Lily and the Art of Being Sisyphus (джен)

Глава 1. Станция под названием Чистилище.

Где девочка-которая-выжила не оправдывает своего прозвища, встречает на вокзале Смерть и решает сменить имя.

Элеанор Лили Поттер была единственным ребенком ныне покойных Джеймса и Лили Поттер, погибших в автокатастрофе, когда ей был всего год. Элеанор жила со своими тетей, дядей и кузеном, где работала в качестве служанки, оплачивая им их бесконечную доброту. Она не могла припомнить, где слышала термин "кабала", просто однажды оно просто пришло ей на ум (Дурсли никогда не использовали это выражение, они всегда называли ее "ненормальной" или "девчонкой", или другими односложными словами, которые больше походили на клички), и решила, что он ей подходит. В конце концов, именно на ней лежало поддержание чистоты в доме, приготовление завтрака в более-менее съедобной форме и прополка сада, а за это Дурсли обеспечивали ее комнатой (каморка прислуги под лестницей) и пропитанием (уменьшенной версией громадных трапез Дадли).

Конечно, ее пристанищем был чулан, в прошлой своей жизни используемый в качестве кладовки, но это была ее собственная комната, и в ней был матрас, так что девочка не сильно жаловалась. Элеанор было очень интересно, как это ее занесло в такую кабалу, она не помнила жизни до Дурслей, поэтому оставалось только предполагать, что долг появился в тот момент, когда им пришлось взять ее к себе после автокатастрофы. И все-таки, думала девочка про себя, выдергивая сорняки, прошло ведь кошмарно много времени, а долг выплачивается по сей день (если только Дурсли не накручивали проценты).

Когда Элеанор не работала на Дурслей, она ходила в школу и очень быстро бегала, потому что Дадли и его тощий друг, имени которого она не могла запомнить, гонялись за ней по парку с палками и кричали что-то, чего она даже не запомнила.

Если бы ее попросили описать себя, Элеанор бы уверенно отрапортовала:

— Я — девочка, у меня рыжие волосы и зеленые глаза, я маленькая для своего возраста, но еще вырасту, буду справляться с работой лучше, и Дурсли повысят мне зарплату. Мои родители мертвы, и мне пять лет.

Но в этом году данное ей описание кардинально изменилось.

У Дурслей было запланировано какое-то важное семейное мероприятие в городе, что, вероятно, означало, Дадли будет набивать себе пузо пастой в ресторане, слишком изысканном для прислуги, а Элеанор оставят со спятившей миссис Фигг. Миссис Фигг, помимо того, что носила фруктовое имя, любила кошек, и именно по этой причине маленькая девочка нарекла старушку спятившей, а не эксцентричной, и в тот день дом просто кишел животными. Элли (так она себя называла) к кошкам относилась равнодушно, и не могла понять, зачем миссис Фигг нужно так много.

Они сидели в гостиной, очень красочной комнате со слишком большим количеством кружев, чтобы считать их украшениями. Элли пристально рассматривала фотографии кошек на стенах, когда как Дурсли обычно вешали фотографии Дадли, пока миссис Фигг выставляла с потертого серебряного подноса на стол разнообразные бисквиты, булочки и чай.

— Итак, моя дорогая, как дела у твоего кузена? — спросила миссис Фигг, протягивая Элли ей чашку с чаем. Элли знала, что старушка ждала, пока она не выпьет чай, но девочка очень хотела поскорее поесть — Дурсли снова урезали ей «жалованье» после того, как узнали, что Дадли показал в школе плохие результаты и понизил общую успеваемость — и если ей удастся добыть несколько бисквитов сейчас, то потом не придется беспокоиться, что ее «финансы» исчерпают себя и наступит время голода.

— Жирно, — ответила Элли, отпивая чай в деликатной манере, подходившей к данной обстановке.

— ...прости? Кажется, я неправильно тебя расслышала. Ты сейчас сказала, что дела у твоего кузена идут... жирно? — спросила миссис Фигг так, как обычно задавала вопросы воспитатель в детском саду Элли. Девочка, источая ауру мудрости, кивнула и поставила чашку на стол.

— Дадли в последнее время становится особенно круглым, — уверенно заявила Элли. — Это нужно для того, чтобы унаследовать семейный бизнес дяди Вернона. По-моему, тут большую роль играет имидж, поэтому если Дадли начнет выглядеть, как дядя Вернон, то в конечном итоге он станет дядей Верноном и сможет перенять его наследие, когда тот уйдет на пенсию.

Миссис вежливо улыбнулась. Ее улыбка показалась Элли натянутой и немного фальшивой, но девочка сталкивалась с подобным слишком часто, чтобы обижаться.

— Это... очень мило, дорогая.

— Я, конечно, не ожидала, что Дадли начнет тренироваться так рано, — призналась Элли притихшей миссис Фигг. — Но опять же, тетя Петуния и дядя Вернон всегда говорили о том, какой Дадли экстраординарный, поэтому, я думаю, было разумно полагать, что он начнет в слишком раннем возрасте.

Улыбка миссис Фигг стала еще фальшивей, и Элли даже подумала, не услышит ли она очередного "это очень мило, дорогая". Это, кажется, было стандартной реакцией обычных людей, не-Дурслей, на то, что она говорила, и девочка никак не могла понять, почему. Может, они что-то не то ели?

— ...а как тебе школа? — спросила миссис Фигг как будто для того, чтобы сменить тему.

В школе было очень интересно. После нескольких дней обитания в одном загоне с другими детьми, Элли поняла, что школа — это своего рода зоопарк, где взрослые смотрят за повадками детей. За ними наблюдали в искусственной, но отчаянно выдаваемой за естественную среде, где надзиратели отмечали золотыми звездами на таблицах их успехи в выполнении различных заданий, а также следили за общением с другими представителями стада. Однако все это было очень секретно, так как все результаты пойдут насмарку, если подопытные узнают, что за ними наблюдают. Кроме того, Элли не была уверена в том, что другие дети знали об истинной природе школы — когда она попыталась поговорить с одним из одноклассников об этом, он странно на нее посмотрел и отошел подальше.

— Очень познавательно, — решила, наконец, Элли и пояснила:

— Мы читаем книги.

— Да, полагаю, так оно и есть, — сказала миссис Фигг. — Тебе там нравится?

— Это просто помещение, — пожала плечами девочка, немного поразмыслив над вопросом. — Книги очень интересны, хоть мы и не должны еще уметь их читать.

— А ты уже умеешь читать? — удивилась миссис Фигг.

— Для протокола скажу, что нет, потому что это исказит результаты эксперимента. А если между нами, то у Дурслей на чердаке была кипа книг, которые я перенесла в свою каморку, и пока никто ее не хватился, — Элли по-совиному моргнула большими зелеными глазами и продолжила пить чай. Миссис Фигг совсем раскисла от потока слов, вылетающих из ротика маленькой девочки.

В конце концов, терпение спятившей миссис Фигг лопнуло, и она сказала:

— Элеанор, дорогая, ты бы не хотела немного поиграть на улице?

Таким образом Элли сбежала из дома, заполоненного кошками, и вышла во двор, где столкнулась с невероятно зловещим деревом, которое навсегда изменило ее судьбу. Оно выглядело очень залезательным, что в первую очередь и привлекло к нему маленькую девочку. За свою жизнь Элли облазила очень небольшое количество деревьев, еще реже она это делала ради самого процесса (обычно деревья служили средством побега от Дадли, когда тот бывал необычно настойчив), и, смотря на него сейчас, девочка подумала о том, как она неспешно на него заберется и попробует прикоснуться к небу. Высокое и серое, дерево закрывало солнце и отбрасывало тени в глаза Элли, пока она карабкалась все выше.

Такими темпами, думала она про себя, я попробую на вкус облака еще до того как доберусь до вершины, а затем отведаю солнечного света. Элли уверенно карабкалась по прочным ветвям, переходя от одной к другой с ловкостью, рожденной годами занятий легкой атлетикой. Так что, наверно, это не поскользнувшаяся уверенная нога или прочная ветвь, сломавшаяся под весом девочки, а, скорее, судьба сбросила пятилетнюю Элеанор Лили Поттер с высокого дерева на твердую землю.

Она почти не почувствовала падения, а после не ощутила вообще ничего.

Секунду или две вокруг не было ничего, но затем медленно, но уверенно в поле зрения появилась железнодорожная станция. Огромный черный с красным поезд, окруженный ореолом доброты, ожидал пассажиров, в то время как сама станция сверкала идеальной чистотой. Элли точно знала, что никогда не была здесь раньше, однако все вокруг казалось очень знакомым, как лицо одноклассника, имя которого вертится на языке, но никак не вспоминается. Она медленно поднялась, отряхнула коленки, и начала исследовать пустую станцию.

Это был определенно не сад миссис Фигг, но, опять же, с Элли иногда случались странные вещи, и она давно научилась просто плыть по течению. Как однажды, например, когда тетя Петуния состригла ножницами ей все волосы, и они отросли за ночь обратно. Поэтому таинственное перемещение на незнакомую/знакомую железнодорожную станцию было немножко странным, но не таким уж немыслимым явлением.

Блуждая по станции, Элли поглядывала на поезд, размышляя, нужно ли ей садиться в него. У нее не было билета, но поезд выглядел таким ярким и заманчивым, как будто он улыбался и ждал, когда же Элли запрыгнет в него и помчится навстречу приключениям.

Девочка подошла к сверкающему поезду и нашла вход, но только она собралась войти в вагон, как кто-то появился на ее пути. Это был высокий худой человек, напомнивший Элли ворона. Он стоял очень прямо и неподвижно, одетый в темную одежду, поношенную по краям, и без интереса рассматривал окружающую его станцию. Нельзя сказать, что он был во всем черном, скорее, во всем темном — это как смотреть на тень и осознавать, что она не черная, а синяя, которую поглотил черный цвет. Он носил мрачный порванный плащ, покрашенный чернилами, чтобы замаскировать его роскошность. Его непослушные волосы торчали на голове, как перья, тогда как лицо было таким бледным, что делало его похожим на разрисованную маску, а его глаза сверкали, как украденные зеленые драгоценные камни, которым так радовалось его воронье сердце.

Человек-ворон не заметил Элли, вместо этого своими лиственно-зелеными глазами вглядывался в пустоту железнодорожной станции. Он слегка нахмурился, наклонился на пятках назад, моргнул, после чего снова посмотрел на платформу, склонив голову на бок.

Незнакомец что-то пробормотал на незнакомом языке и наклонил голову в другую сторону, с лицом еще более задумчивым, чем до этого.

— Привет! — воскликнула Элли, энергично махая ему рукой. Незнакомец дико замотал головой по сторонам, пока его взгляд в моргающем недоумении не остановился прямо на ней. Человек приоткрыл рот, потом снова закрыл и подался назад, как будто намереваясь вернуться в поезд. — Нет, подожди, не уходи! Меня зовут Элли, и я не знаю где я. Правда, поезд классный?

Как будто задумавшись над ее словами, незнакомец остановился, его зеленые глаза изучали ее часть за частью, собирая и перебирая ее. Наконец тихим, но сильным голосом он произнес:

— Здравствуй.

Кажется, он счел, что девочка не представляет угрозы, потому как сошел с поезда на платформу. Все время он продолжал рассматривать ее, пока, наконец, черты его лица изменились с недоумения на легкую улыбку, такую, какой Элли никогда не видела раньше, даже по телевизору. Она была мягкой, доброй, но в тоже время старой и печальной, и немного опасной.

— Это невежливо. Сначала нужно представиться, — наконец авторитетно заявила Элли.

— А-а, — протянул человек, и его улыбка потеряла печальный оттенок, — прости меня, много времени прошло с тех пор, как кто-то решался со мной заговорить, — незнакомец, казалось, отвлекся, окинув взглядом станцию. Он был похож на детей в школе, которые почти знали ответ, но забыли в последнюю минуту. — Ну, полагаю, я — Смерть, — наконец, сказал он.

— Смерть? — спросила Элли, приподняв брови. В телепередачах смерть тоже носил черное, но там он был скелетом, и у него была коса.

— Уничтожитель миров, — добавил он с кривой улыбкой.

Элли прищурила глаза, думая про себя, был ли незнакомец на самом деле смертью, или это просто какой-то парень по имени Смерть. Может быть, его родителями были люди, которых часто упоминали Дурсли. Или он мог быть сумасшедшим, как миссис Фигг. Она решила это узнать:

— У тебя есть кошки?

Человек, казалось, был сбит с толку таким вопросом, но в конечном итоге ответил:

— ...нет, боюсь, у меня их нет. Но у меня когда-то была сова.

— Что с ней случалось? — спросила Элли, потому что совы она не заметила.

— Она умерла, — мрачно сказал незнакомец. Затем он вздохнул, убрал волосы с глаз, еще раз оглядел станцию, и спросил у нее:

— Я так полагаю, ты не сможешь сказать, почему я сейчас нахожусь в чистилище.

Элли понятия не имела, о чем он говорит, она никогда не слышала о станции под названием Чистилище. Единственный вокзал, о котором она знала — это Кингс-кросс, но и там девочка никогда не бывала. Она уже собралась об этом сказать, как вдруг краем глаза заметила кое-что интересное на лбу Смерти. Блеклый и почти незаметный розовый шрам, шрам в виде молнии. Элли восторженно показала на него пальцем:

— Эй! У меня шрам точь-в-точь как этот! Я получила его в аварии, когда была маленькой, а когда ты заработал свой?

Смерть довольно комично моргнул, и, наконец, выдал:

— Чего?

Девочка убрала челку со лба и показала свой более заметный шрам и просияла:

— Большинство людей не видит его из-за волос, но он все равно тут.

Ее собеседник снова окинул девочку изучающим взглядом, на этот раз более внимательным — до этого осмотр был поверхностным — как будто пропустил что-то вопиюще очевидное. После небольшой паузы он спросил:

— Как тебя зовут?

— О, верно, я же забыла! — внезапно воскликнула девочка и протянула руку, — здравствуйте, Смерть, меня зовут Элеанор Лили Поттер, но можно просто Элли.

Лицо Смерти приняло задумчивое выражение.

— Твои родители, случаем, не Лили и Джеймс Поттеры?

Элли сузила глаза, вдруг вспомнив, как этот человек представился смертью. Он, наверно, в тот день находился в машине. Но девочка почему-то не могла представить его в той машине, сидящего на заднем сидении, невидимого в зеркале заднего вида. Возможно, их глаза встретились за мгновение до автокатастрофы... нет, Элли просто не могла увидеть его в той машине рядом с собой. И все-таки, если он — смерть, значит встречал их после аварии и должен был что-то знать.

— Да! — воскликнула девочка, решив наконец ответить на вопрос. — Ты знаком с ними? То есть, если ты на самом деле Смерть, то должен быть. Они счастливы? Они скучают по мне? Они на небесах?

(По правде говоря, Элли не имела конкретного мнения по поводу всех заморочек с адом и раем. За те несколько раз, что она ходила в церковь, священник показался ей слишком увлеченным этой идеей, чтобы убедить ее. Кроме того в глубинах ее сознания образовалось такое навязчивое подозрение схожего уровня с представлениями Дурслей о нормальности или антиненормальности, которые думали, что если будут кричать об этом достаточно громко, когда никто не видит, то все станет явью).

Незнакомец помолчал несколько мгновений и сказал:

— Я полагаю, что нам с тобой, Элеанор Лили Поттер, предстоит долгий разговор.

— Это немного странно, мне никогда прежде не приходилось иметь долгие разговоры, — отметила Элли, слегка нахмурившись. — А он похож на еженедельные напоминания дяди Вернона о правилах и порядках фирмы? — Спросила девочка с подозрением в глазах: она терпеть не могла еженедельные напоминания, они были такими сложными и непонятными, что их смысл до нее не доходил. Обычно все сводилось к тому, что она — паразит и должна быть благодарна за то, что они вообще взяли ее к себе, после чего ее на всякий случай отправляли в чулан поразмыслить над их щедростью.

— Фирмы? — недоуменно спросил Смерть, затем поднял взгляд и задал привычный для девочки вопрос:

— Сколько тебе лет, Элли? — он прищурил глаза, и его лицо приняло весьма знакомое выражение. Это выражение появлялось у ее случайных собеседников вместе чувством скептицизма и неверия.

— Пять, но возраст — вещь относительная, знаете ли. Тут все зависит от календаря, — вздохнув, выдала ему Элли. И что заставляет людей постоянно задавать ей этот вопрос, абсолютно в голове не укладывалось. Разумеется, Дурсли никогда об этом не спрашивали. На самом деле, никто не спрашивал, пока она не пошла в школу, но потом этот вопрос стал одним из первых, которые ей задавали взрослые. По началу, Элли думала, что виноваты книги, но здесь таилось нечто большее, чем то, что она постоянно носила с собой большие тома без картинок, что-то такое, что она не могла точно описать.

Смерть смерил ее взглядом еще раз, взял за руку и повел к ближайшей скамейке, сел и жестом приказал ей сделать то же самое.

— Похоже, у меня сегодня странный день.

Элли сочувственно кивнула: у нее сегодня тоже был странный день, но время от времени такие дни случаются, и тогда лучший выход — это плыть по течению.

Смерть глянул на девочку еще раз и со вздохом закрыл лицо руками. Он пробормотал что-то на том же языке, что использовал ранее, тот, который Элли не могла припомнить, что было и неудивительно — в конце концов, слышала она только то, что Дадли смотрел по телевизору. Она предположила, что этот язык был похож на тот, на котором говорил Брюс Ли между боевыми сценами.

— А где живет Смерть, мистер Смерть? — вдруг спросила Элли, разглядывая поезд.

— Прости, что, Элли? — переспросил ее собеседник, резко подняв голову, его руки дрогнули, как будто от шока, когда она обратилась к нему. Это было странно, но Элли иногда забывала, что разговаривает и с людьми тоже — разумеется, люди обычно и не отвечали, но ей было все равно.

Она терпеливо повторила свой вопрос. Мистер слегка нахмурился и ответил:

— Я полагаю, во многих местах. Последний раз это была планета в другом измерении за много лет от Земли.

Элли удивленно моргнула и отвернулась от своего собеседника, обдумывая его слова. Она перерыла всю свою память в поисках информации, увиденной когда-то по телевидению. Элли еще в самом юном возрасте взяла себе привычку тайком смотреть телевизор из-за плеча Дадли. Поначалу это походило на игру, просто, чтобы проверить — удастся ли ей остаться незамеченной, но потом она просто стала смотреть программы ТВ. Некоторые из передач были довольно идиотскими, но другие... ох, что она там видела. Целые новые миры возможностей открывались перед ней на голубом экране.

В конце концов, девочка попыталась дополнить полученную информацию:

— Давным-давно в далекой-далекой галактике?

Какое-то время лицо Смерти ничего не выражало, но потом уголки его губ дрогнули.

— А-а, не совсем. Что-то похожее, но... менее джедайское.

— Он, наверно, очень захватывающий. Космос, я имею в виду, — сказала Элли. — Должна признать, по описанию он гораздо более интересен, чем Литтл Уингинг. Но опять же, практически все на свете интереснее, чем Литтл Уингинг.

Смерть слегка улыбнулся — его губы еще не привыкли к подобному положению — и произнес с печальным оттенком в голосе:

— Да, наверно, так и есть, — он снова вздохнул и опустил на нее взгляд, — Почему ты здесь, Элли?

Девочка с любопытством посмотрела на сидящего перед ней мужчину — она должна была догадаться, что Смерть окажется философом. Сама Элли не сильно любила философски мыслить, потому как подобное приводило к сбивающим с толку выводам о том, что на самом деле ее не существует, а ощущает она фальшивую реальность дефектными чувствами. Но это бы объяснило, в конце концов, откуда в законе реальности так много глюков. Поэтому вопросы вроде «Почему ты здесь?», «Кто ты?» и «В чем смысл жизни?» по большей части ставили ее в тупик.

Но опять же, она разговаривает со Смертью, который кажется весьма приятным собеседником. Лучше она попробует ответить на поставленный вопрос.

— Я здесь, чтобы существовать.

Смерть моргнул и странно так на нее посмотрел, что Элли почти ожидала, как он скажет: «Это очень мило, дорогая», но, очевидно, Смерть не ограничивал себя эвфемизмами для каких-то там невысказанных оскорблений. В конечном итоге он вроде бы ухватил смысл того, что она сказала, и покачал головой.

— Нет, я имею в виду, почему ты в чистилище?

Пожав плечиками, Элли огляделась вокруг.

— Ну, реальность не всегда остается неизменной.

Смерть даже не знал, что ей ответить — он почесал одетой в черную перчатку рукой голову и тихим голосом сказал:

— Я не знаю, как сказать это помягче, но я боюсь, ты умерла. Видишь ли, Элли, чистилище — оно почти как рай или ад. Это место, куда твоя душа попадает после смерти, только чистилище — это временная остановка, промежуточная станция, если угодно. Отсюда ты можешь отправиться за вуаль к истинной смерти, по крайней мере, так поступает большинство людей, — он замолчал, погрузившись в раздумья, его взгляд устремился за пределы станции, в неведомый, отдаленный мир, который Элли не могла разглядеть.

— А? Я никогда раньше не была мертвой, — легко ответила девочка — она представляла, что смерть куда более скучная. В любом случае, она не ожидала увидеть поезд, — а это всегда так депрессивно?

— Нет... обычно нет. А вообще, я начинаю понимать, почему мы встретились, — Смерть поднялся — весьма драматично, по мнению Элли — и повернулся к своей юной собеседнице лицом. — Понимаешь, я не всегда знал, что я — это Смерть, когда-то я считал себя человеком.

На этом месте он замолчал, и его лицо приняло выражение странной суровости, как бы для того, чтобы передать всю серьезность своих слов. Элли не перебивала, а просто ожидала продолжения с необъяснимым запасом терпения, которое она редко испытывала к чему-либо и в частности к людям.

— Много лет я жил так, как любой другой человек, несмотря на многочисленные факты, доказывающие, что это... был не я. По правде сказать, такие знаки появлялись на протяжении всей моей жизни, иногда незаметные, иногда весьма явно указывающие на то, что я не тот, кем себя считал. Я ничего не видел, и даже не догадывался, пока доказательства не стали настолько ошеломляющими, что их нельзя было больше отрицать, — Смерть казался напуганным, его взгляд стал безжизненным, а плечи ссутулились, и он тем больше подсознательно превращался в ворона, чем глубже погружался в воспоминания. Его улыбка исчезла, оставив после себя пустоту, которую Элли мельком видела у него ранее, скрытую под плохо нарисованной усмешкой. — Иногда мне хочется, чтобы все было известно с самого начала, чтобы кто-нибудь догадался и дал мне знать, и мне бы не пришлось... чтобы у меня не появилось ложных ожиданий, понимаешь? Это трудно, так сильно стараться стать тем, кем ты быть не способен, — он протянул руки в жесте сочувствия или, возможно, преподношения, и его глаза вернули немного былого света, когда его зрачки запечатлели ее образ в памяти. — Правда, Элли, состоит в том, что люди никогда не видят эту станцию. Они проходят через нее, ни разу не глянув по сторонам, садятся на поезд и отправляются за вуаль, ни о чем не задумываясь, потому что это для них естественно. Это не естественно для тебя и не естественно для меня, мы с тобой стоим здесь и не можем понять, где мы, и как так оказалось, что мы не такие мертвые, какими себя считали. Я думаю, что ты такая же, как и я, что у тебя есть возможность вернуться в мир живых и забыть обо всем этом. Ты — смерть этой вселенной, Элли.

На такое даже нечего было сказать, девочка не могла подобрать слов, чтобы ответить человеку-ворону по имени Смерть. Она кинула взгляд на поезд, стоящий позади, как он приветственно сверкал яркими бликами на солнечном свете. Может быть, сидящий рядом товарищ сошел с ума, — подумалось ей, — никакой разумный человек такого бы точно не сказал, но опять же, ни один разумный человек не разговаривал с ней достаточно долго, чтобы сказать что-либо вообще.

Даже если это было правдой — то, что менялось? Если она на самом деле была Смертью, другой Смертью — не той, что стоял перед ней, меняло ли это ее ожидания от жизни? Если она сейчас Смерть, значит, она всегда была Смертью, даже когда родители назвали ее Элли, и Дурсли подобрали ее с коврика входной двери. Так что изменилось? У нее было чувство, что что-то такое произошло, какая-то значительная деталь, объясняющая все, но только на ум ничего не шло. Девочка и сама понимала, что сейчас вернется обратно — Смерть был прав, она чувствовала у себя за спиной путь в мир живых к тому самому дереву — и никто даже и не заметит. Она вернется в дом к миссис Фигг, которая из вежливости будет спрашивать про Дадли и школу, потом Элли отправится домой, в свой чулан под лестницей и станет гадать, выделят ли ей когда-нибудь собственную комнату, после чего продолжит делать то, что делала каждый день каждого года. Это будет только внутри, в ее мыслях, где все станет совсем по-другому. Что-то должно измениться, даже если это только ее собственное чувство благополучия. Ну, должен же тут быть хоть какой-нибудь смысл.

— Я думаю, мне понадобится новое имя, — сказала Элли с неким чувством решительности. — Ты можешь мне что-нибудь придумать?

Смерть улыбнулся искренней, но печальной улыбкой, как будто понимая, что сейчас происходит у нее в голове. Он слегка, как-то по-доброму, покачал головой, и ответил:

— Для своих детей я выбрал ужасные имена. Я называл их в честь людей, которых любил.

Элли очень мало чего любила в своей жизни. Несмотря на благодать генетики, она не любила Дадли и тетю Петунию, а они в свою очередь не любили ее. Она любила ощущение солнечных лучей в волосах и травы под босыми ногами, постоянно меняющуюся акварель неба. Она не любила людей. Девочка закрыла глаза и представила перед собой всех людей, которых когда-либо встречала, таких было немного, и только несколько из них были удостоены привилегии быть запомненными по имени. В конечном итоге нужно было выбрать только одно имя, скрытое в ее собственном, как полузабытый шепот, имя женщины, которую Элли никогда не видела и не увидит, но всегда будет вместе с ней.

— Тогда я буду Лили, — окончательно решила она.

Оставив Смерть на железнодорожной станции между жизнью и смертью, девочка очутилась у знакомого дерева: она лежала, распластавшись на земле с затекшей шеей. Лили не знала точно, увидятся ли они снова. Когда она уходила, он стоял на месте, провожая ее уходящим вдаль взглядом, как будто не мог решить, пойти вслед за ней или подождать прибытия следующего поезда. Лили уходила с чувством того, что впервые в своей жизни она нашла друга, а после смотрела на дерево, ожидая, не выйдет ли он сквозь него. Не вышел, но девочка все равно не отводила глаз, и хрупкая надежда теплилась внутри нее.

— Элли? Это ты там? По-моему, я что-то слышала, — позвала миссис Фигг с крыльца, она была немного встревожена видом того, как маленькая рыжеволосая девочка пристально смотрит на дерево.

Лили оторвала взгляд от дерева и вернулась в дом к ожидающим ее бисквитам и чаю, ощущая, что все и ничего сместились со своей слегка наклоненной оси.