Откровение (гет)

— Уходи! Я не желаю видеть тебя!

Дверь хлопает перед самым моим носом, едва не слетая с петель, а следом я слышу, как ты сползаешь на пол по обратной ее стороне и... И начинаешь плакать.

Ты плачешь потому, что я не люблю тебя так, как любил Лили. Тебе кажется, что «так» — значит «сильно», «от всей души», «всем сердцем и существом». Но ты не права. Ты даже не знаешь, какое это феерическое счастье — не любить тебя так, как я любил Лили. Не загибаться от удушья, не продираться сквозь плотный слепящий дурман в собственной голове, не чувствовать, как застревает в горле язык, не дуреть до потери гордости и здравого смысла... И не бояться. Не бояться, что однажды придет другой мужчина и заберет тебя у меня. Я правда не боюсь этого. Единственное, чего я боюсь, это того, что ты не будешь счастливой.

Я прислоняюсь лбом к двери и с силой зажмуриваюсь. Звук, слышный с той стороны, выворачивает наизнанку. Что же ты делаешь, зачем так изводишь себя? Гермиона, лисенок... Даже в этом прозвище — не очень романтичном, но это предел того, на что я способен — ты видишь параллель с Лили. Считаешь, что я пытаюсь разглядеть в тебе ее, что для меня ты просто пародия на прошлое. Клянусь Мерлином, Лили здесь ни при чем, и даже тень ее не мелькала в обозримом пространстве. Все ваше сходство ограничивается тем, что вы — лучшие из лучших, и вас обеих угораздило связаться с Поттером... А то, что вы обе магглорожденные, просто совпадение.

Я зову тебя лисенком, потому что ты шустра и до безобразия любопытна: ты подглядываешь в книжки, которые я читаю, принюхиваешься к зельям, которые я варю, подслушиваешь мои размышления под нос самому себе. Тайком отхлебываешь у меня сливочное пиво, пока я не вижу, а потом воровато слизываешь пену со рта, пытаясь скрыть следы своего маленького преступления. А впрочем, что там пиво — редкую шкуру бумсланга ты сперла у меня еще на втором курсе... без малейшего зазрения совести. А еще твои волосы отливают медью. Поэтому ты — лисенок.

Слух разрывает твой почти нечеловеческий крик. Мерлин Великий, что, что мне сделать, чтобы ты перестала плакать? Когда ты плачешь так, как сейчас, я жалею, что вообще существую. Помнишь, что такое Круцио? Как выворачивает суставы, рвет жилы и, кажется, снимает живьем кожу? Твои слезы хуже, чем Круцио. Это пытка, которую я не в силах терпеть. В такие минуты мне хочется сжаться до размеров пыли, сгинуть, сдохнуть и провалиться, только бы не причинять тебе боль. Но больше всего я хочу, чтобы тебе стало лучше. Мне иногда кажется, что я занимаю место рядом с тобой по какой-то нелепой жестокой ошибке. Скажи, какое право я имею оставаться с тобой, когда ты так плачешь? Когда тебе со мной так тяжело и плохо...

Прости, лисенок, прости меня. Я неудачный кандидат в спутники жизни. Так трогательно и смешно слушать, что ты ревнуешь меня... Подозреваешь, что я могу счесть тебя слишком неугомонной, недостаточно хозяйственной, чересчур карьеристкой и уйти к другой — той, что будет попроще и поспокойнее. Дурочка, даром, что самая умная ведьма своего поколения. Ты хоть понимаешь, что до тебя ни одной женщине не пришло даже в голову ревновать Северуса Снейпа? Не нужна никому эта непрезентабельная ворчливая заноза сомнительного благосостояния и статуса. Я не позволю оскорблять меня, но я не слеп, а моя критичность распространяется на меня самого точно так же, как на тех оболтусов, которых я учу в школе. Я не Поттер и не Малфой, у меня почти нет денег, нет титула, нет лидерских амбиций. Знала бы ты, с каким малодушным облегчением я сбагрил Минерве директорский пост: в моих интересах всегда были только интеллектуальное превосходство и совершенство навыков магии. Вся эта волокита с вдохновением общественных масс — не про меня. А еще я вполне способен грамотно оценить свое отражение в зеркале и, знаешь, что? Ни кожи, ни рожи. Ты считаешь меня богом в постели, но не учитываешь одного: бог я только в твоей постели. Это ты делаешь меня таким, закрывая глаза на покойницкую бледность, отдающую местами мышиной серостью, на безразмерный нос, на торчащие ребра, на сальные волосы, уже тронутые сединой. Ты отдаешься мне без оглядки и позволяешь не думать, не стыдиться, не пытаться соответствовать — просто быть. Поэтому для тебя я такой. Но только для тебя.

Я от тебя уйду... Смешно даже предположить. Северус Снейп столь же консервативен, сколь упрям и разборчив, так что даже не надейся избавиться от меня подобным образом. Я уйду только если буду уверен, что тебе без меня будет лучше. Впрочем, я все равно останусь где-то недалеко, чтобы всегда иметь шанс вовремя прийти на помощь.

Ты затихаешь. Внутри на секунду становится легче, а потом наваливается невыносимая пустота, как будто высосали всю душу. Помнится, после войны меня отчаянно хотели упечь в Азкабан, а там при случае и заставить поцеловаться с дементором. Потом, правда, влез Поттер, выволок на свет божий мое прошлое, выцыганил мне амнистию, орден, пособие, пост... Но я не об этом. Я о том, что поцелуй дементора вряд ли хуже той пустоты, которую я ощущаю сейчас.

За дверью царит гробовая тишина. Не слышно ни шагов, ни всхлипов. Меня пугает эта тишина. Я нажимаю ручку двери и осторожно толкаю: всего на пару дюймов, но этого достаточно, чтобы увидеть тебя. Ты сидишь на полу, прислонясь к косяку и закрыв лицо своими невозможными задорными кудрями. Ты не шевелишься, и для меня это худший признак, ведь я давно выучил: ты вся — воплощение живости, и неподвижна только тогда, когда тебе по-настоящему плохо.

Я прохожу, опускаюсь рядом и некоторое время бесцельно молчу. Я не знаю даже, как прикасаться к тебе: боюсь, что обожгу, будто щелочью, что ты в ужасе дернешься и отшатнешься. Мне спокойнее просто находиться рядом, но острое желание обнять и укрыть ото всех, душит, как петля, и я с опаской опускаю пальцы на твое плечо. Ты быстро оглядываешься и тут же отворачиваешься обратно, но мне этого достаточно — ведь ты не прогоняешь меня.

Прости меня, Гермиона. Прости, я не умею любить так, как ты этого хочешь, но это не значит, что я не люблю. Я могу не говорить тебе ласковых слов, не делать широких жестов, не понимать намеков, поступать порой не очень красиво, но мои намерения по отношению к тебе всегда чисты. Ни в моих словах, ни в поступках нет ни доли обмана, но я не представляю, как доказать тебе это. Я заставил доверять себе даже Волдеморта, но перед твоим неверием я бессилен.

Поверь мне. Пожалуйста. Не ради меня — ради себя. Я же вижу, как больно от твоего недоверия тебе самой, а я очень хочу, чтобы с тобой все было хорошо. Не знаю, любовь ли это — я вообще мало что знаю о чувствах. Но мне кажется, что это она. И я готов сделать все, что угодно, ради тебя.

Даже жить дальше.