Доктор, мой воображаемый друг меня игнорирует! (гет)

Когда снова тебя увижу,

Секрет сумасшедших.

(Шеймас Дин. Чтение в темноте)

Сижу. Кофе стынет. Но больше не хочется, пусть себе стынет. Ску-ка. Даже не то что бы… не хочется ничего.

А что будет, если я обернусь? Вот просто так, безо всякой причины? Почему-то стало щекотно в затылке.

— Не надо! — предостерег меня громкий голос.

Конечно же я не послушался и обернулся.

— Я же говорил: не надо, — на меня смотрели круглые очки. Строго так смотрели.

— А ты что здесь делаешь? — удивился я.

— Что надо, то, значит, и делаю, — он огрызнулся.

— Ты… настоящий?

— Самый что ни на есть! — он горделиво дернул подбородком. Волосы от этого движения качнулись. — Правда, плюшевый…

— А потрогать можно?

— Вот этого, пожалуйста, не надо. Я еще к тебе не привык.

— Ладно. Зачем ты здесь?

— Здесь одиноко. И я кофе люблю, — он взял со стола кружку и допил холодный кофе. Поморщился. Прошел два шага и разложил свои длинные ноги на диване.

— Гитара… играешь?

— Плохо.

— А гармошка?

— Лучше.

— Ну-ка… — он нахмурился и приготовился слушать. Я достал гармошку, приложил ее к губам и что-то насвистел. Джон вздохнул, но попытался изобразить улыбку. Получилась какая-то кривая. Джон старался быть вежливым. Это что-то новенькое. Я стыдливо запихнул гармошку обратно.

— Ну вот этого не надо. Ты еще опусти сейчас глазки, приложи руки ко лбу и воскликни: «Ах, я такой бесталанный!» или: «О, нет-нет! Я только вчера взял в руки этот прибор. Как это вообще называется?»

— Но я правда недавно ее купил… — жалкая попытка оправдаться.

— Сейчас я действительно рассержусь. И выкину твой монитор.

— Не надо, пожалуйста, — вежливо испугался я.

— Ты замечал, если переселить блюдо и никому об этом не сказать, то 95% гостей не сделают тебе замечание? Может, твое собственное творчество такое же пересоленное блюдо?

— Никогда не солю еду, — признался я.

— Это тоже не всем нравится, — но скрестил руки. — Веди себя так, будто ты гений, и все будут считать тебя таковым.

— Но я совсем не гений.

— Это не имеет никакого значения, — отрезал он. — Чем ты обыкновенно занимаешься?

— Пишу.

— Это хорошо. Но музыка лучше. Она глупостей не говорит. Что пишешь?

— Всякое, — я пожал плечами.

— Писать можно то, что ты видишь и то, что шуршит у тебя в голове.

— Шуршать мне нравится больше.

— А людям?

— А плевать на людей.

— И правильно. Я люблю залезть на крышу и плевать на людей. Только они почему-то мОржатся.

— Злой ты…

— Я не злой. Я такой, какой есть. Проекторный.

— Моржовый. А где ты обитаешь?

— У тебя под диваном.

— Так это ты на меня бессонницу гонишь? — я рассердился.

— Спать непродуктивно, — он протер очки. Мы помолчали. Он два раза сожмурился, зевнул и потянулся, выставив вперед длинные ноги.

— Знаешь что? Иди, работай.

— Поздно уже.

— Не выершивайся, — он дал мне хорошего пинка под лопатки. Я долетел до письменного стола. Он скорчил рожу. Забавный.

— А ты?

— А что я? Я вон, на люстре висеть буду.

— Он подтянулся на руках и, перекувыркнувшись, зацепился ногами за люстру. Джон дотянулся до меня руками и попытался дать подзатыльник. Для уверенности. Я увернулся.

— Ну-ну, — пробурчал он и закинул руки за голову.

Пусть висит. Трансфортный.

Я лежал на диване, заложив руки за голову, и пытался ни о чем не думать. Кто хоть раз занимался подобным понимает, что дело это довольно-таки бесполезное. В голову что-нибудь да все равно лезет.

Тут я почувствовал какую-то тяжесть на животе и открыл глаза.

— Скажи мне, что ты думаешь о том, что неплохо было бы встать и поработать? Или придумываешь новый сюжет рассказа?

— Эм... нет.

— Пинка хочешь?

Я честно мотнул головой и тут же поспешил оправдаться:

— Музы нет.

— Куда делась? — Джон деловито поправил очки, но слезать с меня, видимо, не собирался.

Я пожал плечами.

— Хочешь, я буду твоей Музой.

— Твой костлявый силуэт меня не вдохновляет, — признался я. — Да и потом, я не могу изменять своей Музе!

— Пфф! — фыркнул он, как рассерженный ежик.

— Слезь с меня, пожалуйста.

— вот еще! Ты все равно ничего не делаешь, послужишь мне диваном.

Вдруг распахнулась дверь и в комнату вошла она. Немного истрепанные джинсы, белая блузка с тоненьким черным галстуком, повернутым на бок, строгие узкие очки и невообразимый бардак на голове. В руках она держала электронный планшет.

— А почему через дверь? — поинтересовался Джон.

— Крылья в стирке, — не поведя бровью ответила она.

— Муза? — неуверенно вопросил я?

— Угу, — она все еще отмечала в планшете что-то очень важное.

— Но…

— А ты кого ждал, дядю Пушкина? — она всплеснула руками и посмотрела на меня возмущенно. — Я что, каждый день должна тебе на крылышках, да в платье, да в дымке, еще и с вуалью? Нет уж, увольте.

— Почему тебя так долго не было?

— Аттестация, — буркнула она и изящно расположилась на моем письменном столе.

— Что? — я не поверил своим ушам.

— Да-да, Музы тоже проходят аттестации. Может я применяю к тебе несанкционированные методы? Наркотой, например, кормлю. Или я пришла в негодность и меня пора заменять.

— Как это?

— Может у меня затяжная депрессия и я ушла в запой.

— Я бы ушел в засон, — встрял Джон, закинув свои ноги на стенку. Он наконец-то слез с меня.

— Останешься на сегодня? — попросил я.

— Сегодня заканчивается через полчаса. А завтра, в самом начале завтра, у меня важная встреча.

— И когда это все закончится?

— скоро, — она неопределенно пожала плечами и перевязала волосы ленточкой. — Так, посмотрим, что ты написал в мое отсутствие…

— Она углубилась в чтение. Я нервно перебирал пальцами. Я знал, что ничего хорошего не написал. Действительно, вскоре раздалось возмущенное восклицание:

— Это просто какое-то бумаговынасилование!

— ну… тебя же не было.

— Уследишь тут за вами всеми, — проворчала она.

— Что это значит? Не многофункциональничай! Ты моя муза! — я почему-то обиделся.

— О как. Еще замуж позови.

— В ЗАГСе меня сочтут шизофреником.

— И пусть, — она игриво повела бровью. Джон, между тем, стянул со стола мои стихи.

— А что, мне нравится. Особенно вот это: «Далее, далее».

— Это из Маяковского, — я хмуро кусал губы.

— Да? — Джон загоготал. — Фиговый ты поэт.

— Так. Без паники. Вот я разберусь с делами и возьмусь за тебя. Так что готовь зеленый чай.

— И кофе, — вставил Джон.

— И кофе. — она согласилась.

Муза тряхнула зеленой шевелюрой и взглянула на часы.

— Мне пора.

— Возвращайся.

— Непременно.

Фьюх.

А в комнате еще потом долго пахло травами.

Зашел с улицы. Ботинки продырявились и в них забился снег. Шарф сложился на шее в петлю, и возможности дышать не было. Шапка съехала на глаза, в руках — тяжеленные пакеты с книгами, учебниками и прочими литературными кирпичами. Вдобавок в плеере заело какую-то заунывную мелодию. Я мысленно чертыхнулся и закинул пакеты в комнату. Оттуда донесся возмущенный вопль, похожий на кошачий.

— Жорка, прости, сегодня тоже не твой день, — я хмуро разглядывал дырявые ботинки. Из комнаты в меня прилетело тапком. Через секунду на пороге показался ушибленный Джон.

— Книги, между прочим, учат жизни. А ты ими бросаешься. Хорошо еще, что я плюшевый.

— Прости, — был не настроен общаться.

— Что, плохой день?

— Брр! Тебе действительно интересно или ты из вежливости?

Джон обиженно пожал плечами:

— Вежливость — не мой конек.

— Ну да, тебе бы только язвить да притворяться.

— Я могу моржа показать.

— А ботинки придется выкинуть. Эх, не задалась неделя.

— Заткнись! — заорал вдруг он, как сумасшедший.

— Что?..

— Она тебя услышит!

— Кто?

— Неделя.

— Слушай, не дури… — я правда был очень уставшим.

— Нет, я серьезно. Как только ты скажешь, что неделя будет чертовски скучной, то она услышит и отрапортует: «Есть, босс!» А недели вообще очень послушные существа.

— Что ты предлагаешь?

— Какую тебе хочется неделю?

— Легкую, — признался я.

— Ну так и говори.

— Я хочу легкую неделю…

— Не так!

— А как?

— Думай, — он показал язык и отвернулся, всем своим видом демонстрируя полное нежелание сотрудничать с моей глупостью. Я вздохнул. Бессонные ночи давали о себе знать.

— Неделя будет легкой, — с убийственным выражением лица пробормотал я.

— Оптимистичнее!

Я изобрел на лице неестественный оскал и наигранно-радостно воскликнул:

— Неделя, мать твою, будет клевой! И я буду спать…

— Я не дам спать, — он улыбнулся чеширски.

— А мне сегодня столько работы.. — пожаловался я.

— Ну вот сейчас, с довольной улыбочкой иди и делай.

— Не хочется.

— Я тебя пинать не буду. Два дня. Хорошая мотивация?

— Отменная! — я, вздохнув, начал расчищать себе рабочий стол, заваленный с прошлой ночи.

— А я рядом полежу.

— Будешь меня дразнить?

— Я могу на гитаре бренчать и песни мяукать, — оживился.

Ну уж нет. Пусть лучше лежит себе тихонько. Не пинается.

Э-ле-у-те-ро-кокк. Зажмурившись, я отхлебнул из горлышка. Редкостная гадость. Главное, чтобы подействовало. Результатов пока не наблюдалось. Даже еще больше захотелось спать. Но спать было нельзя. Много работы.

«Приходи, я чаю тебе нашуршу».

Интересно, это мысль возникла у меня сама по себе? Было ощущение, будто мне кто-то впихнул в голову это. Пораженный, я отправился на кухню. Вдруг меня там кто-то ждет с целым чайником свежего чая?

Но нет. На столе стояла только прошлоночная кружка.

«Не туда идешь», — опять прошелестело в голове.

Я пожал плечами и зачем-то шагнул в ванную. Не промахнулся.

На стиральной машине стояла небольшая свечечка, заварочный чайник и две кружечки. На высоком, узком стуле (он был чем-то поход на режиссерский) сидела Муза. Она сменила свои джинсы на легкую юбку, а блузка избавилась от галстука и позеленела. Травяная, прежде растрепанная шевелюра, лежала на ее плечах большими волнами.

— Почему ванная? — только и сумел выдавить я.

— А почему бы и нет?

Я огляделся и, не найдя ничего лучше, сложился в самой ванне. Муза махнула рукой и в моих ладонях оказался зеленый чай. Я благодарно сожмурился.

— А что, у тебя уже закончилась эта твоя…

— Нет, — она поморщилась. — Но… отдыхать тоже нужно. Если долго копить усталость, то ничего хорошего из этого не выйдет.

— Сейчас не лучшее время для отдыха, — я вспомнил о выразительной кучке дел на столе.

— А это уже я буду решать, — отрезала она. Я вздохнул. Перечить Музе — это последнее, чем мне хотелось заниматься. Но завтра мне нужно было сдать отчет, а на часах маячила ночь.

— Иногда нужно просто махнуть рукой, спрятаться и поуютничать, — она уселась по-турецки.

— Особенно, когда грозный начальник с утра ждет выполненную работу.

— Ничего твой начальник не сделает. С утра у него случится ужасная мигрень и он не выйдет на работу.

— А ты откуда знаешь? — удивился я.

Она невинно вспорхнула ресницами и пожала плечами. Ну и пусть молчит. Я все равно догадался.

— Улыбнись, — вдруг потребовала она.

— Зачем?

— Что за глупости, улыбнись, кому говорят!

Я сложился в улыбку.

— Вот так и сиди.

Я почувствовал себя совершенным дураком. Но через мгновение улыбка расслабилась и стала настоящей. Я почувствовал тепло.

— Хорошо как, — невольно вырвалось.

— Ага… — она улыбнулась и повела плечами. Только сейчас заметил, что сегодня она в крыльях.

— Заходи послезавтра. В осень.

— Но будет зима.

— Как грустно…

Я опять зажмурился. Глазам было больно, они не хотели смотреть и закрывались. Я вздохнул.

— Приходи тогда завтра. В зиму.

— Я подумаю.

Она посмотрела на меня то ли ласково-нежно, то ли наставительно. Никак не разберу, глаза слипаются.

— Сейчас ты пойдешь спать.

— Мне еще работать…

Шшш…

Она подлетела ко мне и провела пальцами по волосам. Последнее, что я увидел, проваливаясь в сон, это ее улыбка.

В последнее время мне постоянно чего-нибудь хотелось. Вот сегодня это были апельсинки. «Может, ногу сломать, попасть в больницу и тогда меня будут навещать друзья с апельсинами», — я немного замечтался. «Правда, у меня совсем мало друзей и они все жутко заняты». Тут я почувствовал острое одиночество. К тому же количество невыполненной работы все увеличивалось обратно пропорционально свободному времени. Я вздохнул.

— Что у нас в ванной делает чайник? — в комнату шагнул Джон.

— Они тоже принимают душ.

— Я, конечно, не против… — видимо, сегодня он пытался быть правильным. Я принялся загружать компьютер. Джон закинул ноги на шкаф и повис вниз головой. Обезьян. Вон, даже кривляется похоже.

— Не люблю я эту твою жужжащую штуковину, — он неодобрительно покосился на приветственно замигавший экран монитора.

— Ммм… — я машинально зашел в Интернет.

— А вот это вообще не люблю! — он скрутился, зацепившись руками за желтые ботинки. — У меня на него животные колики начинаются.

— Может, желудочный?

— Может и они, — согласился Джон.

Я его слушал вполуха. На сайте появились новые комментарии и я погрузился в чтение.

— Посмотри на себя, ты же похож на зомби!

— Угу.

— Что угу! Ты мне даже ответить нормально не можешь. Интернет-паук жрет твой мозг!

— Не драматизируй. Здесь есть много полезной информации.

— Только ее еще найти нужно. А вы-то больше на всякой ерунде залипаете. Не говори мне, что читаешь там исключительно Википедию.

— Не скажу.

— А времени не жалко? Вот вчера ты где был?

— Спал, — честно признался я.

— Где? — опешил он (Джон обитает под моей кроватью, а вчера меня там не было).

— Где упал, там и уснул.

— Не отвлекался бы на всякую ерунду, больше бы всего успел.

— Не ворчи.

— Хочешь чудес?

— Хочу, — я даже отвлекся от монитора.

— Тогда выключи эту железку и сходи погуляй.

— Буу… — такая перспектива меня не устраивала.

— Полчаса тебя не убьет!

Не знаю почему, но я послушался, нажал на заветную кнопочку и натянул шапку.

На улице снег был ярким-ярким. А еще там был жуткий холод. Брр. Я потоптался на месте. Хотелось обратно. Домой.

— О, привет!

Я обернулся. Прямо передо мной стоял старый знакомый. Не видел его, наверное, года три.

— Что ты здесь торчишь? Пойдем ко мне, чаю выпьем. Я вон, апельсинов купил, — он показал мне большую связку оранжевых мячиков.

Я расплылся в улыбке. Спасибо, Джон.

Стол был мягко освещен полыхающей свечой. Муза сидела на крышечке чайника и пыталась расчесать свою гриву. В гриве запутались длинные полоски травы.

— Нет, медитации на природе, это замечательно и все такое, но природа слишком уж настойчиво пытается со мной слиться, — она выдернула еще одну травинку.

— Я зеленый листик.

— Еще один гринписовец, — она спрыгнула с чайника и тряхнула головой. Сильно запахло травами. Забавно, если учесть, что сейчас зима.

Я сидел, прислонившись спиной к окну. Все, что обычно стояло на толе, сегодня было скинуто на пол, и на рабочем поле осталась только бумага, ручки, свеча да чайничек. Я пытался строить красивые строчки.

— Ты сегодня будешь меня вдохновлять или как?

— Извини, сегодня не могу. Внутренний разлад. Вдохновлять буду завтра в положенное время, — она уселась на мое колено. У нее была одна странность: она постоянно меняла размеры. — Хм… хотя… творчество не терпит логики и порядка.

— Джон считает, что у него очень вдохновляющие пинки, — я почесал кончик носа.

— Я так понимаю, придется оставить его в этом приятном убеждении? — она сдвинула брови.

— Можешь в него чайником запустить. Я буду не против. И сделай ему внушение, пожалуйста, чтобы он мне спать сегодня дал.

— Совсем он у тебя распоясался! — она фыркнула.

— О, да… — я хлебнул из ароматной кружки. Хотя, кружка — это слабо сказано, я всегда пил из ведер. — Сегодняшней ночью он скакал по комнате с воплями: «Гоу, Джонни, гоу-гоу-гоу!»

— Мне это решительно не нравится. Джон, подойди-ка на минутку.

Джон сделал вид, что он спит. Крепко так спит, торча одной ногой из дивана.

— Опять прикидывается, — она раздраженно закусила губу. — Ладно-ладно, трус, я с тобой поговорю еще.

— Забудешь… — я махнул рукой. Махнул не так и не туда, потому что попал в открытый чайник. Горячий, между прочим.

— Ты сомневаешься в моей способности запоминать важную информацию? — она изогнула бровь. — Меня, в отличие от некоторых, по ночам никто не будит.

— Ревность? — оживился я.

— Так говоришь, будто только этого и ждал.

— Естественно! — я оскалился в улыбке.

— Не угадал, придется еще подождать, — она сверкнула глазами и, слетев с моего колена, приблизилась к бумагам. — На что же тебя сподвиг великий Морж?

— Не поворачивайся туда, — моя улыбка потухла.

— Совсем нечем похвастаться? Это прискорбно.

Я потупил взгляд. Стало стыдно. В последнее время рутинная работа завалила с ног до головы, и на творчество не оставалось времени. Приходилось выбирать: либо сон, либо творить. И, каюсь, сон стоял выше.

Муза вздохнула. Она, видимо, читала мои мысли.

— Что ж, тебя можно понять. Значит так. Джона я забираю. А если кое-кто, — она выразительно посмотрела на диван. — Не уйдет из этой квартиры хотя бы на три дня…

— Спасибо, — я действительно был благодарен. Даже глазам тепло стало.

— Да подавись, — она все еще злилась на лукавую усмешку.

Я подавился чаем.

— Аккуратнее, дорогой мой писатель, аккуратнее.

— Кхм, да, спасибо, — я был уверен, что чай мстил мне за то, что я не допил его в позапрошлый четверг и оставил заплесневать. «Надо чайник помыть что ли».

Я потер глаза. Они усиленно слипались и не хотели смотреть на действительность.

— У тебя больше нет работы на сегодня? — Муза внимательно разглядывала стену.

— Нет… я выполнил вчерашнюю норму. Печально то, что не перевыполнил.

— Маньяк. Иди в душ и спать.

Я подул на ее крылышки. Она сердито трепыхнула ими. Обижается.

— Отстань.

Стану. Мне можно. Я же маньяк.

Я вышел из душа совершенно размякший. В моем воображении уже плавали пуховые перины и объятия Морфея. С намерением тут же упасть на кровать, я распахнул дверь.

Муза задумчиво сидела на краешке дивана. Когда я зашел, она подняла голову:

— Ты спать? Только его еще надо отсюда выдворить, — она потеребила плюшевую ногу. Та не подавала никаких признаков жизни. — Любезный, у вас снотворное случаем не пропадало? Или кое-кто настолько хорошо притворяется?

— Ммм… — Джон, наконец, подал голос. Голос был сдавленным. Нога утянулась под диван.

— Проснулся! — торжествующе воскликнула она. — Ну что, товарищ, — с вещами на выход. И без разговоров. Ты уж или вдохновляй или дай человеку выспаться.

— Брр! — фыркнул диван. — Я вдохновлять не обязан!

— Чем же ты тогда вообще полезен?

— Я плюшевый…

— Ха! Нашел аргумент, — она все больше распалялась и начала увеличиваться в размерах.

— Да! Именно! — он показал язык.

— Притворщик!

— Стрекоза!

— Что-о-о?..

— Да тихо вам! — я разозлился. Весь сон улетел куда-то очень далеко. — Чего вы все цапаетесь? Не можете жить в согласии, еще и меня раздираете!

Я чувствовал, что хочу что-нибудь сломать. Поэтому взвыл и метнулся в шкаф, закрывшись изнутри.

Большой шкаф из-под одежды. Моя собственная Нарния. Это место, где я мог быть отрезанным от всего мира. Даже будучи в одиночестве я не чувствовал себя так уютно, как в этом шкафу. Я закрыл глаза и вздохнул. Снаружи раздавались какие-то приглушенные звуки, но они совершенно не раздражали слух. В моей мирок никто не мог проникнуть. Но, надо признать, в шкафу стало тесновато. Давно я не разбирал весь этот хлам и сейчас восседал на горе из каких-то вещей.

— Уважаемый, вы не могли бы чуть пододвинуть свою ногу?

Я в испуге поднял обе.

— Ну зачем так кардинально.

Я сидел и не знал, что лучше. Заговорить с неизвестным голосом или списать все на нервное расстройство.

— Вижу, вы думаете, что я ваша галлюцинация? Отнюдь.

— Э…

— Довольно увлекательно.

— Кхм, — — я попытался взять себя в руки. — не могли бы вы показаться?

— Ну… если только вы адекватно отреагируете, — голос сомневался.

— Обещаю.

Послышалось шуршание. Я напрягся, ожидая увидеть какого-то невиданного монстра. Но из темного угла выполз мой разноцветный шарф. Я и не знал что сказать.

— Здравствуйте, — вежливо поприветствовал меня шарф, приподняв вверх один краешек.

— Добрый вечер.

— Если быть точным, то уже утро.

— Я не опаздываю?

— Нет, довольно раннее утро, — шарф свернулся калачиком у меня на животе.

— А что, все шарфы умеют разговаривать?

— Нет, только связанные теплыми руками.

Я вспомнил, что этот шарф подарила одна моя хорошая подруга. Я всегда подозревала, что она была немного волшебницей.

— И все это время ты проторчал в этом шкафу?

— Вот еще! Я выползал на прогулку через щелку. Но ты мог бы обращаться со мной получше.

— А где бы ты хотел обитать?

— Около твоего цветка. Во-первых, ему одиноко, а во-вторых, я очень люблю растения. И мне будет с кем поговорить.

— Ты и с цветком разговаривать умеешь?

— А то! Я еще пшикать люблю.

— Это как?

— Просто. Пшшш… — прошерстел он.

— Успокаивает, — пробормотал я. Через два часа мне надо было идти на работу, а я жутко хотел спать.

— Поспи, я тебя разбужу, — посоветовал он.

— Ммм… — не сопротивляясь, я отключился. Шарф переполз на мои плечи, согревая своим вязаным теплом. Уютный.

Я сидел на кухне, постелив на стол газетку (мыть его ужасно не хотелось), и пытался что-то создать. Недавно от меня ушел неожиданно нагрянувший знакомый, который отнял у меня целый день, и поэтому я решил махнуть рукой на все планы. Но день как-то нужно было завершать, и я безуспешно бился над бумагой. Газетка всосала в себя все вдохновение и ручка еле-еле ползла по бумаге. Я вздохнул и нажал на кнопку чайника. Не отказался бы и от чего покрепче.

— Что, балду пинаешь? — в кухню вкатился Джон.

— Это ты у нас по пинкам мастер.

— Налей уж и мне чайку, — он уселся за стол.

— Ты не заслужил, — я все еще был обижен на него.

— Ой, какие мы нежные.

— Бры, — я огрызнулся. Я часто издавал такие странные звуки, которые выражали мое состояние. На столе зажужжал мобильник: пришла СМС. Джон проворно схватил оживший аппарат.

— Кто такая Чернильная Мыльница?

— Секретарша в редакции.

— А чего она тебе пишет? Важной шишкой заделался, да?

— Что пишет-то?

— Завтра на работу в 6.

— Надеюсь, вечера, — проворчал я.

— Приди вечером и скажи, что так понял.

— Гениальная мысль.

Чайник засвистел. Я принялся колдовать над чаем. Апельсиновые корки давали очень приятный аромат. Завтра ожидался такой жуткий день, что ложиться спать не хотелось. Я хотел покоя и уюта, а меня подстерегала ужасная беготня. Снова зажужжал мобильник.

— Что на этот раз? — я меланхолично зевнул.

— Привет. Я на вокзале. Поезд уходит через час.

— Какое паническое сообщение. Кто это?

— Яшка. Звучит как Степашка, — Джон подбросил мобильник.

Меня обожгло. Я сорвался с места и рванул в прихожую. По пути успел взять апельсин и накинуть шарф, который затянулся на моей шее и прошипел: «Куда, дурень? Не пущу!»

— Не до тебя! — я сорвал его с шеи и кинул в Джона, который приближался ко мне. Схватил куртку и выскочил в коридор.

— Эй! У тебя работа завтра в 6! — крикнул мне вдогонку Джон, но я уже не слышал.

— Сумасшедший.

Я вошел в квартиру. От меня пахло вагонами, чужими рукавицами и немножко мандаринами. Я устало вздохнул и плюхнулся на диван. Хотелось уснуть крепко-крепко, и чтобы долго не просыпаться. Но, конечно же, мне это не удалось. А все почему?

— Н-ну? — грозно навис надо мной Джон. Я нахмурился и помотал головой.

— Рассказывай! — он упал рядом.

— Пошли спать, а?

— Рассказывай!

— Не хочу!

Я готов был рычать и кидаться пустыми баночками из-под колы. Что-то прошуршало у моих ног. Я опустил голову и увидел, что на моих коленях, свернувшись глубочком, лежит безмолвный шарфик. Я тихонечко провел пальцами по вязаным узорам.

— Хорошо, — Джон сложил пальцы на манере психолога. — Будем действовать по-другому.

Я вопросительно приподнял брови. Мне даже стало интересно, что сецчас будет.

— Расстались?

— Ну…

— Значит, расстались, — он удовлетворенно кивнул. — А если еще немного подумать, то еще и встречались.

Я усмехнулся. Логические способности Джона как всегда на высоте.

— Ты сейчас опечален. Значит, любил.

— Ну не то, что бы… — я замялся.

— Родство душ? — как-то иронично легла эта фраза на его губах.

Но меня удивило то, как точно он определил это чувство. Да, именно. С Яшкой нас всегда связывало нечто вроде духовной близости. Мы, еще детьми бегали по дворам, таская за хвосты местных собак и кошек. Веселое было время. Потом, в старших классах, я начал бегать за Яшкой. Кажется, влюбился. Все как положено, цветочки-лепесточки, конфеты, корявые стихи. Когда дело дошло до «розы-морозы» и «кровь-любовь-вновь» Яшка нахмурилась:

— Ты это брось, понял? Что задумал? Дружбу испортить захотел? — она помолчала. — А конфеты отдай. Тебе все равно много нельзя.

Тогда я плюнул на это дело и демонстративно начал увиваться за какой-то хорошенькой блондинкой. Скучная и недалекая, блондиночка мне быстро надоела и я, виновато опустив глаза, вернулся к Яшке выкручивать хвосты кошкам.

Потом, как следствие, разъехались по Питерам, одно время чатились на сайтах, потом, зачем-то, перешли на письма. А потом ниточка истончилась, стерлась. Остались номера телефонов и звонки на Новый год и дни рождения. Finita la comedia!

Но вот, неожиданно ниточка задрожала, и Яшка приехала сюда. Видимо, произошел сбой системы. Она уезжала в командировку и проезжала мимо моего города.

«Встретились, пообщались, поулыбались…»

— Не люблю вокзалы.

— Предпочитаю самолеты.

— Я что, вслух это сказал? — я удивился. Джон пропустил это мимо ушей.

— И что не так?

— Все не так! Зачем она вообще мне об этом сказала? А если сказала, почему не осталась? — разом выплюнул я весь шквал эмоций.

— Могу сказать, что это судьба. Могу обвинить господин Случай. А какая, собственно, разница?

— Ну да, — я откинулся на спинку дивана.

— Пошли танцевать! — неожиданно дернулся он.

— Чего-о?

Джон нажал какую-то кнопку у себя на животе и заиграла музыка. Что-то вроде битловского «Twist and shout» Он запрыгал по комнате, вздергивая вверх длинные ноги. Я испугался за сохранность люстры и письменного стола.

— Давай! Хватит сидеть.

Он сдернул меня с дивана за руку и втащил в зону своего сумасшествия. Шарфик соскользнул на пол. Удивительное дело: я тоже заскакал, как полоумный по комнате, снося на своем пути стулья. Но вся труха из головы тут же высыпалась, и стало так легко.

Хорошо, когда пустая голова.

Работу я, конечно же проспал и был настолько разбит с утра, что дозвонился до редакции и хриплым голосом обрадовал секретаршу, что объект на работе быть не может. Он повизжала для порядка, а потом успокоилась и сказала, что по такому случаю может устроить себе выходной. Я слишком бодро согласился с ее мечтами и, чтобы не быть уличенным во лжи, положил трубку.

И теперь я наслаждался вкусом мятного зеленого чая на кухне, пропитанной слабым солнышком, рвавшимся в окно. «Для полного счастья не хватает шоколада», — мечтательно вздохнул я. Тут же из воздуха материализовалась Муза в длинной белой рубашке (которая, надо сказать, была ей великовата) и домашних тапочках. Она пошуршала фольгой от шоколада и хитро улыбнулась.

— Ура, жизнь приобретает смысл! — я потянулся.

— Сидишь тут, чай без меня глушишь, да еще и всырую.

Я зажмурился. Хотелось даже помурчать. Муза зажала кусочек шоколада в кулачке и приготовилась ждать. Я не стал спрашивать, зачем это.

— Прогуливаешь работу?

— Ага.

— Спать будешь?

— Ты бы меня только спать укладывала! Что за мания такая?

— Потому что, как только я вижу твою осунувшуюся физию, то сразу хочу завернуть тебя в одеяло и куда-нибудь запихать, чтобы проспался уже!

— Хм. Тогда лягу пораньше. Обещаю.

— А еще?.. — она разжала кулачок и начала слизывать расплавившийся шоколад с пальцев.

— Напишу что-нибудь.

— Не что-нибудь, а шедевр!

— Ну это уж как получится.

— А ты запрограммируй себя на шедевр, — посоветовала Муза.

— Фигня! — вылез откуда-то Джон. — Тогда у него точно какая-нибудь чушь получится.

— Кто из нас Муза? — рассердилась она.

— А я идейный вдохновитель!

— У тебя один метод — пнуть хорошенько!

— Зато действует!

— Он скоро сидеть не сможет!

— Будет стоя работать!

— Чего ты вообще приперся? — взвизгнула она.

— Это моя кухня!

— Вообще-то, моя, — робко подал голос я.

— Какая разница, — Джон поморщился.

— Хватит вам уже рычать друг на друга, — я вяло болтал ложечкой в чашке, не забывая таскать шоколад.

— Не желаю иметь с вами ничего общего, сударь, — взгляд ее резко похолодел.

— Да и я не горю желанием, — Джон стал каким-то паукообразным и угловатым.

— Не портите утро. Утро! — я закрыл глаза, пытаясь поймать волшебное утро, убегающее от меня. Ну вот. Убежало.

Джон куда-то утянулся. Проснулся шарфик, греющийся все это время на подоконнике. Проснулся и, пшикнув разок на голубей за окном, переполз на мое плечо.

— А это кто?

— Пшиф.

— О… — она, по всей видимости, не знала, что сказать.

— Пшшшшикхашшшш… — шарфик вдруг перебрался на мою голову. — Это я звук открывающейся колы изобразил. Он довольно улыбнулся. И хотя рта у него не было, улыбка явственно ощущалась. Муза забрала волосы наверх.

— Я пошла приводить в порядок твои рукописи.

— А чего так мрачно?

— А иначе про них не скажешь!

Фьюх.

А через несколько секунд я услышал, как она рвет бумагу.