Разная Гермиона. Сборник драбблов (гет)

Пейринг: Гермиона Грейнджер/Люциус Малфой

Страсть бывает разной. Опьяняющей, жгучей, порочной. Гермиону страсть разъедала изнутри. Убивала гордость и чувство собственного достоинства. Выжигала душу. Она обещала себе, что этот раз последний, и, как всегда, ошибалась. Все повторялось снова и снова. Гермиона ходила по кругу, возвращаясь к исходной точке. Будто застряла в туннеле, из которого нет выхода. Хотела стабильности, получила американские горки. Вверх-вниз, туда-сюда.

Перед глазами вертелись похабные картинки. Вот он бросил ее на кровать и придавил сверху своим телом. Тут опрокинул на стол, грубо развел ноги и вошел, не спрашивая разрешения. Или прижал к стене, лишив возможности не то что сопротивляться — двигаться.

Люциус всегда брал. Иногда почти насиловал. На руках оставались следы от пальцев, на шее – багровые засосы. Он не оставлял выбора, она уже не сопротивлялась. Люциус сильнее. И где-то в глубине души ей нравился его напор. За это Гермиона себя презирала. Так не могло быть, не должно, неправильно. Он женат, Пожиратель и считал ее грязью под своими ногами. Именно в такой последовательности. Какая же она жалкая!

Гермиона не помнила, с чего все началось. Будто всегда было с ней. Щелк – и Малфой-старший прочно обосновался в ее жизни. Она пыталась копаться в себе, даже пару раз ходила к психоаналитику, разумеется, маггловскому, но без толку.

Руки на бедрах, прокушенная губа, и она сдавалась. Наслаждалась резкими толчками и грязными ругательствами. Люциус впивался зубами в ее губы до тех пор, пока не чувствовал кровь на языке, а потом вытягивал ее по капле. Будто забирал силу воли Гермионы. Целенаправленно и уверенно. Но не переступал грань. Люциус не хотел ей сделать по-настоящему больно, хотя по-прежнему называл грязнокровкой при каждом удобном случае. Гермиона не понимала.

Она пыталась порвать эту отвратительную связь, а Люциус только смеялся. И снова брал ее. Для него важны только его желания. Малфой хотел, что нужно Гермионе, роли не играло.

Раз за разом она просыпалась, когда серые глаза становились красными, Люциус превращался в Волдеморта и убивал ее. Медленно, со вкусом, смакуя каждое «Круцио». Малфой был ее персональным Темным Лордом. Наваждением, в котором хотелось забыться и умереть. Чтобы больше не мучиться, не корить себя после каждого раза. В конце концов, чтобы честно смотреть друзьям в глаза.

«Этого больше не повторится!» — снова твердила Гермиона про себя, выходя из кабинета.

Ей опять зажали рот рукой и запихнули обратно. Жестко сжали грудь через мантию, рвано выдохнули в ухо.

— Почему я? – простонала Гермиона, пытаясь сопротивляться. В который раз.

— Потому что я так хочу.

Она правда надеялась услышать другой ответ?

Пейринг: Фред Уизли/Гермиона Грейнджер/Джордж Уизли

— Фред!

Гермиона кричит. Сжимает одеяло в кулаках, мотает головой, сучит руками по простыни, ищет, за что зацепиться. Не нужно быть легилиментом, чтобы понять: она снова теряет его.

— Не-е-ет! – Гермиона резко садится на кровати и обхватывает руками колени. – Нет, нет, нет!

— Спи, — он обнимает ее за плечи, — я здесь, я рядом.

— Фред?

В карих глазах столько радости, надежды и неверия, что его сердце рвется на части.

— Да, любимая, я с тобой. Засыпай.

— Не уйдешь? – Она судорожно цепляется за его руку, тянет на себя.

В горле встает ком.

— Я же обещал всегда быть рядом.

Гермиона порывисто целует его, прижимается всем телом и замирает.

* * *

Джордж открыл настежь окно и закурил. Дурацкая привычка, появившаяся после войны. Гермиона улыбалась во сне. На сегодня кошмары отступили. Джордж смертельно устал. Невыносимо настоящее делить с прошлым.

Все началось ровно через год после победы. Джордж проснулся от дикой боли в руке. Гермиона билась в истерике, колотила все, что попадалось под руку. Рыдала в голос, кричала, но при этом спала. А когда он ее разбудил, приняла за Фреда. И Джордж промолчал…

Все сомнения подтвердились. Гермиона любила его, он знал, но и Фреда не отпускала. Год за годом на одну ночь Джордж превращался в Фреда, потому что так было нужно Гермионе. Утром он снова становился собой.

Джордж не хотел ни с кем делить ее, но раз уж приходилось, то лучше с братом. Тем более мертвым. Горькая ухмылка искривила губы.

— Как же низко ты пал, Джордж Уизли! – кричит шепотом в пустоту.

А чего он еще ждал? Знал же, что Фред засматривался на нее. Видел, какими взглядами отвечала Гермиона. Даже для сопливого третьекурсника все было очевидно.

Джордж надеялся, что со временем сможет заменить его. Оттеснить на второй план, сделать призрачным воспоминанием.

Он любил брата, но теперь почти ненавидел. Из-за нее.

* * *

Гермиона во сне трогательно складывает ладони под щеку, чуть оттопыривает нижнюю губу и сопит. Хрупкая, беззащитная. Его.

Джордж стоит в дверях и любуется. Еле сдерживается, чтобы не подойти. Сначала дело, потом чувства. Гермиона переворачивает на другой бок, причмокивает. Грустная улыбка касается его губ.

— Я люблю тебя, — шепчет Джордж и поднимает палочку. – Обливиэйт.

Стирать ей память тоже входит в привычку. Осторожно, чтобы не навредить, и только одну ночь, чтобы не мучилась. Он понимает, так нельзя, но не хочет видеть ее слез.

А еще Джордж не хочет жалости. Он живет ради Гермионы, рядом с ним она не должна страдать. Он еще продолжает верить, что когда-нибудь Обливиэйт не понадобится. Когда-нибудь она перестанет любить, а он – ненавидеть Фреда. Тогда они будут по-настоящему счастливы.

Пейринг: Гермиона Грейнджер/Драко Малфой

В Хогвартсе он мечтал заткнуть Грейнджер хоть на секунду. Ей всегда было что сказать. Говорила много и быстро, перескакивала с темы на тему.

В Академии по подготовке целителей Драко почти не замечал ее. Грейнджер говорила сухо, емко и по делу.

В Мунго почти боялся. Она почти перестала разговаривать. Думала о своем, бледная, потерянная, с безразличным взглядом слонялась по коридорам. Грейнджер была похожа больше на привидение, чем на живого человека. Только рядом с пациентами расцветала. Тараторила так же, как в школе, и даже иногда улыбалась.

Мужской голос вырвал Драко из раздумий.

— Целитель от Мерлина, — и указал на Грейнджер.

— Здравствуйте, целитель Ховард, — Драко вежливо кивнул своему наставнику.

Оказалось, что он уже несколько минут глазел на Грейнджер. Она вяло ковырялась в тарелке. Как всегда, в своих мыслях.

— Вы же вместе учились?

Вопрос был явно риторический. Ховард знал об этом и без его подтверждения: курировал всех практикантов Мунго.

— Почему бы тебе не попытаться с ней подружиться?

— Зачем? – сорвалось с языка раньше, чем Драко успел себя остановить.

— Героиня и Пожиратель вместе – это забавно. – Ховард залихватски подмигнул и похлопал по плечу.

Забавно? Как инь и ян. Странно и нелогично.

Драко ничего не ответил, но продолжал смотреть на нее. Смогли бы они найти общий язык? Наверное, если бы попробовали... Война наложила отпечаток на обоих. Драко стал прагматичным, она – сдержанной. Она просто делала свое дело и уходила. Вежливо кивала на похвалы, едва заметно морщилась от критики. И работала, работала, работала.

— Ты вообще отдыхаешь? – как-то после ночного дежурства спросил Драко.

Она пожала плечами и повесила халат на вешалку.

— Как и все.

И вышла из комнаты.

Он видел, как Грейнджер загоняла себя. Брала все больше пациентов, приходила раньше всех, уходила последней. Когда находишься рядом по двенадцать часов в сутки, начинаешь подмечать незначительные детали. Темные круги под глазами, посеревший цвет лица, пустой взгляд.

— Зачем ты себя так изводишь?

— Чтобы не вспоминать.

Прежняя Грейнджер не ответила бы, нынешняя говорила будто и не о себе вовсе.

— Может, сходим куда-нибудь?

— Малфой, не лезь в мою жизнь.

В ее глазах не отражалось ничего, кроме усталости.

— Просто хотел помочь.

— Просто отвали.

Она надела пальто и ушла.

Драко смотрел на закрывшуюся дверь и думал, догнать ее или не стоит.

Здравый смысл удержал на месте. Что он мог ей сказать? Все будет хорошо? Драко и сам в это не верил.

Грейнджер перегорела, как и многие. Вряд ли он тот человек, который должен возвращать ее к жизни. Драко Малфой трус, и всегда им будет. Он не умел рисковать. Проще наблюдать издалека и не вмешиваться. Надеяться, что когда-нибудь она сама попросит помощи.

Пейринг: Гермиона Грейнджер/Северус Снейп

Ты всегда был для меня слишком. Слишком угрюмый, слишком грозный, слишком таинственный. Наверное, это и привлекало. Хотела разгадать тебя, но не получилось. Холодный, как и подземелья, в которых жил. Последовательный интуит. Ты тонко чувствовал зелья: что добавить, когда помешать, какие ингредиенты сочетать. Длинные пальцы едва касались черпака, тонкие губы еле слышно шевелились. Мастер зелий. И я пыталась соответствовать. Старалась быть лучшей, но ты не замечал. Иногда думала, как бы все было, попади я на Рейвенкло.

Жадно ловила каждый взгляд и брезгливо брошенное слово. Думала, что ты и меня ненавидишь. Из-за Гарри, из-за всезнайства. А я всего лишь старалась быть ближе. Посредственность ты бы не заметил. А так… ты хотя бы на меня смотрел. Неважно, что взгляды были наполнены пренебрежением и почти ненавистью. Я никогда не могла их прочитать, потому что искала намек на что-то большее. Лелеяла надежду, что когда-нибудь в черных глазах появится теплота. Но нет. Ты был недосягаемой мечтой, которая с годами превратилась в наваждение. Гриффиндорская выскочка преследовала тебя, но ты даже не замечал. Пытался соответствовать навязанному образу грозы подземелий. Злобный декан Слизерина, предвзятый ко всем, прощающий выходки только змеенышам. Но ты не был таким, я знала. Была убеждена, что в тебе есть что-то хорошее: чистое, светлое. Оказалось, была любовь к матери Гарри. Я бы хотела выцарапать это из своей памяти. Стала на шаг ближе к тебе, но понять все равно не смогла. Как можно ненавидеть сына той, которую любил? Зависть, ревность, обида отвергнутого? Ты выше этого, я уверена.

Иногда мне казалось, что ты видишь меня насквозь: мысли, чувства, желания. Тогда уголки твоих губ кривились в едкой усмешке. Каждую клетку моего тела заполняли страх и отчаяние от того, что посмеешься, унизишь. Ничто не могло быть лучше, ничто не могло быть хуже.

Я слишком долго таскала в душе одержимость тобой. Стала зависимой. Наверное, именно поэтому после войны сблизилась с Драко. Получилось стать еще чуть ближе не к Снейпу – к Северусу. Пусть и после твоей смерти. Ирония: как только твоя душа приоткрылась, стала понятнее, ты умер. Бросил меня, хоть никогда и не принадлежал.

Навязчивая идея быть с тобой превратилась в паранойю. Как иначе объяснить, что каждый год второго мая я иду на твою могилу, вместо того чтобы праздновать победу? Для других этот день – праздник, для меня – прощание. Ради тебя я была невыносимой всезнайкой, без тебя стала клерком среднего звена. Потеряла смысл – не смогла решить ребус. Пришлось искать новую головоломку.

— Пойдем. — Драко тянет меня за руку, возвращает к реальности.

Я киваю и бросаю последний взгляд на надгробье.

«Здесь покоится Северус Снейп».

Я все еще жива, но продолжаю надеяться. Сама не знаю, на что. Драко стал моим другом, но понять тебя я так и не смогла, сколько бы ни пыталась. Наверное, некоторые тайны должны остаться неразгаданными.

Возможно, когда-нибудь я смогу тебя отпустить.

Возможно…

Пейринг: Гермиона Грейнджер/Теодор Нотт

— Ты опоздал.

Гермиона не любит церемониться. Она здесь главная.

— Морально готовился к встрече.

На лоб падает челка, Нотт небрежно ее откидывает. Он неисправим. В глазах искрится насмешка.

Гермиона устало качает головой.

— Все претензии к начальству. – Она достает пергамент, перо и чернила. Вписывает дату и время, стандартное «замечаний нет» и передает Нотту. – Что делать, сам знаешь.

Он вальяжно потягивается, закусывает губу и битых пять минут рассматривает три слова текста.

— Какие-то вопросы? – Гермиона демонстративно постукивает ногтем по столу, намекает, что пора и честь знать.

— Все в порядке. – Он ставит свою загогулину и медленно встает. – До следующей неприятной встречи.

Она кивает. Ленивый обмен колкостям окончен. Не могут они общаться как взрослые люди. То ли Нотт слишком высокомерный, то ли она чересчур эмоциональная.

* * *

В столовой, как всегда, многолюдно. Она продирается сквозь толпу, уже представляя, как откусит кусок сандвича и запьет апельсиновым соком. После этого можно и картофельное пюре с ростбифом, но сначала сандвич!

— Проголодалась?

Вибрирующий шепот отдается дрожью в пальцах. По позвоночнику бегут мурашки. Он издевается?

— Людям это свойственно. – Гермиона не оборачивается: не хочет разрушать очарование момента.

— А я уже готов к десерту.

Легко прикасается к тыльной стороне ее ладони и растворяется в толпе.

Гермиона улыбается краем губ. Она уже не думает о еде, есть куда более интересные вещи.

* * *

— Почему так долго? – Он торопливо срывает с нее одежду. – Думал, уже не придешь. – Опаляет дыханием мочку уха.

— Если бы ты не опоздал… — Она тянет его за волосы и кусает шею.

— Так накажи меня.

Гермиона толкает его на кровать и усаживается сверху. Рывком расстегивает брюки, задирает свою юбку и со стоном насаживается на член. Зажмуривается до рези в глазах и начинает двигаться. Медленно, размеренно, так, как хочется ей.

Теребит соски и выдыхает. Воздух со свистом выходит из легких, возбуждение зашкаливает, но она не торопится. Почти мука для него, игра – для нее.

Гермиона упивается властью над его телом. Дразнит, трется, ласкает, но не позволяет дотронуться до себя. Он виноват, она здесь босс.

На секунду в глазах темнеет, и она срывается. Сминает грудь и резко подается к нему, сжимает его член. Два протяжных стона сливаются в один. Напряжение нарастает, кислорода не хватает, терпение трещит по швам.

Сильнее – она выгибается в его руках.

Глубже – закусывает губу до крови.

Наперегонки – под веками плывут цветные пятна.

* * *

— Уже уходишь? – Он смотрит из-под ресниц, как она одевается.

— Хочешь, чтобы осталась? — Гермиона еле сдерживает улыбку, он это видит.

— Увидимся на следующей неделе, Грейнджер. – Ему нравится играть с ней.

— До следующей неприятной встречи, Нотт. – Гермиона отвечает взаимностью.