Анестезия души (гет)

Как ни странно, мой отец ужасно боится врачей. Сильный, здоровый мужчина, пару лет назад отметеливший в тёмном переулке троих пристававших к девушке хулиганов, а на свой последний день рождения прыгнувший с парашютом, впадает в панический ступор, стоит ему переступить порог поликлиники.

Так что ему бы, определённо, здесь не понравилось. А я так с искренним восхищением созерцала зеркальные потолки, просторные окна до пола, за которыми шелестел на ветру цветущий парк, журчащий фонтан в холле. И пахло здесь вовсе не спиртом и лекарствами, а чем-то фруктово-свежим.

У миловидной девушки в регистратуре я поинтересовалась, как пройти к Вадиму Артуровичу. Она подняла на меня озабоченный взгляд:

— Вам назначено?

В ответ я молча махнула у неё перед лицом «корочкой». С растерянным видом она потянулась к телефону:

— Простите, я сейчас узнаю. Если Вадим Артурович оперирует, его никак нельзя отрывать…

— В чём дело, Маш?

Обернувшись, я увидела за спиной невысокого коренастого мужчину в наброшенном поверх свитера хирургическом халате. Маша виновато покосилась на него:

— Извините, Вадим Артурович, к вам тут… следователь…

Точно мой неожиданный визит и само моё появление на белом свете было её личной ошибкой.

Тёмные глаза мгновенно охватили меня с головы до ног. Губы чуть тронула улыбка, когда он протянул мне руку:

— Профессор Раздольцев, доктор медицинских наук и прочее тра-ля-ля. Для вас просто Вадим Артурович.

Я слегка прищурилась:

— Следователь Северо-восточного следственного отдела лейтенант юстиции Перепёлкина. Можно и Лариса Андреевна.

Ладонь его была крепкой, сухой, пожатие — уверенным и энергичным.

— Рад знакомству, хотя теряюсь в догадках, что могло вас привести сюда. Пойдёмте ко мне в кабинет, всё обсудим.

Лифт, увлекающий нас на пятый этаж, шёл абсолютно бесшумно. В мягком свете ламп я искоса разглядывала моего собеседника.

После рассказов Лизы и Анны Степановны мне представлялся красавец — эдакий Казанова в медицинском костюме. Раздольцев же восхищения отнюдь не вызывал, хотя жёстко очерченные скулы, угловатый профиль и выделяющийся подбородок на контрасте с некой общей округлостью черт выдавали в нём человека примечательного.

А судя по количеству всевозможных дипломов и грамот на стенах кабинета, тщеславие ему явно было не чуждо.

— Располагайтесь, Лариса Андреевна. Хочу сразу предупредить: у меня полчаса, потом — операция.

Я присела на мягкий, обитый бархатом диван. Сбросив халат, Раздольцев не прошёл к своему месту за массивным дубовым столом, а опустился рядом со мной, закинув ногу на ногу.

— Скажите, Вадим Артурович, неужели вы действительно не догадываетесь, из-за чего я пришла к вам?

Он пожал плечами:

— Понятия не имею. До сих пор к нашей клинике у властей не было никаких нареканий.

— Да причём же здесь клиника? Я здесь по поводу Инги.

— Инги Терентьевой? — Раздольцев недоумённо вскинул брови. — А она что, угодила в какую-то историю?

— К сожалению, нет. Два дня назад она умерла.

Он резко поднялся с дивана.

— Умерла? Инга умерла?! — Подойдя к окну, он уставился куда-то за горизонт. — Бред.

— К сожалению…

— Погодите. — Он обернулся ко мне. — Два дня назад мы виделись, и она была вполне себе жива и здорова.

— Во сколько вы виделись?

Он провёл рукой по лбу, ероша тёмные волосы:

— В двенадцатом часу. В кафе «Рай».

— Вы сами предложили ей встретиться?

— Нет, я ей просто позвонил, а встречу назначила она. Она была очень взволнована, твердила, что лучше высказать всё в лицо и нам нужно срочно поговорить.

— И как, поговорили?

Он кивнул.

— Инга в красках расписала, какие мы с ней разные люди, и наконец заявила, что нам лучше расстаться. У меня не было никакого желания с ней спорить, тем более, недавно я предлагал ей то же самое. Она не без иронии пожелала мне всего наилучшего, я ответил тем же, после чего мы распрощались.

— Сколько времени было?

— Сидели мы где-то полчаса, значит, около двенадцати.

— В половине второго её нашли мёртвой в сквере возле дома.

Раздольцев поскрёб ногтем щёку:

— А что с ней произошло?

— По предварительным данным, инфаркт.

— Доигралась. — Он вновь уселся рядом со мной. — Признаться, мне и в голову не приходило, что у неё действительно плохо со здоровьем. Инга вечно всё драматизировала, любила потянуть нервы окружающим. Я привык закрывать на это глаза.

— Она говорила вам, что у неё плохо с сердцем?

— Говорить не говорила. Хваталась за левый бок, падала в обмороки, жаловалась на духоту…. Особенно в последние месяца два. — Раздольцев покачал головой. — Жаль её, конечно.

Поколебавшись, я вынула из сумки флэшку.

— Можно воспользоваться вашим компьютером? Здесь информация, с которой я хотела бы вас ознакомить.

— Давайте.

Открыв после проверки на вирусы то самое письмо, я поинтересовалась:

— Как думаете, кому Инга писала?

— По-видимому, мне. — Он пожал плечами. — Если, конечно, она не встречалась параллельно с кем-то ещё последние пять лет.

— Она называет вас чудовищем. За что?

Раздольцев слегка усмехнулся:

— Причин много. Но я не хотел бы вытряхивать их перед вами.

— Предпочитаете подождать официального допроса?

Он поднял брови:

— А что, возможно и такое? Если причина смерти — инфаркт…

— Причина смерти будет известна после судебно-медицинской экспертизы. Пока мы можем лишь предполагать и строить версии. Но если вам интересно моё мнение, я уверена: эта смерть не случайна.

— Вот даже как, — протянул Раздольцев. — Тем не менее, предпочитаю подождать. Как раз успею с адвокатом созвониться. И заодно замести следы.

— Не смешно, — отрезала я. — Так вы отказываетесь отвечать на мои вопросы?

— Только на те, которые касаются моей личной жизни.

— В таком случае, как вы провели день после расставания с Ингой?

— Поехал на дачу. Мы с друзьями договорились…

В дверь кто-то робко поскрёбся, и к нам заглянула светловолосая девичья голова.

— Ой, извините…

Хозяин кабинета покосился на часы:

— Вы от Князева?

Она кивнула.

— Проходите. Лариса Андреевна, не возражаете, если я отвлекусь на пять минут?

— Да пожалуйста.

Вслед за девчушкой вошли трое парней. Высокие, крепкие, они как-то опасливо жались к двери.

— Фамилии ваши?

— Соболева, Аникеев, Ряскин и Тобольский, — отчеканила светленькая.

Раздольцев лениво откинулся на спинку дивана:

— Итак, с завтрашнего дня начинается ваша интернатура. Учтите: цацкаться с вами никто не станет. Чем меньше раздолбаев каждый год получает диплом, тем лучше для больных. Приходить к девяти, не опаздывать. Мои распоряжения выполнять беспрекословно. И ещё: права придуманы для юристов. А вы медики, и у вас одно-единственное право: сдохнуть на работе.

Ребята ошалело переглянулись.

— Ну, всё поняли?

Они неуверенно закивали.

— Тогда марш отсюда.

Повторять распоряжение не пришлось.

Я с чувством выдохнула:

— Ну, знаете…

— Всё хорошо, что работает на результат.

— Даже я, следователь, стараюсь не настраивать допрашиваемых против себя при первой же встрече.

— А вы давно в Следственном комитете? — поинтересовался он. Я досадливо передёрнула плечами:

— Какое это имеет значение?

— Я двенадцать лет в Медакадемии оперативную хирургию преподавал. Поверьте, я знаю, что такое интерны. Через месяц они за мной будут хвостом ходить.

Насмешливо покачав головой, я протянула:

— Ну-ну. Это всё, конечно, прекрасно, но давайте вернёмся…

— Ах да. Мы с друзьями договорились поохотиться, поэтому я приехал в Дубровное заранее, чтобы всё приготовить. Весь оставшийся день я провёл там и вернулся только на следующий вечер.

— Назовите мне имена ваших друзей.

— Олег Иващенко и Артём Духанов. Контакты нужны?

— Хорошо бы.

Записав под его диктовку номера, я покосилась на часы.

— Последний вопрос. Вас как заведующего отделением не удивило отсутствие Инги Терентьевой на работе в последние дни?

— Абсолютно. Она сказала мне, что больше не желает меня видеть и немедленно увольняется. Естественно, я решил, что она ищет новую работу.

— Ну что ж. — Я поднялась. — Не стану больше вас задерживать.

Раздольцев распахнул передо мной дверь.

— Если вдруг понадоблюсь вам ещё — обращайтесь. Да, вы не могли бы сообщить мне причину смерти Инги, когда получите точные данные?

Из сумки раздалась звонкая трель — я аж вздрогнула. Увидев высветившийся номер, поспешно буркнула «извините» и прижала мобильник к уху.

После короткого разговора повернулась к Раздольцеву:

— Сообщу, если это не будет противоречить интересам следствия. Всего доброго, Вадим Артурович.

— Счастливо.

И зашагал по коридору бодрой походкой хозяина жизни. Точно не узнал только что о гибели женщины, с которой провёл последние пять лет.

Сбежав по широкой лестнице с крыльца, я кинула последний взгляд на золочёную вывеску клиники. Медицина для избранных. Долголетие для богатых.

Только вот бессмертие всё равно не купишь.

За те полчаса, что я просидела у Раздольцева, небо затянуло мутно-серыми клочьями облаков. Посвежело, прохладный ветерок бил по ногам. Плохо, если дождь вольёт: мне ещё в морг на другой конец города.

— Заходи-заходи, не бойся. — Женька аккуратно прикрыла за мной дверь лаборатории. — В нашей колготе это, пожалуй, единственное место, где можно спокойно поболтать.

Я как-то дёргано хихикнула: у Женьки были довольно своеобразные представления о месте для непринуждённой беседы.

— Между прочим, работали в режиме аврала, — вздёрнула подбородок она. — И всё ради тебя.

— Спасибо, — с чувством выдохнула я.

— Спасибом не отделаешься. С тебя два билета в аквапарк. Слышала, открывают на той неделе? Вместе пойдём.

— Замётано. Давай, рассказывай.

— Чего рассказывать? — Она протянула мне папку с надписью «Терентьева». — Смотри.

Пролистав полдюжины страниц, полных загадочных медицинских терминов и замысловатых описаний, я впилась взглядом в выводы.

— Погоди. У меня в голове всё путается. Её отравили?

— Ну разумеется, деревянная твоя башка. — Почти не глядя, она ткнула коротко остриженным ногтем в нужную строчку. — Чёрным по белому написано.

— А что значит вот это…

— Это значит, что яд в организм попал не через пищеварительную систему, как я сначала предполагала. Он поступил прямо в кровь. — Женька открыла папку в самом конце. — Видишь?

Вверху — распластавшаяся на траве Инга. Прямо к её правой лопатке протянулась по бумаге тонкая чернильная стрелка. На второй фотографии — едва различимая красная точечка на бледно-розовом фоне.

— Похоже на комариный укус, — нерешительно произнесла я.

— След от иглы. Инге Терентьевой вкололи пропофол. Не буду грузить тебя формулами, просто скажу: это вещество обычно используется в качестве наркоза при операциях, но при передозировке способно вызвать смертельный исход. Может, слышала — одной из версий гибели Майкла Джексона было систематическое употребление пропофола? — Женя вновь открыла страницу с выводами. — В нашем случае с момента попадания препарата в организм до остановки сердца могло пройти от десяти до двадцати минут.

Я провела ладонью по лбу. Время смерти — между двенадцатью и тринадцатью часами. Надо плясать отсюда.

— Расскажи мне о препарате. Как он действует?

— Поражает кровеносную систему. При такой дозе в первые секунды наступает острое кислородное голодание, человек теряет сознание. Если своевременно не оказать медицинскую помощь, он впадает в кому, происходит нарушение сердечного ритма, и наконец — остановка сердца.

— Брр, — я дёрнула головой. — Жуть какая.

— Кто-то напал на неё в сквере. — Она сложила руки под грудью. — Следов борьбы нет, значит, она не ожидала посягательства. Кто же это мог быть?

— Да какая, в сущности, разница. — Я поднялась.

Женька свела чёрные брови:

— Не поняла.

— Как только я покажу результаты экспертизы шефу, он сразу заберёт у меня дело. Отдаст Ромахову. А то и Кольке Яблокову. Я ж ещё ничего серьёзнее, чем кража, не расследовала.

— Это почти за год работы, — покачала головой Женька. — Как ты миришься с таким отношением? Я бы давно слиняла в адвокаты.

— Можно подумать, там легче. — Я покосилась на окно. — Слушай, побегу. Хорошо бы без дождя добраться до работы.

— Давай. Ох, у меня сегодня ещё две экспертизы… — Она потянулась, с силой прогибая спину. — Успеха тебе.

Прежде, чем я закрыла за собой белую свежевыкрашенную дверь, до меня долетело:

— Про билеты не забудь!

Ветер хлестнул по лицу, стоило мне выйти наружу. На рукаве ветровки тут же расползлись две крупные капли. Я прибавила шагу, на ходу натягивая капюшон.

А может, попросить шефа, чтобы меня оставили? Хотя бы в составе следственной группы. Пусть Ромахов будет главным, но я, по крайней мере, буду помогать. Не по мне это — бросать дело на полпути.

Дождик всыпал крепче, и мокрых клякс на светлой ткани не осталось: она уже вымокла сплошняком. От холода у меня зуб на зуб не попадал, я мчалась к остановке мелкими перебежками.

На полпути — это я, конечно, загнула. Тут ещё и четверти не пройдено. Скорее, я, как тот Иван-царевич, добралась до камня и стою на распутье.

Ещё бы разобрать, что на этом камне намалёвано.

Маршрутка! Я кинулась напрямик, через лужу. Напрасно: двери захлопнулись перед самым моим носом. Осталось только брести, ругаясь на чём свет стоит, под ржавый козырёк остановки.

Выслушав моё предложение, шеф покрутил пальцем у виска:

— Какая следственная группа, Лариса Андреевна? Людей не хватает катастрофически. Банда Кравцова — уже третье ограбление за два месяца, да ещё этот маньяк из лесополосы.

Я досадливо вздохнула, расстёгивая мокрый насквозь, прилипший к коже воротник.

— Поэтому вынужден вас очень сильно огорчить: вести дело будете сами.

И не отговаривайтесь отсутствием опыта: вы к нам не вчера пришли, в конце концов. Азы должны были усвоить.

Мне не верилось своим ушам. Неужели правда?

Вместе с ликованием подкатила волна страха: а ну как не справлюсь, не найду виновного? Или найду, но не того? Стиснув ладонь в кулак на удачу, я поднялась:

— Ясно. Разрешите идти?

— Иди. — Сняв зелёные компьютерные очки, делавшие его похожим на пришельца, шеф устало прикрыл глаза. — Встретишь Яблокова — пришли ко мне. Опять сроки расследования срывает. Да, и не вздумай мне простудиться!

Легче сказать, чем сделать. И так вон уже шмыгаю носом, надо капли какие-нибудь купить.

Добравшись до кабинета, я первым делом вытащила из шкафа пачку объяснений, принесённую Астаховым. Необходимо выяснить поминутно, где и с кем была Инга с одиннадцати до часу.

— Да-да, я хорошо помню. Около одиннадцати было. Я как раз из магазина возвращалась и Анну Степановну с Белянкой встретила. Мы заболтались, а тут из подъезда Инга выбегает. С нами едва поздоровалась, в машину прыг — только её и видели.

— А что за машина была, Варвара Петровна?

— Ой, не скажу. — Она энергично покачала седой головой. — Я и в наших-то «Жигулях» не соображаю, а уж эти иномарки…

— Иномарка, значит. А цвет?

— Жёлтый. Знаете, такой ядовито-жёлтый — даже смотреть неприятно. Эту фирму недавно открыли, название ещё больно глупое… — Варвара Петровна сокрушённо вздохнула. — Не вспомню. Так вот, у них все машины такие. Чисто канарейки. И, говорят, ездят быстро, вот только платить втридорога. Нам-то с Анной Степановной, понятно, не по карману. Инга Тереньтева — другое дело. — В мучнисто-серых глазах пожилой женщины вспыхнул азартный огонёк. — Интересно, кому теперь квартира достанется?

Выдержав эффектную паузу, я развела руками:

— А никому. Это выморочное имущество — государству отойдёт.

Варвара Петровна аж со стула приподнялась:

— Государству?! Да как же так?

— У Терентьевой нет родственников, и завещания она не оставила.

Худая желтоватая рука медленно скользнула по щеке:

— Надо же… Вокруг неё вечно уйма людей крутилась. Мы никогда не видели её одной. А вот умерла — и нет у неё никого. Даже квартиру некому отдать.

— Да уж. — Я поднялась. — Варвара Петровна, подпишите протокол, и можете идти. Не забудьте: на каждой странице.

— Мне как раз внучку из садика забирать, — обрадованно кивнула она. — Знаете, что я вам скажу, товарищ следователь? Инга, конечно, та ещё штучка была. С выкрутасами. Но это ещё не причина убивать её. Этот пёс должен понести наказание.

— Вы о ком-то конкретно сейчас? — осведомилась я.

— О муженьке её, о ком же ещё. Ходил вокруг неё, как привязанный, ещё когда вместе жили. А стоило ей бросить его — угрозами замучил.

— Угрозами? А с чего вы решили, что он ей угрожал?

Пожилая дама вскинула подбородок:

— Да я сама слышала! Пару недель назад вышла на площадку цветы полить. Смотрю, Инга из лифта выходит. С мобильником. И говорит, резко так: «Мне всё равно, я не боюсь». Руки у неё задрожали, она выронила ключи. Чертыхнулась, принялась шарить по коврику — и бормочет в телефон: «Пустые угрозы. Не смей больше мне звонить, гадина!»

— Вот даже как… И вы решили, что она разговаривала с Терентьевым?

Она передёрнула худыми плечами:

— С кем же ещё?

Хороший вопрос, в самом деле. Я в который раз пытаюсь мысленно представить себе Терентьева — и разобраться.

Мог ли он копить в себе обиду на бывшую жену, мучиться, терзаться сомнениями и наконец вколоть ей яд? Да. Как ни досадно мне видеть его убийцей.

А закатывать ей истерики по телефону, угрожать?

Конечно, можно кое-что проверить…

Только я потянулась за распечаткой телефонных соединений, как передо мной возник Яблоков.

— Долг платежом красен, Перепёлкина. — И кинул передо мной на стол мятую купюру.

— Что-то быстро, — покачала я головой. — Ты никого не ограбил?

— Не, наркотой приторговываю, — отмахнулся Колька. Скрестив руки на груди, присел на подоконник. — Слушай, Перепёлкина. В пятницу — учебные стрельбы, областное начальство приезжает. Ты уж не облажайся, ладно?

Вскидываю подбородок:

— А то что, уволят?

— Это вряд ли, — смеётся он. — А вот по шапке настучат.

Хорошо ему. Он с тридцати метров пьяный в десятку попадает. А вот меня шеф как только не называл: и криворукой, и косоглазой…

— Да не дрейфь, Перепёлкина. Хочешь, я с тобой позанимаюсь?

Фыркаю:

— Спасибо, времени нет. Хочешь помочь — найди мне в нашем городе дорогую фирму такси с ярко-жёлтыми иномарками.

— Здравствуйте. Это компания «Альбатрос»? С вами говорит лейтенант юстиции Перепёлкина из Северо-восточного следственного отдела. Мне необходимо знать, кто из ваших сотрудников двадцатого апреля около одиннадцати часов принял заказ по адресу Ольховая, семнадцать от Терентьевой Инги Павловны и довёз её до кафе «Рай». Да, расследование по уголовному делу. Мы не разглашаем такую информацию. Как можно скорее. Да, перезвоните. Запишите номер.

Положив трубку на рычаг, я подошла к двери и приоткрыла её. Хотелось впустить в душный кабинет хоть немного воздуха. Сейчас ещё ничего, а вот летом… Не забыть сказать шефу: или мне достанут кондиционер, или пусть хоть окно прорубают.

Телефон надрывно затрещал, и я бросилась к нему с удивлением: неужели так быстро?

Нет, это Лиза Филатова.

— Простите, Лариса Андреевна, мне неудобно вас беспокоить по такому пустяку…

— Ничего, говорите, говорите. Вы что-то вспомнили?

— Нет, — смущённо отозвалась она. — У меня к вам просьба.

— Слушаю внимательно.

— Я насчёт картин Инги. Вы знаете, она была потрясающей художницей. Я всё её уговаривала в выставках поучаствовать — отмахивалась. Детская мазня, мол. А на самом деле она могла прославиться. Уж поверьте, я в этих делах разбираюсь: у меня папа искусствовед.

— Вы хотите забрать их себе?

— Государству они всё равно не нужны. — В голосе Лизы послышались ребячески-капризные нотки. — Истлеют где-нибудь в сырости. А мне бы очень хотелось сохранить их в память о подруге.

Я ухмыльнулась, благо Лиза не могла этого видеть.

— Не беспокойтесь. Если картины действительно представляют художественную ценность, будут предприняты все необходимые меры к их сохранности. А отдать их вам, уж извините, я не могу: не в моей это компетенции.

— Ясно, — протянула она.

— А много картин осталось? Где они, кстати?

— У Инги в платяном шкафу, на верхней полке. Вместе со всякими шарфами, платками… И ещё кое-что, кажется, осталось на даче у Терентьева.

Поблагодарив её за информацию, я распрощалась и немедленно позвонила Астахову.

— Саша, у меня к вам большая просьба. Поезжайте на квартиру Терентьевой и заберите с верхней полки платяного шкафа её картины.

— Понял. А что за картины?

— Сама ещё не знаю. Хочу на них взглянуть. Или нет, везите их не мне, а Гриценко. Пусть покажет своим искусствоведам.

— Хорошо, — как-то тоскливо выдохнул он. Не тем, мол, занимаешься, следачка. Тут убийство, а тебе какие-то картины понадобились.

Что и говорить, Сашка — опер опытный. Только вот за исход дела отвечаю я.

…От криминалистов наконец-то результаты пришли. Нина Еськова, помощница Гриценко, положила мне папку на стол с каким-то виноватым видом. Что поделаешь, не густо. Большинство следов ног рядом с местом происшествия непригодно для идентификации: утренний дождь постарался. На блузке обнаружены следы пота, соответствующие второй группе крови, на губах и слизистой оболочке рта найдены микрочастицы хлопчатобумажных волокон — скорее всего, от носового платка. Такие в каждом магазине продаются.

С этим и придётся работать.

Из «Альбатроса» позвонили, когда я уже обматывала шею тёплым платком и застёгивала «молнию» ветровки. Что ж, по крайней мере, теперь я могу вызвать на допрос таксиста.

Я задержалась под козырьком, открывая зонт. О тепле сейчас можно только мечтать: ветряка пронизывает до костей, режет каплями по коже.

— Лариса, вы домой? Хотите, до парка подвезу?

Я радостно обернулась к Ромахову:

— Спасибо, Олег.

— В такую погоду недолго и заболеть, а нам с вами никак нельзя. — Он открыл дверцу своей порыжелой «десятки». — У вас ведь сейчас, кажется, новое дело?

— Не такое уж новое, — засмеялась я. — Считай, неделю с ним вожусь.

— Мало ли, вдруг понадобится совет — обращайтесь. Я, например, своё первое убийство по-дурацки завалил. Обидно было… Даже хотел из следствия уйти. Но с тех пор поднаторел маленько.

— Маленько. И это говорит лучший следователь района?

— Да ладно. — Он лукаво блеснул глазами. — Не верьте официальной статистике, Ларис. Никогда не верьте. Какой из меня «лучший» — столько времени на одном месте топчусь.

— Не корите себя. Маньяков годами ищут.

— В том-то и дело, что мой клиент, кажется, не маньяк.

— Не маньяк? — Я с недоумением вспомнила слова шефа. — А кто же?

— Сегодня я получил результаты повторной комиссионной экспертизы. Говорю вам: этих людей убил не маньяк. Похоже, они стали жертвами каких-то зверских экспериментов.

У меня мороз пробежал по коже. Я отвернулась к стеклу, за которым вспыхивали и тут же растворялись во тьме разноцветные транспаранты, огни витрин. Но перед глазами упорно маячили фотографии, которые мне показывал Ромахов ещё месяц назад.

Чтобы делать такое с людьми, надо быть психом. Моральным уродом. А тут говорят — эксперимент.

— Не ломайте голову, Ларис, — печально усмехнулся Ромахов. — У вас своих проблем хватает.

Машина мягко тормознула у входа в парк. Пять минут — и я дома.

— Ещё раз спасибо. — Подхватив зонт, я выпрыгнула на тротуар. — Удачи, Олег! Не сомневаюсь, у вас всё получится.

И я зашагала в промозглую темноту.