Осознавая связь (джен)

Я уже не удивился, когда снова открыл глаза, и меня захлестнули воспоминания прежних прожитых жизней. Моя память, словно компьютер, загружалась все новыми данными. Я заново и в ускоренном темпе прожил все свои невеселые приключения. Человеческая жизнь теперь казалась незначительной и очень далекой. Я стал кем угодно, но не человеком. Когда перед моим внутренним взором пронеслись, будто кадры кинопленки, моменты моей последней жизни и смерти, я вскочил, бешено озираясь.

Моя новая мать обняла меня длинным хоботом и успокаивающе похлопала им по моей большой, ушастой голове. На мгновение я зажмурился от острого чувства счастья и защищенности и ярость ненадолго отступила. Слониха-мать подтолкнула меня к себе поближе, чтобы я смог дотянуться до ее жирного и вкусного молока.

В этот раз я снова оказался рожден на воле. Вокруг простиралась африканская саванна. Маленькие птички щебетали и выклевывали паразитов со спин моих сородичей, посматривая на нового члена сообщества. Одна особенно наглая и смелая птичка села мне на голову, от неожиданности я взмахнул хоботом, отгоняя ее. После этого я некоторое время привыкал к новой гибкой и послушной конечности, учился брать упавшие на землю плоды, пить воду из неглубокого озерка, отгонять назойливых насекомых и, конечно же, трубить! Мне очень нравилось кричать от счастья, что я снова жив! Все вокруг было настолько взаимосвязанным, настолько ладно подогнанным друг к другу, что становилось понятно, что в этом мире есть только один компонент, могущий внести диссонанс — человек. Но слава богам, за три года моей жизни в теле слоненка, я не видел ни одного. Постепенно мой гнев остыл, и я стал заново учиться радоваться жизни.

Наше стадо было не очень многочисленным, но и не настолько маленьким, чтобы хищники имели наглость нас беспокоить. Мы просто бродили по саванне, питаясь плодами и наслаждаясь обществом друг друга. Но потом пришли люди.

Охотники за слоновой костью нашли нас и перебили все стадо. Я видел, как погибает моя мать, но снова ничего не мог сделать — по несчастливой случайности меня придавил вожак стада: когда пуля достала его сердце, он упал на меня. Я не мог не то что пошевелиться — даже дышать. Закрыв глаза, я плакал по вновь потерянным близким и готовился принять свою участь.

Я чувствовал, как шевелилась туша вожака, когда двуногие чудовища спиливали его бивни. Они никуда не торопились, будучи абсолютно уверенными, что егеря их не застанут. Они знали, что те сейчас патрулируют другой участок саванны и пользовались своей безнаказанностью.

Браконьеры ушли, лишь начало темнеть, побросав изуродованные трупы тех, кто недавно был моей семьей. Я уже привык терять близких, но все равно это было слишком больно. Боль придавленного тела переплелась с болью разума, и я потерял сознание.

Пришел в себя от каких-то громких и отрывистых звуков. Спустя некоторое время я понял, что это лаяла нашедшая меня собака, подзывая хозяина. Я застонал, когда неведомая сила сдвинула с моего тела тушу вожака. Я готовился к худшему, надеясь только на то, что в этот раз конец будет не столь мучительным.

Когда на мою голову полилась вода, я открыл глаза. Передо мной на коленях стоял человек, и я читал самое настоящее участие, боль и заботу на его чернокожем блестящем от пота лице. Я был так потрясен этим, что позволил перевязать свои раны и покорно выпил воды. Я отвык видеть такие эмоции на лицах людей.

Беспомощного и пришибленного, меня совместными усилиями пяти человек и одной лебедки погрузили на небольшой грузовичок и отвезли в лечебницу. Долгое время я недоверчиво принимал заботу людей, каждую секунду ожидая подвоха и предательства, но они, кажется, были искренни, ухаживая за мной.

Постепенно я поправился, трещины в костях заросли, не причиняя больше боли при каждом вздохе. Мой спаситель часто приходил навестить меня, и его верный пес всегда бежал рядом. Человек, которого звали Нквоада Ннаемека или Марк (имя данное ему при крещении), обращался со мной, как с другом. Он всегда приносил лакомства и подолгу гулял со мной. Пес бежал рядом с нами, довольно щуря карие глаза против солнца. Постепенно мы стали друзьями и однажды я смог вернуть ему долг.

Во время длительной прогулки, когда мы ушли далеко в саванну, Марк подвернул ногу, да так, что не мог ступить на нее. Я пытался донести его на себе, но он не смог даже влезть на меня. Тогда я помог ему дохромать до ближайшего чахлого кустарника и ушел за помощью. Через некоторое время я обернулся и увидел на лице Марка выражение беспомощности и разочарования. Он явно подумал, что я бросил его. Так что, когда я вернулся с подмогой, Марк был безмерно удивлен, выслушивая от врача восторженные комплименты в мой адрес. А я всего-то нашел доктора и, обхватив его своим сильным хоботом за руку, потащил в саванну. Сначала тот сопротивлялся, но я был сильнее и доктор из интереса пошел за мной.

«Ну вот, как он понял, что я — врач? — Разливался доктор с еще более труднопроизносимым родовым именем, чем у Марка. — И ведь схватил и не выпускал, пока я не пошел за ним! Удивительный слон!»

«Да, — тихо сказал Марк. — Он самый удивительный из всех, Нвоакама.»

Мне было очень приятно слышать такое.

А потом пришел день, когда Марк просто забрал меня из лечебницы. Мы жили очень дружно: я, пес, Марк и его жена Ньоки. Я пасся за деревней, старательно избегая огородов и реденьких садов, за что прослыл самым умным слоном в округе. Все в деревне баловали меня, поднося то морковку, то свежую ботву. Дети обожали кататься на мне и их родители спокойно отпускали своих чад, зная, что я не причиню им вреда.

Когда пришла пора сезонного слоновьего бешенства, я спокойно перенес его, прикованный за ноги тяжелой цепью. Марк извинялся передо мной за эти меры предосторожности, но я понимал, что если сорвусь, то могу покалечить или убить многих, прежде чем меня остановят. И хотя тягучие мускусные слезы жгли мне глаза, а беспричинный гнев пытался завладеть мной, я оставался в полном рассудке, гоня гормоны и эмоции прочь из моего разума. И это был первый и последний раз, когда меня приковывали. Похоже, деревенские поверили, что я — воплощение какого-то бога и ни за что не причиню им вреда. После этого случая угощение стало более сытным и вкусным, и мне уже не было надобности искать пищу в саванне. А я как мог, помогал своим людям в их нелегком труде. Так прошло еще пять лет.

Однажды, когда я уже окончательно уверился, что все испытания и проблемы остались позади, беда постучалась в наши двери. Марка и еще троих егерей убили браконьеры, промышляющие слоновой костью. Когда их тела принесли в деревню, меня охватил знакомый огонек безумия и ярости, но я погасил его, раздавленный свалившимся несчастьем. Ньоки и другие женщины были безутешны.

Спустя три месяца, после похорон, к нам в деревню приехали белые люди. Из их разговора я понял, что Ньоки продала меня бродячему цирку. Прежде чем я смог скрыться в саванне, в меня вонзился шприц с транквилизатором и мир погрузился во тьму.

Я пришел в себя уже в дороге. Безумно хотелось пить, но никто не спешил ко мне с мисой еды и ведром воды. Промучившись несколько часов от жажды, я совсем обессилел. Когда в вагон с моей клеткой вошел дрессировщик, я понял, что мои неприятности только начинаются.

Высокий и дородный человек ходил мимо меня и трех других слонов и поучал своего помощника:

«Запомни, Эрл, это безмозглые животные и они уважают только того, кто сильнее. Только дашь слабину — и считай, что ты пропал. Затопчут, разорвут, уничтожат! Они понимают только лишь боль и страх. Остальное — ненужные сантименты, придуманные слабаками, вроде любителей животных. Звери — не люди. Они понимают только по-плохому. Ясно, Эрл?»

В тот момент я понял, что только от меня зависит, будет ли мне снова больно или нет. Я решил, что пока нахожусь в их власти, буду вести себя примерно и не позволю больше мучить меня. И хотя что-то в душе плевалось и кривилось от такого решения, я подавил эти эмоции в зародыше. Не все люди бездушные животные, может мне опять повезет?

Не повезло. Сам дрессировщик был очень доволен мною, но его помощник невзлюбил меня с первой же минуты, хотя я очень старался правильно делать все трюки и не злить его. Если это было во власти Эрла, я последний получал еду и питье. Мне доставались самые злобные и грязные оскорбления. Но я терпел, потому что видел, что может быть и хуже.

Я старался не смотреть на грязь и заразу, от которой дохли цирковые животные. Я изо всех сил не замечал выпирающих ребер львов и тигров, которых кормили пустой кашей, потому что мясо было слишком дорого и выдавалось только в преддверии выступлений, чтобы большие кошки охотнее выполняли нелепые и противоестественные трюки. Я старался не видеть слезящихся и гноящихся глаз, свалявшейся шерсти и выражения абсолютной безысходности во взорах моих «коллег» по цеху. Все мы были только средством достижения определенных целей. Мы были лишь инструментом, обременительным, капризным, но необходимым. Мы были вещами, большими игрушками маленьких людей, считающих себя нашими царями, и мы были настолько глупы и беззащитны, что поверили им.

Моя покладистость, трудолюбие и понятливость скоро стали приносить свои плоды. Я делал такие вещи, какие не должен уметь делать слон, но я покорно таскал на себе танцовщиц, наливал чай в чашку, делал массаж желающим из зрителей, рисовал, стараясь, чтобы мои картинки походили, как и положено, на неосмысленную мазню. Делал все, что от меня требовали, и слава о нашем цирке бежала впереди нас. Публика валила валом, была в неизменном восторге, а администрация цирка потирала руки, подсчитывая барыши. И только Эрл ненавидел меня с каждым днем все сильнее.

Однажды, мы готовились выступать в большом городе на арене знаменитого цирка. Я делал сложный трюк, перешагивая через настороженных, готовых убежать или же напасть хищников. Этот номер придумал Эрл, считая, что я не справлюсь, и вот тогда-то он сорвет на мне накопившееся раздражение, но репетиции прошли удачно: львы и тигры, забитые и привыкшие подчиняться, только прижимали уши и глухо ворчали, когда я осторожно переступал через них. Все были в восторге и решили показать номер на ближайшем выступлении.

Меня повели в вольер, когда я увидел, как Эрл срывает зло на ни в чем не повинных слонихах — моих соседках по загону и партнершах по выступлениям. Он бил их особой палкой дрессировщика.

Люди, приходящие в цирк поглазеть на представление думают, что тонкие, покрытые блестками и мишурой палочки, с помощью которых подгоняют животных или показывают им, что от них требуется, и есть инструменты дрессуры, но если бы они видели настоящие инструменты, они пришли бы в ужас.

Толстая арматурина с острым крючком на конце, таким, чтобы не попортить шкуры, но причинить боль и внушить покорность, опускалась на ноги и животы ни в чем не повинных слоних. Мои соседки трубили и плакали, не понимая, за что их наказывают. Но Эрл продолжал их бить, войдя в какой-то садистский раж, упиваясь своей властью и безнаказанностью. Когда крючок вонзился и разорвал чувствительное ухо слонихи, я вышел из ступора.

Вырвав свой поводок из рук работника, я подбежал к Эрлу и выхватил у него орудие пытки. Вне себя от злости, я пару раз хорошенько приложил палкой самого садиста и только потом отбросил ее в угол. Оглушительно затрубив опешившему Эрлу прямо в ухо, я встал между ним и рыдающей от боли слонихой, как бы говоря, ну, давай, рискни переступить через меня!

Эрл не рискнул. Плюясь, словно бешенная макака, он выскочил из загона и убежал в неизвестном направлении. И хотя его шеф ничего не сказал, я чувствовал, что он остался доволен мной и моим поступком. Подумав, что все закончилось, я спокойно продолжил репетиции. Но я снова ошибался.

Наступил день премьеры. Все билеты были раскуплены и зрители готовились увидеть небывалое шоу. Даже через плотные шторы, стены и помещения персонала, мы слышали, как шумела и ликовала толпа. После антракта, когда возбужденная и проголодавшаяся публика отправилась в буфет, на арене стали возводить решетки, готовя ее для номеров с хищниками.

Я вышел в середине второго отделения. Публика восторженно приветствовала мое появление, с восторгом разглядывая блестящую попону и шапочку. Я горько усмехнулся, видели бы они обратную сторону этого блеска!

Конферансье, отпуская глупые шуточки, комментировал мой номер. Все шло отлично, зрители хлопали, дети визжали и смеялись, Эрл, ассистировавший шефу, загадочно улыбался. Мой номер походил к своей кульминации, и дрессировщики выпустили на сцену огрызающихся, но быстро присмиревших львов и тигров. Их выстроили в нужном порядке, и я приступил к своей роли. Если бы я посмотрел на гадкую рожу Эрла, беды можно было бы избежать.

Едва я занес ногу над первым хищником, как Эрл, якобы подправляя меня, вонзил мне в ногу свой усыпанный блестками жезл, против всяких правил оканчивающийся тонкой, длинной и очень острой иглой. Я закричал от боли и пошатнулся. Тигр подо мной дернулся, увлекая ассистентку за собой. Кровь закапала с моей ноги, и едва первая красная капля упала на припорошенный опилками пол, как тот монстр, которого я долгие месяцы сдерживал в темных уголках своей души, вырвался на волю.

Я потерял разум, поддавшись безумию бешенства. Кто видел слона в таком состоянии, тот, безусловно, подтвердит, что страшнее этого зрелища нет ничего! Мои налившееся кровью глаза нашли Эрла и сосредоточились на нем. Человечишка, считающий, что провернул со мной классную шутку, внезапно побледнел и начал беспомощно оглядываться, но все ассистенты были заняты испуганными хищниками. Мне не помешали, да и не смогли бы!

Я бросился на Эрла так быстро, что никто ничего не понял и только когда под моими ногами влажно затрещали его кости, распадаясь, словно медуза на жарком пляже, люди начали кричать. Но я не видел и не слышал ничего. Я мог только упиваться своей злостью, своим гневом, несущим воздаяние за все мои муки. Все люди, мучавшие и убивавшие меня, воплотились в этом конкретном человеке, что кричал и бился подо мной, еще на что-то надеясь. Когда с тихим чавкающим звуком под моей ногой раскололся его череп, я победно закричал и оглянулся в поисках новой жертвы.

На арене творилось что-то невообразимое! Большие кошки, учуяв кровь, превратились в настоящих демонов смерти, вооруженных лучшим орудием убийства: когтями, клыками и бешенной экстатической яростью. Я увидел изломанные и порванные тела людей и все во мне возликовало! Я смотрел, как огромный нубийский лев мотает по арене остатки того, кто еще недавно был человеком и радовался, словно дитя новой забаве.

Вся моя накопившаяся ярость и гнев сейчас выгорали в страшном беспощадном огне убийства. Я жаждал крови, я заслужил это право, я выстрадал его!

Крики ужаса, плач и стоны нестройной какофонией раздавались под сводами цирка, но это была лучшая музыка для меня!

Слишком поздно я заметил, что сквозь удирающую в панике толпу, прокладывают себе путь полицейские. Увидев в их руках оружие, я засмеялся, как умел. Я понял, что сейчас последует, но я был спокоен. Я был отмщен!

Пять пуль, выпущенных почти одновременно, бросили меня на колени. Еще одна вспорола толстую кожу, раздвинула складки жира и мускулы и, пройдя между ребер, остро кольнула меня в сердце. Я умер, улыбаясь в душе.