Estel (джен)

В последнем цикле отдыха приснился младший брат, играющий на растрескавшемся асфальте магистралей послевоенного Дрездена с ярко-серо-жёлтым, цвета неба, мячом. Проснувшись, она долго стояла, прижавшись лбом к холодному стеклу, за которым бесконечно тянулся Город. У брата во сне не было лица, но стук мяча гулким эхом разносился в белой пустоте — более реальный, чем мир не-сна, заключающий её.

…контролирующая рамка на выходе привычно «подвисла» на пару терций, отключая сдерживающее поле — писк в холодной тишине прозвучал почти недоумённо: сложно сканировать сетевой профиль, когда его почти нет. Цена этому — память. Результат: вот уже три года безопасности.

Улица — как воплощение противоречий. Организованные колонны всегда-занятых дроидов и кучки молчащих людей, модифицированных до полной непохожести на род человеческий. И какая разница, кто сам пришёл к этому, а кто попал под волну генетических атак, прокатившуюся по Городу… когда?

Мода сезона — отключение слуховых сенсоров — за пол-терацикла разрослась в политическое течение, прирастая щупальцем к телу монстра увлечений общества. Идя по кромке мостовой, она то и дело натыкалась на выкрикивающих бессмысленные слова протестантов. Это изгои, они против моды и молчуны презрительно следят за ними, наслаждаясь собственным синдромом привратника и вписывая, вычёркивая, снова вписывая политических врагов в списки внутри Сети, чтобы, когда очередной выверт моды создаст ещё одно политическое течение, предать забвению сегодняшние контакты, лихорадочно и сладострастно подыскивая новые.

С тихим шипением нейростим впрыскивается в раствор, заменяющий кровь. Пустая ампула падает на серый асфальт, а небо становится палево-жёлтым, обретая тенисто-стальные краски там, где Сеть вливается в реальность. Тихо поют импланты, разгоняя скорость коннекта до предельной и мир вокруг наполняется призраками и тенями, живущими только в паутине. Она неторопливо отстраняется, пропуская страйдеров: гонятся за вон тем оранжевым павианом, убегающим, отрастив жирафьи ноги. Над Городом изломанным монстром висит Паучья Звезда: Хранители бдят.

…три года безопасности. Она заслужила их, ещё в возрасте шести лет записавшись в отряды, уходящие за фронтир: туда, где вирусные бомбы, генетический и биотерроризм — ежедневная рутина, где каждые несколько циклов казнят психов, посвятивших себя излюбленным «шуткам» — так они говорили. В самом деле, что может быть смешнее, чем залить целый сектор Города прозрачным желе, недавно бывшим людьми или собрать вирус в стремлении к «нэкомими-будущему», а потом сбросить на жилые дома и полюбоваться отросшими у горожан кошачьими хвостами и ушками. Хотя, био-хакеры далеко не самые опасные из того сброда.

Три года безопасности после тринадцати — там. Подчищенный сетевой профиль, превращённая в хаос память, слитое из прочных сплавов тело, в котором живёт почти полностью замененный синтетическими нейротканями мозг. Одиночество.

…сигнал тревоги, прерывистыми скачками распространяющийся по паутине, настигает её в очереди за недельным пайком. Выдающий сферические пакеты дроид отключается, горожане бегут к ближайшему укрытию, активируют защитные поля, оставаясь на месте, или просто закукливаются, как вот этот морф: ему интереснее потом выбраться и оценить изменения в организме, если, конечно, не убьёт трансформация. Ломая дроиду пальцы, она выдирает так и не отданный пакет с пайком, открывает дверь в хранилище и берёт ещё один, чужой: наверняка кто-то не переживёт атаку. На улице слышится тихий хлопок: активатор сработал, вирус действует.

Обходя переулками главные улицы, по которым сейчас движутся отряды контроля и зачистки, она выходит к месту, в которое стремилась. Странно, но память, сколько бы её не осталось, хранит этот образ, позволяя всегда найти дорогу в старый квартал. Здания низкие, не то, что в секторах: всего лишь тридцать, иногда пятьдесят этажей. Она не помнит, жила ли когда-то в таком, но знает, зачем изредка, когда отчаяние и одиночество заполняют всё, приходит сюда. Ради себя.

Ради него.

Первый раз она увидела его, едва вернувшись из-за фронтира, во время такой же атаки. Тогда ей было страшно, очень страшно и одиноко, тогда она ещё не знала, что в городе тоже бывает тревога. Не зная, куда идти, забыв, что ни один вирус не может уже повредить её телу — бежала и бежала, в слепом ужасе, натыкаясь на трупы и разбрасывая, как кегли, дроидов из отрядов зачистки, пока не остановилась, врезавшись в стену. Тряхнув головой и приходя в себя, постаралась успокоиться и пошла назад, как вдруг странное чувство взгляда в спину заставило обернуться. Никого. Закатное солнце рисовало причудливые линии на асфальте, блестело пыльно-оранжевым в нескольких целых стёклах ветхого здания, стоящего перед ней. Медленно обводя взглядом окна, прищурившись, чтобы не мешал свет, на одном из этажей она нашла то, что искала. Прислонившись к стеклу и повернув голову в сторону, на подоконнике в небрежной позе сидел человек, держа что-то в руке. Она не видела лица, но как-то поняла, почувствовала, что он её ровесник, может быть, чуть старше. Её поразило спокойствие, исходящее от неясного силуэта парня, особенно ощутимое на фоне не развеявшегося до конца ужаса. Сделав уже шаг к полуразрушенному входу, она вдруг оробела, понимая, как глупо будет выглядеть, подойдя к нему. Да и сказать — сказать тоже нечего.

С тех пор она была здесь всего один или два раза — в те моменты, когда от безысходности, тоски и страшного понимания полной бессмысленности жить не хотелось уже ничего. Он стал средоточием покоя — всякий раз сидящий на том же подоконнике в своей комнате, изредка поднимая руку с зажатым в ней пакетом, в каких за фронтиром выдавали синтезированное молоко или не менее синтезированное виски — кто что хотел. Ей мечталось войти в тёмный провал на месте двери в дом, а потом подняться наверх и сказать что-то совсем простое. Хватит даже обычного «Салют!»…

«…посмотреть ему в глаза и рассказать, как сильно помогает он мне. А может быть, остаться.

Может быть, даже навсегда. Но…»

Она останавливается. Вот он, вход в старое здание. Как всегда, преодолев странную робость, поднимает голову, находя взглядом то самое окно, и замирает. Откуда-то изнутри поднимается страх, казалось, только что забытый, отвергнутый, он вновь овладевает ею, заставляя убежать в сомнительную безопасность личного жилого блока.

«Пусто. Никого.

Пусто…»

…той ночью ей не удаётся уснуть. Вновь и вновь перебирает десятки, сотни причин: он мог спать, мог просто отойти вглубь комнаты, мог уехать, заболеть, даже — она вздрагивает от этой мысли — умереть! Она уже жалеет, что убежала, ведь нужно было войти, увидеть самой, спросить.

Она мечется от непробиваемого оконного стекла до двери, заблокированной до восхода: комендантский час. Сидит в пустой ванной и остановившимся взглядом смотрит в водосток. Стоит, прислонившись к стене и пытаясь убедить себя, что всё хорошо.

Той ночью она понимает, что — нет, не любит его, но «продолжать жить» не сможет. Без этого силуэта, плохо различимого сквозь грязное стекло, не имело смысла оставаться здесь, не нужно было ходить за пайком, спать и ждать вызова — туда, за фронтир. Без спокойствия, которое он внушал — теряло цель всё. И возвращалось — одиночество.

…до окончания комендантского часа она не дотерпела меньше двадцати минут. Дверь — тонкую и бесполезную — просто вырвала из пазов. Контролирующая рамка, торопливо и грубо взломанная, отключила поле, но завыла в невидимом сетевом пространстве, вызывая спецотряд подавления.

«Бежать. Быстрее. Ещё быстрее!»

Здания сектора и силуэты дроидов-уборщиков сливались в едва различимые даже её зрением тёмные полосы. От Звезды отделилось несколько ярких пятен, с нарастающей скоростью падающих к земле, беря в цель сверхъестественно-быстро бегущую девушку. В последний миг перед неизбежным захватом она подбросила что-то вверх, что-то, ослепительно вспыхнувшее в темноте и прокатившееся волной уничтожающего жара в пространстве паутины, заставляя спецотряд на время оставить преследование.

Теперь она не сомневалась. Почти не снижая скорости, вбежала в чёрный провал входа, помчалась по ступенькам вверх. Быстрее, ещё быстрее! Только бы успеть, только увидеть, и сказать ему, что…

…двери в квартиру не было. Рывком преодолев оставшиеся несколько ярдов, пробежала короткий коридор и почти влетела в комнату. Подоконник, куда она посмотрела в первую очередь, пустовал. С потолка свисал оборванный кабель, вдоль стен — мусор, а на покрытом пылью полу…

В тот миг ей показалось, что Город исчез. Пропали стены вокруг, неяркий свет восходящего Солнца и ослепительный — подлетающих «звёзд». Ушли звуки: тихий шелест ветра и шуршание обязательного утреннего дождя, угас даже басовый гул Сети, к которому она привыкла настолько, что давно перестала замечать.

Не в силах смотреть вниз, не открывая глаз, она вышла на лестницу. Низко опустив голову и тщетно пытаясь заплакать, побрела к выходу, натыкаясь на стены и перила, уже ни к чему и ни к кому не стремясь.

…на полу захламленной комнаты лежал одетый в истлевшие лохмотья робот. Когда-то он стоял в витрине магазина, поднимая и опуская руку, чтобы поприветствовать посетителей.

Андроид.

Манекен.

«Сломанный, как и я…»