Эта — дурацкая — осень (гет)

Рон не очень любит осень.

Может быть, давно-давно, когда он был маленьким, это время года ему и нравилось, но теперь — точно нет. Осень — это бесконечные дожди, тяжело нависающие серые тучи и резкие порывы ветра. Сквозняки, кашель с насморком и перечное зелье, которое Рон тоже недолюбливает: мама в детстве очень часто им поила.

Но самое главное, осень — это новый учебный год, это школа.

Нет, Хогвартс Рон, конечно, любит. Как не любить этот огромный замок с многочисленными башенками, темными закутками и, главное, прекрасным Большим залом? Хогвартс прекрасен в любое время года. И даже теперь, полуразрушенный и не до конца восстановленный, замок вызывает у Рона приятные воспоминания. Неприятные, конечно, тоже, но приятных все же больше.

Но кроме самого здания и атмосферы, у Хогвартса есть правила, и к выполнению они обязательны (а то зачем еще их создавали?). Нужно учиться — пожалуй, именно за этот пункт Рон и не любит школьную жизнь.

Еще ему, конечно, не нравится и то, что нужно рано вставать, да и вместо приятных вечеров в компании друзей у него вечные уроки... Но даже и это, наверное, не самое страшное.

Самое страшное — то, что все эти так ненавистные Рону атрибуты школьной жизни: ранние подъемы, тяжелые будни, скучные выходные, огромные ветхие учебники и много, очень много письменных заданий, — любит Гермиона. Казалось бы, чего тут такого? Это далеко не новость, Гермиона была увлечена учебой с самого первого своего дня в Хогвартсе или даже в маггловской школе (а то и с самого рождения)...

Проблема в том, что саму Гермиону любит Рон. Очень любит. А она об этом, наверное, даже не догадывается.

То есть, Гермиона — девушка умная и сообразительная, даже очень, но она все время проводит с книгами, и поэтому Рону сложно сказать, знает ли она о его чувствах.

Он планировал ей сказать. Еще давно, во время битвы за Хогвартс или, может, даже в тот день, когда нашел их с Гарри после своего побега. Рон уже тогда знал, что любит ее... впрочем, это еще ни о чем не говорит, иногда Рону кажется, что он любил еще на шестоом курсе, а то и на пятом... Может даже с того момента, как только ее увидел (хотя вряд ли, ведь тогда Гермиона первым делом заявила, что у него грязный нос).

Но он так и не сказал. А Гермиона теперь постоянно занимается: после уроков бегает в библиотеку, в гостиную возвращается поздно и сидит там, пока за окном окончательно не стемнеет. Собираясь ложиться спать, она желает Рону с Гарри спокойной ночи, шушукается с Джинни и — уходит. А Рон, провожая ее взглядом, понимает, что снова упустил шанс поговорить по душам. (Нельзя сказать, что он от этого совсем в печали — страшновато ведь! Но все равно становится тоскливо.)

Джинни, кстати, после таких вот уходов Гермионы бросает на брата насмешливые взгляды, и ему становится не по себе. Джинни сообразительная, и Рон не сомневается в том, что она уже давно обо всем догадалась.

Гарри, скорее всего, тоже догадывается. Иногда он, ухмыляясь, спрашивает у Рона, не собирается ли тот вечером в Выручай-комнату (Джинни в такие дни ходит страшно довольная, и Рону даже думать не хочется, почему), и бедному Уизли только и остается, что мотать головой и краснеть.

Какой же из него гриффиндорец, если он не может решиться и признаться?

Рон пытается представить, как сделает это. Наверняка будет играть легкая музыка, а кто-то расставит повсюду зажженные свечи. И он, улыбаясь и ничуть не волнуясь, скажет...

"Прости, Гермиона, я больше никогда не буду приносить свечи в библиотеку. Да, я знаю, что могу что-то поджечь. Ой, музыка тебя отвлекает? Извини... извини, извини..."

Хмурясь, Рон думает о том, чем будет грозить ему возможный в таком случаеи несильный удар книгой по голове, если книга очень толстая, а Гермиона (хоть и стройная) — не такая уж и слабая.

Может, от такого удара и он начнет любить учебу?..

Рон, если честно, в этом очень сильно сомневается. Он определенно не из тех людей, кому нравится ежедневно усваивать бешеное количество новой информации или страдать от недосыпа... В особой старательности его не упрекнешь, а заподозри кто за ним привычку читать учебник не только для того, чтобы худо-бедно сделать домашнее задание, — и Рон себя в обиду не даст, опровергнет ложные обвинения!

Иногда ему становится не по себе: вдруг им с Гермионой вместе будет тяжело из-за настолько сильно разнящихся интересов? Впрочем, Рон успокаивает себя мыслью, что им удавалось дружить на протяжении целых семи лет, привыкли уже и, в случае чего, они смогут пойти на компромисс.

* * *

Ранние пробуждения Рону даются очень тяжело. Чары, наложенные на полог, его невероятно раздражают: скрипучий писк вовсе не способствует хорошему настроению, — но в то же время без них никак не обойтись. Иногда Рону кажется, что проспать и пропустить урок — не так уж страшно, но затем он вспоминает, что первыми в расписании обычно стоят Трансфигурация, Зелья или еще что-то такое, где легко отстать... приходится вставать. Пару раз тяжко вздохнув, Рон садится и тут же поднимается на ноги, словно иначе его невероятно тяжелая и кажущаяся от того наполненной знаниями голова перевесит и потянет все тело назад, в лежачее положение. (Такое уже пару раз бывало — ох и ругалась же Гермиона...)

Завтракает Рон обычно молча: еще не проснулся, голова не соображает, — да и в последнее время он старается не говорить с набитым ртом. (В том, что старые привычки иногда берут свое, Рон не виноват!)

Напротив всегда сидит Гермиона, и он украдкой разглядывает ее лицо. Гермиона, по мнению Рона, не слишком красива, скорее, просто миловидна и симпатична (но ей бы он это в жизни не сказал: с нее сталось бы не понять разницу и обидеться), а наблюдать за ней приятно.

Гермионы раскрывает "Ежедневный Пророк" и внимательно читает статью, чуть хмурясь, так что между бровей у нее появляется морщинка. Рону хочется сказать: "Не хмурься! Ты гораздо симпатичнее, когда улыбаешься", но он понимает, что Гермиона сосредоточена и такое обыкновенное высказывание не оценит. Или чуть смущенно улыбнется, кивнет и снова вернется к газете — так что толку говорить просто нет.

Периодически у Рона возникает ощущение, что толку говорить с Гермионой нет вообще — она знает гораздо больше него и способна с таким убеждением доказывать свою точку зрения, что гораздо проще перестать ее слушать и лишь смотреть, как меняется ее оживленное лицо, пока она рассказывает. Но это Гермионе тоже не понравилось бы, так что Рону приходится ее выслушивать и даже пытаться вникать.

Это, впрочем, гораздо легче, чем на уроках. Там он часто, как бы ни старался, "улетает": засмотревшись на что-то, перестает прислушиваться и может так глубоко погрузиться в мысли, что и не заметит, как закончится урок. (Нет, заметит, конечно, ведь все вокруг оживятся. А Гермиона, дождавшись окончания речи профессора, начнет выговаривать ему за то, что он опять мечтает.)

Рону очень часто хочется спросить, почему Гермионе настолько важно все это? Занятия, домашние задания, отметки... она ведь и так очень много знает! Зачем тогда учиться?

Этот вопрос он обсуждает только с Гарри. Друг, кажется, тоже не вполне представляет, почему они дали миссис Уизли уговорить себя пойти доучиваться. Впрочем, Гарри в школе хорошо: от него требуют гораздо меньше, чем от остальных, и он много времени проводит с Джинни. Да и сверхлюбопытные репортеры его на территории Хогвартса достать не могут, так что Гарри, кажется, счастлив.

А вот Рону приходится отдуваться за свое (да не свое даже, чужое) решение. Раз за разом отключая ненавистные чары-будильник, он думает о том, что после окончания школы устроит себе долгожданный выходной. Никаких учебников, никаких уроков. Он будет целый день спать и, наверное, есть — куда же без этого?

Конечно, потом он соберется с силами и спросит у Гарри, когда заканчивается прием документов в школу авроров и даже, наверное, отнесет их туда, но вот...

Рону, честно говоря, совсем не хочется становиться аврором. Во-первых, до тех пор учиться целых три года — а это слишком уж долго. Во-вторых, он уже навоевался и не особо впечатлился. Темные маги, преступления, расследования... все это можно оставить Гарри. Сам Рон предпочел бы поселиться в Косом переулке и работать с Джорджем.

Но Гермиона, скорее всего, эту идею не одобрит.

* * *

Сдается Рон в середине октября.

Снова звенят в ушах чары (хотя они — всего лишь иллюзия, Рону кажется, что даже кровать вибрирует от этого раздражающего звука). Снова тяжелая голова, круги под глазами, неприятная колющая боль в висках. Вчера он лег спать очень поздно: в отсутствие Гарри, с таинственным видом удалившегося куда-то под руку с Джинни, Трансфигурация шла крайне медленно. Гермиона хоть и сидела рядом, но помогать не собиралась, так что ему пришлось делать все, абсолютно все самому, — и вот теперь пожалуйста: чувствует себя Рон так, словно не доживет даже до завтрака. Ему бы упасть назад и проспать еще часа четыре (и будет прекрасно, если потом кто-то скажет, что на этом его тяжкие школьные будни закончены)...

А так приходится вытаскивать свое тело из кровати, выпутываться из мешающегося балдахина — и снова идти учиться.

У Рона такое ощущение, что это никогда не закончится. Да он скоро уже с ума сойдет!

Так что когда за завтраком невероятно счастливая Джинни показывает небольшое колечко и тихо говорит, что Гарри вчера был в Норе, а потом сделал ей предложение, — первой реакций Рона становится: "Ну вот, у меня уже галлюцинации!"

Это уже потом он может поздравлять и сестру, и Гарри (который, судя по всему, тоже спал совсем немного, но от этого совершенно не похож на зомби), и слушать сдержанные, но очень искренние восторги Гермионы. И думать о том, что вот у кого-то впереди счастливая совместная жизнь, а у него... еще половина осени.

Нет-нет, Рон нисколько не завидует лучшему другу. То есть... он за Гарри рад и на него не злится. Гарри и так уже досталось.

Просто немножко обидно, что ему не надо вкалывать: Джинни его и так любит. А вот самого Рона...

— Гермиона, а зачем ты так много учишься? — спрашивает Рон, и Гермиона, отрываясь от разговора с Джинни, мигом перестает смеяться. У Рона екает в груди от того, как резко меняется у нее выражение лица.

— К чему такой странный вопрос, Рон? — она, кажется, слегка озадачена. Рон разводит руками:

— Ну... просто... ты все время учишься, учишься... Ты и так умная...

— Рон, — Гермиона посмеивается и, кажется, расслабляется, — от лишних знаний никто еще не умирал.

— Я скоро умру, — бубнит Рон так, чтобы его никто не услышал (впрочем, сидящий рядом Гарри хмыкает), а Гермиона продолжает:

— Я хочу узнать побольше о каждой сфере, каждой профессии... я ведь совершенно не знаю, чем буду заниматься после школы.

Рону становится тоскливо.

— Ты везде найдешь себе применение...

— Но и жить на что-то надо, — вздыхает Гермиона.

— Так я заработаю! — с отчаянием произносит Рон — и потом понимает, что сказал что-то не то. Ой-ой. Сейчас Гермиона скажет, что не нужны ей его деньги...

Гермиона молчит и только улыбается. А Гарри почему-то делает большие глаза и пихает Рона в бок, пытаясь беззвучно подсказать ему нужные слова.

Рон пытается угадать:

— Э... я тебя люблю?

Где-то на заднем плане хихикает Джинни , Гарри, кажется, закатывает глаза — наверняка расслышал вопросительную интонацию, — а Гермиона все улыбается. Очень радостно и даже счастливо.

И Рону, наверное, больше нет ни до чего дела.

Профессор МакГонагалл поднимается из директорского кресла и громко объявляет:

— Произошел ряд изменений в формате сдачи экзаменов. ТРИТОНы в этом году...

Рон бросает в ее сторону недовольный взгляд.

Ну, может, до чего-то еще ему все-таки дело есть, надо же, в конце концов, эти ТРИТОНы сдать...

Но Гермиона — все равно важнее.