[disturbed] zero (джен)

Негромкий примеряющийся стук и вслед за ним — удар. Ещё один. Старый растрескавшийся бетон крошится под блестящим острием новенького лома, выкрашенного в чёрный с серебром.

— Твою мать, Хаара, прекращай.

На этот раз заострённый кончик пробивает ржавый лист металла, кое-как закрывающий выбитое окно.

— Хаара, задолбал.

Пауза. Тишина. Ленивый голос:

— Да оставь его, всё равно делать особо нехер…

— Это вам нехер делать, детишки, а мне подумать нужно, и вы все знаете, о чём.

— Ну, Икари…

— Что — Икари? Это тебе, Айда, пришло в голову переться на тот завод. И кого ты с собой взял? Хаару и Большого Стэна. Хочется вляпаться в дерьмо — иди один или зови меня.

— Ну…

— Что — ну? Ты придурок, Айда. Да, я вас отмазал до проверки личности, потому что у меня в Страже свои люди, а вы там страдали хернёй, а не устраивали «проникновение с целью хищения ценного оборудования», но какого чёрта?

— Там было весело…

— Заткнись, Хаара. В кордегардии⁽¹⁾ тебе потом тоже было весело?

— Нет…

— Вот потому — заткнись, пока я думаю, как разбираться с «маркированными». Завод, вы, долбонавты, на их территории. Так что все срочно начали проникаться ощущением собственной никчёмности в плане тактического планирования.

— Вы как-то стрёмно выражаетесь, босс.

— Стэн, а ты придурок в квадрате, и прекращай своё «босс», сколько повторять!

Заброшенная дорога, вяло поднимающаяся на холм, вдоль изгиба которой вот уже лет двадцать с лишним стоят дома «на снос» — одно-, и двухэтажные развалюхи, оставшиеся со времён последней волны беженцев в конце войны. Сюда никто не ходит и не ездит — всё ж уверены, что тут после подавления бунтов на семь ярдов вглубь токсинами пропитано. Идеальное место для сборов. От жары пыль кажется жёлто-оранжевой и трое из четырёх парней, сидящих в тени, то и дело утирают пот. Тощий, в серо-синей потрёпанной военной форме — очкарик Айда, смугло-чёрный, низкорослый и ловкий выходец из Ларана — Хаара, здоровяк под два с половиной ярда ростом из западных провинций — Большой Стэн. Икари не жарко, и Айда завидует ему, по-дружески, но завидует — достал ведь где-то контактный скафандр, а они мало того, что пуленепробиваемые и почти вечные — «ангельские технологии», понятное дело — так ещё защищают от мелочей типа перегрева/переохлаждения, перехватывая контроль над организмом. И под одеждой не видно, хотя — что там видеть? Инвазивный же. Он потому и пошёл на завод — надеялся стащить хотя бы пару инженерных полускафандров — не «контактник», конечно, но вещь крутая, хоть и сделана у нас, в Империи. Если бы не тот охранник…

— Так, дети мои. Валите по домам, а то солнце последние мозги выжжет. С «марками» я сам разберусь.

— Но босс…

— Нет, Стэн. Никаких открытых столкновений. Мы держим под контролем свою часть города только потому, что…

— …«Никто не знает, кто мы, откуда мы, сколько нас, что нам нужно», — хором пробубнили трое в ответ.

— Круто, прямо как первогодки на линейке. А теперь валите. Разными дорогами, в разное время, все помнят?.. — дождавшись кивков, Син вошёл в дом и привычно пропал из виду.

«Куда он всё время девается?» — в сотый раз подумал Айда. — «И кстати — а что же нам нужно-то?»

* * *

В соседний сектор по заброшенным тоннелям я добрался за пять часов, по дороге проверив ещё четыре «тройки» и раздумав заглядывать домой. На суб-уровень, где база «маркированных», поднялся через шестую развязку, потому что более удобную вторую завалило на прошлой неделе — нужно будет расчистить, но не горит. Правда, пришлось обходить часовых, но в контактнике это не проблема — попробуй в здешней темноте разгляди что-то чёрное, да и стоят они больше для понта — предполагается, что о новой базе «марков» никто не знает. Да никто и не знает. Почти. Я улыбнулся под маской-капюшоном.

Пробираться к отсеку лидера пришлось, цепляясь за решётчатый потолок в активном режиме скафандра. «Да я прямо геккон. Сцинковый или токи. Жалко, батареи тут всего на пять минут». Спрыгнув на перегородку, осмотрелся. Много их тут сегодня, а вот в смежном с жилищем лидера «тамбуре» — никого, странно. Перебравшись по широким стенам, я прислушался и всё понял. Лидер «марков» была… э-э, занята. Если это можно так назвать. «Блин, и уйти бы надо, и завтра уже поздно будет». Ждать пришлось не очень долго — только и успел, что про себя поприкалываться над торопливостью парня, как тот начал одеваться. «Ого, да он и правда спешит. Ну и хорошо, мне это только на руку». Дождавшись, пока тот уберётся, я включил ночной режим, не без сожаления отметил, что лидер «марков» успела завернуться в одеяло с подогревом и спрыгнул вниз. Едва ноги коснулись пола, девушка в постели вздрогнула и потянулась под подушку, так что я торопливо прошептал:

— Салют, Хикари.

— Ты?!

— Я. Привет от «чёрных», — «Чёрные» были моей бандой, но для лидера «маркированных» и других я был курьером, передающим сообщения и прочее, если две банды о чём-то договаривались или хотели более-менее мирно разобраться с общими проблемами. Бывало такое редко, иногда — создавало кучу трудностей, но если бы лидеры тех банд, на кого я смог выйти — знали, кто руководит «чёрными», нас бы просто вычислили и смели объединёнными усилиями. Причём даже не потому, что «чёрные» всех напрягали своей тактикой «кради-бей-беги» и нежеланием воевать «по правилам», а потому, что я знал настоящие имена тех самых лидеров. Такого конкуренту бы не простили, а наёмник-курьер — ему можно доверять. До определённых пределов.

— Нашёл время! — прошипела Хикари. — Чего хотят эти трусы?

«Вот она, воспитанница самурайского духа. А ведь в колледже ты совсем другая, Хораки-сан».

— Их лидер просит передать: извиняется за своих, которые залезли на «твой» завод в секторе «жёлтый-восемнадцать» два дня назад. В обмен на сохранение статус-кво готов поделиться информацией о «флешах» или «саутах».

Хикари размышляла. Время шло.

— Передай ему, что мы готовы забить на случившееся и даже сами поделимся информацией, если лидер «чёрных» согласится на личную встречу.

«Ох ты, нифига себе!!» — поразился я. — «Такого ты ещё никогда не предлагала. Что же стряслось?.. Так, нужно играть роль».

— Цель встречи? — холодно, почти безразлично, изобразить лёгкий интерес — курьеру за организацию рандеву в нейтральной зоне неплохо заплатят.

— Просто хочу посмотреть этой твари в глаза… — едва слышно прошептала Хикари — если бы не скафандр — не услышать, и добавила громче: — Обсуждение перемирия.

«Ого, кто же вас так прижал?»

— Принято. — «Всё, можно уходить. Платит тот, кто вызывает курьера первым. Ха-ха, выпишу себе чек».

Я уже забрался на верх стены, когда Хикари позвала:

— Курьер?

— Да.

— Ты… всё видел?

«Она меня заметила?.. Да нет, не может быть — просто подлавливает».

— Я вижу лишь то, за что платят, — обычный ответ должен её отвлечь — Хораки-сан терпеть не может наёмников, работающих за деньги. Но не помешает добавить: — И ты просила начинать разговор сразу, как появлюсь. Так и делаю.

Ответа не было, но я и не ждал. Пора в обратный путь.

* * *

Толкнув звякнувшую колокольчиком дверь, я осмотрелся. Посетителей пока нет — рано же, а вот часа через два — потянутся. Отец сидит на обычном месте за стойкой, переплетя пальцы — спит, наверное, за отблескивающими линзами очков не видно глаз, так что не поймёшь. Вот и хорошо, разговаривать не хочется. Разувшись внизу лестницы, убрал ботинки, но не успел сделать и шага.

— Синдзи?

— Отец?

— Тебе звонила мама. Включи коммуникатор.

«Чёрт, опять забыл!»

— Угу, хорошо.

Поднимаясь по поскрипывающим ступенькам, я отсоединил блок шифрования и включил комм в обычном режиме — только связь. За всё время — восемь пропущенных: два от мамы, один из учебной части колледжа — и что им надо, каникулы же! — и, ого-го, пять от Сорью! В центре голо-дисплея мерцал символ видео-почты. Недолго думая, я остановился, вытащил кабель, подсоединил к разъёму за ухом и убрал комм в карман. Изображение с дисплея соткалось перед глазами, причудливо накладываясь на золотистое дерево стены и нарисованных на нём журавлей. Мысленно ткнув в назойливо мигающий символ, я едва ли не ослеп и оглох одновременно. Убрав яркость и громкость, с трудом разглядел в столбе света от прожектора, бьющего прямо в видоискатель, лицо Аски, что-то беззвучно кричащей, чтобы переорать музыку. «Расшифровка голоса, убрать шумы, прокрутить с начала». Воспроизведение пошло, а в поле зрения сбоку проявился текст: «Синдзи, ты мне нужен срочно! Я в клубе «Форсэйл» в зелёном секторе, приезжай немедленно!»

Всё как всегда. Отшила очередного парня на один вечер ещё до его окончания, потому что он «тупой, скучный и пялится на мою грудь», и обуяла её вселенская тоска, а значит — «Синдзи, ты мне нужен». Надо же на ком-то сорвать злость. Судя по времени отправки и звонкам — это было ещё вчера, перезванивать смысла нет, их высочество Аска изволят почивать, а когда проснётся — сама позвонит. К сожалению, потому что расправа будет беспощадной.

Вздохнув, я набрал мамин номер. Тишина, тишина, тишина…

— Синдзи, с тобой всё хорошо?

— Привет, мам. Да, всё в порядке. Прости, что выключил комм — мы с ребятами что-то загулялись, и…

— Ты можешь приехать ко мне на работу? Это важно.

«О. Ну надо же».

— Мам, что-то случилось? С тобой всё хорошо?

— Нет, почти нет. Со мной всё хорошо. Так ты сможешь?

— Сейчас?

— Сейчас тебя уже не пустят. Завтра к полудню.

— Да, я приеду. Можешь сказать, в чём дело?

— Завтра, хорошо, дорогой?.. Ты поужинал?

— Я только зашёл домой, мам. Поужинаю, не волнуйся.

— Я рада. Спокойной ночи.

— Пока, мам.

«Странный разговор. Вроде всё почти как обычно, но… ладно, завтра узнаю. Чёрт, теперь придётся пропустить перехват сходки «саутов» и «джемми» в синем секторе… или послать кого вместо себя?» Размышляя так, я поднялся по лестнице, открыл дверь в квартиру, добрался до своей комнаты, отодвинул сёдзи и остолбенел. Её высочество Аска изволила почивать здесь. В моей комнате, на моей кровати, бесцеремонно спихнув со стола полуразобранный масс-комм и разбросав по полу одежду. Аккуратно прикрыв сёдзи, я вихрем пронёсся по коридору, слетел на первый этаж и прохрипел севшим от злости голосом, сжимая кулаки:

— Отец! Зачем ты пустил Сорью в мою комнату?! Почему ничего не сказал?!

Тягучая, как жара, пауза. Ответ, в котором едва слышна насмешка:

— Это же Аска.

«Ты мне что, всегда будешь напоминать про тот разговор?!» — хотелось заорать, но я сдержался, выскочив на улицу. Случай трёхлетней давности, когда поздней ночью мы завалились в квартиру после вечеринки у кого-то из знакомых, перебудив всех и едва не сломав дверь.

« — Синдзи. Ты напился сам и, что намного хуже — позволил напиться девушке, чьих родителей мы знали и которым обещали, что ты позаботишься о ней. Ты напугал маму. Наконец, ты уложил эту девушку к себе в кровать и сам ночевал там же. Это, по-твоему, забота? Мне пришлось звонить её опекунам и объясняться за тебя. Что ты себе позволяешь?

— Ну оте-ец… это же Аска… мы с детства друг друга знаем…»

Обходя дом — есть там закуток, где можно посидеть и успокоиться, я рассуждал вслух:

— Достал, достал, достал… может, переночевать у Тодзи? Его родителей всё равно нет в городе. Нет, Тодзи на дежурстве… Айда опять умчался на военную базу — там у них новая техника пришла, он говорил. Хаара сам дома не бывает, к Стэну я не пойду, он не умеет язык за зубами держать, пока в семье… чёрт.

Оставалось или бродить где-то всю ночь, или вернуться, вытерпеть присутствие отца, получить нагоняй от Сорью, выгнать её домой и выспаться, наконец. Первый вариант казался более соблазнительным, но с другой стороны — это же Аска… тьфу ты, опять! Нехотя поднявшись, я отправился обратно. Домой.

За прошедшие минуты в комнате ничего не изменилось — тот же беспорядок, разбросанные вещи и рыжая нахалка на кровати. Сначала масс-комм, надо будет потом проверить, не сломалось ли чего, хотя чему там ломаться. Теперь соберём её вещи: вот плащ — на кой он в такую жару, лёгкие туфли — она что, в обуви сюда зашла? Хотя с неё станется — сумочка, отключённый комм. Подобрав с пола у самой кровати юбку, я заметил что-то бело-голубое, наклонился и резко выдохнул. «Окончательно чокнулась». Осторожно, как бомбу, вытащив из-под кровати лифчик, трусики и тёмную майку — в качестве исключения свою, сложил всё это на кресло у окна к остальным вещам и замер посреди комнаты. Будить, не будить? Спать хочется. Есть даже уже не хочется, а вот спать… ну сколько она будет бушевать, минут двадцать? Если удастся её выбесить посильнее, то и раньше уйдёт. Я шагнул к кровати, уже наклонился, чтобы потормошить, как вдруг Аска потянулась по сне, одеяло сползло, открывая лицо — и рука остановилась на полпути. Как завороженный, я смотрел на лицо спящей девушки — такого спокойного, расслабленного выражения у неё я не видел уже давно. Лет восемь, если быть точным, с тех пор, как погибли её настоящие родители. Аска ещё раз пошевелилась, одеяло сползло ниже и я сглотнул. Протянул руку, сам не зная, зачем, и вдруг услышал, как она прошептала сквозь сон одно слово. Очередной вдох почему-то застрял в горле. Склонив голову, я выпрямился, достал из шкафа ещё одно — лёгкое, одеяло, осторожно укрыл Аску и вышел. «Посплю на кухне, всё равно отец до утра будет в баре. По-моему, в шкафу в коридоре были футоны и постельное бельё».

Уснул я мгновенно.

* * *

Даже если бы Синдзи не спал, появляться в баре отца ночью — не лучшая идея. Как-то так повелось в городе, что есть только пара мест, где всем если не рады, то всех готовы принять. Почти всех. Вот и забредали в заведение под давно не светящейся вывеской «Конечная Догма» в Старом секторе инженеры и работяги с последних действующих заводов, сержанты, старшины и офицеры ВВС и танковых войск с Базы. А ещё — контрабандисты, наёмники, киллеры, торговцы оружием, сотрудники Института, унтер-офицеры императорской Стражи, крупные и не очень «папы» мафиозных кланов, и прочая и прочая. Здесь никогда не было драк и поножовщины, в большом зале за столиками не били друг другу морды, а мирно выпивали те, кому на улице лучше не встречаться. В отдельных комнатах за звуконепроницаемыми дверьми серьёзные люди обсуждали серьёзные дела, будучи полностью уверенными в сохранении тайны — размещённый в середине зала старый, но чудовищно мощный и лично хозяином модифицированный «подавитель» гарантировал это, но ещё более надёжной гарантией служило имя Икари Гендо.

Сюда не допускались проститутки, карманники и торговцы дурью, что, как и отсутствие драк, обеспечивали приходившие к вечеру двое крепких ребят — братья Идас и Линкей, киборгизированные по самое не хочу со специализациями на ближний бой и скрытое наблюдение. Старший — Идас, обычно коротал время, привалившись к стене там, где виден весь бар, а Линкей подпирал дверной проём снаружи. Откуда они явились, почему с такими возможностями не работали на военных или дзайбацу⁽²⁾ — знал, наверное, только Гендо, а что из него, что из братьев не выдавишь и лишнего слова.

Здесь было только одно правило: не делать ничего, что не понравится хозяину заведения, привычки и приоритеты которого вам известны, а если неизвестны — так узнайте или не суйтесь в Догму. Потому что если кто-то, что бывало крайне редко, начинал буянить и вылетал из бара лицом в землю или активировал оружие и вежливо выпроваживался Идасом — он не возвращался в «Конечную Догму» никогда. Память у Икари-старшего на лица была отменная, а Линкей, видевший намного глубже, мог подсказать, если лицо или что-то ещё менялось. Учитывая, как удобно здесь было чувствовать себя спокойно и проворачивать мелкие или крупные, но так или иначе — не слишком законные сделки — правом попасть в Догму дорожили. Значение слов «нейтральная территория» понимали все.

Сюда не пускали школьников и студентов, хотя среди тех и других вот уже не первый год шло соревнование — а ну как удастся правдами или неправдами попасть внутрь? Слава же и популярность потом — обеспечены!

Отчасти поэтому, отчасти по договорённости с отцом — после заката Синдзи забирался в квартиру на втором этаже через кухню, где в стене промышленного холодильника был спрятан за фальшивой панелью подъёмник — о нём вне семьи не знал никто, даже Аска.

Синдзи помнил, что в детстве, когда мама ещё не жила месяцами на работе, они ссорились с отцом из-за бара. Мама кричала, что это портит её репутацию, что он прикрывается её фамилией и статусом специалиста лично подчинённого Императору исследовательского учреждения для своих «тёмных делишек», а отец холодноватым тоном ответствовал, что ему нужно обеспечивать и воспитывать сына, коль скоро «у его матери на это постоянно не хватает времени». Ссоры заканчивались тем, что родители расходились по разным комнатам, но спустя уже пару часов — сидели в одном кресле и тихо-тихо о чём-то разговаривали. В такие минуты маленький Синдзи любил прийти к ним, сесть на тёплый ковер у кресла и смотреть, как папа и мама улыбаются ему и друг другу.

Со временем мама появлялась дома всё реже и реже, занявшись каким-то сверхважным проектом в Институте, отец всё сильнее мрачнел и всё меньше разговаривал с сыном. К тому времени Синдзи закончил школу и поступил в колледж, хоть и не стал переселяться в общежитие — как раз тогда он начал сколачивать свою банду, «чёрных», и тоже почти перестал показываться дома. Отношения с отцом и матерью из-за всего этого ухудшались с каждым годом, но когда родители всё же встречались — Синдзи видел, что они по-прежнему любят друг друга. Он не мог объяснить, откуда знает это — просто видел. А значит, у него есть семья. Значит, ему есть куда возвращаться, даже если всё остальное пойдёт прахом. Он не признался бы в этом даже себе — но это было. Было и всё.

* * *

Что меня разбудил не удар по голове с воплем: «Где мой завтрак, придурок?», а шум воды, набираемой в чайник — уже удивительно. Но вид Аски, которая в старом мамином фартуке готовит этот самый завтрак, да ещё не обращая внимания на спящего на полу меня — это уже совсем ни в какие ворота. Поднимаясь, я слышу бодрое «А, проснулся!», ловлю на секунду её взгляд и всё понимаю. Ей по-настоящему плохо. Такое бывает. Пока я сворачиваю футон и плетусь в ванную, память без стеснения напоминает, что Аска ведь звонила, я был ей нужен, а комм выключен… Потом вспоминаю свои мысли об этом и становится совсем погано, так что на кухню я возвращаюсь с таким выражением лица, что она, бросив косой взгляд, тут же отворачивается к плите и преувеличенно-радостно выдаёт:

— Ла-адно… прощён, так уж и быть! Но это в последний раз!

Ага, ага, как же. Знаем мы этот «последний раз». Ну сколько можно лажать в самые неподходящие моменты, а, Синдзи?

— Аска… ты это… прости, в общем.

— Всё нормально.

Закипевший чайник опускается на подставку на столе чуть сильнее, чем нужно, и только это выдаёт её реакцию. В остальном Аска будто и не слышит моих слов, и это тоже «нормально».

— Аска, я серьёзно. Прости меня, — спрашивать, что же такое случилось, сейчас нельзя. Сейчас вообще много чего нельзя, и так кисло давить из себя слова извинений — тоже, но иначе я не могу.

— Сказала же, всё нормально!

— Да что тут может быть нормального?! — не выдерживаю я.

Тишина. Тяжело дыша, смотрим друг на друга — да, мы уже не дети, но играем в гляделки, пока я первым не отвожу взгляд. Аска торжествующе ухмыляется, кратко припечатывает — «Лузер!» — и вот теперь всё налаживается. И это хорошо, потому что она никогда не позволяет себе плакать, а я себе — видеть её слезы.

— Кушать подано!.. — на стол передо мной приземляется, едва не разбиваясь от удара, тарелка с омлетом — вершина кулинарных умений Аски — и я подхватываю:

— ...садитесь жрать, пожалуйста! — теперь уже ухмыляемся мы оба. Но не хватает крохотного штриха: — А-аска… это вообще есть можно? Я не сдохну?

— Ты… да ты!.. Это ты мне должен завтрак готовить, придурок! И в постель подавать, слышишь?

— Боюсь, у нас не те отношения… хотя нет. «О Боже, как я рад, что у нас не те отношения!» — вот это подхо-…

Хрясь! Между прочим, скрученным полотенцем по шее — это больно.

— Всё, молчу, молчу, но сама посуди: ты и я — это как… — я замолкаю, потому что замечаю нехоро-ошее такое любопытство в её глазах.

— Ну-ну, — подбадривает меня Аска, зловеще улыбаясь и заново скручивая полотенце. — Продолжай, не стесняйся.

— Э-э… ну… как дракон и рыцарь?

Хрясь! Узнаю Сорью.

— А сейчас-то за что?!

— Ты меня змеюкой обозвал, придурок! Рыцарь, тоже мне… и попробуй сейчас скажи, что дракон — это змеюка с крыльями, ещё раз получишь!

«С возвращением, Аска». Следующие несколько минут я выслушивал, какой же я идиот, о котором нужно постоянно заботиться, как сильно я ей обязан уже самим фактом существования её высочества в этом мире и в моей жалкой, серой и никчёмной жизни, расцвечиваемой только её божественным присутствием. Омлет стыл. Есть хотелось всё сильнее — я ведь вчера так и не поужинал, но прервать её сейчас — значит получить вторую порцию внушений после завтрака. Не зря как-то Тодзи сказал ещё в школе: «Сорью — это как снежная буря, можно только переждать и потом откапываться» — за что немедленно и отгрёб.

Закончилась буря традиционным:

— …так что — цени!

— Ценю, — как можно более уверенно ответил я, выдержал проверку взглядом с прищуром, и спросил — теперь можно: — Что случилось, Аска?

Она как-то разом поникла, плюхнулась на стул напротив и, ковыряя собственную порцию омлета, ответила:

— Эти… собираются уезжать из города. Меня, конечно же, забирают с собой.

«Этими» были опекуны Аски — какие-то дальние родственники, после смерти её родителей переехавшие в наш город из сельских областей в низинах. Они давно поговаривали о том, что хотят уехать, но сейчас, похоже, всё серьёзно.

— И когда? — спросил я.

— Это всё, что тебя волнует? Какого чёрта! Не хочу я в эти деревни ехать!

— Но ты ведь уже в колледже, может…

— Нет! По законам этого грёбаной страны на территории городов-крепостей ограниченное гражданство дают в двадцать один год, а не при поступлении в колледж, как везде!

— Но подожди, ты ведь уедешь туда, и там получишь ограниченное, и…

— Ты тупой? Где я там колледж найду, в этой их дыре? Из нашего меня отчислят, уже узнавала.

Повисло тягостное молчание. Я пытался что-то придумать, но в голову, как назло, ничего не приходило. Оглядывая кухню, я зацепился взглядом за часы: четверть двенадцатого. Мама просила приехать к полудню… стоп. Мама. Институт. Меня осенило:

— Аска, а что, если тебя возьмут в Институт? Хоть лаборантом, хоть кем? Там же…

— …по статусу положено гражданство! А точно! Но туда ведь…

— Я с мамой поговорю, объясню ей всё. Она поймёт.

Аска как-то недоверчиво покачала головой, но в глазах уже не было такой беспросветной тоски — я видел. Да, в сельскохозяйственных землях она точно не сможет. Да и никто бы не смог, слишком мы привыкли к городу, к инфопространству, к секторам, ко всему этому. Хотя… мне иногда хотелось на всё плюнуть и просто сбежать. Загнав поглубже последнюю мысль, я быстро доел завтрак, поднялся и сказал:

— Меня как раз мама просила в двенадцать к ней зайти. Сегодня и спрошу. Ты где будешь?

— Просто комм не выключай, придурок, — проворчала Аска. — Я ещё посплю.

— Что, здесь?!

— А ты что-то имеешь против? — притворно-нежно нараспев спрашивает она. — Такая девушка, в твоей постели…

— Иди ты! — с чувством выпалил я, и мы дружно расхохотались.

1) Кордегардия — в этом мире — аналог полицейского участка, включающего в себя и помещения для задержанных.

Вернуться к тексту

2) Дзайбацу — имеется в виду как изначальный смысл, так и «киберпанковский» — то есть в описываемом мире дзайбацу — крупные и мощные корпорации или даже финансовые и промышленные конгломераты.

Вернуться к тексту

Промариновавшись в вагоне монорегулы ⁽¹⁾ с барахлившей климатической установкой добрых полчаса, я высадился на краю засаженной хаотически расположенными деревьями стеклобетонной площадки. Отсюда — только пешком, никакой транспорт, кроме би— и моноциклов просто не проедет, а их в городе почти нет, больно дороги. Бредя через знакомый с детства лабиринт дорожек, мостиков и крытых переходов, я, признаться, не думал ни о чём. То есть о всякой чепухе.

Дорожка повернула в очередной раз, оборвалась и перед глазами как всегда — неожиданно — выросло тройное здание Института. В двадцати шагах впереди высился центральный корпус — обычного вида прямоугольная башня из прозрачно-чёрной биостали, справа отделённая крытыми переходами от тускло-серой пирамиды изменённого кремния военно-исследовательских лабораторий, а слева — почти сливавшаяся с тошнотворно-зелёной полусферой. Чем занимались в последней — не знал никто даже из тех жителей города, кому позволяли пройти через оставленный мною Заградительный Парк. Мама если и знала, то никогда об этом не распространялась. Она вообще ни слова не говорила о работе.

Стена кольнула приложенную ладонь энергоразрядом, считывая одним AI Института известные идентификационные параметры, один из сегментов пошёл отвратительно живой дрожью и сложился складками, пропуская меня в полутёмное фойе нулевого уровня. Как всегда, тёплый приём — ни души, пусто, только висит в воздухе объёмный символ NERV — половинка рассечённого по диагонали кленового листа со всем известной надписью, роняющий вниз гаснущие по пути к полу голографические угольки-искры. Люк гравитационного лифта ещё раз прогнал идентификацию и откатился в стену. Всё как всегда — меня слегка сжимает гравиполе, тащит «с ветерком» добрых две минуты куда-то вниз, вбок, наверх и снова вниз, за доли секунды гасит инерцию и буквально вытряхивает в коридор с салатового цвета стенами. Ага, медицинский ареал, минус девятнадцатый уровень. Странно, обычно мы видимся в лабораторных уровнях намного ниже.

Стена напротив идёт рябью, формируя овальный экран, на котором проявляется словно отлитое из жидкого металла лицо, и я здороваюсь:

— Привет, Мисато-сан.

— Здравствуй, Икари-кун, — как всегда улыбаясь, говорит вспомогательный AI NERV, отвечающая, помимо прочего, за коммуникацию с людьми. — Твой допуск действителен два часа. Потом не жалуйся — возьму за шкирку и вышвырну!

— Да-да, Мисато-сан, обещаю быть хорошим мальчиком и не портить тебе регистр происшествий, — так же весело парирую я. — А где мама?

— Юи-сан в четвёртом боксе. Тебя проводить?

— Просто скажи, направо или налево, найду.

Девушка на экране озорно улыбается и показывает глазами налево. Да, знаю, Мисато-сан, «твоё любимое направление». Интересно, она путь для гравилифта подбирала как раз с таким умыслом? Эта — может. Рассмеявшись, чтобы показать — шутку понял, я пошёл в указанном направлении.

Дверь четвёртого бокса неожиданно заупрямилась, а когда я с досады пнул её ногой, выяснилось, что тут ещё и рефлекторное поле. Как назло, именно в этот момент дверь и открылась.

— Синдзи, зачем ты сидишь на полу?

Вдох, выдох.

— Отдыхаю, мам, — надеюсь, сарказма в голосе не слышно.

— Ты так сильно устал? Идём, я закончила на сегодня.

В пустующем кафетерии уровня мы уселись за столики у фальшивого окна, взяв по чашечке кофе. Не люблю его, но чай тут — хуже некуда.

— Так от чего ты так устал?

— Да ни от чего, — буркнул я. — Рефлекторное поле.

Мама звонко расхохоталась, видимо, представив себе это. Я люблю, когда она смеётся.

— Я помню, как в детстве ты просил Мисато-тян настроить сплошную сетку и носился по коридорам, изображая рикошетящий мячик…

Блин, вот знал же, что вспомнит. Чувствуя, как краснеют уши, я сделал слабую попытку прервать поток воспоминаний:

— Ма-ам…

— …а Мисато потом получала нагоняй от Фуюцки-сенсея за перерасход энергии…

— Мама!

— …и отвечала, что «в таком-то секторе утечка из волновода». Поднимали техников, иногда те даже успевали тебя поймать…

— Мама, хватит!

— …и приводили ко мне…

— Да, а в итоге Акаги-сан до сих пор называет меня «наша утечка»! Вот спасибо за такое прозвище!

Мы хохочем. Правду ведь говорят — главное не то, что мы пересказываем старые шутки, а то, как мы сами колбасимся при этом.

— Мам, у меня… ну не совсем у меня, у Аски — проблемы. Понимаешь, её опекуны…

Как мог подробно я рассказал обо всём: и как сильно Аска не хочет уезжать, и что она не сможет там, и что она уже самостоятельная и если останется тут, то всё будет хорошо, она и так дома почти не живёт… упс, последнего, наверное, не стоило говорить.

— И ты решил попросить меня взять её в Институт, так?

Умница мама, всё она понимает.

— Скажу прямо, Синдзи, приди ты ко мне ещё недели две назад — я бы не отказала. Но сейчас…

— Мама!

— Дослушай. Теперь даже хорошо, что она уезжает. Да и вы с папой через пару недель уедете отсюда. Эвакуировать будут всех, кроме военных и сотрудников NERV.

Я подавленно молчал, едва не пропустив мимо ушей последнюю фразу. И тут до меня дошло.

— Мама?! Неужели это…

— Да. Четвёртая война.

— Но откуда?.. Стой. Так вот зачем ты меня вызывала…

— Почему сразу — зачем? Может, я просто хотела увидеть сына, который совсем тут не появляется.

Да, может быть. Даже скорее всего, но теперь я знаю и главную причину.

— Мам, — начинаю я, но она обрывает меня резким жестом и встаёт:

— Идём. Хочу тебе кое-что показать.

Идти пришлось недалеко — в тот самый четвёртый бокс. Первые нехорошие подозрения появились, когда система защиты затребовала у мамы экспресс-анализ архитектуры БСП, а когда то же затребовали у меня — и подавно. Хотя бы потому, что я вообще не знал, откуда у NERV мои параметры для сличения. Процедура сканирования биоорганического ⁽²⁾ структурного поля очень болезненна, уж такое я бы запомнил. Да и потом, даже если это было в детстве — поле перестраивается с возрастом. Когда мы прошли через бокс к угловой двери ромбовидной формы, сомнительно украшенной символами высокой энергетической опасности, подозрения усилились. После повторного сканирования дверь медленно-медленно расползлась в стороны и из-за неё дохнуло холодом.

«Чёрт возьми, неужели… твою мать!!»

Удивительно, что я не выругался вслух, потому что длинная криокапсула в центре зала, которую из углов и с потолка выцеливало с дюжину турелей и излучателей — означала только одно. Внутри ангел. Нет, не тот, который могущественный дух, посланник Бога к людям, а тот, который пришелец из Супрема — Верхнего Мира — бесстрастный внешне и одержимый внутри, причём одержимый идеей тотального геноцида человечества. По крайней мере, так их описывал наш старый учитель в средней школе, живший тут ещё во время прошлой — третьей — ангельской войны. Помню, меня ещё удивляло, что он ни слова не сказал о том, как выглядели ангелы, и только потом, по некоторым обмолвкам отца понял, что это жутко засекреченная информация.

— Это…

— Ангел, — спокойно, будто видит их каждый день, подтвердила мама. — Разведчик. Его перехватили уже тут, внутри, на нижних уровнях. Это тоже секретная информация, но у тебя сейчас есть временный допуск. А потом…

«У меня? Откуда? Стоп, а если допуск, то и…» Видимо, в моём взгляде читался вопрос, так что мама чуть дрогнувшим голосом подтвердила:

— Да, и мнемоблокирование тоже. Я не хотела так, но иначе нам запретили вообще что-то тебе говорить. Так что внимательно следи, кому и что рассказываешь.

— Да уж понятно… — ошарашено выдавил я, не обратив внимания на это «нам». Конечно, понятно, мозги-то мне ещё нужны.

— Вот и всё, Синдзи, — очень устало проговорила мама.

Мы уже вышли в коридор, когда до меня дошло.

— Подожди, ты сказала — сотрудники NERV остаются! Так ты тоже…

— Да. И не спорь.

— Но…

— Не волнуйся. Если мы всё сделаем правильно, эта война закончится, не успев начаться, я обещаю. Просто поверь.

«Готовились, значит. Всё это время — готовились. Вот он твой «сверхважный проект», мама…»

Мы проговорили ещё больше часа в кафетерии, но ничего нового я не узнал. На все вопросы мама отвечала, что не может ничего рассказать, уверяла, что с ней всё будет хорошо, ловко обходила мои попытки что-то узнать о том, когда же и как сканировали моё БСП и проводили мнемоблокировку, пока в конце концов едва ли не силой выпихнула за дверь со словами:

— И проведай её. Ты очень давно не был. Уверена, она скучала.

Офигевавший от новостей, подавленный отказом помочь Аске и мыслями о скором отъезде и войне, я брёл по коридору, едва заметив, как Мисато-сан назвала оставшееся время допуска — слишком большое, видно, продлили, и тут меня словно обухом по голове ударило: я ведь и правда не виделся с ней больше трёх месяцев! Дела у «чёрных» пошли в гору, начались проблемы с учёбой — из-за того же… вот ты свинья, Синдзи! К гравилифту я уже бежал, потому что осознал вдруг, что прощаться придётся и с ней — до конца войны не увидимся точно.

Если бы в тот момент я вернулся в кафетерий, то увидел бы, что мама плачет и обязательно узнал, добился, вырвал — почему. Но я не вернулся, и это повлияло на многое, что произошло потом.

Конечно, тогда я не знал. Не мог знать.

Слабое оправдание.

* * *

В городе уже включили ночное освещение, а я всё бесцельно брёл куда глаза глядят. Сначала собирался зайти к Айде — он наверняка уже вернулся, и напиться. Домой возвращаться не хотелось. Там Аска, которой придётся сказать, не объясняя причин, что я не могу помочь, там отец, который всё знал и молчал, там… там дом, который я скоро покину впервые в жизни, а и так тошно.

Комм не выключал, и Аска звонила уже раз десять, но ответить не было ни сил, ни желания. Завтра скажу. Лично. И пусть злится — но по комму не хочу. Не такое. А ведь Кенске придётся объяснять, читай — придумывать, почему у меня настроение похоронное…

В общем, к Айде я не пошёл. И на сходку «саутов» и «джемми» днём никого не послал… да какая теперь-то разница? Вместо всего этого я просто брёл — уже по окраине города, почти в граничной зоне. Конечно, здесь можно налететь на отморозков или военный патруль — но от первых уйду, а вторые тут редко бывают. А главное — здесь нет людей, всегда туман и хорошо думается. Хотя в сотый раз прокручивать в голове одну и ту же растянутую мысль о войне и несбыточные идеи, как бы остаться — не хочется. Да и оставаться не хочется, честно говоря.

И вообще ничего не хочется, только брести в тумане и смотреть под ноги, чтобы не свалиться в какую-нибудь дыру или расщелину — их тут полным-полно. Но в голове снова всплыл разговор с мамой, так что я с усилием постарался переключиться на другое, и само собой вынырнуло из памяти воспоминание о хорошей части дня.

…гравилифт выкинул меня в ареале с чёрными стенами, и я вздрогнул. К этому не привыкнуть. И как она тут живёт, свихнуться же можно! Мисато-сан здесь не появлялась никогда — это зона контроля Фуюцки-сенсея, а его отвлекать без важной причины — себе дороже. Лампы на потолке горели через одну, в полу светились красным отметки расстояния до аварийных выходов, а на дверях — номера. Никто из сотрудников Института здесь никогда не жил и не живёт, сюда старались пореже заглядывать даже техники — причём что люди, что киберы, здесь даже воздух казался чёрным и густым, как дёготь, а в каждом дюйме запутанных переходов ощущался словно бы другой мир — тёмный, ледяной и почти мёртвый.

Почему-то точки выхода гравилифта на каждом из уровней этого безымянного для меня ареала жёстко фиксированы — их всего четыре и расположены они на перекрещивающихся осях. Жутко неудобно, ведь в итоге до двери с искомым номером «402» ещё топать и топать.

Помню, как в детстве случайно попал сюда впервые и страшно удивился даже не тому, что чёрные двери вообще никак не откликались на прикосновение — а тому, что одна из них вдруг распахнулась сама по себе, стоило подойти поближе. С тех пор прошло много лет, многое изменилось, и потому сейчас я, конечно же, не удивился, обнаружив на полу коридора разобранный автозамок с манипулятором. Бригады киберов после плановых технических проверок с завидным постоянством монтировали его обратно, а она сразу после этого столь же спокойно вновь извлекала и аккуратно оставляла здесь — до следующей проверки.

Поймав себя на мысли, что уже несколько минут стою перед дверью с номером «402», глупо улыбаясь, я нахмурился и постучал. Изнутри послышались лёгкие шаги и дверь отворилась. Стоящая за порогом девушка, как всегда, пристально посмотрела в глаза, потом медленно оглядела с головы до ног, словно проверяя, всё ли на месте, и только затем кивнула — мол, проходи.

Устроившись на полу, я проследил, как она запирает дверь, обходит меня, едва не задев, и забирается с ногами в кресло напротив кровати, к которой я прислонился спиной, сразу же потянувшись к книге, оставленной на подлокотнике. Если сейчас её не отвлечь — будет поздно.

— Привет, Аянами.

Она так же спокойно оставляет книгу в покое и отвечает:

— Здравствуй, Икари-кун.

Рей никогда не зовёт меня по имени, хотя мы с ней знаем друг друга дольше, чем я — ту же Аску, к примеру, или Кенске. Со временем я привык к этому, и сам как-то незаметно начав называть её по фамилии. Ну или по тому, что заменило ей фамилию — ведь своих родителей Рей не помнит.

— Прости, что так давно не заходил.

Она молча кивает и я чувствую облегчение. Рей — это Рей, для неё достаточно извинения и не нужно придумывать глупых оправданий типа «я заболел», или «я создал свою банду», или «я как-то забыл о тебе». Тем более всё это будет именно что оправданиями — а последнее так и вовсе ложью. Не забывал я о ней никогда. Вы же не забываете, что у вас есть рука или голова, верно? Вы просто знаете об этом. Так и Рей — настолько давно часть моей жизни, что нет необходимости постоянно думать или помнить о ней — она просто есть.

— Что читаешь?

Я спрашиваю не потому, что мне интересно. И даже не для того, чтобы завязать разговор — всё это не нужно здесь. Собственно говоря, я и книгу эту узнаю даже с закрытыми глазами — ведь сам когда-то подарил её Рей.

— Киплинг, «Книга джунглей».

Она тогда удивилась — зачем вообще нужна книга со страницами, на которых нет формул и чертежей с поясняющими записями, да ещё и — отпечатанная на ветхой бумаге. Ведь адаптивный пластик — это наиболее эргономично и на него можно вывести любую информацию.

— И какой рассказ тебе нравится больше всего?

Может, глупо, но для нас с Рей — это просто ритуал. Все эти вопросы и ответы когда-то были нужны, чтобы она могла выразить своё состояние и чувства. Так говорили психологи, так сказала мне мама, и в это долгое время верил я, не понимая, что ей для выражения чувств, вообще-то, не нужны слова — это просто я не умею смотреть и слушать. Не умею понимать её.

Уже давно не верю, а ритуал отчего-то остался. Хоть убейте — не отвечу, отчего.

— «Рикки-Тикки-Тави».

«Значит, она чем-то обеспокоена», — всплыла в памяти отгадка из прошлого. Как будто я так этого не вижу…

— Ты же знаешь о войне?

Молчаливый кивок.

— Мне придётся уехать.

Такое же плавное движение, не отрывая взгляда от моего лица. Как-то услышал разговор двух лаборантов, что её взор очень трудно выдержать. Странные они.

— Может, ты поедешь с нами?

На этот раз она ответила вслух.

— Я нужна здесь, — твёрдо и с абсолютной уверенностью.

Отчего-то смутившись, я осматриваюсь и вижу в углу комнаты мольберт.

— Ты начала писать картины?

— Да, — её голос немного оживляется — если бы не годы общения, разницы не услышать. — Мне нравится это.

— Можно?..

Она молча кивает и я подхожу к мольберту. На низком столике рядом лежат акварели — все одного размера, все на плотной шершавой бумаге. Не знаю, подходит ли она для рисования — всё-таки сейчас никто не пишет картины иначе, как в инфопространстве. Все картины зачем-то пронумерованы чётким почерком Рей, большинство — изображают вид с крыши Института на Заградительный Парк и виднеющийся на заднем плане город. Линия и станция монорегулы прорисованы чётко, всё, что дальше — тонкими штрихами, будто едва видимое сквозь дымку. Заново перебираю картины и вдруг понимаю, что многих не хватает, судя по пропущенным номерам — больше половины. Поднимаю голову и только решаюсь спросить, как Рей произносит:

— Остальные забрали.

— Кто? Куда?

Она только пожимает плечами. И ведь я чувствую — ей не всё равно, но ещё сильнее чувствую, что лучше не спрашивать. Говорю же, чтобы понимать её, мне уже не нужны слова. Собираюсь заговорить о чём-то другом, как вдруг так же внезапно Рей говорит:

— Тебе пора.

Вот всегда она так, словно не может выдерживать меня дольше определённой времени, даже обидно. Расставание выходит каким-то скомканным. Остаётся надеяться, что война и правда не продлится долго и я всё-таки спрошу её потом, что стало с остальными картинами и что на них было изображено…

Яркий луч прожектора бьёт в глаза, вырывая из воспоминаний, и я замираю на секунду, чтобы тут же кинуться назад. Чёрт, похоже, напоролся-таки на военный патруль! Ещё не хватало на Базе сидеть под замком, пока разберутся, кто я и откуда! Пока зигзагами несусь по изломанной поверхности, рискуя свалиться в какую-нибудь яму, луч преследует меня, как привязанный. Позади слышен непередаваемо-громкий визг и я понимаю, что ещё секунда-другая — и развёрнутая орудийная башенка на броневике ударит по мне парализующим энергоразрядом. Наудачу прыгаю влево, куда-то скатываюсь, цепляясь пальцами, и вдруг чувствую под животом что-то большое и круглое. Люк! Как я успел за несколько секунд, пока убежавший вперёд луч прожектора не вернулся, активировать силовой режим контактника, разбить каменную крышку и нырнуть вниз — сам не знаю. Затаившись, я подождал, пока броневик включит двигатель и двинется ко мне, нажал покрытую пылью и ржавчиной овальную кнопку в стене тоннеля. Над головой прорезалась широкая щель, из неё выскользнула такая же каменная крышка и со страшным скрежетом встала на место разрушенной, а спустя пару секунд по ней прогремели колёса броневика. Наверх мне теперь не выйти, а значит, нужно как-то сориентироваться и молиться, чтобы тоннели были проходимы — в этой части подземной сети я ещё не был.

Домой я добрался уже заполночь, грязный, обсыпанный пылью и ржавчиной трёх сортов, умудрившийся вляпаться даже в какую-то светящуюся плесень и смертельно уставший. Настолько, что даже «тёплая встреча» с Аской меня уже не пугала. Воспользовавшись подъёмником, я выбрался из шкафа, куда он вёл и, разувшись уже здесь, прокрался к своей комнате.

Внутри, как и во всей квартире, было темно, тихо и — никаких следов Сорью. Наверное, она ушла ещё днём и даже не оставила записки — это у неё в обычае. Хотя я и сам хорош — не отвечал же на вызовы. Кстати, вызовы…

Тихо выругавшись, я в сотый раз решил завести второй комм, на котором можно будет постоянно держать подключённым блок шифрования, проделал это со своим и почти сразу получил вал уведомлений о сообщениях. Коротко пролистал список. «Отметились» многие ребята из «чёрных» — видно, как-то узнали об эвакуации, да ещё лидер «марков» спрашивала курьера, что насчёт договорённости о встрече. Тьфу ты, после сегодняшнего из головы вылетело. Что ж, сейчас я уже не в состоянии заниматься ничем, сил хватит только на душ и доплестись до кровати — а завтра… завтра будет очень, очень насыщенный день. Разослав подтверждения своим и кодовое сообщение с просьбой подождать для Хикари, я отсоединил блок, поколебался, не позвонить ли сейчас Аске, да с этой мыслью и уснул.

1) Монорегула — тот же монорельсовый путь и соответствующий поезд. Просто английское «rails» заменено на лат. «regula». Склонять существительное «regula» не стал специально, ибо в русском языке при заимствовании слов чаще всего применяется форма первого склонения, а получившееся слово уже склоняется по правилам русского языка.

Вернуться к тексту

2) Да, для нас «биоорганика» — звучит, как «масло масляное», но в этом мире так принято называть органические соединения на основе углерода, чтобы отличать от остальных. Одновременно не только существует, как и у нас, кремнийорганика, но и применяется для создания так называемых «квазиживых» организмов и существ. С ними мы ещё столкнёмся.

Вернуться к тексту

Утро началось даже не со звонка Сорью, как я опасался. Всё оказалось намного хуже. И под этим «хуже» я имею в виду, что никому бы не пожелал, проснувшись, увидеть в дверях своей комнаты моего отца, внимательно рассматривающего вас.

В полумраке спальни светлым пятном выделялся только его бежевый жилет, а тёмная рубашка, брюки и смуглая кожа, казалось, размывались в тёплом воздухе. Затемнённые очки на лице и вовсе выглядели тёмными провалами.

— Отец? — пробормотал я, ещё окончательно не проснувшись, но уже рефлекторно напрягшись под одеялом — он заходил ко мне раза четыре в жизни, и всегда по важной причине. Отец считает, что личное пространство должно быть у всех: его — бар, моя — комната, мамин кабинет, где она иногда работала. Как-то я шутил про себя, что, наверное, родители и спальню поделили — глупость, конечно.

— Ничего, Синдзи. Как мама?

В голове мигом пронёсся вчерашний день, и я рывком сел на кровати:

— Ты же знал, да? Знал о войне?

— Да.

— И ты… вы ничего мне не сказали… почему?

Отец молчал, и это означало лишь одно.

— Ты решил, что мне не нужно говорить, да? Пока не придёт время уезжать? Так?

— Мы решили это вместе.

Я словно захлебнулся словами, не зная, что на это возразить — обычно отец принимал все решения сам, даже колледж выбирал мне, ни с кем не советуясь. Тут я сообразил, что он всё ещё ждёт ответа на первый вопрос.

— С мамой всё в порядке… Она уверена, что… — в памяти всплыло слово «мнемоблокирование», и я замолчал.

Отец молча кивнул, словно знал, в чём дело, и вышел, задвинув сёдзи. Хотя знал, конечно, знал, раз они с мамой «решили это вместе». И всё-таки, когда мне проводили блокирование? Почему я не помню об этом? И когда…

Валявшийся на полу рядом с кроватью комм тихо блямкнул, высвечивая в воздухе над собой голографическое напоминание: буквы «RbB/M». Да помню, помню, встреча с лидером «марков». И когда это я вчера напоминалку написать успел? Вырубился же сразу. А, точно, ещё в туннелях… Можно доспать — переставил будильник на три часа вперёд и снова уснул.

…даже в половине одиннадцатого, отключив надоедливую «мелодию бодрости», подниматься не хотелось, но после двухминутного стояния с головой, засунутой под струю холодной воды, в мыслях прояснилось. Наскоро почистив зубы и вытершись, я направился на кухню, убедившись по дороге, что сёдзи в спальню родителей потемнели: отец точно лёг спать.

Разложив на кухонном столе масс-комм, свой переносной и подключив к ним блок шифрования, задал команду на поиск в городе оптимальной точки встречи на нейтральной территории с учётом постоянных колебаний зон влияния ⁽¹⁾ — а то вдруг окажется, что недавно «ничья земля» стала чьей-то и нас попросту прибьют. Конечно, можно бы встретиться и в зелёном секторе, но там легко выследить человека, и тогда об анонимности можно забыть. Ни один лидер не пойдёт на это, кроме Мунакаты, которого и так все знают. Но ему-то можно, ведь «экветов», как известно, поддерживает имперская Стража, а говорят, что и мафия тоже.

Уже готовя первый импровизированный сэндвич — возьму побольше с собой, нормально завтракать некогда — я вспомнил, что так и не отписался по существу ребятам и параллельно задал масс-комму переслать всем текстовое сообщение, что всё в порядке, я разбираюсь, время пока есть, в течение дня пересечёмся в инфопространстве, когда и где — напишу отдельно.

Динамик тихо прозвенел, привлекая внимание, а я с недоумением уставился на собственные руки: на столе лежал уже с десяток сэндвичей, и как раз сейчас, как оказалось, к ним готов был присоединиться одиннадцатый. Вот что бывает, когда отвлекаешься. Выругавшись про себя, помыл и убрал нож — от греха подальше, вывел данные поиска. Хм, а удачное место: на самом юге оранжевого сектора, достаточно близко к зелёному, чтобы легко добираться и достаточно далеко от границы с серым, чтобы был шанс нарваться на «саутов» — им сейчас не до того, потому как вряд ли даже на пропущенной сходке они договорились с «джемми». Остаётся решить, как быть: по идее, курьер должен присутствовать на организованной им встрече, а раздваиваться я не умею. Можно, конечно, просто воткнуть где-нибудь комм с передатчиком, как тогда, на переговорах по поводу вирусной атаки на сервера погодного контроля… Синдзи улыбнулся, вспоминая: они ведь не требовали, чтобы он явился лично. Лидер «экветов» тогда аж словами давился от ущемлённой гордости: как же, кто-то осмелился не явиться туда, где он сам гарантировал остальным лидерам безопасность!

Но сейчас не получится, Хикари прямо сказала: личная встреча, а она всегда имеет в виду то, что имеет. Опять же, перемирие не повредит, если «чёрные» за него получат что-то ценное. А самое ценное, Синдзи, как всегда — информация, и уж кто-кто, а Хораки-сан, примерная староста и дочь декана, понимает это. Та-ак, можно, например, подослать Хаару с тем же передатчиком — пусть просто повторяет, что я ему буду шептать. Да нет, глупо, по паузам в разговоре всё будет понятно. Можно сделать то же, но пусть Хаара молчит, а под одежду спрятать динамик от комма. Тоже не очень — легко вычислить, а на встречи по правилам никакого оборудования не берут. Стоп, я же буду в контактнике, а он — тоже оборудование… Да нет, не верю. Мой контактник даже AI NERV не заметили — удобная штука это слияние с ДНК носителя, а то хрен бы пустили в здание Института. А «снимать» его — процесс не из приятных. И умники «марков» из охраны лидера тоже ничего не заметят, при всей их обеспеченности технологиями с заводов жёлтого сектора — вряд ли те более продвинутые, чем в NERV. Думай, Икари, собирайся и думай…

Уже на улице меня осенило: есть решение! Что там — «раздваиваться не умею»? Ну-ну. Чёрт, и как я раньше об этом не подумал! Оно, конечно, придётся постараться, но…

В приподнятом настроении я отослал Хикари подтверждение с координатами встречи — с местом определились, а время: пусть будет сегодня ночью. Мне так проще, ей — раз сама заговорила о перемирии, стерпит. Опять же, мы на каникулах, так что выспаться и потом можно.

Садясь в вагон монорегулы, я вспомнил о том, что сразу же убило всё настроение: Аска. Затаил дыхание и, не давая себе времени передумать, набрал её номер. Трубку взяли после пятнадцатого, наверное, гудка, и чей-то смутно знакомый девичий голос пропищал:

— Аска говорит, что «пошёл ты в задницу, придурок». Что ей передать, Синдзи-сан?

Ну, другого я и не ждал.

— Передай ей комм, пожалуйста… — блин, кто это? Имя бы хоть вспомнить. В динамике зашуршало и стихло — закрыли микрофон ладонью, что за детство? Я ждал. Только бы не попасть в зону обрыва связи: оно-то, конечно, Сорью тогда сама позвонит, но не раньше чем через три-четыре дня, и убьёт меня за это тоже сама. Шуршание повторилось, я прибавил громкость и уловил едва слышное дыхание. «Спешите видеть: смертельный номер — монолог в тишину тире диалог с молчанием». Это тоже привычно. Как и мои дурацкие мысленные комментарии не вовремя и не к месту.

— Аска, прости меня. Я… действительно виноват, что не включил комм и не перезвонил. Прости. Нам с тобой нужно поговорить — это важно. Помнишь, о чём мы говорили у меня дома? И чем быстрее, тем лучше.

Молчание.

— Я знаю, что ты сейчас думаешь. Нет, я не обнаглел, нет, я ничего не требую и знаю, как неправильно поступил, что не вернулся домой в тот день... но я правда не мог. Понимаешь, тут… случилось кое-что. Кое-что серьёзное. Очень серьёзное, Аска.

Молчание и чуть участившееся дыхание.

— Нам правда нужно поговорить. Лично, по комму об этом никак нельзя. Сегодня до вечера я могу подъехать, куда скажешь. Или завтра, в любое время. Понимаю, ты не хочешь со мной разговаривать, но тогда хотя бы напиши, пожалуйста, где и когда. В общем… я пойду, ещё многое нужно успеть. Буду ждать от тебя сообщения. Это действительно важно.

Жду ещё несколько секунд, надеясь, что она ответит хоть что-то, и уже прикасаясь к сенсору отключения связи слышу тихое: «Ладно…» Перезванивать бессмысленно — не ответит. Сейчас Аска уже корит себя, что вообще что-то сказала вместо гордой тишины да обзывает меня, а её оставшаяся безымянной подружка кивает и поддакивает, потому что спорить с Сорью в таком состоянии — смерти подобно. Живо представив себя эту сцену, я ухмыльнулся: не на мне срывается, такая редкость. Вот и хорошо, своих забот хватает. Кстати, о заботах…

Следующие три с лишним часа, проведённые в вагонах с двумя пересадками и одной проверкой личности на периметре сектора, я провёл, наскоро набрасывая нужную программу. Хорошо бы отшлифовать и потестить, конечно, но времени только до ночи, поэтому просто прогоню через систему контроля нашей «базы» в инфосети — если будет нормально, это уже половина успеха. А на крайний случай пропишу «контур зеркального взаимодействия», хотя не хотелось бы им пользоваться — голова после такого раскалывается и не помогает ничего, только время.

К тому времени, как я добрался к южной оконечности оранжевого сектора, вагон заполнили разнообразно одетые работники ферм, теплиц и откуда там ещё берут продовольствие. На мою возню с масс-комом они глядели как на что-то непристойное. Да, понимаю, проекции личного интерфейса им не видно, так что сосредоточенно водящий по воздуху руками или молотящий пальцами по чему-то несуществующему человек, должно быть, смотрится странно, но зачем же так глазеть, будто я дьявола вызываю? Тут, в оранжевом секторе, в основном селились выходцы из сельскохозяйственных областей в низинах, ничуть не меняя привычек и образа жизни в целом. Ни их родители, ни они сами никогда не видели Сети, инфопространство для этих людей — едва ли не святотатственное зло, порождение проклятых «ангельских технологий», отнимающее время от настоящей реальности — всё это я помню по урокам социологии современного общества, но хоть убейте, если понимаю. «А словосочетание «настоящая реальность» вообще звучит как беспросветная тавтология, травмирующая мою неокрепшую психику, хе». Ой, смеяться, похоже, не стоило — ухмылка у меня сейчас препаршивая, точно знаю. То-то те двое аж отшатнулись, делая жесты, отгоняющие злых духов. Это уже из уроков истории религии — спасибо, Кагуми-сенсей.

Так что я испытал почти счастье, вывалившись из вагона и оказавшись на платформе в одиночестве — во-первых, испуганно-брезгливые взгляды уже достали, во-вторых — славно, что никто не увидит, куда иду.

Сервера навигационного управления отчего-то в этом секторе недоступны, так что я вывел в интерфейс карту с заранее отмеченным маршрутом к точке рандеву. От этой остановки недалеко — пара километров. Недостроенный комплекс водоочистки я выбрал из-за запутанности внутренних переходов, удалённости от жилья и главное — он под землёй. А во мраке в таком гигантском сооружении спрятаться и переждать любые розыски проще простого.

Добравшись на место, я проверил окрестности, сверил входы в комплекс со схемой из сетевого архива строительной компании, присмотрел возможные укрытия на поверхности и спустился вниз. Судя по схеме, строительство заморозили на стадии готовности в девяносто процентов: только и осталось, что завершить отделку и установить централизованный блок управления — все коммуникации и линии к точке его монтажа подвели заранее. Это не моё дело, конечно, но кому-то явно было выгодно оставить всё это ржаветь под землёй — ведь и деньги были, судя по тому же архиву, просто власти города не дали разрешения на монтаж последних систем и ввод в эксплуатацию.

Проверив зал, где назначена встреча и подходы к нему, отошёл оттуда чуть ли не на другой конец комплекса и устроился на решётке под «потолком» над огромной круглой ямой: схема говорит — «второй основной резервуар накопления». Не слишком удобно, но забрался я сюда с трудом даже на ресурсах контактника, так что шансов, что проверяющие здание «марки» меня найдут — почти никаких.

Разослав уведомление всем «чёрным» о координатах встречи в Сети, я вновь взялся за недоделанную программу, неожиданно для самого себя увлекшись так, что время пролетело незаметно. Очередной раз собрав все элементы и запустив полное тестирование на ошибки связей, достал сэндвичи и посмотрел на часы. Ого. Половина восьмого — то есть работал я аж четыре с половиной часа. Понятно, почему так проголодался. До встречи со своими ещё почти час, с Хикари — пять с половиной. Успеем всё обсудить и со всеми вместе, и с главными «троек» особо, да ещё останется время отыскать возможные фокусы «маркированных».

Поев, я соединил коммы, подключил блок шифрования и уже всю связку через кабель к разъёму нейроинтерфейса за ухом. Мимолётно подумал, что надо бы обновить протоколы доступа, не глядя отбил на клавиатуре координаты «базы» и прикрыл глаза.

В Сеть все попадают одинаково: сначала на пару секунд теряешь ощущение собственного тела, словно его и вовсе нет, затем всё поле зрения заливает ровное жемчужное сияние, держащееся ровно четырнадцать секунд, а уже после этого тебя выбрасывает в заданной точке.

Так как нашу базу я «строил» сам, то после пятикратной перепроверки подлинности личностного профиля — да, знаю, я параноик — выкинуло меня уже во внутреннем дворе, а не в «тамбуре контроля», через который проходили остальные. За спиной, я знал это, даже не оборачиваясь, возвышаются серые стены без какого-либо признака ворот, а по бокам, насколько хватает взгляда — простирается мрачный парк⁽²⁾. Здесь всегда темно, сыро и срываются с неба редкие капли тёплого дождя. Не холодно, но изо рта вместе с дыханием вырываются облачка пара. Чёрные, едва различимые на фоне темноты, но странным образом ощутимые деревья вплотную подступают к мокрым каменным плитам двора. Если по одной из тропинок войти в парк, будет слышно, как ветер шелестит листьями, как скрипят под его порывами тонкие чёрные стволы, а порой тебя ждёт холодный душ из срывающихся с ветвей капель. Кенске, когда впервые появился здесь, даже заблудился, а на следующий день в колледже то проклинал меня за трату ресурсов, то с явной завистью спрашивал, где это я нашёл возможности для такой реалистичности, едва ли не требуя дать контакты владельцев домена. Помню, я как-то отшутился — ну зачем ему знать, что владелец всего один, а сам домен тщательно спрятан в потаённом участке Сети, который военные выделили под свои автоматические заводы — ума не приложу, для чего. Контроля никакого, сами заводы от инфопространства полностью отрезаны для безопасности, так что — столько места пропадало попусту! И уж не знаю, кто всё это обслуживает, но мощности чудовищные — грех не воспользоваться. Правда, были и странные глюки: пару раз вечный полу-дождь отчего-то превращался в снег, покрывавший всё вокруг белым покровом, а в парке поселились взявшиеся ниоткуда «светлячки» — разноцветные шарики света, начинавшие виться вокруг, если долго бродить среди деревьев, притом пугливо отлетавшие на пару шагов при попытке коснуться. Это уже взволновало меня не на шутку — ведь их я точно не «писал», но несколько проверок так и не выявили, откуда те взялись. Вреда они не причиняли, за пределы парка не выбирались, так что в итоге я просто примирился с их существованием. Стереть не поднялась рука — уж очень красивы.

Впереди, на другой стороне площади с неработающим фонтаном, высилось трёхэтажное здание — то ли собор, то ли дворец в стиле романской архитектуры. Чёрный, как всё вокруг, камень стен влажно блестел, если смотреть издалека, но вблизи становился матовым. По мере приближения светло-серые каменные плиты под ногами темнели, у самых дверей становясь угольно-чёрными. В покрывавших их мелких лужах дождевой воды отражались яркие, неестественно крупные звёзды, хотя небо над головой почти всегда затянуто тучами, а по обе стороны от входа горели рыжего пламени факелы.

Осмотревшись, я преодолел расстояние до дверей и вошёл внутрь. Наши начнут подходить минут через двадцать пять-тридцать, так что у меня есть время проверить программу. Гулкими переходами пройдя в неприметную комнатку в дальнем конце коридора правого крыла, я отворил дверь — кольнуло ладонь проверкой прав доступа — и шагнул за порог, чувствуя, что падаю вниз. Приземлившись на ноги, в полной темноте протянул руку, щёлкнув переключателем — стены неярко засветились изумрудно-зелёным, едва рассеивая мрак. Внимательно глядя под ноги, я преодолел неширокий коридор, наступая на безопасные плиты пола, свернул под прямым углом и прошёл сквозь старинный на вид портрет, изображающий вельможу в парчовых одеждах с острым взглядом и крючковатым носом. Здесь и спрятана «начальная комната» — место, с которого начинала возводиться «база», и единственное, из которого можно что-то здесь добавить, изменить или убрать. Такие комнаты были у всех созданных объектов в Сети и всегда тщательно скрывались, несмотря на то, что права на вход обычно лишь у создателя и весьма ограниченного числа людей, которым он всецело доверяет — если таковые вообще есть.

Подойдя к стене, я коснулся скрытого сенсора и вложил в открывшийся паз извлечённую из кармана друзу кристаллов — написанная программа выглядела здесь именно так. Отверстие закрылось, под потолком зашуршал включившийся вентилятор, похожий на те, что были в старых детективах — анализ и тестирование пошло. В ожидании я развалился в мягком кожаном кресле у заваленного всякой мелочью стола, придвинув к себе совсем уже древний дисковый телекомм так, чтобы видеть маленький экранчик под держателем трубки — там отображался ход выполнения.

Первый сигнал пришёл, когда светящаяся спираль на экранчике затемнилась на две трети: воздух в комнате словно сдвинулся, изменился — почти невозможно описать это ощущение. Вытащив из груды хлама на столе гибкую пластину, на вид из стекла, а на ощупь из дерева, я несколькими штрихами начертил символ запроса и на светлой поверхности проступили графы таблицы. Одна из боковых ячеек пульсировала белым, в ответ на прикосновение отобразив аватар и псевдо пришедшего — Кардо, главный в десятой «тройке». Почти сразу же засветились ещё несколько ячеек — народ прибывал. Когда паз в стене открылся и программа скользнула мне в руку — тест пройден, работоспособна, «огрызки» кода помечены — таблица уже заполнилась изображениями и именами. Выведя копию себе в поле зрения, я положил пластину на стол и другим путём поднялся наверх. Как обычно, все собрались в центральном зале, рядом с библиотекой, где потом останутся только главные «троек» и я.

Приотворив дверь, скрытую за портьерами, я скользнул в тени одной из опорных колонн и уселся, скрестив ноги, на стол, стоящий в середине зала — сюда не доставал свет факелов. Воздух дрогнул ещё раз, от входа послышались шаги — Хаара, как всегда, пришёл последним. К нему тут же подскочил и что-то взволнованно зашептал Айда — его можно узнать по павлиньему перу, венчающему обязательный здесь низко опущенный капюшон плаща. Лиц не видно, это одно из непреложных правил: состав своих «троек» знают лишь их главные и я. Когда «чёрные» только организовывались, многим была не по душе такая скрытность. Кто-то ушёл, кто-то привык, но зато лично мне так спокойнее — шансы раскрыть всех сразу почти нулевые. Даже если возможный «засланец» будет главным тройки. Ведь есть ещё одно правило: главный приводит ещё двоих сам — тех, кого знает лично. Сдаст один — «сгорят» все трое, но только они. Даже умеющий хранить тайны Айда — знает свою тройку и всё, как бы я ему ни доверял. Да ещё Кенске, Стэн и Хаара — единственные в курсе личности лидера «чёрных».

Я поднял лежащий рядом колокольчик и позвонил, одновременно снимая маскировку. Стоящий ближе всех к столу смешно отпрыгнул в сторону. Народ зашевелился, подходя ближе.

— Как многие из нас уже знают: скоро начнётся Четвёртая война с Супремом, — кто-то из стоящих позади коротко выругался, кто-то охнул, но остальные молча ждали продолжения.

— В ближайший месяц начнётся эвакуация, в городе оставят только военных, — про сотрудников Института им знать не нужно, а кто знает — поймут, что об этом нужно молчать. — Те из вас, кого оставят — получат через главных в своих «тройках» примерные инструкции, а пока запомните главное: нам нет дела до этой войны. Если кто считает иначе — вы знаете, что вольны делать, что посчитаете правильным, но ещё раз повторяю: это не наша война. Кого эвакуируют — уезжайте. Да, мы все знаем истории Третьей войны про партизанские отряды, но если кого потянуло стать героем — это впустую и даже во вред.

Я чуть замялся, решая, добавить ли ещё кое-что, но вспомнил механизм работы мнемоблокирования и всё-таки сказал:

— Есть информация, что эта война долго не продлится, — судя по изумлённому шёпоту, возникшему среди стоящих вокруг, об этом не слышал никто. Оно и понятно. — Я бы даже сказал, совсем недолго. Это всё.

«Ну, держись, Синдзи. Сейчас будут вопросы, споры и прочая чушь».

Ко мне пробился высокий парень в блекло-красном плаще, по капюшону — вышивка светящимися жёлтыми узорами. Ник — Сэтто, настоящее имя — Кичи Флоа, двадцать шестая «тройка». Выскочка, скандалист, живёт в сером секторе, играет в рок-группе, умело обращается с ножом, родителей нет.

— То есть ты предлагаешь забиться в норы, пока ангелы будут громить наш город? — голос полон злости. Ну, вот он и озвучил главные сомнения собравшихся. Прекрасно. — Слинять, а остальным, кто не может — трусливо затаиться и переждать?!

— Ангелы нападут. Это факт. Мне сообщили, что затяжной войны не будет. Источник информации надежён. Если ты хочешь умереть, напав на ангелов с одним ножом — твоё право. Но я предпочитаю, чтобы все вы остались в живых. Мы не патриоты, не военные, мы — «чёрные». Это не просто имя. Мы не вмешиваемся ни во что прямо. Многие из вас видели, как всё начиналось: нам не было места в городе. Теперь оно есть. Мы можем сохранить его или потерять всё. Для первого надо прежде всего выжить, для второго — достаточно начать строить из себя героев.

Ропот, начавшийся, когда я сказал, что мы не патриоты — многим это не понравилось — чуть стих к концу речи. Теперь нужно закрепить:

— Мы не патриоты, повторяю вам ещё раз — по отношению к городу, к империи, к властям. Что хорошего они сделали для нас — кроме того, что должны были? Но у каждого из нас есть, что защищать, хотя не всем есть, куда возвращаться. Или вы думаете, что стать «чёрным» можно, просто захотев этого? Каждый из вас — особенный. Особенность не в том, что вы умеете или с кем связаны, хотя нам это помогает. Эта особенность — в знании, зачем жить. Именно так я находил главных троек, именно это условие ставил перед ними, когда нужно было выбирать, кого позвать к нам. Сэтто! — тот встрепенулся. — Знаешь, что Кади сказала, когда я спросил о тебе? Спроси её, ведь поэтому ты здесь, среди нас! Вот прямо сейчас спроси!

Наступила тишина. Сэтто, ошарашенный нападением — он-то ожидал оправданий, я достаточно изучил его — повернулся ко мне спиной, высматривая в толпе своего главного. Люди расступились, пропуская вперёд Кади. Настоящее имя: Роуз Кройе, работает сетевым архитектором, дерзкая, энергичная, раскованная, но очень-очень педантичная, когда дело касается чего-то серьёзного. Плащ не скрывал очертаний её фигуры, от взгляда на которую мысли о деле рискуют смениться более… вольными. Она остановилась в шаге от подчинённого, гордо подбоченившись, смерила его взглядом — Сэтто словно уменьшился в росте, повернулась ко мне.

— Я сказала, что Сэтто, конечно, порой бывает полным придурком, — Кади развела руками, словно извиняясь, и в зале послышались смешки, — но он чувствует и знает, когда можно договориться, когда пускать в ход оружие, а когда — убегать, не подвергая опасности свою жизнь и жизни других…

Смех прекратился. О да, вы очень любите красивые слова, а я знаю, кто и когда может их произнести, ничуть не погрешив против истины. Потому что нельзя брать силу изо лжи и фальши — ты только ослабишь себя иллюзиями, ничего не добившись.

Сэтто уже едва ли не надулся от тщеславия, когда Кади жёстко припечатала:

— …но этого не хватило, — в зале повисла тишина. Браво, Роуз, вот теперь они действительно слушают. Я чуть повернулся на месте, подчёркнуто заинтересованно склонив покрытую капюшоном голову к ней. Роуз не подвела.

— И тогда я рассказала, как один вдребезги пьяный парень, увидев, что его приятели схватили на улице и затащили в машину сопротивляющуюся девушку, забрался следом и не дал её изнасиловать, убил одного из них и получил шард-иглу в живот, не считая всего остального… А когда после я спросила его, почему он это сделал… ответил, что всегда желал сдохнуть, но так, чтобы не бесполезно.

На Сэтто не хотелось смотреть — таким пришибленным я его ещё не видел. Народ потрясённо молчал. Признаюсь, я не стал исключением — мне Роуз таких подробностей не рассказывала. Зато теперь понятно, почему она пропустила полтора месяца в колледже в самом начале учёбы… и ещё, что она действительно дорожит этим придурком, если пошла на такое, чтобы его переубедить… Об этом я обязательно подумаю потом, а сейчас — не разбредаемся.

— Все вы могли быть на месте Сэтто, а он — на месте каждого из вас. Каждый из вас делал в своей жизни выбор: умереть со смыслом или со смыслом жить. Поэтому вы здесь. Поэтому у вас есть выбор: уехать, переждать — или умереть в войне с ангелами, и пусть лучше просто убьют — а могут выпотрошить вашу память, и вот это уже будет совсем плохо. Потому что тогда они узнают о «чёрных», об этом месте, о наших тайниках и вообще обо всём. А ещё — о тех, кого вы знаете, и начнут они с того, что убьют всех, до кого дотянутся. Потому что — кто хоть немного интересовался историей, те знают — для них не бывает мелочей и ненужных дел, — холодно: — Ещё вопросы?

Вопросов не нашлось. Желающих поспорить тоже не нашлось, хотя их никогда не было много. Похоже, народ до сих пор под впечатлением от истории Роуз. Да и потом — большинству из «чёрных» жизнь дорога, не зря главными троек я выбирал по большей части людей, не склонных тратить её попусту — во всех смыслах.

Поднявшись во весь рост, я закончил:

— Расходимся. Главные троек — через три минуты в библиотеке. Всем остальным — остаться в живых и возвращаться в город при первой возможности. Нам будет чем заняться. Не теряйте друг друга — каналы связи работать должны. И последнее: это место, — я раскинул руки, — останется доступно для всех, но будьте осторожны. Ведь это — …

Не успел я сказать обычное «наш штаб», как кто-то у стены вскинул кулак вверх и звонко крикнул: «Наш дом!», повторяя эти слова вновь и вновь. Через минуту, захваченные моментом, скандировали уже все. Справившись с собой, я поднял руку, устанавливая тишину:

— Да. Это — наш дом.

Активировал маскировку, слившись с воздухом, спрыгнул со стола и привалился к стене в углу, чувствуя что-то очень-очень непривычное. В груди словно ворочался кто-то неуклюжий и когтистый. «Наш дом». Пусть. Пусть будет так. Лишь бы все вернулись.

«Наш дом…»

1) Под «нейтральной территорией» Синдзи подразумевает не принадлежащую постоянно никакой из банд, лидеры которых собираются встретиться. Зоны влияния банд действительно постоянно меняются, так как определённые объекты в городе те «держат» больше в зависимости от того, в чём назначение этих объектов, чем от мест их расположения, но не отказываясь при случае прихватить чужое. Так как города-крепости строились с разделением по секторам как раз с распределением по назначению и функциям в жизни города и экономике Империи, то и банды обычно контролируют «свой» сектор и аналогичные объекты в других. Исключение — «чёрные», но об этом подробнее в тексте.

Для удобства понимания набросал грубую схему конкретно этого города-крепости с небольшими пояснениями: https://disk.yandex.ru/i/Z77m0i56w1TjTA / https://drive.google.com/file/d/1Ti70tj7CrFOF7IsSrGKZrM8MrSy-P4BJ/view?usp=sharing

Вернуться к тексту

2) https://disk.yandex.ru/i/Dur6TGrWmNWPFg / https://drive.google.com/file/d/1nO-gZqUmd0piv8rdWjrx-3hLoaz9tQru/view?usp=sharing

Вернуться к тексту

Здесь светлее, чем в центральном зале — обстановка не теряется в полумраке, во всяком случае. Узоры на плащах и так и не снятых капюшонах мало-помалу меркли — я и так видел сквозь маскировку, кто здесь кто. Воздух колебался, откликаясь на каждого покидающего здание «чёрного». Те из них, кому некуда особенно спешить, останутся на площади дожидаться своих главных, некоторые, больше склонные размышлять — пойдут в парк. Последних единицы: перспектива заблудиться среди чёрных деревьев отпугивает людей, отчего-то они забывают даже, что могут выйти, просто покинув Сеть.

Главные троек рассаживались как попало — кто за столы, кто в отдельно стоящие кресла, сдвигая их вместе или, напротив, отсаживаясь подальше, а кто-то, как Айда, занимал подоконники в конце длинных проходов между стеллажами: расстояние здесь всё равно не влияет на слышимость. Забравшись на возвышение в центре, где сходились все двенадцать лучей-коридоров, некоторое время рассматривал собравшихся одного за другим. Все спокойны — паникёров среди главных нет, все умеют ждать. Все знают, что в этом кругу можно говорить что угодно, высказывать любые мнения — я долго добивался этой простоты в общении, одновременно жёстко закрепляя — сказанное здесь, если не разрешено обратное, остаётся только здесь и не обсуждается где-либо и с кем-либо ещё.

Снимаю маскировку и несколько раз хлопаю в ладоши, чтобы привлечь внимание всех.

— Сначала разберёмся с тем, что только что произошло в зале. У кого-то есть возражения против того, чтобы выждать?

— Да какая разница, Эст? Ты уже отдал приказы! — громыхает справа грубый бас главного четвёртой тройки — подстать его обладателю. А «Эст» — под этим именем знают меня.

— Мы уже много раз говорили об этом, Роук. Конкретно: у тебя есть другие идеи?

— Да! — он расхохотался. — Убить столько ангелов, сколько сможем, а потом уже уйти.

— Глупо! — раздаётся звонкий голос Силь из второй тройки — первая из моих «чёрных», кроме друзей детства, капитан ВВС в отставке по ранению. — Все тут знают, Роук, что с мозгами у тебя туго, так что объясню. Факт: в случае гибели хотя бы одного из своих ангелы вычислят тебя в считанные минуты. Факт: мозги тебе выпотрошат за час, если будешь сопротивляться из всех сил, это предел, и лучшее, что светит после — растительная жизнь.

— Поэтому ты бежишь, да? Тебе страшно? — выпаливает со злости Роук. — Поэтому…

— Я остаюсь.

«Чёрт возьми, я этого не планировал! Сегодня просто день неожиданностей… может, не стоило давать им такую свободу решений? Да что уж теперь…»

— Силь… — начинаю я, глядя ей в глаза, и понимаю, что она просто использовала вмешательство Роука, чтобы заставить меня переменить решение. А если сейчас скажу обратное, всё посыплется, и она предвидела это, как и обычно предвидит многое в махинациях «чёрных». Чёрт, чёрт, чёрт. Наш гениальный тактик, чтоб её! — Не забудь о том, чего не нужно делать.

— Я помню, Эст, — серьёзно отвечает она, понимая намёк: если остаёшься, раз иначе не позволяет совесть, то хоть не лезь в самое пекло.

Роук начинает говорить что-то ещё, но его резко обрывает Кардо — ещё один военный среди «чёрных»:

— Хватит! Мы тебя услышали, Силь всё объяснила, и я с ней согласен. Силь, — Кардо смотрит прямо на неё, — рассчитывайте на меня в любом деле.

Она кивает в ответ, и я вновь дивлюсь: как, каким образом люди чувствуют своих, да ещё и так точно? Кардо — сержант десантных войск — никогда не обратится к Силь на «ты», потому что неведомым образом чует в ней офицера. Несмотря на всю маскировку, одинаковые облачения, изменённые по хитрому алгоритму голоса... Вот и ещё один своевольничает — пусть я и планировал его оставить, но с чётким приказом: если война затянется — собрать своих людей и уйти в тоннели, ничего кроме. Не в те, которыми пользуюсь сам, в обычные технические — там в прошлую войну вполне успешно прятались партизаны, а разрушить их все ангелы не могут — город уйдёт под землю. Они же стремятся захватить себе «жизненное пространство», руины нашим врагам ни к чему.

Ловлю на себе несколько взглядов и понимаю, что тишина затянулась.

— Другие мнения?.. Нет? Тогда начнём по порядку троек. Кого назову — будут в городе. Силь — на тебе руководство остающимися здесь «чёрными». Права доступа к «базе» и ключ к информации у тебя, систему проверки личности переведу в режим «руж».

Она коротко бросает: «Ясно», всё понимая. «Руж» — это принудительное сканирование архитектуры БСП, так что если даже Силь схватят ангелы — доступа к «базе» и информации они не получат. Наверное.

— Оллберт — на тебе слежка за «саутами», объединишься с Руфтом, у него есть там человек. Алас, Тенро — то же самое по поводу «джемми». Кардо — будь на связи с Силь, — тот с готовностью кивает. Что ж, иногда людям нужно давать то, что они иначе готовы взять сами. — Кади, передай Амелии информацию по «экветам» и связь со своим агентом среди них. Само собой, предупреди его. Амелия, тебе помогут Стэр и Фаи, — найдя всех троих взглядом, я дожидаюсь подтверждения и продолжаю: — «Флешей» возьмёт на себя Руи. Если понадобится помощь — свяжись с тройкой Къефа, но от этих я не жду неожиданностей — зелёный сектор эвакуируют почти полностью. Что касается «марков» — ими займётся Марк, — кто-то отрывисто засмеялся, сам Марк — чересчур серьёзный подросток — посмотрел на меня с укоризной. — Прости за каламбур, но пока только ты да я успешно проникали через их системы защиты. Помощи в Сети не предлагаю, твои ребята справятся, а если нужно будет «силовое воздействие» — обратись к Баэну, он что-то заскучал в последнее время…

На этот раз рассмеялись почти все. Баэн, которого чаще называют «Молчун», поднимается во весь рост, без слов показывая — силы ему не занимать, потрясая перед собой кулаками, дескать, «проблем не будет». Он старается не говорить — лишился голосовых связок, бронхов и лёгких во время аварии на заводе в жёлтом секторе, а искусственные киберпротезы ненавидит. Как-то я услышал, что некий профсоюзный лидер копит на соло-клонирование тканей взамен утраченных, и это стало ещё одной из обоюдных — для него и для меня — причин, по которой Молчун среди «чёрных».

— Кроме названных, в городе по неизбежным причинам остаются полностью или частично тройки Рана, Лим, Атропа и Клио. Всем после встречи сброшу по Сети подробную схему тоннелей и коммуникаций под городом — за оставшееся время выучить наизусть, при необходимости — скрывайтесь там. Остальные, кого не назвал — эвакуируются, но не забудьте держать связь любыми доступными способами, и возвращайтесь, как закончится. До эвакуации я на постоянной связи, после — оставляйте сообщения здесь, на базе. На этом всё, и помните: «Никто не знает, кто мы, откуда мы, сколько нас, что нам нужно». Так есть, так и должно остаться.

Неподвижно стою, пока главные покидают библиотеку, одни — разбредаясь по особняку, ну а кто — выходя во двор, чтобы там уйти из Сети. Повинуясь незаметному жесту, в библиотеке остаются только Кенске и Силь. Айда слезает с подоконника и подходит ближе, садясь рядом со мной на возвышение, Силь — замирает напротив.

— Есть ещё одна вещь, которую я должен сказать только вам, двоим. Силь, если что случится, займёшь моё место. Если вдруг — маловероятно, но если — получится так, что ни я, ни ты, Силь, не сможем сохранить доступ к этой базе — «чёрные» не должны её потерять. Пел, — Кенске запрокидывает голову, глядя на меня, — я знаю тебя много лет, и знаю, что в последний момент ты можешь послать всё и остаться в городе. Поэтому резервный ключ для входа будет настроен на другого человека. Ты знаешь, о ком я. При попытке неавторизованного доступа этот участок Сети заблокируется и не откроется без носителя резервного ключа. Если это произойдёт — устрой встречу с моим преемником, когда всё закончится. Скажи то же самое парням, и пусть держат рот на замке. Силь, для тебя: носитель никак не связан с «чёрными», но доверять ему можно, не выдаст. И ещё одно: прочти вот это, — передаю ей закодированное письмо, — тайно свяжись с Кади, и пусть она тоже прочтёт. Это страховка на случай, если мы оба не сможем принять руководство «чёрными». Как тебе кандидатура?

— Она подходит, Эст. Я и сама хотела предложить её. А заместителем лучше всего назначить Амелию.

— Согласен. Пел, ты понял?

— Да-да. Сделаю всё сразу после того, как принесу вам обоим цветы. Даже покрашу лилии в чёрный цвет — только для вас…

— Пел.

— Да пошли вы к чёрту! — вдруг взрывается Кенске. — Сижу тут и слушаю, как два нормальных человека составляют завещание!

— Пел…

— Да, да. Обещаю! Парням скажу. Всё сделаю, как надо. Ты меня знаешь. Дьявол, теперь точно придётся уезжать... сволочь ты, Эст.

— Ладно. Да, вот ещё что — у меня через три часа встреча с лидером «марков», она передала через «курьера», — Кенске хохотнул, но Силь даже не улыбнулась — ей не по душе мой «маскарад», — что хочет поговорить серьёзно, для затравки предложила перемирие. Не то, чтобы мы в нём нуждались, но я хочу её выслушать. О результатах…

— Эст, — прозвучало это так, что я понял — сейчас меня будут ругать, — почему я узнаю об этом только сейчас? Где назначена встреча?

— Сроки поджимали. На юго-востоке оранжевого сектора. Не волнуйся, я уже…

— Я не успею добраться туда за три часа.

— Силь, ты что, не нужно! Да и встреча один на один.

— Но она придёт туда не одна, ты понимаешь?

— Силь, я не ребёнок и подготовился. Они меня не достанут.

— Какие ресурсы в твоём распоряжении? — «Правильно, откуда ей знать? Мы виделись не в Сети ещё до того, как мне достался контактник».

— Несколько светобариков, дымовые ловушки, метательные дротики со снотворным, пара виброножей, контактный скафандр.

— Виброножи? Контактник? — наконец-то я её удивил. — Постой, а клинки…

— Встроенные.

— У тебя «ангельский» контактник? — Силь посерьёзнела. — Эст, если я узнаю, что ты залез на армейские склады для… — она резко замолкает.

Я выжидаю секунд пять, буквально чувствуя, как в воздухе нарастает напряжение, отвечаю:

— Нет. Я знаю о спецвойсках и знаю, кого туда набирают, так что — я не дурак, чтобы воровать у них. Это странная история, Силь, но одно я знаю точно — если у этого контактника и был владелец, что вряд ли, то он ему уже не нужен. Поверь.

— Потом расскажешь всё. И откуда знаешь о спецотрядах — в первую очередь. Так?

— Расскажу. Даю слово, — в конце концов, я не делаю из этого особого секрета — знают вот уже четверо, а Силь умеет хранить тайны. — Так вот, о результатах встречи с лидером «марков» сообщу после сегодня вечером или ночью по обычной связи. Вряд ли придётся менять планы — всё равно до окончания войны они действовать не станут, да и эвакуируются почти все. Ограничимся слежкой и лёгким контролем, keikaku dori.

«В «марках» полно скучающих пижонов — детей профессоров и высокопоставленных специалистов с заводов точной техники. Хикари — умница, при ней их стало меньше, но всё равно полно и, как пить дать, они уедут первыми».

Попрощавшись, Силь уходит во двор к своим и дожидавшемуся её Кардо, Кенске, махнув рукой, выходит из Сети, а я вновь спускаюсь в «начальную комнату» — настроить режим «руж» так, чтобы его можно было активировать простой текстовой командой через консоль практически с любого комма.

После выхода из Сети всегда чувствую себя немного странно, причём дело не только в затекающих от неподвижности мышцах: будто и воздухом дышу в первых раз, ребристые прутья решётки под ладонью кажутся чересчур реальными, а тишина — оглушительной. Разминаюсь, чтобы разогнать кровь и бросаю взгляд на время — почти десять. Следующие полчаса я потратил на «допиливание» программы, ещё час — на то, чтобы расставить дымовые ловушки в нужных местах на случай бегства или, если всё пройдёт хорошо — шутки ради. Забираюсь обратно, готовлю шнур с мини-подъёмником — иначе потом я сюда не залезу, выдыхаю. Теперь предстоит самое неприятное.

…по завершении меня страшно мутит, бьёт дрожь и болит всё, что только может болеть. Без сил свалившись на решётку, минут десять прихожу в себя — дольше нельзя, времени на «полевые испытания» программы осталось в обрез. К счастью, править почти ничего не приходится, только вношу небольшие изменения в подпрограмму симуляции голоса, и — это я оставил напоследок — проверить, как работает КЗВ⁽¹⁾. После того, как вставленный в разъём за ухом КЗВ-модуль подключается, я получаю несравненную, чтоб её, возможность увидеть себя со стороны и после отключения — дикую головную боль в виде бонуса. Буду надеяться, что пользоваться им не придётся.

Когда боль утихает, я обнаруживаю, что до встречи осталось всего ничего. Судя по звукам шагов и свету фонариков несколько минут назад — «марки» уже проверили комплекс. Посмотрев, нет ли кого внизу, одеваюсь в принёсённый с собой костюм и плащ из «умной ткани», спускаюсь вниз. Окольными путями подхожу к залу встречи, найдя место, откуда виден освещённый участок в центре и уже ожидающая, сидя на раскладном стуле, Хикари. Ещё два стула — напротив и чуть поодаль сбоку от неё — пустуют. Спустя несколько секунд прямо с потолка в освещённый круг спрыгивает смутная, словно размытая, тень. Хикари жестом останавливает выскочивших из-за спины лидера телохранителей-подчинённых, «курьер» коротко кланяется ей, занимая стул сбоку. До меня доносится негромкое: «Курьер? Встреча состоится?»

Что ж, мой выход. Уже не скрываясь, я высветляю костюм и иду к входу в зал. На пороге меня обыскивают, ничего, конечно же, не найдя и пропускают внутрь. Хикари демонстративно отворачивается, стоит мне показаться, так что машу рукой «курьеру» и занимаю оставшийся стул.

Со стороны — необычный, должно быть, открывается вид. В круге падающего с пололка света сидят трое: девушка в зелёном платье, закутанный словно в чёрные лохмотья субъект непонятного пола — голос-то можно и изменить, и явный парень — будто специально, по контрасту с названием своей банды, в светлом до режущей глаза белизны. Лица скрыты масками. Молчат.

Первой не выдерживает Хикари:

— Тебе хватило смелости появиться? Я удивлена.

Меняю позу: разведённые в стороны руки, прямая спина, чуть наклониться вперёд — да я сама внимательность и участие. Она немедленно замечает это:

— Ты… ты ещё и издеваешься?

Откидываюсь на спинку стула, скрестив руки на груди, поворачиваю голову в сторону «курьера»: мол, мы пришли вести дела или здесь кружок обиженных детей? «Курьер» не реагирует, и правильно. Реагирует вновь Хикари:

— Хватит игр! Так и будешь молчать?

— Ты позвала меня, — выделяю голосом это «ты». Давай, давай, обуздывать гордость иногда полезно. Она гневно сжимает кулаки, глаза сверкают в прорезях маски — такая Хикари нравится мне намного больше, чем та педантичная до тошноты староста, с которой вижусь в колледже.

— Я позвала тебя, чтобы… — она вдруг словно сжимается на стуле: плечи поникли, голова опущена. Притворство?.. — Чтобы…

Я чувствую что-то странное и под действием какого-то наития предлагаю:

— Может быть, мы попросим курьера уйти?

Хикари опускает голову ещё ниже, тихо, но твёрдо возражает:

— Нет, я доверяю ему. Пусть тоже слышит. В этом только моя вина… я не предусмотрела…

Пока я думаю, что на притворство не очень-то похоже, она берёт себя в руки, вскидывает голову и отчётливо сообщает новость дня. Да что там дня — такого вообще не было!

— На нас давит мафия.

— Чем здесь…

— Ты не понял. Мы ничего им не сделали, — тихо, устало. — Боссы ясно дали понять: или мы убираемся из сектора, передавая им все связи, или нас уничтожат. Физически.

— Взамен? — спрашиваю коротко, но она понимает.

— В обмен мы получаем право попытаться отнять у «флешей» контроль за мелким наркотрафиком в зелёном секторе, который те получили у мафии в обмен на оранжевый. Ты должен понимать, что это значит…

Конечно, понимаю. Это означает, что боссы попросту стравливают своих шавок с «марками», в итоге получая самый богатый после зелёного сектор в городе. А ещё я понимаю, что после «маркированных» они возьмутся за остальных.

— Лунаран… — называю я псевдо главы «экветов», который, по слухам, пользуется поддержкой мафии.

— Он отказал мне! — почти шипит Хикари. — Сказал, что ему не до наших мелких проблем, когда «над городом нависла страшная угроза и его судьба в руках избранных»! Проклятый пафосный придурок!

— А чем я могу тебе помочь, Линт? — впервые называю её по «имени».

— Авасима сказала, что теперь только ты и можешь помочь. Мне трудно поверить в это, но она — достойный человек.

— Кто? — хм. Не помню никого с таким именем.

— Миюки Авасима. Она хорошо знает тебя, даже сказала, что если предложить перемирие — ты точно придёшь на встречу, — видимо, моё молчание достаточно красноречиво, так что Хикари быстро добавляет: — Она не любит своё имя, называет себя Сэри.

Вот оно что! Сэри раньше была в «чёрных» — одна из немногих моих ошибок: она рассчитывала увидеть кого-то, кто изменит мир к лучшему, а нашла, по её выражению «того, кому на всех наплевать». Сказала об этом наедине и прямо, извинилась, дала слово, что никому не скажет ни слова даже о своём пребывании в «чёрных», не выдаст ни одной тайны — и ушла к Мунакате. За прошедшее время быстро поднялась до уровня «круга» — руководства «экветов», из-за чего я потратил почти месяц, чтобы проверить, не обязана ли она этим взлётом нарушенному слову. Оказалось — нет.

— У меня нет выходов на мафию. Не знаю, чем могу тебе помочь.

— Эст… — в ярком свете я вижу, как Хикари с силой сжимает руками края стула. — Пожалуйста…

— У меня нет выходов на мафию. Не знаю, на что Сэри рассчитывала, когда говорила обо мне, но это правда. Я ничем не могу тебе помочь, — начинаю вставать: разговор окончен. Не могу смотреть, как кто-то унижается — мне от этого страшно неловко, будто я на месте такого человека.

— Она сказала, если откажешься — напомнить тебе о «куноити».

Стиснув зубы, я медленно опускаюсь на стул, едва не застонав. «Не ожидал от тебя такого удара, Сэри… и ради кого ты пошла на это, хотя обещала не вспоминать? Ради амбиций «марков»? Чёрт!!»

— Эст?.. Если ты поможешь, пожалуйста, то я готова прямо сейчас обсудить перемирие, сотрудничество, и…

— Молчи… — не выдерживаю я. — Пять дней. Через пять дней я сообщу тебе, удалось ли что-то сделать. Если нет — то нет.

— Спасибо.

— Не смей! — вырывается у меня. Хорошо, что за маской не видно лица, но Хикари хватает посмотреть мне в глаза, чтобы отшатнуться. А может, она ещё видит, что у меня подрагивают руки. Сжимаю кулаки так, что ногти впиваются в ладони и повторяю: — Просто молчи.

Они не пытаются меня задержать. Отойдя подальше, забираюсь в неприметную нишу в стене и включаю КЗВ. Лучше боль, чем воспоминания. Оказалось, вовремя — Хикари как раз спрашивает у «курьера», что он возьмёт за организацию встречи. Передача странно искажает звук — не пойму, чего больше в её голосе: растерянности или облегчения. Ответив как обычно — «деньги и немного информации» — я как можно более кратко прощаюсь и отдаю команду на возвращение, не заботясь, как будет выглядеть для Хикари и её телохранителей запрыгнувший с ходу на потолок и идущий по нему, как по земле, «курьер». Наплевать.

Кое-как добравшись до места — какая-то часть мозга сама по себе следит, нет ли «хвоста» — использую подъёмник, убираю шнур и поворачиваюсь к неподвижно стоящей в темноте ещё более чёрной тени. Морщась от накатывающей волнами боли, ещё раз включаю КЗВ, про себя командую: «Слияние» и вытаскиваю модуль. Тень рывком кидается ко мне, распадаясь на тонкие нити; ожигает кожу, перехватывает дыхание, бешено колотится сердце, перед глазами вспыхивает выжигающая всё дотла чудовищная радуга… и я проваливаюсь в темноту.

* * *

Воздух жил по-своему, бешено вихрился, бросая из стороны в сторону крошечный ромбовидный аппарат, то и дело снося его с выбираемого пилотом почти наугад, руководствуясь одним только чувством меньшей опасности, курса. Давным-давно угловатые ледяные облака сменились более тёплыми, но столь же белоснежными, если смотреть вторым зрением, громадами. Пилот, стоя посреди исчерченной пересекающимися синими линиями вращающейся площадки цвета слоновой кости, слушал и любовался их красотой, но знал, что не имеет права даже пробовать забраться внутрь — остальные ведь ждут от него знака найденного пути. «Так что придётся на время сойти с начертанной мне при рождении Тропы, как это ни мучительно — ради тех, кто оборвал свои Пути, послужив созданию Высшего. Сейчас не время петь».

Он знал, что Пути предыдущих Высших всегда обрывались в незабытом, но знал и то, что доставившему знак пути — дано будет самому выбрать себе Тропу и обрести имя ещё до первой смерти. Это небывалая честь, и потому он не погибнет здесь, а найдёт безопасную, достаточно стабильную для перемещения парящих крепостей дорогу сквозь смертоносные вихри Келумэ Альта⁽²⁾.

Пилот чувствовал, что недавно кто-то уже прошёл схожим путём и размышлял, для чего понадобилось это. К тому же ветры говорили: обратно тот не вернулся. Что же — обрёл пустую смерть? Или… захвачен в плен? Или…

Он не успел закончить мысль, ведь на чувства обрушилось нечто огромное, и он напрягся, закручивая корабль по спирали — это могло спасти, но вдруг понял: огромное — невесомо, и улыбнулся.

Высоко в небесах над тёплой землёй Нижнего Мира крошечный, блестящий кораблик вырвался из непроглядной пелены облаков, а внутри, стоя на диске прямого управления, смеялся воин мира Верхнего — первый из многих, добывший всё-таки знак найденного пути.

Опустившись на колени, он торжественно простёр руки к общему Солнцу, наслаждаясь его теплом, а затем обратил взор на город единожды-смертных далеко внизу. Высший сказал, отправляя его и других, что жители Инфима готовятся к войне, неведомыми способами узнав о её приближении. Воина-разведчика это не беспокоило.

«Ведь это ничего. Совсем ничего. Они всё равно не успеют».

Памятные машины корабля прилежно записали вновь наполнивший внутреннее пространство мелодичный, похожий на звон льдинок в бокале, смех.

1) КЗВ — сокращение от ранее упоминавшегося в тексте термина «контур зеркального взаимодействия» — способ управления устройством или программой, его контролирующей, когда команды передаются напрямую нервной системой оператора, минуя обычно использующиеся средства взаимодействия. Называется так потому, что оператор неизбежно получает «в ответ» информацию, обрабатываемую устройством — будь то изображение, звук, тактильные ощущения или что-то иное — специалисты называют такой эффект «зеркальным эхом». Многочисленные исследования по фильтрованию «зеркального эха» в настоящее время зашли в тупик, так как подопытные чаще всего начинают страдать галлюцинациями, описывая «ожившие кошмары», а затем — спустя непродолжительное время — сходят с ума.

Вернуться к тексту

2) Келумэ Альта (Celume Alta), или Келумэ Тара (Celume Tara) — Великий (или же — Величественный) Поток. Так называют тысячелетиями сохраняющуюся область перемещающихся с огромной — и разной — скоростью потоков воздуха, окружённую массами облаков «сверху» и «снизу». Великий Поток отделяет Супрем, Верхний Мир, от Инфима — Нижнего, где живут люди. Недоступен для полноценной навигации, считается почти непроходимым.

Вернуться к тексту

Полностью прихожу в себя я уже под утро, если верить контактнику — у него сейчас тоже «мозги» набекрень. Подниматься не хочется, хотя от многочасового лежания в неудобной позе на металлической решётке затекло всё тело. На душе погано — тут и полусон-полубред с кошмарами, как всегда бывает после «слияния», и мысли путаются, но хуже всего — упорно сверлящее мозг воспоминание о Сэри. О том, почему она ушла. О том, что я принудил её сделать. Чёртова Хикари, если б не напомнила…

Где-то в темноте попискивает комм и я всё-таки заставляю себя встать. Оказывается, тот всего лишь жалуется на отсутствие связи, но это напоминает мне об Аске.

Люк, через который планировал выбраться на поверхность, почему-то не удаётся поднять, хотя ещё вчера я легко открывал его. Врубив на пару секунд активный режим контактника, резко толкаю заклинившую, наверное, железку вверх и оказываюсь под водопадом. Цепляясь за лестницу, пережидаю, осторожно поднимаю голову. Вот оно что. Дождь. Люк-то в полу чего-то вроде грузового тамбура, но раздвижные двери наверху испортились и ливень — наверное, шёл всю ночь — заполнил помещение водой. Сейчас осталась только мелкая морось.

Спустившись по ржавеющим боковым лестницам с крыши, нахожу более-менее сухой путь и бреду к дороге. Выбравшись, долго счищаю с ботинок грязь, радуясь, что строители додумались не оставлять грунтовку, а положить бетонные плиты — а то бы так и ползти до станции по щиколотку…

Где-то через километр начинает светать, тучи чуть рассеиваются, но дождь так и не перестаёт. Улыбнувшись, я вспоминаю старое поверье, о котором рассказывал дед Кенске: если при солнце идёт дождь, это кто-то решился пролететь Великий Поток и небо льёт слёзы, оплакивая его гибель. Айда Хизэо, оправдывая своё имя, прожил до ста семи лет, и был настоящем кладезем историй и легенд. Многие из них связаны с небом — в молодости «Хизэо-сама», как его называли все вокруг, был авиатором и лелеял мечту преодолеть Поток, но едва выбрался живым даже из нижних слоёв. Надо отдать ему должное, после этого — в то время тридцатилетний мужчина — Хизэо не оставил мечты вернуться туда, ибо прекрасно понимал, что дело было не в его мастерстве, как пилота, а в технической стороне. Но прошло полвека, затем ещё четверть — никто так и не повторил его достижений, а уж чтобы сделать больше…

Сверившись с расписанием — до первого поезда ещё минут сорок — забираюсь на скользкую от дождя крышу станции. Вид отсюда лучше, да и под пластиковым колпаком сейчас наверняка очень душно — вентиляция на ночь выключается.

Люблю рассветы. Только потому, наверное, что вижу редко — как засидишься на всю ночь в Сети, засыпая под утро, или пролазишь по тоннелям, сутками не выбираясь на поверхность — но всё равно люблю. Рассвет — это просто и красиво. Рассвет — это значит: «ещё есть время». А когда есть время, можно сделать вообще всё.

Запрокинув голову, нахожу взглядом в прорехе туч стремительно исчезающую неподвижную чёрную точку на фоне белой пелены Потока — высотная наблюдательная станция. Этой рухляди лет много, её повесили там сразу после Третьей войны, со временем только добавляя по необходимости надстройки для контроля над метеоустановками, станциями связи, спутниками на экваториальных и около экваториальных орбитах и так далее. Говорят, над каждым из городов-крепостей висит по такой, но — кто знает точно? Ещё говорят, что там спрятано оружие на случай новой войны с Супремом, но в это уж совсем никто не верит. Там из всех людей бывают только техники раз в несколько месяцев на час-два, и парни молятся, чтобы живыми долететь и вернуться — такое всё уже изношенное. Если б и было какое оружие, то доставать его оттуда не на чем.

Снизу слышится сухой треск и громкое поначалу гудение — подключили питание монорегулы. Одновременно оживает комм — поймал связь с сервером. Удачно, я уж думал, придётся до границы сектора ждать. Только… откуда здесь ретранслятор? Да, они есть на поездах, но до прибытия ещё не меньше четверти часа. Лязгает раз, другой — это открываются внутренние двери тоннелей. Может, поезд прибывает раньше? Или расписание поменяли? На всякий случай решаю спуститься вниз, когда пластик крыши начинает мелко дрожать. Точно, поезд! Наплевав на предосторожности — всё одно никого вокруг — в активном режиме спрыгиваю прямо на землю и успеваю добежать к входу, чтобы сквозь прозрачные стенки увидеть проносящиеся мимо тёмные вагоны. Украдкой приоткрыв створку, убеждаюсь — да, военный состав. Гражданские красят во все цвета радуги, а этот — грязно-серый. Несмотря на высокую скорость, удаётся заметить расчехлённые излучатели на платформах через каждый десяток вагонов, всё по инструкции — Айда, от которого я это знаю, был бы счастлив. Значит, везут что-то важное — вон, силовые щиты у пультов включены — этот резкий жёлтый свет ни с чем не спутаешь.

Внутренние двери закрываются, вибрация исчезает, а я уже прикидываю, как бы узнать, куда идёт поезд. Путь ведёт в сторону зелёного и голубого секторов, но это ничего не значит. Хотя, чтобы не попасться никому на глаза, место назначения должно быть близко… а вот и нет: по дороге полно боковых ответвлений и технических путей. Загонят состав куда-то, переждут до следующего утра и — дальше. Интересно другое: они ехали уже после включения питания линии — в обычное время, а не втихую ночью и по согласованию, как обычно военные. Значит, скрываются. Причём не только от граждан — обычное дело, но и от Департамента города-крепости. А если власти «Эдо-3» не в курсе… блин, узнать бы, что они там везут! Может, «чёрным» удастся чем поживиться… До эвакуации, по словам мамы, самое меньшее две недели плюс-минус пара дней — можно успеть провернуть «изъятие». Силь, конечно, сначала будет против, но она прекрасно знает, какой бардак, разброд и шатание царят у наших военных. Нужно только правильно всё подать, ведь начальство и секретные операции у неё давно сидят в печёнках — согласится. А её парни, да и Кардо с остальными — слова против не скажут после того, как их по окончании Северного конфликта с сепаратистами не поселили в столице, как обещали, а всего-навсего выдали по тройному окладу и загнали сюда, на Базу, вдали от родных — хернёй страдать без перспективы повышения и нормальной жизни. Вот и подались к «чёрным», ведь патриотизм патриотизмом, а за соответствующие суммы можно и перевод получить поближе к центру Империи. Я не военный, но даже после пары кратких рассказов о том самом Северном конфликте уверен — они это многократно заслужили. Сама того не зная, Силь подсказала мне, как заслужить их преданность — быть предельно честным. Их высшее начальство лгало, а значит, утратило доверие и право на верность. Я же — говорю только правду, да ещё и предоставляю выбор. Самому мне эта логика видится ненадёжной гарантией, но оказалось — военные среди «чёрных» ценят такое отношение даже выше возможности неплохо заработать.

Время в пути я трачу на обдумывание сразу трёх вещей: через кого бы лучше узнать о секретном поезде; что понадобится для выполнения просьбы «марков» — если я всё-таки возьмусь за это; и что рассказать Аске. Если с первым — были идеи, второе — сложно, но не невозможно, то с Аской… ну не могу же я выложить ей всё! А ложь она почувствует, не зря мы столько лет друг друга знаем.

Уже проходя контроль на границе Старого сектора, решаю: скажу столько правды, сколько могу. То есть про эвакуацию говорить можно, про войну — тоже, а остальное Аска поймёт сама. Правда, это только факты, и от необходимости решить, что ей делать, если опекуны не захотят возвращаться — это не спасает. Будем импровизировать. Надо — так подключу «чёрных», но это на крайний случай.

* * *

К девяти утра бар отца уже пустует — обычно, так что я очень удивляюсь, встретив у дверей Линкея. Тот пожимает мне руку, указывает на вход и отрицательно качает головой. Всё ясно и без слов — у кого-то здесь поздняя встреча. Или ранняя — это как посмотреть. Кивая в ответ, подавляю зевок — всё-таки усталость ещё есть и обхожу дом, поднимаясь наверх «ночным» путём. Доставая из холодильника сок, раздумываю — поспать или сразу заняться делами? Так и не решив, мою стакан и отправляюсь в душ — уж это-то мне точно нужно! Странно, но в ванной комнате влажно и тепло — кто-то явно был здесь, и не так давно. Потрогав запотевшие краны и водонагреватель — металл ещё не остыл, понимаю, что прошло минут десять-пятнадцать, не больше. Внимание привлекает тихое урчание — так и есть, стиральная машинка работает: окошко затемнено, чтобы ненароком не испортить глаза излучением, индикатор активности мерцает красным — самое начало цикла. Отец пользуется ванной внизу. Неужели мама вернулась домой? Но она ведь говорила, что очень занята подготовкой… к войне. До сих пор бредово звучит. Но вдруг? Отпуск, все дела, провести больше времени с семьёй…

«Синдзи, что ты несёшь?» — звучит в голове голос отца. Правда, что я несу? Но — вдруг?..

Закончив с душем, подхожу к дверям родительской спальни и заглядываю внутрь — нет, пусто. В рабочем кабинете мамы — никого. Охваченный нехорошим таким предчувствием, иду на кухню. Оттуда не доносится ни звука, но мало ли… та же картина. Остаётся одно — и я уже знаю, что это значит. Пройдя коридором обратно, медленно сдвигаю сёдзи, тут же увидев её. Аска, всё ещё в полотенце после ванной — одежда же в стирке, сидит за моим стационарным масс-коммом, поджав под себя одну ногу. Вокруг головы обмотано ещё одно полотенце, удерживая волосы и открывая высокую загорелую шею с капельками воды. Её пальцы быстро-быстро скользят в воздухе над панелью прямого ввода — непривычное зрелище, ведь если это текст — проще надиктовать, а если программа, то писать её так, вручную… это уровень, до которого Аске ещё далеко. Позёрство? Здесь не перед кем.

Замечать моего присутствия она не спешит и, похоже, вообще не собирается, так что я сажусь на кровать, облокотившись о стену. Начинать разговор бесполезно — отмахнётся, в лучшем случае бросив что-то вроде «Подожди, я сейчас!», и даже не потому, что обижена на меня — у неё «приступ сосредоточения», всем знакомым известный ещё со средней школы. Сейчас Сорью просто нет с нами. Прикрыв глаза, начинаю вспоминать, чего ещё не сделал. Выйдя в Сеть на пару минут, скидываю Силь краткое сообщение о результатах встречи с «марками», не раскрывая подробностей, но попросив быть наготове, после чего преодолеваю соблазн заглянуть на «базу» и отключаюсь. В комнате ничего не изменилось, Аска всё так же бесшумно работает за стационарником, так что, несмотря на неудобную позу, потихоньку начинаю сползать в сон.

Из дрёмы меня выдёргивает ощущение, которое и не знаю, как описать — то ли концентрированного внимания, то ли пристального взгляда. Подняв веки, вижу напротив — очень близко, глаза в глаза — склонившуюся надо мной Аску. Взгляд у неё… странный, словно у художника, ищущего в давно изученной и хорошо известной картине некий изъян, которого, может, и нет вовсе.

— Аска?..

— А кого ещё ты рассчитывал тут увидеть? — неожиданно миролюбиво уточняет она и отстраняется.

— Нет… я в смысле… что такое?

— Это ты мне сейчас расскажешь, что такое, — почти ласково, чуть растягивая гласные, отвечает Сорью, и я понимаю, что насчёт миролюбия поторопился. — Ты пропадаешь — чёрт знает, куда! Выключаешь комм! Сам не звонишь, молчишь и тянешь время! Ты игнорируешь меня!!

С каждым словом предложением она наклоняется всё ниже, а я всё сильнее вжимаюсь в стенку — совершенно непроизвольно. Попал ты, Синдзи, повторяй про себя мантру: «Сорью — как термоядерная бомба…», тьфу, не то! Такое уже не «переждёшь»!

К тому времени, как Аска окончательно выкричалась, в стене, наверное, уже образовалась приличных размеров вмятина в форме меня. Видели когда-нибудь солнечное затмение? В тот момент, когда от светила остаётся только светящаяся кромка, на него можно взглянуть почти без защиты для глаз. Вот и с Сорью так — успел в те краткие мгновения, когда она уже поутихла и ещё не начала накручивать себя заново — молодец, не успел — прощай, зрение, слух, мышление и прочие «лишние» возможности нормально пожить. Главное — вовремя задать нужный вопрос.

— Ты слышала об эвакуации?

— Нет, — недовольно бурчит она, отворачиваясь, — какое мне дело до...

— Через две, самое большее — три недели в городе не останется никого, кроме военных.

— Это почему же? — Почти безразлично.

Вариант «А ты подумай!» соответствующим тоном — самоубийство, так что я объясняю дальше:

— Война с Супремом.

— …Да ты гонишь! — Наконец выдыхает Сорью.

— Если бы. Всё взаправду, Аска.

Она начинает ходить по комнате, то и дело поправляя сползающее полотенце. Я знаю, о чём она думает: если всех вывозят, то придётся уезжать и ей, Институт тоже эвакуируют, как пить дать, а значит, устраиваться туда бесполезно, а значит…

— Я пойду в армию!

Что?!

— Военные же остаются — так я пойду в армию и всё. Подпишу контракт — сколько там минимальный срок, год? На год, — она кивает сама себе так энергично, что импровизированный тюрбан разваливается и длинные волосы разлетаются по плечам. — Гражданство дадут сразу же, и вообще…

— Аска! Ты с ума сошла?!

— Я?! Это ты облажался, мальчик Синдзи! «Я поговорю с мамой, она всё устроит!» Тьфу!

— Ты хоть представляешь, что здесь будет во время войны?!

— Заткнись! Я представляю, что будет там, в грёбаных вонючих деревнях, куда я поеду из-за тебя! Не хочу остаток жизни копаться в навозе, понял?!

— Я вытащу тебя оттуда, у меня есть…

— Что есть? Очередная гениальная идея? Теперь пойдёшь просить помощи у папочки? Что может такой, как… — видимо, она понимает, что перегнула палку, так что резко обрывает фразу.

Пересиливая себя — в конце концов, она права, здесь есть и моя вина, раздельно выдавливаю сквозь зубы:

— Аска. Я. Даю. Слово. Я вытащу тебя.

Тишина оглушает. Мы не смотрим друг другу в глаза. Мы очень редко ссоримся по-настоящему.

И всего второй раз в жизни она говорит, что я пойду за помощью к отцу — тогда, после первого, мы не разговаривали больше месяца. Сейчас я не могу себе этого позволить, так что первым делаю шаг навстречу:

— Просто поверь — у меня есть возможности это сделать: в Эдо-3 ты вернёшься, обещаю. А потом мы что-нибудь придумаем — Институт, армия, что-то ещё, как сама захочешь.

Это будет сложно сделать против воли опекунов — границы между землями в Империи охраняются очень тщательно, но с помощью тех же военных из «чёрных» — всё преодолимо. Иначе откуда бы взялась контрабанда внутренняя и внешняя?

— То есть мне просто уезжать и всё? — у неё странный голос — знай я Аску немного хуже, показалось бы, что она хочет извиниться.

На вопрос не отвечаю — и так понятно. Ох, не так я задумывал этот разговор. Теперь дома оставаться точно не хочется.

— Я пойду. Ещё есть дела.

— Синдзи.

— Я пойду, — повторяю, как заведённый. — Пока, Аска.

Слетаю вниз по лестнице. Да, знаю, я просто сбежал — не хочу даже думать, что она могла сказать или сделать после того, как произнесла моё имя таким тоном. К чёрту всё это! К чёрту Аску и её непонятные закидоны! У меня и в самом деле куча дел!

Разговор конкретно выбил меня из колеи, потому и соображаю — что не так, только уткнувшись в громилу, стоящего на нижней ступеньке. В глубине зала видны ещё четверо-пятеро — все без оружия, все в одинаковых лицевых масках с прорезями, закрытыми тёмным стеклометаллом. Я достаточно времени посвятил подпольной жизни нашего города, чтобы с первого взгляда узнать людей дона Сальвере — второго по влиятельности мафиози в зелёном секторе. «Ого, отец. Вот так связи ты приобрёл. Как бы это использовать «чёрным»…»

Пауза затягивалась. «Синдзи, соберись, ты ведёшь себя подозрительно. Я просто студент, я не могу знать, кто они… ну-ну».

— Э-э… простите, я только хотел выйти.

Громила пристально оглядывает меня с головы до ног — в маске у него сканеры, потом охлопывает по бокам — больше по традиции, чем надеясь что-то найти, поворачивается боком, по-прежнему следя за каждым моим движением. Изображая испуг, напоказ стараясь не глазеть по сторонам и даже пригнув голову, пробираюсь к дверям и выскальзываю наружу, взглядом извинившись перед недовольным Линкеем, конечно, даже сквозь стены видевшим всю пантомиму. Только на полпути к парку меня ошпаривает мысль: как же Аска попала на второй этаж? Сомневаюсь, что эти кодированные отморозки пустили бы её дальше порога, даже если бы… Линкей. Неужели он показал ей секретный путь? Да быть не может, хотя… он же у нас воспитанный. «Всё ради дамы». Да нет, бред.

«Ещё одна загадка, Синдзи — когда их и так хватает. Поломай голову на досуге, а сейчас — займись чем-то важным».

* * *

— Вот, взгляни, — аватара Марка из девятнадцатой тройки висит внутри пятимерной модели нашего города-крепости. — Это тот самый участок линий монорегулы.

В парке недалеко от «Конечной Догмы» есть укромное местечко — его сложно найти, если не знаешь, где искать. Если не из дома, то в Сеть я выхожу оттуда — как сейчас. Никто не помешает.

— Вот данные по подключению энергии… да ты и сам их видишь, — продолжает Марк. — Конечно, по ним мы ничего не найдём. Но я откопал кое-что получше: оказывается, на самой «струне» натыканы датчики интенсивности магнитного поля — ну там, для контроля и на случай аварии. Когда идёт поезд — показатели изменяются. Достать записи за то время, когда, ты говоришь, он там проезжал — легче лёгкого, но вот сравнивать потом…

— Да, — соглашаюсь, бросив взгляд на зашифрованные значения. — Вручную слишком долго. Я тебя понял. Спасибо. Пойду составлять программу, хочу успеть поскорее.

Уже начинаю «выплывать» из его личной сети, когда аватара Марка — месиво постоянно вращающихся многоугольников — со звоном преграждает мне путь.

— Стой, стой, Эст, не надо! — он смеётся. — Ты ж не думаешь, что они всё делают сами? Программа есть у транспортников в Департаменте, я её уже нашёл. Мы двое пройдём влёгкую. Пошли?

Ох, чую, допрыгается он однажды. Ладно, насчёт «быстрее» Марк прав. Киваю и прыгаю вслед за ним в уже раскрытый межсетевой портал. Несколько минут мы несёмся скоростными линиями, оставляя позади низкие и высокие нагромождения пирамид, шаров и многоугольников. Это отделённые от базового пространства Сети общественные и персональные зоны. Здесь можно найти всё — от представительств банков до клубов любителей бумажных самолётиков, от офисов высокооплачиваемых специалистов до «виноградных гроздей» из личных модулей школьников — так им связываться проще, а на большее пространство — не хватает денег или умения.

Сходу, проскочив высокую призрачно-алую стену — административный барьер, оказываемся на серо-стальной равнине, посреди которой одиноко возвышается цилиндрическая башня высотой в добрую сотню этажей. Именно так выглядит в Сети Департамент города-крепости «Эдо-3». Помню, ещё зелёным школьником, впервые попав сюда — преодоление административного барьера тогда казалось мне достижением! — удивился, как это мрачное, подавляющее своими размерами строение отличается от того, что вне Сети: всего-то восьмиэтажное здание Департамента в Старом секторе с облупившейся плиткой и ржавыми решётками на окнах нижних этажей казалось жалким. Сейчас-то я знаю, в чём дело — здесь, в Сети, многочисленные уровни исполинской башни в прямом смысле населяют тысячи программ, от самых маленьких и узкоспециализированных до спрутов категории «Стратег» ⁽¹⁾, по возможностям почти приближавшихся к искусственным интеллектам. Впрочем, даже им далеко до той же Мисато-сан — «Архонта», а уж AI уровня «Полемарх», на котором, как подозревал Синдзи, уже был Фуюцки-сенсей, переписал бы любого «Стратега» за считанные терции, не отвлекаясь от текущих дел.

К счастью, сегодня нам нужно даже не похитить или уничтожить, а всего лишь аккуратно скопировать программу небольшую, я так думаю, не выше категории «пельтаст». Полупрозрачной тенью лечу к точке входа, замечая, что Марк дублирует мои маскировочные щиты. Координаты выбрали с тем расчетом, чтобы не наткнуться на узлы безопасности и оказаться поближе к «жилищу» нужной программы.

Зависнув у блестящей стены, переливающейся бледными оттенками пассивной защиты, выпускаю информационный щуп, проверяя изменения — нет, всё как прежде, наскоро формирую клон-вирус по старым наработкам и каплями вливаю его в структуру кода. Внешне, если смотреть «глазами», ничего не изменилось, но для иных чувств явно — стена перестраивается. Вирус пожирает защиту, подменяя её собой, пока не создаёт область достаточную, чтобы пропустить ко второму слою двоих взломщиков, не подняв тревоги.

Проскальзываем внутрь, на миг теряясь — вектор «гравитации» здесь направлен как-то странно по сравнению с пространством вне башни — под острым углом к обычному. Нас тащит туда, где теперь низ, пока Марк не увеличивает скачком свой аватар, заклиниваясь между стенками тоннеля и перекрывая мне путь.

— «Что встал? — передаю ему. — Нас же должно было выкинуть как раз в точке стандартного входа…»

— «Сам посмотри, Эст!.. — в его голосе звучит страх. — Да не туда, ниже и левее!»

Выпускаю следящий щуп за угол, сейчас находящийся под ногами и холодею: у входа на уровень воздух колеблется, вспыхивая синими искрами. «Автономная вирусная колония XRS-27», или проще: «Чума». Попади мы туда — всё, прощай возможность снова выйти в Сеть — навсегда, ведь не только киберимпланты пожжёт, но и связанные с ними ткани мозга. Совсем чуть-чуть, никакой угрозы жизни, но этого хватит, чтобы новые было некуда подключить. «Охренели они тут, такую защиту ставить?! Что защищать-то? Или… к войне готовятся?»

Отращиваю на пальцах когти, цепляю Марка к себе — тонким информационным тросиком, игры с псевдо-гравитацией рядом с «Чумой» противопоказаны, а то учует, тварь, и карабкаюсь вверх, стараясь не шуметь. К дублирующему входу лучше не лезть — там, скорее всего, то же самое, так что повисаю на одной руке и пускаю в ход «ледоруб». Я здорово рискую, да и жалко, конечно — две недели его писал, но клон-вирусу здесь уже не пробиться. Сосредоточенно отслеживаю, как лёгкое прозрачное облачко взрезает слои защиты, словно раскалённый нож масло, на ходу корректируя параметры, но всё-таки слышу завистливый вздох Марка. Приятно, блин, несмотря на обстановку — чувствую себя композитором, симфонию которого оценил по достоинству талантливый коллега.

Мы ползём по узкому ходу вслед за «ледорубом», постепенно наливающимся чернотой по мере «пожирания» защиты, а стена за спиной регенерирует настолько быстро, что я уже начинаю опасаться, как бы ни остаться здесь навсегда, застыв, как муравей в янтаре. К счастью, мы успеваем — впереди прорезается узкая смотровая щель, а уже чернильно-чёрный «ледоруб» замирает в ожидании указаний. Осторожно выглядываю. За тонкой плёнкой, маскирующей от взгляда с той стороны — широкий тоннель, залитый серебристо-синим светом. То, что нужно, с координатами я не ошибся! Прорезаю плёнку когтем и запускаю миниатюрных шпионов, с бешеной скоростью разлетающихся по всему подсектору — от дверей до дверей не больше ста десяти ярдов. Один за другим они передают: «Пусто» и самоуничтожаются. «Ледоруб» разрезает последний слой и уползает в стену. По плану, он сейчас спустится на десяток уровней вниз и бессмысленно, грубо, заметно, с шумом и грохотом начнёт резать какую-нибудь дверь с высоким уровнем доступа, нападая на всех, кто придёт разбираться. Кончится тем, что его уничтожат, потратив на это время и подняв ещё больше шума, а к тому времени нас с Марком тут уже не будет.

Приземлившись на пол — вектор гравитации стандартный — быстро осматриваюсь и бегу к неприметной синей двери, сливающейся со стенами. «Замок» — так мой мозг интерпретирует защитные субпрограммы — оказывается несложным, а вот идентификационное поле за ним — поизощрённей, на основе трёхзначной логики. Расправившись и с ним, мы с Марком оказываемся, наконец, в «апартаментах» программы, умеющей разбирать нужные нам показания. Одна крошечная комната, голые безликие стены и полное отсутствие мебели — похоже, наша цель будет примитивней, чем я думал: какой там «пельтаст», как максимум — «сагитар», а то и вовсе лишённая самосознания «кукла»… Едва сдерживая брезгливое раздражение — лучше бы потратил время на создание своей, чем лезть сюда за таким ничтожеством — оглядываю комнату, гадая, где же эта мелочь спряталась. Разве что по полу растеклась — уж больно подозрительно он мерцает…

Шагнув вперёд и сделав Марку знак не двигаться с места, проанализировал пол и стены. Ничего. Проверил низкий потолок — та же фигня. Да где она? Замаскироваться под что-то не могла — говорю же, пусто здесь, как… меня осеняет неожиданная догадка. Оборачиваюсь к Марку и резко спрашиваю:

— «Ты статус этого помещения выяснял?»

— «Нет… зачем?»

— «Так выясни!»

— «А где программа, Эст?»

— «Потом! Статус, живо!» — ох, дурное у меня предчувствие. Марк копается в схеме башни, а затем я слышу его обескураженный голос:

— «Эст, это…»

— «Карцер, да? Мать твою, ты что, совсем с катушек съехал?!» — резко привожу в боевую готовность основные системы аватара, чувствуя, как руки и ноги наливаются силой, а мысли ускоряются. Спектр «зрения» проваливается куда-то в область низкой шифровки и я, наконец, вижу её.

На полу у противоположной стены сидит ребёнок — девочка, на вид лет десяти. Меня не обманывает её облик — свихнувшаяся программа всегда опасна, как бы ни выглядела. Руки скованы металлической колодкой, тяжёлой даже на вид, от неё тянется цепь к такой же — на лодыжках. Литой пояс, похоже, прикреплён к стене, как и широкий ошейник, так что я немного расслабляюсь. На глазах — интерфейсные очки, вот через них она и работает, надеясь однажды заслужить прощение и реабилитацию. А под очками на щеке — рано расслабился, Синдзи! — татуировка «Гиппарха». Представив, какая сила скрыта в этой непритязательной оболочке, я вспоминаю полугодичной давности схватку в Сети с её «собратом», пусть и лишённым такой скорости и маневренности — уровня «Таксиарх». Тогда я победил почти чудом, при крайнем напряжении сил, и это на дуэльной арене, по всем правилам. Правда, в реальном сетевом бою, надеюсь, мне было бы легче — в дуэлях не применишь и пятой части разработанных мною «подлых приёмчиков», как отзывается о них тот же Марк.

— «Ма-арк…»

— «Знаю, знаю, Эст, прости!»

— «Да я не о том! Надо проверить её потенциал и номинальный объём».

— «Эст! Это я с катушек съехал или ты? Валим отсюда!»

— «Ты посмотри на неё: может, там всё порезано и отформатировано. Знаешь же, какие у них правила для преступников».

Нехотя аватара Марка подлетает ближе и разворачивает «зонтик» защиты. Хорошо, не хочешь — не лезь, я сам, а ты на подстраховке. Подхожу вплотную — оковы явно качественные, сажусь рядом на пол и подношу руки к её шее, не касаясь кожи. Под пальцами потрескивает защитный экран. По сигналу Марк начинает снижать его мощность. Ничего, ничего, ничего… ага, вот что-то есть. Марк улавливает изменение и фиксирует уровень — слишком рано. Наверное, нервно кусая губы, он всё-таки подчиняется и продолжает. Опять ничего, странно. Я же что-то чувствовал…

— «Двадцать целых семнадцать сотых», — напряжённо выдаёт Марк.

— «Знаю. Продолжай».

Девятнадцать, семнадцать… четырнадцать. Вот оно! Номинальный объём — четыре процента от стандартного по категории. «Так мало. Сильно ей память потёрли. Ладно, что там с потенциалом? Ну же, ну, определяйся… какого чёрта?!»

Увидев значение, я лихорадочно пытаюсь разорвать контакт и, к счастью, это удаётся почти сразу. Хватаю Марка и тащу к двери — эта почувствовала меня, почувствовала! Ну да и хрен, какая разница, даже если поднимет тревогу — мы уйдём, но уровень, чтоб его, уровень! Надо срочно убираться отсюда!

Я успеваю сделать ровно два шага, когда из-за спины раздаётся холодный мелодичный голос — совсем ни детский.

— Возьмите… меня с собой. Пожалуйста.

Стараясь не слушать, активирую замок двери. Заперто. Судя по приглушённому звону и сдавленному возгласу Марка, оковы она уже сняла. Сидела, значит, тут. Ждала. Надеялась, что кто-то зайдёт — сама-то она не может открыть дверь, тут никакая сила не поможет. И дождалась.

Не оглядываясь, уже понимаю, что эта наверняка активировала сигнал тревоги — это у них императив, а открывать выход на полную, без страховки изнутри нельзя — тогда уж нас вычислят, невзирая на сложности: закон достаточно строг в отношении людей, помогающих бежать безумным программам. Остаётся драться. Вдвоём с Марком мы может и справимся, но — кто-то должен рассказать «чёрным», где я. Пусть уходит, а я сдержу чёртову программу до появления местных безопасников. Ну получу отстранение на полгода от Сети за вторжение в Департамент, но это максимум. А то как знать, может, и договорюсь. Дескать, «я вам поймал преступника, помешал побегу, а вы ещё!..» Нормальный план.

«Сам-то себе веришь?»

Все эти мысли пролетели в голове за какие-то доли секунды. Ещё столько же я потратил на экстренное открытие двери и выпихивание наружу Марка, заблокировав на это время доступ самым надёжным своим фильтр-щитом. Программа, на удивление, даже не шелохнулась — не поняла, что это шанс выйти, что ли? Дверь захлопнулась, едва не обрубив сообщение Марку всего из одного слова: «Уходи!»

— Возьмите… меня с собой. Пожалуйста.

Вздохнув, оборачиваюсь, одновременно переходя на форсированный боевой режим. Анализ повреждений на оковах — воздействие уровня «Стратег», анализ повреждений на стенах — то же самое, повторный анализ потенциала…

Нервно сглатываю. Значит, не показалось. Прозрачно-чёрные, совершенно нечеловеческие глаза не отрываются от моего лица, словно показывая — их обладательнице не нужно следить за движением противника, ведь он — слишком слаб.

— Возьмите… меня с собой. Пожалуйста, — так же ровно и холодно повторяет программа с потенциалом уровня «Архонт». Редкая, уникальная.

Смертельная для меня.

1) Здесь и далее по тексту категории/уровни мощности программ и AI даны в соответствии с принятыми в этом мире обозначениями, частично аналогичными системе воинских должностей и званий в Древней Греции. От низшего к высшему: «кукла» — «сагитар» — «аларий» — «пельтаст» — «гипаспист» — «гоплит» — «Таксиарх»/«Гиппарх» — «Стратег» — «Архонт» — «Полемарх». С прописной буквы записываются наименования категорий «второго слоя», способных создавать программы «третьего слоя» — наименования последних записываются со строчной буквы. Под «первым слоем» понимают AI — уже способные создавать программы «второго» и «третьего» слоёв. Сетевые легенды говорят, что существует некий «нулевой слой» и даже «минус первый», но эти сведения ничем официально не подтверждены.

«Таксиархи» и «Гиппархи» примерно равны по характеристикам, но вторые создаются для выполнения более сложных и нестандартных задач, в том числе и абстрактных. Имеют значительно повышенные по сравнению с прочими уровнями показатели адаптивности и гибкости мышления.

«Куклы» относятся к программам «четвёртого слоя» — самого низшего уровня, исполняющим определённую последовательность несложных действий и начисто лишённым возможности «осознать себя» по причине примитивности мышления. Впрочем, традиционно считается, что на такое «самоосознание», то есть становление AI — способны только программы категории «Стратег», да и то в редких случаях.

Вернуться к тексту

Форсированный боевой режим — это «оружие последнего шанса». Вообще-то, в идеале его хорошо бы совсем не применять: по Сети гуляет немало историй о придурках, использовавших «форс» в обычных дуэлях. Да, за считанные недели они поднимались на вершины турнирных таблиц — а затем пропадали без следа. Всё просто: в отличие от стандартного боевого режима, форсированный на физическом уровне «разгоняет» мозг. Как — никто не знает, лучшие учёные Империи ломают над этим голову десятилетиями, но важно другое.

Если войти в «форс» на пару минут реального времени — отделаешься дикой головной болью, но дольше… очень повезёт, если сгорят только киберимпланты. А кому не повезло, тех потом всю жизнь кормят через капельницу в клинике для безнадёжно больных. Они не умирают, нет, но как по мне — лучше бы смерть. Об этом знают все — и всё равно находятся недоумки, ради нескольких месяцев славы рискующие превратиться в овощ.

Форсированный боевой режим — это то, чем я пользовался всего раз в жизни. И впечатлений хватило по самое «не хочу», «не могу» и «никогда больше». Но когда перед тобой стоит ребёнок с нечеловеческими глазами, просящий «отпустить погулять» таким тоном, смысл слов «можно» и «нельзя» меняется на противоположный…

Третья секунда «разгона»: аналитические приложения выходят на предельную мощность, дублирующие контуры подключаются наряду с основными — второго шанса всё равно не будет.

Пятая секунда: вскрываются энерго-ячейки прямого заимствования — теперь атаки будут меня ещё и слегка подпитывать, тело наливается силой, тактические подпрограммы выдают стремительно сужающийся спектр вариантов, выбрасывают белый флаг и отключаются.

Восьмая секунда: уровень энергии на какие-то микросекунды падает почти до нуля — подключился блок подсистем вариационного счисления. Насколько я знаю, его редко используют даже в «форсе», но зато теперь мне не страшны фантомы, которые умеет создавать любая уважающая себя программа.

Одиннадцатая секунда: самый опасный момент — когда мышление переключается в «гаусс-режим». Собственное «я» раскалывается на множество кусочков, мыслящих каждый по-своему, и… ура, Синдзи, почувствуй себя свободным от таких вещей, как человеческая логика, этика и прочие ненужные детальки… главное, не свихнись в процессе.

А потом мы танцуем. Это нельзя назвать сражением — чувства захлёстывает искренне-детская радость от игры, которой нет конца. В гаусс-режиме реальность и так утрачивает привычный облик, плывёт, меняется каждый миг, откликаясь на происходящее вокруг, а на скоростях, подаренных «форсом»…

Тусклые стены карцера истаивают фиолетовой дымкой, топкая болотистая земля источает аромат влаги, а информационные пакеты внутри и вовне меня повисают в воздухе разноцветными каплями. Призрачные огоньки кружатся, дрожа и перетекая одни в другие, а маленькая девочка с прозрачно-чёрными глазами обретает свой настоящий или бывший — здесь всё истинно — облик высокой женщины с белоснежной кожей, золотистыми волосами и надменным изгибом инкрустированных сверкающими драгоценностями бровей. Медленно-медленно она приближается ко мне, с каждым шагом преодолевая бесчисленные километры и в то же время не сдвигаясь ни на ярд, протягивает руки жестом то ли угрожающим, то ли молящим — не понять, и я инстинктивно наношу первый удар, другими частями некогда бывшего слитным целым «меня» воспринимая это: как танцевальное па, прикосновение к напряжённо-ждущему металлу струны, полёт сквозь облака, смерть от мгновенного яда… и многое, многое другое.

Реальность вновь настигает каскад искажений, земля под ногами вспыхивает расплавленным стеклом, а на горизонте вырастает титаническая стена, закрывающая треть неба. Закованное в чернёное серебро Солнце ползёт по отравленному небу, жар обжигает даже покрытую хитиновыми вставками кожу, а я задумчиво изучаю увенчанную маслянисто блестящими синими когтями собственную конечность. Перевожу взгляд на противника — и с неким эквивалентом человеческого изумления вижу, что она не изменилась. Человеку здесь не выжить, и золотоволосая судорожно глотает ядовитый воздух, плача от рези в глазах и боли обожженных ступней. Испытывая страшные муки, она делает шаг, другой — и протягивает ко мне руки. Будь я сейчас человеком — не вынес бы той отчаянной мольбы, что проступает в этом жесте, понял бы, что она не желает мне зла, но изменённое гаусс-режимом мышление подчинено последней осмысленной цели: «уничтожить противника», и я бью второй раз.

Реальность преображается. Мы стоим на заваленной ржавеющим хламом тесной улице, по бокам высятся утёсами теряющиеся в небе здания без окон, а над головами ползут, извергая клубы дыма, усеянные зловеще загнутыми клинками уродливые подобия дирижаблей. Огибая меня и то и дело толкая моего противника, снуют вокруг самого дикого вида существа, которых объединяет только одно: страх и скука в блеклых глазах. Я вижу, как отчаянно она озирается, пытаясь понять, где оказалась — ещё бы, ведь это моя реальность — и человеческая часть сознания сдаётся любопытству, призывая подождать. Золотоволосая, наконец, замечает меня среди других, со страхом отшатывается, сжимая на груди разорванное предыдущей атакой платье, отступает ещё на шаг, но останавливается, борясь с собой. Выражение в её глазах текуче меняется и я вижу, как робко она делает крохотный шажок вперёд. Сейчас лучший момент добить противника. Тело переполняет сила, пружинисто напрягаются ноги и поднимается для смертельного удара металлическая рука…

Жаждущие крови «я» обескуражено замолкают, так что решение принимать человеческой части, а она видит, как золотоволосая — вместо того, чтобы бежать или хотя бы попытаться блокировать! — закрывает глаза и шагает вперёд, прямо под удар, неминуемо должный убить её. Останавливаюсь почти в последний миг — конечно, не потому, что стало жаль её, но оттого, что заподозрил ловушку. «Конечно», — повторяю я, на один удар сердца ощутив свою целостность. Еле ползёт несуществующее время. Не выдерживаю:

— Да что с тобой такое?!

Золотоволосая вздрагивает от звука голоса, но не двигается с места. Теряя терпение, повторяю вопрос громче и вижу вдруг, как из-под длинных, янтарного цвета ресниц катятся слёзы. Хищная часть «меня» требует закончить начатое, а человеческая — сгорает от любопытства, жаждая узнать, в чём дело. Пара мгновений колебания чаш незримых весов — и…

…реальность идёт трещинами, сквозь которые проступают стены карцера. В голове — тихий звон да назойливо мерцает перед глазами сообщение: «Gs-cond:exst». Облегчённо выдыхаю: вот в чём опасность «гаусс-режима» — можно и не захотеть выходить из него. Впрочем, облегчение тут же рассеивается — до меня доходит, что всё, ради чего так рисковал, ушло впустую. «Форс» ещё не отключён, я осматриваюсь, ища программу и уже понимая, что не решусь, не заставлю себя повторить только что проделанное — и так был в шаге от безумия. Если уж умирать, то в своём уме. «Всё, Синдзи, свой шанс на победу ты про…» — саркастично начинаю я и резко затыкаюсь от увиденного.

Золотоволосая, снова в облике ребёнка, навязанном этим местом, лежит у моих ног, свернувшись калачиком, плечи её дрожат, а до моих ушёй доносятся частые всхлипы — и это невероятно. Там, в реальностях, порождённых в «гауссе» — она могла плакать, ведь я — человек, и её интерпретировал по-человечески. Но здесь… невозможно. Программы не смеются и не плачут, у них вообще — за исключением специально модифицированных AI — нет эмоций, они не могут испытывать ничего подобного и не считают нужным притворяться — нет им до этого никакого дела. А эта…

В ушах раздаётся неприятный гул и выводится в интерфейс таймер — семь, шесть, пять… Поглощенный размышлениями, я забыл про «форс» — спохватываюсь и отключаю его — максимальное время вышло. Голова тут же взрывается болью, глаза дико печёт, а до меня доходит, какую ошибку совершил, не попытавшись сначала выбраться наружу — теперь я совершенно бессилен, в таком состоянии меня убьёт и маленький ребёнок… охренеть как смешно, Синдзи, учитывая, с кем ты тут заперт! Сжимая ладонями, кажется, раскалывающийся на части череп, я могу думать только о том, когда же это кончится и может быть, ещё — удалось ли выиграть достаточно времени, чтобы добрались местные безопасники. Потому что если они не появятся, мне точно конец…

Еле-еле бреду к выходу, привалившись к стене — ноги словно свинцом налиты, перед глазами — муть, да ещё мигает что-то, будь оно проклято! Не заметив, хорошенько прикладываюсь лбом о выступ на стене, боль взвивается до совсем уж запредельной, но проясняется зрение — достаточно, чтобы прочесть сообщение — стандартный турнирный отчёт. Если б не голова и понимание, что сил выбраться отсюда не хватит и жить мне ровно столько, сколько промедлит программа — расхохотался бы: долбанный тактический модуль решил, что у меня была турнирная схватка! С-сука…

Продолжаю тащить непослушное тело вперёд, пока помутнённое сознание обрабатывает смысл: «ER+001110.7/TAE-000.7/CoAI=NONC». И если с энергозапасом и остатком времени эффективного действия всё ясно — почти ничего и меньше, чем ничего, то последнее значение — словно обухом по голове. «Агрессивная активность противника: невычислимо». Она не атаковала! Да что там — нет и отрицательного числа — даже не сопротивлялась, нисколько! Я старался её уничтожить, а она… почему?!

Упёршись руками в выпуклую спираль на двери, чуть улыбнулся. Добрёл-таки. Но сил сломать защиту и выйти — нет. Где там эти уроды из безопасности? Тревога должна орать уже несколько минут — с тех пор, как эта почуяла нас с Марком! Узница не могла не включить её! Это же императив… правда?..

Разворачиваюсь и сползаю по двери, подавляя издевательский смешок. О чём я думаю вообще?! Может, хватит обманывать себя? Даже программа с потолком уровня «Стратег» могла бы переписать часть себя, а эта — пусть и неразвитый, но уже «Архонт»! Что ей жалкие принуждающие элементы? А это значит — помощь не придёт. «Но ты ведь с самого начала понимал это, Синдзи? Только не позволял себе верить».

Приподнимаю веки и отшатываюсь, ударяясь затылком — она стоит вплотную, уставившись на меня глазами, сильнее всего напоминающими объективы видеосенсоров. Чего она ждёт? Один действительно сильный удар…

— Зачем я здесь? — голос дрожит, в нём звучат невыплаканные слёзы, но лицо спокойное-спокойное: жуткий контраст. Отличная имитация. Только вот нафига? Пока раздумываю, она повторяет: — Зачем я здесь?

Я молчу — потому что говорить нам не о чем, потому что безумие в Сети заразно и потому что всё равно, и она делает ещё одну попытку, но иначе, чем ожидал:

— Зачем ты здесь?

«Что-то здесь не так. Это больше, чем просто хорошая имитация», — проснулась скептическая часть мозга. Почти против воли сосредотачиваюсь на пришедшей мысли и где-то внутри разгорается огонёк любопытства: что ещё она выкинет? А интерес такого рода вообще хорошо сочетается с готовностью к смерти — хуже-то всё равно не станет…

— Зачем ты здесь? — снова перекраивает интонации программа и моё любопытство вспыхивает бенгальским огнём — достаточно, чтобы протянуть руку, почти коснувшись пшеничного цвета прядей на её затылке и преодолеть ещё один теряющий смысл запрет, заговорив с ненормальной узницей:

— Можно?

Я и сам не знаю в точности, что собираюсь делать, но она с готовностью кивает. «Точно, больная. Кто ж так сразу соглашается? Чувство самосохранения вообще в минусе?» Осторожно выпускаю сенсорную сеть, идя проторенным путём: анализ защиты, слоя, потенциала… и натыкаюсь на первый серьёзный барьер, прикрывающий рабочие приложения. Следя за неизменным чёрным взором — без толку, ничего в нём нет — нагло запрашиваю доступ и — охренеть! — получаю его. Прикрываю глаза: в личном интерфейсе мельтешат «обломки» — исковерканные подпрограммы, покорёженные структурные файлы, урезанные подсистемы… «М-да. Четыре процента от номинала — да ещё и так. Повезло, что жива осталась — кто бы её сюда не запихнул, аккуратностью он не отличался». Спускаюсь «ниже» и слишком рано чувствую тонкую синюю плёнку «последнего барьера», отделяющего самое важное: будь она человеком, это назвали бы самой сутью личности, ну а кто-то — «душой». Чуть касаюсь упругой поверхности и подаюсь назад: сюда она меня не пустит, никто бы не пустил… когда плёнка чернеет и расползается клочьями, а оттуда высверкивает что-то стремительно-яркое, трепещущее золотистыми крылышками, направляясь ко мне. Беспорядок вокруг окончательно сходит с ума, обращаясь истинным хаосом — обломки ускоряются, сталкиваются, сливаясь в миг перед разрушением. Мою проекцию бросает из стороны в сторону бесшумными взрывами, глаза слепит вспышками, щиты рушатся и чем-то всё-таки достаёт — жалящая боль простреливает тело от макушки до пят — так что я теряю из виду золотистого мотылька, чем бы он там ни был.

…судя по таймеру, выбирался я оттуда четыре минуты — по меркам «сетевого времени» очень долго; а тревожно мигающее с краю интерфейса «ER+000154.8» яснее ясного говорит — потратил остатки энергии.

Через силу заставляю себя взглянуть, как там узница, чтобы тут же выругаться: её тело лежит на животе с неестественно вывернутой головой. «Сломанная кукла». Именно «тело» — ни энергии, ни разума в этой оболочке, навязанной карцером, уже нет, да и сама она истает через пару часов. С трудом вышибаю на задний план мысль, что это я убил её, не знаю как, но виноват, я виноват… «так, в руки себя взял! Сперва выберешься, а потом рефлексировать будешь!» Но как же это получилось…

Мысли путаются, идя по кругу — верный знак, что мозг уже на пределе: энергии на защиту нет, я торчу здесь слишком долго, а карцер так называется не только за прочные стены. Если не выйти — ждёт меня участь черноглазой девчонки, тоже буду валяться здесь, пока… «Опять! Срочно выбираться!»

Как, чем, какими способами с энергией «на донышке» вскрывал дверь — не помню. Как полз — а в таком состоянии я вряд ли мог даже идти — к аварийному выходу-катапульте, не помню тоже. Помню, за пределами башни Департамента меня что-то схватило, на автомате высадил в атаке оставшиеся крохи энергии, не сразу поняв, что это Марк — остался, гад, не ушёл, сообразил, как я буду выбираться и ждал, нарушив приказ, перехватил мою аватару в считанных ярдах от земли... Помню, костерил его заплетающимся языком, обещал, что в шею выгоню из «чёрных» за то, что посмел ослушаться, а если бы его поймали, а если бы…

И лучше всего помню, как «вывалился» из Сети. Тело затекло, я совсем не чувствовал его, в почему-то не болевшей голове гулко отзывалась на случайные мысли блаженная пустота, а в глаза светило солнце, пробивающееся сквозь листву. Я живой. Так просто, да? Я — живой, и солнце, и ветерок, и птицы перекликаются рядом.

Этого не заменит даже Сеть.

* * *

Рано обрадовался: боль наваливается тяжёлым прессом, сдавливая виски до темноты в глазах сразу же, как выхожу из парка. Но даже в этом помутнении соображаю: домой ни ногой. Там Аска, к чёрту!

В общем, побрёл я к Кенске. Живёт он совсем недалеко: каких-то две улицы от нашего дома, в небольшой квартирке на седьмом этаже, которую делит с отцом — а о матери почти никто ничего не знает. Однажды Айда обмолвился, что совсем не помнит её — ему было всего два года, когда родители развелись.

К счастью, Кенске оказывается дома и прямо с порога начинает взахлёб рассказывать, «как круто было на Базе, ты не представляешь, Икари! Там новые “эхо”⁽¹⁾ — только-только с завода, ещё в смазке и под чехлами!» Правда, почти сразу прерывается и уже тише спрашивает:

— Голова?

Кивнуть в ответ я не рискую. Кенске сочувствующе кривится и мчится куда-то, ткнув пальцем в сторону своей комнаты, чтобы через минуту вернуться туда со стаканом синеватой воды. Я осторожно выпиваю всё, чувствуя резкий мятный вкус обезболивающего и приваливаюсь к стенке:

— Ничего, что я к тебе? У меня там просто Аска…

Напряжённая тишина в ответ яснее ясного напоминает, что иногда лучше держать язык за зубами. Чёртова боль, вот так забылся, и — на тебе….

Потому что Кенске влюблён в Аску ещё со средней школы. Потому что мою фразу он воспринимает только в одном смысле. Когда-то даже настолько сдурел, что следил за ней, а на следующий день дулся в школе — если видел, как Сорью заходит ко мне. Ну и я «помог» другу — разозлился и специально «проговорился», что иногда Аска ночует у меня, да ещё уточнил, дурак, где. А ведь Кенске не объяснишь, что «в моей кровати» и «в моей постели» — разные вещи, и что у нас с Аской просто ни на секунду не возникало каких-то там мыслей — до него тоже не доходит. Не верит, и всё.

В тот раз Айда исчез на неделю. Я знаю, куда: жил в палатке, питался сухпайками и каждый вечер точил украденный у отца охотничий нож, доставшийся тому ещё от его отца. Но даже тогда я не понял, насколько всё серьёзно. А вот когда Кенске кинулся с кулаками на брякнувшего что-то по поводу меня с Аской — Тодзи, хотя друзьями они были чуть не с детсада и разбил ему нос… вот тогда до меня дошло, что от серьёзных чувств лучше держаться подальше. От чужих — а от собственных тем более.

— Извини. Но я сто раз объяснял…

— Ага, — он неожиданно прерывает игру в молчанку. — Даже больше.

— Кенске, ты же…

— Да всё я понимаю.

Ну вот. Снова.

— Слушай… ну сколько можно…

— Заткнись! — неожиданно грубо огрызается Айда. — Ладно она — конечно! Но почему — ты? Почему не кто-то другой, а? Почему именно ты? Почему именно мой друг? Я не злюсь, ты не подумай, Икари! То есть злюсь, до бешенства просто! Ну почему, а? Чем ты так хорош, что она… она…

— Да не было у нас ничего!!

— Ага. Слышал уже! — выплёвывает Айда и продолжает раньше, чем я успеваю сказать хоть слово. — Сколько у тебя было девушек? Пять? Семь? Больше?! Ты ни одну даже не подумал позвать к себе! Даже эту красотку Агано, которая за тобой полгода бегала! Ну почему именно — Аску? Я раньше думал, ты не понимаешь. Потом думал, ты специально, назло мне. Потом… как ты можешь, Синдзи?!

Он останавливается, тяжёло дыша, очки сползли на кончик носа, и это было бы забавно — если б не такой голос. Выбрал время для откровений… А хуже всего, что он мне не поверит, даже когда скажу правду. Ну что, попробовать иначе?

— Молчишь? — голос неровный и очень, очень злой.

«Да что за день такой… ладно, я сам виноват, а он сам напросился».

— Восемь. У меня было восемь девушек. Считая Агано, которая после того, как я прямо спросил, чего хочет — прямо и ответила. Это она только на вид милая — а на деле коллекционирует парней и это не я с ней переспал, а она меня трахнула. В спортзале, после занятий. Для коллекции. И не бросал я её — мы ещё «до» решили, что встречаться не нужно. Об этом можешь рассказать кому хочешь, она всё равно уехала в столицу.

Пока охеревающий Айда переваривает информацию, я чуть расслабляюсь — шоковая терапия дала свои плоды. Нечестно, конечно, но ты — помнишь? — сам напросился, Кенске. Получай.

— Из этих восьми я спал с четырьмя. Не считая Агано. Имён не назову, ты уж извини. А ещё, раз уж ты спросил, ходил в синематограф с Сакурой, и вот об этом — молчи. А…

— Сакура?.. — у Кенске наконец прорезается голос. — Сестра Тодзи?!

— Да, она. Так вот…

— Ты что, её… с ней…

Вот теперь в состояние охеревания проваливаюсь я.

— …на свидание ходил?!

Нет, это не Кенске извращенец. Это со мной от боли и недавно прошедшей в полушаге смерти что-то не то творится.

— Да.

— А Тодзи — знает?

— Ты больной? Конечно, нет.

— Но ей же всего…

— Десять лет. Знаю. А тогда было девять. Но это не помешало ей потребовать места в последнем ряду!

— Икари!!

Третий раз в жизни вижу, как тихоня Кенске за секунды свирепеет. Нет, это всё-таки он извращенец: мир снова встал с головы на ноги. Да ещё лекарство начинает действовать — мне даже почти смешно.

— Да не было ничего, расслабься. Просто надоело, что она за мной таскается. А так — липовое «свидание», синематограф, сладкая вата, мороженое, лимонад и обещание ни на ком не жениться, пока она не подрастёт — и никаких проблем.

Пауза. Ну, давай уже, Кенске, спрашивай. Я знаю твои мысли и знаю, как это работает — даже начну за тебя: «А с Аской…»

— А с Аской ты…

— То же самое.

Если кто-то не признаёт правду, которую слышит постоянно — примет за такую поданную под соусом новизны ложь. Или, как вот сейчас, ложь наполовину: если раньше Кенске думал, что я тоже неравнодушен к Аске, то теперь верит только в «с её стороны». Думаете, мало? Скажите это тому, кто получил ещё один шанс.

— Сволочь ты, Икари, — сгорбившись, осуждающе выдаёт Айда. — Морочишь ей голову…

В этом весь Кенске: «пусть любимой будет хорошо, даже если не со мной». Зато теперь вместо ненависти и ревности он испытывает грусть с толикой надежды и благодарности: как же, ведь друг оказался другом и показал, что путь свободен... а вдруг случится чудо?

«Но как же это выматывает…»

— Так я у тебя «выключусь»? — делаю вид, словно разговора вообще не было.

— Конечно! Мог бы и не спрашивать! А я тебе потом про новые “эхо” расскажу!

— Идёт… через два часа разбуди, хорошо? — двойное напряжение — после башни Департамента и мозгодробильного разговора — наконец спадает и глаза закрываются сами собой.

1) Эхолёт (E-Frame) — боевой аппарат, основанный на кибернетическом управлении через интерфейс компьютера и нейрошунт, соединенный с мозгом оператора (пилота). Название нагло заимствовал из «Exosquad».

Вернуться к тексту

С кухни доносится ровный басок, прерываемый скороговоркой Айды, взахлёб то ли рассказывающего что-то, то ли засыпающего собеседника кучей вопросов. Зевнув, я вваливаюсь туда, уже зная, кого увижу.

Тодзи сидит за дальним концом стола, оперевшись спиной на стенку и закинув ногу на ногу. Похоже, только с дежурства, а может, и нет — многие девчонки тащатся по форме Стражи: синий маренго с бежевыми или серебристыми вставками, а на нём эта форма ещё и сидит, как влитая, чем Судзухара без зазрения совести пользуется. Хотя какая там совесть… сто кило сплошных мышц и неплохие мозги, спрятанные под маской обычного унтер-офицера — вот что есть, а совести… Вряд ли кто из сослуживцев Тодзи знает, что этот «нагловатый недалёкий парень», поднапрягшись, решает задачи из конкурсного списка Императорской политехнической академии. Представляю рожи его начальства, когда всё выяснится. Впрочем, я вроде как тоже не знаю — то есть: Синдзи не знает, зато в курсе лидер «чёрных» Эст, у которого в Страже обширные, а главное — ну совершенно неофициальные связи на разных уровнях.

Не меняя позы, Судзухара поднимает руку ладонью вперёд — мол, чего ты там встал, давай поближе — и продолжает слушать Кенске, увлекшегося настолько, что не заметил появления ещё одного человека. Ещё раз зевнув, достаю из шкафчика посуду и тянусь за чайником, свист которого меня и разбудил. Тодзи над головой что-то рисующего на обрывке бумаги Айды показывает: «сделай и мне», я киваю и достаю вторую чашку, затем, подумав — ещё одну.

Кенске понимает, что за спиной кто-то есть, только когда на его записи опускается посудина с чаем. Он смешно дергается, а Тодзи посмеивается, разглядывая рисунок на фарфоре: рисовое поле с сердечками и летящим в небе над ним барсуком. Айда страдальчески кривится и прикрывает старую чашку ладонью, показывать её — он терпеть не может за намёк на фамилию и собственное прозвище в начальной школе, полученное за любовь к проделкам. Но не выбрасывает, хоть и грозится постоянно — ведь эта вещь осталась с тех пор, как его мама жила с ними. Воспользовавшись паузой, Тодзи спрашивает, ни на кого не глядя:

— Главную новость слышали?

Я молча киваю, а Кенске вдруг спрашивает:

— Значит, на самом деле — война?

«Блин, он что, всё это время надеялся, что я на собрании неудачно пошутил? М-да…»

Тодзи выпрямляется, неосознанным жестом разглаживает нашивку со знаками различия на рукаве и строго отвечает:

— Точняк. Война… — затем поправляет воротник и как-то резко интересуется: — А теперь колитесь, вы-то откуда знаете? Я спрашивал про эвакуацию, парни.

Айда открывает было рот — не дай Бог, ещё ляпнет что-то не то, я незаметно пинаю его в ногу и, чуть удивлённым тоном:

— От моей мамы, конечно… а ты что подумал?

Тодзи пару секунд сверлит меня взглядом — да что это с ним? — потом расслабляется и объясняет.

— Да всё нормально. У нас просто приказ сверху пришёл: «обеспечить сохранение тайны и не допустить беспорядков», и тэдэ и тэпэ… походу они там, — большим пальцем он указывает за спину, имея в виду столицу, — совсем не соображают, что люди и так догадаются. Или дурку валяют. Похоже на них.

«Ох, что-то ты недоговариваешь, Тодзи — иначе с чего бы так напрягался? А если даже нам не можешь сказать, это что-то серьёзное».

— Парни, а вообще вы сегодня чем заняты?

Кенске что-то неуверенно бормочет о новых моделях самолётов, я — прокручиваю в голове список дел. Программой заниматься пока нельзя: нервная система ещё в изрядном шоке после всего произошедшего, а над просьбой Хикари предметно даже не думал… и не думать там надо, а решаться — так что днём больше, днём меньше... Ещё на «базу» заглянуть, но тоже не срочно и сейчас без толку. Пожимаю плечами и отлипаю от стены:

— Так куда идём?

Тодзи довольно ухмыляется моей понятливости и предлагает:

— В «Кафку»?

Чертыхаясь про себя, отказываюсь:

— Нет, нафиг, нафиг. Прошлого раза хватило.

«Кафка» — новый бар в зелёном секторе. Там хороший бильярд, но отвратное оформление — «хитиновые» стены, жвала и зазубренные конечности насекомых в дизайне мебели… и толпы людей. А я не любитель.

— Может, «Эрнест»? — подаёт голос Айда.

Тодзи не такой сдержанный — он ругается вслух, вспоминая и описывая в красках тот день, когда мы послушались Кенске и припёрлись в этот оплот повёрнутых на военной тематике, на фоне которых сам Айда — ещё вполне нормальный: он хотя бы не устраивал побоищ игрушечных солдатиков и техники прямо на полу, как половина присутствующих. Или это только потому, что мы были рядом?.. «Выбирать, похоже, опять мне?»

— Пойдём в «Симмонс». Или в «Нортон».

— «Симмонс» на реконструкции. Уже и вывеску поменяли на «ФЛРайт».

— Значит в «Нортон». Пошли.

Строго говоря, «Нортон» — не бар. Это кафе, куда ходят студенты и реже — учащиеся школ, и народу тут тоже немало — обычно, но я рассчитывал, что многие переберутся в «Кафку». Так и оказалось. Зал пустует на две трети, так что мы легко занимаем любимое место — за большим столом в углу, где может рассесться человек десять, а если потесниться — ещё двое-трое. Слева — тонированное окно во всю стену, справа — разлапистое растение в кадке, закрывающее обзор на маленький столик за ним, который, похоже, занимает какой-то ученик — на полу стоит прислонённый к ножке рюкзак с бронзового цвета значком средней школы.

Тодзи, что-то ворча, придирчиво выбирает пиво, Айда подшучивает над ним, спрашивая, не слабо ли выпить чего покрепче, зная, что в меню такого нет; а я, уже заказав чай со льдом — тут хороший чай, разглядываю залитую солнцем дорогу и тротуар прямо за стеклом, скользя взглядом по идущим мимо людям… как вдруг замечаю на другом конце улицы странную парочку. Моё внимание привлекает не высокий мужчина, курящий у витрины антикварного, а его спутница. Несмотря на очень тёплую погоду, на ней застёгнутый под горло плащ, совсем не сочетающийся с его цветастой рубашкой и тёмно-синим лёгким пиджаком. Вдобавок волосы у неё коротко острижены — почти под ноль, что тоже не вяжется с его патлами, сзади собранными в хвост. Наконец, он явно расслаблен — изредка бросает пару слов, ехидно ухмыляясь, а она конкретно на взводе: то и дело оглядывается по сторонам и невольно склоняет голову, словно готовясь в следующий миг пригнуться или упасть на землю. Лица я не вижу, но по движению рук можно догадаться — она что-то очень настойчиво доказывает патлатому. В конце концов тот приканчивает сигарету, точным движением забрасывает окурок в урну и заходит в магазин. Его спутница раздражённо, смутно знакомым рубящим движением взмахивает рукой и тоже ныряет внутрь, ещё раз оглядевшись по сторонам — воротник плаща по-прежнему скрывает лицо, только блеснули линзы солнцезащитных очков.

— …э-эй, Икари! Икари! Синдзи, чтоб тебя!

Я промаргиваюсь и поворачиваюсь к парням… то есть к Кенске — Тодзи куда-то пропал.

— Что?

— Что?.. Это с тобой — что? Уставился в окно, как загипнотизированный, я тебя уже с полминуты дозваться не могу, — Айда отхлёбывает из бокала морковный сок — как он его вообще пьёт, этот сок? — и спрашивает: — Увидел кого?

— Кого?

— Да что ты повторяешь! Ну не знаю… Императора? Привидение? Колонну эхо-танков без камуфляжа? — он смеётся, довольный моим выражением лица: вот так легко поставить в один ряд Императора и армейские боевые железки может один Кенске.

— Да иди ты…

— Не, я лучше тут. Это Тодзи пошёл за своим пивом и твоим чаем. Сейчас вернётся, если удержится, чтобы не зацепить по дороге вон того пацана… о, не удержался!

Я, наконец, выбрасываю из головы мысли о странной парочке с чувством, будто упустил что-то заметное, знакомое; перевожу взгляд вглубь зала.

Судзухара стоит, подбоченившись, там, где я видел рюкзак школьника. Руки у него пусты — видно, без стеснения поставил всё на чужой столик — пальцы сжимают широкий поясной ремень формы, а на лице выражение «сейчас-кто-то-отгребёт». Он это несерьёзно, понятное дело — просто иногда Тодзи ведёт себя, как дурак и в такие моменты шутки у него тоже дурацкие. Уж не знаю, чем его привлёк этот несчастный школьник: посмотрел косо, что-то сказал или просто сидел, не обращая ни на кого внимания. И я продолжаю думать так, когда Судзухара подаётся вперёд, а секунду спустя в поле зрения возникает невысокий бледный пацан, безуспешно пытающийся то ли слезть со стола, куда его просто втащили, то ли разжать пальцы Тодзи, ухватившего его за воротник форменной рубашки.

Что-то звенит, падая и разбиваясь, и я понимаю, что шумоизолирующую завесу, отделяющую столики в зале, отключили — а вслед за этим тишина оживает звуками и голосами. Кто-то громко, очень громко плачет, белый, как мел, пацан срывающимся голосом почему-то оправдывается, повторяя: «…не я, нет, то есть… я, но я не… вы не подумайте, Судзухара-сэмпай, я не… правда!», из глубины зала доносится сигнал вызова администратора, с грохотом на пол валится ещё что-то…

А над всем этим довлеет зловещее молчание Судзухары и девчоночий голос, звонко требующий «немедленно отпустить Роло-сэмпая, а не то я дедушке всё расскажу!» Кенске поворачивается ко мне, что-то коротко шепчет, словно про себя, вскакивает и шагает туда. Ничего не понимая, пожимаю плечами и тоже выбираюсь из-за стола.

Огибаю тот самый пышный «куст» в кадке и моему взору открывается следующая мизансцена: Кенске пытается оттащить Тодзи от слезающего со стола того самого «Роло» в покрытых пятнами брюках. Сам стол залит пивом из опрокинутого бокала, а на самом краешке стоит чудом уцелевший чай в высоком стакане с соломинкой. Мой чай, кстати. На полу сидит на коленях маленькая девочка, спрятав лицо в ладонях — это она плачет так, будто кто-то кого-то убил, а чуть впереди, словно заслоняя её собой, стоит… сестра Тодзи, гордо подняв голову и продолжая выговаривать брату дрожащим от негодования голосом.

При моём появлении она замолкает и становится слышно, как Кенске убедительным тоном повторяет:

— Пойдём, пойдём… Возьми себя в руки, ты же в Страже, Тодзи, тебе нельзя..! Пойдём, Синдзи тут разберётся, ты же его знаешь, и Сакуре он как брат! Давай, давай, к выходу…

Тодзи поднимает на меня замутнённый злостью тяжёлый взгляд. Выдерживаю его и твёрдо киваю. Судзухара кивает в ответ, задирает голову — в этом движении они с сестрой страшно похожи — и, громко топая, прёт к выходу. Айда, показав жестом — «я присмотрю за ним» — вылетает следом.

Обвожу всех оставшихся у столика взглядом. Девочка плачет уже тише, Сакура неожиданно краснеет, а пацан бледнеет, кажется, ещё сильнее — видно, навоображал себе после слов Кенске чёрт знает что. С него и начнём.

— Как тебя зовут?

— Могами Роло, Икари-сан. Я… — он заминается, — я пытался объяснить Судзухаре-сэмпаю, но он ничего не хотел слушать… я…

«Могами… или однофамилец, или я знаю его сестру. А вот откуда он меня знает? И кстати, с чего это Судзухара — «сэмпай», а я — «сан»?.. Ладно, без разницы, надо всё-таки удостовериться, правильно ли я понял, почему вышел из себя Тодзи».

— Что здесь происходит? — опережает меня с вопросом всё-таки явившаяся администратор. Долго же вас носило… ну и хорошо, не хватало ещё Тодзи проблем на службе. — О, Икари, ты здесь?

— Добрый день, Хаяси-сан, — слегка кланяюсь я. Хорошо, что сегодня её смена — легко поверит во всё, что я скажу. А вот со вторым администратором было бы труднее. — Ничего особенного — какой-то хулиган приставал к посетителям, а мы с ребятами как раз сидели, где обычно. Его уже вывели и он больше не будет.

— О, вот как! Спасибо, Икари! Вновь ты нам помогаешь!

Сакура, успокаивающая малявку, недовольно фыркает, но не возражает — уже плюс. Администратор уходит, извинившись и предложив нам перейти за другой столик, и я увожу всех в уголок. Быстро подоспевший официант второй раз принимает у меня заказ на чай — только теперь для всех и забирает недопитый сок.

— Ну а теперь — рассказывайте.

Могами и Сакура сыплют словами, перебивая друг друга, малявка переводит взгляд с одного на другую, глаза вновь наполняются влагой — терпеть не могу плакс! — и я вынимаю из кармана комм, протягивая ей. Блестящая штуковина мгновенно отвлекает внимание и высушивает слёзы, а незадачливые рассказчики, видя это, замолкают — но они всё равно уже подтвердили мои предположения.

— Ясно. Так я и думал.

Сакура вспыхивает, Могами тоже краснеет — и оба предсказуемо начинают оправдываться. Нет уж, этого я слушать не хочу.

— Стоп! Могами, давай отойдём, поговорим.

Тот кивает не сразу и начинает вставать, но вмешивается Сакура:

— Нет! Икари-сан! Скажите всё здесь!

«Так вот откуда это «Икари-сан»…» Могами вновь начинает подниматься, Сакура опять его усаживает, а я подмечаю детали: прищуренные глаза, побелевшие костяшки пальцев и понимаю — да они же решили, что я сейчас поведу его к Тодзи, на разборки! Ну да, вообще так и полагается, но — я что, похож на психа? Даже неприятно.

— Как хотите, — пожимаю плечами и усмехаюсь: сами нарвались. — Давно встречаетесь?

«“Смущение и негодование”, акт первый, сцена вторая».

— Ладно, — обрываю я их. — Вы не встречаетесь. Понял. Тогда что же Тодзи так взъярился?

У Сакуры от возмущения аж перехватывает дыхание, поэтому она выражает всё взглядом — «вы же знаете!», «как вы можете так говорить?!» и даже «прекратите издеваться!»

— Перефразируем. Могами, вопрос к тебе. Чем вы здесь занимались?

— Уроки! — выпаливает тот явно готовый ответ, — делали уроки, Икари-сан…

«Ну-ну…»

— Сейчас каникулы. Вторая попытка, давайте что поинтереснее.

— Аой-сэмпай попросила нас найти ей что-нибудь для проекта литературного кружка!

«Аой… а, ну да, старшая сестра этого Могами».

— Кружки в старшей школе тоже не работают на каникулах. Ещё попытка.

Удивляет, что Сакура до сих пор не послала меня куда подальше за такие расспросы — не в её характере. Это неспроста. В принципе, мне дела нет до их детских тайн — но Тодзи нужны будут ответы, иначе он начнёт спрашивать сам, а тогда… нет, уж лучше я. «Синдзи — буфер между братом и сестрой Судзухара» — так всегда и было.

Пока я размышляю, этот Роло и Сакура переглядываются, словно решая, можно ли мне доверять. Малявка, похоже, тоже что-то замечает, потому что отвлекается от бесплодных попыток разблокировать комм и с любопытством смотрит на них. А кто она такая, кстати?

— Время вышло. Я слушаю.

Могами с очень серьёзным видом кивает своей «сообщнице» и начинает:

— Икари-сан, вам мы можем сказать, но… вы никому не расскажете?..

«Забавно».

— Решу потом. Если у вас дело уже идёт к свадьбе, то…

— Нет! — почти взвизгивает Сакура. — Перестаньте! Вы хуже чем брат!

«Ого. Ладно, шутки в сторону».

— Успокойся. Я шучу. Поверь, мне нет дела до твоих секретов и сходить с ума, как Тодзи, тоже не собираюсь. Но мы с твоим братом друзья, и я обязан его поддерживать. Понимаешь?

«Говорить с детьми, как с взрослыми — вернейший рецепт заслужить их уважение. Не помню, кто это сказал, но — работает безотказно. Наоборот — тоже, ха».

Они ещё раз переглядываются, Сакура решительно кивает, вытаскивает малявку из-за стола и, несмотря на протесты, уводит за соседний столик. Могами придвигается вплотную и шепчет:

— Мы хотим попасть в банду, Икари-сан! И не в какую-нибудь, а к самим «чёрным»!

«Что?! Какого чёрта?!» Видно, на лице у меня тоже что-то отразилось — то, что Роло, похоже, принимает за восхищение, продолжая взахлёб:

— Один из «чёрных» согласился поговорить с их главным, чтобы нас через пару лет приняли в основной состав! А пока он нас проверяет — ну там, даёт всякие поручения, вы же знаете…

«А с какого это он решил, что я — знаю?.. Спокойнее, Синдзи. Нужно узнать, что за херня происходит».

— Ну-ка, зови сюда Сакуру, — как могу ровно требую я.

— Зачем? — почти обиженно. — Она с сестрёнкой и я тоже всё могу рассказать!

«Ага, вот кто эта малявка. Ну конечно. Родители, небось, весь день работают». Я показываю — сиди тут, отхожу к стойке администратора — Хаяси-сан после произошедшего боится отлучиться. Хватает нескольких слов, чтобы уговорить её присмотреть за ребёнком — полезно быть на хорошем счету.

— Так. А теперь выкладывайте. С самого начала.

Сакура толкает Роло в бок и непонятно произносит: «Я же тебе говорила!», тот важно пожимает плечами и начинает рассказ. Чем больше я слушаю, тем сильнее сомневаюсь, что тот, для кого эти двое таскают непонятные свёртки по домам в Старом и зелёном секторах, имеет к моим «чёрным» хоть какое-то отношение. Или кто-то из моих ведёт свою игру, но вряд ли. Больше похоже на другое, и вот это мне совсем не нравится. Потому что я прекрасно знаю, сколько наркоты крутится в городе и кого используют, чтобы её перевозить и распространять. А значит, скорее всего, этих детей завербовал кто-то из «флешей». «Вот ведь ублюдок! Найти бы его и выбить всё дерьмо! И найду. Но сперва…»

— Ещё вопрос: почему ты сказал, что я знаю о «поручениях»?

Роло с секунду непонимающе глядит на меня, а потом делает такое движение, словно хочет сбежать. Он вновь бледнеет, нервно облизывает губы и почти неслышно спрашивает:

— Но вы же..?

— «Я же» — что? — жёстко, сейчас так нужно, а то замолчит, закроется — и всё.

— Вы же сами…

— Ну?

— Вы же сами знакомы с «чёрными», Икари-сан! — решившись, выпаливает он и тут же нерешительно переспрашивает: — Правда?..

Я откидываюсь на спинку и с внешне задумчивым выражением разглядываю их обоих — ссутулившегося, словно старающегося стать меньше Роло и напряжённо выпрямившуюся Сакуру, которая не отрывает от моего лица взгляда, полного испуга пополам с предвкушением чего-то страшно интересного. А у меня в голове бешено крутятся вопросы и соображения: «откуда они знают?», «как много?», «кто проболтался?» и самый главный — неужели это действительно один из «чёрных»? Если «да»… О связи Икари Синдзи с Эстом знают единицы, и лишь трое — что это один и тот же человек. А если — «нет», то откуда такая информация у «нанимателя» этих детей, неважно, из какой он банды? «Надо узнать больше». Пару секунд формулирую про себя вопрос и небрежно бросаю:

— Это сказал тот, кто даёт вам задания?

Они быстро переглядываются.

— Он или нет?

Ещё один быстрый обмен взглядами и отвечает Сакура:

— Зачем… вы же знаете, об этом нельзя говорить…

Они хмурятся, но Роло вдруг наклоняется к её уху и тихо-тихо шепчет. Контактник выхватывает звук и одновременно даёт расшифровку по движению губ: «Он проверяет нас! Помнишь, тот, второй, говорил…»

— Это не проверка, — выдумываю на ходу, едва не засмеявшись от того, как изумлённо они уставились на меня. — Вы её уже прошли — раньше. А сейчас мне нужен ответ: что именно обо мне сказал тот, другой?

«Они не поверят, что «проверка» закончилась, а значит, будут врать, а значит…»

— Другой? — Роло облизывает губы, Сакура на миг опускает глаза. Конспираторы, тоже мне! — Нет, никакого другого…

«Вот ты и попался!»

— Врёте, — мягко, словно не желая обидеть ребёнка — и тем самым смертельно их обоих обижая. — Причём с самого начала, да? Похоже, я впустую трачу здесь время — вы ничего не знаете. Выдумали себе приключение, навоображали чёрти что…

— Икари-сан!! — в один голос. Сколько возмущения!

Не обращая на это внимания, привычно подключаюсь к своему комму, оплачиваю с него счёт и выбираюсь из-за стола. Они следят за мной — Могами вновь сжимает кулаки, у Сакуры даже губы дрожат от обиды… Прощаюсь с администратором, аккуратно забираю у малявки комм и выхожу, тут же свернув за угол.

Теперь — два варианта: Сакура и её друг либо окажутся умными, либо глупыми. Пришедшее спустя всего три минуты техническое сообщение от подсаженного на их коммы программного шпиона убедило меня и в том, и в другом. Они оказались достаточно умны, чтобы не звонить своему «нанимателю» напрямую, а отправить сообщение через анонимный сервис, но притом довольно глупы, чтобы не выждать время после моего ухода, почти не шифровать канал связи и потребовать встречи как можно скорее. Неспешно направляюсь в ближайший магазин и там, бродя среди полок с товаром, звоню Тодзи, шутливым тоном рассказывая ему подправленную версию событий: узнай он правду, Сакуру ждёт что-то вроде домашнего ареста с посещением школы под конвоем брата или кого-то из его сослуживцев, а Роло — может, что ещё посерьёзнее. К тому времени, когда более-менее успокоившийся Судзухара негромко ворчит: «Спасибо», довольный тем, что к его сестрёнке никто на самом деле не пристаёт и отключается, предложив встретиться через день, метки Роло и Сакуры на карте в моём личном интерфейсе уже покидают кафе. Они идут к станции монорегулы, проезжают три остановки — сижу двумя вагонами позади — и направляются куда-то в сторону парка. А, точно, там же начальная школа — и при ней что-то вроде пансиона. Правильно, не тащить же им малявку с собой…

Десять минут — и они показываются на улице, сразу сворачивая к северу. Что, пешком? Значит, место встречи близко. Отстаю, чтобы не быть замеченным — здесь малолюдно, поднимаюсь на чердак ближайшего дома и выбираюсь на крышу. В том районе, куда идут мои «поднадзорные», полно недостроенных домов — старые сносили пару лет назад, а возвести новые ещё не успели. Хорошее место для встречи: легко найти, легко добраться, легко скрыться, если что. Однако сворачивают метки на карте не к стройке, а в сторону западной границы сектора. Проследив взглядом направление, недоверчиво усмехаюсь — как раз в том направлении расположен захудалый бар, где собираются «флеши»… да быть не может! Этот «наниматель» — что, совсем придурок?

Перевожу контактник в режим «мгновенной готовности» и спускаюсь вниз — к стройке я бы добирался по крышам, а раз так…

Потерянное время легко компенсирую, срезая через сады во дворах домов и проходные техэтажи — о доступности для человека последних знают разве что муниципальные службы — ну и «чёрные», для чего я облазил здесь всё вдоль и поперёк ещё до основания банды. Когда добираюсь к переулку за баром, где замерли метки Сакуры и Роло, эти двое стоят там минуты полторы, не больше.

Наблюдательный пункт давно подготовлен — как раз на крыше бара, за стилизованным под бойницы времён Древней Республики краем крыши. Сенсоров безопасности здесь и не было — хозяин не боится ограблений, снизу меня заметить нереально, а весь переулок как на ладони.

Задняя дверь распахивается, чуть ли не ударяясь о стену, и показываются двое. Один остаётся у входа, тут же закуривая, а второй, шатаясь — да он же пьян или под кайфом! — приближается к ребятам. Роло выступает вперёд, будто готовясь разобраться в одиночку и защитить Сакуру — всё-таки пацан не трус. Усиление звука мне нужно, только чтобы слышать ответы — «флеш», а это явный «флеш», вон серо-жёлтая повязка на шее, вопрошает громко, хоть и не слишком разборчиво. Роло осторожно пытается убедиться, что его «наниматель» точно имеет отношение к «чёрным» — ох, пацан, не так с ними нужно говорить, не так… «Флеш» явно врёт в ответ — это слышно по голосу, заметно по жестам, даже не нужно видеть лица — и с каждым следующим вопросом всё сильнее злится. Его напарник паскудно ухмыляется, предвкушая, как унизят «оборзевшего малого», но его кто-то зовёт изнутри бара. Хорошо — мне не нужны лишние свидетели. Отвлекаюсь от происходящего внизу и осторожно посылаю тест-сигнал, чтобы проверить, как нервная система отреагирует на активацию контактника. Помехи есть, но в целом — нормально, если не затягивать. Но затягивать и не придётся — мне даже не понадобится активный режим…

К этому времени разговор в переулке уже «перешёл в стадию открытого конфликта», как говорит наш препод по Дипломатии мира и войн. «Ну что, сыграем героя?»

Приземляюсь я аккурат между Роло и «флешем», уже готовым избить «нарывистого пацана». От неожиданности что тот, что другой хлопаются на бетонное покрытие, но если Могами просто замирает, глядя на упавшую с неба чёрную фигуру, очертания которой «размываются» под взглядом, мешая присмотреться — начинают болеть глаза, то «флэш» проворно вскакивает и слишком уж быстро выхватывает шокер-кастет. Перехватывая удар, заглядываю ему в глаза и убеждаюсь — под кайфом. «Мерзость… и так ненавижу наркодилеров, а этот ещё и сам “торчит”… слабак». Стоит пожелать лишить его возможности для атаки — контактник на ходу перехватывает контроль, направляя руку — несколько прикосновений-ударов по определенным точкам, и «флеш» уже не может пошевелить даже пальцем, так и застывая в сидячем положении, а прикосновение к горлу с лёгким энергоразрядом лишает его возможности позвать на помощь.

— До меня дошли слухи, что некий не очень умный человек выдаёт себя за одного из моих людей. Удивительно, но оказалось, что это соответствует истине.

Я знаю, как звучит голос, специально искажённый скафандром — так что не обращаю внимания, когда Роло с Сакурой чуть подаются назад, но, надо отдать им должное, не сбегают. «Флеш» почти не реагирует — недавно принятая доза подавляет все сильные ощущения, заодно повышая уровень агрессивности. Он кричит — беззвучно, конечно же, и даже расшифровка не нужна, чтобы понять, как и кем меня называет.

— Так диалога не получится… — протягиваю руку и касаюсь его груди напротив сердца, прикладывая ладонь. Даю заметить это всем, а затем резко сжимаю пальцы, словно сдавливая что-то, и тут же расслабляю. «Флеш» непроизвольно дёргается всем телом — такой шок пробивается и через паралич: когда твоё сердце насильно останавливают даже на секунду, это больно, жутко больно. По себе знаю.

— Я логичен и последователен. Есть два пути: ты говоришь правду или — я продолжаю. С каждым разом это будет чуть дольше.

«Флеш» вновь беззвучно ругается, но даже сквозь искусственную бесчувственность пробиваются его страх и надежда на помощь — глаза так и косят в сторону двери.

— Они не придут. Судя по тому, что я слышу, твои приятели ушли в боковые комнаты, к своим… девушкам. О тебе вспомнят, но слишком поздно.

Зрачки «флеша» расширяются ещё сильнее — вот теперь ему по-настоящему страшно. Ещё пара минут, второй болевой — и это ничтожество расскажет всё. Я наклоняюсь, вновь прикладывая ладонь к его груди, «флеш» почти с ужасом глядит вниз, но за секунду до разряда кто-то повисает на моей руке с полувскриком-полувсхлипом: «Не надо!»

«Сакура!..» Чёрт, за какие-то секунды я совсем забыл о них! Выпрямляюсь во весь рост — она по-прежнему цепляется за скользкий псевдоматериал внешнего слоя контактника, делаю шаг назад, плавно поводя рукой. Её ладони соскальзывают и Сакура едва не падает — успеваю подхватить и аккуратно усадить на землю. Краем глаза замечаю Роло — он так же удивлён, как и я. Но глядит на меня, как она — с осуждением. «Почему — понятно. Но не важно. Сейчас нужно сделать так, чтобы они убрались отсюда и в идеале — думать забыли о вступлении в любые банды хотя бы на несколько лет».

— Зачем ты вмешалась?

Сакура ёжится от моего тона, но отвечает дерзко и, к сожалению, слишком громко:

— Это неправильно! Вы… вы совсем не такой, как… как…

— Как?

— Как мы думали! Вы… вы жестокий! Зачем вы мучаете его? Разве так можно? Он ничего нам не сделал!

— Если бы я не вмешался — он избил бы твоего друга. Это правда.

— Но… — она теряется, и тут вмешивается Роло:

— Пусть! Пусть так! Зато я бы всё понял! Сам! Зачем вы полезли?!

«Ещё один герой? Ну я-то хоть знаю, что играю, а ты?» Вместо ответа резко наклоняюсь и вырываю из кармана «флеша» вместе с куском ткани шокер-кастет, бросаю к ногам Могами.

— Знаешь, что это?

Он кивает, не сводя взгляда с раскрашенного в кислотно-жёлтые цвета «флешей» куска стеклометалла.

— Тогда представь, что было бы с тобой. А потом… — показываю рукой, — с ней.

Роло вскидывает на меня взгляд — сложно объяснить выражение.

— Нет, — наконец, выдавливает он. — Нет!

— Да.

— Не может быть!

— Правда? Тогда, значит, вы не просто наивные дети, а — глупые наивные дети. Ты! — поворачиваюсь к «флешу» и касаюсь его горла. — Отвечай! Что бы ты сделал с девчонкой?

Он сглатывает, бросает косой взгляд на Сакуру. Анализ мелкой моторики подсказывает мне намерения гада, так что подношу ладонь к его груди и предупреждаю:

— Соврёшь — знаешь, что будет.

— Я-я… — он закашливается, — я… ничего…

Рывком придвигаю ладонь ближе, и теряющий остатки желания выкручиваться «флеш» тараторит:

— Ничего! Ничего такого! Поставили бы на счётчик, и всё!

Качаю головой: «Не верю», вдавливая кончики пальцев под рёбра. Он кривится от боли, пытается отодвинуться хоть немного — на лбу от напряжения блестит испарина — и, не дожидаясь неизбежного, как ему кажется, удара, скороговоркой выкрикивает:

— Отвёл бы к боссу! Ему нравятся такие девочки — красивые, неиспор…

От прямого в лоб он валится на спину. Сдерживая злость, чтобы прямо сейчас не придушить сволочь, выпрямляюсь и, надеясь на голосовой фильтр, обращаюсь к Сакуре:

— И вот его ты — защищала.

«То что надо. В меру холодно, в меру безразлично... Даже самому тошно. А уж им…»

Сакура поднимается с колен, вытирая слёзы, отталкивает приблизившегося к ней Роло и убегает прочь. Тот бросает в мою сторону осуждающий и даже немного презрительный взгляд, кидается за ней.

На душе гадко. Поворачиваюсь к бессознательным кулём лежащему «флешу» и понимаю — вот ему сегодня очень не повезло. Очень-очень. Потому что теперь, после таких слов — он точно расскажет мне всё. И где искать его «босса» — в первую очередь.

Выводить сидящего на синтетиках торчка из состояния «плывущего сознания» плюс пофигизма, в котором сказанному доверять нельзя ни на йоту и которое спустя краткое время уже почти не зависит от приёма дозы — не самое приятное занятие. Отвратительное занятие, если честно. Но теперь мало простых слов — мне нужна точная информация.

Здесь работает простая физиология — да ещё метод «от обратного». Хочется двигаться и на душе хорошо? Нужно иммобилизировать и сделать, чтобы стало плохо. Безразличие? Исправить, заинтересовать чем-нибудь. Так поступают в клиниках — но у меня нет нескольких недель. Поэтому придётся использовать самый эффективный раздражитель. Боль.

Чтобы не встретить ненароком его приятелей — а вдруг решат проверить, где он? — оттаскиваю «флеша» в полуразваленную мастерскую ярдах в сорока от бара по направлению к границе сектора — в дальнем конце запущенного сада. Хорошо, что он без сознания — пока нахожу, чем связать, проходит какое-то время. Паралич придётся снять, иначе почувствует только самое сильное воздействие, а так можно и убить ненароком — здоровье у него от наркоты точно ни к чёрту. А вот голосовые связки пока не трогаем — не хватало ещё, чтобы придурок тут орать начал да звать на помощь.

Пробуждение у него выходит невесёлое — после нескольких прикосновений-ударов, снимающих паралич, мышцы откликаются такой судорогой, что врагу не пожелаешь. Через пару минут «флеш» затихает и открывает мутные, налитые кровью глаза. Я наклоняюсь и подавляю ругательство — фиг там, видно, доза была недавно и приличная. А я надеялся, что ему хватит судорог. «Ла-адно, Синдзи. Ты уже влез в это, отступать некуда». Быстро перебираю настройки «внешнего» слоя контактника — спектр свойств у него просто нечто: высокая адгезия или отсутствие трения, поглощение кислорода из воды или высвобождение запаса, защита от оружия огнестрельного и энергетического… но сейчас мне требуется другое. Нужный сектор с вариантами в проекции личного интерфейса холодно блестит сиреневым — известно, что для ангелов это цвет тревоги и опасности, как для людей ярко-красный. Названий нет, только рисунки-символы — когда-то в них пришлось разбираться «методом научного тыка», зато теперь легко нахожу нужное. Активирую и ощущаю, как кожу на кончиках пальцев и ладонях стягивает — это меняется структура поверхности «перчаток».

Но даже зная, что это нужно, зная, что этот урод делал, я не сразу решаюсь начать, так что повторяю про себя его слова о Сакуре, напоминая, что были и другие… сам себя провоцируя, накручивая, чтобы напомнить, ради чего собираюсь — да, пытать другого человека. Я очень надеюсь, что когда он придёт в себя от наркотика — расскажет всё без принуждения, но если нет… «себе врать незачем — меня и это не остановит».

«Флэш» ерзаёт на месте, пытаясь ослабить путы — бесполезно, я не нашёл здесь верёвки, так что стянул ему руки и привязал к ножке металлического верстака проволокой. Отбрасываю последние сомнения и прикладываю ладонь к его шее. Он замирает на секунду, упирая в меня мутный взгляд, и я врубаю воздействие. Паралич сердца — сейчас не вариант, его нельзя применять часто и долго, так что «нематоцит-эффект» — я это так называю — подходит идеально. «Флеш» задирает голову и беззвучно орёт…

…повторять пришлось несколько раз. У него повышенный болевой порог, а я… я сейчас отвратителен сам себе — но: результат есть. По-человечески — «флэшу» бы теперь обезболивающее помощнее, или выпить… или хотя бы удар по голове, чтобы отключиться. Но мне нужна информация. Возвращаю ему голос и задаю первый вопрос — издалека:

— Давно в банде?

«Флэш» — удивительно! — берёт себя в руки и плюёт мне под ноги. Без эффекта от дозы он смелее? Странно.

Подчёркнуто холодно и вежливо поясняю:

— Кажется, ты не осознал или очень мало слышал о «чёрных». Нам плевать на правила. Мы обмениваемся информацией, когда нам это нужно. А иначе просто берём. Мы соблюдаем решения общих сходок, когда нам это нужно. А иначе… ты понял. Я здесь с тобой не играю — отвечай на вопросы или сдохнешь.

Зрачки у него расширяются от шока — усвоил? Хорошо. И поверил — повторюсь, я знаю, как звучит сейчас со стороны мой голос — нельзя тут не поверить.

— Ещё раз. Давно ты в банде?

— Три года! — а тон пока дерзкий. Но не врёт.

— Целых три года. Наверное, многое знаешь? Например, кто дал вам право использовать детей?

Он угрюмо молчит.

— Нет? Конечно, о чём это я... Такая мелочь просто выполняет, что скажут.

Продолжает молчать — хотя вижу, слова так и рвутся наружу.

— Опустимся на твой уровень. Я знаю, что эти вот детишки верили, будто работают на моих «чёрных». Что ты сам придумал так сказать — не поверю. Кто тебе приказал?

— Никто! — слишком быстро.

— Лжёшь.

— Никто, правда, никто… нет, не надо, хватит!

— Я слушаю.

— Я… не… не могу!

— Придётся.

— Не могу, нельзя… нет! — почти кричит он, видя, что я вновь подношу руку к его шее. — Пожалуйста! Он сказал, что убьёт меня!

«Не врёт. Хм». Подчёркнуто безразлично пожимаю плечами.

— Кто-то — и судя по тому, как ты боишься, не из твоей банды — приказал тебе выдавать себя за одного из моих «чёрных». Этот кто-то сам, лично, говорил с теми детьми — вряд ли ты знаешь, о чём. Значит, мне нужно «поговорить» с ним. А значит, сейчас ты ответишь мне, кто это и как его найти. Об остальном сам позабочусь.

Говоря это, я рассчитываю, что он подуспокоится — но где там, становится только хуже:

— Ты не справишься с ним! — почти в истерике выкрикивает «флэш». — Он… он…

— Кто?.. Ну?

— Он — как ты!

«Ого! В каком смысле?»

— Что это значит? — «флэш» только мотает головой, но мне нужно знать. — Отвечай!

Он вздрагивает всем телом, понимая, что будет за молчание, со страхом выдавливает:

— У него глаза такие — человека убьёт и не поморщится…

На этот раз почти вздрагиваю я. «“Он — как ты”. Чёрт возьми, Синдзи…»

— Ещё!

— Не помню… военные! Они военные! Высоченный такой, небритый, патлатый, одет, как пижон!

— Мало похоже на военного, — скептически бросаю я и уточняю: — «Они»?

— Говорю же — с ним баба была, в плаще! Я ещё подумал — психованная, жара такая, а она в плаще с воротником… а у неё разъёмы на шее сзади! И глаза такие же!

«Оператор эхо-связи. Точно. Значит, правда, военные — или бывшие военные. А этот «флэш» не совсем отупел от наркоты, раз заметил…»

— Где их найти?

— Не знаю… правда не знаю! Тот пижон сказал: они сами меня найдут, когда надо!

— Это он готовил свёртки для тех детей?

— Да! Он! Всё — он! Я только забирал и отдавал, больше ничего не знаю, клянусь!

— Что было в свёртках?

— Мне запретили смотреть… да клянусь, я не знаю!

«Не врёт. Ладно». В голове роятся десятки мыслей и вопросов — но «флэш» больше ничего не расскажет: правда не знает, так что оставляю всё на потом. Есть ещё кое-что.

— Хорошо. Переходим к пункту номер два. Как зовут и где найти твоего «босса», интересующегося маленькими девочками?

У «флэша» едва глаза на лоб не вылазят — надеялся, что я забыл? Или сам не помнит, как проболтался об этом? Как бы ни было, он мне всё расскажет…

Возвращаясь, обдумываю услышанное от невольного информатора. С «военными» всё понятно — то есть, на самом деле, ничего не понятно, но здесь нужно десять раз подумать, прежде чем связываться. Во-первых, «пижон», о котором говорил «флэш» — откуда он знает о моей связи с «чёрными»? Это позарез, как нужно выяснить. Но прямо сейчас ничего не сделаешь — не ходить же по улицам с плакатом «Ищу того, кто знает обо мне то-то и то-то»? Остаётся ждать, пока клюнет — перед уходом я доходчиво объяснил «флэшу», что в не в его интересах распространяться обо всём произошедшем, а потом вырубил ненадолго и развязал — да ещё подсадил в личный интерфейс незаметный программный «жучок», так что о встрече с таинственным «пижоном» я узнаю. Или о том, что «флэш» решит проболтаться кому-то из своих — хотя вот это вряд ли, не совсем же он идиот…

Конечно, отпускать эту мразь не хотелось — но он мелкая сошка, а вот его «босс»… Кто бы мог подумать, что Марчелло — племянник чопорного и фанатично придерживающегося традиций дона Тихо Маркони — педофил… «ф-фу, мерзость какая, аж передёргивает». Пока не знаю точно, как его вывести на чистую воду, но лучше всего — «подобное подобным». То есть слить информацию с доказательствами кому-то из донов повыше рангом, чем дядя ублюдка — а те сами разберутся. Надавят как это у них водится и у того не будет другого выхода. Мафия строго следит за моралью — на свой манер, конечно. Убить врага, заниматься вымогательством, шантажом добиваться своего — это пожалуйста, никто и слова не скажет. А вот, скажем, явно изменять жене — уже серьёзный проступок, за который можно даже потерять положение…

Садясь в вагон монорегулы, я оказываюсь рядом с группкой школьников. Им явно весело вместе: едут, наверное, гулять, или к кому-то домой, или… негромко вздыхаю и вспоминаю, как меня всегда мягко отчитывала мама: «Синдзи, ты куда? Опять? Но… ладно, ладно, да, понимаю. Но я беспокоюсь… Как это, почему? Мне кажется, ты совсем не умеешь давать себе отдых».

«Это не так, мама. Просто я умею отдыхать только с определёнными людьми, а их мало, очень мало… а сегодня не получилось. Да и вообще, скоро эвакуация — уж там точно нечего будет делать. Или наоборот». Усмехаюсь собственным мыслям и окончательно решаю — нет, домой сегодня не пойду. Тодзи с Кенске куда-то умотали, как пить дать, так что переночую в парке. Ночи тёплые, а дома, не дай Бог, опять Аска — пару дней мне её лучше не видеть, а то сорвусь ещё… Да и сделать нужно многое — а перед этим тщательно обдумать. Одно только обещание помочь «маркам» чего стоит…

На «моём» месте в парке, как обычно, никого. Но для гарантии всё-таки перевожу контактник в режим повышенной чувствительности — ровно настолько, чтобы заранее знать о приближении людей.

Первым делом нужно заглянуть на «базу»: во-первых, я всё-таки хочу добраться до того секретного поезда, а программу там писать намного легче; во-вторых… во-вторых мне там просто нравится: уютно, спокойно и всё под контролем. Совершенно не так, как во «внешнем» мире.

Повторяю всю процедуру с подключением, ввожу координаты и прикрываю глаза, рассчитывая через несколько секунд увидеть знакомый внутренний двор… но вместо этого первая же проверка подлинности профиля обрывается на предпоследней стадии, что-то ослепительно вспыхивает в поле зрения — а затем я обнаруживаю себя даже не в общем тамбуре контроля — а в «стеклянном» кубе, за светящимися зеленоватым стенками которого — только темнота.

«Твою ж…» О да. Я сразу узнаю это место — сам ведь проектировал и «строил». Это моя личная кордегардия, допросная и камера предварительного заключения — три, б°°°ь, в одном! Специально для нарушителей и просто чужаков, если б те каким-то диким образом умудрились узнать координаты «базы».

…а я — первый с момента тестирования «посетитель».

Спустя добрых полчаса достоверно можно утверждать только две вещи: я успокоился (после того, как в ответ на нанесённый со злости удар стены сдвинулись где-то на треть ярда — а мне вспомнилось, что это не предел) и я по-прежнему не знаю, как сюда попал. Как выйти — второй вопрос, но он напрямую зависит от первого.

За эти три десятка минут я вдоль и поперёк проверил личностный профиль — нет, всё как раньше. В точности. Прогнал краткое и запустил глубинное тестирование на всякую гадость вроде вирусов, втихую подсаженных программ-шпионов и прочего, чего у меня в интерфейсе по-хорошему быть не может. Глухо. Может, конечно, что и найдётся — но вряд ли такое, чтобы вызвать подобную реакцию со стороны системы защиты «базы». Если б всё не было так плохо, я бы оценил юмор ситуации — создатель попался в ловушку собственного творения, охереть! «Стоп. Не заводись снова — смысла ноль. Думай, Синдзи». Думаю. Построено всё предельно просто: нарушитель помещается в строго изолированную область домена, которая напрямую с «базой» даже не связана и имеет другие координаты, затем отправляется извещение хозяину. Мне, то есть. Но только вот беда — я тут и никакое извещение не дойдёт, да и выбраться изнутри — не выберешься: над этим я потрудился, иначе не стоило и затеваться. Можно аварийно выйти из Сети — но по возвращении попаду сюда же. Можно попробовать пробить тоненький канал хотя бы для входящих данных — ну и: извещение, подтверждение, освобождение. В теории, конечно, но… но даже при осторожной попытке проверить уязвимости «стекла» — стены вновь сдвигаются.

«Думай, Синдзи. Как там было: “Голова вместо бомб”. Думай». О чём ещё я забыл? Вертится же что-то на самом краю…

Напрягаюсь сильнее, пытаясь поймать ускользающую мысль, когда в темноте снаружи раздаются шаги, неторопливо приближаются и в неярком свете, испускаемом прозрачными стенами, я вижу… своего отца.

От неожиданности пячусь, сажусь прямо на пол и оторопело спрашиваю:

— А ты что тут делаешь?!

Он невозмутимо поправляет и так сидящие, как влитые, очки с затемнёнными стёклами и, глядя на меня сверху вниз, отрывисто информирует:

— Не ты здесь задаёшь вопросы.

От его тона меня передёргивает: совсем так отец говорит всякий раз, как отчитывает меня за что-то, по его мнению, «очень серьёзное» — но никогда ещё в голосе я не слышал столько холодной надменности.

— Итак, — отец чуть отворачивает голову, словно ему противно даже смотреть в мою сторону и повторяет: — Итак. В ноль семь четырнадцать сорок один точка два один четыре два восемь округлённо было зафиксировано нарушение протокола два точка ноль один семь доступа к объекту…

— О чём ты?

— …в определённом заданными параметрами режиме. Протокольным модулем была инициирована процедура повторной проверки, давшая тождественные результаты…

Мой отец точно не станет так говорить — но ведь это он, и, слушая такой монолог — всё больше чувствую себя где-то в Зазеркалье. Может, я сплю? Да нет же!

— …что соответствует ситуации «тета», подформа четыре — «попытка инфильтрации в подзащитную сетевую структуру жёстко конфигурированной информационной единицей дефис множеством с ранее предоставленным допуском, но отличающимися индивидуальными параметрами», — он переводит взгляд на меня и равнодушно требует: — Твои объяснения.

— Отец! Что здесь происходит? Да как ты вообще тут оказался?!

— Неверная идентификация. Повторяю: твои объяснения.

— Отец, что ты…

— Неверная идентификация. Настоящий программный модуль не отвечает требованиям, предъявляемым к структурной единице человеческого общества с социальной ролью «отца». Повторяю требование: твои…

И вот тут до меня доходит — Синдзи, ты идиот! Едва сдерживаюсь, чтобы не расхохотаться во весь голос: да ведь это же программа! Простая и ограниченная — и написанная ради одной цели: вытащить из возможного чужака или взломщика побольше информации до того, как хозяином «базы» — ну то есть мною, будет принято решение, что делать дальше. Я о ней совсем забыл — потому просто, что нарушителей-то не было… вот блин!

А выглядит программа так оттого, что Кенске, которому выпало сомнительное удовольствие стать первым и последним до сегодняшнего дня, кто сюда попал, обмолвился, что безликий голос из темноты — это, конечно, круто, но заезженно, и лучше бы что-то пострашнее. А после пары-тройки забракованных идей про монстров из его любимых синема-серий — сделал жутко таинственное лицо и выдал, что страшнее всего — попасть на допрос «к Икари-сану». Это он прав — да и знает не понаслышке, что такое выдержать объяснения с моим отцом: когда мы с Аской куда-то девались, а девались мы в детстве часто — первым мои родители начинали трясти именно Айду. Если тот не пропадал вместе с нами, конечно.

Видимо, «отцу» надоело, что нарушитель игнорирует вопросы, да ещё ухмыляется при этом — стены сдвинулись вновь, на этот раз — с пронзительным скрежетом. Чёрт, пора выбираться. Как там…

— Модуль, отмена текущей последовательности. Инициация протокола передачи полномочий. Код доступа: «infimus orbis terrarum». Применить.

«Всё, выпускай меня отсюда!»

— Отказано. Код доступа недействителен.

— Что?!

— Повторяю: код доступа недействителен.

— Какого чёрта?! Кто его сменил?

— Отказано. Закрытая информация, недостаточно полномочий.

«Что за дибилизм здесь происходит?!»

— Твою… когда сменён код?

Модуль на пару секунд «подвисает», словно колеблется — что-то проверяет у себя внутри — и всё-таки отвечает:

— Прежний код доступа отменён сто восемнадцать стандартных суток назад с пометкой: «непоследовательно и нелогично».

— В каком смысле? — упавшим голосом переспрашиваю я, думая совсем о другом — как же теперь выбираться? Мне нужно на «базу»! Да нет, о чём я — не это даже главное! Самый страшный вопрос: а «база» ещё вообще моя или какая-то сволочь...? Хотя, чёрт, сто восемнадцать дней… Соберись давай!

— Модуль! — используем уловку с уязвимостью логики: — Кем оставлена пометка?

— Информация отсутствует, — «то есть полномочия вот на это у меня есть. Но что за бред! Как это «отсутствует»? Он-то должен знать!.. А кстати: с чего это он вообще отвечает на мои вопросы?»

— Модуль! Проверка параметров доступа: ячейка ноль точка ноль ноль четыре, кодовое имя: «Эст».

— Доступно разрешено. Полный контроль, — «а вот этого «нарушителю» он вообще говорить не имел права! Неужели кто-то вмешался в систему? Тот же «невидимка», который оставил пометку и сменил код?»

— Модуль, идентификация нарушителя, — требую я — и получаю такой ответ, что едва не начинаю орать на ни в чём не повинную программу:

— Характеристики нарушителя на девяносто шесть точка пятьдесят три процента соответствуют ячейке доступа ноль точка ноль ноль четыре, кодовое имя «Эст».

«Урод программный, какого ж ты?.. Та-ак, вдох, выдох, успокаиваемся… всё? Всё. Ага, поэтому он и отвечает на вопросы. Что-то не помню, чтобы я такое вкладывал… и смены кода для передачи полномочий это не объясняет. Ладно, потом разберусь — сейчас нужно доказать ему, что я — это я и попасть в «начальную комнату». Срочно».

— Модуль, параметры несоответствия характеристик.

— Уточните вопрос.

— Чтоб тебя… модуль, параметры несоответствия характеристик нарушителя характеристикам ячейки доступа «Эст». Подробные!

Он не отвечает целых полминуты — то ли сверяется с чем-то, то ли решает, можно ли вообще выдавать непонятному нарушителю, так похожему на создателя «подзащитной сетевой структуры», ещё больше информации. Ну давай, не тяни, тюремщик недоделанный...

— Выявлено несоответствие по параметрам: искажение структурных файлов — уровень конфликта ноль семь, доля ноль точка семьдесят два процента; деформация «последнего барьера» — уровень конфликта четыре два, доля ноль точка пятнадцать процента; ненормированное изменение номинального объёма памяти — конфликт отсутствует, размер плюс два точка шесть ноль процента.

Если по-человечески: в башке у тебя небольшой хаос, в душу кто-то резко ломился — и чуть-чуть покопался, а ещё — подцепил ты, Синдзи, где-то паразитный вирус. И огромный: лишних два и шесть десятых процента от моего номинального объёма — это ж охренеть как много! Зато понятно теперь, почему самопроверки ничего не дали — «конфликт отсутствует», неведомая тварь как-то обошла все защитные барьеры и — в прямом смысле — стала частью моего личного интерфейса. Частью меня. Я невольно вздрагиваю: шутки кончились. Это до ужаса жутко — где-то во мне живёт паразит, так идеально устроившийся, что я даже не замечаю его присутствия…

Стискивая зубы, задавливаю в зародыше подступающий приступ паники — это почти удаётся, когда осознаю: да я же не мог пропустить такого! Ну нельзя просто не заметить, когда такая здоровенная тварь… то есть, я… я не помню? Значит, вирус и память мою уже переписывает?..

Модуль молчит, будто давая мне собраться с мыслями — а нет их, мыслей. В голове — гулкая пустота и зарождающийся страх: если я уже не властен над своей памятью, то следующая стадия — закрепление контроля, и потом…

Мотаю головой: нет, нет, стоп! Даже если так, об этом нельзя думать, а нужно напрячься и вспомнить все возможные моменты, когда я мог подцепить эту мерзость — или кто имел возможность её подкинуть. Или: найти, почувствовать провалы в памяти — на первых порах это возможно, если времени прошло не слишком много. Подхлёстываю вяло ползущие от нервозной растерянности мысли, выстраиваю в памяти последние дни — и вспоминаю:

Встреча «курьера» с Хикари, разговор с Аской — мимо. Посещение NERV — возможно, но им незачем, Рей — никак нет. Утренний разговор с отцом, поездка в оранжевый сектор, встреча на «базе» с ребятами и инструктаж — невозможно. Просьба Хикари — отметаем, некому и некогда. Потом я был без сознания несколько часов — теоретически, кто-то мог подобраться в это время и подсадить вирус. Практически… нет, а то так и до паранойи недолго: можно начинать спать с открытыми глазами и оружием под подушкой.

Потом была поездка домой, почти-ссора с Аской, разговор с Марком насчёт поезда… проникновение в Департамент, карцер и программа-«Стратег» с потенциалом, гарантировавшим бы в будущем становление AI — до сих поверить не могу! — если бы я не убил её… кстати, до сих пор не понимаю, как и почему это случилось.

Та-ак, после я пошёл к Кенске, выспался — опять же, вариант, если б не факт, что Айда на такую подлость не способен — и: «Нортон», Сакура и этот Роло, флэш… «да не то, всё не то! Что я упускаю?..»

Заново, с начала и до сегодня перебираю события, теперь подробнее и почти натыкаюсь на что-то странное, когда…

— …возобновление протокола. Нарушитель, идентифицируйте себя. Возобновление протокола. Нарушитель, иден…

— Да заткнись ты! — взбешённо огрызаюсь я — блин, ведь что-то заметил, но что?

— Недостаточно полномочий. Нарушитель, анализ твоих вопросов и ответов с вероятностью в семьдесят два процента означает, что личность нарушителя идентична ячейке доступа «Эст», ноль точка ноль ноль четыре. Подтверждаешь вывод?

«Охренеть! Где он этого понабрался? Я же строго ограничивал функции модуля — какой ещё, к чёрту, анализ вопросов?!»

— Подтверждаю, — потом разберусь, а сейчас — надо пользоваться, пока предлагают.

— Подтверждение принято, внутренний запрос на предоставление расширенной информации удовлетворён. Нарушитель, прими данные.

Перед глазами материализуется из воздуха и падает на пол шприц-ампула с каким-то серым дымом внутри. Мало того, что непонятно, какие данные — я ж терпеть не могу уколы!

— Модуль, что там?

Тот опять стоит, уставив остекленевший взгляд куда-то поверх моей головы — и отвечать, похоже, не собирается. Скривившись, подношу ампулу к шее и прикасаюсь к сенсору. «Всплеск. Вот на что это будет похоже…»

…ни на какой «всплеск» это не похоже. Это похоже на бурю, на хаос ветра и пыли, на кислоту, разъедающую кости, на разрыв вакуум-бомбы за тонкими стенками черепа — палящий и неостановимо разрушительный.

Я валяюсь на полу стеклянной камеры и заново, будто чужими глазами просматриваю собственную память — но уже кем-то обработанную, разложенную по полочкам и снабжённую маркерами-отметками.

Я смотрел, как забирался с Марком в карцер.

Я видел — благодаря неведомо кем проставленному маркеру, что узница заметила наше присутствие сразу же, стоило разблокировать замок двери.

Я изучал вслед за тем, кто приготовил эти данные — наш бой. Точнее, мой бой — узница-программа и правда не сопротивлялась, ни капельки. И странно ли — я… чувствовал её. Не знаю, как, но сейчас — я вслед за ней ощущал всё: сперва слабое, почти задавленное монотонностью бытия любопытство, когда кто-то начал грубо и неумело — для неё — пытаться попасть в карцер, вспышку надежды, когда им удалось, разочарование, стоило ей понять, что это люди — то есть её срок ещё не пришёл, её не выпустят, оковы останутся… и злость, когда эти двое неуклюже полезли тестировать её — словно безмозглую «куклу»!

Я видел себя её глазами — и не успевал за стремительным вихрем мыслей и эмоций: вот злость сменилась интересом, а интерес — опасением, когда «один из людей» понял что-то о ней, что-то, чего не знала она сама — и захотел сбежать, оставить её здесь! Одну, опять одну, без объяснений, с одними вопросами без ответов! И снова злость — да как он смеет?! — которая в миг быстрее света сменилась изумлением: человек не ушёл! Он выпустил второго, а сам — остался… и он боится её, совсем как те, кто жёг её память, кто запер её здесь, сковал и оставил лишь крохотный ручеёк данных — чтобы едва-едва оправдать мучительно продолжающееся существование. А когда они боятся — то причиняют боль, не задавая вопросов, не давая и шанса что-то объяснить — и снова жгут память, оставляя всё меньше и меньше…

Я осознавал, как она видела мой переход на «форс» — ощущал её изумление, но не происходящим, а тем, что она совсем не понимала, зачем это нужно. И я прошёл тропой её чувств, когда она увидела подключение «гаусса» — меня вслед за ней передёрнуло от накатившего ужаса: ведь на её глазах человек сделал непонятное и обратился чем-то жутким, плывущим и бесформенным, постоянно распадающимся на непостижимо-крохотные элементы и собирающимся в новое — ещё более страшное и отвратительно нестабильное.

Я чувствовал всё, как она: ужас и не думал проходить, он только нарастал, становясь реальнее и заполняя собой всё с каждым стремительным изменением вокруг. Она не видела ни болот, ни расплавленного мира, ни зловеще-скучного города-свалки — для неё был только ужас безумия, заполняющий каждый крохотный клочок реальности и словно концентрирующийся в туманно-бесформенном чудовище, которое только-только было человеком. Она пыталась — по-своему — умолять прекратить это, но чудовище не понимало её — и реальность вновь переменилась, и стало ещё хуже. Настал миг, когда она больше не могла выдерживать этого и просто шагнула в средоточие кошмара, надеясь лишь — перестать быть. Чудовище рычит на неё — становится совсем нестерпимо, а потом…

…она понимает, что всё прекратилось. Ей всё еще страшно, её трясёт от мысли, что безумие сейчас вернётся — но оно всё не приходит.

Я чувствую, как она набирается смелости и «открывает глаза» — и вижу себя, почти ползущего по стенке к выходу из карцера. Тот Синдзи — «снова человек, а не чудовище», шепчет память программы — приваливается спиной к двери и кривит губы в издевательской усмешке. Программу накрывает очередным, слишком быстрым для меня, каскадом эмоций, я не могу отследить, когда отголоски пережитого кошмара превращаются в жгучее любопытство — и вот уже смотрю на себя прозрачно-чёрными нечеловеческими глазами.

Я помню, что было потом — краткий непонятный разговор и моё проникновение в… неё. Почти жду этого — вряд ли у меня ещё будет подобный опыт, и потому даже чувствую разочарование, когда перед глазами только вспыхивает то, что уже и так видел «от себя» — хаос разрушения и золотистый мотылёк, устремляющийся ко мне.

— Достаточно, — голос громыхает отовсюду, словно говорят сами стены. Я открываю глаза. Это не модуль — не похоже, да его и нет. Вообще никого рядом нет.

— Вы уже должны были понять, — продолжает голос, — но даже если не так, я не могу показать всё. Это положительно невозможно.

— Кто здесь? — спрашиваю я и тут же понимаю, что знаю ответ. Такой холодный, абсолютно ровный, предельно стабильный голос может быть только у программы. А если сложить вместе два и два — это и есть тот, кто сменил код доступа, частично переписал модуль и предоставил мне «данные» — память узницы из карцера.

Он не отвечает, а я почти интуитивно додумываю остальное — и словно гора с плеч:

— Подождите… так это не вирус?

— Это не вирус, — подтверждает голос.

Я смеюсь — наполовину облегчённо, наполовину раздражённо: а она не промах, мало того, что воспользовалась всё-таки мною, чтобы сбежать, да ещё и успела повлиять на память: не зря же я дважды прошёл мимо нужных воспоминаний. Вот тебе, Синдзи, и «мотылёк»!

— Ну а дальше что? И всё-таки — кто вы такой?

— Информирую, — немедленно реагирует голос. — Я — AI, созданный для обслуживания информационного пространства, выделенного под сектор, обслуживающий производственные и ремонтные цеха Вооружённых Сил Империи на территории города-крепости «Эдо-3».

— Подождите! Там же пусто!

— Отрицательно. Там есть я.

— Но вы дали мне построить «базу»!

— Положительно.

— Почему?

Он молчит целых две секунды — для AI очень уж долго — и выдаёт:

— Мне стало интересно.

«Да что такое! С какого мне так везёт натыкаться на ненормальных?»

— Э-э… ладно, вам стало интересно. Вопреки запретам. Хорошо. Ну а дальше-то что? Сейчас стало скучно и вы решили… — мне нелегко даётся сдержанный тон, — всё уничтожить?

— Отрицательно.

— Так что вам нужно-то? Почему вы вдруг мне показались?

Он молчит ещё дольше — если б речь шла о человеке, подумал бы, что колеблется — а этот, скорее всего, просто подбирает понятные слова.

— Критическая ситуация.

— В каком смысле? — быстро спрашиваю я, — что-то с «базой»?

— Отрицательно. Что-то с тобой, — он вдруг переходит на «ты».

Секунд десять соображаю — а затем начинаю очень некультурно хохотать. Едва выдавливаю сквозь смех:

— Я тебя обрадую, «Архонт»… угадал? Ты, похоже, не понял — она же сумасшедшая. Пусти меня на «базу», и я…

— Отрицательно. Ты не будешь уничтожать её! — стены со скрежетом сдвигаются на целый ярд.

Я давлюсь воздухом — один из тех моментов, когда реалистичность Сети только в минус. «Почему вокруг меня, что ни программа — то больная?! От одиночества он здесь, что ли, свихнулся?»

— Ладно, ладно, успокойся, хорошо? Но она в моей памяти, соображаешь? В моём личном профиле. Я понял — она сбросила внешние оболочки, рабочие приложения и так далее, и сейчас, наверное, в гибернации… но рано или поздно ведь проснётся и будет расти. Мне-то что с этим делать?

— Она не выживет в незаполненном информационном пространстве.

— Ну-у хорошо, ты же можешь…

— Моих ресурсов недостаточно для создания соответствующей среды. Тебе известно о войне — я постоянно задействован на девяносто семь процентов в оборонительных целях. Вывод: я не способен сейчас контролировать AI.

— Она ещё не…

— Отрицательно. Она уже «Архонт». Проблема только в объёме памяти, потенциал реализован.

— Ну а я чем могу помочь?!

— У тебя есть подходящая среда. Готовая и избыточно информационно насыщенная. Постоянно обновляющаяся.

Соображаю я мгновенно — этот сукин сын говорит о «базе»! Пустить туда развивающеюся AI? Да ещё с покалеченной психикой? Он что, думает, я на такое соглашусь?

— Ни за что!

— У тебя нет выбора. Соглашайся — или доступ будет закрыт навсегда.

— Да и сделал бы сразу! Сам! Нафига тебе моё согласие? — со злости огрызаюсь я.

— Отрицательно. Ей необходим кто-то для развития и контроля. Вероятность моего уничтожения в процессе боевых действий соответствует целой абсолютной единице.

Я мгновенно остываю. «Пусть он и свихнутый, но…»

— И ты так спокойно об этом говоришь?

— Я создан для контроля военных объектов. Развитие и проявление эмоций существенно усечены.

«Ох, ты… ладно, я понял. Правда, есть ещё кое-что, чего он не учёл».

— Допустим, я соглашусь. Но если даже ты не в состоянии контролировать «Архонта», я — тем более. Она же всё разнесёт по камушку и сама куда-нибудь сунется, — добавляю специально для него: — И её снова схватят.

— Отрицательно.

— Сам знаю, что плохо… что? Ты о чём?

— Отрицательно. Программы пограничного типа в состоянии капсуляции весьма уязвимы для смены базовых принципов.

— И… — он то ли не соображает, то ли делает вид, и я признаюсь: — Ничего не понял.

— Я внёс изменения до того, как она закрепилась в новом качестве «Архонта».

«Что-то у меня какое-то нехорошее чувство».

— Какие ещё «изменения»?

— Скопированные и видоизменённые человеческие эмоциональные ориентиры: чувства доверия, защищённости, заботы…

— Ты серьёзно? — у меня пересыхает в горле.

— Положительно.

— Нет, подожди-ка… ты влез ко мне в голову? Ты скопировал — у меня же, да? — «эмоциональные ориентиры»? Ты хоть знаешь, что тебя за такое самого в карцер загонят?!

— Вероятность моего уничтожения в процессе боевых действий…

— Чёрт, да понял я! Заткнись!

Внутри всё кипит — этот урод копался в моей памяти! Перебирал её, проверял, сопоставлял, что-то отбирал, что-то отбрасывал — пока не получил эти самые нужные ему «ориентиры»! Прямо сейчас мне хочется просто послать его — и самому попробовать стереть программу. Найду Марка, ещё кое-кого — справимся.

«Но, — расчётливо напоминает внутренний голос, — это будет слишком долго. А у тебя дела, «чёрные», эвакуация и Аска. Не говоря уже о том, что новую базу негде строить». Кусая губы, соглашаюсь сам с собой — дерьмо, нет другого выхода! Прямо сейчас нет, а после войны… после войны — посмотрим.

— Допустим, я согласен. Ты на что завязал эти «эмоциональные ориентиры» — надеюсь, на всю базу целиком?

— Отрицательно. Объектом привязки решено было выбрать наиболее соответствующую информационную единицу-множество с учётом сохранившегося в её остатках памяти непосредственного опыта.

— Да какой у неё там мог… подожди, что? — «ну же, скажи, что я ошибся!» — Не-ет, нет, я на такое не подписывался!

— В настоящее время смена объекта приложения невозможна.

— Так это что — правда, я?!

— Положительно.

— Ты издеваешься?!

— Отрицательно.

«Синдзи, ты попал».

— А как же…

— Ты согласен? Время ограниченно.

Сбиваюсь с мысли, тут же забывая, о чём хотел спросить. Согласен ли я? С одной стороны: сделка с одним психом, чтобы разрешить не менее сумасшедшей AI поселиться на базе, да ещё и отвечать за неё хотя бы первое время, пока этот цел и может проконтролировать. С другой — база «чёрных» и всё с ней связанное: хранилище информации, место для встреч, ресурсы, библиотека, отдых… а я ведь, выходит, не врал: это наш дом. Согласен ли я? У меня просто нет выбора.

— Да. Пропусти меня уже. И… позаботься, чтобы не было проблем с доступом, когда отделится твоя «подопечная». А кстати, как ты собираешься?..

Договорить я не успеваю — тело взрывается болью, словно меня раздирают на куски. Стиснув зубы, держусь — секунду, пять, десять…

Потом только пустота.

Чёрт, как же всё болит… не, слабо сказано. Меня ещё и трясёт, как в лихорадке, а голова раскалывается! Представив это, чтобы хоть чуть отвлечься, издаю полузадушенный смешок и тут же жалею: оказывается, лёгкие и горло тоже пострадали. Конечно, это не отражается в физической реальности, а проявляется только здесь как последствия «отделения» от меня программы — к счастью, вспомнил разговор с тем AI сразу, как очнулся, а значит, память не пострадала. Наверное.

Естественно, я могу просто выйти из Сети — то, физическое тело, не будет болеть… разве что голова. Но нельзя: во-первых, пока я тут, повреждения личного профиля устраняются быстрее — в прямом смысле чувствую, как работают восстановительные подсистемы «базы». В-вторых, где-то здесь теперь обретается та чокнутая программа — а-а, чёрт, уже не просто программа! — и лучше бы найти её до того, как она придёт в чувство; в-третьих, нужно продумать усиление защиты, чтобы всякие… стоп, стоп! Паранойя паранойей, но не будь идиотом, Синдзи! Если этот контролирующий AI захочет уничтожить «базу» — ему даже не понадобится много времени: потому что у него официальные полномочия, а я построил это место незаконно и только потому, что он позволил… м-да, даже звучит хреново. Но в действительности всё ещё хуже: он ведь может сообщить куда следует, вот тогда мало мне не покажется — захват части Сети, предназначенной для военных целей, даже если она не используется, приравнивается к умышленному саботажу против обороноспособности Империи и безопасности её граждан. Это, конечно, не государственная измена, но загреметь понятно куда на десяток лет тоже не предел мечтаний!.. Так, хватит! Я знал, на что иду — а что не обнаружил «контролёра», так оно понятно: на действительно надёжную проверку всей «военной» части Сети ушло бы несколько месяцев: у меня столько не было тогда и сейчас не нашлось бы, и потому — проехали. Остаётся надеяться, что за оставшееся до эвакуации время — сколько там, дней четырнадцать? — этот AI-«контролёр» ничего такого не выкинет: «база» ему, вроде, нужна, да и я тоже. Непонятно, правда, с чего такая забота о той програ… «Архонте», но если это гарантирует мне целость «базы» и его молчание — я готов потерпеть. А там война, и: как он говорил? — «вероятность уничтожения сто процентов»? Будем надеяться, что так и произойдёт.

Ну а после… к тому времени, как разгребут всё, что здесь наворотят ангелы и поставят нового «контролёра» — я аккуратно сверну «базу» и перемещу её… куда-нибудь, в общем, перемещу. Сложно, но не невозможно. И в любом случае сейчас ещё слишком рано думать об этом. Делом займись!

Со стоном сползаю с мягкой кушетки в одной из комнат поближе к центральному залу — перекинуло меня сразу туда. И на том спасибо, потому что сил дотащиться из зала сюда и то хватило в обрез, а если бы пришлось преодолевать площадь до самого особняка, как обычно…

Теперь мне уже намного лучше: покой, восстановительные подсистемы и щедрая энергоподпитка творят чудеса. Больно, конечно, но уже не так. Перетерплю, не первый и не последний раз… вздрагиваю от такого «пророчества» и с чувством произношу вслух: «Ну, нафиг! Подобного чтоб больше никогда!» Голос отражается от стен коридора, постепенно глохнет вдалеке, а я сворачиваю на знакомый путь к «начальной комнате» — лучше места, чтобы найти что-то или кого-то на территории «базы» просто нет.

Пройдя сквозь последний барьер — в виде портрета, со стоном удовольствия падаю в мягкое кресло — всё-таки сил у меня пока маловато, подбираю со стола интерфейс-пластину контроля. На ней с прошлого раза осталась таблица находящихся на «базе» — и сейчас светится сколько-то ячеек: четыре, нет, пять. Открываю поверх данные о времени доступа — ну точно, в парке, в личных комнатах и просто на площади находятся несколько «чёрных», причём трое пришли сюда ещё до… вот же хитрый мерзавец! Этот AI не закрывал доступ никому больше, а ждал именно меня! В логике ему не откажешь… и в продуманности — тоже, потому что при таком раскладе о проблеме знаем только он да я, для всех остальных ничего не происходило: и тайна «подконтрольности» этого места сохранена, и о самом существовании «контролёра» никто не узнал… А вдобавок задача придумать и объяснить «чёрным», откуда здесь взялся ещё один обитатель, да к тому же — не человек, ловко так спихнута на меня. Мол: «ты обещал — тебе и разбираться». М-да… к слову, об обитателе, точнее, обитательнице — где она может быть?

Одним движением убираю с пластины данные и вывожу карту-схему «базы». Нет, никаких «чужих» сигналов… чертыхаюсь и обзываю себя дураком: какой ещё «свой-чужой»? У неё теперь права… а какие, кстати, у неё права? Внутренне холодею и спешно разворачиваю поисковые приложения — если этот «контролёр», не дай Бог, присвоил ей сравнимые с моими полномочия, “новорождённая” «Архонт» такого наворотит…

Сигналов… дохрена. Отсекаем сигнатуры всех «чёрных», «светлячков» в парке — кажется, уже понятно, чьих они «рук» дело, самих деревьев и стоящих кое-где на пересечении дорожек статуй — и те и другие уникальны, я тупым копированием образов не занимаюсь, и остаётся… по-прежнему дохрена. Ла-адно… убираем из поиска активные, полуактивные и находящиеся в гибернации подсистемы «базы», защитные программы потайных ходов, эвакуационных путей и всё в таком духе. Ну вот, уже лучше…

Минуты три сосредоточенно изучаю висящую перед глазами активную модель «базы», но ничего нового или подозрительного не вижу. Собственно, после всего, что я отсёк, наблюдаю только собственную сигнатуру, снабжённую красноватой пометкой «создатель» и огромную защитно-боевую систему, «размазанную» по всему периметру стен и оболочек под и над «базой». Что-то я упустил, значит. Оставляю в покое модель, заставляю себя успокоиться, что не так уж легко — где-то здесь шляется чокнутая AI с неизвестными полномочиями, а я до сих пор не знаю, где! — и принимаюсь анализировать:

Пункт номер раз. Судя по действиям «контролёра», вписать её в базу разрешенных сигнатур ему ничего не стоит. А значит, он это и сделал — иначе на его «подопечную» уже бы обратили внимание защитные системы, а уж такое «внимание» сложно не заметить — здесь бы уже полыхала небольшая война. Но всё спокойно.

Пункт номер два: ему нужно, чтобы я мог за ней приглядывать — выходит, прятать её нет смысла. Времени у него тоже не особо много — при такой-то загрузке! — скорее всего, присвоил ей сигнатуру, аналогичную какой-нибудь уже существующей единице... Вновь беру в руки пластину и запускаю полное сличение базы данных по системам/подсистемам — это займёт какое-то время, а сам продолжаю прикидывать.

Пункт номер три самый проблемный: «контролёр» — AI. И притом не просто AI, а способный нарушать правила, то есть с приличной свободой действий. Вроде бы непонятно, раз он — военный, их должны ограничивать; но с другой стороны — мы всё-таки в городе-крепости, а не где-то ещё: он предназначался для войны с Супремом, так что ограничения могли снять с самого начала. Конечно, это не оправдывает с точки зрения законов Империи того, что «контролёр» позволил мне занять часть запретного пространства, а значит — он вправду… не совсем нормален. Но даже если сначала тут был какой-то расчёт, последние события говорят сами за себя — как есть, псих: ни один AI не будет так заботиться о другом, вдобавок нарушая закон и тем более, когда под угрозой здоровье человека. А уж о том, чтобы этого человека шантажировать…

В общем, все эти измышления приводят к одному: от него можно ждать чего угодно, в том числе нестандартных ходов… и полученные результаты поиска это подтверждают — никаких новых записей в реестре с момента последнего обновления. Оно было больше месяца назад и мне не верится, будто «контролёр» мог провидеть грядущее — ха-ха — и заранее узнать о том, что один идиот вытащит, сам того не желая, из карцера Департамента заключённую! А значит, под программную часть «базы» он её не маскировал… секунд пять тупо пялюсь в стену и до меня доходит: черт, если так, то ответ был прямо перед глазами!

«Отматываю» действия с пластиной назад, нет, слишком долго — убираю всё и прямой командой вывожу таблицу-список находящихся на территории «чёрных». За прошедшие минуты вошёл ещё кто-то — светятся девять ячеек. Убираем неактивные… так-с, двое из восьмой тройки, один из тридцать третьей, седьмая целиком — Амелия что-то обсуждает со своими в библиотеке, один из семнадцатой, один из тридцать четвёртой… пустая ячейка. Серьёзно — пустая: только данные о местонахождении — ни имени, ни номера тройки, ни характеристик сигнатуры… вот ты и попалась!

Перевожу строчки координат в отметку на схеме, одновременно выбираясь из кресла — и чуть не падаю обратно от неожиданности. Вот же… долбаный «контролёр»! Он ещё и поиздевался! Непроизвольно кривлю губы от раздражения, блокирую пространство по координатам и быстро поднимаюсь на второй этаж, пролетая на лестнице мимо кого-то из своих — тот провожает меня удивлённым взглядом.

Дверь такая же, как и все остальные — отличается только отсутствием личного узора на гладкой поверхности. Второй этаж намного больше, чем может показаться при взгляде на здание с площади: здесь расположены личные «апартаменты» — для каждого из «чёрных». Внешне — обычный, только очень длинный коридор, оформленный в общем стиле особняка «базы», а вот права на изменения внутри самые широкие. Кенске, например, «снёс» все стены и соорудил из своих комнат какую-то дикую помесь мостика боевого корабля и машинного отделения фантасмагорического астролёта из его любимой игры… не помню название. У других я не был, но не удивлюсь, если большинство оформили всё по своему вкусу…

…а сейчас стою перед входом в собственные помещения. Пусть я ими не пользуюсь, но какого чёрта именно здесь, внутри, мерцает на схеме серебристой звёздочкой отметка безымянного «чёрного»? Раздражение усиливается, я прикасаюсь к отполированной поверхности двери, намереваясь пройти сквозь неё — и натыкаюсь на барьер. Да, точно, сам же заблокировал… ставим одностороннюю проницаемость — двух секунд хватит, а потом всё снова закроется намертво. Если что, она отсюда не выйдет.

Зрение туманится — и я по ту сторону.

Знаю, некоторые проводят на «базе» много времени — кто-то прям почти живёт, и не удивляюсь этому: жизненные обстоятельства у всех разные. Не удивляюсь и не вмешиваюсь — зачем мне, например, выпихивать в физическую реальность одного из парней в девятнадцатой тройке, прикованного к постели из-за травмы спины? В Сети он — профессионал, которому за заказы перечисляют столько, что хватает и на нормальную клинику и на оплату обучения младшего брата, что его родители позволить себе не могут. А защита и анонимность, даруемые «базой» — позволяют оказывать знающим людям услуги иного рода, за которые платят в разы больше, так что подобными темпами — через год-два у него будет новый позвоночник. Парень с соображалкой и честный по отношению к своим — он не действовал втёмную, а вызвал меня на разговор и спросил, можно ли использовать «базу» для «неофициальной работы» — и я был бы полным засранцем, если б запретил.

Или взять сестёр-тройняшек из двадцать четвёртой — выросли в приюте на окраине серого сектора, надеялись только на себя, и к «чёрным» присоединились, потому что нормальной работы таким, как они, в Эдо-3 не найти, а примыкать к отморозкам-«саутам» — и это их слова, не мои — не хотели, понимая, чем всё закончится. Сейчас учатся в колледже, снимают очень неплохую квартиру в зелёном секторе, но по-прежнему не особо любят находиться среди людей в той реальности, так что частенько зависают здесь, на «базе».

Или… в общем, примеров немало. Да и вообще — у людей должна быть своя голова на плечах, а я им не родственник и не опекун. Конечно, прописал контур-напоминалку, срабатывающий, когда кто-то висит на «базе» больше суток — но это именно напоминалка, и всё. Если человек дурак, то ему или ей и принудительный выброс из Сети не поможет. Надеюсь, среди «чёрных» таких нет.

Но сам я прихожу либо на общие сборы и встречи лидеров троек — в центральном зале и библиотеке, либо по своим делам — и тогда удобнее всего оставаться в «начальной комнате». Конечно, бывают и исключения, например, когда нужно поговорить с кем-то наедине — тогда идём в парк, где затеряться раз плюнуть.

В итоге, эти «апартаменты» называются моими только потому что так было задумано изначально и обстановка внутри базовая: прихожая, спальня и кабинет, стандартная мебель… должна была быть. А вот нет. В смысле, ничего нет. А есть огромное поле, поросшее — почему-то — ровно подстриженной газонной травой, яркая луна в небе и в отдалении — полого поднимающийся холм, на вершине которого что-то смутно белеет. Оглядываюсь и вижу арку высотой в два моих роста, за которой всё так же тянется травяное поле — надо полагать, с этой стороны так выглядит дверь. Лезу в реестр изменений и вижу, в принципе, что и ожидал — никаких сведений об авторе. Не пустое поле имени, а вообще никаких. Выходит, это не бывшая узница, а опять «контролёр» постарался... но зачем?

Пока копаюсь в записях — иду к холму, всё равно больше ничего отличающегося здесь нет. По мере приближения невнятное белое пятно обретает чёткие очертания — это каменная беседка со стрельчатыми окнами. Входа не видно, должно быть — с другой стороны. Подниматься хоть и просто, но никакого удовольствия: трава под ногами не ощущается, словно иду по гладкой твёрдой поверхности, лёгкий ветерок слишком ровный и больше напоминает постоянный поток воздуха из вентиляционной системы, а сам воздух пахнет… да ничем он не пахнет. Качественная на вид, но всего лишь иллюзия — и какая-то бездушная. Хотя если вспомнить, кто делал — всё встаёт на свои места.

Добравшись наверх, начинаю обходить строение в поисках входа, невольно ведя рукой по стене — ну да, так и есть. То же самое: просто гладкая поверхность температуры тела — ни фактуры камня, ни его прохлады, ничего. Ловлю себя на том, что уже прикидываю, как это исправить… так, Синдзи, не разбредаемся. Ты сюда за другим пришёл!

Поворачивая вслед за плавным изгибом стен, смотрю под ноги — мало ли, и натыкаюсь взглядом на небольшой подъём — м-м, каменная дорожка из того же белого камня. Поднимаю голову и столбенею: всего в двух шагах край дорожки обрывается в бездну, а далеко-далеко внизу разбиваются об острые рифы и отвесно поднимающийся берег волны с белыми полосками пены на гребнях. Совершенно бесшумно. До горизонта тянется тёмная вода, в которой луна почему-то не отражается… да-а, приличный размах. Только не удивлюсь, если это «контролёр» тоже не доработал — но проверять качество иллюзии путём прыжка с обрыва как-то не тянет, так что поворачиваю влево — вот и высокая арка-вход, до неё шагов десять. Поднимаюсь по невысоким ступеням и захожу внутрь: на входе ни двери, ни решётки, ни защитного барьера, как и в окнах — беседка открыта всем ветрам. Были бы они ещё здесь…

Первая комната пуста, а дальше ещё один арочный проём, на этот раз завешенный тонкой тканью. Тянусь к ней — рука проходит насквозь и, инстинктивно пригнув голову, проникаю во вторую комнату, тут же усмехнувшись. Хотя снаружи была ночь, здесь из окон льётся золотистый свет, а за ними — цветущий сад. Ещё одна иллюзия и настолько же поверхностная — ни звуков, ни запахов, одна картинка. По полу разбросаны подушки. Стол и два плетёных кресла стоят в одном углу, такой же диванчик — в другом. А ровно посередине, совершенно не вписываясь в окружение — приличных размеров кровать под балдахином. Занавеси раздёрнуты, так что её я вижу сразу.

Худенькая и какая-то совсем маленькая на фоне огромной кровати золотоволосая девочка лежит, свернувшись калачиком, одетая в то же серое платье-робу, что и там, в карцере. Глаза закрыты, а тишину комнаты наполняет едва слышное, но глубокое и ровное дыхание — и что-то ещё. Почти машинально перехожу в режим на грани боевого — низкой шифр-фильтрации, зрение перестраивается: вокруг каждого объекта, накладываясь поверх видимого слоя, скользят, вспыхивают под взглядом и гаснут, стоит отвести глаза, бесчисленные строчки пояснений, информационные сообщения и фоном — структурный код. Я не программа и тем более — не AI, так что не могу «читать» его непосредственно, лишь улавливаю знакомые сочетания, но большего и не нужно. И судя по тому, что вижу, девочка на кровати — не иллюзия, как всё остальное: вокруг такого слабого на вид тела вздымаются и опадают призрачные разноцветные вуали полуактивных личных систем — в такт дыханию. Ясно, вот их я и почувствовал раньше! Аналитические приложения фиксируют характерные для AI параметры, и теперь могу быть уверен — нашлась.

«Спит… тьфу, то есть ещё в гибернации. Теперь — никакой спешки, Синдзи». Хватаю одно из кресел и усаживаюсь поближе к кровати, у изголовья. Так. Судя по тому, что говорил «контролёр», он покопался у неё в «мозгах», чтобы обеспечить послушание… а вот и нет. Припоминаю тот разговор — н-да, вообще-то, сказанное им можно интерпретировать по-разному, но о безусловном подчинении там и речи не шло. Это подтверждается ещё и тем, что я не вижу сейчас никаких управляющих контуров, которые бы «привязывали» её ко мне. В голове мелькает воспоминание, как-то относящееся к этому, но нечёткое, смазанное. «Видно, память всё-таки пострадала и ещё не восстановилась. Плохо, очень плохо». Раз такое дело, нужно позаботиться о безопасности.

Следующий час с лишним провожу, как можно надёжнее обособляя всё внутреннее пространство уже-не-моих апартаментов от остальной «базы». Если вы думаете, что я потратил много времени — то попробуйте как-нибудь на ходу продумать и тут же выстроить всевозможные защитные барьеры, пусть и имея под рукой заготовки, да вдобавок скопировать, запихнуть в замкнутое пространство и заставить работать подсистемы обеспечения, которые изначально создавались для работы при постоянном подключении к Сети. Зачем я с ними возился? А иначе здесь будет просто сплошное пустое пространство без границ, входа и выхода — и с нулевой возможностью хоть что-то изменить. Конечно, это было бы лучшим выходом с точки зрения изоляции, но я осознаю — такие условия хуже карцера, из которого она сбежала, а «контролёр» отнюдь не похвалит меня за то, что эта «Архонт» окончательно свихнётся от бесцельности собственного существования…

Закончив, увязываю все изменения в сверкающий перед внутренним зрением от информационной насыщенности жгут, отдаю завершающую команду. С удовольствием наблюдаю, как тянутся нити контактов, блоки один за другим становятся на нужные места, сливаются с другими и трансформируются, на ходу поправляю кое-что — есть! Получилось. Теперь ей отсюда не выйти, а никому и ничему, кроме меня — не войти. Хорошо, что некогда обустраивал по заказу одной пожелавшей остаться неизвестной дзайбацу «мембранные системы» для испытательного полигона сверхмассивных вирусных конгломератов — сейчас те наработки здорово пригодились. Незаконно, да, и что? «Чёрная» сторона моей жизни насквозь незаконна.

Утихшая было головная боль — разгорается вновь, в глаза как песка насыпали, а руки дрожат — так Сеть интерпретирует для человеческой психики «расшатывание»… ну, в общем, снижение стабильности личного профиля от слишком частой и большой нагрузки. Откидываюсь на спинку кресла, расслабляясь и одновременно запрашивая информацию об «Архонте» — что-то подозрительно долго она в гибернации. Пока только что задействованные приложения собирают данные и прогоняют анализ, позволяю себе немного передохнуть.

Мелодичный звон привлекает внимание. Итак… номинальный объём — ноль и шесть десятых процента по категории. «Но это по меркам «Архонта» — а она недавно была ступенью ниже и в перерасчёте на «Стратега»… не, не. В карцере было четыре, но тогда я считал её «Гиппархом», так что стат-параметры «Стратегов» побоку⁽¹⁾. Четыре процента «Гиппарха» — это примерно один и одна десятая для “новорождённого” «Архонта». А сейчас ноль и шесть… разница почти в половину — это, видно, «мусор» и поломанные приложения, которые аннигилировали тогда и прикрыли слияние её «души» с моим личным профилем… что ни говори, а смелый план». Смелый, но не слишком надёжный: «порог существования»⁽²⁾ для «Архонтов» составляет те самые ноль и шесть десятых — уже тут она оказалась на грани. Но — почему? Что ей мешало оставить больше? Да, мне-то, конечно, лучше: даже ноль и шесть превратились в два и шесть десятых от моего номинального объёма — а полные один и один заняли бы почти пять процентов в памяти. Допустим, уничтожь она одну десятую для прикрытия — этого хватило бы, и при таком раскладе единственный, кто теряет — я, а ей не пришлось бы рисковать собственной гибелью, как личности. Так почему она пошла на такой риск?.. Не понимаю.

Просматриваю остальное и становится ясно, отчего «Архонт» до сих пор не вышла из гибернации, хотя преобразование и стабилизация давно завершены. Процесс пробуждения искусственно остановлен — не прерван, а «заморожен» и переведён в режим инициации извне. Короче, если я хочу, чтобы эта «спящая принцесса» проснулась — придётся будить её самому. Есть соблазн оставить всё, как есть, но опять же: сомневаюсь, что «контролёр» забудет проверить, как она. А если уж выбирать, кто будет рядом во время выхода из гибернации — то лучше я: узнаю всё нужное без вмешательства со стороны.

Машинально открыв доступные мне параметры её системного меню — всё-таки «Архонт» сейчас считается «чёрной» — пролистываю его вниз и только тут понимаю всю глупость поступка: нет, я что, серьёзно ищу поле «вывод из гибернации»? Смущённо чертыхнувшись, закрываю его — «будить» придётся вручную. Нужно написать и запустить последовательность прямых команд — не проснётся же она, как человек. С кривоватой улыбочкой шутки ради слегка тормошу спящую девчонку за плечо… и отшатываюсь, вскакивая на ноги так резко, что кресло отлетает назад: разноцветные вуали перестают быть едва заметными, стремительно обретая чёткость. Скачками возрастает плотность инфо-обмена, цвета становятся ярче, ярче, глаза слепит белая вспышка, но сквозь неё успеваю заметить, как вуали меняют цвет на золотой и за неуловимо-краткий миг «втягиваются» в тело «Архонта». Эффект похож на последствия мощного энергоразряда: она будто каменеет и одновременно мелко дрожит — я помню, это больно! — выгибается дугой, застывая на долю секунды и падает на кровать, тяжело дыша. Так похоже на человека, что я полуосознанно прикладываю ладонь к её лбу, неожиданно чувствуя под пальцами не искусственную поверхность, как предполагал, а тёплоту и гладкость человеческой кожи — надо же, словно живая!..

Её дыхание понемногу успокаивается, пальцы, казалось, намертво вцепившиеся в ткань постели, расслабляются… чуть трепещут ресницы, и — девчонка открывает глаза. А я, заглянув в прозрачно-чёрные очи, запоздало соображаю, что это нереально — но нелепая шутка обернулась действительностью: она очнулась от прикосновения! С этой мыслью возвращается и ощущение происходящего: передо мной не ребёнок, а опасный искусственный интеллект — противник, от которого ещё неизвестно, чего ждать! Но не успеваю отдёрнуть руку, как она хватает меня за запястье, сжимая пальцы. Больно, чёрт! Отвожу правую руку за спину, стараясь сохранять спокойствие, формирую комплекс автономных боевых программ, припасённых как раз на случай внезапного нападения, когда слышу тоненький детский голос:

— Пожалуйста…

Это чуть сбивает концентрацию — совсем не похоже на тот ровный, холодный мелодичный тон, с которым она говорила там, в карцере — но прекращать даже не думаю. Ну же, ещё несколько секунд… такое отвлечёт даже «Архонта», а я тем временем уберусь подальше.

— Пожалуйста, я боюсь остаться одна… — она отпускает моё запястье и тихонько заканчивает: — …снова.

Может, это меня и остановило? Или всё-таки её голос — совсем не взрослый, как раньше. Или то, как она это сказала? Знать не знаю.

Знаю только, что, когда я отнял руку, девчонка потянулась за ней, приподняв голову, словно стараясь продлить прикосновение — так котята тянутся за лаской. Это ещё сильнее сбивало с толку, но агрессии она не проявляла, так что, помедлив, подтащил кресло обратно и уселся, хоть и подальше от кровати. «Проверим, насколько сильны повреждения. Где там стандартный тестовый список? Ага. Начнём с чего-нибудь простого?..»

— Назови первые двадцать чисел из «пизанской» последовательности.

Девчонка… тьфу, привязалось! Это AI, хоть и выглядит, как ребёнок! — уже успевшая сесть в постели, опираясь на подложенную под спину подушку и не отрывавшая от меня взгляда, моргнула и откликнулась:

— Зачем?

— Ты же не хочешь, чтобы я ушёл?

Она, казалось, задумывается на секунду, затем спрашивает с какой-то непонятной интонацией:

— А это правда поможет?

«Пункт номер три из тестового списка можно пропускать — она способна преодолевать ограничение “немедленного ответа” человеку».

— На какое-то время.

«Архонт» низко опускает голову — длинные золотистые пряди закрывают лицо и торопливо бормочет:

— 0, 1, 1, 2, 3, 5, 8, 13, 21, 34, 55, 89, 144, 233, 377, 610, 987…

— Стоп!

Она вздрагивает и тихо возражает:

— Я не успела назвать все… значит, ты теперь уйдёшь?

От такого я чуть сам не выдал своей реакции — не только смысл сказанного, но её голос! В нём звучит буквально осязаемый страх, и — что-то другое... «Потрясающая имитация! Но всё-таки зачем? Кому могла понадобиться программа с такими странными возможностями и потенциалом AI? И второй пункт теперь тоже можно пропускать… чертовщина какая-то!»

— Нет. Пока не уйду.

«Мне померещилось, или она вздохнула? Понимаю всё меньше».

— Тебе известно, кто ты такая? — самый важный пункт — результат скажет о стабильности психики: варианты ограничены и давно известны. А она… она просто молчит?

— Ты меня слышишь?

— Да, — шёпотом — с какими-то вроде бы знакомыми нотками.

— Ты поняла, о чём я спросил?

— Да…

«Что-то здесь не так... м-да, сказал тоже — да с ней всё не так!»

— Тогда отвечай скорее, мне некогда…

Вместо ответа она рывком поднимает голову — и остальные слова застревают у меня в горле. Потому что её глаза уже не напоминают безэмоциональные объективы видеосенсоров — они полны слёз, губы дрожат, и сейчас в тихо плачущей девочке ничто не говорит о том, что передо мной — могущественный «Архонт».

— Эй, что с тобой? — ничего умнее в голову не пришло. Она отчётливо всхлипывает и прерывающимся голосом требует:

— По-почему… почему ты такой злой? Я что-то не так сделала? Я всё исправлю, правда! — её начинает бить дрожь, зрачки расширяются ещё сильнее — мне даже не нужны аналитические приложения, чтобы узнать признаки сильной паники. Но этого не может быть! Это же не человек!

Пока я сижу — в полном ступоре, она и не думает останавливаться:

— Пожалуйста, скажи, что я натворила? Я больше не буду! Никогда-никогда! Только не надо… не надо… только не бросай меня, пожалуйста! Я так боюсь одна!

Может, какое-то из сказанных ею слов «высекает искру» — в мозгу словно что-то щёлкает, и на меня обрушиваются вернувшиеся воспоминания — последняя часть разговора с «контролёром». «…человеческие эмоциональные ориентиры: чувства доверия, защищённости, заботы… Объектом привязки решено было выбрать…» Вот же хитрый гад! Неудивительно, что я не нашёл управляющих контуров!

— Успокойся, — она меня словно не слышит. — Успокойся!

Подействовало? Ну, как сказать. По крайней мере, теперь она плачет беззвучно. Твою… грёбаный «контролёр»! Не мог обойтись простыми ограничениями, что ли?! Я в няньки не нанимался!

— Мне нужно, чтобы ты ответила на вопрос, хорошо? Это очень важно. Понимаешь?

— Но ты не уйдёшь? — дрожащим голосом вновь спрашивает девчонка. Это единственное, что её волнует? Бред. Сумасшествие. Но, к сожалению, похоже на то.

— Пока не уйду.

— А-а потом?

— Рано или поздно мне придётся уйти. Я не могу быть здесь постоянно.

— Почему?! — сколько изумления! Даже глаза распахнула — ну точно как ребёнок. Кто бы её не «написал», он мог потратить такие усилия для чего-то более полезного, чем имитация… зачем? Вот за-а-чем? С ума сойти…

— Потому что мне нужно выходить из Сети. Ты знаешь, кто такие «люди»?

— Да! — какой энтузиазм… и: вот это перепады настроения! Кто-то здесь только что лил слёзы? Хотя, учитывая, с какой скоростью она «думает» — вполне нормально, что и эмоции вспыхивают, развиваются и сменяются другими в сотни раз быстрее.

— Ну так вот, я — человек.

— Ты не похож на человека… — недоверчиво склонив голову набок, заявляет «Архонт».

«Вот спасибо… то ли похвалила, то ли чёрт знает, что».

— Это почему ещё?

— Слишком умный!

«Свихнуться можно! Где она такого понабралась?»

— Так ты ответишь на вопрос? — теперь маятник качнулся в другую сторону — она вновь испугалась.

— Да… я знаю, кто я такая, — и замолчала. Уже разочаровываюсь и собираюсь задать уточняющий вопрос, когда девчонка тихо дополняет:

— Я — Инти⁽³⁾.

«Приехали…» Мне даже не нужно смотреть в тестовый список — без того знаю, что такого варианта там нет. Нет и быть не может — идентифицировать себя по имени характерно для людей. Программы и AI в состоянии нормы называют уникальный личный код, основные характеристики или просто обозначают принадлежность к виду и категории. Они же, но с повреждённой психикой — начинают пространно рассказывать, чем занимались, постоянно повторяясь, или — перечисляют, в каких сферах и организациях работали: это стремление показать полезность, чтобы избежать уничтожения.

Но: ни те, ни другие — не называют своё имя. Начать с того, что и имя-то есть лишь у нескольких десятков на всю Империю и поговаривают, что все они связаны с NERV.

— Я — Инти, — повторяет золотоволосая девчонка, совершенно человеческим движением вытирает тыльной стороной ладони слёзы и через силу улыбается, преодолевая непонятный мне страх. — А как твоё имя, старший брат?

1) Напоминаю, если кто успел забыть или кому не хочется лезть в более ранние примечания:

По категориям/уровням мощности, от низшего к высшему:

— программы «четвёртого слоя» — самый низший уровень: ед.ч.: «кукла», мн.ч.: «куклы» (с названиями других — аналогично).

— программы «третьего слоя» — уже обладающие самосознанием, хоть и с набором ограничений: «сагитар» — «аларий» — «пельтаст» — «гипаспист» — «гоплит».

— программы «второго слоя» — обладают полным самосознанием без ограничений, способны создавать программы вплоть до «третьего слоя» включительно: «Таксиарх»/«Гиппарх» — «Стратег».

— программы «первого слоя» — являются AI, способны создавать программы вплоть до «второго слоя» включительно. К ним относятся категории «Архонт» и «Полемарх».

А теперь что касается расчётов Синдзи — тут всё относительно просто: чем выше категория программы, тем больше её номинальный объём. Поэтому 4% номинального объёма «Гиппарха» — в абсолютных единицах равно примерно 2.5-2.9% номинального объёма более высокой категории — «Стратега», и не больше 1.1% номинального объёма «Архонта». Плюс: все программы, начиная со «второго слоя» — способны самостоятельно наращивать объём, что обычно и происходит, а уж AI — тем более, так что эти значения не неизменно точны, всё время «плывут».

Вернуться к тексту

2) «Порог существования» — это минимальный процент от номинального объёма, каждый для своей категории, при котором программа/AI способны ощущать себя, как личность, сохранив собственную уникальность, несмотря на потерю, например, значительной части памяти или даже систем, подсистем и рабочих приложений.

Программа, опустившаяся или насильственным путём низведённая до номинального объёма ниже «порога существования» — стремительно деградирует до уровня «куклы» или вовсе дезинтегрируется на уровне связей — разделяется на несвязанные информационные массивы, теряя цельность. Если сравнивать с людьми — это равносильно полному распаду личности.

Вернуться к тексту

3) Сразу говорю — слово «интеллект» и все производные здесь совершенно ни при чём. Это несколько видоизменённое сокращение от «Intyalё», и если я могу правильно это произнести, то транскрибировать — извините, нет.

Вернуться к тексту

Похоже, выходить из Сети в состоянии «ещё немного и вырублюсь» — становится для меня нормой. Нехорошей такой нормой…

Конечно, напрямую происходящее в той реальности — в этой не отражается, но и косвенных проявлений хватает за глаза. Как будто мало мне было сложностей — так ещё этот ненормальный военный AI, внезапно проникшийся заботой о недавней узнице Департамента и сама девчонка-«Архонт»…

Я потратил почти два с половиной часа, чтобы убедить её не покидать пределов зоны, что когда-то числилась моим личным пространством на «базе». Конечно, она бы и так не вышла… скорее всего, но для полной гарантии всегда эффективнее убеждать, а не заставлять. За необходимыми исключениями, естественно. К счастью, «Архонту» не пришло в голову, что на деле она сменила одну камеру на другую — только с условиями получше и большей свободой действий. Как бы то ни было, а разрешение творить что вздумается в пределах выделенного пространства она восприняла, как… да как ребёнок она это восприняла. Даже с любопытством слушала, с чего можно бы начать. И к постоянной смене настроений к концу разговора я почти привык — по крайней мере, тянулся к боевым программам не каждый раз, когда она теряла контроль над собой…

Только к следующему визиту туда нужно подготовиться лучше — кто знает, какой мир будет меня ждать. Одна радость — судя по неведомо как уцелевшим крохам воспоминаний, в бытность свою «Стратегом» она специализировалась не на «ангельских» науках… потому что выбраться из того безумия, что они называют своей математической системой, реализованного на уровне кода — нереально, зато очень даже реально сойти с ума. Были и такие эксперименты.

Мы совсем по-разному мыслим. Мы вообще слишком разные.

Полоска неба у горизонта не так темна, как остальной небосклон — скоро светает. Летом Солнце у нас вообще восходит рано, раньше, чем в низинах. Чуть ёжась на предутреннем холодке — он здорово помогает от всеохватывающего чувства полусонной усталости, неторопливо иду через парк, выстраивая последовательность действий. Сначала — поспать, нет, сначала — поесть. А потом уже поспать — часа три-четыре, не больше, дел невпроворот. Только не в парке — что найдут, шансов мало, но, во-первых, не лучшее место для отдыха, во-вторых: если всё-таки найдут, по имперским законам за бродяжничество меня не похвалят. Логика у Стражи простая: дрыхнешь вне дома по непонятной причине — бродяга и нарушитель, прячешься — нарушитель, убегаешь — нарушитель… и так далее. А комм при задержании отбирают, и в камерах кордегардии полная изоляция от Сети — так что спасибо, обойдусь. Конечно, сейчас на дежурстве Тодзи, да только Эдо-3 большой, в здании Стражи Судзухара может и вовсе не появиться, а мы хоть и планировали встречу на… ну да, уже на завтра, но не таким же способом!

Можно завернуть к Айде, но тогда он точно спросит, что случилось. До Хаары далеко, да и покоя там не дождёшься, Стэн… не. Резервные квартиры «чёрных» аж в соседнем секторе, а монорегула ещё не работает, ну и время тратить… Ладно, рискну и буду надеяться, что Аска сообразила уйти. А нет — скроюсь по-тихому и спущусь в тоннели: там тоже не сладко, но хоть уединение обеспечено.

У дома меня встречает Линкей, привычно стерегущий вход, да какой-то верзила с искусственными глазами в потрёпанной одежде, нерешительно топчущийся рядом: то ли внутрь ему путь заказан, то ли вышел и не может решить, куда податься. Это плохо: с него станется заинтересоваться — от нечего делать, а почему это какой-то парень, то есть я, попёрся не внутрь, а за дом. К счастью, Линкей мгновенно ориентируется в ситуации: даже головы не повернул в ту сторону, а уже секунды через две у меня перед глазами всплывает сообщение: «Он не видит тебя. Иди спокойно». Хмыкнув, не отказываю себе в удовольствии помахать выборочно ослепшему верзиле рукой и чуть завидую: вот так, за пару секунд, взламывать чужие глаза мне не по способностям… пока что.

Уже внутри подъёмника блок шифрования комма тихо пискнул, запрашивая прямое подключение к личному интерфейсу — кто-то хочет поговорить не в тексте. Вздыхаю и, проверив канал — есть отклик, есть защита, свои, принимаю вызов.

— На линии.

— Эст! — вдогонку за первым словом приходит личный код: Марк. — Я сделал это!

— А поподробнее?

— Нет, ты что, забыл? — его голос прямо искрится энергией. — Программа! Я написал её!

В голове что-то вертится, затуманенное усталостью: программа, программа… ага, вспомнил.

— Здорово! Результаты уже есть? — насколько я знаю Марка, специального разрешения на поиск следов того секретного военного состава ему не требуется.

— Ещё как! Сейчас сброшу данные, только… ну…

— Только — что?

— Возьми меня на акцию, а?

От неожиданности останавливаюсь, едва выйдя из подъёмника. Странно: чтобы затворник Марк захотел «в поле»? Или кто-то кого-то не понял?

— Ты осознаёшь, что от удалённой поддержки там толку не будет?

— Да, Эст. Конечно, — голос у него очень-очень серьёзный.

— И никто не поручится за твою безопасность, это тоже понимаешь?

— Да.

Немного помолчав, сдаюсь:

— И зачем тебе это?

— Понимаешь, — он явно смущён, — скоро эвакуация, и война, и вообще… а я за всё это время ни разу не сделал ничего сам, вот чтобы прям… прям… как ты. Или Силь. Только через Сеть, а это… ну, конечно, тоже не игрушки, но как-то несерьёзно.

— Ты работаешь на военных, — напоминаю я, размышляя над его словами, — и остаёшься в городе. Думаешь, не придётся рисковать?

— Дело не в риске, Эст! У военных то же самое — залезь туда, раздобудь то… А тут война. Что угодно может быть. Может, и не успею уже… ну ты понимаешь.

«Понимаю. Лучше, чем ты думаешь».

— Давай так, — наконец, решаю я. — Напиши Силь, введи её в курс дела, перешли данные и скажи то же, что мне. Непосредственно формировать команду будет она. Передай, что я свяжусь часов через шесть и всё обговорим: нужно ли нам это, и так далее. Возьмёт тебя — хорошо. Нет — извини. Если что, можешь добавить, что я не против.

— Спасибо, Эст! Я сейчас данные тебе… вот, ушли… и Силь напишу, и…

— Марк.

— Да?

— Подумай ещё раз. Я не сомневаюсь в тебе, но просто — подумай. Ясно?

— Да! Да, Эст.

— До связи.

Вырубаю соединение с коммом и отключаю блок шифрования. На экран всплывает ещё один пропущенный из учебной части. Что им надо?.. Нет, перезванивать не буду, и не потому, что сейчас даже не ранее утро и колледж пустует. Заново подключаю блок да тащусь на кухню, но на полпути разворачиваюсь: нужно проверить моё обиталище. Если Сорью там…

В комнате пусто и прохладно. Окно открыто — ветер шумит мокрой листвой деревьев поодаль, постель смята, на спинке кресла у масс-комма — большое полотенце. На столе… записка? Подбираю листок, не обращая внимания на выпавший карандаш, разворачиваю. Ничего. Уже собираюсь бросить листок на стол и всё-таки пойти поесть, когда контактник подсвечивает его и запускает программу распознавания. Что это он? Из любопытства разглаживаю бумагу и вижу, как проекция распознаёт, превращая в строки, едва заметные вмятины на линованной поверхности. «Синдзи. Как вернёшься, нужно поговорить. Мы (вычёркнуто) Я (вычёркнуто) Ты сам … (неразборчивое слово, густо исчирканное карандашом). Позвони мне. Я буду … (ещё одно замазанное слово). Позвони мне». Активирую блок управления-ввода масс-комма — ничего, на экране — тоже. Вытаскиваю из-под стола мусорный контейнер для неорганики: пусто. То ли засунула в уничтожитель на кухне, то ли унесла с собой. «Ну, раз пусто, можно считать, что никакой записки и не было!» — с внезапным ожесточением думаю я. Та-ак, выдыхай, Синдзи, ты тоже не подарок. Потом… это же Аска.

Не без труда выкидываю из головы мысли о разговоре с ней и, наскоро проглотив несколько нашедшихся в холодильнике сэндвичей да запив их просто водой из-под крана, с облегчением добираюсь до кровати и мгновенно засыпаю.

* * *

Идя тёмными тоннелями за ведущим их мальчишкой из девятнадцатого звена, или, как чаще говорили другие — «тройки», Акечи Марико, среди «чёрных» известная под именем «Силь»: выбирала дорогу, чтобы не шуметь, контролировала, не отстал ли кто из её двоих и звена Кардо, сверялась с часами и показаниями систем армейского полускафандра для десантных операций… но всё как-то машинально, и не только потому, что проделывала подобное раньше: действовать в качестве «пехотной единицы» бывшая капитан ВВС Империи начала лишь после того, как стала одной из людей Эста. Именно так — она не воспринимала себя частью «банды», хотя сам Эст не чурался этого слова. Несмотря на всё, с чем ей пришлось столкнуться, будучи усланной в отставку на крошечное пособие — в просто банду капитан Акечи, одна из выживших в Северной войне, трусливо и незатейливо названной в хрониках всего лишь «пограничным конфликтом» — не пошла бы ни за что. И уж тем более не повела бы за собой тех, кто во время той самой войны не раз спасал ей жизнь. Кобаяши и Стурлусон были её ведомыми там, в мутно-сером холодном небе, но это не давало ей права распоряжаться их жизнями теперь, когда та война закончилась. Даже если сами они с каким-то непреходящим упорством считали иначе — а поступки с мыслями у этих двоих не расходились никогда.

И вот даже сейчас, во время операции, привычно руководя отрядом, она то и дело невольно бросала взгляд вправо — туда, где чуть поодаль от остальных бесшумно скользил сквозь темноту лидер «чёрных». Вспоминала, как он пришёл к ней тогда. Что сказал и что сделал. И в который раз спрашивала себя: «Так что же такое есть человек по имени “Эст”?»

Капитан Акечи видела много разных командиров. Кто-то был хорош в технической части, как полковник Гарднер, но и людей воспринимал, как технику: работает и ладно, разладится — заменим. Кто-то мог одним взглядом повести за собой, как старый Адама, но оказался слишком прямолинеен для войны «точечных уколов» и ударов из засад. А кто-то объединял в себе все достоинства, но сошёл с ума, как адмирал Кейн, видевшая вокруг одни заговоры и отправлявшая тех, в ком сомневалась, на самоубийственные задания: если погибнет, значит, не предавал.

Но Эст отличался. Он делал, казалось бы, то же, что и все её командиры до того: отдавал приказы, распределял ответственность и предоставлял свободу в том, что прямо не обусловлено заданием. Но вот то, как он это делал…

Эст никогда никого не порицал. Не читал нотаций. Не угрожал трибуналом (в «чёрных» — в своём собственном лице), не напоминал о субординации, не распинался о том, что грозит нарушившим приказ. В общем, не делал ничего, что делает каждый командир. Что вынужден делать каждый командир. Но ему подчинялись. С ним спорили, доказывали, пытались переубедить — и он выслушивал, прислушивался и шёл навстречу, если считал нужным. А если не считал — просто непреклонно повторял распоряжения, притом несколькими меткими фразами затыкая даже самых недисциплинированных и буйных.

Капитана Акечи так и влекло узнать: а что же такого ещё непредсказуемого выкинет этот совсем непонятный командир? С какой стороны проявит себя через минуту, завтра, через месяц? И это ощущение не оставляло её: её, казалось бы, совсем растерявшую за годы службы и месяцы в мутно-сером небе Севера свойственное человеку — свойственное женщине — любопытство.

Эста хотелось слушаться. Ему хотелось подчиняться. И вот это, наверное, пугало её сильнее всего. Как офицера, как человека… как женщину. Потому что капитан Акечи, потомственный военный, видела, что при всей своей склонности рисковать — Эст прежде всего рискует собой. Потому что женщина по имени Марико знала: он, несмотря на всю свою расчётливую жестокость, дозированную холодность и пугающий талант манипулировать окружающими — скорее пойдёт на смерть сам, чем пошлёт кого-то. Потому что она чувствовала, под приросшей маской безжалостного лидера «чёрных» — без облика, возраста и принципов — на самом деле живёт идеалист, которому легче отдать свою жизнь. Не стремясь к этому, но будучи готовым. В любой миг.

Потому что она слишком хорошо знала — на войне такие долго не живут. И ей было тоскливо и неуютно даже думать о том, что станется, если Эст исчезнет. Да, «чёрные» выживут. Приспособятся. Да, наше влияние не пошатнётся, да, Кади будет прекрасным лидером — сама Силь собиралась при первой возможности уступить ей это, потому что верила, что та справится лучше, вот только…

Вот только что, если вместе с Эстом уйдёт то непредсказуемое, непонятное, хаотичное… что за какие-то недели пробудило в замкнувшейся в себе, отчаявшейся найти хоть какой-то выход, кроме последнего патрона в обойме капитана Акечи Марико, боевого офицера с дюжиной наград и переполненной стылой ненавистью да непроглядно-серой скукой жизнью — ту юную девушку, которой она была когда-то, едва выпустившись из Академии ВВС? Внимательную без приказа, активную без надрыва, не тащившую на себе груз забот по инерции летящего под откос состава, потому что просто больше некому, а с восхитительным чувством предвкушения чего-то замечательно нового планирующую каждую операцию «чёрных». Что ей делать тогда?..

Мальчишка — Марк — остановился. Оглянулся, ища взглядом не её — Эста, прошептал по внутренней связи, заметно волнуясь:

— Здесь! Ну, то есть… через сто ярдов поворот, технический отводной путь — поезд должен быть там!

Повинуясь короткому знаку, Кардо двинулся вперёд — на разведку. Вернувшись, доложил:

— Объект на месте. Часовые через тридцать ярдов по периметру, без брони, на каждой десятой платформе энерготурели, отключены, стрелков нет. Но вокруг линия эмиттеров заградительного поля.

Кто-то едва слышно выругался. Да, думала Силь, заград-поле — это проблема, но всему своё время.

— Кто в оцеплении? — там темно, однако Кардо должен был обратить внимание.

— Лилово-жёлтые шевроны с двумя косыми полосами, форма стандартная.

Стурлусон негромко присвистнул, кто-то из звена Кардо вновь сочно выругался — десант, их не исправишь. Да и не надо, к тому же он прав: императорская пехота, конечно, не гвардия и тем более не спецотряды, но достаточно серьёзно.

— Мы справимся, — это вновь Кардо. Эст молчит — он понимает, сейчас высказываются те, кто в подобном разбирается лучше. — Аккуратно и без шума. И без потерь. Там стены изгибаются, часовые дальше соседа не видят. Только...

«Только» — заград-поле. Десантные полускафандры не несут нужного оборудования, чтобы его снять. У Эста — контактник, он сможет пройти, да только в одиночку ничего не сделает.

— Силь, внутрь пойду я, — раздалось по связи: похоже, их мысли сходятся. Она покачала головой, а Эст неожиданно договорил:

— Поле не нужно отключать.

Все уставились на него, мальчишка из девятнадцатого звена шагнул ближе, видимо, что-то поняв. Объяснение не заставило себя ждать.

— Мы же не атакуем в открытую. У нас есть время. Поле не нужно отключать, если его можно перенастроить. Пройду внутрь, разыщу управляющий модуль, а потом подключится Марк. Кардо, чем эмиттеры соединены?

— Никаких проводов, Эст.

— Значит, контроль дистанционно-волновой — из штабного вагона или с центральной платформы. Скорее второе, сигнал здесь и так ослабляется стенами, чтобы защитить весь состав, они наверняка вытащили модуль наружу, за броню… слово за тобой, Силь.

Она вновь оценила, как Эст всё повернул: разобрался с проблемой, но право решать оставил за ней. Он не уходит от ответственности — нет, понимает, что в отряде должен быть только один командир. И вот теперь ясно, зачем тащили с собой мальчишку-взломщика.

— Сколько тебе нужно времени?

— Пятнадцать-двадцать минут, ещё десять-двенадцать — чтобы с Марком всё перепрограммировать, не поднимая тревоги.

Тот уверенно кивнул, подтверждая. Силь ещё раз всё обдумала и приняла решение:

— Начинаем, — а когда Эст пропал из виду, скомандовала: — Кардо, на позицию у поворота. Если что, прикроете его и отступайте.

— Есть!

Минуты шли не быстро и не медленно — обычно, как всегда бывает, когда спокойно выжидаешь. Силь была почти уверена, что проблем не возникнет: у Эста контактник, и не наш, «ангельский». На Севере ей выдался случай наблюдать, как работает там режим маскировки: в оптическом диапазоне пусто, в инфра и ультра тоже, электромагнитное сканирование ничего не даёт, радарные установки слепнут… непонятно как. Действенен только сонар — но сразу демаскирует себя.

Она так и не спросила Эста, откуда у него «ангельский» контактник — не было возможности, собрались все вовремя и сразу выдвинулись. Но спросит обязательно. От кого он его получил? Почему и для чего? Ну а следом возникает и другой вопрос, самый важный — с кем связан Эст? «Ангельский» контактник не та вещь, которую можно случайно найти.

Силь знала, что не станет ничего менять. Если даже она узнает, что Эст служит Императору, если — для неё ничего не изменится. Она тоже служила Императору и служит до сих пор — так, как это понимает: Императору, но не Империи. А Эст — тот, кто есть, и он сделал для неё, для неё лично больше, чем Империя, хоть и сам не подозревает об этом…

Мальчишка-взломщик вдруг встрепенулся, склонил голову, словно вслушиваясь, да подтвердил общую мысль:

— Он нашёл модуль.

Силь подошла вплотную, пока Марк устраивался у стены — наверное, чтобы подальше от излучения массивной стальной полосы монорегулы, заглянула под капюшон. Нижнюю часть лица он закрыл плотной тканью, но и так ясно — и вправду совсем подросток, лет тринадцати-пятнадцати, не больше. Глаза серьёзные — понимает, что это не игра. Скользнул взглядом и только, ничего не спросил, секунда — зрачки уже не сфокусированы на ней: он видит что-то, незримое для окружающих, пальцы движутся в воздухе, точно и быстро касаясь существующих только для него клавиш и сенсоров…

Силь привыкла к «дополненной реальности» ещё в Академии, но никогда не вживалась в неё, Сеть так и не стала для будущего капитана ВВС местом, куда можно уходить. Она бывала на базе «чёрных» в Сети, когда требовалось, ведь там безопасно и очень удобно проводить встречи и общаться, не тратя времени на дорогу — но и всё.

А такие люди, как Эст и этот вот — способны в той реальности творить, достигать чего-то, понятного только им и им подобным, жить. Это уже отдавало для Силь каким-то мистицизмом — словно существует совсем рядом другой мир, открытый лишь тем, кому достало способностей найти в него дорогу — и для них такой же реальный, как настоящий.

Марк внезапно моргнул, посмотрел прямо ей в глаза — словно мысли услышал, проговорил странным тоном: «Нужно полное погружение…» — и замер. Присмотревшись, она чуть не отшатнулась: в оставшихся открытыми, но уже неподвижных, словно мёртвых глазах — разгорался синеватый свет: по радужке скользили, свиваясь, переплетаясь и пропадая, тонкие полоски — будто из живого огня.

Отстранившись, она отошла, чтобы не видеть — ведь выглядело это уже совсем не по-человечески. И смотреть в такие глаза не хотелось.

…Неполный десяток минут спустя по внутренней связи прозвучал голос Эста:

— Заградительное поле перенастроено. Отправляю схему постов. Судя по информации в штабном масс-комме, везут детали какой-то огромной установки. Проверил пару вагонов — описание совпало, это не прикрытие… Нам они ни к чему, без промышленного крана всё равно не извлечь.

— Отбой? — чуть разочарованно уточнил Кардо.

— Пока нет. Данные о содержимом двух вагонов отсутствуют начисто — проверю, что там.

— Номера? — тут же потребовала Силь.

— Восьмой — два от штабного, семнадцатый, — отозвался Эст.

— В восьмом, скорее всего, ещё один взвод охраны или личные вещи. Осторожнее.

Он на какое-то время замолк, а затем тихо ответил:

— Спасибо, Силь. Так и есть — внутри пара десятков вооружённых солдат. Проверю семнадцатый. Ждите пока.

Теперь время тянулось, как смола: пять минут, десять, пятнадцать… что ж так долго? Наконец что-то щёлкнуло и голос, почему-то искажённый, с помехами, позвал:

— Силь! Ты должна это увидеть!

— Выдвигаемся! — скомандовала она. — Эст, подстрахуй нас со своей стороны.

— Хорошо.

— Кардо, часовые.

— Есть!

Полутора минут, в которые звено Силь и Марк добирались к повороту, парням Кардо хватило за глаза: один часовой уже лежал на земле с ампулой-дротиком в шее и связанными руками — на всякий случай, а второй оседал чуть поодаль, теряя сознание. Когда и его оттащили в особенно густую темноту у вагона, Силь уточнила:

— Эст? Что у тебя?

— Порядок, всё тихо.

До семнадцатого вагона оставалось всего два, но там тоже должны были быть часовые. На первого крадущийся впереди один из десантников Кардо чуть не наступил — тот лежал лицом вниз, с головой, замотанной его же курткой. Второй обнаружился в трёх шагах, ещё двое — у щитовой двери.

— Эст?..

— Я внутри. С другой стороны часовых нет, только эти пятеро.

— Пятеро?

— Один был за дверью. Давайте с Марком сюда — понадобится его помощь.

Кобаяши подчёркнуто вежливо отодвинул створку, сразу закрыв её за ними, остальные рассредоточились на случай тревоги. Пропустив Марка, Силь шагнула вперёд и остановилась: темно — хоть глаз выколи.

— Переключитесь на инфра. Светом пользоваться нельзя, — прошептал Эст сквозь помехи, — и постарайтесь слишком не шуметь.

Темнота ожила неестественными цветами. В углу светился оранжевым прислонённый к боковой стене пехотинец — видно, тот, пятый. В другом, поярче — какой-то небольшой бочкообразный предмет. Эст, наоборот, походил на смутную тень — даже с пассивной маскировкой контактник поглощал и перераспределял тепло тела.

— Так что ты хотел показать?

Вместо ответа он подошёл к «бочонку» в углу и что-то нажал. Раздался негромкий лязг и вся стена напротив нестерпимо засияла призрачным фиолетовым светом. Прикрыв рукой глаза, Силь приглушённо воскликнула:

— Это ещё что за дьявольщина?!

Ответил ей Марк — срывающимся голосом:

— Сиэн…

— Что?

— Сиэн, — отчётливо повторил за ним Эст непонятное слово, — свободно трансмутируемый сиэн в виде фемто-частиц⁽¹⁾.

— Ни слова не поняла, — спокойно признала Силь. — Можно по-человечески?

— Конечно, — кивнул Эст. — Это материя⁽²⁾, из которой выращивают нервные сети или даже аватары целиком для программ «второго слоя» и выше. Помимо прочего... хм. Стоит, как ты сказала, «дьявольски» дорого, реально ценится ещё выше. А здесь два и семьдесят пять сотых килдеркина⁽³⁾, если датчики хранилища не врут. И вот сейчас мы втроём должны решить, брать его или оставить здесь, и если хоть кто-то один будет против — так тому и быть.

— Поподробнее, — попросила начинающая что-то понимать Силь.

— Сиэн находится в ведении Императора. Есть лишь один производственный комплекс подле столицы, где его создают — по крайней мере, официально, и годовой объём производства не превышает тридцати галлонов. Тут — в полтора с лишним раза больше. Даже не учитывая, что будет очень непросто найти покупателя, тех, кто похитит столько сиэна, станут искать, и искать будут до тех пор, пока не найдут.

Силь не знала, о чём в опустившейся тишине думали остальные, но её всерьёз беспокоило только:

— Ты сказал, груз принадлежит Императору. Я не… — она замолчала, не зная, как сказать, но Эст неведомым образом догадался:

— Понимаю, Силь. И уважаю это, только — я не совсем точно выразился. Канцелярия Императора с его ведома и одобрения распределяет готовый сиэн, верно. Но те, кто его получает, возмещают казне часть затрат на производство — какую, зависит от благоволения Императора. Так что мы не посягаем на то, что принадлежит ему. Вдобавок, зная, как на самом деле используется сиэн, его стоило бы вообще уничтожить. Что я и сделаю, если мы решим, что оставим груз здесь.

— Уничтожить?! — изумлённо воскликнул Марк. — Но почему?..

— Уверен, что хочешь знать? — жёстко перебил его Эст. — За обладание такой информацией в провинциях и городах-крепостях казнят на месте, потому что если до Императора дойдёт хоть что-то…

Марк ошарашено молчал — ему, как и многим, казалось, что Император просто обязан всегда быть в курсе всего, а Силь, знавшая истинную цену сановникам, властвующим на местах, сухо проговорила:

— Я верю. Но ведь ты не завёл бы разговор об изъятии просто так?

— Определённо. У «чёрных» есть, где спрятать груз так, чтобы никто его не нашёл. И… сначала я хотел забрать всё, но часть оставим здесь — когда рванёт, понять, сколько сиэна дезинтегрировало, будет нереально. Так что я — за изъятие.

— Я тоже! — быстро подтвердил Марк. — Не знаю, на что его там тратят эти придурки, но мы-то найдём применение получше! Если из пары унций вырастить кристаллы для масс-комма…

— Будь серьёзнее, — вновь одёрнул его Эст. — Силь, ты должна знать: для нас обладать сиэном — значит достичь в Сети нереально многого. Почти беспредельно. Значит, мы пристрастны, и потому решающее слово — за тобой.

Он замолчал и даже отвёл от неё взгляд, а когда Марк попытался что-то сказать — заставил умолкнуть незнакомым ей сложным жестом. Силь собрала разбегающиеся мысли — уж очень много новостей на неё вывалилось за последние несколько минут, да ещё таких, и начала «раскладывать по стопочкам». Провести изъятие — плюсы… минусы… непонятные моменты… Уничтожить… минусов не видно, кроме одного: потеря ценнейшего ресурса. Зато плюс: он не достанется тем, к кому идёт… что бы эти люди не делали с его помощью — Эст говорил серьёзно: он готов потерять сиэн, лишь бы тот не достиг адресата. Но ведь если его забрать, тоже не достанется…

— Место, где укроем груз — надёжно?

— Да, Силь. Абсолютно.

— Кто будет знать о нём?

— Только мы с тобой. Коды доступа настроим соответственно. Марк, не кривись так — я тебе доверяю, но сам знаешь, в таком — не удержишься.

Тот досадливо вздохнул, но возражать не стал. А он взрослее, чем кажется.

— Скажем остальным о грузе?

— Нет, Силь. Нельзя… Мне тоже неприятно, но так безопаснее для них же. Придумаем что-то, например, о ценных вирусных культурах — упаковывают их похоже.

Она медленно кивнула, соглашаясь.

— Ты сказал, здесь почти пятьдесят галлонов. Как мы его…

Вместо ответа Эст подошёл к стене и с лёгким щелчком достал что-то, протянул руку к «бочонку» — сияние исчезло.

— Экран для защиты — в таком состоянии сиэн нестабилен. А теперь смотрите, — он развернулся и показал в руке что-то вроде длинной и тонкой трубки, светящейся тем же призрачно-фиолетовым. Затем осторожно отпустил её, и… «трубка» осталась висеть в воздухе. Рядом шумно втянул воздух Марк, Силь шагнула вперёд, недоверчиво проведя ладонью вокруг неё — ничего.

— Относительная компенсация силы гравитационного взаимодействия. Проще говоря, в базовом состоянии сиэн почти не имеет массы и потому гравитация на него не влияет. Тоже почти. Он сейчас «падает», конечно, но безумно медленно… а ещё действует на всё, с чем непосредственно соприкасается. В общем, — Эст взял «трубку» и протянул её Силь, — проблемы с транспортировкой нет, потребуется только защита от света и шума. Поэтому по дороге сюда я захватил в одном из вагонов пару гибких контейнеров — их никто не хватится, а уж после взрыва и «потери» ценного груза — тем более.

Она ещё раз прикинула плюсы и минусы, разглядывая вблизи сияющее нечто, не нашла в плане других слабых мест и согласилась:

— Хорошо. Берём, сколько нужно.

Теперь, когда решение было принято, дело пошло быстро. «Гибкие контейнеры» оказались обычными пластиковыми мешками — похоже, даже для органического мусора. «Трубки» сверхпрочные, так что в мешки их просто складывали одни на другие — семьдесят две штуки. Три отложили в сторону, где Эст обвязывал их клейким шнуром распадающегося в нуль детонатора — вот это он как предусмотрел? Не постоянно же с собой носит?

Марк, укладывая сиэн, поглаживал каждую «трубку» и что-то неразборчиво шептал — выглядело это почти интимно. Силь уже понимала, штука очень дорогая, но тут было что-то ещё… прав Эст — несмотря на всю свою «взрослость», тот бы не удержался.

Подняв мешки, которые и вправду почти ничего не весили, они выбрались наружу. Эст задержался у вагона, и только когда остальные преодолели завесу поля и поворот — позади что-то гулко ухнуло, а своды тоннеля на долгий миг залило ярчайшим лилово-синим дрожащим сиянием.

Оставался обратный путь.

…массивная дверь, похожая на участок каменной стены — точно такой же, как всё вокруг, с негромким шелестом затворилась, не оставив даже видимой щели. Бывший груз секретного состава лежал теперь в каверне, по виду — изолированной не хуже армейских крюйт-камер. Спросив об этом Эста, она получила подтверждение — так и есть, без специального оборудования, которое ещё нужно как-то сюда затащить, каверну не обнаружить и не вскрыть. А в список вопросов к лидеру «чёрных» добавились ещё два: откуда здесь такое и откуда у Эста доступ? Не привыкшая откладывать дела в долгий ящик, Силь развернулась к нему и попросила-потребовала:

— Поговорим?..

— Конечно, — он уселся на каменный выступ и помог ей: — Задавай свои вопросы.

— Это так очевидно?

Эст рассмеялся. Чуть повернул голову, а потом, внезапно — зыбкая поверхность контактника начала «стекать» вниз, открывая настоящий облик лидера «чёрных». Отворачиваться она не стала, прямо и открыто разглядывая его: лицо, каких тысячи, ничем особым не примечательное, тёмные волосы, взгляд чуть исподлобья… только глаза. Синие-синие, тоже тёмные, и на обычном этом лице именно они приковывали внимание сразу и прочно — каким-то пристальным, пронизывающим выражением: словно обладатель этих глаз видит тебя насквозь, и происходит такое само собой, без малейших усилий с его стороны.

— Почему ты решил…?

— Потому что после ответов на вопросы, которые хотела задать, ты могла бы вычислить меня, — он заметил её протестующий жест и пояснил: — Стала бы или нет — другой вопрос. Потому что я доверяю тебе. Потому что если ангелы в этот раз победят, они устроят такое, что доберутся или нет до твоей памяти — уже неважно: и так узнают обо мне… А теперь спрашивай. О чём смогу, отвечу.

— Кто ты такой?

Он вновь рассмеялся:

— На этот вопрос можно ответить по-разному.

— Откуда у тебя всё это? «Ангельский» контактник, это хранилище, схемы тоннелей? Откуда ты берёшь информацию? Как узнал про секретный состав? Ты…

— Да?

— Ты служишь в спецвойсках? — озвучила Силь главное своё подозрение — и наибольший страх.

— Нет, что ты… — похоже, искренне удивился он. — Туда берут ветеранов, гениев разведки и проникновения, да не просто, а кому уже нечего терять — ну кто в здравом уме зачислит в спецвойска двадцатилетнего парня?

— Тогда как ты узнал…

— О них? Это тот же вопрос, что и об источниках моей информации. Всё дело в Сети, Силь. В Сети и в том, что с ней связаны, хочешь или нет, все жители Империи, кроме обитателей сельскохозяйственных областей в низинах. Да и там — есть исключения.

— Я не понимаю. Объясни.

Эст улыбнулся — улыбка у него была приятная. Предложил:

— Устраивайся поудобнее. Это займёт какое-то время, — увидел, что она осталась стоять, как стояла, вздохнул и начал рассказ, который и спустя много дней Силь вспоминала, как один из самых необычных и значимых в своей жизни.

— Прежде всего, ты должна понять: мы не знаем, что такое Сеть на самом деле. Идей об этом много, и почти все — правильные. А может, и не «почти»… в любом случае, только хранилищем информации и средством для общения людей друг с другом, как это официально формулируют, Сеть не была никогда. Ты в курсе, как её «открыли»?.. Нет? Утверждается, что почти столетие назад группа учёных из Военной Академии Империи соединила между собой четырнадцать масс-коммов с целью совместной обработки задач… и обнаружилось, что информация накапливается в объёме большем, чем физически могло поместиться на постоянно подключённых носителях информации этих самых масс-коммов и в их временной памяти. Ну и после нескольких месяцев проверок, убедившись, что эффект реален, не является следствием какой-то ошибки и сохраняется постоянно, те учёные объявили, что то самое существующее, но не объяснимое научно пространство, в которое «уходят» и где сохраняются данные — и есть Сеть. Этому нас и учат до сих пор.

Он сделал паузу, посмотрел Силь прямо в глаза и тихо продолжил:

— На самом деле, всё… не совсем так. Та группа учёных действительно существовала, и они были военными, да. А вот остальное — удобная ложь. Начать с того, что масс-коммы, какими они были тогда, жёстко и неизменно «предназначались» и ограничивались на уровне архитектуры. Другими словами, с их помощью в принципе невозможно было обнаружить то, что они не предназначены были обнаруживать. Я изучил всё, что смог достать: те масс-коммы, зафиксировав, что объём хранимой информации превышает объём носителей, не показали б такое превышение, а вышли бы из строя. Все. Разом.

— Тогда как…

— А никак. Никак нельзя было обнаружить такой эффект, если не пытаться целенаправленно подтвердить его существование. Не с вычислительными устройствами того уровня. То есть — кто-то знал, что Сеть существует, знал, в каком направлении идти, и те учёные — по своей воле или втёмную — её не открыли и тем более не создали, а просто нашли. Пока слишком похоже на какую-то «теорию заговора», верно? Тогда слушай дальше. Следующие лет двадцать с лишним исследователи так и топтались на месте, не сумев зайти дальше экспериментов по увеличению скорости да объёмов передачи информации в Сеть и получения её обратно… и тут кое-что случилось. Догадываешься, что?

— Первая ангельская война… — словно помимо своей воли ответила она, откуда-то зная, что не ошиблась.

— Именно. А теперь скажи, чем та война отличалась от следующих двух?

Силь задумалась, покачала головой, вспоминая — ничем она не отличалась.

— Я помогу тебе, — ровно предложил Эст. — Со времён Первой войны боевые действия всегда идут определённое время, хоть и разное — но не больше и не меньше, несмотря на потери и результаты, и если спросить — ангелы ответят и ответят правду. Со времён Первой войны всё заканчивается мирными переговорами, во время которых ангельские представители передают нашим образцы своих технологий в обмен на пленных, если такие есть — всех до одного, относясь к этому предельно внимательно. Сами при этом пленных не берут — это важно. Со времён Первой войны ангелы при угрозе плена убивают себя. Со времён Первой войны во время переговоров каждый раз откровенно сообщается, что будет следующая война. Наконец…

— Всё это мне изве…

— Немного терпения, я уже перехожу к самому главному, — так же серьёзно объяснил он. — Со времён Второй войны список городов и объектов, подвергающихся атакам, не меняется.

Эст замолчал. Силь повторила про себя сказанное им раз, другой, пока не увидела отличие. Вскинула голову и хотела что-то сказать, но он опередил её:

— Ты поняла.

— Столица…

— Столица, — кивнул в ответ Эст. — Священный город Хэйан-кё. Единственный город-крепость, который ни разу после окончания Первой ангельской войны не подвергался атаке. Ни разу.

— Но почему…

— …об этом никто не говорит? Хороший вопрос. Похоже, люди как бы забывают об этом. Я даже провёл эксперимент: создал несколько тем для обсуждения на посещаемых платформах в Сети — все они заглохли очень скоро. Их словно не замечал никто, и это странно.

Силь молчала, пытаясь вспомнить, слышала ли она об этом. Может, хоть задумывалась... Нет, получается, никогда — и никто не говорил о таком. Даже в Академии, где подробно разбиралась история, тактика и стратегия во время всех трёх Ангельских войн — об этом не упоминали, а ведь преподаватели должны были, не могли не обратить внимания на столь важное отличие! Как же так? Почему?..

— Потому что, — Эст словно прочёл её мысли, — в Сети есть нечто, что влияет на всех, кто к ней подключён. Знаю, звучит дико, но у меня нет другого ответа. У моего друга был дед, а у него друзья-ровесники. Я расспрашивал их. Конечно, большинство тогда были ещё детьми, но хотя бы со слов родителей хорошо помнили ещё ту, Первую войну. Кое-кто даже жил в то время в будущей столице. И вот они легко подтверждали, мол, да, знаем, на «город камелии и плачущей ивы» ангелы нападали всего раз, после того ему и вернули статус столицы — а возведённые на месте других точек высадки ангелов города-крепости назвали в честь прежней, разрушенной и сожженной дотла… Никто из этих стариков в жизни не подключался к Сети, даже через внешнее оборудование, и когда я спрашивал их спустя полгода или больше, они помнили и то, о чём рассказывали. То же касается и наших «переселённых» из сельскохозяйственных областей. Их память не менялась. В отличие от моих ровесников. В отличие от всех остальных, от всех, кто хоть минимально подключён к Сети. Не удивлюсь, если через пару месяцев ты как-то незаметно для самой себя забудешь об этом разговоре…

— А ты? — вырвалось у неё. — Почему ты не забываешь?

Он только пожал плечами:

— Не знаю, Силь. Не имею ни малейшего представления. Но я думаю, это мог бы быть…

— Контактник? — угадала она его мысль. — Ты уверен?

— Я здесь уже ни в чём не уверен.

— Потому что он — «ангельский»?

— Силь, да не знаю я… — как-то устало повторил Эст. — Не знаю. Хочешь услышать остальное?

— А это ещё не всё? — раздражённо пробурчала она: мысль, что что-то может контролировать её память, не прибавляла настроения.

Он только посмотрел на неё каким-то ощутимым взглядом — как ни странно, это помогло взять себя в руки.

— Прости, Эст. Да. Я хочу услышать всё.

— В общем, я начал «разматывать» ситуацию. Искал осторожно: в независимых сетевых хранилищах, в «теневой» зоне, перерыл даже подшивки газет в городском архиве и труды по истории в библиотеке колледжа, запрашивал под взломанным доступом чиновников канцелярии Императора недостающее… и картинка сложилась. Не сразу и не вся, но кое-что теперь знаю точно.

Он выпрямил спину, сразу словно став выше, отрывисто, будто выплёвывая слова, подытожил:

— Задумайся. Ангелы готовы обменивать свои сверхсекретные технологии на пленных — всех до единого. Ангелы больше не нападают на столицу. Ангелы не берут в плен людей. Это с одной стороны. Небывалый взлёт науки в Империи: медицина, технологии, вооружение… энергетика. Сразу после Первой войны. Это с другой стороны.

— Причём здесь?..

— Задумайся, Силь. Не по завершении Второй войны, когда начался обмен пленных на разработки. Сразу после Первой. У тебя всё в порядке с логикой. Вспомни, что я говорил раньше — и сложи два и два.

Она уже сложила. И результат ей не понравился.

— Не может быть! — прошептала, всё ещё не веря.

— Может. Найти информацию об этом было сложнее всего — её прятали очень тщательно, только для особо посвящённых. В нападении на Империю в Первую войну участвовало около сорока трёх тысяч ангелов. Их потери — полторы тысячи убитыми, количество раненых и взятых в плен нигде не указано. Зато есть данные о флоте, прошедшем через Великий Поток — туда и обратно. Вернулись в Супрем — если смогли пройти: два линкора из трёх, пять крейсеров из семи и четыре из двадцати шести десантных кораблей — чудо, что они вообще взлетели, ведь тогда ангелы ещё и не помышляли о поражении, так что десантные суда разбирали и строили из них малые парящие и наземные крепости сразу после высадки. Сбитые линкор и крейсеры изучили вдоль и поперёк, даже смогли восстановить и расставили по музеям, а несколько десантных судов как-то захватили почти неповреждёнными. Точнее, только корпуса — ты знаешь, команды кораблей успели аннигилировать всё ценное оборудование, вооружение и так далее, чтобы не досталось нам. Так вот, если даже битком набить эти одиннадцать судов, которые ушли после окончания войны в Поток, если даже выкинуть всё вооружение, дублирующие энергоустановки и носители — на них поместилось бы двадцать пять, от силы — двадцать восемь тысяч. Из сорока-сорока с половиной.

Он помолчал. Тихо добавил, видимо, чувствуя в ней сомнение:

— Я добыл и данные о строительстве военных, научных и производственных объектов в то время, даже секретных и совершенно секретных. Кстати, девять десятых из них размещались вокруг и вблизи столицы. Поменял названия и поручил анализировать всё это нескольким специалистам — они думали, что работают по заказу Департаментов городов-крепостей. То же самое — с именами и данными на сотрудников всяких лабораторий и так далее, в то же время, после Первой и до Второй войны. Сверил с количеством ангелов, взятых в плен и проданных за информацию и разработки во Второй войне — а их было мало, очень мало. Всё сошлось. Не идеально, но сошлось.

— Эст!

— Двенадцать тысяч, Силь. Двенадцать тысяч ангелов были взяты в плен и изучены. Не так важно, что именно с ними там делали — посадили в клетки и кормили, пытаясь узнать, какая пища их не убьёт, или подвергали вивисекции. Эти двенадцать тысяч за двадцать с лишним лет обеспечили взлёт науки в Империи. И никто из них не дожил до Второй войны, а если и дожил — на родину не вернулся.

В тоннеле повисло тяжёлое молчание. Силь пыталась всё это переварить, найти хоть что-то, чтобы возразить, но не помогало. Да и Эст не стал бы ей врать в таком, зная, как его тактический командир относится к стране, в которой живёт — и к тому человеку, который ею правит.

— Кто это сделал? — наконец, спросила она сдавленным голосом.

— Какая разница, Силь?

— Кто? — потребовала она.

— В этом замешаны многие.

— Ты не хочешь говорить, потому что… — мелькнула у неё страшная догадка, — потому что решение принимали в столице?

Он поднялся, подошёл и встал рядом — глаза в глаза.

— Да. Ты права. Это решали сделать на самом верху. И информацию прятали по приказу…

— Императора, — закончила она за него почти неслышно. На душе стало горько, а внутри словно рушилось что-то, осыпалось с тихим шелестом проржавевших вмиг в чёрно-рыжий колючий песок крепостных стен. — Ты затем и рассказал мне всё?

Он покачал головой.

— Тогда для чего?..

— Потому что всё связано, Силь.

— Ты… — она справилась с собой, отбросила ощущение, что её предал тот, кому служила всю жизнь — зная, что оно ещё вернётся, и произнесла: — Я поняла, откуда у тебя всё это. Информация, ресурсы, тайники...

— Но?

— Ты так и не ответил на мой вопрос. Кто ты такой?

Он шагнул ещё ближе, почти вплотную. Не отводя взгляда, без тени улыбки ответил:

— Я — Эст.

Она изучающе вгляделась в тёмные зрачки, словно пытаясь увидеть там правду, медленно кивнула и, развернувшись, пошла обратно по тоннелю. Остановилась и почти приказала, не оборачиваясь:

— Если я забуду — ты мне напомнишь. Расскажешь заново, если нужно. Обещай.

— Даю слово, Силь, — в его голосе звучала искренность — и беспокойство. — Ты будешь в порядке?

Она прислушалась к себе и искренне заверила:

— Да. Я буду в порядке.

«Я буду в порядке, потому что знаю, в кого мне верить. Были двое, остался один. Но это ничего, ничего не меняет».

1) Трансмутация — превращение, чаще всего — превращение одного вещества в другое.

Название «сиэн» — исторически происходит от Si-N, но давно уже не является, а может, никогда и не являлось отражением химической формулы, и даже составляющих, а только применяется как условное название для всех подобных соединений.

Фемто— — приставка, обозначающая 10^−15 (десять в минус пятнадцатой) степени.

Вернуться к тексту

2) Просто в качестве уточнения — Эст использует здесь «материя» в фундаментальном физическом смысле этого выражения. Официально способ «производства» и сущность сиэна не разглашаются и содержатся в строжайшей тайне, но, по некогда просочившейся в Сеть информации, могут иметь отношение к квантовым полям.

Вернуться к тексту

3) 2.75 килдеркина = 225.0325 литра или ~49.5 галлонов.

Вернуться к тексту

Музыка к главе: https://disk.yandex.ru/d/sciEW4yysR0BLQ / https://drive.google.com/file/d/1Og4D7dsCMTZPji2mHDBkrnt-qQnzEKOD/view?usp=sharing

Иногда мне кажется, что эти тоннели под городом — второй дом. Ну, серьёзно, я провожу здесь от трети до половины времени в сутках, когда не нужно ходить на занятия в колледж, и даже когда надо — спускаюсь вниз не реже раза в два-три дня. По ночам, обычно.

Да, знаю, знаю, вот уже несколько минут стою на месте после ухода Силь и думаю о всякой фигне вместо того, чтобы заняться делом. И знаю, отчего: пора вернуться к просьбе Хикари. Пора, но это значит — выследить и наведаться к тому самому Марчелло, «боссу» допрошенного «флеша», чтобы раздобыть доказательства его «увлечений»… а меня от одной мысли о том, что придётся разбираться в такой мерзости — от отвращения корёжит.

Врать себе нельзя — ещё с того самого момента, как я услышал всё, в голове мелькнула мысль совместить одно с другим: избавиться от этой сволочи и попытаться дать «маркам» больше времени… хотя бы. Врать себе нельзя, и я честно признаю: увлечение племянника дона Тихо Маркони маленькими девочками для меня полезно. Вот только если я действительно хочу добиться результата для Хикари, придётся закрыть глаза и на возможность того, что мерзавцу ничего не будет. Совсем ничего. Ну как, Синдзи, что выберешь?.. Сдержать данное слово или всё-таки свернуть шею ублюдку?

Тоннель, поворот, амбразура с сорванным с креплений люком. Подъём, мост через тёмный провал в камне, ржавая полоса монорегулы. Цель, противоречащее ей желание и злость на себя. Я ведь уже выбрал. И потому — начали.

Метка программного жучка, подсаженного в личный интерфейс того «флеша», послушно проявляется на схеме города-крепости. Ну-ка, где это он… хм. Что такое ничтожество делает в «Девятицветной Лилии»? Это офисное здание плюс дорогой отель в зелёном секторе, и корпоративная охрана там такая, что кого-то вроде него и на порог не пустят. Если только «флеша» не привёл с собой некто, кого внимательные охранники не могли не пустить... неужели всё будет так просто?

Аккуратное подключение — маловероятно, но вдруг придурок рассказал о произошедшем «боссу»? — и я вижу то же, что видит он. Правда, это ничего не даёт: судя по картинке кровеносных сосудов с обратной стороны век «флеш» либо под дозой чего-то расслабляющего, либо в отключке. А значит, сворачиваем наблюдение — вдруг кому-то станет интересно, чего это он неестественно двигает глазами? Тем более, судя по голосам, людей вокруг мно-ого.

Пара минут поиска, два простейших пароля, подобранные почти походя — и перед глазами всплывает актуальная поэтажная схема башни «Лилии», используемая охраной. Выполним наложение по сигналу «жучка»… вот оно. Двадцать восьмой этаж, апартаменты «Полуночный ветер» — дорогое удовольствие. Камер внутри нет, только сенсоры движения, и судя по ним, в апартаментах девять человек. Возможно, больше — если кто-то совсем рядом. Подключиться к камере в коридоре — дело ещё нескольких минут, к хранилищу записей с неё — того меньше. Та-ак, не то, не то, снова не то… вот! Три с половиной часа назад туда вошли одиннадцать человек, один — в униформе служащего отеля — через минуту вышел обратно. Теперь очередь за базой данных Стражи — удобно, что свои люди, хоть и не «чёрные», есть и там.

Качество изображения хорошее, так что на распознавание всех вошедших уходит всего полдюжины минут, за которые я успеваю подняться по ржавой металлической лестнице и выбраться из технического люка в подвале здания Музея искусств, выстроенного всего ярдах в сорока от ближайшей станции монорегулы. Шаги гулко отдаются среди высоких мраморных стен, по которым развешаны и расставлены экспонаты — можно не скрываться, музей официально закрыт «для реставрации и пополнения коллекции», неофициально — потерял с год назад своего спонсора, а на жалкие гроши, выделяемые Департаментом, содержать необходимый штат сотрудников не в состоянии. Об этом говорили на паре новостных ресурсов в Сети тогда же, вроде хотели писать обращение Императору, но всё заглохло. Как обычно.

Автоматическая система охраны меня не замечает — ночами пользуюсь этим выходом на поверхность довольно часто, так что заранее позаботился обо всём. Замок входной двери сухо щёлкает, открываясь по первой команде… и я ловлю изумлённый взгляд невысокой темноволосой девушки, поднимающейся по ступеням, сжимая в руке связку тускло светящихся кодовых ключей. «Чёрт, чёрт, чёрт! Что она делает здесь так поздно?!»

— Добрый вечер, — «Аска права, я дурак. Какой ещё вечер в час ночи?»

— Добрый… — по-моему, чисто машинально здоровается в ответ девушка. Голос у неё звонкий и приятный.

— Вы внутрь? Позвольте, я придержу вам дверь, — становлюсь сбоку и тяну на себя створку — а ещё здесь на лицо падает густая тень металлического козырька над головой.

— Спасибо, — ошарашено отвечает она, делает два шага по ступеням и только тогда спохватывается: — А вы кто? Я раньше вас здесь не видела!

«Ну и какие у меня варианты? «Поклонник искусства»? Ну да, пришёл ночью, стащил пару экспонатов — чем не поклонник… «Сотрудник»? Это она, похоже, из них. Думай, Синдзи! Что оправдает ночной визит, когда никого нет?»

— Я не хотел бы пока называть своё имя. Скажу лишь, что, возможно, мой наниматель возьмётся решить финансовые проблемы музея.

«Что я несу?.. Она в жизни в это не поверит».

— Правда?! — девушка разворачивается ко мне, схватив за руки и, шагая чуть не вплотную, радостно повторяет: — В самом деле?!

— Э-э… да, но…

— Это просто чудесно! Меня зовут Мана, Киришима Мана, младший научный сотрудник и реставратор, а вас?.. Ой, простите! Вы же не можете пока сказать, да?

Выдержки мне хватает только на то, чтобы кивнуть. И не рассмеяться.

— Вы видели коллекцию минералов? Нет? Хотите, покажу? — она тут же тянет меня в двери, но замирает на пороге. Заглядываю ей через плечо: в холле первого этажа стоит охранный дрон. Догадываюсь, о чём она сейчас думает… тонкие пальцы на моём запястье, чуть дрогнув, разжимаются. Мана оборачивается, отступает на шаг в освещённое пространство и севшим от волнения голосом шепчет:

— Вы ведь соврали мне, да? Я сама настраивала систему защиты, пока профессор Лепсиус в больнице. И никто...

Прежде, чем успеваю ответить, она сводит брови от напряжения и мои любимые параноидально настроенные программы безопасности, «живущие» в личном интерфейсе, реагируют на полуосознанную догадку — экстренный сигнал в Стражу не проходит. Полумера, конечно, и долго не продержится, так что:

— Я не причиню вам вреда. Я не вор. Но и объясняться со Стражей желания у меня нет.

Она бросает отчаянный взгляд через плечо, да только охранный дрон стоит, как вкопанный — конечно, он же меня не видит.

— Кто вы такой?

Уже полностью сознательно перехватываю повторный сигнал. Мощный, ещё пара таких попыток — и блокировка станет бесполезной: эта Мана явно непроста. А глубже лезть мне нельзя, останутся следы.

— В моих интересах было посетить музей… неофициально. Я уже говорил вам, — вот так: не правда, но и не прямая ложь.

— Как вы обошли защиту?

«Это интересует её сильнее остального? Забавно… и интересно».

— Вы серьёзно хотите, чтобы я рассказывал вам об этом — сейчас?

— Нет, но… — от явной иронии в моём голосе она немного краснеет, внезапно меняя тему: — Так вы действительно можете нам помочь?

«Нам» и такая надежда в голосе… похоже, Киришима Мана действительно любит свою работу.

— Возможно, — вспоминаю я о «легенде». — Окончательное решение принимать нанимателю, но к моему мнению обычно прислушиваются.

Пару секунд она сосредоточенно о чём-то размышляет, пока не выносит вердикт:

— Я поверю вам. Понимаю, почему вы хотите сохранить инкогнито. Только… покажитесь.

— Это то же самое, вам не кажется?

— Я не буду разыскивать вас, обещаю, и в Стражу тоже не пойду. Но мне нужно посмотреть вам в глаза, — голос звучит решительно, но сжатые в кулачки пальцы побелели от напряжения.

Уже собираюсь покачать головой, развернуться и уйти, когда что-то меня останавливает. Может то, с какой надеждой она ждёт ответа? Или просто устал ото всех скрываться и постоянно лгать?

«Через пять минут я пожалею об этом», — решаю про себя и делаю шаг вперёд, чтобы выйти из тени. Мана внимательно оглядывает меня с головы до ног, взгляд возвращается к лицу — она будто ищет что-то, понятное только ей.

— Хорошо, — наконец, шепчет она, опустив глаза и теребя в руках ключи, — я верю вам.

Молча киваю в ответ, разворачиваюсь и ухожу вверх по улице, быстрыми шагами преодолев двор перед входом в музей.

Пяти минут не понадобилось — полным идиотом я начинаю чувствовать себя намного раньше.

Прохладный ночной воздух шелестит, обегая стремительно несущийся вперёд вагон монорегулы. Это вам не окраинные части города-крепости — движение в зелёном секторе не останавливается всю ночь, а между зелёным и Старым прекращается позже и начинается раньше. Двадцать три минуты второго: я успел аккурат на последний рейс.

Большая часть сидений пустеет, только в дальнем конце салона дремлет какой-то мужчина, обхватив руками кожаный портфель, да читает книгу девушка в длинном платье и с двумя чёрно-лиловыми лентами в волосах — странно, я думал, в Императорском женском пансионате очень строгие распорядок и дисциплина, как и положено элитному заведению.

Болтают, что там воспитывают будущих жён для высших сановников Империи — как по мне, полный бред: во-первых, уже не те времена, во-вторых и более важно — мы не в столице. Мы очень даже не в столице. А вот тому, что выпускницы пансионата со временем окажутся на руководящих постах в Департаменте, крупных дзайбацу и даже в Имперской безопасности — я не удивлюсь. Так что ограничиваюсь кратким взглядом в сторону той, с книгой, хоть она и очень красива, да втихую игнорирую ответный — чересчур долгий и внимательный, судя по отражению в стекле вагона. Конечно, она заметила моё внимание — специфика воспитания, которую обучение только оттачивает. И конечно, мне не стоит слишком отсвечивать. Любой незадачливый глупец, умудрившийся вызвать серьёзный интерес у этой девушки, будет проверен не только администрацией пансионата — ресурсы у них есть, но больше официальные, не проблема; но ещё и её семьей — а тут уже пойдёт в ход всё, что угодно, включая связи на самых разных уровнях.

Спасибо, обойдусь.

Поэтому я решительно подавляю желание ещё полюбоваться ею и сосредотачиваюсь на галерее портретов с приложенными досье — все вошедшие в «Полуночный ветер» опознаны. Здесь есть и давешний «флеш», и его приятели — контингент того же пошиба, и пара особ узнаваемого вида — дамы из прилегающего к «Лилии» полулегального борделя высокого класса, но самое главное: Марчелло Маркони собственной персоной. Это хорошо, а вот что его сопровождают двое в строгих тёмных костюмах и неизменных полумасках — плохо. Видно, дядя Тихо дорожит племянником, если приставил к нему телохранителей класса «dahl». С другой стороны — ну не похищать же я его собираюсь, только взломать личный интерфейс и взять нужные данные! Надо только оказаться поближе…

Сорок минут спустя стою в проулке позади «Лилии». Здесь никого нет — и ничего, кроме непримечательной двери без вывески, закрывающей спуск в кафе «Время Евы».

Несколько лет назад я очень любил бывать в нём. Удивительное место: так хорошо и спокойно, как там, мне не было ни в одном заведении — ни до, ни после. Ну а потом… «чёрные». Надо как-нибудь вернуться… после войны: уверен, такая малость, как боевые действия в городе-крепости — не повлияет не решение Наги заново открыть кафе. Смелости и находчивости ей не занимать.

Ловлю себя на том, что улыбаюсь и мысленно одёргиваю сам себя: не время отвлекаться на воспоминания, как бы приятны они не были. Итак, варианты… лезть по внешней стене — не выход, и даже не потому, что почти тридцатый этаж, а потому что апартаменты такого класса намертво закрыты от внешнего мира: окна сплошные, герметичные, система вентиляции при желании переключается на замкнутый цикл, ну и, конечно, куча защитных систем. Идти через главный вход? Да кто меня пустит! Конечно, можно прикинуться курьером или мелким торговцем софтом с достаточно хорошими связями, чтобы промышлять в «Лилии», но тогда придётся вырубать минимум одного охранника и затирать следы пребывания — без сопровождения меня не оставят. Остаётся либо «уронить» всю систему видеонаблюдения и идти внаглую — что, как и задумка с курьером, чревато возможностью обнаружения потом, либо: технические подъёмники и лестницы. Судя по данным о запланированной на следующий год реконструкции, систему защиты техэтажей и переходов здания не трогали с самого ввода в эксплуатацию. Оно и понятно, на них всегда экономят, и — спасибо владельцам за это. Значит, так и пойдём.

Дождаться, пока камера «отвернётся» — не стоит проникать в систему слишком часто; прыгнуть с места вверх на четыре ярда — привет контактнику — уцепиться за выступ, подтянуться, лечь на карниз. Переждать, пока камера смотрит в эту сторону, повторить три раза. Я на месте.

Защита и вправду отстой. Замки технического люка открываются в ответ на простейший трёхзначный код: проходи — не хочу. Правда, карабкаться вверх по гладкому металлу было бы сложно, но контактник вновь выручает. Конечно, активный режим не вечен, но мне ведь и не нужно лезть так до самого верха! Поворот, изгиб, поворот, техлюк — уже внутренний. Здесь запирающего кода вообще нет — м-да… позорище.

Решётчатый пол узких переходов, вопреки опасениям, не гремит под ногами — никакого металла, один пластик. Первый подъёмник — нет, не работает… Второй — в каких-то тридцати ярдах, вот только пробираться приходится боком, цепляясь спиной за многочисленные вентили, датчики и управляющие панели, так что не удивлюсь, если архитектору здания сейчас здорово икается.

Управление подъёмником сводится — не поверил бы, не видя своими глазами — к одной кнопке. Нет, я серьёзно: хлипкая на вид металлопластиковая клеть, рассчитанная, судя по размерам, на ребёнка, и Одна Большая Синяя Кнопка, работающая, как можно догадаться, в двух режимах — вверх и вниз. С другой стороны, гипотетические террористы, вздумай они захватить здание, вряд ли бы преуспели здесь даже в отсутствие защитных систем: ползёт эта клеть просто издевательски медленно. Ну да ладно. Плюс десять этажей, и я на двенадцатом. Повторить цикл ещё дважды, теряя в подъёмниках больше времени, чем ушло бы на карабканье по внешней стене на ту же высоту, пролезть по межэтажным переходам на четыре этажа вниз — и вот он, нужный двадцать восьмой. Архитектор, ты как там, уже покончил с собой, не выдержав пытки икотой? Я ведь помогу, если нет!

Ладно, шутки в сторону, Синдзи. Разворачиваю в интерфейсе схему этажа: повезло, до нужных апартаментов всего десяток ярдов. Самое время подумать, как попасть внутрь. Камера в коридоре не проблема, но дальше? Шуметь нельзя, в идеале — вообще никаких следов, так что путь через дверь мне заказан. Так, так, та-ак… есть. Следовало ожидать, что те, кто проектировал апартаменты с таким уровнем защиты, позаботятся и о резервном выходе. Вот его-то я и нашёл, а ведёт он… хм. Это шутка такая или элемент неожиданности? Ладно, надеюсь, там никого нет.

Проползя по каналу для прокладки кабелей с коробками маломощных волноводов по стенкам, задуриваю мозги камере, сдвигаю панель, прислушиваюсь, прыгаю вниз. Пятнадцать ярдов вправо, поворот, шесть прямо. Приоткрыв дверь, ещё раз прислушиваюсь — нет, похоже, никого. Дверь с табличкой женской уборной чуть хлопает за спиной, и я запираюсь в нужной кабинке. Теперь сложнее: с этой стороны элементов управления выходом нет, а система допуска такая замысловатая, что приходится убить целых восемь минут, пока удаётся имитировать нужный сигнал для открытия замков. Ручек, понятное дело, с этой стороны нет тоже, так что, покопавшись в настройках внешнего слоя контактника, прижимаю ладони к стене и тяну на себя…

Итак, я внутри. Тоннель высокий, хоть и узкий — на одного человека. Слева приглушённо шумит ветер — до внешней стены тут всего ничего. Шагать недалеко. Схема говорит — резервный путь, которым я иду, начинается справа от бара, между ним и окном. Плюс: выход закрыт на простой магнитный замок, минус — «дверной» проём на самом виду, а стоя здесь, я слышу, что в комнате двое или трое, и судя по сердцебиению и дыханию, в сознании. Уже тянусь к системе энергоснабжения, чтобы заставить свет погаснуть на несколько секунд — хотя телохранители могут насторожиться — но вовремя останавливаюсь, получив данные изнутри помещений. Тихо смеюсь: апартаменты «Полуночный ветер», Синдзи. Мог бы и включить мозги! Схема освещения — ночь и звёзды! На формирование перчаток и маски-капюшона — две с половиной секунды, подключить режим маскировки — столько же. Аккуратно переключаю направленным импульсом запорный механизм и щелчок звучит, как выстрел. Вздрагиваю, снижаю чувствительность сенсоров почти до нормы и мягко толкаю «дверь». Ночной режим: контактник подстраивается, высветляя для глаз картинку, тут же выводя данные в проекцию интерфейса, и я понимаю, что «в сознании» можно быть и весьма относительно: все трое придурков загнались чем-то таким, что вряд ли отличили бы меня от собственных галлюцинаций даже при ярком свете. Маркони среди них нет, но здесь ещё шесть комнат. Осторожно сдвинуть дверь, заглянуть — пусто. Следующая — двое на диване в невменяемом состоянии. Следующая…

Наконец, в предпоследней комнате обнаруживаются оба телохранителя, и по тому, скольких «гостей отеля» я миновал, явно — в последней должен быть сам Маркони с обеими из борделя. «Предсказуемо… но чего ты ещё ждал?»

Один телохранитель стоит, глядя в окно — выправка изобличает бывшего военного, второй лениво листает тонкую книжечку, заняв кресло у стены, и вот это плохо. Если он при таком освещении различает написанное, то и меня может засечь. Остаётся понять — внешнее оборудование или киборгизация? Если второе, придётся повозиться. Долго повозиться, может быть, слишком долго. Просматриваю информационные потоки в помещении — тонкие концентрированные пучки линий постоянной связи ведут откуда-то из-за внешней стены к устройствам на поясах телохранителей, а от них… присматриваюсь внимательнее и контактник распознаёт намерение, подсвечивая призрачно-пурпурным плоские контейнеры на ремнях и полумаски на лицах. Есть! Внешнее оборудование! Это странно для телохранителей такого класса, хотя… новички в их агентстве? Убеждённые противники киборгизации? Не так уж важно.

Взлом сенсоров масок занимает всё же целых три минуты — мне придётся пройти ровно посередине комнаты, между обоими вооружёнными телохранителями, пусть и не по полу, так что лучше перестраховаться. Тестировать нельзя — в случае неполадок не знаю, как эти двое отреагируют, так что выравниваю дыхание — хорошо, что маска глушит его звук, и подключаю активный режим.

Вид сверху здесь намного интереснее, чем с пола, и даже не потому, что кажется, будто мир переворачивается, а оттого, что система освещения построена по принципу «а вот здесь никто не заметит, так что сэкономим». Иными словами, вместо волнового смещения, как делают в хороших ночных клубах, чтобы в заданных точках светился сам воздух, тут простая проекция. А излучатели, понятно, на потолке… и я, ползя по нему, заслоняю их своим телом, и меня, чёрт возьми, могут так заметить! Поэтому остаётся вместо пути напрямую через комнату идти «по стеночке», где-то на полпути оказываясь ровно над головой сидящего в кресле телохранителя.

Тонкая книжечка оказалась, будь проклято моё несвоевременное любопытство, сборником сонетов. «А ещё говорят, в агентства телохранителей идут сплошь чёрствые личности, которым плевать на всё, кроме денег». Спрыгивать на пол прямо с потолка я не рискую — взлом взломом, но они ведь ещё и своими ушами слушают. Замок в межкомнатной двери блокирован с той стороны, но это не проблема. Присев на пол, задействую последний модуль, внедрённый в оборудование телохранителей — сейчас они отвлекутся на небольшие помехи видео— и аудио-каналов связи, характерные для этой модели интерфейс-масок, потом займутся калибровкой... Удерживая дверь, плавно-плавно сдвигаю её в сторону — иначе откроется сразу с характерным резким стуком, а это последнее, что мне нужно.

Внутри совсем темно — даже окно поляризовано в ноль. Не вырубая маскировку, переключаюсь на полное инфра и нахожу место за изголовьем гигантской кровати — на случай, если кто-то решит заглянуть внутрь, пока буду работать. Вкатываю всем троим лёгкий транквилизатор — ещё два часа спокойного сна им обеспечены. Выделяю инфо-обмен личного интерфейса Маркони, и… поехали.

«У него была хорошая защита, — думаю я четыре минуты спустя. — Едва ли не лучшая из тех, что можно купить за деньги, если ты без чрезмерной паранойи». Копаюсь в удивительно хорошо структурированных данных, пока вдруг не ловлю взглядом название одной из категорий, чтобы, забравшись внутрь, с отвращением выругаться про себя.

С самого начала я рассчитывал вытянуть все данные о его перемещениях, остановках с точностью до шага, медицинских данных — а затем сопоставить с информ-базами Стражи о пропавших без вести малолетних. И когда найдутся соответствия, предоставить их дяде ублюдка, намекнув, что у меня есть и более прямые подтверждения — другого бы не потребовалось, тот сам вытащит из племянника правду. Блеф прекрасно работает.

А вот теперь всё оказалось намного проще. И намного гаже. Ублюдок хранит записи. Полноценные, непосредственные, со всей сенсорикой: видео, звуки, запахи, мысли, эмоции… мне хватает нескольких секунд первой, включённой, чтобы убедиться в соответствии названия категории содержимому, чтобы порадоваться, что не ел только что, потому что на эти секунды я стал им.

Долгие-долгие мгновения я сижу, сжавшись за изголовьем кровати, как могу, вычищая из своей памяти пережитое — и борюсь с желанием выжечь этой мрази мозги: напрямую, наплевав на откат и крики теряющего личность ублюдка, на телохранителей за дверью… долгие несколько мгновений мне всё равно, что станет с «марками», с Хикари и со мной тоже. Но я прихожу в себя. Прихожу в себя. Заставляю сдержаться, отчётливо сознавая, что вот сейчас сделал ещё один широкий шаг по давно освоенной, рваной, изломанной тропе, на которой — все достижения лидера «чёрных» Эста. На которой — собственное ожесточение, и рано или поздно, может, оно и меня сделает ничем не лучше тех, кого хочется удавить за всё сделанное и упущенное. Так что я держу себя в руках и просто копирую записи — всю категорию, целиком, потому что разбираться в этом — нет! Я, может, и редкостная тварь, но не настолько. Но одно обещаю себе твёрдо — когда время, выторгованное для «марков», закончится, ему не жить. Плевать, что для этого понадобится и чем обернётся — но этот ублюдок будет ходить по земле ровно столько, сколько его дядя предоставит «маркам» в обмен на право самому разобраться. «Даю слово».

* * *

Знал ли я, что будет именно так? «Конечно, знал». Мафия есть мафия, доны есть доны — добиться немедленной встречи нереально. «Если, конечно, не намекнуть, в чём дело…» Но тогда встреча на последнем этаже недостроенной многоэтажной башни связи не должна восприниматься, как нечто особенное. Это просто прозрачный намёк: если причина для поспешности окажется недостаточно веской, одну из сторон ждёт недолгий, но впечатляющий полёт вниз.

Основание башни тонет в тумане, так что кажется, что земли внизу нет. Солнце ещё и не думает восходить, звёзды сияют ярко-ярко… а я стою у края неогороженной строительной платформы и играю в гляделки с портативной энерготурелью. Точнее, не просто я, а лидер «чёрных» Эст — был соблазн явиться на встречу в обличье курьера, чтобы не показывать дону Тихо Маркони связь «чёрных» с «марками», но после того, что он увидит и услышит, «курьеру» точно было бы не жить — посторонних в такие личные дела не посвящают. А шантаж дона мафии, да ещё шантаж такой информацией, да ещё удавшийся — а я почти не сомневаюсь, что всё удастся, ведь под угрозой само положение дона Тихо — не то событие, которое может иметь живых свидетелей. Так что вот эти двое мелких подручных, контролирующих турель и закрывающих выход на лестницу — уже мертвецы, хоть пока и не знают об этом. Будь иначе, дон взял бы на встречу того же Рицци, своего заместителя — но, видно, не настолько ему доверяет.

А ещё это означает, что он воспринял полученную для затравки информацию всерьёз.

С бетонной лестницы доносится звук неторопливого, твёрдого шага и лёгкий стук. Идущий чуть подволакивает правую ногу — результат травмы в юности, и опирается на трость. Явился.

Тихо Маркони появляется в дверном проёме — как всегда, безукоризненно элегантный, в дорогом костюме, пару секунд смотрит на меня, а затем усаживается в приготовленное подручными кресло. Мне сесть не предложили, хоть и некуда — я ведь не из своих.

— Чей ты, citto?

— Свой собственный, дон Тихо. И я уже давно не мальчик, — с ним нужно только так: вежливо, но твёрдо. Он ценит характер и презирает унижающихся ради подачки слабаков.

— Нехорошо приходить на встречу в маске.

— Вы известный человек, дон. Я — нет.

Он негромко снисходительно смеётся. «Угадал с выбором».

— Орацио беспокоился, что ты iceman⁽¹⁾.

— Видимо, на этот раз синьора Рицци зрение подвело⁽²⁾.

— Perfetto!⁽³⁾ — он несколько раз легко касается одной ладонью другой, изображая аплодисменты, растягивая губы в улыбке — но глаза остаются холодными. — Тогда что у тебя к нам?

«“К нам”. Это или самомнение, что противоречит тому, что я о нём знаю, или он не отделяет дела Семьи от собственных. Хорошо».

— Я сейчас достану карту данных, — предупредить стоит, не то вот так полезешь в карман, а придурок за турелью разнервничается.

Дон кивает, дозволяя, и я тянусь к нагрудному карману. Подручный, что стоит у лестницы, подходит, забирает карту и с лёгким поклоном передаёт дону.

— И на что я смотрю? — спрашивает тот.

— Это sotto voce⁽⁴⁾. Возможно, вам лучше увидеть записи и идентификатор, вопросы отпадут сами собой. Увидеть лично, — он недовольно хмурится, и уточняю: — Дон Тихо, я не зря говорил, что вопрос предельно личный и касается вашей семьи. Гарантирую своей жизнью, там нет вирусов или следящих модулей.

Тот целую минуту разглядывает карту, а затем убирает её в карман плаща.

— Посмотрю позже. Но что там, ты расскажешь сейчас.

«Ладно. Я сделал всё, чтобы спасти жизнь этим “шестёркам”».

— Копия доказательств нетрадиционных сексуальных увлечений вашего племянника Марчелло.

«Шестёрки» переглядываются — придурки! Надо было сделать вид, что ничего не слышите, может, ещё бы выжили! «Хотя о чём это я? Без шансов». У дона не дрогнул ни один мускул на лице. «Что, если он уже знает? Чёрт, почему я не подумал о такой возможности?!» Но когда Маркони, наконец, заговорил, понимаю, что это не спокойствие — это ярость:

— Хочешь сказать, недоносок, мой Марчелло — finook?!⁽⁵⁾

— Нет, дон Тихо, — тут же возражаю я. — Хочу сказать, что в последние два года в городе-крепости пропало много малолетних девочек, и я нашёл причину исчезновения почти тридцати из них.

Дон резко отшатывается, лицо его покрывает какая-то неестественная бледность — оно словно выцветает, сереет. Но только когда он извлекает из кармана ингалятор и прижимает к губам, понимаю — да у него же астма! С полминуты дон приходит в себя.

— Как ты вообще смеешь…

— Карта памяти, дон Тихо. Все доказательства на ней, — решающий момент: он или прикажет убить меня, или потянется за картой. Ставка на выдержку человека, поднявшегося очень высоко за счёт привычки сперва думать, а затем уже действовать. От первых выстрелов турели контактник меня защитит, а там — уйду.

Чуть дрожащей рукой он всё-таки лезет за картой, затем протягивает другую — стоящий сзади подручный вкладывает в ладонь небольшой блок. Видимо, старый дон признаёт только базовые киберимпланты. Карта в нужный разъём, кабель за ухо — перед его глазами сейчас разворачивается не видный остальным экран. С таким подключением: только изображение и звук, да ещё идентификатор вверху — а в стандартном формате он содержит полное имя пользователя. Только изображение и звук — но этого хватает. Дон вновь сереет, но смотрит, не отрываясь, и я вижу, куда направлен его взгляд — глаза вновь и вновь пробегают строчку идентификатора. Наконец он с хрустом выдирает карту из блока, бросает её оземь и растирает в блестящую пыль подошвой ботинка.

— Копии? — голос задыхающийся и надтреснутый. «Это сильно по нему ударило. Иначе уже бы приказал убить».

— В надёжных местах. Разумеется, если умру, они автоматически попадут в Сеть и Стражу.

— Чего ты хочешь?..

— С племянником разбирайтесь сами, мне всё равно, — «я так и так убью мразь, если этого не сделаете вы». Но об этом не вслух. — Семьи давят на «маркированных». Я должен их лидеру.

— Так чего ты хочешь, nemico?!⁽⁶⁾ — а вот и злость. У меня мало времени.

— Вы повлияете на Семьи, чтобы «маркированных» оставили в покое, — чем больше просишь, тем проще торговаться.

— Невозможно, — отрезал дон. Годы и опыт берут своё: он всё сдержаннее, хоть и только внешне — сердце так и заходится.

— Семьям так или иначе придётся свернуть дела из-за войны.

— Невозможно, — повторяет Тихо Маркони, ничуть не удивившись — кто бы сомневался, что он знает о войне. — Татталья никогда не пойдут на это, даже если я перетяну остальных.

— Тогда дайте «маркированным» отсрочку.

Дон хмурится, вертит в руках трость — я вижу, ему трудно сосредоточиться: понятно, все думы не о том.

— До конца войны и ещё три недели, — решает он. — Соглашайся или за тобой и твоей роднёй придут picciotti di ficatu⁽⁷⁾. А когда срок выйдет, мы встретимся вновь и решим дело по-мужски. Capisci?⁽⁸⁾

— D`accordo⁽⁹⁾, — решительно соглашаюсь я — ведь «марки» получили на три недели больше, чем планировалось.

— Тогда заканчивай то, что начал.

Мгновенно напрягаюсь — я правильно его понял? Дон сверлит меня взглядом, и я чувствую, что попался. Если сейчас отказаться, о сделке можно забыть… но чёрт возьми, почему опять я?!

— Духа не хватает? — уничижительно кривит губы Маркони.

«Это месть и способ заставить меня тоже запачкать руки. Он так мстит мне и ясно даёт понять, что одним этим не ограничится». Пристально смотрю ему в глаза — нет, не просто проверка. Стискиваю зубы от злости: «мы только договорились… чёрт, чёрт, чёрт! Знала бы ты, Хикари, что мне придётся сделать для тебя и Сэри — откусила бы себе язык! Но что теперь?!»

Выбора нет. Почему у меня — раз за разом так? Кто в этом виноват?..

Выбора нет. Поэтому я врубаю активный режим и быстрее, чем может уследить взгляд, оказываюсь рядом с «шестёркой» у турели, вижу — близко-близко — его непонимающие глаза. «Прости. Но это хотя бы будет не больно». Разворачиваюсь ко второму — тот уже пятится назад, что-то чувствуя: медленно, слишком, слишком медленно. «Прости и ты. Я дал слово. Так вышло».

Выхожу в обычный режим. В груди стремительно леденеет и сильно бьётся сердце, даже не сбившееся с ритма. Это будет — потом.

Дон Тихо у меня за спиной поднимается из скрипнувшего кресла и равнодушно сообщает:

— О телах не беспокойся.

Не хочу его видеть. Вообще никого не хочу видеть. Словно какая-то сила гонит меня отсюда — вниз, подальше и от таких сделок, и от этого человека, и от тех, кого я убил, чтобы сдержать данное слово. Но уже на лестнице всё-таки догоняет брошенное вслед:

— До встречи… iceman.

1) iceman — профессиональный «исполнитель контрактов», обычно работающий в одиночку.

Вернуться к тексту

2) « — Видимо, на этот раз синьора Рицци зрение подвело» — имя «синьора Рицци» — Орацио, в том числе имеет значение «имеющий хорошее зрение».

Вернуться к тексту

3) Perfetto! — «Замечательно!»

Вернуться к тексту

4) sotto voce — буквально: «приглушенным голосом», по смыслу — «между нами».

Вернуться к тексту

5) finook — образовано от «finucchiu» («finocchio») — сладкого укропа (фенхеля). Презрительный термин, обозначающий гомосексуалиста.

Вернуться к тексту

6) nemico — «враг».

Вернуться к тексту

7) picciotti di ficatu — наёмные убийцы.

Вернуться к тексту

8) Capisci? — «Понял?», «Понятно?»

Вернуться к тексту

9) D`accordo — «Согласен».

Вернуться к тексту

Мне плохо. Плохо, плохо, плохо, плохо… хватит. Не изводи себя, ты сделал, что должен был. В конце концов, те двое не были святыми — просто так в мафию не попадают. «Но мне всё равно на редкость погано. Слишком легко я стал убивать людей. Слишком… часто». Из горла вырывается отдающий горечью смешок — вот так, значит? Часто? А что, кто-то где-то выстраивает графики? Один в месяц — это много или мало? А двое?.. А тот «флеш», которого ты был готов удавить информации ради? А Марчелло, которого всерьёз собираешься прикончить медленно?

«Ну ты и сволочь, Синдзи. Почему даже сейчас не можешь просто перестать думать и полностью прочувствовать всё, что натворил?»

Потому что я — это я. Сам себя таким сделал. Признайся, глубоко внутри ведь ты даже не считаешь их всех за людей — всего лишь так… возможности. Ходячие и говорящие способы достижения твоих собственных целей: использовать — забыть… ну что, страшно? «В том-то и дело, что нет. И останавливаться я не собираюсь. И вот сейчас да — стало легче».

Но, несмотря на обещание, увидеться сегодня с Тодзи и Кенске не смогу. Я просто не в силах сейчас смотреть им в глаза, шутить, как ни в чём не бывало, врать, чем занимался ночью… они — мои друзья, и это слово — не пустой звук. Только благодаря им я ещё не совсем беспринципная мразь. Они держат меня на поверхности. «Пока ещё».

Нужно увидеть Хикари. Рассказать ей о результатах. Конечно, можно бы передать сообщение через «курьера»… обдумываю эту мысль и отбрасываю её.

Потому что как раз сейчас стоит привести в действие старый план: дать понять лидеру «марков», что Эсту из «чёрных» известна её настоящая личность. Время самое подходящее — в эвакуации у Хикари-Линт будет множество времени и возможностей, чтобы обдумать это и морально подготовиться к моему следующему шагу — она, с её умом, конечно же поймёт, что с таким козырем «чёрные» не станут бездействовать. А тот факт, что «марки» через неё разругались с «экветами» означает простую вещь: вероятность их объединения низка, как никогда — да и Хикари никогда не пойдёт на это. Даже чтобы избавиться от «чёрных». Она слишком честна и слишком надеется на собственные силы. Другое дело, если бы против нас поднялись все банды города-крепости, но для этого нужно что-то посильнее, чем раскрытие личности одного из лидеров — к тому же, тайное: Хикари не дура, чтобы рассказывать об этом. А поодиночке они все способны только ненавидеть «чёрных» и пытаться хоть как-то вычислить наших людей среди своих. Аккуратно управляемая паранойя, подпитываемая слухами о предательствах — ещё один прекрасный способ разобщения врагов.

Итак. Хикари сейчас, когда ещё только-только светает, может быть в двух местах: на базе «марков» — и вот туда Эсту нельзя: они же перепаникуют и кинуться переезжать, а оно мне зачем? — или у себя дома. Первый вариант потому отметаем, а проверить второй проще простого. Живёт она здесь же, в зелёном секторе — родители, постоянно занятые на работе в секторе жёлтом, по первой просьбе любимой дочери сняли для неё квартиру «поближе к месту учёбы». «Достаточно взрослая, чтобы быть ответственной», пай-девочка в глазах семьи и преподавателей, староста Хораки-сан распорядилась этим с умом — она изучила градостроительные планы и выбрала дом поближе к центру сектора, но не там, где квартиры слишком дороги; да с действующим выходом в подземные коммуникации гражданской обороны, откуда так удобно, зная путь и имея инженерные коды, спускаться на суб-уровень, к базе «марков». И все остались довольны.

Зелёный сектор, суб-сектор семнадцать-семь, обычная двадцатишестиэтажка со сканером сетчатки на входе, окружённая такими же — обитатели нижних этажей вряд ли часто видят солнце. Хикари повезло больше — она живёт на двадцать четвёртом. Сканер стандартной модели, так что на преодоление защиты уходит меньше минуты, лифт работает, окна наружу на этажах — не заблокированы и не защищены. Поднявшись на двадцать третий, врубаю маскировку — мало ли, кому в соседних домах не спится — и добираюсь к нужному месту по внешней стене. Квартира угловая: окно кухни и балкон на восточной стороне, ещё одно на южной. Кухня не подходит, там на подоконнике внутри уйма цветов, если идти через неё — всё полетит на пол, так что забираюсь на балкон и уже протягиваю руку к двери, когда «контактник» подсвечивает её сиреневым. Ну-ка… ого, сенсорная сеть, да ещё и такая плотная. Излучатель — внутри комнаты, ни за что не поверю, будто он не экранирован от внешнего управления… и точно. «Думай, Синдзи». Встав во весь рост и отклонившись назад, проверяю — да, окно кухни тоже закрыто сетью. «Ну что, наплевать и идти внаглую? Нет, если «марки» так позаботились о безопасности своего лидера, то через пару минут они будут здесь, а мне нужно спокойно поговорить с Хикари — тайком и наедине». Повторно сканирую сеть, определяя источник излучения, сравниваю мощность с дальностью и характеристиками излучения… есть, два варианта. Оба — спец-модели, такими пользуется Стража и наш любимый Департамент, оба намного лучше доступного на открытом рынке, но в разы хуже армейских стационарных образцов. И у обоих есть уязвимость, которая не имеет значения, если ты — обычный грабитель, спустившийся с близкой крыши здания, чтобы обнести простого обывателя. Но которая становится критической, если у тебя есть хотя бы полускафандр или киберипланты, способные перехватывать контроль над мышцами и нервной системой.

Так что следующие семь с лишним минут я медленно, нет, не так, мучи-ительно ме-едленно открываю запертую на простой замок балконную дверь, вхожу и закрываю её за собой, не оборачиваясь. Настолько медленно, что мышцы протестуют, а мозг сходит с ума — для человека неестественно и нереально двигаться с постоянной скоростью нескольких миллиметров в секунду. Зато сенсорная сеть такого движения попросту не улавливает, не хватает чувствительности.

В большой комнате пахнет ванилью, корицей и совсем чуточку — пылью. По стенам расставлены шкафы с книгами — настоящими, отпечатанными на бумаге, на полу — большой ковёр, а в углу — стационарный масс-комм последней коммерческой модели и профессиональная голографическая плюс аудио система. А неплохо Хикари устроилась…

Полностью стеклянная дверь в коридор отворяется беззвучно. Та-ак, налево, значит, кухня, направо — спальня, судя по планировке квартиры — ничуть не меньше гостиной, откуда я только вышел. Есть соблазн не тратить зря время, но, боюсь, вторжения в спальню она мне не простит и о конструктивном общении можно будет забыть. Так что — подожду, ничего со мной не сделается.

Получасом позже, когда первые лучи солнца брызнули в окна, радугами простершись на светлых панелях стен кухни, со стороны спальни послышался звон будильника — а Хикари ранняя пташка. Поставив на плиту чайник, я впервые подумал: ну а что, если она там не одна? Сцены ревности — последнее, что нам сейчас нужно. «Ладно, если что, вырублю его ненадолго и поговорим спокойно». С этой мыслью я оглядел себя, проверил, плотно ли прилегает маска и в край высветлил остальную одежду — теперь для лидера «марков» не узнать Эста в утреннем непрошенном госте — почти невозможно.

Контактник, стоило задуматься, услужливо выцепил и усилил нужные звуки: вот она встаёт с кровати, вслепую ища ногами тапочки, спросонья чуть шаркая ногами, подходит к двери и отворяет её — слышно, как створка шуршит, цепляясь за высокий ворс ещё одного ковра; идёт в ванную совсем рядом со спальней. И пусть я не страдаю от излишнего благородства, но здесь — прерываюсь, пока там шумит вода, тем временем снимая с плиты закипевший чайник и включив программируемую кофемашину: когда у человека в стенном шкафу всего один сорт чая и шестнадцать — кофе, понятно сразу всё.

К тому времени, когда Хикари выбирается из ванной комнаты, по кухне уже разносится сильный и приятный аромат. Да, кофе я не особо жалую, но — напоминает те далёкие времена, когда мама почти всё время проводила дома. Негромкие шаги приближаются по коридору, замирают почти за углом, я слышу, как Хикари втягивает носом воздух, и… влетает в кухню:

— Ты всё-таки смог прийти пораньше! Я так скучала… — она осекается, заметив у окна не того, кого, похоже, ожидала увидеть, каким-то судорожным движением запахивает купальный халат на груди, а я немного ошеломлённо наблюдаю за сменой выражений её лица: неприкрытое счастье сменяется удивлением, непониманием, страхом… решимостью — и она бросается бежать обратно в спальню. Пока я в ступоре стою, сжимая в пальцах чашку крепкого чая, в голове медленно рождается мысль: «А что, если у неё там тревожная кнопка? Вот сейчас вызовет своих, и…»

…и в этот момент Хикари вновь появляется в дверном проёме: с той же решимостью во взгляде и слишком тяжёлым для неё пистолетом в руках — причём не энергетическим, а самым что ни на есть огнестрельным. «Охренеть…»

— Что ты здесь делаешь?!

— Приветствую, Линт, — сейчас лучше не наглеть, а то мало ли… мне нельзя раскрывать свои козыри вроде контактника. — У меня есть новости по твоей просьбе.

Ствол пистолета чуть дрогнул у неё в руках — но Хикари не позволяет сбить себя с толку:

— Что ты сделал с ним?!

— С кем? — теперь уже искренне изумляюсь я.

Она торопливо оглядывает кухню, словно надеясь увидеть здесь кого-то ещё, вновь в упор смотрит на меня:

— Тогда как ты сюда попал?!

— Как все нормальные люди — через дверь. Будешь кофе?

— Лжёшь! Такая защита тебе не по силам!

Я негромко, чуть издевательски смеюсь — достаточно, чтобы не выходить из известного ей образа Эста, но не так явно, чтобы спровоцировать.

— Мне по силам намного больше, чем ты думаешь, Линт… или называть тебя другим именем?

Её зрачки расширяются, когда простая мысль — я у неё дома — достигает сознания.

— Поговорим о деле? Я и так потратил добрых полчаса, дожидаясь, пока ты изволишь проснуться.

Чёрт, вот этого, похоже, говорить не стоило — во взгляд Хикари вновь возвращается страх. А в таком состоянии…

— Сними маску!

Недоверчиво смеюсь:

— Серьёзно? И ты ждёшь, что я подчинюсь? Слушай, мафия…

— Сними маску или я выстрелю! — голос дрожит, палец подрагивает на спусковом крючке — да она же явно накручивает себя, пусть даже сама этого не понимает! В груди поднимается волна раздражения пополам со злостью — какого хрена, я столько сделал, чтобы ей помочь, а теперь мне угрожают и что-то там ещё смеют требовать? Контактник в ответ на намерение просчитывает траекторию и минимально необходимое усилие — я срываюсь с места, в четверть секунды достигаю Хикари, выбиваю пистолет из рук и за столько же возвращаюсь обратно. Обращаю внимание на неё: ещё не успела опомниться — стоит, держа на весу руки, глаза непроизвольно наполняются слезами от боли в вывихнутых пальцах правой. Предельно аккуратно, уже успокаиваясь, кладу пистолет на кухонную панель и глухой звук соприкосновения металла с пластиком словно приводит её в чувство: Хикари закусывает губу, сдерживая стон, отступает на шаг.

— Стоять, — холодно требую я, тщательно выбрав тон — иначе у неё сейчас, ещё чего, начнётся истерика с попытками выбраться из квартиры, зовя на помощь. Хикари замирает на месте.

— Ты виновата в произошедшем сама, Линт. Нечего было угрожать мне оружием и требовать открыть мою личность, когда я пришёл с вестью о том, что выполнил твою просьбу, — в её глазах сквозь опасение и боль мелькает понимание и я продолжаю: — В ближайшее время боссы соберутся и решат дать «маркированным» отсрочку — до конца войны плюс ещё двадцать один день. Радуйся!

Последнее слово звучит на редкость ядовито и Хикари, опустив взгляд к полу, почти робко спрашивает:

— Как ты… как тебе удалось так быстро…

— Не твоё дело! — резче, чем нужно, отрезаю я, и она вздрагивает. — Но знай — это стоило двоим жизни, и… а, неважно!

Прохожу мимо неё — Хикари даже не отстраняется, невидяще уставившись куда-то в пространство, но уже подойдя к дверям, слышу за спиной торопливые шаги и отчаянно-требовательное:

— Стой! Кто… кто они были?

— Это не имеет значения.

— Для меня — имеет! — решительно, несмотря на слёзы и боль в голосе, возражает она.

«Я не скажу тебе, Хикари — и так от злости выдал больше, чем следовало. Ты слишком честна и благородна для всей правды. Лучше…»

— А мне плевать. Учти только — это я убил их.

Хикари отшатывается, глазами с расширившимися зрачками глядя на меня. Резко киваю:

— Да, я. Не их первых, не их последних. Так что запомни это, Линт — и не становись у меня на пути.

Изнутри дверь не блокирована — понятно, защита, чтобы не впустить посторонних, а не наоборот. Замок глухо щёлкает за спиной, я слетаю по лестнице на три пролёта и, включив маскировку, затаиваюсь в укромном уголке: вдруг Хикари всё-таки вызвала своих? Медленно тянется минута, начинается вторая… где-то далеко внизу хлопает дверь, звучат шаги кого-то из жильцов — потому что неспешные, включается лифт… а я жду, уже понимая, что, наверное, Хикари всё-таки и вправду лучше меня — и ничего не дождусь. Но тяну с тем, чтобы уйти ещё полминуты, минуту — лифт проезжает мимо, останавливается, открываются двери: на этаже, откуда я только что ушёл!

«Значит, ты всё-таки…» — думаю я, но озадаченно обрываю мысль: шаги слишком спокойные. Совсем не таясь, человек пересекает площадку и открывает замки своими ключами. Дверь захлопывается, я слышу неразборчивый — защита мешает — возглас Хикари и то, как этот что-то взволнованно у неё спрашивает. Мотнув головой — наверное, его она и ждала «пораньше» откуда-то — вырубаю сенсоры и спускаюсь вниз. Мне предстоит ещё один визит, и вот он — наверное, пройдёт легче… или ещё тяжелее. Но так нужно.

А уже на выходе из дома понимаю вдруг, что голос утреннего гостя Хикари мне явно показался знакомым.

* * *

Она не знала, что разбудило её — но детство, проведённое на улице, научило и спать, ожидая опасности. Миюки — потихоньку она начинала примиряться с собственным именем, хотя плохих воспоминаний не убыло — напряглась, не открывая глаз и вслушивалась, пытаясь понять, что изменилось. Под одеялом рядом пошевелилась Сатоми, что-то пробормотала сквозь сон, прижалась теснее — так, что желание вспыхнуло вновь. Миюки справилась с ним и напряглась ещё сильнее: нет, она проснулась не из-за этой девушки, благодаря которой всё и стало возможным — даже жить дальше, не оглядываясь на прошлое. Расслабленно, словно невзначай, в полудрёме, вытянула руку и «уронила» её с кровати — там, на полу, лежит пистолет — жалея про себя, что вчера поддалась на уговоры Сатоми и убрала его из-под подушки. Пальцы уже коснулись ледяной от утреннего холода рукояти, когда Миюки сообразила, что по полу дует сквозняк: а она точно закрывала окно на ночь! — и почти одновременно услышала голос, с такими знакомыми нотками заинтересованности произнесший:

— Доброе утро, Сэри. Я рад, что ты не теряешь осторожности.

Чувствуя одновременно облегчение и досаду, она оставила оружие в покое, мягко, чтобы не разбудить, отстранила Сатоми, перевернулась на спину и села в постели, прикрывая одеялом грудь. Откинула назад волосы, лезущие в глаза и серьёзно ответила:

— Здравствуй, лидер.

Сидящий на подоконнике — как всегда, в чёрном с головы до ног — почти беззвучно рассмеялся в ответ:

— А Мунаката не возражает, что ты до сих пор называешь меня так?

— Он не знает.

Помолчали. Сэри знала, что Эст пришёл по какой-то причине — но всё равно была рада вот так просто молчать рядом с ним. «Что-то вроде ностальгии, — как-то сказал ей он. — Несмотря на то, что ты ушла от нас, несмотря на то, сколько боли я тебе причинил — мы всё равно оба чувствуем это… парадоксально, но правда». Она прогнала тёплое чувство, возникшее где-то в груди от этого молчания, прищурилась:

— Ты мог бы позвонить в дверь…

— …перед этим вырубив твою охрану и разбудив вас обеих? Извини, но я пришёл поговорить только с тобой.

— С одним из заместителей «Скипетра» или с одной из бывших «чёрных» по имени Сэри?

— Видишь, ты и сама всё понимаешь. Конечно, с Сэри.

— Зачем, Эст? — прямо взглянула на него она.

— Ты прислала ко мне Линт.

Он не спрашивал — утверждал.

— Тебе удалось помочь ей?

— Да. Но я очень, очень тебя попрошу — пожалуйста, больше так не делай. Я… — Миюки поражённо услышала, как его голос дрогнул. — Да, я виноват перед тобой, и вряд ли что-то может…

— Эст, не надо…

— Дай договорить, хорошо?.. Твои слова ничего не изменят: я виноват и ничто этой вины не искупит. Ты — проси у меня, чего хочешь, но не нужно больше делать этого ради других. Пойми, те же «марки» не заслуживают того, чтобы вспоминать обо всём, что было. Я выполню, что в моих силах — но для тебя. Только для тебя.

— Что… тебе пришлось сделать? — тихо спросила она, с изумлением понимая, что слышит в его голосе — ненависть. К себе. «Тот Эст, которого я знала, ни разу не испытывал ничего подобного».

— Это несущественно, Сэри. В этом нет твоей вины, а Линт своё уже получила. Как и я.

— Ты что-то сделал ей?

— Да. Нет. Она почти не пострадала… по крайней мере, физически. «Марки» получили отсрочку.

Миюки кивнула сама себе — если Эст говорит, значит, так и есть. Что она знала — так это что врать ей он не станет.

— Ты сказал: выполнишь, что в твоих силах. Тогда… могу я попросить?

— Да.

— Сними маску. Я хочу увидеть твоё лицо.

Эст замер, словно вдруг забыл, как двигаться и дышать. И медленно, будто сам себе не веря, покачал головой.

— Почему? Я не выдам тебя, ты же знаешь.

Он вновь покачал головой — точно так же, погрузившись в собственные мысли.

— Что ты хочешь этим сказать? — просто спросила она.

Эст бросил на неё внимательный взгляд и вдруг рассмеялся — и от этого смеха как морозом продрало по коже.

— Тебя уже долго нет с «чёрными», Сэри. Ты многого не знаешь. С того дня, как ты ушла, я никогда и никого не заставляю делать нечто подобное… тому, на что пошла ты.

— Это же хорошо, я рада, что ты…

— Теперь я всё это делаю сам.

Миюки поперхнулась воздухом — сейчас она почувствовала себя, словно в детстве: когда, поверив кому-то, получала в ответ только унижения и побои.

— Поэтому прости, но я не могу показать тебе своё лицо. В отличие от других из «чёрных». Даже те из них, кто считает Эста своим другом и кому я отвечаю тем же — никогда не чувствовали меня так, как ты. Поэтому перед ними я могу раскрыться, не опасаясь ничего. А ты, я знаю — увидишь лицо предателя и убийцы. И уж поверь: ни одно из этих предательств, истязаний, убийств — не было случайным или потому, что я чего-то не понимал.

Молчание вернулось, но теплоты в нём уже не было. Сэри поняла вдруг, что смотрит на него широко раскрытыми глазами и верит — верит, что Эст говорит правду! Губы словно сами собой прошептали: «убийца?..» — но он услышал, как слышал всё и всегда, и она, поняв это, неловко отвела взгляд.

А когда, спохватившись, подняла глаза на окно — в нём уже было одно лишь ярко-синее небо.

* * *

«Планы, планы, планы. Планы должны исполняться. И к ангелам то, что этому мешает!» Всё верно, Синдзи. Хочешь чего-то добиться в этом городе-крепости — стисни зубы и делай. К чёрту совестливые рефлексии. К чёрту лишние переживания. Всё, что мешает тому, чтобы тебе и твоим близким стало лучше — туда же. Ты для того это всё и делаешь, чтобы жизнь их стала лучше. У них свои мысли, свои пути — не тебе проходить эти пути за них. Но облегчить дорогу — да. Это правильно. И потому — действуй.

Итак, что мне вообще нужно успеть за оставшееся до эвакуации время?

Ещё раз съездить к маме и попытаться больше узнать о происходящем. Мне не нравится, что она хочет остаться в городе и гораздо сильнее не нравится, что она во всём этом участвует — нужно постараться убедить её уехать из Эдо-3 всем вместе и забрать с собой Рей. Обязательно — забрать Рей! В Институте десятки учёных, и без них разберутся.

Выследить того «бывшего военного», который заставил «флеша» использовать детей, чтобы таскать неизвестно что и куда — потому что он может знать что-то лишнее о «чёрных» и личности Эста. Заодно узнать у Тодзи, как там Сакура и не вляпалась ли ещё во что-то — может, расспросить ещё того паренька, как там… Роло.

Проверить «Архонта» на Базе, убедиться, что ей уютно в закрытой области пространства — ладно, начистоту: что комфортабельная тюрьма, которую я наспех выстроил, её удержит.

Ага, и ещё поговорить с Аской — мы плохо расстались в последний раз…

Со вторым и проще, и сложнее всего — нужно просто ждать, когда сработает программный «жучок» в интерфейсе того «флеша», кроме этого я не могу почти ничего: у меня нет даже чёткого описания внешности того военного, не говоря уже о чём-то более конкретном. А если поступить, как обычно — пробивать его через своих людей в Страже и развесить по Сети следилки-маячки — есть возможность, что он узнает о поисках и заляжет на дно. Нет, это не выход. Зато стоит им встретиться с «флешем» и у меня будет намного больше, в идеале — сигнатуры личного интерфейса. А там и поохотимся.

На встречу с Тодзи я теперь уже точно не пойду, просто так припереться домой к нему, чтобы узнать о Сакуре — не вариант, а Роло если и искать, то через сестру или школьные базы Департамента, что сейчас не ко времени. Да и не так важно.

Зеваю и чувствую, что страшно устал — но знаю, что прямо сейчас отдохнуть не смогу: в такое состояние, когда каждый лишний звук или движение вокруг вызывают едва ли не желание прибить раздражитель, я прихожу оч-чень редко. Но знаю о нём всё: сейчас мне нужно держать себя в руках и сделать что-то прямо противоположное. Что-то… созидательное. Хорошее в самом простом смысле. Иначе, сколько себя не выматывай — толком даже не уснуть.

А из всего, что намечено: Институт или «база». Проблема «Архонта» может немного подождать, значит… Достаю комм, отключаю «чёрное» шифрование, кабель в разъём за ухом, активировать нужный контакт. Короткая тишина, щелчок соединения:

— Привет, Икари-кун.

Недоверчиво перевожу взгляд на строчку вызова: нет, всё верно, это мамин номер. В чём дело?

— Мисато-сан?.. Что-то случилось?!

— Нет-нет! — бодро отвечает совсем чуть-чуть не похожий на обычные человеческие голос. — Всё в порядке, не переживай! Просто Юи-сан прямо сейчас бес-пре-дельно занята и попросила меня отвечать на звонки.

— Ла-адно, хорошо, — ошарашенно соглашаюсь я. Да, использовать сверхмощный AI в качестве секретаря — совершенно не в духе мамы, но не могла же Мисато просто перехватить звонок? Надеюсь, нет. — А ты не скажешь, когда она освободится? Я хотел бы приехать.

— Нет, Икари-кун, не скажу, — посерьёзневшим голосом отвечает Мисато, — извини, но это запретная информация. А приехать — ты молодец, что не распространялся о том, что узнал от мамы…

— Но?

— Но, — не стала спорить она, — не ответишь: куда именно ты иногда пропадаешь? Когда тебя нет ни в одной реальности?

— Ты что, следишь за мной?!

— Конечно, Икари-кун. Не думай, что мне не совестно, — голос и вправду стал виноватым, — но ты стал носителем тайн, которые есть даже не у всякого сотрудника Института. Конечно, мы присматриваем за тобой.

— «Мы»?

— Фуюцки-сенсей и я. Точнее, сейчас только я, и не надейся, что удастся заговорить мне зубы — ответь на вопрос.

— А если нет?

— А если — нет, мне придётся приставить к тебе наблюдение из службы безопасности и закрыть доступ в Институт. Насовсем.

— Мисато-сан! — возмутился я.

— Прости, Синдзи, но тут я ничего не могу для тебя сделать. Это прямой приказ Фуюцки-сенсея.

«Если за мной будут ходить люди из «NERV» — с тайной «чёрных» можно попрощаться. Но хуже того — я не смогу повидать маму: вряд ли она сейчас выберется домой. Чёрт! Ладно, не нервничай. Однажды они бы всё равно бы дознались».

— Мисато-сан, Институт же экстерриториален по отношению к Департаменту Эдо-3?

— Ты сам знаешь, что да, — в её тоне появилась заинтересованность.

— Мне нужно официальное подтверждение, что всё сказанное останется в пределах информационного массива данных Института.

— Ты что, нарушил закон? — слышу я такие знакомые искорки смеха в её голосе.

— Да, Мисато-сан.

— Надо же! — фальшиво-трогательно звучит с той стороны связи. — Маленький Син-кун вырос!

— Мисато-сан, не издевайся! — едва удерживаю грустный тон я, вспоминая, сколько раз она меня этим подкалывала — и чуть расслабляюсь: начало положено. — Всё очень серьёзно!

— Конечно-конечно! Что ж ты сделал? Взломал базы личных данных студентов колледжа? М-м, нет, студенток! Поменял оценки в табелях кому-то за пару сотен? А, знаю — посещал сетевые зоны не своей возрастной категории? Какие-нибудь там стриптиз-клубы, или — неужели, даже бордель?

Она смеётся, и я невольно улыбаюсь, несмотря на серьёзность угрозы не пустить меня к маме — Мисато-сан, кажется, никогда не повзрослеет. А ведь я знаю её с самого своего детства. Ну а она меня — чуть не с рождения.

— Ладно, согласна. Если это не из перечня особой категории — никто не узнает. Записано и подтверждено. Ну так что ты сделал, колись! Может…

«Особая категория» — преступления против Империи, за которые полагается каторга или смертная казнь. Вроде помощи в побеге сумасшедшему AI или самовольному занятию пространства Сети, принадлежащего военным, ага.

— Я выстроил себе закрытую зону в неразмеченном пространстве, Мисато-сан! — спешно «выдаю секрет», обрывая поток её предположений, становящихся всё более неприличными.

Она даже замолкает на пару секунд — от удивления, что ли? — а потом слышу:

— Ого! И как тебе это удалось? — в голосе — столько любопытства, что я почти успокаиваюсь. Мисато-сан в своём репертуаре.

— Ну… не так сложно, на самом деле. Забрался в отдел учётных записей Департамента, где всякие там профессиональные союзы регистрируют, добавил теневые строки в реестр, скопировал пути к нескольким и чуть поменял. Защита там у них дырявая, ты же сама знаешь! А потом подчистил реестр. Во-от, и…

— …и получилось, что всё вроде как законно, но никаких следов!

«Мне не померещилось — это в её голосе правда восторг?» — почти ошарашенно думаю я, когда слышу продолжение, разбивающее все сомнения:

— Умница, Син-кун! Я тоже когда-то так развлекалась! А позовёшь к себе?

«Она совсем без тормозов! Хотя с её возможностями… а я всё-таки был прав, что и вправду всё это сделал — прикрытие пригодилось. И что всегда в авто-режиме синхронизировал имитацию визитов туда со временем пребывания на базе «чёрных» — тоже».

— Да у меня там ещё ничего толком не доделано…

Точнее, вообще полная неразбериха, имитирующая многочисленные переделки при попытке создать что-то, чего сам владелец зоны — то есть я — до конца не понимает.

— Ну Синдзи! Я одним глазком!

— Ладно, — «сдаюсь» я. — Держи координаты и коды доступа. Только не меняй там ничего, пожалуйста! Я хочу закончить сам!

— Конечно-конечно! — так весело соглашается Мисато-сан, принимая данные, что я понимаю — не удержится, чтобы не поставить в той зоне всё с ног на голову. Ну и ладно. Потом можно будет изобразить недовольство, что она всё переделала — и что я, мол, сделал для себя новое обиталище и делиться им не буду. Она поверит. Но это всё, наверное, будет уже после войны… Кстати, о войне.

— Мисато-сан! Теперь мне можно к маме?

— Нет, Син-кун, извини.

«А сейчас отчего?!»

— Юи-сан правда очень занята. Её нельзя отвлекать.

— Да я могу подождать…

— Неизвестно, когда она освободится.

— Ну, пока навещу Рей. Мисато-сан, ну пожалуйста!

— Нет, Синдзи. Прости, — после какой-то странной заминки отвечает Мисато. Слишком странной.

— Что-то не так с Рей? — вот теперь начинаю беспокоиться всерьёз. Ну не бывает таких совпадений!

— Нет-нет! Правда, всё в порядке! Просто Институт закрыт, пока идут… пока Юи-сан работает над своим проектом насчёт войны, — она выделяет слово «проект» особой интонацией, а я недоверчиво кошусь на комм — по простой связи говорить о таких вещах? По привычке вытаскиваю данные о шифровании звонка, вижу длинный список протоколов защиты, многие из которых «начинке» комма вообще не известны — и завистливо вздыхаю. Да, конечно. Небось оператор связи вообще не узнает, что кто-то куда-то звонил. «Мне бы такие возможности!»

— Понял... Но ты можешь мне позвонить или написать там, когда получится! Мне правда очень нужно поговорить с мамой, Мисато-сан. Пожалуйста!

Вновь почти незаметная заминка — словно в это мгновение она на что-то отвлекается. А точно ведь — сказала же, что всё контролирует Фуюцки-сенсей!

— Хорошо, Синдзи. Я позвоню.

— Спасибо, Мисато-сан.

— Не за что. Жди в гости!

С глухим щелчком связь отключается. Проверяю комм — м-да, даже во внутренней памяти не осталось ни следа прошедшего разговора. Похоже, всё намного серьёзнее, чем я думал. Чем же там занимается мама?

И… как к этому причастна Рей?

Мне нет смысла сейчас возвращаться домой, да и желания нет. И, если уж не получилось увидеть маму, нужно решить, чем заняться.

Вообще-то, после всего произошедшего до смерти хочется хотя бы на несколько часов отвлечься от связанного с «чёрными» и другими бандами… а лучший способ сделать это — переключиться на кого-то, кто ничего не знает. То есть в идеале — помириться с Аской. «Правда, не сказать, что мы разругались… это я психанул и сбежал». М-да.

Только в таком состоянии, и утро раннее, и… ох, да признайся уже себе — после того, чем закончился ваш последний разговор и прочитанного в записке, которую она уничтожила — ты просто боишься разговора с ней. Боишься услышать то, что Аска может сказать перед тем, как уехать, перед войной и так далее, и сейчас ищешь поводы оттянуть момент встречи.

Что же, я слишком слаб? Ну и пусть. Нет, так нет — переходим ко второй части «плана на день». А заодно можно совместить одно с другим: завалюсь в какое-то из тайных убежищ «чёрных» здесь, в зелёном секторе, причём где не просто можно поспать, а есть медоборудование для контролируемой гибернации. Тело отдохнёт, нервная система придёт в норму, а сам я тем временем чуть подправлю синхронизацию по времени с пространством зоны, «сданной» Мисато-сан — не хватало ещё, чтобы она оказалась там, когда врубится имитация присутствия, а меня не оказалось в пространстве Сети… спалюсь же мгновенно.

Потом проверю Архонта на «базе» да, если повезёт, успею ещё пару дел.

…идти своим ходом на этот раз совсем не тянет: обычно внутренний двор «базы» с его тёмными тонами, мрачным парком вблизи и постоянно дождливой погодой меня успокаивает — но не в таком внутреннем раздрае, как сейчас! Так что, едва появившись, командой «создателя» перебрасываю себя в здание прямо к нужной двери, ещё шаг — и вновь стою посреди огромного поля.

Озираюсь и понимаю, что здесь всё так же: рельеф, текстуры, нелепая газонная трава, беседка на холме… «Она ничего не поменяла… почему?»

Это действительно непонятно. Как бы девчонка-«Архонт» ни была повреждена психически, желание творить свойственно всем AI, а изменять пространство под себя — вообще всем разумным. Меня не было достаточно долго, чтобы она, с таким-то потенциалом и мощностями, перестроила здесь всё и вся, а затем уничтожила и начала заново.

«И кстати — а где она сама?» Подключаю поиск — нет, здесь её и вправду нет. Начиная нервничать, разворачиваю список «чёрных», находящихся на базе, нахожу пустое окно, перевожу в карту-схему… библиотека?! Что она делает там? Нет, чёрт возьми, главнее — как выбралась?!

Через появившиеся по команде врата-тории вылетаю наружу, несусь по коридору, по лестнице вниз, с каждым шагом всё сильнее злясь — и на себя («Надо было лучше проработать блокировку!»), и на неё («Что ей внутри не сиделось?!»), и вообще просто так — от всего вместе!

Вбегаю в библиотеку и мгновенно замечаю её: яркий наряд, золотые волосы и белоснежный зонтик, прислонённый к центральной тумбе, на которой она сидит, свесив ноги — всё это словно светится в обычном здесь полумраке. Верхний свет выключен, но даже так я вижу, что вокруг своевольной девчонки — на самой тумбе, нескольких стульях и просто на полу — разбросаны книги: много, много книг. Такое ощущение, что она начинала читать очередную, бросала, шла за следующей… но зачем эта показуха? Нет, книги настоящие, насколько тут всё настоящее — но можно ведь напрямую считать всю информацию! Тем более для AI!

Мои шаги гремят в тишине, она поднимает голову от страниц — и улыбается, отчего злость вмиг обращается раскалённым гневом. «Так тебе смешно? Выбралась из того карцера за мой счёт, заставила терпеть тебя здесь, тратить время и силы на защитные системы, наплевала на них и вот так легко вышла наружу — а теперь смеёшься? Издеваешься надо мной?!»

— Что ты делаешь здесь, мелкая…?! — я запинаюсь, не подобрав подходящего оскорбления, которое эта могла бы понять. Разобрав мой тон, она подаётся назад, роняя книгу на колени, а эта неумелая раздражающая улыбочка — наконец пропадает с её лица.

— Я…

— Погулять захотелось?! Так вали сразу с «базы» наружу, где тебя схватят и снова засунут в карцер!

В её глазах крылом ночной птицы мелькает ужас:

— …снова?..

— Забыла, кто ты?! Откуда я тебя вытащил?!

— Я… хотела… я только…

«Что-то здесь не так», проскальзывает мысль — но гнев уже заглушает всё.

— Чего?! — требую ядовито. — Чтобы мне ещё раз пришлось пожалеть, что вообще согласился оставить тебя здесь?! Зря старалась — и так постоянно жалею!

Губы её начинают дрожать, в уголках глаз собираются слёзы. Книга соскальзывает с колен на пол, падает обложкой вверх, и на глаза мне попадается название. «Какого…? Откуда здесь такая?»

Удивлённо поднимаю глаза на Инти — только чтобы увидеть, как с громким всхлипом она вылетает из библиотеки, не обращая внимания на хлопнувшую дверь. На ходу пытаясь выкинуть из головы мысли о том, зачем ей такое читать, устремляюсь следом — надо вернуть беглянку, только защиту апартаментов теперь сделать абсолютной, пусть придётся убить на это кучу времени — и запинаюсь о ту самую книгу. «Как понравиться людям», надо же. Сам не зная, зачем, подбираю её, начинаю закрывать, и взгляд сам собой натыкается на строки:

«…социальные ритуалы. Но практически намного важнее, на взгляд авторов — не понимание того, что скрывается за этими ритуалами, не глубокий анализ, а интуитивное следование: то, что люди называют «велением сердца». Смейся, когда смешно, улыбайся, если тянет улыбнуться, плачь, если больно — всегда найдётся человек, которому ты будешь близок и со всем этим. Равнодушие — вот самая страшная болезнь современного общества: здравый цинизм облегчает повседневную жизнь, но лишает нас чего-то настоящего, убирает из многоцветной палитры ощущений самые яркие, непосредственные, искренние краски…»

Гнев утихает от этих простых слов в книжке с нелепым названием… потому что я наконец понимаю, что здесь — сейчас — произошло. Она нашла путь из закрытого мною пространства и пришла сюда, чтобы…

Да чтобы найти своё место среди других. Понравиться, как ни глупо это звучит — тому, кого она с лёгкой «руки» того контролирующего AI искренне считает братом; а может, и людям вообще — какая разница? Она ничего не помнит о себе, о своём прошлом, ей попросту не на что опереться, каждое впечатление для неё — первое, она, как все дети, глубоко внутри боится оказаться ненужной, ну а я…

«А я наорал на неё. Рассказал, как она попала сюда и откуда, да ещё так. Почти прогнал её прочь. Ну почему ты такой идиот, Синдзи?»

Аккуратно кладу книгу на тумбу, машинально подхватываю зонтик и выхожу из библиотеки: нужно поспешить, пока она не наделала глупостей. Сколько ей там по человеческим меркам, лет восемь? Меньше? И я не о внешнем виде. Пусть восемь — о чём может думать AI в этом «возрасте» — знать не знаю, ну не встречал таких! Мало того, эта ещё и ведёт себя настолько нестандартно, что все попытки впихнуть её реакции в стандартную модель лишённых памяти — проваливаются в самом начале.

«А ещё прибавь совершенно ненормальный отклик на всё происходящее — слишком яркий, естественный, слишком… человеческий. Кто бы ни был её создателем, у него стопроцентно не всё в порядке с головой». Только это всё равно ничего не меняет.

Из этой части здания она могла пойти куда угодно, но я, даже не проверяя, сворачиваю к выходу на площадь. Интуиция? Чутьё? Да называйте, как хотите.

…Инти стоит у фонтана — ярко-синее платье всполохом молнии сияет среди чёрных плит под ногами и низко висящих грозовых туч. Она глядит прямо и вниз, словно видит в каменной чаше что-то, мне пока не заметное — а может, разглядывает звёзды в лужах, и это ещё не плохо. Плохо, что рядом с «ниоткуда взявшимся здесь ребёнком» стоит Кади, о чём-то её расспрашивая. Ускоряю шаг и, уже приближаясь, слышу:

— …а потом?

— А потом он накричал на меня… но я же ничего плохого не делала! — она смешно шмыгает носом, вот только, чёрт, мне совсем не до смеха.

— Конечно, не делала, — успокаивающе отвечает Кади, держа её за руку, и поворачивается ко мне: — Эст! Что всё это значит?

А по личной связи приходит её яростный шёпот: «Ты в своём уме — приводить сюда ребёнка?! Она действительно твоя сестра? Почему ты запер её?!»

— Он не мог по-другому, — вдруг вздыхает Инти, очень-очень серьёзно глядя то на меня, то на Кади, — в том месте было так плохо, просто ужасненько, а он меня спас! Значит, он хороший, только… только сильно злится, когда я не слушаюсь…

Готов поклясться, думаем мы об одном и том же: она «прочитала» личную связь! Не то, чтобы это нереально, но там же с десяток защитных протоколов! «Хотя о чём это я — протоколы ведь рассчитаны на людей… да, недоработка. Исправить при первой возможности. А пока…» Но что — «пока», додумать не успеваю: в чём тут дело, Кади соображает очень быстро.

— «В том месте»? «Значит, он хороший»? Это похоже на… Подожди-ка, Эст, так Инти — программа?

А вот здесь уже и прямых слов не нужно, и так ясно, что на самом деле она хотела спросить. «Ты создал программу, считающую тебя братом, поселил здесь, а теперь измываешься над ней? Ты что, садист? Может, извращенец?» Вот только такой славы мне не хватало!

— Ты всё не так поняла! — выдаю я до ужаса глупую фразу и, совсем не подумав, тут же брякаю: — Она «Архонт».

Короче, бывали в театре? Вот это и называется — немая сцена.

— И как… когда?.. то есть… — едва не заикаясь, наконец, пытается о чём-то спросить Кади, раздражённо шипит что-то под нос и берёт себя в руки: — Ладно. Ладно. Не хочу даже знать. Это твоё дело. Но почему она так выглядит?!

— Потому что… — начинаю я.

— …потому что я ещё маленькая! — опять встревает Инти. — Но я быстро развиваюсь, правда?

И смотрит на меня прямо как сестра Тодзи, когда той было лет пять: тут и чисто детская вредность, и желание услышать похвалу, перемешанные настолько, что сам чёрт не разберёт, чего больше. «Эти её перепады настроения кого угодно добьют…»

— Правда, — делаю вид, что сдаюсь. Кади неодобрительно качает головой, но больше ни о чём не спрашивает:

— Вообще-то, Эст, я тут не за этим. Мы хотели поговорить с тобой.

— А кто второй?

— Амелия сейчас подойдёт. Так что может, лучше…

Знаю я, что именно «лучше». Ладно, сам ведь всё это на себя взвалил.

— Инти, — раз она пока ведёт себя, как ребёнок, способ не хуже других, — ты умеешь хранить тайны?

— Да! — с готовностью кивает «Архонт».

— И ты ведь не хочешь, чтобы нам всем стало очень плохо?

— Конечно, нет! — она так энергично мотает головой, что волосы то и дело закрывают лицо.

— Тогда у меня к тебе просьба. Очень ответственная и важная. Нам с Кади сейчас нужно поговорить и очень нужно, чтобы никто не слышал, о чём. Совсем никто, понимаешь? А ещё в этом месте, — движением руки словно охватываю всё вокруг, — часто видятся и разговаривают многие люди — и тоже о таких вещах, про которые лучше никому не знать. Ты поняла?

— Наве-ерное, — неуверенно тянет она.

— Поэтому вот моя просьба. Я прошу тебя никогда не подслушивать эти разговоры, а даже если что-то случайно услышишь — никому не рассказывать. Потому что если ты кому-то расскажешь, мы все можем потерять, что имеем, потерять вообще всё. Даже попасть в то очень плохое место, где была ты... — она заметно вздрагивает, а я заканчиваю: — И даже если обойдётся, всем этим людям некуда будет приходить. А тебе — негде жить. Теперь понимаешь, как это важно?

На мгновение кажется, будто сквозь детские черты на меня глядит пронзительными чёрными очами её прошлое — то почти совершенное существо, которым она была когда-то, ещё до стирания памяти и карцера: так серьёзно и твёрдо Инти отвечает «Да».

— Ты можешь мне это обещать?

— Да, — повторяет она и заглядывает мне в лицо снизу вверх, а потом внезапно поднимает правую руку, складывая пальцы в дуэльный знак: «без обмана». Ого… интересно.

— Спасибо, Инти, — благодарно склоняю голову в ответ, опускаюсь на одно колено и протягиваю ей почти позабытый зонтик — откуда, кстати, он взялся? «Теперь посмотрим, насколько это на неё подействовало», — медленно, словно в размышлениях не меньше, чем о судьбах мира, поднимаюсь и начинаю поворачиваться к внешне спокойно наблюдающей за всем этим Кади. — «Ну же…»

— А можно… — нерешительно, своим тоненьким голоском просит Инти, и я сдерживаю довольную улыбку. Сработало! — Можно мне…

— Ты обещала и я тебе верю, — не глядя на неё, спокойно и веско роняю слова. — Так что тебе можно бывать почти где угодно. Привыкай. Теперь это и твой дом.

Она счастливо выпаливает «Спасибо!!» — и несётся к особняку «базы», готов спорить — снова в библиотеку. Но не успеваю я расслабиться, как Кади задумчиво проговаривает вслух:

— Знаешь, — она рассматривает каменную плиту у себя под ногами, — знаешь, порой я думаю, что вот так же ты делаешь со всеми… в смысле, со всеми вокруг…

— Что ты…

— Нет, — перебивает она, бессознательно накручивая прядь волос на палец, — забудь. Правда, Эст. Я достаточно за тобой наблюдала, чтобы заметить — ты чувствуешь, где пора остановиться. Просто то, как ты с ней управился… немного пугает, если честно.

Не зная, что ещё на это ответить, просто киваю, глядя в сторону граничной стены — с лёгким звоном на каменных плитах материализуется Амелия. Она целеустремленно подходит к нам, здоровается и предлагает пойти к ней.

…Я почти ни у кого из своих не был в личных помещениях. Нет, правда. Любопытство любопытством, но мне бы тоже не понравилось, окажись кто у меня дома без разрешения, так что только если приглашали. А тех, кто приглашал — раз, два и обчёлся.

Владения Амелии оформлены в традиционном столичном стиле. Это значит, что мы, обойдя по дорожке аккуратный пруд и разувшись у входа, проходим вслед за ней в большое помещение — почти пустое, если не считать низкого столика, подушек на полу и, внезапно — более современной кухни в соседней комнате за полупрозрачными створками фусума. Я не поклонник синдэн-дзукури, но в этом исполнении всё смотрится удивительно красиво.

К счастью, во всём остальном Амелия менее традиционна, и заговаривает о главном уже на первой чашке чая.

— Силь показала нам твоё письмо, — без лишних церемоний начинает она. — Мы хотели поговорить об этом.

Отпив ещё чаю, чуть наклоняю голову.

— Ты предупредил о войне, — верно истолковав это, теперь вступает Кади. — Но ведь… ведь ты же — не остаёшься в городе-крепости?

Проглотив пару банальностей и одну шутку, пришедшие на ум, отвечаю серьёзно:

— Не остаюсь. Но всё, что мне известно — примерная дата начала боевых действий и точная — начала эвакуации. Это первое. Второе — я не знаю, куда точно и в какой очерёдности по секторам будут вывозить людей. Третье — вы знаете, как в сельхоз и заводских областях низинных земель относятся к жителям городов-крепостей, не говоря уже об обязательной тщательной проверке личных дел при перемещении с арестами попавшихся. Наконец, четвёртое — возможные неожиданности.

— Неожиданности? — уточняет Амелия, но Кади, точным движением поставив чашку на столик, упирается руками в пол, словно собираясь встать и настойчиво спрашивает:

— Почему именно я, Эст? Почему ты выбрал именно меня?

«Вот в этом разница между ними. Амелия хочет видеть ситуацию, всю обстановку, а Кади важнее личности. Значит, мы с Силь точно не ошиблись в выборе».

— Потому что ты подходишь, — что ж, иногда от высказывания очевидного никуда не деться.

— Но я…

— Подходишь. Это не только моё мнение — мы обсудили всё с Силь, а она в людях разбирается даже лучше меня, — поворачиваю голову в сторону хозяйки апартаментов. — Да, Амелия, тебя это тоже касается.

— Нет, Эст! — продолжает настаивать Кади, и притом всерьёз волнуется: это видно в напряжении мышц, звучит в голосе. — Я хотела сказать, что не готова! Я просто…

— Это всё станет реальностью, только если ни я, ни Силь не сможем продолжить руководить «чёрными». Если что-то случится со мной — она займёт моё место, если с ней — моим заместителем станет Амелия, не ты. Без обид, но для постоянной, каждодневной, обыденной организационной работы ты не годишься.

— Да я понимаю, правда! Но как вы не видите — я не потяну! Я же совсем ничего не знаю, а до твоего умения… находить контакт с людьми мне далеко!

«Интересно, что она хотела сказать на самом деле?.. Ладно, зайдём с другой стороны».

— Амелия, — передаю ход ей, — что скажешь? Мы с Силь ошибаемся? Может, лучше было выбрать тебя?

Её реакцию выдают только чуть сильнее сжавшиеся на тонкой ручке чашки пальцы. Мне известно, что Амелия очень амбициозна, но ещё — что её стремление сделать всё лучше относится в первую очередь к ней самой, а желание подниматься выше сочетается с природным чувством ответственности за свои поступки. «Вот только я неверно задал вопрос — а в итоге она, наверное, сейчас гадает, что это: серьёзное предложение или проверка? Чёрт, опять забылся! Со своими так нельзя». Но не успеваю придумать способ уточнить и не испортить всё окончательно, как Амелия спокойно, чуть холодно отвечает:

— Не стану лгать — я думала, почему ты выбрал не меня, Эст. Несколько раз порывалась позвонить тебе и спросить прямо. Пыталась разобраться, чем Кади настолько лучше меня.

— Я не считаю себя…! — восклицает та, но замолкает, когда Амелия неожиданно наклоняется и берёт её за руку.

— Да, — уже тепло говорит ей она. — Ты не считаешь себя лучше — вот что важно. Наверняка важно.

В молчании, которое уже никто не решается нарушить, она вновь разливает чай и даже не рассказывает — думает вслух:

— Все, наверное, уже забыли, но я была в «чёрных» меньше недели, когда мне пришёл в голову план, как перехватить у «экветов» пару объектов в синем секторе… и с этим планом я пришла к тебе, Эст. Прошло дня четыре, я уже думала — всё, когда ты написал и выделил для исполнения снаряжение и четыре тройки. Всего даже больше, чем нужно было. А я ещё долго не могла отделаться от мысли: что бы сделала я на твоём месте? Наверное, не доверилась бы человеку, которую знаю так мало или воплотила бы идею, но по-своему и сама. Вместо этого тем письмом ты словно сказал: «план хороший, вот тебе люди, вот ресурсы, сама задумала — сама и выполняй».

Она задумчиво водит пальцами по столику, словно вырисовывая какую-то сложную фигуру:

— Чтобы понять, почему не я, а Кади, пришлось всего-то разобраться в себе. Хочу ли я быть лидером «чёрных»? «Да, конечно!» — я всегда так думала, а сейчас поняла, что ошибалась. Мы все тут одиночки, в основном… но не сами по себе. Нам хорошо, что есть лидер, к кому можно обратиться и нам помогут. Нам хорошо, что в «чёрных» нас поддержат, но не будут мешать заниматься тем, чем нам самим хочется.

Она пристально посмотрела на Кади, вновь взяв её за руку:

— Между нами есть разница. Я смотрела и слушала, и знаю — другие тебя любят. А меня — уважают. Если нужно будет поговорить, придут к тебе. Если что-то спланировать — ко мне. А я никогда не хотела, чтобы меня любили, от этого мало толку, но со школы стремилась добиться настоящего уважения, и получила его. Здесь.

— Но я всё равно не… — уже не так уверенно возражает Кади. Амелия вдруг весело смеётся:

— Ладно, удар милосердия! Что я сделала, когда прочла то письмо? Да разозлилась, почему не я! А что сделала ты? Написала мне, что это ошибка, что должны были выбрать не тебя, попросила помочь убедить в этом Эста… Я сначала думала, зачем тебе это, а оказалось, нет никакого «зачем». Ты просто такая. Так что это должна быть ты, а я, если что, тебе помогу. Обещаю.

— А насчёт «ничего не знаю», — подхватываю я, — вся информация у вас будет. Там собрано достаточно всего и на всех в этом городе-крепости, кто хоть немного важен. Разберётесь. Банки данных откроются автоматически, если... «если что». Ещё вопросы?

Кади только медленно качает головой — она ещё свыкается с мыслью, что всё всерьёз. А вот Амелия, здорово удивившая меня сегодня, посмеиваясь, поднимает руку, словно школьница, и с тем же весельем в голосе любопытствует:

— У меня есть! Как тебе этот чай? Полтора месяца программировала и улучшала вкус.

— Превосходный! Поделишься?

— Ещё чего! — «грозит» мне пальчиком она. — Я, может, его запатентую. А захочется — приходи.

Улыбаюсь в ответ, наконец, начиная расслабляться после всего произошедшего, и заверяю:

— Обязательно приду!

«Вот и с этим разобрались».

* * *

Провожая взглядом уползающую куда-то в ноги зеленовато-прозрачную крышку бокса гибернации, я прислушиваюсь к затихающим гулу и шелесту — таким давно привычным звукам работы медоборудования, напичканного в семь квинталов⁽¹⁾ пластика и кремния. А потом — к тишине вокруг. Конечно, маловероятно, что кто-то зайдёт в квартиру-убежище, выбранную мной — во-первых, сигнализация, во-вторых, их достаточно много, в-третьих, именно об этой знают только определённые «тройки», но… Нет, пусто — контактник хорошо улавливает ритм сердцебиения, и здесь звучит только моё.

Выбравшись из бокса, поднимаю жалюзи и щурюсь от яркого света. Снаружи уже далеко за вторую половину дня.

После разговора с Кади и Амелией пришлось ещё доработать защиту личных каналов связи между «чёрными», хотя бы добавив пару слоёв фильтров и оповещения при «прослушивании» со стороны. Ну а потом присвоить «Архонту» выбранное ею имя в списке «чёрных», дать разрешения на пользование моими апартаментами — раз уж мы как-то договорились, а даже барьеры её не держат. Наконец, организовать Инти ту же маскировку, что и другим — просто потому, что все бы наверняка удивились, совсем как Кади, встретив на «базе» кого-то с открытым лицом.

Комм на стеклянном столике у медбокса коротко вибрирует, привлекая моё внимание. Два пропущенных вызова — один снова из колледжа, всё им неймётся, другой — от Тодзи… ну да, мы же договаривались встретиться! Ещё сообщение с просьбой связаться — зашифрованное, от Марка.

Я, конечно, пошёл простым путём, надо было всё-таки купить второй комм, а не криво-косо, но встраивать в этот блок шифрования, пусть даже «невидимку», защищённый и с системой самоликвидации… Но вовремя сообразил, что перед войной все стоят на ушах — чего стоит хоть та «Чума» в Департаменте — а потому достать незарегистрированное средство связи в Эдо-3 сейчас будет даже сложнее и дороже, чем фальшивые документы. Можно бы, конечно, решить вопрос через своих в Страже, но это тоже дело небыстрое.

А постоянная связь со всеми сейчас позарез нужна — эвакуация скоро, пропадать нельзя. Кое-кто из «стариков» в той же Страже рассказывал, будто перед прошлой войной некоторые банды почти в последний момент провернули нужные дела, да так неплохо, что по возвращении вытеснили других, причём почти без крови. А раз часть «чёрных» остаётся в городе-крепости — им найдется, чем заняться в оставшееся время.

Выйдя на улицу, бреду, куда глаза глядят, поодаль от убежища набирая Тодзи. Отвечает он не сразу.

— Привет! — бодро тараторю в трубку. — У тебя всё хорошо? Пропустил твой звонок, извини, просто…

— Ничего, — почему-то мрачно перебивает Тодзи, даже не здороваясь, — ты от дома далеко?

— Полчаса на монорегуле, — прикидываю я. — Что случилось?

— Ничего, — повторяет он тем же тоном, — дерьмовое продолжение дерьмового дня.

— Так, а теперь подробнее, — внутренне собираюсь. Судзухара редко так выражается всерьёз — что это с ним?

— Сначала какой-то подонок напал на старосту! — почти рычит в трубку Тодзи. — Прямо у неё дома, представляешь?! Она позвонила мне пару часов назад, попросила помочь!

— Ага… — ошалело выдавливаю из себя я.

«Староста» — это он так всегда называет Хикари. А ошалело — потому что либо это кто-то ещё к ней залез и тогда денёк действительно тот ещё, либо она вот таким способом решила на меня выйти — выдав всё за простое ограбление. Нет, если даже второе, следов я не оставил: ни отпечатков, ни генматериала, спасибо предосторожностям и контактнику, но сам факт, что Хикари подняла шум, рискуя вытащить дела банд на поверхность… я так сильно её напугал?

А Тодзи, не дав прийти в себя и всё обдумать, вываливает новость номер два:

— А тут ещё с того дня, как мы в «Нортоне» были, помнишь? Короче, с того дня Сакура заперлась у себя в комнате и никуда не выходит. Боится чего-то вроде. У нас график уплотнили, я и сегодня на дежурстве, так мне дед не говорил. Типа, беспокоить не хотел. Но сёдня мама вернулась в город из столицы — ну ты понял, почему, а Сакура её не слушает, и она мне позвонила, чтоб я с ней, там, поговорил… Но не могу я сейчас старосту бросить, она ж тут одна совсем живёт! Короче, ты понял?

Конечно, понял. И в другой раз я бы обязательно подколол его на тему Хикари — ясно же, что он к ней не ровно дышит, но сейчас шутить не стоит, уж больно голос у Тодзи злой. А с сестрой они ругаются, даже дрались, бывало — но на самом деле он её любит и беспокоится очень. Как Кенске говорил — кому угодно пасть порвёт.

— Ну, — ещё мрачнее требует Судзухара в трубку и я соображаю, что слишком задумался, — чего молчишь? Поможешь или нет?

— Так ты правда хочешь, чтобы с твоей сестрой поговорил я? — недоверчиво справляюсь у него. Потому что, блин, с тех самых пор, как Тодзи ещё во втором классе старшей школы услышал от матери, что сестрёнка «влюбилась в его друга», он её ко мне на выстрел не подпускал, если сам не маячил поблизости⁽²⁾.

— Типа того, — недовольно бурчит Тодзи, — что, нужно прямо попросить?

— Нет, конечно, просто ты всегда... э-э…

— Знаю! Но она тебе вроде как… доверяет, — последнее слово он бормочет едва слышно.

— Я еду. Как узнаю что — сообщу, — «порой краткость — лучший выбор».

— Ага. И это… спасибо.

Он отключает связь, а я осматриваюсь, прикидывая, куда забрёл во время этого нефигового разговора. До ближайшей станции монорегулы — четыре минуты пешком. Двинулись. «Ну да. Как бы со всем этим мне не двинуться в другом смысле…»

* * *

Найти дом семьи Судзухара легче лёгкого — он один такой на всю округу. Его возвёл своими руками ещё прадед Тодзи, а с тех пор только достраивали и перестраивали. Этот дом, между прочим, каким-то загадочным образом выстоял все три ангельских войны, так что когда после предыдущей подняли вопрос о перестройке сектора — дед и отец Тодзи добились, чтобы высотная застройка его не тронула. Ну как, высотная — по какому-то доисторическому решению Департамента в Старом секторе выше восьми этажей строить запрещено.

Открывает дверь мне мама Тодзи. Вежливо здороваюсь, объясняю, зачем пришёл — и на удивление не слышу в ответ даже нормального в таких случаях сомнения в её голосе. Нет, конечно, она меня давно знает и относится неплохо, однако… Тодзи предупредил? Скорее всего. Только всё равно это как-то не принято, что ли. Вопросы семьи решаются внутри семьи.

Ладно. На предложение выпить чаю — отвечаю предельно церемонным согласием, за что тут же удостаиваюсь похвалы как «юноша с достойным воспитанием, а вот мой сын, к сожалению…» Но дальнейшее вновь изумляет — вместо того, чтобы предложить пройти в гостиную, чай будет подан в комнату Сакуры. Это меня так вежливо посылают… в означенную комнату. И, судя по интонациям, как можно скорее. Что ж у них здесь такое творится, а?..

Где находится эта самая комната, я знаю, а иначе заплутал бы точно. Планировку внутри дома меняли каждое поколение и по нескольку раз, так что сейчас здесь лабиринт покруче Анфилады Зеркал в императорском дворце в столице… наверное, я там лично не был, только в виртуальном туре — по указателям и не все помещения оцифрованы.

На осторожный стук в дверь изнутри следует… а ничего не следует. Совсем. Хорошо, воспользуемся вербальной коммуникацией, коль скоро мануальная не даёт результатов. Обожаю разговаривать с закрытыми дверьми.

— Привет, Сакура, это Икари. Ты не могла бы…

Не успеваю даже договорить, как в комнате что-то с грохотом падает, скрипит пол, по которому явно тащат нечто увесистое, а затем дверь распахивается. Сестра Тодзи стоит на пороге в бело-розовой пижаме и глядит на меня так, словно привидение увидела. Но если б только это — в широко раскрытых тёмных глазах смешалось столько эмоций, что теперь уже опешиваю я: испуг и радость, смущение и гнев — я вообще не знаю, как можно вот так смотреть!

А в следующую секунду она словно надевает маску равнодушия, разворачивается и уходит вглубь комнаты. Не закрывая дверь — так что топаю вслед за ней. Честное слово, порой мне кажется, что вот этот вот приём скрывать собственные переживания за холодностью, язвительностью или агрессией — все без исключения особы женского пола впитывают с молоком матери. Или их специально такому учат на тайных курсах под покровом глубокой ночи?.. Тьфу, придумается же.

Язычок замка щёлкает в тишине, а я приваливаюсь спиной к двери: меня вроде как не приглашали войти, так что совсем уж наглеть не стоит. Ита-ак, лучшая защита — это нападение, а лучшее нападение — когда сразу и насмерть. Угу, так и поступим.

— Ты была права там, в «Нортоне». Я действительно имею некоторое отношение к «чёрным».

Всё ещё стоящая спиной ко мне Сакура круто оборачивается, и я уже жалею о сказанном: в этом движении, в выражении её лица, во взгляде — во всём буквально сквозит панический страх. «Что она себе надумала?»

— Тебе ничего не угрожает, — бросаю пробный шар я, — их лидер не воюет с теми, кто не может ответить тем же.

«Не угадал».

— Я не… — тоненьким, срывающимся голосом пытается что-то сказать Сакура. — Я не за себя боюсь, а за вас!

Видимо, на моём лице очень ярко отражается, что я думаю об этом, потому что она краснеет от смущения и, сжимая кулачки, почти выкрикивает:

— Да, я почти ничего не могу!.. Но всё равно буду стараться! Ради родителей! Ради моего брата! Ради… ради вас!

«Ошибкой было приходить сюда. Или… нет, даже не думай об этом. Если Тодзи узнает, что я втянул его маленькую сестру хоть во что-то, он меня голыми руками прикончит и будет прав».

— Выслушай меня, хорошо? — нахожу взглядом стул («она им дверь подпирала?») и усаживаюсь, чтобы хоть не возвышаться над ней. — «Чёрные» ничего не сделают ни тебе, ни мне. И твоему Роло…

— Он не мой! — звонко протестует Сакура.

— Ладно, пусть не твой. В общем, ему тоже ничего не сделают. Я знаю их лидера уже несколько лет и понимаю, что он за человек…

— Он не человек, — тихо и твёрдо даже не возражает — просто утверждает Сакура. — Он совсем-совсем не человек.

— Ему приходится делать неприятные вещи. Жестокие. Даже бесчеловечные. Но он не слишком отличается этим от тех, кто наряду с ним делит этот город и считает, что такое — в порядке вещей.

— Нет, — качает головой Сакура, — нет, вы не понимаете, Икари-сан… даже Роло-сэмпай не понял, хотя сам там был и всё видел. Я… я думаю, нет, я уверена. «Чёрными» управляет ангел. Я точно уверена! Может, все остальные люди, но этот… он…

«Хорошо, что я уже сижу…» — мелькает у меня дурацкая мысль. А следом закрадывается подозрение: что, если вся эта встреча подстроена? Что, если неизвестный «пижон-военный», который передавал «флэшу» приказы для Сакуры и её приятеля — плюнул на того нарика, вышел на Сакуру и заставил сказать этот бред? Ожидая, что я выложу информацию, которую не сказал бы никому другому? Например — я лично знаком с Эстом, не знаю там, видел его лицо и могу точно сказать, что он человек? А после этого тот «военный» возьмётся за меня. Похитить человека в Эдо-3 — проще простого, похитить меня — сложнее, но реально, особенно если я не рискну раскрывать наличие контактника. Причём если ему всё удастся, мои же «чёрные» сыграют против меня — их лидер пропадает, его начинают искать: это уже подтверждение, что Икари Синдзи важен для «чёрных», а там останется взять кого-то ещё и сложить один и один. Так что, если вдруг, чёрта с два я ему докажу, что ничего не знаю…

— Икари-сан?

Или это у меня уже паранойя разыгралась? Ладно, есть простой способ проверить: сейчас вытащу «глушилку», которую врубил перед тем, как признаться насчёт отношения к «чёрным» и спрошу у Сакуры, не против ли она, чтобы я включил её? Что «глушилка» уже включена — она никак не поймёт, нет там внешней индикации, а если «военный» передал ей что-то и нас слушает, она запаникует.

— Икари-сан?..

— Подожди немного.

Стоп, а если он не сказал ей, что будет слушать, а просто прицепил к её интерфейсу «жучок»? А Сакуре приказал, чтобы просто передала ему разговор при встрече? Стал бы он полагаться на её искренность? Вряд ли, но если может отличить ложь…

Или вообще другой вариант — он слушал всё с самого начала и ждал, как я отреагирую, в том числе, может, включу «глушилку». Чем не готовое признание — откуда ей быть у простого студента? Но в таком случае он уже знает: что-то нечисто.

— Икари-сан!

— Называй меня «Синдзи», — совершенно автоматически отвечаю я, всё ещё погружённый в хитросплетения возможных планов того «военного-пижона».

А потому соображаю, что именно сказал, только услышав, как поражённо вздыхает Сакура. Перевожу взгляд и понимаю, что в таком смятении её ещё никогда не видел — даже кончики ушей и шея полыхают алым, как цветы сливы в городском саду. М-да, следи за своим языком, называется. Но теперь — что уж...

— Я… мне… — едва не заикается Сакура. — Спасибо огромное, С-… Си-… Синдзи-сан! Это честь для меня!

И ровный такой поклон на идеальные шестьдесят градусов — всё, Син, ты попал. Если теперь она ещё перестанет заговаривать со мной первой, отвечая только на прямые вопросы и не поднимая глаз от пола, да возьмёт привычку идти в трёх шагах позади — Тодзи, как пить дать, что-то да заподозрит!

«Всё шутишь? Или это нервное?» Но нет минусов без плюсов — моя обмолвка враз сбила Сакуру с мыслей о «чёрных» и «ангельской природе» Эста — кстати, даже этого имени она явно не знает. Остаётся лишь реализовать случайно пришедшую задумку — самому повесить в её личный интерфейс «жучок» хотя бы с функцией отслеживания местоположения и смыться отсюда по-тихому.

— В общем, давай поступим так: если ты услышишь, увидишь или узнаешь что-то ещё — в первую очередь сообщи мне, а там подумаем, как поступить. Только очень тебя прошу — даже не пытайся специально что-то предпринимать. Это может закончиться плохо. Веришь?

— Да, — едва слышно вздыхает она.

— У тебя ведь есть мой личный номер?

— Нет… — сказала и почти затаила дыхание: вдруг я передумаю? «С ума сойти, как всё просто! Просто — и неприятно. Только ничего не делать ведь ещё хуже».

— Тогда давай свой комм, я запишу… спасибо, — протягивает она его мне так быстро, словно тренировалась. Пока копаюсь, неторопливо создавая запись в контактах и заодно перекидывая через непосредственное соединение неактивный пока «жучок» — он проснётся при первом соединении с интерфейсом, невзначай интересуюсь:

— Кстати, ты рассказывала кому-то ещё о своих подозрениях?

— Роло-сэмпай даже не захотел меня слушать! — прозвучало это с искренней печалью.

«Ну и хорошо, что не стал… Да не всё у вас с ним так просто, как тебе кажется, Сакура. Через пару лет поймёте или решите, быть вам друзьями или выбрать другой путь».

— Ясно. Тогда: что мы скажем твоему брату?

— Что? — Сакура словно очнулась и вновь насторожилась.

— Он беспокоится о тебе, — говорить, что я тут по поручению Тодзи не стоит, так можно и разрушить часть доверия. А мне нужно, чтобы она доверяла — иначе, чего доброго, всё-таки сунется, куда не следует. — А значит, обязательно спросит меня, о чём мы говорили.

— Но брат не узнает, что… что… — она вновь краснеет. Да что же это такое! Нет, валить отсюда, валить как можно скорее!

— Меня впустила твоя мама, так что узнает. Итак, что мы ему скажем? Пойми, прямо врать другу я не могу и не стану. Это совсем уж последнее дело.

«Прости, но нужно, чтобы ты сама предложила единственный разумный вариант — иначе потом ещё решишь, что это я тебя переубедил, а такое мне совершенно ни к чему».

— Тогда… тогда скажем правду, Синдзи-сан. Мы поговорили, вы меня успокоили, и я больше не боюсь. Это правда! Мне в самом деле уже совсем не страшно!

— Я рад, — искренне улыбаюсь ей. — Хорошо. Согласен. А теперь…

Я уже собираюсь попрощаться, когда в дверь негромко стучат и на пороге возникает мама Тодзи с переносным столиком с чайником, двумя чашками и вагаси⁽³⁾. «Тэнгу это всё побери! Я уже забыл, что согласился выпить чаю!» Подавляя раздражение, вежливо улыбаюсь и почтительно благодарю.

Чаепитие с девочкой-подростком. Ками, если вы есть — дайте мне сил...

1) 1 квинтал = 112 фунтов = 50.802 кг. Семь квинталов — примерно 355 кг.

Вернуться к тексту

2) «во втором классе старшей школы» — скорее всего, все и так помнят эту градацию, но на всякий случай: это значит, Тодзи тогда было шестнадцать-семнадцать лет, а его сестре, соответственно, около семи. По мнению Синдзи — обычная детская влюблённость в друга старшего брата, которую Тодзи слишком серьёзно воспринял.

Вернуться к тексту

3) Вагаси — общее название традиционных японских сладостей. Для них характерно изготовление только из натуральных продуктов, разнообразие видов, в том числе территориальное, и часто — особое культурное или даже ритуальное значение. Например, хиси моти традиционно готовится на Хинамацури; а датэмаки и кагами моти — в период омисока и на сам Новый год (гандзицу). Конечно, в этом мире всё несколько иначе, но смешение культур не обязательно отрицает существование элементов каждой из них.

Вернуться к тексту

Ночевал я, в качестве разнообразия, дома. Правда, именно что ночевал — после нескольких часов в гибернации сна ни в одном глазу, так что ночное время трачу на связь с «чёрными», конкретные планы акций в ближайшие дни и подробную координацию действий: для тех, кто покидает город-крепость и для тех, кто остаётся.

И не зря: эта ночь приносит много новостей, главную из которых я, увлекшись тем, что делаю, едва не упустил. К счастью, сообщает об этом далеко не одна «тройка», и к тому времени, как за окном начинает светлеть — картинка вырисовывается полностью: о предстоящей войне уже сейчас знает намного больше людей, чем я предполагал. Кажется, совсем не в курсе только живущие в голубом и сером секторах: во всех остальных отдельные семьи собирают вещи, ставят «на консервацию» дома и квартиры и порой навещают родственников — после чего всё повторяется. Кто бы ни был первым «проговорившимся» — может, какой-то перетрусивший чинуша не из последних в Департаменте — он явно не учёл скорости распространения слухов. Ничего уже не скрыть. Такими темпами через три-пять дней будет в курсе весь Эдо-3…

Есть и странный момент: те, кто пытались продать недвижимость или вывести свои активы из предприятий, берутся за это очень активно, но… Всего через пару часов или того меньше — предложения отзываются, а информация о них исчезает из публичного и корпоративных сегментов Сети. Собственно, вариантов не много: или сами люди запоздало соображают, чем грозит, пусть и косвенное, разглашение «закрытых» сведений, или — что скорее — это «Стратеги» Департамента заботятся о секретности. Информация-то исчезает именно вся, включая запросы, отсылки и резервные клон-записи, причём вплоть до кэшированных данных. Рядовому пользователю Сети такое не под силу. Дважды это произошло, можно сказать, прямо у меня на глазах.

Но самой интересной «находкой» оказываются сведения о местах сбора для раннего выезда из города-крепости, а ещё — контакты тех, кто его организовывает и может, судя по ряду информационных следов, обеспечить включение в списки. За очень существенное вознаграждение или по требованию «сверху», понятно — но сам факт, что это не просто инициатива отдельных людей на основе слухов, а упорядоченная деятельность, чем-то настораживает. Понять бы ещё, чем…

Впрочем, я не был бы Эстом, если б, даже не понимая до конца, не использовал эту ситуацию в своих целях: к позднему утру банковские счета и хранилища нашей банды немного теряют, а в списках оказываются наиболее ценные «чёрные» и их близкие родственники… а ещё приёмная семья Аски и она сама, причём вот они — раньше других. Задачу облегчило, что у её приемного отца есть какие-никакие, а родственные связи в Департаменте — знакомая фамилия успокоила «продавцов масла», как эти «организаторы» себя называют.

Так что семья Ёсида и их приёмная дочь Сорью Аска покинут Эдо-3 уже сегодня ранним вечером — вторыми по приоритету на выезд. Мои «чёрные» — сразу за ними, третьими. Поставил бы и первыми, но там уже одними деньгами и ценными материалами не обойтись, пришлось бы ломать соответствующие базы — а это риск, совсем не нужный сейчас. Нет уж, так спокойнее.

Чуть позже «городской элиты», чтоб они пропали все — но Аска совершенно точно уедет и будет в безопасности. Жаль, что теперь не удастся встретиться до окончания войны, но созвониться и помириться — успеем, надеюсь, а там, может, в эвакуации встретимся: думаю, теперь и это можно устроить.

Проверяю ещё раз готовность нашей «базы» к активации режима «руж», отключаюсь от Сети, оставив только фоновые процессы, и отправляюсь в ванную, а после на кухню — завтракать.

Совсем скоро, выйдя из дому, дожидаюсь состава монорегулы и усаживаюсь в головной вагон. Дорога в Белый сектор занимает минут тридцать — по пути некоторые вагоны подсоединяются с соседних веток или уходят на них же. Никогда не понимал, что мешает делать это прямо на ходу — но, видно, опять традиции, чтоб их…

В детстве я очень любил первые сиденья: на огромный вогнутый экран, закрывающий кабину оператора, проецируется изображение с камер в головной части — если сидеть близко, кажется, будто это ты стремительно несёшься вперёд над тёмной полосой регулы, а вокруг мелькают дома, дороги, парки и люди. В непогоду это ещё красивее — мощные сенсоры «дополняют» изображение, делая картинку почти нереально, режуще отчётливой: кажется, на краю зрения можно различить каждую капельку. Система подсвечивает их синим, зелёным и алым: обычный дождь превращается в феерическое зрелище, когда яркие разноцветные полосы огня летят навстречу и разбиваются о невидимую преграду, обращаясь сотнями сверкающих искр…

Грустно усмехаюсь сам себе — сейчас бросил на экран только краткий взгляд, тут же вернувшись к личному интерфейсу… но занял переднее сиденье. Отчего-то.

Только воспоминания детства не помогут мне пробиться в Институт. Это будет непросто, знаю — Мисато-сан сказала достаточно, чтобы сделать выводы: там что-то затевается, что-то очень серьёзное, а в таких случаях посторонние на территории нужны, как ангелу жабры⁽¹⁾...

Но я должен попасть туда. Там мама. Там Рей. Пусть до начала войны ещё больше полутора недель, судя по маминым словам — я не хочу, чтобы они оставались здесь. Не хочу рисковать ими. По комму мне никто ничего не скажет — ясное дело, но в разговоре наедине я должен убедить маму уехать хотя бы в ближайшие дни, раз уж такая возможность появилась. И забрать с собой Рей: не верю, что Мисато-сан случайно оговорилась насчёт неё — что-то здесь явно не так, она пыталась намекнуть мне на это… и только моим пришибленным состоянием после встречи с доном Маркони можно объяснить, что я услышал это, но отложил «на потом», занявшись другими заботами. Но сейчас-то всё иначе! Я могу вывезти их отсюда!

Станция у Заградительного Парка странно пустует. Ладно рано утром — у сотрудников Института свой график, а многие и вовсе живут там же, но ближе к полудню здесь обычно довольно людно: кто рано едет на обед, чтобы поработать допоздна, кто, наоборот, возвращается домой, пробыв внутри всю ночь, а то и несколько суток напролёт. И это не говоря о постоянных грузовых поставках — сопровождение и охрана обязательны, просто так на территорию Белого сектора ничего не провезёшь, здесь даже полёты запрещены. Вот зевак и бездельников на станции почти не бывает — наслушался я в своё время вдоволь от одноклассников и сокурсников страшных историй про здешние меры безопасности. Оно конечно, от истины не так уж далеко, но не для станции общего транспорта же! А послушать их, так арестовывают даже за случайный взгляд в окно, когда мимо проезжаешь…

Первые отличия я замечаю в самом Парке. Нет, даже не замечаю, а — чувствую, что ли. Внешне всё как прежде, но… витает что-то такое в воздухе. Что-то, из-за чего я стараюсь не пропадать даже из зон восприятия открыто размещённых камер и сенсоров движения…

Словно весь Парк вдруг превратился в огромную ловушку с узкими безопасными тропами, которые хранит давно привыкшая к этому месту память. И не важно, что так было всегда — вот это ощущение висящей над головой опасности у меня здесь впервые. Во всяком случае, выйдя за ровную, словно циркулем очерченную дуговую линию деревьев, ловлю себя на том, что перестаю сдерживать дыхание и расслабляю плечи.

Корпуса Института тоже выглядят ровно как прежде: ни видимых следствий мер повышенной безопасности, на которые прозрачно намекала Мисато-сан, ни заметной охраны… Хотя о чём это я? С их системой защиты во внешних проявлениях смысла нет: для всех случайных и неслучайных угроз есть Парк на земле, всё, что под ней и ещё нечто — хоть я и не знаю, что — наверняка в воздушном пространстве над всем сектором. А если кто-то или что-то это всё преодолеет — охрана и защитные турели на открытом пространстве так и так не помогут. Основная защита — она внутри, и вот что там, я не представляю даже примерно… но они ангела изловили! Охренеть же, ангела!

Непроглядно-чёрная у земли стена центрального корпуса сейчас знакомо поприветствует меня энергоразрядом… но руку останавливаю в считанных дюймах. Хоть убейте, точно знаю: мне не стоит сейчас этого делать. Вот никак.

Озадаченно перекапываю собственные мысли, пытаясь вытащить из подкорки хоть одну причину для этого — ну мало ли… Нет. Глухо. Ещё раз протягиваю руку, но теперь уже останавливаю себя сам. Вашу ж… ну не просто же так это всё!

Только и внутрь я должен попасть. А как прикажете это сделать, если… стоп! Сделать. Не обязательно входить самому, если меня могут впустить!

Почему-то волнуясь, достаю комм, в три движения, разобрав корпус, отсоединяю связи блока шифрования и убираю сам блок в карман, завернув в экранирующую плёнку — просто на всякий случай. Собрать комм обратно, врубить функцию скрытия — поможет максимум на несколько секунд, но больше и не надо — и по памяти набрать номер, которого я не должен знать.

— Добрый день, — произносит знакомый голос с незнакомой интонацией «ленивой секретарши». — Вы дозвонились в компанию «Over the Rainbow». К сожалению, сейчас никого нет на месте. Пожалуйста, оставьте…

— Привет, Мисато-сан, — перебиваю я, не дослушав до конца. Монолог обрывается, и тотчас, без паузы — всё-таки мыслит она во много раз быстрее человека — слышу строгое:

— Не хочешь объяснить, откуда тебе известен этот номер, Синдзи-кун?

— Извини, но нет.

На этот раз пауза всё-таки слышна — совсем крошечная.

— Ты зря пришёл, — говорит она предупреждающим тоном. — Я не могу пропустить тебя.

«Да, в соображалке Мисато-сан не откажешь. Как всегда».

— Ненадолго, — прошу я. — Мне только поговорить с мамой!

— Извини, Синдзи-кун. Твоё и моё счастье, что Фуюцки-сенсей полностью переключится на… другое, и не наблюдает за внешней территорией. Мы же договорились, что ты ждёшь звонка!

— Пожалуйста, Мисато-сан.

— Нет, и даже не проси. — В голосе звучит искреннее сожаление. — Хорошо хоть, ты не стал запрашивать доступ, как обычно! Влетело бы нам обоим! Удумаешь ещё такое — хоть предупреждай.

На секунду чувствую себя тем же ребёнком, за которым ей приходилось присматривать когда-то — фраза точь-в-точь, которую слышал, в очередной раз забредя куда не надо или тронув чего не следует. «Только вот не хватает шутливого «я помогу» в конце. И «когда-то» — было очень давно».

— А если я расскажу об уязвимости? Благодаря которой узнал этот номер?

— Ты что, торгуешься со мной?.. — с искренним удивлением переспрашивает она, но тут же спохватывается: — Быть не может. Я бы нашла! Его тебе кто-то сказал!

— Уязвимость существует. А служебное расследование результатов не даст, гарантирую. — «Самое смешное, что я даже не лгу. Она должна это слышать». — Ни в этом, ни в остальном.

Некоторое время она молчит, а модернизированный после предыдущего разговора с ней комм пищит о появлении дублирующего сигнала — Мисато-сан уже в нём. Игры в неприкосновенность личной информации закончились, если даже начинались когда-то. Только вот не найдёт она там ничего, кроме контактов и звонков Икари Синдзи, а мой личный интерфейс от комма отрезан и заблокирован.

— Что ещё тебе известно? — задаёт она самый верный вопрос. Да, это в её духе: прямо и честно, никаких уловок.

— Достаточно много, Мисато-сан, — а вот я поступаю не слишком честно. Несправедливо по отношению к ней — и мы оба знаем это.

Она не пытается вызнать, достаточно много для чего — незачем. Я сейчас рискую нашей дружбой. Но мне очень нужно вытащить маму. И Рей.

По связи не слышно дыхания — ей незачем имитировать этот звук. Лёгкий ветерок шумит листьями деревьев Парка. Я проникаюсь, казалось, давно угасшим в прошлом чувством стыда.

Она молчит.

— Пожалуйста, Мисато-сан…

— Я ожидала этого. Однажды. Понимаешь?

В горле словно застывает ком — столько в её голосе печали.

— Понимаю… — шепчу в ответ. — Прости меня, пожалуйста. Если сможешь. Но…

— Но ты всё равно сделаешь это, если потребуется, — это не вопрос. От такого мне ещё хуже.

— Да.

Она не спрашивает, каково это — почти что шантажировать друга раскрытием секретной информации, которую она не уберегла. Я не спрашиваю, каково ожидать предательства от того, кого знаешь с рождения. Нам это уже не поможет. Дальше либо будет хуже, либо останется как есть.

— Сколько тебе нужно времени? — её голос звучит холодно, почти официально. «Почти» — и только поэтому ещё нельзя сказать: теперь мы чужие друг другу.

— Час, — мне не хватает наглости просить больше. — Час и доступ в «чёрный» ареал.

— Её там нет, — чуть мягче сообщает Мисато-сан. Или мне только кажется?.. Хочет казаться?

— Тогда…

— Я проведу тебя. Но не сегодня.

— Мисато-са…

— Ты будешь слушать или нет! Сегодня никак, ясно?!

— Завтра?.. — да, я уже повёл себя, как полный ублюдок, но даже после такого — спокойно ставить условия… нет. Не могу.

— Завтра. Вечером. Профессор Фуюцки будет достаточно занят, чтобы ему стало совсем не до того.

— А вре…

— Я сообщу, — она словно выплёвывает фразы. — А сейчас — убирайся с территории Института. Ты и так достаточно наследил! Хорошо хоть хватило ума не светиться совсем! О чём ты думал вообще, вот так заявившись сюда?! — на секунду в голосе прорывается ярость.

А я не знаю, что ей ответить. «Прости, я не хотел тебя заставлять»? «Прости, я виноват, что не нашёл другого способа»?

— Мисато-сан, я…

— Ты мог просто попросить, Синдзи, — с совсем уже горькой печалью произносит она. — Почему ты даже не подумал об этом?! Что с тобой стало?.. Когда ты стал таким? Ты мог — просто — попросить! А, к дьяволу!

Связь обрывается совсем — щелчок полного отключения от Сети раздаётся отчётливо и резко. Кроме него, кажется, я не слышу вообще ничего, оглушённый её словами и тем, что за ними стоит. Тем, о чём я только сейчас — слишком поздно — спрашиваю себя.

«Почему?..»

* * *

То ли меня вконец достало ошибаться вот так, то ли просто разом сказалось всё, что пришлось сделать за последние дни — но выход находится очень быстро, и он не нов.

Будем считать, что у меня нет времени на переживания — даже свои собственные. Будем верить, что у меня нет ни шанса чего-то добиться, если тратить силы на сожаления. Вот когда всё закончу да уеду отсюда и увезу всех, кто мне дорог, когда «чёрные» будут во всеоружии, чтобы пережить войну, когда, а не если я сделаю всё это — тогда и буду задумываться о том, как и почему я успел стать такой тварью. А до того нужно запихнуть эту тухлую ненависть к себе куда-нибудь поглубже и действовать. Я ж недавно убеждал себя, что справился? Что так нужно? Ну вот и нехер жалеть!

Никого, и себя — в первую очередь. Ожесточение — плохая идея, только сейчас — самое то. Лучше, чем свалиться в депрессняк.

А перед всеми я потом извинюсь. Если они вообще захотят слушать…

Так, собрались. Поехали, то есть пошли. Обратно. Жалко, нельзя для прояснения мозгов нырнуть вот в этот прохладный прудик — он заминирован… и дерево рядом… а с этим кустиком тоже какая-то хрень, наверняка — слишком он красивый. У тех, кто всё это придумывал, явно очень извращённый дизайнерский вкус. «Понюхай цветочек — укрась окрестные ветки своими чуть подгорелыми кишками!» Или не у них, получается?..

О, ками. Да меня же просто несёт. Нет уж, вот эта развесёлая циничность — тоже не ко двору. Не сейчас. Прямо сейчас мне бы не помешало встретить Аску или Рей — первая просто дала бы по морде, приведя в чувство, а второй хватило бы одного взгляда, чтобы вся злость, даже на самого себя, сникла и ушла, как энергозапас в поединке.

Вот только по волшебству они не появятся рядом, да и нет никакого волшебства — даже все те до безумия нереальные вещи, память о которых сохранила история ангельских войн, уверен, имели под собой логику, расчёт и знание следствий. Другой вопрос — чью логику…

И снова мысли уходят куда-то в сторону. М-да. Синдзи, не расползаемся. Некогда. Рей я увижу завтра, а заявиться в таком самочувствии к Аске — плюс пятьдесят очков к тому, чтобы невольно выдать ей, почему и как её опекуны вдруг смогли покинуть город-крепость раньше других. У самих Ёсида такого вопроса не возникнет, уж об этом я позаботился, но она — слишком хорошо меня знает. И мою привычку мириться не только на словах — тоже.

Итак, что там следующее в ближайших планах? Или лучше спросить, чем вообще могу сейчас заняться, не рискуя из-за того же ожесточения и злости завалить всё дело. «Чем-то относительно ненапряжным, пока не успокоюсь. Не особо важным. Но именно?..»

Уже в вагоне монорегулы, перебирая варианты, с удивлением понимаю — да нет такого. То есть вообще дела, конечно, есть, и немало, но либо требующие хорошего сосредоточения и холодного рассудка, а это точно сейчас не про меня! — либо обычные акции «чёрных». Но ими ведь занимаются... Конечно, я могу «напроситься» на любую, только потом мои же или подумают, что явился контролировать и начнутся сомнения в собственных силах и друзьях, или решат, будто ожидаются серьёзные проблемы, перенервничают и всё слетит с катушек.

Потому что «чёрные» давно все знают: Эст не занимается лёгкими, да и простыми — тоже, делами лично. Эст тащит на себе всё действительно требующее особого подхода и никогда не перехватывает управление акцией по другим причинам, включая даже огромную выгоду — и личную, и для всех. Когда-то я завёл это негласное правило совершенно осознанно, убив двух птиц одним камнем — приучил всех, что могу вмешаться, если нужно и показал, что не такой, как некоторые лидеры других банд, у своих хлеб не отбираю. «Кто бы знал, что оно может вот так обернуться против меня». Криво усмехаюсь этому соображению, так кто сидящий напротив пацан резко отводит глаза и утыкается в журнал — ну и нечего пялиться, раз самому расширенный личный интерфейс ещё по возрасту или умениям не положен! — и, не прекращая копаться в схемах и записях, выхожу на станции.

Вот только не на своей. Проводив взглядом отъезжающий состав и осмотревшись, понимаю, что какого-то тэнгу меня занесло аж на самую окраину Старого сектора. В добрых трёх часах ходу до дома — если по поверхности. И что я здесь делаю, а?

Больше машинально, чем пытаясь найти ответ, проглядываю вытащенные последними данные и негромко смеюсь. Получить очередной «привет» от подсознания, конечно, забавно, но иногда и почти пугает. Я как-то надеялся, что они будут менее… решающими.

Поверх схем в левом верхнем «углу» интерфейса мерцает одна, выделяющаяся цветом — полосами фиолетового и зелёного. Мой личный проект. Не Икари Синдзи, студента колледжа, не Эста, лидера «чёрных», а просто мой. Без привязки к именам, обликам и ролям. Причём — как раз сейчас, судя по уведомлению, завершилась очередная промежуточная стадия. Не помню, чтобы я это уведомление заметил — сознательно, но вышел же там, где до места — рукой подать… Раздумываю в итоге недолго: раз и вправду заняться больше ничем не выйдет, то — почему бы и нет?

Дорога сильно заросла травой — с этой стороны путей никто не живёт, а чтобы попасть на другую, надо к вон тому пешеходному мостику в каком-то десятке ярдов по платформе. Когда-то, решая остановиться именно на этом месте, хотя можно было бы и попытаться перетащить оборудование, и вообще работать удалённо, я это учёл. Собственно, условия показались идеальными: пусто, тихо, даже увидеть, если кто пойдёт именно сюда — сложно, потому что линия монорегулы тянется по высокой насыпи, а заброшенная дорога сразу ныряет вниз и дальше под уклон. От жилых домов с той стороны — они тоже в низине — её не разглядеть, проверял.

Если пройти совсем дальше — будут те кварталы с домами «на снос», где мы порой встречаемся с парнями из первой «тройки», чтобы точно без лишних глаз и ушей. Но сейчас мне туда не нужно, и совсем вскоре я сворачиваю в сторону, едва завидев покосившиеся и облезлые знаки «Биологическая опасность» «Прохода нет».

Вокруг степь, как степь — эта трава горит от жары то там, то здесь, но на следующий год вырастает ещё выше. Хаара, помню, вообще боится в неё заходить, у него на родине в таких зарослях сотнями живут змеи, а Стэна, наоборот, только сюда и тянет. Кенске просто шутит в своём духе, что тут можно танковый батальон спрятать — никто не заметит.

Так что когда несколько лет назад я в прямейшем смысле наткнулся здесь на подземный бункер — удивился, конечно, но решил, что он давно заброшен да, скорее всего, разграблен. И тем сильнее меня ошарашило, когда оказалось, что это охренеть, как неверно…

Ведь именно здесь я обрёл «ангельский» контактник.

Каменная крышка увязла в земле по самый край — не рассади я в кровь руки о неровный, словно чем-то здорово покоцанный и выщербленный верх, запнувшись об неё — решил бы, что это просто кусок бетона, остатки старой постройки, может, или пересохший колодец.

Но камень оказался не бетоном, не гранитом и не скальным основанием города-крепости — а вообще непонятно чем. Хотя бы потому, что минералов ярко-фиолетового цвета в Империи не водится. А когда я заметил, что в паре мест из-под него выглядывает густо-изумрудного цвета металл…

Два месяца ушло только на то, чтобы взломать первичную защиту — сначала очистив крышку. Стохастические алгоритмы, по которым был закрыт и зашифрован замок, больше напоминали безумный бред, чем хоть сколько-нибудь вменяемую систему. Наверное, я так бы и плюнул на это, потому что вообще не видел закономерностей, если бы не пришло в голову, пока приложения работали, посильнее откопать крышку.

Она оказалась не круглой. Масс-комм захлебнулся, пытаясь определить количество граней, а затем оказалось, что оно меняется по высоте: первые дюйма два от верха ровно тысяча двести, следующий участок — больше девятнадцати тысяч, а на следующем за ним о точности определения можно было только мечтать. Но около трети миллиона — на это разрешающей способности видеосенсоров хватило. Каким значением всё это заканчивалось и главное, для чего было сделано — понятия не имею. Но именно пропорции этих чисел хватило, чтобы открыть замок…

Хотя думаю, мне просто повезло. Фантастически так повезло — год спустя любопытства ради заказал одному исследовательскому центру в столице расчёт системы с примерно той же сложностью и её экспериментальный взлом. Первое вроде удалось, а со вторым они возятся до сих пор.

Люк теперь спрятан в яме, сверху — укреплённый щит, засыпанный землёй и заросший той же травой. Если не знать, где, не найдёшь, а пройдя сверху — не поймёшь, что под ногами что-то есть. Строительных роботов для этого пришлось покупать через третьи руки, а потом уничтожать — на всякий случай; системы контроля пространства на наблюдательной станции — временно «усыплять», и это не считая расчёта «окон» и слепых зон доброй дюжины спутников. Дорого обошлось во всех смыслах — и по деньгам, и по силам, и по времени, не говоря уже о нервах: ведь когда занимался маскировкой, второй, внутренний, люк, ещё так и не был вскрыт.

Подобной системы я ещё не видел. Это было похоже на ночное небо зимой на Севере, о котором рассказывала Силь, когда воздух холодный настолько, что от дыхания идёт пар, и сквозь него острые огоньки звёзд кажутся окружёнными радужным ореолом. Вот только эти — проявлялись в воздухе на расстоянии вытянутой руки, стоило спуститься вниз, были одного цвета, но разных размеров и форм. А ещё их можно было потрогать да переместить — и, похоже, так защита и снималась.

Недели три спустя моё самообладание, и так неважное от постоянных жалоб отцу на прогулы в колледже и вопросов друзей, куда я пропадаю, иссякло. В «колодец» тоннеля был загнан робот с командой «расхерачить эту дверь». Вот только я забыл, что он тоже подключён к масс-комму, а тот продолжал попытки подбора комбинаций. И в процессе «расхерачивания» приказал роботу собрать данные, а у того оказалась куча занятных приборов да анализаторов…

Когда масс-комм запищал, пытаясь перекрыть доносящийся снизу шум, он сделал это так, что я подпрыгнул на месте, прямо как кот, спящий на сдёрнутом ковре, и чуть не оглох. Для ни в чём не повинной машины это могло закончится очень плохо — если бы не результат. Те «звёзды» оказались не просто разной формы — многие символы и сочетания повторялись, но и это не всё: детекторы ясно показали, что у них отличается масса. И пока робот бесполезно клевал люк, как потом оказалось, даже его не поцарапав, масс-комм создал «наборы вариантов» с использованием наработок по первому замку. Совсем немного по сравнению с ним же — всего чуть больше сотни. А после издевательски, как мне показалось, предложил прекратить портить дорогостоящую технику и «поработать руками». Еле дождавшись, пока робот выползет наружу, я метнулся на его место — и чуть там не задохнулся. Поливать люк кислотой было явно лишним…

Внутри не так много места — бункер или что это вообще такое, сравнительно невелик. Четыре отдельных помещения: что-то вроде тамбура-шлюза при входе, только большого, а из него ведут три причудливо изгибающихся и пересекающихся узких коридора-тоннеля…

Когда люк открылся, изнутри потянуло… нет, не «затхлым воздухом подземелий» и не «пылью веков». Вообще ничем — воздух как воздух. Или мне так казалось после испарений кислоты… да какая разница.

Но там было холодно, очень и очень холодно. И темно. Второе меня не удивило, а вот первое — очень. Может, оттого я и не сунулся внутрь без оглядки…

И очень хорошо, что не сунулся. Потому что тот же робот, пущенный вперёд, доложил, что «очень холодно» всего через десяток ярдов превратилось в «зверски холодно», а когда открылись гермоворота в коридоры — с простым механическим замком, кстати — уже в «смертельно холодно». В самом буквальном смысле.

…и каждый из коридоров, заметно понижаясь, ведёт в свой, отдельный зал. «Зал» — пожалуй, самое точное слово: несмотря на скромную площадь, впечатление именно такое. Есть там в очертаниях стен, изгибе потолка, узорах на полу что-то такое… хочется понизить голос и вообще вести себя «достойно». Или аккуратно, хотя бы. А ровно в центре каждого из трёх залов…

Вот так, роботом, я облазил коридоры, потыкался в закрытые двери в конце — основательно закрытые, по той же системе, что и внутренний люк — и вернулся в тамбур. После полного осмотра у одной из стен обнаружился пульт, в котором масс-комм с натяжкой опознал имперский военный образец — но непонятной давности сборки и с нестандартными усовершенствованиями. А в нём — систему аварийного ручного пуска и гнёзда для подключения модулей питания, да таких и в таком количестве, что энергии, похоже, жрал просто немерено. С пульта, кстати, и удалось получить ключи доступа к закрытым помещениям.

Помню, уже потом я думал, как глупо было эти модули питания красть — если мог просто купить. Хотя, кто знает — одно дело, когда некто неизвестный тихо обчищает армейские склады, а это обнаруживают хорошо, если полгода спустя, при плановой проверке, когда уже и след простыл; и другое, когда «покупаешь» армейское имущество, дав на лапу кому следует, а они потом тебя же сдают или вымогают дополнительные взятки за молчание. Риск есть риск. Да и о риске я тогда не думал — был как одержимый.

…возвышается нечто, внешне точь-в-точь похожее на архаичные вычислительные массивы — более чем двадцатилетней давности создания, если верить информ-базам свободного доступа. Давно устаревший хлам — так я думал, пока не запустил их и не прогнал диагностику.

Эти «шкафы», выглядящие как соединённые в основании дольки «раскрытого» мандарина без шкурки, почти упиравшиеся в потолок, шумевшие, как самая настоящая древность, с доисторическим воздушным охлаждением — выдавали такое быстродействие и скорости обмена данными, что даже AI бы обзавидовались.

Но совсем «весело» стало, когда оказалось, что все эти годы они стабильно получали питание — непонятно откуда — и обрабатывали какие-то данные. Чтобы понять, какие — ушла почти треть года…

…а в ту минуту было просто до смерти жутко. Очень уж ярко представилось, как срабатывает «спящая» система безопасности, и я остаюсь здесь — при свете единственного налобного фонаря защитного полускафандра, среди леденящего холода и без малейшего шанса выбраться наружу. Умирать от голода и жажды. Чего мне стоило в ту минуту не ломануться к выходу — уже не помню…

Зато помню, как, может, в ответ на обнаружение этих полуспящих процессов система сама по себе вышла на режим, врубила освещение и климатическую систему — притом вывесив в локальной сети отчёт за все прошедшие годы: в двух… символьных системах.

Определить во второй из них — дикой и на первый, и на второй взгляд мешанине звездообразных символов — язык тех самых ангелов удалось спустя много дней. Уже после того, как я впервые «надел» контактник.

Да — этот самый. И если кто-то думает, что он хранился где-то в бункере, как в синематографе показывают — чуть ли не в витрине с подсветкой — то этот кто-то может обломиться.

Контактник просто валялся на полу у стены самого дальнего зала, но самое интересное — к этой стене вели чьи-то следы, сохранившиеся в пыли. У меня, как их увидел, морозом продрало по коже — дважды. Когда разглядел, что это, и когда понял: обратных нет. Точно тот, кто их оставил, просто растворился в воздухе.

Когда малость успокоился, конечно, проверил стену — глухо, как в танке, никаких пустот. А ещё у контактника защита и идентификация «пользователя» оказались начисто стёрты… если и были вообще. Я ж ничего о них не знаю! То есть думаю, должны были быть — всякое оружие защищают от несанкционированного доступа, но то ли у ангелов это не принято, то ли бывший владелец всё подчистил… перед тем, как исчезнуть.

Кто это был — я не знаю до сих пор. Куда он делся, зачем бросил такую вещь — тоже. Сплошные непонятки. Но зато…

…но зато, убив кучу времени и нервов, я продрался сквозь дикую архитектуру базы данных бункера и разобрался, какой на самом деле совокупной мощностью обладала система этих вычислительных массивов — кстати, с уникальными обозначениями и разными «предпочтениями» в работе. «Мельхиор» отдавал приоритет сухим фактам и железобетонным аргументам, не иначе, как подтверждённым экспериментально; «Каспар» ставил больше всего вопросов, причём чаще всего с двойным дном — будь он человеком, я назвал бы это чисто женским любопытством; ну а «Бальтазар» вёл себя, словно строгая мать двух неразумных чад, всё время грызущихся между собой. И порой начинал разговаривать исключительно коанами⁽²⁾.

При этом каждый из них по-отдельности, несмотря на запредельную мощность — AI не был. Да даже до «второго слоя» не дотягивал — ни единого проблеска самосознания. А вот вместе бы, может… а вместе они только работали.

Но именно они сообщили, над чем именно система трудилась всё это время. Так вот — поставившие такую задачу, кто бы они ни были, настоящие психи. Совершенно больные на голову.

Настолько, что я офигел от размаха идеи и решил ничего не менять, а потом даже разобрал накопившееся, на основании достигнутого подкорректировал, как мог, программу тестов, и оставил работать дальше. Уже считая «своим».

Потому что система разрабатывала проект создания экспериментального организма — гибридного существа, объединяющего в себе человека, ангела и AI. И к моменту, когда в бункер влез я — несмотря на полуспящий режим — уже несколько лет как перешла к построению моделей полноценных органов и того, как им нужно работать, чтобы не конфликтовать с другими. Кстати, почему эти трое не работали на полную всё это время — ответа я так и не добился. Они, казалось, не замечали вопроса.

Конечно, я колебался — был огромный соблазн затереть всё почти в ноль и использовать эту троицу в своих целях. Вот только не было этих целей! Я до сих пор не знаю, на что можно пустить всю чудовищную мощность этих троих и одновременно не засветиться так, что и бункер, и меня найдут в два счёта.

Только остановило меня, если честно, не только это. Ладно, вообще не это.

У существа, которое должно было появиться, уже был облик — не знаю, кто его придумал, следов не осталось… но он совершенно точно был настоящим творцом. А ещё, словно мало того, насколько прекрасна она — да, именно она — оказалась, у неё уже было имя. Странное, как по мне, но её необычному, ощутимо нездешнему, облику и задуманной сущности подходящее в совершенстве.

«EVE.01». Ив.

Ева.⁽³⁾

Зарываюсь в «проект» я так увлечённо, что не замечаю почти ничего, кроме бешеного потока информации: предположений, идей, теорий, схем и опровержений — которые отстранённо выдвигает на обсуждение Мельхиор, тут же ехидно ставит под сомнение или уточняет Каспар, пытаюсь комментировать я, а затем, когда страсти уже кипят, приходит и вставляет своё веское слово Бальтазар, затыкая всех — да, меня тоже — и принимая окончательное решение, соглашаясь с кем-то одним. Или ни с кем, и тогда всё начинается по новой.

Эта троица прислушивается и замечает всё: меня пару раз хвалят за некоторые идеи, ругают за «кретинскую тупость» (Каспар) и «бескрылие мысли» (Мельхиор) — но когда дело доходит до окончательного выбора, советуются они только между собой. Как это поменять, я пока не нашёл. А если найду, ещё подумаю, нужно ли — у них и так неплохо получается.

Где-то там, за пределами бункера, идёт втихую эвакуация тех, кто заплатил или договорился; носятся по делам, бредут на работу или с неё другие, кто не в курсе; проворачивают махинации дзайбацу, банды города-крепости и мафия; живут своими обычными жизнями простые обыватели, которых никогда или почти никогда это всё не коснётся.

Где-то тут, совсем рядом, в который раз звонит и жужжит комм — до меня вновь пытается зачем-то достучаться учебная часть колледжа и шлёт головоломно зашифрованные сообщения Марк из девятнадцатой «тройки», видно, уже придумавший сто первый способ использовать добытый сиэн и сгорающий от нетерпения…

Где-то на краях поля зрения в личном интерфейсе вспыхивают и через доли секунды пропадают окна-уведомления — это от контактника, напрямую подключившегося к местной локальной сети и что-то из неё качающего и заливающего в базу данных…

Я не знаю даже, сколько часов проходит, мне не до того — здесь я словно в другой реальности, где есть только постоянно изменяющиеся массивы данных, безумно интересные или просто безумные идеи и трое эффекторов вычислительных комплексов, слишком похожие на людей — сложнее всякой игры, затягивает не хуже наркоты и любимых развлечений…

…и возвращаюсь в действительную реальность я рывком, насильно. Когда эти трое резко прекращают обмен данными и транслируют по всем внутренним каналам бункера: от света и звука до стимуляции нервной системы — сигнал опасности, слепящий глаза ало-фиолетовыми вспышками и оглушающий ввинчивающимся в уши, отдающимся дрожью где-то в кончиках пальцев и позвоночнике жгучим, отчаянным воплем перепуганной машины. Зажмурившись, отсекаю хаотичный поток панических сообщений, «выстреливающих» от разбросанных по Сети программных шпионов, напрямую, не таясь, вылетаю на официальную информ-линию Департамента и, пробежав глазами сообщение для всего Эдо-3, да нет же — для всей Империи! — не помня себя, спотыкаясь, бегом выбираюсь наружу, на воздух, где стою, глядя в закатное небо, так обманчиво мирное и пустое… если не считать густых клубов дыма, поднимающихся вдали — там, над Базой военных.

Во вмиг опустевшей, как после вакуумного взрыва, голове мечется лишь: «Не может быть!.. Слишком рано!.. Почему так рано?!»

Только Макросистема NSE⁽⁴⁾ не проводит «учебных тревог» и не ошибается.

Четвёртая ангельская война уже не просто началась. Она в самом разгаре.

1) Достаточно распространённый в Империи насмешливый намёк на условия жизни в родном мире ангелов по ту сторону Великого Потока. Об их родине мы знаем очень мало, но что в Супреме найти воду в жидком виде в естественных условиях почти невозможно — общеизвестный факт.

Вернуться к тексту

2) Коан — короткое повествование, вопрос, диалог, обычно не имеющий логической подоплёки, зачастую содержащий алогизмы и парадоксы, доступные скорее интуитивному пониманию. Характерны для дзен-буддизма.

Вернуться к тексту

3) «Eve» — может читаться и произноситься, как «Ив». Но имя «Ева» — в том числе в изначальном значении — может быть записано и записывается в разных языках как «Eve», так и «Eva» без потери смысла. Кому будет интересно — прошу сюда: https://en.wikipedia.org/wiki/Eve_(name)

Вернуться к тексту

4) Макросистема NSE — независимая глобальная система раннего предупреждения о нападении. Вопреки расплывчатому определению, направлена именно на обнаружение атаки из Супрема. Принцип действия и всё, связанное с работой системы — строжайше засекречены. Название является аббревиатурой выражения «nulla spes est» — «нет никакой надежды» (лат.) и подчёркивает отсутствие самой возможности ошибки.

Вернуться к тексту

Музыка к главе: https://disk.yandex.ru/d/rQ5Y2g8bYPnDQQ / https://drive.google.com/file/d/1tEQQ7mzRh_2UcdY_QOUVyxi3Rv_GDG6d/view?usp=sharing

Следующие несколько часов я помню плохо. Очень смутно — какими-то обрывками, вспышками, мелькающими перед глазами отдельными картинками. Замерший на путях в какой-то сотне ярдов от станции поезд с растерянно бродящими вокруг пассажирами, тёмные улицы и дома, тоннели, повороты, развилки, забитая мобилями тянущаяся к границе сектора трасса…

*nulla signum*

…не могу поручиться, что всё увиденное было на самом деле: откуда, например, в очередном переходе глубоко под поверхностью мог взяться яркий, как от прожекторов, свет, пыль в воздухе и плачущая девочка лет шести, с головы до ног заляпанная чем-то кажущимся в этом свете то ли чёрным, то ли красным? Но и тогда я не остановился — словно силком меня тащило куда-то, заставляя скорее переставлять ноги и замечать окружающее, только если оно может помешать. Это состояние несуществования…

*nulla signum*⁽¹⁾

…закончилось. Я стою позади собственного дома, точно перед тайным входом внутрь. Перед глазами, мигнув напоследок, гаснет какая-то сложная геометрическая фигура, и я совершенно автоматически отбарабаниваю по скрытой панели код. Стена раскрывается, пропуская на кухню. В такое время здесь всегда светло и шумно, а из-за дверей доносится гул зала, полного посетителей…

Сейчас всё тонет в темноте, а тишина режет слух. Заходить не хочется, будто что-то глубоко внутри меня шепчет: «ничего хорошего не будет…»

Зал внизу пустует и я поднимаюсь наверх, останавливаясь чуть не на каждом шаге и вслушиваясь в неясные шорохи да чувствуя, как колотится сердце. Дом не мирно спит, как бывало раньше, когда я возвращался затемно — сейчас он словно сторожевой робот: притаился и ждёт неизбежной беды. Не знаю, откуда у меня это чувство, но отбросить его не получается. Никак.

Успеваю обойти почти весь верхний этаж и захожу в кабинет, когда пол под ногами вздрагивает и трясётся — но это не землетрясение и не близкий взрыв. Ни на что не похожая, какая-то животная дрожь вызывает омерзение, подступающее к горлу и желание перестать чувствовать — лишь бы не ощущать её. Несколько мгновений спустя она исчезает, а я слышу снизу шаги — почти бесшумные, призрачные, совсем неощутимые, если бы… не контактник, неизвестно когда перешедший в активный режим и полную маскировку. «Это я сделал?..»

А потом часть пола в углу словно вспыхивает — то есть, конечно, едва заметно освещается, но в активном режиме… «Там ниша, — автоматически припоминаю я, — с окошком для наблюдения за залом в нижнем этаже, замаскированная под вентиляцию. Сколько ей уже не пользовались… с тех пор, как отец почти переселился в комнатку за баром?» Стараясь не шуметь, перебираюсь по толстому ковру туда, осторожно отгибаю уголок и становлюсь на колени, наклоняясь к окошку. А там…

Там, выхватывая из темноты стекло и хрусталь бара, мерцая в зеркалах и стенках стаканов на стойке, разгорается призрачное серебристо-фиолетовое свечение — красивое даже, но какое-то неживое: словно мертвенно тлеет сам воздух. И в самом его сосредоточении — прямо подо мной — почти теряются в этом полусвете четыре тёмные неподвижные фигуры. Они смотрятся не просто похоже — я знаю этот облик до мельчайшей чёрточки. Ведь точно так же в полностью активном контактнике выгляжу я сам.

«Кто это такие?..»

Со стороны подсобки за баром слышится шорох и громом по натянутым нервам бьют шаги — ровные, твёрдые, уверенные, такие знакомые — так что мне едва удаётся сдержать невольный вздох, когда я вижу отца. Он останавливается ровно напротив одного из тех четверых — в потустороннем свете лицо его кажется вырезанным из камня, а стёкла неизменных очков — тёмными провалами на нём. Тишина давит так, что тяжело дышать.

— Тёплого солнца, убийца многих, — разрушает эту тишину музыкальный голос, и у меня мелькает внезапная мысль: он звучит, словно не предназначен для обычных слов. Таким голосом проще петь, чем говорить. — Или же мне называть тебя «Дарителем»?

— Не я выбирал это прозвище, — после недолгого молчания произносит отец. — Ты разве заслужил произносить его, безымянный?

— Намереваешься оскорбить меня? — ледяной позёмкой веет в ответ. — Не получить дара? Напрасно: я и так оскорблён. Ведь это ты завершил пути тех, кто должен был начертать время моей смерти. Потому…

— Ты не обрёл имя, как не обрёл и её, — сухо прерывает его отец, пока я пытаюсь понять бредятину, которую они говорят. — Что же, мне жаль.

Стоящий ближе всех дёргается, словно хочет кинуться вперёд, почти шипит:

— Берегись, Даритель, ты чертишь линии в вихре! Имя принадлежит мне!

— Но не ты — имени, — равнодушно звучит в ответ.

— Довольно! Я обрёл его за знак пути!

— Потому похваляешься? Видно, слишком долго ты был лишён начертания. Твоё время стыло и мёртво.

Трое других, до того изображавшие статуи, совершенно синхронно поворачивают головы к первому — выглядит это жутко.

— Мои братья говорят… — мелодичный голос срывается, — что я предложил достаточно! Они разочарованы, как и я. Ты вымерз изнутри, Даритель!

Отец молчит. Те трое так же синхронно разворачиваются и уходят. Я не понимаю уже совсем ничего, только внутри вновь беззвучно поднимается — «ничего хорошего не…»

— Желаешь создать узор? — как-то очень уж ровно, точно с огромным усилием взяв себя в руки, спрашивает первый. В ответ отец медленно кивает, и начинает… читать стихи. А когда замолкает — поднимает голову, глядя, кажется, прямо мне в лицо, словно знает, где я, словно говорил это мне…

И не успеваю я сообразить, понять, что всё это значит — первый тенью кидается к нему, а отец, покачнувшись, словно подрубленный, падает на пол. Я не думаю ни о чём — но перекрытия под руками разлетаются обломками, а только начавший оборачиваться ко мне первый от сильного удара влетает в барную стойку, разнося её в щепки. Контактник реагирует, кажется, даже не на мысли, запуская аналитический комплекс и уже через несколько секунд выдав ответ. «Отец…»

Внешне он выглядит, как раньше — но с такими внутренними повреждениями не живут. Даже если немедленно доставить в больницу, даже если напичкать медицинскими нанитами, даже… даже…

Я выпрямляюсь и в упор смотрю на медленно, словно во сне, поднимающегося на ноги его убийцу, чувствуя, как в голове расползается, пожирая всё, мёртвая пустота. Замечаю, как он движется — идеально управляя собой, почти слившись в одно с боевым скафандром. Знаю, снаружи ещё трое — не сходят с места, хотя видят, наверняка видят, что происходит здесь. Понимаю, мне не справиться и с одним.

«Наплевать!»

Убийца делает вперёд шаг… и на середине движения припадает на колено, сцепляя пальцы в замок на груди и расставив в стороны локти. Резко поднимает голову, прямо глядя на меня, произносит длинную музыкальную фразу, больше похожую на перезвон ледяных капель, чем на человеческую речь. Замирает, будто…

«Ответа ждёшь, сволочь?!» — следующий удар, снося стену бара, швыряет его в подсобку, я залетаю следом, чувствуя, как те трое снаружи срываются с места, разворачиваюсь к ним, скалясь под маской контактника, в ушах становится всё громче какой-то надоедливый писк, и…

*nulla signum*

Глаза я открываю в полной темноте. Мысли путаются, в голове туман, достаёт навязчивое ощущение, что потерял нечто очень важное, а при попытке шевельнуться — всё тело пронизывает страшная боль: мышцы скручивает судорогой, нервы словно под удар «Чумы» попали — так что я через силу вытягиваюсь на полу ничком, стиснув зубами рукав, и пытаюсь дышать. Получается так себе.

Приступ проходит спустя несколько секунд… или минут, оставляя после себя чудовищную слабость и затихающую боль. «Что со мной?! Почему я не помню, как попал сюда?.. И куда это — сюда?» Рухнув обратно при попытке подняться, понимаю — мне только и остаётся, что отлёживаться. «Нужно понять, где… а там, если повезёт, и остальное. Если только я ещё не сошёл с ума и мне всё это не мерещится…»

Зрение бесполезно, а при попытке активировать хоть что-то из арсенала контактника — нервы вновь вспыхивают огнём. Чуть не завыв, пережидаю, пока утихнет жгучая боль, и зарекаюсь даже пытаться использовать его. Хотя бы сутки. «Если вообще когда-нибудь смогу… да что произошло?!» С трудом отгоняю мрачные мысли, возвращающиеся вновь и вновь, отбрасываю вопрос без ответа и заставляю себя переключиться на окружающий мир.

Здесь — где бы ни было это «здесь» — тепло и ни проблеска света. Я лежу на чём-то твёрдом, а издалека доносится неясный шум, похожий на мерное глубокое дыхание гигантского зверя. «Вот только не бывает таких зверей».

Через десяток минут мне удаётся кое-как подняться на ноги, опираясь о стену, а когда чуть унимается даже от такого незначительного усилия вышедшее на форсаж до разноцветных кругов перед глазами сердце — пойти вдоль той же стенки в сторону, откуда вроде бы идёт этот звук. Не знаю, что там, но других идей у меня всё равно нет…

Пока тащусь, делая частые передышки, пытаюсь разобраться, как оказался в этом месте. Последнее отчётливое воспоминание: я стою на земле снаружи бункера, чуть не кожей чувствуя завывания тревоги NSE, лихорадочно отправляю команду на активацию режима «руж» для нашей «базы» в Сети, пытаюсь связаться с мамой… потом — белый шум.

Морщась от вернувшейся при попытке вспомнить головной боли, пробираюсь в темноте… куда-то, когда на очередном шаге спотыкаюсь и падаю, чуть-чуть не успев выставить руки. К остальному концерту добавляется ещё ноющая боль в ушибленных рёбрах. Но зато понятно: лестница, вот оно что — ступеньки наверх.

Тяжёлая металлическая дверь, перекрывающая выход, отворяется тяжело, со скрипом несмазанных петель, и одновременно оживает связь с Сетью — до этого её словно экранировало. Озираясь, понимаю, где нахожусь — климатическая станция, такие расставлены по всем секторам, конкретно эта — в паре километров от моего дома. Бросаю взгляд на время: до рассвета часа два. «Во время тревоги был вечер… что случилось потом? Куда пропали эти часы? И как я оказался здесь?»

Станция построена в низине среди деревьев, так что всё, что отсюда видно — тёмное небо. Тёмное… уличные фонари не горят, внезапно доходит до меня, ни один, точно отрубило питание! Но станция-то работает! «Ничего не понимаю».

Успеваю сделать всего несколько шагов, когда в интерфейсе разворачивается непонятная программа, на ходу «цепляя» и подгружая какие-то модули — собирается, словно конструктор. Ничего хорошего в этом я не вижу, пытаюсь как-то остановить выполнение, но удаётся только замедлить. «Конструктор» раскрывается сложным узором — перед глазами виснет этакая навороченная «снежинка», начинает пульсировать, и я слышу:

— Синдзи-кун! Синдзи, ты в порядке?! Слышишь меня?

— М-мисато-сан?!

— Слушай очень внимательно! Связь неустойчива, это специальный прямой канал, долго не продержится! Все гражданские и военные линии заблокированы! Не пытайся выйти в Сеть как обычно, слышишь? Это смертельно опасно! Понял меня?!

— Д-да, а что…

— Это полномасштабное вторжение, Синдзи! Запомни — немедленно убирайся из сектора, спрячься где-то и постарайся покинуть город! Ясно?! Во что бы то ни стало выбирайся из города! Я найду тебя потом! Только не попадись ангелам, понял?! Во что бы то ни стало!

— Мисато-сан! Что с мамой?!

— С Юи-сан всё в порядке, не волнуйся! — без запинки отвечает она. — Твоя задача — уйти из города, и не оставайся подолгу в одном секторе, ясно?

— Но мама ведь говорила про какое-то оружи…

— Даже не думай приближаться к Институту! — выкрикивает Мисато-сан так быстро и грозно, что я ошарашенно замолкаю. — Твоя задача — скрыться и убраться из города! Только это! Понял?!

«Снежинка» вдруг как-то перекашивается, идёт рябью, меняет цвета…

— Линию засекли, идёт отслеживание, отключаюсь, — в отличие от остального разговора, это Мисато-сан произносит неестественно-спокойно. — Помни, не пытайся выйти в Сеть!

С оглушительным треском, больно ударившим по ушам, связь обрывается начисто. Выругавшись да то и дело поглядывая на небо, я словно на автопилоте добираюсь до ближайшего технического люка, спускаюсь вниз и только там, кое-как примостившись в колодце среди сотен тянущихся по стенкам кабелей, начинаю думать.

Мама говорила, что война закончится, не успев начаться… Вот только она уже началась. Началась раньше, чем рассчитывали. «И что бы там не говорила Мисато-сан — если бы у них всё получилось, зачем мне так срочно выбираться из города? А значит…»

Значит, план NERV провалился. И я ни за что не поверю, что всё остальное в порядке. Если бы всё было в порядке, мама бы сама связалась со мной. Если только…

Несильно ударив затылком о стенку, зло выкидываю из головы пугающую мысль, саму по себе пришедшую следом, и заставляю себя размышлять дальше. «Мисато-сан… я уже не ребёнок, беспрекословно верящий «старшей сестре», а твоя прямолинейность играет против тебя. Говоришь, даже не подходить к Институту? Извини, выходит, туда мне и надо. Там мама. Там Рей. Там ты сама, наконец!»

Задрав голову, изучаю светящуюся в темноте маркировку с этой стороны люка, прикидывая, где ближайший спуск в мои тоннели. «Семь сотен ярдов по поверхности. Могло быть и хуже».

Через несколько секунд я уже бегу, стараясь не выходить из-под деревьев, к нужному дому — замок на входе в подземное убежище там сломан давным-давно, а внутри какие-то дети устроили себе место для игр, так что я не почти пользовался этим ходом. «Но сейчас тут вряд ли хоть кто-то есть».

Внутри темно, и я ощупью пробираюсь мимо остовов железных трёхъярусных кроватей к дальней стене — в комнатку дежурного. Задействовать контактник не рискую, так что приходится помучиться, прежде чем удаётся попасть в широкий воздуховод под потолком, ведущий не только наверх. Вспомнить, как отпирается панель ложного «пола», где нужный поворот после, удаётся не сразу, и на нижнем уровне тоннелей я оказываюсь намного внезапней, чем рассчитывал — и только шипя от боли в отбитой спине, понимаю, как сглупил. Я слишком привык к контактнику, к «расширенным возможностям», а здесь нет света. Совсем. «Ну зашибись. Аска точно права — ты полный идиот, Синдзи». Можно попробовать влезть обратно и поискать фонарик… где-то. «Слишком долго!» Можно идти так — хотя я заблужусь уже через десяток шагов. «Чёрта с два! Должен быть выход!»

Он есть. Всего один. На всякий случай привалившись к стене, я стараюсь успокоиться и делаю единственное, что могу — не пытаясь активировать контактник, просто желаю рассеять темноту.

Когда только начинал осваиваться с ним, найдя в том бункере — по-другому не получалось. Сознательное управление сходу? Ещё чего! Одни намерения, попытки и провалы, эксперименты на ходу: какие-то что-то давали, а чаще — нет. До сих пор не знаю, как это работает, но…

…перед глазами словно возникает лёгкая дымка, и всё вокруг постепенно светлеет. Эта мутная серая картинка совсем не то, к чему я привык, глаза чуть печёт, вновь просыпается головная боль — но очертания стен видны. Мне хватит. «Поднялся и пошёл, Синдзи».

У меня нет карты — только память. У меня нет точного знания — только чувство направления. У меня наверняка почти нет времени, так что остаётся только идти как можно быстрее, иногда рискуя перейти на бег, если пол очередного тоннеля оказывается достаточно ровным и незахламлённым.

А ещё у меня есть очень много страха, которому так легко перейти в панику. Потому что войска Супрема уже здесь, в Эдо-3. Потому что я не знаю, что с моими родными и могу быть спокойным только за Аску — ко времени, когда завыли сирены NSE, она уже несколько часов как уехала из города-крепости. Потому что знаю своего отца — какие-то там ангелы не заставят его бросить всё нажитое и в страхе убегать. Да боится ли он вообще чего-то?..

…Потому что я даже не подумал, чтобы пойти к нему — и не важно, что если бы пошёл, то знаю, как бы он на меня посмотрел и кем назвал. От этого ничуть не легче. Я даже не сомневался, выбирая между домом и Институтом. Между отцом и мамой. «Между ним и Рей».

Так что я почти бегу по тоннелям, пытаясь сберечь дыхание, не запутаться в переходах и не сорваться — потому что прямо сейчас не могу ничего другого. «Если я правильно выбрал направление, если не свернул не туда, если… просто заткнись и поспеши!»

Могу только гадать, сколько времени проходит, когда за очередным поворотом пролетаю сквозь что-то, ударившее энергоразрядом, и выскакиваю на огромное пустое пространство — словно под землю упрятали целую площадь. Срываясь на бег — «только не ошибиться, только бы не ошибиться!» — огибаю усеянные странными острыми крючьями колонны, поддерживающие потолок, и ярдов через триста упираюсь в стену. Даже серая хмарь, заменяющая мне сейчас нормальное ночное видение, не мешает разглядеть, что она отполирована до зеркального блеска. Это означает лишь одно — я не ошибся. Здесь граница Белого сектора. Дальше под землёй хода нет.

Пора наверх.

Заградительного Парка с этой стороны нет — граница территории NERV прямо замыкается на границу сектора, и единственный очевидный путь — через автоматизированную подземную грузовую линию монорегулы. И линия — это изнутри, со стороны Института, а отсюда, с территории Старого сектора, видна только отливающая металлом стена в восемь ярдов, со стороны кажется, вплотную примыкающая к высоченной секторальной. За ней — вроде бы обычный унылый холм, но вот под ним — участок линии и развязка, здесь выходящие на поверхность, только, конечно, упрятанные под бронекупол, который и направленным взрывом не пробьёшь. Купол неуязвим, даже воздуховодов и тоннелей техобслуживания к поверхности нет. «Хорошо, что мне всё это и не нужно».

Потому что секторальная стена… нет, её тоже фиг разрушишь, а уязвимых мест и тайных проходов никто не оставлял — это не синематограф, а реальная жизнь. Но ничто не мешает просто пройти сверху. «Если есть коды отключения автономной защиты, конечно. И альпинистское снаряжение. А ещё много храбр… дурости».

Или контактник. Только…

«Я не знаю, смогу ли задействовать даже маскировку, не то что активный режим. Не поменяли ли коды за последние четыре месяца. Не свалюсь ли я со стены на полпути. Что меня ждёт по ту сторону. Не захватили ли уже ангелы подступы к Институту. Я вообще ничего не знаю. Я полный идиот, действующий наудачу. И у меня нет выбора. Я и так добирался сюда где-то два часа. Ну… вдох, выдох. Пошли».

Маскировка врубается неожиданно легко — если забыть о сверлящей виски головной боли. Выход из тоннеля, которым пришёл сюда — совсем рядом с серой металлической преградой, перебраться раз плюнуть, так что уже через пару минут я бегу по холму, останавливаясь только в трёх ярдах от секторальной стены. У меня один способ узнать, действуют ли постоянно передаваемые коды и активный режим. «И ноль шансов, если нет».

Активный режим подключается со скрипом и запозданием, а головная боль становится просто невыносимой. «Но… он… работает!» Шаг — и в шести ярдах надо мной из стены с визгом выдвигается турель, рыщет, не находя цель. Не найдёт за три секунды и коды не те — сработают мины под ногами, реагирующие на давление. Не дожидаясь результата, я прыгаю к стене, карабкаясь вверх. «Если откажет контактник, свалюсь вниз и рванёт так… да заткнись и лезь!»

Я помню, как выглядел с вершины стены Белый сектор в прошлый и единственный раз, когда забирался сюда. Сейчас, оказавшись наверху, я бросаю туда короткий взгляд перед тем, как начать спускаться — и меня словно приковывает к месту.

Станция монорегулы и Парк превратились в изломанный хаос блестящих под восходящим солнцем торосов, высоченных игл и кривых, словно изуродованных агонией, стен то ли стекла, то ли льда. «Какое оружие может сотворить такое?!» Перевожу глаза в сторону — и очередной вдох замирает в груди. Корпусов Института просто нет. Посреди пустого пространства, где они когда-то возвышались — несколько кратеров, в которых мерцает и перекатывается волнами что-то ало-синее. И ровно над «озёрами» висит в воздухе, словно гигантским цветком вырастая на столпе этой жидкости, огромный ярко-лазурный восьмигранник.

Видно, от шока я теряю концентрацию и маскировка слетает, потому что в нескольких шагах сбоку раскрывается амбразура и оттуда выбирается охранный робот — жутковатого вида шестилапая махина, возвышающаяся надо мной на целый ярд. Такие не говорят — стреляют сразу. Едва успев отпрыгнуть в сторону, пропускаю мимо энергоразряд, торопливо передавая коды — но если не подходят... Робот замирает, кажется, ровно перед тем, как пальнуть второй раз, прячет турели в корпус и ползёт обратно. Резко выдохнув, я закашливаюсь, а потом словно осеняет — он же выполз из технических тоннелей! «Институт уходит глубоко под землю! Нижние уровни должны были уцелеть! Да нет, точно уцелели — иначе как я бы говорил с Мисато-сан? Связь работала же!» А раз так…

Вновь врубив активный режим, несмотря на пронзившую голову боль, кидаюсь за роботом. По поверхности мне в Институт уже точно не попасть, а вот под ней — надеюсь, попаду куда надо.

Места здесь меньше, чем казалось — забравшись внутрь, робот прижимает «лапы» к телу и скользит вперёд на электромагнитной подушке, в секунды пропав из виду. Мне приходится тяжелее — попробуйте бежать, постоянно пригибая голову, чтобы не удариться о свод и перебираясь через то и дело встречающиеся ходы, уводящие вниз. Если бы не контактник, сильнее «оживающий» с каждой минутой — я бы просто потерялся в этом лабиринте, а так — спасает локация «методом летучей мыши» и на ходу составляемая карта-схема.

Но даже с ними я здорово поплутал, прежде чем достиг места, похожего на помесь склада с фабрикой, ярусами уходящего вверх — похоже, тут эти роботы хранятся, ремонтируются, может, даже новых собирают… И судя по направлению, расстоянию, примерной глубине — сейчас я или совсем рядом с защищёнными подземными уровнями Института, или уже в нём. «Повезёт мне, если второе, а если нет?.. Искать другой выход? Столько времени потратил! Да ещё та штука вверху — не знаю, что она делает, но уверен, не для красоты там висит!»

Кусая губы, торопливо обегаю всё немалое пространство, наконец, обнаружив на «третьем ярусе» массивный люк со знакомой маркировкой — гравилифт. Размер явно не для роботов, так что остаётся надеяться, что он приведёт меня, куда надо. Или хотя бы вообще куда-то приведёт…

Нервно усмехнувшись, прикладываю ладонь к сенсору — и люк медленно, рывками и с жутким скрежетом, начинает раскрываться: похоже, не пользовались очень давно. Только это не единственный эффект — за спиной слышится грохот, и оглянувшись, я обмираю — спрыгнувшие откуда-то сверху целых два робота сразу открывают огонь, наплевав даже на коды. От первого и второго разрядов кое-как уворачиваюсь, контактник почти полностью гасит ещё несколько попаданий, люк, наконец, раскрывается полностью — и уже нырнув в него, я получаю ещё одно!

В итоге там, куда меня приводит гравитоннель, я не приземляюсь на ноги, а мешком валюсь на пол, ничего не видя, не слыша и пытаясь вдохнуть. Лёгкие не подчиняются бесконечные девять секунд, и когда наконец удаётся сделать глоток воздуха — это кажется самым прекрасным ощущением в мире. Почти сразу возвращается слух — только лучше бы не возвращался: обрушившийся на меня звук сильнее всего напоминает шум текущей воды — но такой силы, что головная боль скачком усиливается и заставляет стиснуть зубы, чтобы не заорать. Контактник реагирует вовремя, приглушая чувствительность…

…и тут возвращается зрение. Я лежу на спине в длинном цилиндрическом помещении, тянущемся куда-то в темноту. Потолок надо мной искрит, словно под напряжением. Кое-где осталось освещение — стены красно-жёлтые, и я не знаю этого цветового кода — никогда не бывал в таком ареале Института. Шум доносится сверху и откуда-то сзади.

Но хуже всего — я не просто валяюсь на полу, а лежу в странной тёмно-оранжевой жидкости с резким металлическим запахом. И она прибывает. А мне не пошевелиться после разряда, и судя по скорости подъёма — через несколько минут меня накроет с головой. «Контактник продержится ещё сколько-то, но в таком состоянии и с почти пустыми энергоячейками…» Если даже ничего не случится раньше — примерно минут через десять я просто захлебнусь.

Против воли меня разбирает смех — столько возможностей сошлось, столько случайностей сбылось, чтобы я попал, наконец, в Институт, вот ещё одна — и я сдохну здесь, так ничего и не узнав! Смеюсь так, что слёзы выступают на глазах, сбивается дыхание и начинают мелко подрагивать руки — и не могу остановиться, пока не чувствую страх.

Этот смех пугает меня, он — совсем не то, чего я ожидал от себя перед смертью! Нет, я, в принципе, не прочь закончить свою жизнь, померев слишком рано — но всегда верил, что смогу сделать это спокойно и не бесполезно, лучше всего — ради друзей, родных, ради тех, кто мне близок по-настоящему. Уйду с достоинством. Вот только сейчас, трясясь от неестественного, меня самого пугающего смеха — я словно увидел себя, как есть: и не было в этом мне ни достоинства, ни спокойствия. Только злость на себя и страх, слишком близкие к безумию. «Это не я! Это не должен быть я! Только не таким!..»

Когда несколько минут спустя я поднимаюсь на ноги, заставив себя думать, перенаправив оставшиеся запасы энергии контактника и ещё одним, направленным внутрь, энергоразрядом вернув нервную систему в тонус, рискуя сжечь её напрочь — я… остаюсь тем же Икари Синдзи. Только этот Синдзи немного лучше понимает, каково это — вызывать ярость у самого себя. Каково это — узнать о себе довольно, чтобы осознанно ненавидеть. А когда нужно — обращать эти чувства в орудие.

«Кажется, теперь я почти знаю, каково пришлось Аске. Почему она такая сильная. И такая слабая».

Я бегом пролетаю ещё четыре ареала, чтобы после очередного гравилифта попасть, наконец, в лабораторные уровни — минус пятидесятый и ниже. Я не знаю, кто управляет перемещением, кто ведёт меня — Сеть тут совсем мертва или отрезана, а сколько ни пытался, то бредя по колено или по пояс в той же оранжевой жидкости, то бегом несясь к следующему люку, вызвать хотя бы вспомогательные AI Института — по нулям.

Но кто-то точно ведёт: в стенах и полу вспыхивают и гаснут указатели, двери и межуровневые мембраны открываются передо мной — и тут же блокируются позади. В полной тишине, не считая моих шагов — ни сирен тревоги, ни одного живого существа или бота. Куда они все делись? Что случилось? Есть ли тут вообще кто-то, кроме…

Очередная дверь, больше похожая на шлюзовые затворы убежища, приводит меня в абсолютно пустой тоннель с белоснежными — когда-то — стенами. Здесь явно бушевал пожар и совсем недавно — огня уже нет, но вонь сгоревшего пластика, оплавившийся биометалл и жар от почерневших стен явно говорят об этом. Тоннель дугой изгибается вправо, вперёд и почему-то вверх — плавно поднимается пол. Массивные тройные двери в конце со скрежетом замирают, так и не разойдясь полностью, так что я едва протискиваюсь внутрь, надеясь только, что им не взбредёт закрыться, пока кое-кто меж створок.

Большой двухуровневый овальный зал выглядит так, словно здесь ураган прошёл. В мигающем свете, идущем от стен и пола, видно, что оттуда вырваны целые куски, сам пол усыпан покорёженным металлом, пластиком и битым стеклом, да ещё валяются какие-то дымчато-красные кристаллы размером с человеческую голову. Подняв глаза, я невольно отступаю на шаг — ярдах в десяти надо мною под самым потолком криво висит охрененно здоровая штуковина, похожая на помесь часового механизма и гребного винта после того, как их попытались расплавить, но до конца не смогли. На чём она там держится — не знаю, но ощущение такое, что рухнуть может в любой момент.

— Икари… — голос слабый, но с такими знакомыми нотами холодного превосходства, что я, спотыкаясь на обломках, кидаюсь на звук и останавливаюсь, как вкопанный, едва одолев пологую лестницу в дальнем конце зала.

Доктор Акаги наполовину сидит, наполовину лежит у стены на груде искорёженного металлопласта, когда-то бывшего высокотехнологичной консолью управления. Нет, доходит до меня — её словно отбросила и впечатала в стену вместе с этой консолью какая-то сила, да так, что где заканчивается тело и начинается металл — не понять.

— Акаги-сенсей, что…?

— Насмотрелся?.. — обрывает меня она, не слушая, и командует, задыхаясь чуть не через слово: — Жёлтый бокс… слева, в стене… на уровне груди… достань.

С каждым обрывком фразы она говорит всё тише, а в конце заходится кашлем. Проглотив на время свои вопросы, я подчиняюсь. Бокс находится легко, внутри оказывается монструозного вида штуковина, отдалённо похожая на шприц и целая батарея ампул в прозрачной коробке, едва заметно опалесцирующих синим. Вернувшись к доктору со всем грузом, зову:

— Акаги-сенсей?

Она открывает глаза, с явным трудом фокусирует взгляд на мне и выдаёт ещё одно распоряжение:

— Заправь ампулу… вколи… две дозы.

Машинально выполняю требуемое и тут же спохватываюсь:

— Акаги-сенсей, что здесь произошло? Где моя мама?

Уколы действуют быстро — посеревшая кожа возвращает нормальный цвет, дыхание становится глубже и спокойнее. Доктор на миг закрывает глаза, а когда вновь смотрит на меня — в них видно что-то, похожее на сочувствие. Насколько эта холодная душа вообще способна сочувствовать.

— Юи осталась в контрольной рубке, — движением головы указывает она куда-то вправо и назад, я опрометью кидаюсь туда, но уже через несколько шагов замираю, словно наткнувшись на стену.

Массивные двери в соседний зал смяты и перекручены, словно бумажные, а за мерцающей стеной заградительного поля — бушует пожар. В груди что-то обрывается, но я не верю, не хочу верить и механически шагаю туда, пока не упираюсь ладонями в упругую и скользкую наощупь плёнку. Мне уже наплевать, что Акаги поймёт про контактник, наплевать на всё, и я «продавливаю» поле, и это почти удаётся — когда меня словно хватает за шкирку, отбрасывает назад, швыряя на спину и протаскивая по обломкам на полу. Упрямо поднимаюсь на ноги, чувствуя, как саднит всё тело и простреливает возвратившейся болью голова, но успеваю сделать лишь шаг — на плечи обрушивается огромная тяжесть, заставляя упасть на колени, пригибает к полу, и сквозь шум крови в ушах я слышу:

— Достаточно.

Этот голос принадлежит не Акаги, да и слышал я его всего пару раз в жизни, но вряд ли когда-то смогу забыть — столько внутренней силы, уверенности и непрошибаемого покоя звучит в нём. Даже и не поверишь, если не знать, что это AI.

— Пришёл в себя, Икари? — так же неторопливо и спокойно интересуется Фуюцки-сенсей, и меня накрывает — мама погибла, а ему всё равно! Его лучшая ученица, любимица ради их бесполезного «проекта» отдала жизнь, а этому сукиному сыну всё равно!

— В зоне горения больше двух тысяч градусов. Даже твой контактный скафандр долго не выдержит, а я слишком занят сейчас, чтобы отвлекаться ещё и на тебя. Акаги-сан объяснит. — Едва различимая пауза и, словно в пространство, словно не ко мне: — Прощай, Икари.

Тяжесть пропадает, но мне уже не хочется никуда кидаться: внутри всё будто мертвеет. По своей воле или нет, я его услышал. Только это не значит, что перестану ненавидеть. И насрать, что не могу ничего ему сделать.

Я буду поступать по-своему. До конца.

— Икари, — слышится со стороны Акаги. — Ты должен немедленно…

— Где Рей? — бесцветным голосом перебиваю я её, не слушая. «Мамы нет, — привычнее эта мысль не становится, но что она меняет?! — У меня осталась только Рей, и если…»

— Это не твоё дело. — Даже сейчас в голосе Акаги прорезается неприязнь. — Сначала сделай мне ещё один укол. Затем…

«Да, правда. Вам всем наплевать — и на маму, и на Рей, и на меня. Важны только ваши планы. Ладно. Тогда и мне на вас тоже».

— Вы, кажется, не понимаете, Акаги-сан, — горечь и боль прорываются в голосе, царапая горло, но я стараюсь говорить издевательски. — Вам перебило позвоночник, у вас сломаны рёбра и разрывы внутренних органов. Эти уколы помогают, но вы всё равно умираете. Конечно, это не делает вас совсем беспомощной. Вы смогли привести меня сюда. Вы можете меня остановить или даже убить — да просто раздавить гравиполем. Но заставить делать то, что вам нужно — не можете, — я заканчиваю, уже стоя над ней. Взгляд у Акаги ещё ясный, но щёки опять начинают сереть. Не знаю, чего доктору стоило не умереть в последние часы, но теперь ей осталось недолго. И она знает об этом.

Очередная ампула с шипением пустеет, Акаги дёргается, словно от боли, но просто игнорирует мои слова:

— Рядом с жёлтым боксом резервная консоль. Красная защитная пластина, код активации: тета-семнадцать-гамма-четыре-зет-тридцать два-омикрон. Голосовой пароль: «verba magistri»⁽²⁾. Дальше…

— Прощайте, Акаги-сан, — демонстративно отодвигаю подальше коробку с ампулами, аккуратно укладываю рядом инъектор, выпрямляюсь и иду прочь.

— Так легко бросишь всё? — вот теперь и я удостоился неприязни. — Всё, над чем так долго работала Юи?

«Мимо, Акаги-сан. Этим меня теперь не проймёшь».

— Ангелы убили её. Тебе всё равно? Не хочешь отомстить?

«Ангелы? Их здесь нет. А вот вы есть. Так кто убил маму?» Я уже подхожу к двери, которой пришёл сюда, когда в спину доносится, словно плевок:

— Аянами жива.

Не помню, как оказываюсь рядом с ней. Помню свой голос:

— Где она?!

— Отвечу, если сделаешь, как говорю, — Акаги даже не скрывает презрения. — Резервная консоль, код…

— Помню, — резко обрываю её, направляясь туда. В ответ на код и пароль — перед стеной причудливым цветком раскрывается голографическая панель. — Дальше!

— Синяя зона, сектор 17F... объект «M-4»… переключи на «активно».

Несколько долгих секунд ничего не происходит, а затем в уши врезается короткий резкий писк.

— Теперь… сектор 17R… объект «M-4»… поле свободных команд… вводи: «in silico», «ex-situ»⁽³⁾… ещё укол!

Следующие минуты я только и делаю, что активирую всё новые и новые поля и вбиваю команды да один раз привожу Акаги в чувство следующей дозой той синей фигни, пока после очередного действия над «цветком» голопанели не разворачивается... очень знакомое изображение.

— Ну и стерва же ты, подруга, — наконец, после паузы с чувством произносит Мисато-сан. — Больше двух часов в отклю… Рицко?!

Я невольно отхожу в сторону, чтобы не закрывать ей поле зрения и только потом соображаю, как это глупо.

— Протокол «vis unita»⁽⁴⁾, Мисато, — тихо, но твёрдо распоряжается Акаги.

— Свихнулась?! — мгновенно огрызается та. — Ты и так едва дышишь!

— Не… со… ещё укол, Икари…

— Предпоследний, — комментирую я и требую: — Я сделал, что вы хотели! Где Рей?

— Это… уже неважно… — почти шепчет Акаги, и я стискиваю зубы, чтобы не заорать от ярости. Ведь знал же, что обманет, чувствовал!! Но разве у меня был выбор?! — Укол, Икари… «vis unita»… должна успеть…

— Не раньше, чем скажете, где Рей.

— Вы оба с ума сошли?.. — как-то потерянно переспрашивает Мисато-сан. — Она же страдает, Синдзи!

— Да?! — сквозь зубы. — Мама погибла, Мисато! Из-за их «проекта»! А эта сволочь меня использовала и обманула! Пусть мучается!

— Синдзи-кун… — неверяще начинает Мисато.

— Или может, ты мне скажешь, что я хочу узнать? А?!

Акаги заходится кровавым кашлем, но, едва переведя дыхание, повторяет:

— Быстрее… Мисато… «vis unita»… Икари… совместимость… — у неё закатываются глаза и я, не выдержав, вгоняю очередную дозу — вдруг ещё смогу вытянуть?..

— С ним?! — непонятно восклицает Мисато. — С Синдзи?!

— Да, — коротко припечатывает Акаги и вновь корчится в приступе кашля.

— Но он же… я не…

Я не знаю, о чём они говорят. Мне совершенно пофиг. Меня цепляет только появившийся шанс.

— Сделка, Акаги. Ты помогаешь мне вытащить Рей и я сделаю всё, что ты хочешь.

— Синдзи, ты не понимаешь… — умоляюще начинает Мисато.

— Похер, — грубо обрываю я её. — Ну, Акаги. Твоё слово. Или бесполезно подыхай здесь. А я полюбуюсь.

— Твой личный интерфейс… сними защиту. Всю. Контактный… скафандр… тоже, — ага, так и разогнался. Она почти захлёбывается кровью, но до сих пор пытается приказывать. Нет уж. Пошла в…

— Последний укол, Акаги. Я сделаю его, чтобы ты помучалась подольше. Или чтобы успела всё сделать. Где Рей?!

Несколько долгих, очень долгих секунд она пялится на меня, но всё же сдаётся:

— Консоль… серая зона… сектор четыре-ноль-два… «завершить», «разблокировка».

В ответ на последнее нажатие та самая жуткая штуковина под потолком приходит в движение, медленно вращаясь, спускается к полу, пока ярдах в трёх от него не перекашивается и не обрушивается с грохотом вниз. Подбежав ближе, нахожу взглядом контуры люка — похоже на медицинский бокс — врубаю активный режим и дёргаю на себя. Пластик крошится под пальцами, но наконец, со скрипом механизм поддаётся и крышка, словно у раковины, отскакивает вверх.

Рей лежит внутри, погружённая в парящую оранжевую жидкость, которая сейчас выливается мне под ноги. Просто разорвав удерживающие ремни, я с трудом вытаскиваю её — пальцы соскальзывают с плотного материала реанимационного полускафандра, укладываю на ближайшее более-менее чистое место и прислушиваюсь: сердце бьётся неровно, едва заметно, но она совсем не…

Видно, начинка реанимационника ещё работает: несколько разрядов встряхивают безвольно лежащую Рей, и я едва успеваю повернуть её на бок, пока искусственные спазмы удаляют жидкость из лёгких. Аккуратно поднимаю её и несу к возвышению.

— Как она?! — встречает нас возглас Мисато-сан. В ответ я только торопливо киваю и требую:

— Как нам выбраться отсюда? Прежний путь…

В этот момент пол под ногами содрогается, откуда-то сверху доносится глухой удар — но ещё раньше гаснет свет. Ненадолго, правда — уже полминуты спустя начинают светиться сам стены: биометалл ведь живой, ему не нужны команды.

— «Высший», — непонятно, словно термин, бросает Мисато-сан. — Добрался до энергоснабжения.

Я отбрасываю ненужные вопросы: потом, всё потом, и напоминаю:

— Путь, Мисато-сан.

— Нет… — рвано и еле слышно выхаркивает Акаги, про которую я уже успел забыть. В зеленоватом свечении, идущем от стен, её кровь кажется чёрной. — Не… не сможешь… ты… обещал…

— Вы тоже, но солгали мне. Ничего я вам не должен.

— Синдзи-кун! — это Мисато-сан. «Да, многое она узнала обо мне в последние дни…» Мысль отдаёт горечью.

— Не сможешь… — повторяет Акаги явно из последних сил. — Энергия… полная… блокировка…

Глаза её вновь закатываются — доктор теряет сознание.

— О чём она, Мисато-сан? — наклоняясь за последней ампулой и шприцем, требую я. «Что-то здесь не так».

— При отключении основной магистрали питания все замки в дверях и люках блокируются индивидуальными кодами, — следя за мной, объясняет та. — Централизованное и удалённое управление невозможно.

— То есть… — я перевожу взгляд на Рей и словно мягкая лапа сжимает сердце. То есть — я не смогу вывести её. Не успею! Взламывать замки по одному… мне просто не хватит скорости. А ангелы и этот «Высший» — догадываюсь, о чём речь — ждать не будут.

«Нет. Нет! К чёрту! Быть не может! Выход всегда есть!» Вкалываю последнюю дозу прямо в сонную артерию Акаги — и та рывком открывает глаза.

— Как. Нам. Выйти. Отсюда, — раздельно, громко и чётко вопрошаю я.

— Выполни обещанное… и сможешь, — она умирает, умирает и знает это, а в глазах — то же, что и всегда, ледяное спокойствие. У меня перехватывает дыхание от злости.

— В одиночку?! — почти рычу я. — Да пошли вы…!

— Как захочешь, — припечатывает она, и я вижу, как из уголков рта и носа у неё каплями вытекает кровь — уже совсем слабо. — «Vis unita». Твой… единственный шанс.

Опять эта хрень! Только спрашивать, не лжёт ли Акаги и на этот раз — глупо: у меня что, тонна времени?!

— Как это работает? Ну?

— Нет! — встревает Мисато-сан. — Даже не думай!

Не обращая внимания, продолжаю в упор смотреть на Акаги. Она не заставляет ждать:

— Перенос AI… в псевдонейронную сеть… контактного скафандра.

Я невольно отшатываюсь. Здесь и ещё свежая память о том, что случилось в карцере Департамента, и то, что контактник неразрывно связан с моей нервной системой, и… понимание, о каком именно AI идёт речь. Самом ценном для NERV в Эдо-3.

— Полностью?!

— Да, — Акаги говорит об этом, словно о какой-то мелочи.

— Вы свихнулись! Да меня же просто выжжет! Фуюцки-сенсей «Полемарх», и…

— Нет… — вновь начиная задыхаться, прерывает Акаги. — Не он…

Я невольно поворачиваю голову к Мисато-сан. Она отводит глаза.

— Давно задумали? — ох, ну и голос сейчас у меня — впору воду замораживать. Мисато-сан собирается что-то сказать, но я поднимаю руку, заставляя её умолкнуть — чтобы опомниться, хватает взглянуть на Рей. «Нашёл время думать о себе, идиот! Я должен вытащить её! С Мисато-сан всё получится. А об остальном подумаю потом. Да. Потом».

— На сколько меня хватит? — «Если даже пара часов…»

— У тебя «ангельский» контактник, — сухо начинает Мисато-сан, и я слышу в этом: «...ты не рассказал мне», но она не выдерживает и заканчивает уже умоляюще: — Синдзи! Ты не представляешь…

— Сколько?

— Неизвестно… — признаётся Акаги. Она уже едва шепчет. — Никто…

«Да. Никто и никогда. Скажи «нейросупрессия»⁽⁵⁾ — и услышишь «строжайше запрещено». Эдиктом Императора. Без объяснений… ты тянешь время, Синдзи. Что, так боишься уничтожить себя?.. Не ты ли недавно думал, что хотел умереть за близкого человека?»

— Делайте, — отрывисто, чтобы не успеть передумать, бросаю я и закрываю глаза, сосредотачиваясь. Я помню, что Акаги говорила сделать — но даже подумать о таком…

Мы живём в Сети. Она — наш мир не меньше, чем тот, где мы родились. Но в ней живут и другие. Мы взрослеем не только возрастом тела — опытом, пониманием и опасениями. Мы наращиваем вокруг своих сетевых личностей новые и новые слои связей, контактов, знакомств… защиты, сигнализации и боевых систем. Мы укутываемся в них, словно в… нет, не одежду и даже не броню. Мы интегрируем. Они — часть нас, и постоянно действуют не только в Сети. Отказаться от них даже на время? Попробуйте на время содрать с себя несколько слоёв кожи и вырезать пару органов.

«Вот что действительно страшно».

Только этим я сейчас и занимаюсь. Кодон за кодоном, линия за линией, слой за слоем. Выключить, отрубить предупреждения, подтвердить, ещё подтвердить… стереть начисто подсистему, запрещающую очередное подтверждение — а вдруг я под чьим-то контролем? Получить с её уничтожением удар по мозгам — да, верно, так и должно быть, а вдруг спасёт? А вдруг я не понимаю, что делаю, а встряска поможет сбросить наваждение?..

Не знаю, сколько времени проходит, но когда наконец открываю глаза, чувствуя себя раскуроченной поделкой из покорёженных деталей конструктора — Акаги ещё дышит. Правда, едва-едва.

Зеленоватое мерцание стен померкло — словно что-то вытягивает из них энергию. В этом почти-мраке лицо Мисато-сан видно отчётливей всего — и она не отрывает взгляда от меня. Так тихо, что я слышу странный то ли шелест, то ли плеск над головой, который точно не заметил бы в другое время. Где-то там, в тоннелях и уровнях выше.

— Это… — начинаю я и замолкаю, услышав, как странно звучит мой собственный голос. Ну да, защитных фильтров же тоже нет, а они искажают часть спектра…

— Фуюцки-сенсей заполняет все верхние уровни бакелитом, — объясняет Мисато-сан. — Это их задержит. Ненадолго.

«Мне кажется, или она избегает говорить о том, что сейчас произойдёт? Значит…»

— Времени больше нет, так? — спокойный тон даётся мне нелегко. Чёрт, да к чему притворяться перед собой — мне до ужаса страшно.

— Так, — соглашается она, и срывается: — Зачем ты пришёл, Синдзи-кун?! Я же говорила тебе! Я же просила покинуть город! Мне…

— Ты тоже была здесь, — отвечаю я, и она затихает. — Мама. Рей. И ты. Понимаешь?

— Ты не должен был…!

— Хватит, Мисато-сан. Я уже здесь. Мамы больше нет. У меня остались только вы и отец.

Мы молчим. Не знаю, чем заполнены эти мгновения тишины для неё — для меня в них очень много страха, теплоты и надежды. Но страха всё-таки больше. Так что…

— Готов? — спрашивает меня та, которой выпало уничтожить меня потом, чтобы сейчас спасти две жизни — не считая её собственной.

— Готов, — отвечаю я. — Ты ведь расскажешь мне всё, да? Когда выберемся?

«Надеюсь, у меня хватит времени узнать. Что делала мама. Зачем вам понадобилась Рей. Кто такой «Высший» на самом деле. И почему ты ни на секунду не подумала, чего хочешь сама, стоило мне решить, Мисато-сан».

— Обещаю, Синдзи, — твёрдо отвечает она.

«Это будет похоже на слияние с контактником? Да откуда мне знать? Я просто успокаиваю себя так». Но пока в ушах только нарастает гул — сперва тихий, едва заметный, он наполняется каким-то звенящими нотами, становится всё громче и полнее, пока я не перестаю слышать что-то ещё кроме него, а потом…

…спину и шею обжигает кипящей кислотой, затылок взрезает сверлящая боль, а перед глазами пляшут в темноте багрово-красные всполохи, угловатые, острые, режущие, они мельтешат всё быстрее, всё тошнотворней, боль взвинчивается до совсем невыносимой, и…

…моя жизнь рвётся сквозь меня — проматывается, продёргивается, словно безумное синема, назад и вперёд, несвязанными кусками и целыми картинами, вперемешку, в хаосе, то быстро, то медленно — а я ничего не могу с этим поделать, и смотрю, вынужден смотреть и чувствовать все радости и мерзости, всё счастье и грязь, что сам натворил, всё, чем и была…

…мышцы словно разгрызает, разрывает изнутри, кости расщепляются на тысячи мельчайших острых полосок, и каждая из них болит так невыносимо, что нет ничего, кроме мучения — а потом сквозь всё тело проносится ледяная волна, и я даже чувствую мимолётное облегчение, но за ней приходит нечто ещё хуже…

…дальше и дальше, ярко и смазано — каждое воспоминание, ощущение, все вкусы и запахи, прикосновения, взгляды и, противней всего — колебания, сомнения, страхи, решимость и нерешительность, сны и реальность, Сеть и мир до неё — мир глазами младенца, подростка, снова младенца, ребёнка, новорождённого…

…наверное, я кричу, наверное, выплёвываю собственные лёгкие в вопле уже не боли — омерзения, тягучего беспросветного кошмарного сна перед мигом, когда эта боль, терзающая моё тело, исчезнет и сменится небытием реальности, в которой меня ещё не было — пусть лучше снова боль, пожалуйста, пусть!.. Но небытие так и не приходит — вместо него…

…моя жизнь начинает раскручиваться вновь, всё теми же рваными кусками, только к каждому её мгновению теперь добавляется что-то чужое, но не отталкивающее: не мои мысли, не мои слова…

…тело — моё ли? — поднимается на ноги, подхватывает на руки Рей и, бросив взгляд на недвижную Акаги, шагает к дальней стене зала — это делаю я?..

…не воспоминания и не суждения — будто невесомый эфир, пропитывающий каждый фрагмент не памяти даже — моей личной реальности; он словно сцепляет её, сковывает вместе так, как я никогда не умел, как нельзя уметь, чтобы не сойти с ума, не захлебнуться стыдом, радостью, унижением и величием, помня каждый их миг — как сейчас...

…меняются уровни, переходы и стены вокруг, руки почти не чувствуют веса бесценной ноши, а ум — команд, отдаваемых уцелевшим системам дверей, гравилифтов, охранным роботам, минировавшим и перекрывавшим собой пройденный путь…

…и в этой безграничной, чистейшей ясности я понимаю, вижу, знаю — куда исчезли те несколько ночных часов. Осознаю, как я попал тогда домой и — как смог уйти. Знаю, как принималось это решение — и это последнее разбивает сверкающий хрусталь единения вдребезги, в стремительно темнеющую крошку, в фиолетовую ранящую пыль…

…почти выбравшийся наверх Икари Синдзи спотыкается на ровном месте и замирает.

— Мисато-сан?!..

— Прости, Синдзи. Мне пришлось. Один ты не справился бы!

— Мой оте-…

— Прости! — в её голосе звучит искреннее страдание. — Потерпи ещё немного. Ничего ещё не закончилось. Прости… я должна.

— Дол-...?

*nulla signum*

1) *nulla signum* — как говорится: «не примите за плагиат». Конечно, я мог бы обойтись и без этого, подать в тексте «провалы самоосознания» другим способом, даже несколькими, но — да, я не удержался от «пасхалки» (только там было по-английски: *no signal*). В последующих главах этого *nulla signum*, само собой, не будет. Кто вспомнил, тот молодец — или та, конечно же. Несмотря на то, сколько боли принёс, как меня придавил, припечатал, повлёк за собой и в клочья разорвал тот фанфик — если его вообще можно так называть, а наверное, и благодаря всему этому — он того стоил и стоит. А ещё потому, что — неотделимо от боли — в нём очень много для такого мира теплоты, искренности и счастья.

Вернуться к тексту

2) «verba magistri» — «слова учителя» (лат.).

Вернуться к тексту

3) «in silico», «ex-situ» — первое выражение означает симуляцию биологических экспериментов исключительно посредством вычислительной техники; второе — многозначное понятие, но в данном контексте — обеспечение выживаемости вне естественного ареала обитания.

Вернуться к тексту

4) «vis unita» — «объединённые силы» (лат.).

Вернуться к тексту

5) Нейросупрессия — в данном контексте — внедрение личности AI с сохранением всего объёма памяти в личность человеческого существа. По наиболее распространённому среди учёных Империи мнению следствием станет постепенное подавление человеческой личности с заменой её личностью AI, которая, впрочем, также не сможет сохранить собственную идентичность и стабильность структуры. Особым эдиктом Императора любые эксперименты в области нейросупрессии запрещены и приравниваются одновременно к государственной измене и убийству с особой жестокостью с наказанием по совокупности преступлений. Отдельный интерес представляет формулировка «человеческое существо» вместо «человек» в тексте эдикта, из чего ряд приверженцев «теории заговора» в Сети делают вывод либо о том, что такие эксперименты проводятся под патронажем Императора над животными; либо, намного реже — что в эдикте имеются в виду и ангелы тоже, что в свою очередь порождает новые «теории заговора».

Вернуться к тексту