Mortem (джен)

С начала времен в мире властвовал Абсолют и ничего кроме. Все было едино. Вселенная была лишь огромной черной холодной пустотой, звенящей от громкого и тихого одновременно гласа Абсолюта, существующего среди бесконечной Первозданной Тьмы и не имеющего формы. Кроме него не было ничего и никого. Везде властвовал Он.

Но однажды, необычная мысль проявить себя, как личность, возникла среди непрерывного потока бесплотных образов, возникающих перед Ним и растворяющихся в тихом Равновесии.

Безмятежное мудрое молчание, разлившееся по черной Бесконечности, запульсировало кровью в венах, образовав вибрацию, от которой пустота сотряслась. Тьма обращалась в пепел, сгорая в невидимом пламени света Абсолюта. На месте пепелища, некогда бывшего первозданной Пустотой, образовалась иллюзия, не имеющая формы и меняющаяся от одного только желания Высшего Разума, постепенно приближаясь к неуловимому Идеалу.

И вот, среди бархата пепла диковинным цветком расцвела Жизнь. Светлая, гладкая, сверкающая внутренним светом, обжигающим глаза. И ожил серый тлен вокруг нее, обратившись в кровь, заливающую рубиновым потоком все вокруг. Чаша Абсолютного Равновесия накренилась и восстала Смерть из крови, остановив ее бесконечный ручей. Черная, холодная и тусклая, но непостижимая, манящая и бесконечно прекрасная. Воцарилось в мире Равновесие, поддерживаемое двумя разными, но невозможными друг без друга силами — Жизнью и Смертью, образовав своим тандемом Совершенство.

Смешался прах Пустоты с кровью и восстал из грязи Человек. Голый, мокрый, кричащий. Обратил Абсолют взгляд на дитя Жизни и дал ему Разум и Силу. Человек открыл глаза и начал развиваться, сметая первозданный тлен на своем пути.

Долго колебалось Равновесие от рук Человека, перетягивая власть то на сторону Жизни, то на сторону Смерти, пока, наконец, чаша весов не опустилась в пользу черной и манящей силы. Войны сотрясали этот мир, кровь текла по земле, как тогда, когда Жизнь восстала из тлена. Крики, мольбы и стоны резали слух Абсолюта, но Он снова восстанавливал чаши весов, прекращая распри и, раз за разом, прощая свое дитя.

Человек создавал себе богов, забыв ту первозданную и непостижимую силу, что породила его. Он создавал их и тут же нарушал все заповеди, погрязнув в грехе и разврате. Новые боги низвергали в пучины Забвения старых, но в то, что боги все еще существуют, верили лишь фанатики. Но никто не желал понять одной простой истины — миром правят Грязь, Похоть и Алчность.

Но Человеку показалось мало и этого. Боги слишком надоели людям, и они сами захотели стать богами. И создал человек себе подобную машину — робота, беспрекословно подчиняющуюся любому желанию своего «бога».

Равновесие было уничтожено.

Из глаз Абсолюта потекли кровавые слезы, льющееся на землю огненным дождем, закрывшим собой Солнце. В мире воцарилась Первозданная Тьма. Боги беспомощно метались, как слепые котята и погибая от рук своих же «слуг». Смерть пировала на горящей земле, все сильнее опуская свою Чашу Весов…

Пустота разверзла объятья и поглотила человеческую расу. Все вернулось к началу. К чистоте. Не было больше богов-кукол. Не стало войн. Лишь Чистота и Пустота, объять мыслью которою мог лишь Абсолют. Громкий и тихий одновременно.

Сквозь пыльное окно с трудом пробивается острый, как дамасская сталь луч лунного света, окрасив собой тучи пылинок, танцующих в воздухе. Капли жидкого, растворенного в прохладном воздухе, серебра капают на изрезанные поперек вен руки, ночными слезами. В углах холодной пустой голой спальни ютятся гибкие жидкие фигуры теней, роняющих скупые слезы на худое тело.

Смерть приходит быстро.

Смерть.

Но комната — это иллюзия. Она растворяется в чернильной пустоте старых воспоминаний, обращаясь в пыль, как древний пергамент в неосторожных руках.

В панике, ты мечешься в бескрайнем лабиринте собственных мыслей, цепляясь за прошедшие давно события, как за последний волосок, повиснув над пропастью.

Смерть приходит быстро.

Смерть.

Толпа людей. Ты кричишь им что-то, дергаешь за полы серых одежд, но они безмолвны. Они безлики. Лишь серые гладкие строи масок тебя окружают плотным кольцом. Сжимаясь. Пытаясь задушить.

Ты — лишний. Ты — чужак.

Ты бежишь от них. По лунным лучам. Серебристой дорогой, стремящейся в Бесконечность.

Сквозь тонкий слой истлевшей одежды к коже прикасаются ледяные капли дождя. Тебя бьет дрожь. Но ты продолжаешь бежать.

Дальше. Дальше. Дальше.

В мир своих сказок.

Смерть приходит быстро.

Смерть.

Но толпа — это иллюзия. Пустые маски, заменяющие лица, растворяются внутри твоего бескрайнего океана разума.

Ты продолжаешь метаться во тьме. Тонуть в ней. Искать выход. Качаться над пропастью.

Смерть приходит быстро.

Смерть.

Тебе не сбежать.

Она догонит тебя. Везде. Она — вездесуща.

Ты уже чувствуешь ее холодное дыхание затылком, сжимаясь от страха.

Твоя кожа уже ощущает ее цепкие костлявые пальцы.

Она настигает тебя.

И вот, снова ты чувствуешь это.

Ее поцелуй.

Смерть приходит быстро.

Смерть.

Звуки сухих наигранных рыданий родных и знакомых. Палящий свет солнца сквозь сомкнутые веки. Холод похоронного шелка. Ласки насекомых на последнем ложе под толстым одеялом земли.

Смерть приходит быстро.

Смерть.

Они все одинаковые. Все. Они безлики. Они бездушны.

Это серость. Привычная, но понятная.

Система не нарушена и продолжает работать. Но в нее закрался вирус. И этот вирус — ты.

Ты другой.

Ошибка! Ошибка! Ошибка!

Картонные фигурки. Они окружают тебя тугим серым кольцом. Сжимаясь, пытаясь задушить.

Ты не такой, как они. Ты — посторонний. Ты — живой.

Тебя не должно здесь быть!

Уходи! Беги! Спасайся!

Посмотри на них. Видишь эти улыбки? Они безумны. Они натянуты. Они нарисованы на серых гладких отсутствиях лиц черным тупым карандашом. В неровно наклеенных глазах светятся безумные огоньки.

Перед тобой живые куклы. Они повсюду. Они протягивают к тебе костлявые неживые руки. Они тянутся к горлу. Они хотят задушить тебя.

Ты не такой. У тебя есть лицо. Но нет улыбки.

Это нарушение системы.

Чужак! Чужак! Чужак!

В страхе, ты бежишь по серым пыльным дорогам. Все дальше и дальше. Прочь от картонных улыбок. Ужас сжигает тебя изнутри. От мысли стать таким же, как они, трясутся колени.

Ты забиваешься в угол. Самый дальний и темный угол кафельной комнаты. Стены давят. Звенящая тишина проникает в мозг. Отражается от черепа. Из носа течет тонкая темно-бордовая струйка и капает на белоснежный холодный кафель. Ты смахиваешь ее трясущейся рукой.

Ты молчишь и просто смотришь в одну точку. Зрачки расширены. Мысли спутаны. Бред мешается с реальностью. Страх пожирает изнутри.

До ушей доносятся приглушенные звуки. Звон металла и шорох картона. Гомон сотен одинаковых голосов. Картонных. Стальных. Ненастоящих.

«Ошибка! Ошибка! Ошибка!», — скандируют они.

Безысходность сжимается на твоем горле тугой петлей. Ты не такой, как они. Ты настоящий.

«Ошибка! Ошибка! Ошибка!». — Голоса все ближе. Все громче.

Ты умрешь.

Сотни самых абсурдных решений и путей к спасению проносятся в голове. Но среди них верен лишь единственный.

Ты хочешь жить? Улыбайся!

* * *

На твоем лице ровный серый толстый слой металла. Картонная улыбка вплавлена в него. Эта маска жутко жмет. Желание сорвать ее с каждым днем все сильней. Но желание жить сильнее.

Ты улыбаешься, но остаешься прежним. Ты не такой, как они. Ты — не кукла. Ты живешь среди них. Ты шагаешь с ними в ногу. Ты улыбаешься, как они. Но ты по-прежнему — ошибка системы. Белое пятно в привычной серости.

Тебя не должно здесь быть! Система должна устранить этот вирус.

«Ошибка! Ошибка! Ошибка!», — звучит голос в голове.

Ты подчиняешься. Ты улыбаешься. Но подчинение причиняет невыносимую боль. Твоя улыбка с каждой секундой все больше кровоточит. Металлическая маска на лице нагревается все сильней и сильней.

Ты жаждешь свободы, как глотка свежего воздуха. Чистого, не оскверненного пылью и пеплом кислорода.

Ритм шага сбивается.

«Ошибка! Ошибка! Ошибка!»

Дыхание учащается.

«Ошибка! Ошибка! Ошибка!»

Пульс бешено стучит под обожженной кожей.

«Ошибка! Ошибка! Ошибка!»

Легкие рвутся.

«Ошибка! Ошибка! Ошибка!»

Маска расплавилась. Картон сгорел.

«Ошибка! Ошибка! Ошибка!»

Свобода!

«Ошибка! Ошибка! Ошибка!»

Система устранит ее. Ты — вирус. Ты — чужак. Ты — белое пятно в серости.

Ты хочешь свободы? Умри!

Я отказался молиться. Не преклонил колен, как мои братья. Не опустил головы перед ногами Отца, как мои сестры. Их взгляды жгли мои крылья, когда я уходил. Они прожигали черные перья, проступившие на фоне снежной белизны.

— Отец, — позвал Михаил.

Отец его слышал. Слышал, но остался безмолвен. Он и сам все видел.

Ворота Рая заперты. Ангелы не имели права туда входить. Но туда проскользнула одна из моих сестер. Я забыл обо всем и кинулся за ней.

Меня поймали. Ее — нет.

— Отец, — чуть громче, чем в прошлый раз, позвал мой старший брат.

Отец по-прежнему молчал. Молчал и изучал взглядом мои чернеющие крылья.

Братья подали мне топор палача — символ Светлых сил. Я отбросил его, ужаснувшись. Я отвернулся от осуждающих взглядов. Взглядов, устремленных в почти почерневшие некогда белоснежные крылья.

— Отец, посмотри… — прошептал ему Михаил и указал на меня.

Отец слышал, но молчал.

Я не захотел забыть эмоции. Не отказался от чувств. Не позволил сердцу признать, что оно умерло. Не дал ему стать куском камня, мертво стучащему в груди.

Братья и сестры шептались за моей спиной. Шептались, тыкая пальцами в мои почерневшие крылья.

— Отец! — закричал Михаил.

На этот раз, Он не стал молчать.

— Искупи свою вину, Рафаэль, — сказал Он и вложил мне в руки железный прут.

«Я сам себя накажу».

Темница. Целиком из камня. Окон нет. Только голый пол и влажные стены.

«Я отказался молиться».

Удар.

Хребет хрустнул. По черным сломанным крыльям заструилась кровь. Но вместо криков боли изо рта вырывается дикий безумный хохот. Хохот, который я не могу остановить. По щекам струятся красные слезы.

«Железный прут сломал мне хребет

Взглянув на скрытые масками лица».

«Я шагнул за ворота Рая».

Удар.

Рот наполнился кровью. Я давился соленой жидкостью, бурлящей в моем горле. Она бурлила от смеха. Смеха, который все не мог прекратить рваться изо рта. Темница для меня подернулась кровавой красной дымкой.

«Железный прут мне губы разбил,

Чтоб не сумел рассказать о рае».

«Я отбросил топор палача».

Удар.

Локти онемели от боли. Но я продолжаю бешено смеяться, захлебываясь собственной кровью. Смеяться и плакать.

«Железный прут локти мне разбил

За то, что швырнул прочь кусок ржавой стали».

«Я не отбросил эмоции».

Удар.

Грудь разорвана. Сердце бьется в моей руке, как я, захлебываясь кровью. Его стук вторит моим рыданиям и смеху. Я не могу остановиться.

«Железный прут мне сердце пронзил

О, как Бог доволен таким наказанием!

«Он ждет».

Лестница. Чертовски длинная лестница. Пролеты разбросаны по черной бесконечности. Кажется, эта лестница проходят через всю землю. Она не кончится.

Беги. Беги. Беги.

Вниз. Вниз. Вниз.

Я бегу по влажным ступеням. Дыхание с трудом вырывается из саднящих легких. Сердце бешено стучит в груди. Кажется, оно хочет разорвать грудную клетку. Хочет расплескаться по бесконечной лестнице.

Быстрее. Быстрее. Быстрее.

Проскакиваю через несколько ступенек за раз. Они разрушаются за моей спиной.

Быстрее. Быстрее. Быстрее.

Ниже. Ниже. Ниже.

«Он ждет».

Каменные осколки падают к моим босым избитым ногам. Обращаются в пауков. Они забираются на меня. Ползают по телу. Больно жалят.

Лестница не кончится. Лестница не кончится. Лестница не кончится.

Крик ужаса рвется из моего горла. Я пытаюсь завопить. Но изо рта вырывается лишь надрывный шепот.

Нет. Нет. Нет.

Маленькие черные латексные твари! Они набиваются мне в рот. Проникают в глотку. Я проглатываю их кожаные тельца.

Внутри меня. Внутри меня. Внутри меня.

Я пытаюсь остановиться, но продолжаю бежать. Я пытаюсь закричать, но пауки лишь проникают глубже. Продолжают копошиться внутри меня.

Боль. Боль. Боль.

Внезапно, пауки исчезают. Их латексные тельца стряхивают с меня сотни рук. На них мертвыми цветками распускаются стигматы*. Они появляются из тьмы вокруг меня. Хватают за ноги.

Остановись. Остановись. Остановись.

Я продолжаю бежать. Под ногами хрустят кости.

«Он ждет».

Быстрее. Быстрее. Быстрее.

Сердце замедляет ход. Кажется, оно вот-вот остановится. Как сквозь толщу воды, я слышу звуки. Они исходят отовсюду.

Скрип металла о металл. Дикие крики.

Страх. Страх. Страх.

«Он ждет».

Губы искусаны в кровь. Дыхание слабеет. Лестница расплывается перед глазами.

Нет. Нет. Нет.

Я поскальзываюсь. И лечу.

Разума сон чудовищ рождает.

Сладкая гниль в душу вползает.

***

«Он ждет».

Боль. Ее слишком много. Она течет по венам ртутью. Слетает с разбитых губ тихими стонами. Вытекает из воспаленных глаз кровавыми слезами.

Кровь. Кровь. Кровь.

Боль. Боль. Боль.

Я лежу на холодном каменном полу. Его согревает только моя кровь. Она вытекает из сотен ран, рассыпанных по моему телу. Ее шум в ушах оглушает.

«Он ждет».

Я не могу здесь находиться. Я должен идти. Как можно быстрее.

Пытаюсь встать, но тело не слушается. Не могу пошевелить ни рукой, ни ногой. Я больше не владею им. Теперь боль его хозяин.

Хозяин. Хозяин. Хозяин.

В нос ударяет мерзкий запах. Вонь горелой плоти и костей.

Крики. Крики. Крики.

Я поднимаюсь. Меня поднимают. За невидимые нити.

Боли нет. Боли нет. Боли нет.

Я должен бежать. Я не могу задерживаться.

«Он ждет».

Беги. Беги. Беги.

Вниз. Вниз. Вниз.

Горло разрывается от бешеного дыхания. Легкие, кажется, вот-вот лопнут. Пульс колотится под кожей птицей в клетке. Но сердце будто застыло. Оно молчит. Я не чувствую его. Я не слышу его.

Тишина. Тишина. Тишина.

Огонь. Огонь. Огонь.

Я чувствую спиной его жар. Но вокруг все также темно. Пытаюсь обернуться, но в глаза будто залили чернил. Я не вижу. Но продолжаю бежать. От жара и запаха горящего трупа.

Я снова бегу по лестнице. Но теперь я вижу, куда она ведет.

«Он ждет».

Разума сон чудовищ рождает.

Сладкая гниль в душу вползает.

***

Тесная комната. Красный полумрак пропитан запахом дешевых сигарет, алкоголя и грязного белья. Сквозь тонкие стены слышны женские крики и перебранки. По всему помещению разбросаны грязные вещи, бутылки и окурки. Забившись в угол, на грязном полу сидела голая худая девушка, спрятав голову на груди. Темная спутанная сальная масса волос скрывала ее почти целиком. Рядом лежали узкий кожаный ремень, грязный шприц и пустая ампула.

Я подхожу к ней и осторожно трясу за плечо. Никакой реакции. Она… мертва?

Мертва. Мертва. Мертва.

«Он ждет».

Я не могу задерживаться. Я должен идти. Как можно быстрее.

Идти. Идти. Идти.

Но куда? И кто меня ждет?

Комната вокруг меня начала рассыпаться песочным замком. Плоть наркоманки рассыпалась в прах, и передо мной лежал только голый обугленный скелет.

Череп уставился на меня пустыми глазницами. Улыбался своим черным оскалом.

Что происходит? Где я?

Он. Он. Он.

Беги. Беги. Беги.

«Он ждет.

Тень за занавеской.

Не оборачивайся».

***

Парень подскочил на влажных от пота смятых простынях, половина которых лежала на полу. Дыхание резко и быстро вырывалось из груди. Мысли черными спутанными нитями метались в голове разозленным пчелиным роем.

Он давно привык к ночным кошмарам, мучившим его с самого детства, но сегодняшний сон был очень реалистичным. Даже слишком реалистичным. Ему казалось, что он запомнит его на всю жизнь.

По-привычке, он поднялся с постели, взял пачку сигарет и зажигалку с прикроватной тумбочки и прошлепал босыми ногами на балкон. Холодный ночной воздух и парочка затяжек его немного успокоили, но неприятный осадок в подсознании после кошмара все еще оставался.

Парень резко подпрыгнул от испуга: из спальни за его спиной резко раздался звук песни «Виртуальная Любовь», стоящей на его рингтоне. Высокий голос Михаэля Драу в красках расписывал людей, жаждущих этой самой неуловимой любви, и предпочитающих виртуальную реальность нашей.

«Гребанный динамик!». — Он бросил сигарету и прошел в комнату, поежившись после прохлады летней ночи. На экране телефона светилось «неизвестный номер», что очень удивило парня.

— Алло? — На том конце провода было слышно лишь потрескивание помех. — Ау? — повторил он попытку, но ничего не изменилось. Собеседник по-прежнему молчал. — Ну ладно, пока, шутник. — Люди с полным отсутствием чувства юмора ему никогда не нравились.

Но человек на другом конце провода успел сказать одну короткую фразу, прежде чем его собеседник повесил трубку.

— Я жду.

_____________________________________

Стигматы* — так же \"стигмы\". Раны на руках и ступнях от гвоздей, которыми прибивали к кресту Иисуса Христа.

Тесная ванная. Мутное запотевшее треснувшее зеркало. Белые стерильные стены. Холодный пустой кафель пола. Сбитые в кровь ступни. Горячая вода. Тонкая игла. Тугой жгут. Капли крови в прозрачной воде.

Черные сказки раскрывают теплые объятия. Проникают в твои распухшие вены. Ты ощущаешь их внутри себя.

Усталость давит на плечи. Сжимает свинцовыми пальцами веки. Пускает по венам расплавленный металл.

Пустота застывает в сердце. Плавает перед глазами серыми пятнами. Отдается тупой болью в гудящей голове.

Звенящая тишина душит. Сжимает вокруг тебя стены. Сгущает белые облака влажного пара.

Горячий влажный воздух сдавливает горло. Рвет легкие изнутри. Сжимается на шее тугой петлей.

Боль вытекает кровью изо рта. Слезами из воспаленных бессонницей глаз. Отрывистыми тихими стонами срывается с бескровных губ.

Страх искажает восприятие. Путает мысли. От него закипает в жилах кровь.

Ты в клетке. Ты в плену собственных страхов и предрассудков. Ты во власти собственной боли. Тебя подчиняют себе черные сказки из стеклянных шприцов. Сказки, прочитанные тобой сотни тысяч раз.

Ты хочешь прекратить все это. Захлопнуть книги ночных сказок. Вырваться из тесной клетки снов наяву.

Ты кричишь, но с обветренных губ слетает лишь тихий шепот.

Ты бежишь, но остаешься на месте.

Ты жаждешь свободы.

Ты хочешь открыть эту тесную клетку с костяными прутьями. Отпереть замок из пульсирующих синих вен бритвой-ключом. Все так просто — лишь одна полоска, и ты свободен. Мгновенно проходящая боль и вечный покой.

Так просто. Так быстро. Так тихо.

Короткий рывок. Вспышка боли. Алые струи медленно вытекают из открытых вен.

Тесная ванная. Мутное запотевшее треснувшее зеркало. Белые стерильные стены. Холодный пустой кафель пола.

Но ты уже всего этого не видишь.

Остывшая вода переливается через край ванны.

Но ты уже не чувствуешь этого. Клетка раскрылась. Ты свободен.

Белый непрозрачный экран бесшумно расщепляется на мириады капель молочного дождя, отражающего свет лучей кроваво-красного солнца, низко повисшего над бесконечным городом Каменных Ветров, пропуская меня. В этом городе, — где меня тут же окатывает ледяной волной сотен различных громких звуков, — серые холодные каменные блоки вырастают из черной, пахнущей металлом, земли, с сухим скрипом двигаясь по ней, и накладываясь друг на друга. Продолжая бесконечность своего одиночества в толпе.

В этих блоках они живут. Молчаливо ведут свою пародию на жизнь, эмбрионом свернувшись в своем каменном кубе. Вытягивают соки из пропитанного кровью солнца, камня. Они на грани сна и яви, убаюканные собственными мыслями, хаотично проносящимися в их сонных разумах. Но они все слышат. Даже мои шаги, не различимые сквозь какофонию шуршащих камней для них — все равно, что удар грома среди ясного неба. Но они ждут. Ждут, пока с ними заговорят.

Я пришел именно за этим.

Я иду по

(кладбищу)

городу, лавируя между вырастающими на моих глазах каменными коробками. От сухого скрежета камня о камень звенит в ушах. От бесконечного движения камней рябит в глазах и кружится голова. Но я продолжаю блуждать по холодному серому лабиринта города, пока путь мне не преграждает очередной куб.

Он ничем не отличается от миллиардов остальных, наполняющих Каменный город. Но этот камень не двигается с места, а просто повис рядом с моим лицом, как попавший в желе метеорит. Он не соединяется с остальными. Это тот самый куб.

— Ты меня слышишь? — Я сам едва-едва могу расслышать свой голос, но Человек-из-куба слышит все.

Молчание.

Задаю вопрос снова.

В ответ слышу лишь скрип движущихся кубов.

Снова повторяю вопрос, стараясь не показывать нетерпения. Наконец-то получаю ответ.

«Вопрос в другом: слышишь ли ты меня?» — Голос Человека-из-куба настолько громкий, что, кажется, заглушает звуки «жизни» остальных душ, впечатанных в камень. Но это — лишь иллюзия. Голос,

(моей души)

звучащий из куба, отражается от стенок моего черепа, вторгаясь в беспрерывный поток пустых и

(вынужденных)

обыденных мыслей. Боже, пусть это прекратится!

— Я тебя слышу. — В моем голосе отчетливо звучат нотки напряжения. Чертов город! Чертов куб! Чертова душа!

«Кому ты врешь? Может, нас и разделяет слой камня, но я все еще остаюсь тобой!» — Замолчи, замолчи, замолчи!

— Для чего ты позвал меня сюда? — Теперь мой голос звенит от напряжения и слепой ярости.

(глупо злиться на правду)

Шорох трущихся друг о друга каменных кубов; голос Человека-из-куба, проникающий в мысли невидимой рукой, сплетающей их в клубок ядовитых голодных змей… изнутри все это разрывает меня на части. И я не могу ничего поделать.

«С каких это пор тебя стало интересовать то, чего я хочу?» — В голосе

(моей души)

Человека-из-куба отчетливо звучат горечь и обида. Нет, у меня нет времени на

(настоящую жизнь)

это!

— Ты позвал меня, я пришел! Так говори, что тебе надо! — Я срываюсь на крик и во вспышке ярости ударяю висящий надо мной камень кулаком. На грань куба брызгают несколько ярко-алых капель. Резкая боль пронзает руку, но я могу лишь шипеть, сжав зубы. Что со мной происходит?!

(Я оживаю)

«Ха, посмотри на себя! Ты жалок, носитель, когда…»

— Заткнись! Заткнись! ЗАТКНИСЬ!!!

«… находишься рядом со мной. Без меня ты…»

— Нет, я не собираюсь это слушать! — Я убегаю. Просто убегаю, огибая неожиданно замершие камни. Я бегу, как преследуемый всеми демонами Ада бедолага, случайно прочитавший вслух невесть как попавшее к нему заклинание.

«… не можешь контролировать даже своих эмоций! Ты — просто…»

Я бегу, разрывая свои легкие. Но голос Человека-из-куба преследует меня. Он проникает в мои мысли. Хотя, давайте будем реалистами! Он уже в моих мыслях.

«… пустая…»

— Нет! Нет! Нет! Замолчи! Господи!..

«… оболочка! Пустая, жалкая оболочка!» — Теперь в этом голосе нет ни обиды, ни горечи. Только ярость и ненависть.

(Я ненавижу самого себя)

Обессилев, я падаю на твердую землю Каменных Ветров и судорожно хватаю ртом воздух, глотая металлический запах местной земли. Голос Человека-из-куба умолк, но вряд ли надолго. Я вряд ли вынесу это снова.

«Ты ведь знаешь, как это прекратить, — снова раздается в голове голос, но на этот раз он напрочь лишен эмоций. — Либо впусти меня, либо…».

Он не закончил, но я знаю, что должно стоять после второго «либо». И я это сделаю.

Я медленно поднимаюсь с земли и подхожу к краю обрыва, к которому прибежал в полусонном бреду.

Над этим городом давно повисла гробовая тишина, не нарушаемая звуками жизни. Этот город мертв. Убит.

Покосившийся грязный металлический знак скрипел от каждого дуновения ветра, несущего в себе очередную дозу радиации — это все, чем он теперь может похвастаться. Многих городов уже нет, но ни один из них не оставил такого мощного следа на этой планете.

Голая кукла, недавно потрепанная пятиногой лысой собакой, а теперь лежащая в придорожной пыли, уставилась пустыми мертвыми глазами, засыпанными грязью в такое же пустое и мертвое серое небо. Радиоактивные желтые тучи устало плывут по огромному свинцовому плату, изредка изливаясь на покинутый город кислотным дождем. Памятники, разъедаемые ядовитыми осадками, безмолвно плачут среди тишины заброшенных недостроек, покрываясь пылью забытых времен. Пустые черные глазницы выбитых окон полуразрушенных многоэтажек будут вечно смотреть на голую, кое-где поросшую зараженными растениями дорогу.

Добро пожаловать в Припять — Зону Теней.