вспышки заклятий, видимый защитный купол, идущие в бой статуи... Я впервые была как все: бегала, кричала, уворачивалась и даже, наверное, убивала. Опомнилась только тогда, когда Гарри стоял в круге один на один против Волдеморта и выкрикивал:

— Северус Снейп служил не тебе. Он был на стороне Дамблдора...

А ведь я всегда об этом знала. Если хорошенько подумать... Но Гарри не оставлял времени на размышления:

— ... палочка по-прежнему не слушается тебя, потому что ты убил не того человека. Северус Снейп никогда не был настоящим хозяином Бузинной палочки. Он никогда не одерживал победы над Дамблдором... Смерть Дамблдора была обговорена между ними! Дамблдор хотел умереть непобежденным, подлинным хозяином Бузинной палочки!

А вот это было по-настоящему ужасным. Но стоит поспешить, все, что нужно я уже услышала, теперь все зависит от моей скорости. И как хорошо, что я набила карманы склянками с зельями на всякий случай. Остается только надеется, что еще не поздно.

* * *

К смерти я был готов. Знал, что она будет неэстетичной. Подозревал, что Лорд натравит на меня змею и даже зачем-то сварил антидот. Наверное, чтобы отвлечься от муторного ожидания смерти. Но вот к чему я не был готов, так это к тому, что не успею передать Поттеру последнее напутствие Дамблдора. Хотя, может, это и к лучшему? Но все равно я до последней минуты стараюсь выкрутиться и найти способ...

— Я должен получить власть над этой палочкой, Северус. Власть над палочкой — а значит, и власть над Гарри Поттером.

И все. Прозрачная сфера со змеей опустилась мне на плечи, и Лорд что-то приказал Нагини на парселтанге. Она рвала мое горло, а меня мучило только то, что я не успел... И, конечно же, смерть не могла быть мгновенной. Я упал на заплеванный пол Хижины и видел спину уходящего Лорда, в голове мутилось, а я все сокрушался: не успел! Но когда все шло, как предначертано, если в деле замешан Поттер? Он сам или моя галлюцинация? Какая разница? Но у меня еще есть последний шанс!

— Собери... собери...

Ну же! Если ты не плод моей фантазии, то ты заинтересуешься! Наверное. Я слышу голос Грейнджер, которая пихает ему в руку флакон и помогает собрать мои воспоминания. Почему-то в это мгновение безумно хочется жить. Я хочу запомнить живого Поттера, чтобы забрать это воспоминание с собой, за грань...

— Взгляни... на... меня...

Все! Теперь все! Почему-то я попадаю в Запретный лес на залитую осенним солнцем поляну. Возле облепленного бабочками дерева стоит Луна Лавгуд. Она светло улыбается и легко взмахивает рукой. Поляна начинает кружиться, и чтобы не упасть, я опускаюсь на траву. Сажусь, потом ложусь. Наконец-то я чувствую себя свободным! Я смеюсь, испытывая невероятную легкость, и закидываю руки за голову. А бабочки срываются с дерева и начинают кружить надо мной. Они садятся на меня и ласково щекочут крыльями. Теперь я счастлив... счастлив... и как во сне слышу голос Луны:

— Северус, пожалуйста, проснись!

Как хорошо, тепло... Спасибо тебе, милая девочка, за то, что просто была рядом. Единственная без ненависти. Спасибо, что была моим незримым собеседником, потому что если бы я говорил сам с собой, то сошел бы с ума гораздо раньше, чем нужно...

* * *

Я нашла его на залитом кровью полу Визжащей хижины и почему-то была уверена, что он еще не ушел за грань. Сколько же крови он потерял! И как же хорошо, что в ОД последний год мы упорно штудировали основы колдомедицины. В голову лезла всякая чушь, вроде того, что кровь вымыла из раны яд, а порванная трахея позволила не задохнуться. Я отстраненно колдовала над раной, сращивая разорванное и очищая ткани. Теперь зелья. Кроветворное... еще кроветворное... укрепляющий бальзам... Потом осторожно залила рану бадьяном и наколдовала повязку на шею, очистив от крови лицо и одежду. Надо выбираться отсюда. Аппарировать я уже научилась, вот только никогда не пробовала вести в парной аппарации. Но ведь все когда-то случается впервые? Я прижала его и сосредоточилась на доме. Уже подхваченная аппарационным потоком, я заметила, как падает на пол свеча, которой я себе подсвечивала, и загораются какие-то тряпки. Жаль, конечно, но уже не спасти.

Как же папа обрадовался моему возвращению! Он проводил меня в комнату, которую отстроил вновь после несчастного случая с рогом морщерогого кизляка и сам отлеветировал на кровать Снейпа. Заметив мою усталость, накрыл Снейпа одеялом и сказал, что позаботится о нем, пока я сплю. Я уснула, наверное, прежде чем добралась до подушки.

Разбудил меня папа, который сказал, что мне непременно стоит показаться в Хогвартсе, чтобы меня не потеряли, а потом возвращаться назад. Предвосхищая мой вопрос он сказал, что Снейп еще не просыпался, но диагностирующие чары не показывают ничего смертельного. Ничего такого, с чем бы не справились зелья, сон и хороший уход. Как же я люблю папу!

Вернуться у меня получилось только к вечеру, и дом встретил аппетитным запахом куриного бульона. Вышел папа в очках и с ложкой, заправленной за ухо.

— Ты как раз к ужину. Буди своего гостя, бульон ему уже можно.

Папа в этом разбирается! Я тихонько подошла к кровати и подсветив себе свечой полюбовалась на спящего профессора. Он словно помолодел, сбросив с себя непосильную ношу. Глубокие морщины разгладились, и от влитого кроветворного щеки чуть порозовели. Я осторожно убрала волосы с лица и тыльной стороной ладони проверила температуру. Вроде бы есть, а вроде и нет. Тогда я прикоснулась к его лбу губами. Горячий. Но ничего — поправится! Пальцем я очертила большой нос, потом тонкие губы, разгладила щеточки бровей и даже коснулась кончиков ресниц. Длинные... надо же! И пушистые. Вспомнив про бульон, я тихо позвала:

— Профессор, проснитесь.

Нет ответа. Я пригладила рукой его разметавшиеся по подушке волосы.

— Северус, пожалуйста, проснись!

Подействовало. Так действительно лучше. Он вздрогнул, и на спокойное лицо набежала тень:

— Бабочки... красивые...

Конечно красивые! Повинуясь порыву, я поцеловала кончик его выдающегося носа и замерла, встретившись с ним взглядом.

— Луна... спасибо тебе за то, что просто была рядом... единственная без ненависти...

Он шепчет едва слышно, и ему, наверное, кажется, что это сон, но я-то знаю... Нечестно будет не сказать об этом:

— Северус, все хорошо, ты жив.

В его взгляде понимание сменяется паникой.

— Как? Что?

— Тш-ш-ш, все хорошо. Только я никому не сказала, что ты жив.

— А Поттер?

— И он жив. А Волдеморт мертв. Все хорошо.

Он откинулся на подушке и невидящим взглядом посмотрел куда-то вдаль. Снейп показался мне таким потерянным, что я взяла его за руку и начала успокаивать:

— Если хочешь, то тебе не обязательно показываться.

Он странно посмотрел на меня и тихо сказал:

— Для всех было бы лучше, если бы Северус Снейп умер.

— Ну тогда и пусть он умрет для всех, а ты будешь жить!

* * *

У этой девчонки странная логика, но неожиданно мне нравится. Кто сказал, что так нельзя? Можно! А когда ее слова подтвердил Ксенофилиус Лавгуд, да не просто подтвердил, а предложил документы пропавшего без вести дальнего родственника, мне показалось, что жить все-таки стоит. Эти люди мне ничем не обязаны и ничего от меня не ждут. Я не должен принимать от них такого щедрого подарка, но отказаться выше моих сил. Ксенофилиус куда-то сходил и принес целую кипу пергаментов.

— Вот, все его документы. Вам даже внешность сильно менять не придется — только сходить к хорошему парикмахеру, купить очки и пользоваться легкими чарами гламура.

Не спросить я не могу:

— Ксенофилиус, сколько я вам должен?

— Бросьте, Северус, неужели вы бы такого не сделали для меня? Или для Луны?

Стыдно сказать, но, скорее всего, не сделал бы и даже не подумал. Разве что только для Луны... Чтобы не выдать своего замешательства я взял пергамент и прочитал имя того, кем мне предстоит быть: Рольф Скамандер. А что? Звучит неплохо!