Белый песец и полные тапочки (гет)

Белые, хищные зубы, открытые в улыбке, и неестественно смеющиеся глаза. Белль падает на пол и больно ударяется спиной об угол хирургического столика. Хозяйка улыбки перешагивает через ноги Белль — две острые чёрные шпильки проносятся над ступнями, одетыми в старомодные балетки — и уходит прочь. В воздухе липкой паутиной, подмороженной жидкой грязью тают слова:

— А вкус у тебя, Голд, всё хуже и хуже. Раньше ты до такого не опускался…

Белль резко открыла глаза. Кричать и хвататься за сердце она не стала — просто подняла веки до предела, как поднимают утром жалюзи над витриной магазина. Вытаращенные в темноту глаза — чем не замена крику?

Румпельштильцхена рядом не было. Он снова где-то гулял: на набережной или по лесу — не всё ли равно? Белль знала, что он придёт под утро и постарается её не разбудить. Он не заговаривал с ней ни о чём серьёзном, а значит — и вовсе говорил мало. И прижимал к себе автоматическим хозяйским движением, как гладят собак. Хорошая собачка, хорошая.

«А ведь я и правда веду себя, как глупый щенок — прыгаю, суечусь, пытаюсь попасться ему на глаза. И всё потому, что безумно соскучилась. Как щенок».

Белль села на постели и глубоко вздохнула. На сердце лежал камень. Да, да, она понимала, что Румпельштильцхен не мог вести себя по-другому — ведь недавно умер его сын, но… Разве сами они не живы? Разве Румпель наконец-то не на свободе после унизительного года в плену у Зелины? Что-то изменилось в его поведении. Может, рыжая ведьма с хищной улыбкой была права, и он жалеет, что когда-то признался Белль в любви? Все женщины, с кем сводила его судьба до этого, умели колдовать и смеялись, открывая зубы. Белль улыбалась, не разжимая губ, а магией не владела совсем. Скучная. Безопасная. Хорошая.

— Ладно, хватит ныть, — сказала она самой себе. — Раз заснуть всё равно не удастся, надо сделать что-то полезное.

Белль спустилась на первый этаж, в магазин, и уже в который раз принялась протирать и расставлять по полочкам бесчисленные сокровища лавки Голда. Уборка успокаивала. Интересно, когда Румпельштильцхен заметит, что во всей лавке нет ни пылинки, хотя сам он утруждает себя прибраться едва ли раз в неделю? Впрочем, он никогда особенно не обращал на это внимание…

От этого пустякового воспоминания из глаз Белль внезапно потекли слёзы, падая в ведро с водой. Кап-кап-кап — казалось, вода отяжелела и приобрела еле заметный тревожный запах моря. Кап. Белль стояла, обняв швабру, и тихо рыдала, а вода качалась, рисуя на её лице световые узоры.

Но вот, наконец, она немного успокоилась и вновь взяла себя в руки. Подумала — а не вылить ли воду? — но та была ещё совсем чистая, Белль ходила менять её как раз перед тем, как расплакалась. И решила — ничего страшного, подумаешь, пара слезинок! Поплакав, она успокоилась и почти развеселилась, вполголоса напевая и расставляя последние статуэтки и книги по своим местам.

Белль с толикой гордости оглядела плоды своих трудов: всё сверкает, всё по порядку! Даже свитки и книги, вечно наваленные в кучу, теперь стоят ровно, не хуже, чем в библиотеке.

Идеальные ряды книг. И только одна, в толстом переплёте тёмно-лиловой кожи, слегка выпирала. Белль подошла к полке и поставила книгу обратно. Но, когда убирала руку, видимо, снова задела — тёмно-лиловый фолиант торчал, как ни в чём не бывало. Казалось, он даже сильнее накренился вперёд. Белль поправила его, но едва успела сделать шаг назад, как раздался шорох, одни книги накренились вправо, другие — влево, а статуэтка египетской богини Сехмет, разделявшая тома, опасно закачалась из стороны в сторону, готовая упасть. Посреди бардака, в который превратилась почти аккуратная полка, гордо высился тёмно-лиловый гримуар.

Белль разозлилась. Она выровняла остальные книги, а потом взяла зловредный фолиант и обеими руками нажала на корешок, задвигая книгу к самой стене. Придвинула соседние как можно плотнее и аккуратно разжала пальцы.

Фуррр!

Словно большая птица захлопала крыльями у неё перед глазами, а потом ринулась вниз и больно клюнула в ногу. Белль придушенно пискнула и отпрянула, шаря рукой по прилавку в поисках чего-нибудь тяжёлого. Но когда она посмотрела вниз, то оказалось, что это была всего лишь книга.

Всего лишь? Книга вела себя, как живое существо. Живое существо, которое хочет что-то сказать. Всё ещё с опаской, Белль приблизилась к книге и осторожно взяла её в руки. Фолиант не спешил сбежать, захлопнуться или прищемить ей пальцы. Он смирно лежал в руках, начисто отрицая своё недавнее поведение. Обнадёженная этим, она осторожно заглянула в книгу и начала читать.

Витиеватые буквы заголовка сложились в вопрос:

Хочешь проверить свою любовь?

Чуть ниже был записан рецепт зелья.

Нет! Только этого ей не хватало! Белль испуганно захлопнула книгу и перевела дыхание. Разумеется, ей не следовало плакать в магазине: здесь не то что стены имеют уши, а каждая подвеска на люстре и пылинка на полу. Чего хочет от неё эта книга? Запутать? Или помочь? Хм, а почему бы и нет? Вряд ли хоть один предмет в лавке додумается навредить Румпельштильцхену. Жаль только, что Белль закрыла книгу и теперь вряд ли найдёт рецепт заново.

Вздохнув от досады, Белль открыла книгу наугад и… — на неё уставились всё те же строчки:

Хочешь проверить свою любовь?

«Значит, это судьба, — решила она и углубилась в чтение рецепта. — Старое вино из волшебного края…»

* * *

— Никогда не понимал смысл этого праздника, — пожал плечами Румпельштильцхен, беря с белоснежной скатерти бокал вина и рассматривая его на свет. — Если на День Всех Святых гуляет нечисть, то на День Всех Влюблённых должны выбираться на улицу одинокие озлобленные люди.

— Румпель, как ты можешь быть таким мрачным! — укорила его Белль, улыбнулась и взяла его руки в свои.

Он рассеянно улыбнулся в ответ:

— Прости, просто пару лет назад этот день принёс мне много боли. Я снова подумал, что потерял тебя. И с тех пор я каждый раз нервничаю, ожидая какого-то подвоха…[1]

Он говорил правду. На сердце было неспокойно. Не то чтобы он чувствовал опасность, нет. Скорее… это было как ожидание проверки, экзамена. Румпельштильцхен сидел как на иголках, ожидая, что неведомое нечто вот-вот заставит его расплатиться по долгам. Кошмарно неуютное состояние.

— Но ведь это оказалось неправдой, — она сжала его руку ещё крепче. — Значит, нет смысла печалиться, так?

— Правильно, давай веселиться!

И они сели за стол, украшенный с некоторым переизбытком цветов и ленточек, но раз Белль так нравилось, то кто он такой, чтобы возражать? Допили первую бутылку вина, и Белль полезла за второй в подвал. Вернулась, подслеповато щурясь на этикетку в попытках разобрать, что там написано.

— Разреши?

Она отдала ему бутылку, и он повертел её в руках. Старинное вино, ещё из Зачарованного леса. Одна из вещей, каким-то нелепым образом попавших в Сторибрук.

— Хороший выбор.

— Я просто взяла первое попавшееся, — она смущённо пожала плечами. — Но ты ведь плохого не держишь, верно?

— Верно.

Она лучезарно улыбнулась. Он протянул руку через стол и крепко сжал ладонь Белль в своей. Он не стал говорить, что, когда коснулся бутылки, его беспокойство усилилось до состояния лёгкой паники. «Может быть, в Зачарованном лесу что-то случилось? Кто-то ищет меня?»

— За тебя! — он отсалютовал ей бокалом с тёмным, почти чёрным вином и улыбнулся в ответ.

— За нас, — поправила Белль и подняла свой бокал.

Они выпили вино одновременно. Золотистое сияние свечей становилось всё ярче, всё… Неожиданно Румпельштильцхен почувствовал себя как-то странно. Все предметы виделись словно издалека, и только свечи горели всё яростней, так, что слепило в глазах. Мир вокруг начал стремительно крутиться, и если бы Румпель не сидел на стуле, то непременно бы упал. В ушах шумело, да так громко, что он едва не пропустил момент, когда ослепительное сияние сменилось обволакивающей чернотой. Что это за магия? Почему он не мог ей противиться?

Последней мыслью, запечатлевшейся в его угасающем сознании, была: «Кто на этот раз? Троюродная племянница Коры от первого брака?»

* * *

Когда Румпельштильцхен пришёл в себя, над его головой колыхался тёмно-зелёный балдахин. В его спальне в замке балдахин был ярко-красным. А над кроватью в Сторибруке балдахина не было вовсе.

«Я не дома. Это плохо».

Он осторожно вытащил из-под одеяла руку и попробовал сотворить файербол. Получилось! На ладони играла искрами полная пригоршня огня.

«Я могу колдовать. Это хорошо».

Уяснив главное, Румпельштильцхен рывком вскочил с постели. Сквозь сдвинутые шторы просачивались скупые лучи солнца, открывая взору пыльную комнату, обставленную антикварной мебелью и заваленную какими-то свитками. Хм, неплохо для начала. Но всё равно непонятно.

— Есть здесь кто-нибудь? — негромко осведомился он.

Тишина. Но это-то как раз не удивляло. А вот голос казался чужим… Румпель второй раз поднёс к лицу руку — так и есть! Рука тоже была не его — крупная, с широким запястьем и омерзительно, невыносимо, отвратительно короткой линией жизни!

Едва не споткнувшись о разбросанные по полу свитки, он опрометью бросился в комнату, которая должна была быть ванной. Включил свет — и застыл на месте, проводя рукой по лицу.

Он подошёл к зеркалу и с опаской вгляделся в его глубины. Хорошая новость — рептильная кожа к нему не вернулась. На этом хорошие новости заканчивались.

Из зеркала на Румпельштильцхена таращился бледный как смерть тип. Вместо золотых зубов у него были просто жёлтые, что же до носа… то он, чёрт подери, был ещё длиннее, чем у самого Румпеля. Раньше он и представить себе не мог, что такое возможно. В довершение всех бед странный тип с неухоженными лохмами был одет во что-то, отдалённо напоминавшее застиранную до серого цвета женскую ночнушку.

— Кошмар, — прочувствованно сказал Румпельштильцхен отражению.

«Тебя не спросил», — раздался сварливый голос с точно теми же интонациями, которыми теперь говорил сам Румпель.

— Ты… кто ты? — он проворно повернулся вокруг своей оси. — И где ты? Я тебя не вижу!

«Я — законный хозяин тела, которое ты уже четверть часа критикуешь, — голос едва не шипел от еле сдерживаемой ярости. — А вот кто ты?!»

— Румпельштильцхен, — скороговоркой пробормотал обладатель самого длинного (если не считать Альбуса Персифаля Вулфрика Дамблдора, конечно) имени среди волшебников.

Он хотел ещё пожать плечами, но не успел: без малейшего предупреждения, на него обрушились воспоминания, судя по всему, принадлежавшие бледному субъекту в немодной сорочке. А судя по ворчанию субъекта («Ага, его зовут Северус Снейп»), с ним происходило то же самое.

Первым прервал затянувшееся молчание Румпель:

— Как-то безрадостно ты живёшь… Без огонька.

«Можно подумать, у тебя весёлый пикник с преферансом и феями», — обиженно отозвался Снейп.

— Ты не ослеп от моей блестящей биографии?

«Пфф, было бы о чём говорить… Напоминает наш семьдесят девятый. Эта чёрненькая похожа на свояченицу моего друга, кстати. Что меня сейчас волнует, так это…»

— Как отсюда выбраться?

«Зачем твоя пассия всё это устроила?»

— сказали они в два голоса.

— Белль? — Румпельштильцхен недобро прищурился. — А при чём. Здесь. Белль?

Он скорчил зеркалу зверскую гримасу и погрозил кулаком.

«Валентинов день. Ужин при свечах. Странный вкус вина — и вуаля, — бесстрастно прокомментировал Снейп. — Ты же варишь зелья, почему не понял, что тебя опоили?»

— Я ощущаю, если мне хотят навредить. Она не хотела, — сухо ответил Румпельштильцхен.

«И это всё?»

Голос в голове Румпеля не принадлежал к числу тех, которые хорошо выражают эмоции. Тем заметнее было теперь, что этот маг с фамилией бультерьера[2] был шокирован и просто лучился смесью недоверия и разочарования — эдакой разновидностью сочувствия для тех, кто не умеет сочувствовать. Иными словами, он считал Румпельштильцхена идиотом.

«Я каждый день учу толпы школьников, которые не хотят взорвать котёл, заляпать себя и других горячим зельем, отравиться парами той гадости, которую они сварили вместо Умиротворяющего бальзама… И так далее, — оборвал перечисление ежедневных несчастий Снейп. — Но это не означает, что они этого не делают!»

Румпель промолчал. Вернее, не просто промолчал, а постарался даже думать эдак мимо мыслей, чтобы ни единого словечка, ни единого образа было не разобрать. Однако на самом деле он глубоко задумался. И безумная мысль, что Белль подмешала ему в вино какую-то ерунду, постепенно перестала казаться такой уж невероятной. Вино они пили вместе. Значит…

«Эй, ты куда?»

«И главное — зачем?»

«Что происходит, драккл подери?»

Первый вопрос Снейп задал с раздражением. Второй — с беспокойством. А третий — почти с ужасом. Румпельштильцхен же перемещался по личным покоям Снейпа, как целеустремлённый торнадо, и разговаривать отказывался.

— Ну прочти мои мысли, если хочешь, — снизошёл он до диалога спустя пятнадцать минут. — Что меня-то дёргать?

К этому времени он был выбрит, вымыт, высушен (беспалочковыми чарами, наблюдая за действием которых Снейп на несколько секунд притих) — и увлечённо рылся в гардеробе, выискивая мантию покрасивее.

«Твоё мышление слишком сумбурно».

На самом деле Снейп просто не хотел признаваться, что применить легиллименцию к этому было не проще, чем обуздать взбесившуюся хвосторогу. Мысли Румпельштильцхена метались туда-сюда, непрерывно жужжа, словно стая летающих электродрелей. Прочесть это? Извините!

— Белль где-то здесь. В школе, — наконец, пояснил Румпель.

Он уже понял, что ничего приличного в этом гардеробе ему не светит. Ну хорошо, облачиться во что-то, напоминавшее сутану, ему всё равно придётся. Но хотя бы ткань могла бы быть побогаче? Румпель с отвращением посмотрел на мантию из грубой шерсти и прищёлкнул пальцами. По одежде прошла дрожь, превращая ткань в плотный шёлк.

«Впечатляет».

— А ты что, так не можешь? — удивился Румпельштильцхен. — Для местных ты, вроде бы, колдуешь неплохо.

«Я не силён в Трансфигурации».

Похоже, обиделся. Впрочем, Румпелю было абсолютно всё равно.

«И на сколько этого хватит?» — снова подал голос Снейп через какое-то время.

К этому времени процесс облачения слизеринского декана в шёлковую мантию был завершён. Надо сказать, она необычайно шла к шелковистым же свежевымытым волосам и вообще — отражавшийся в зеркале Снейп выглядел очень грозно и дорого. Прямо Джеймс Бонд от магического мира.

— Чего? Эффекта от шампуня? Дня на два, если верить этикетке.

«Эффекта от превращения шерсти в шёлк», — казалось, Снейп прямо-таки лопался от ярости. Он шипел уже не как змея, а как чайник с паровым свистком. Ещё чуть-чуть — и крышка запрыгает.

— Навсегда, — недоумённо пожал плечами Румпельштильцхен. — И вы считаете это сложным? Просто берёшь то, что есть, — он провёл пальцами по плащу, прилагавшемуся к мантии, — и превращаешь в то, что хочешь. Главное — знать, чего именно ты хочешь!

С этими словами он накинул плащ и вышел из комнаты.

* * *

Если бы в этот ранний утренний час вам вдруг пришло в голову посетить спальню гриффиндорских старост, вы бы смогли застать интересную и уникальную в своём роде картину — Гермиону Грейнджер, сидевшую прямо на холодном каменном полу и ревевшую в голос:

— Дура. Какая же я ду-у-ура!

Хорошо, что остальные старосты, включая Рона, уже успели расползтись по каким-то таинственным делам, имевшим отношение к розовым сердечкам, цветам и коробкам конфет. Собственно, только анонимность и примиряла Гермиону с этим концертом, который, как вы, наверное, уже догадались, устроила совсем не она.

Хотя, справедливости ради, первой завопила именно Гермиона. Она проснулась, потопала в ванну и сделала первую робкую попытку расчесать волосы, как вдруг…

— Привет, меня зовут Белль.

Пальцы дрогнули, расчёска с громким стуком полетела в умывальник, а тело внезапно и подло прекратило слушаться. Гермиона наблюдала, как наглая захватчица проводит рукой по лицу, заглядывает отражению в глаза, недоумённо косится на воронье гнездо причёски… — но сделать ничего не могла! И даже от её надсадных воплей окружающему миру не перепало и писка. Осознав это, Грейнджер перестала кричать и задала первый осмысленный вопрос:

«Лейстрейнж?»

— Нет, просто Френч.

«А девичья, случайно, не Блэк?»

Захватчица смущённо потупилась, залилась краской и придушенно выдавила:

— Я пока не замужем.

И начала застенчиво чертить по каменным плитам пола туфелькой. Гермиона никогда не была так близка к мысли о сумасшествии. Неужели есть на свете люди, действительно способные от смущения чертить узоры носками туфель? Однако, кажется, это была хотя бы не та Белла. Уже лучше. Хотя…

«А замуж не за Волдеморта собираешься?» — на всякий случай уточнила Гермиона.

— Нет, за мистера Голда, — неземное создание, завладевшее телом Гермионы и смущавшееся при слове «девичья фамилия», ушло обратно в комнату, присело на подоконник и принялось болтать ногами. — На самом деле его зовут Румпельштильцхен, но если это слишком сложно…

«Я могу произнести даже «аденозинтрифосфорная кислота», — нетерпеливо перебила её Гермиона. — А теперь скажи мне, что ты здесь делаешь!»

Вот после этого и выяснилось, что некая Белль — персонаж из диснеевской сказки, что она не знала, где находится, как сюда попала и что сделать, чтобы выбраться. А также что она, Белль, «ду-у-ура, какая же я ду-у-ура». Ничего более осмысленного Гермионе добиться не удалось.

Однако постепенно, нагло манипулируя чужими эмоциями, угумкая или сочувственно вздыхая в нужных местах, ей удалось привести Белль не просто в состояние душевного спокойствия, а лёгкой эйфории и готовности к действиям. Умение слушать — великая вещь.

— Значит, он тоже здесь! — восторженно воскликнула новая хозяйка гермиониного тела, порывисто вскочила и, едва не поскользнувшись на раскиданных по полу (разложенных, на самом деле разложенных) свитках и книгах, умчалась в ванную.

Потом Белль долго вздыхала из-за того, что не укладываются волосы, что она «тощая, как вобла» и что вообще «он меня не узнает». У Гермионы были за спиной четыре года проживания в одной комнате с Лавандой Браун, несколько прочтённых по случаю книг о подростковой психологии и горячее желание, чтобы весь этот дурдом закончился как можно скорее. Поэтому и только поэтому она не высказала всего, что думала по поводу барышень, ежедневно жрущих гамбургеры в сельских забегаловках и считающих худых девушек «воблами».

«По-моему, в том и был смысл этого нелепого колдовства, чтобы он узнал тебя любой. Нет?»

— Да, — подтвердила Белль и согласно шмыгнула носом.

«Тогда давай думать, как найти его. И на кого он может быть похож».

— Давай.

«Одно условие — не прогуливать занятия».

* * *

— Мне нужна библиотека, — пробормотал себе под нос Румпель, одолевая ступеньку за ступенькой.

Как же его злило, что в этом дурацком здании невозможно моментально перенестись, куда захочешь!

«Зачем? Сейчас драккловых семь часов утра. Все в замке сладко спят в своих мягких постельках, и только мы, как бешенные домовые эльфы, скачем по ступенькам. Хотел бы я знать, ради чего?!» — это в мысли Румпельштильцхена снова вклинился Снейп.

— Ладно, тогда скажи мне, кто из учеников больше всего любит книги!

Румпель присел на перила лестницы. Хм, а ничего у них здесь замок. Гобелены, доспехи… Портреты живые. Сколько он ни бился, но оживить портрет Румпельштильцхену так и не удалось. А ведь сколько интересного можно узнать, если как следует допросить портрет.

«Они их ненавидят. Эти маленькие, ленивые сволочи…»

— Стоп! — Румпель даже прикрыл уши руками, хотя и понимал, что это было абсолютно бесполезно. — Это я уже видел в твоей голове. Сосредоточься. Мне необходимо, чтобы ты вспомнил что-то хорошее про своих учеников, потому что Белль хорошая. Кто самый вдумчивый, кого интересуют знания, кто готов перерыть всю библиотеку в поисках интересной книги? Кто…

Снейп аж задохнулся от негодования. Мало того, что по вине какой-то сентиментальной дурочки его телом завладел чокнутый колдун. Мало того, что этот колдун сейчас рассекает по коридорам Хогвартса, громко беседуя «сам с собой» и жестикулируя, как припадочный мим. В его, между прочим, Снейпа, теле! Так он, Снейп, ещё должен вспомнить «самого хорошего» ученика, такого, как эта Белль. Да если бы в его школе был кто-то, хоть немного похожий на эту особу, Снейп задушил бы её, не задумываясь. И для человечества это был бы великий подарок судьбы.

«Сосредоточиться? — каждая «с» в голосе Снейпа шипела, как выводок питонов. — А с какой стати я вообще должен тебе помогать?»

— Ах, даже так, — недобро осклабился Румпельштильцхен. — Саботируем? Ладно, не хочешь по-хорошему, будет по-моему. Как насчёт того, что я могу, допустим, проникнуть в Министерство, взять в плен министра Магии, притащить его твоему Волдеморту и посмотреть, что будет? А как насчёт того, что я могу пойти к Волдеморту и признаться, что ты работаешь на Дамблдора?

«Он тебя убьёт», — недоверчиво пробормотал Снейп. А в его сознании, между тем, билась совершенно неуместная мысль: «Так получается, я могу в одиночку похитить министра и устроить переворот?!»

— И что? Ты умрёшь, а я вернусь туда, откуда пришёл.

«А как же твоя Белль? Оставишь её здесь?»

— А я перед уходом взорву эту школу к чертям собачьим!

С сумасшедшими спорить не рекомендуется. После многих лет под началом Волдеморта Снейп знал эту истину даже лучше, чем хотелось бы.

«Самые сообразительные ученики обычно попадают на Рейвенкло».

— Хм, кроме того, она всегда готова помочь другим. И… она храбрая.

В голосе Румпельштильцхена зазвучала такая нежность, что Снейпа едва не стошнило (виртуально, разумеется). Впрочем, возможно, комок, подкативший к его горлу (также виртуальному), имел совсем другое происхождение. Совсем, совсем другое.

«Взаимопомощь — Хаффлпафф, храбрость — Гриффиндор. Ерунда какая-то».

— А ты постарайся!

«Не желаю!»

— Я уже почти иду к Волдеморту.

«Хорошо-хорошо! Есть здесь одна… Только она сумасшедшая. Луна Лавгуд, Рейвенкло, четвёртый курс».

Перед внутренним взором Румпельштильцхена возникла большеглазая блондинка со странным, восторженным выражением лица.

— Отлично! — Румпель резво крутанулся на пятках и понёсся по направлению к башне Рейвенкло.

«Что ты собираешься делать?!»

— Встретиться с Белль, разумеется!

«Ворваться в спальню? Уволочь оттуда несовершеннолетнюю волшебницу? Моя репутация этого не переживёт!»

— Чхал я на твою репутацию!

«А ещё у меня уроки! Весь день. Меня некому заменить и…»

— Я не собираюсь тратить время! — резко прервал его Румпельштильцхен.

«Если ты не поступишь, как я сказал…», — в голосе Снейпа послышались угрожающие нотки.

— Да-да, что тогда, дорогуша? — издевательски пробормотал Румпель. Он даже остановился и склонил голову набок, чтобы было удобнее слушать. — Прошу заметить, что у тебя сейчас нет магии, тебя не слышит никто, кроме меня, да и тела у тебя тоже нет.

«Тогда я… начну петь швейцарский йодль».

— Ты собираешься угрожать мне пением, дорогуша? Да в своём ли ты уме?

И тут он вспомнил. Да-да, где-то в горах Нью-Йорка, где жили потомки баварцев и где он имел краткую, не очень содержательную беседу с Рипом ван Винклем[3]… От ужаса Румпельштильцхен вздрогнул и на время забыл, что открывать свои мысли было чревато, за что немедленно поплатился:

«Вспомнил, значит? — елейно осведомился Снейп. — Вот и хорошо. А ещё у меня для тебя две плохие новости: во-первых, швейцарский йодль хуже баварского, а во-вторых… у меня нет музыкального слуха».

— Я не позволю себя запугивать! — тихо, но яростно прошипел себе под нос Румпель. — Тем более так по-идиотски!

Но, к сожалению, он всего лишь храбрился. Румпельштильцхен в обличие неожиданно нарядного слизеринского декана успел одолеть всего три пролёта лестницы, когда почувствовал, что немузыкальные и совершенно отвратительные рулады, наполнившие его мозг, мешали не только думать, но и вообще просто мешали — жить, дышать, двигать ногами, шептать проклятия. Они взрывали мозг изнутри, и Румпель не знал, что с этим сделать.

— Хорошо, я согласен, — он привалился к стене, скрипя зубами от негодования и еле-еле переводя дух: проклятый колдун совсем замучил его своим воем! — Уважаю изобретательно составленные ультиматумы, — он кривовато осклабился и провёл рукой по лбу. — Что ты от меня хочешь?

«Значит так: сначала сдвоенный урок у пятого курса…»

* * *

Румпельштильцхен пребывал в состоянии стабильного раздражения. Во-первых, он ещё не пришёл в себя после позорного поражения от лица швейцарского горлового пения. А во-вторых, он совершенно отвык от того, чтобы его критиковали! Притвориться преподавателем Зельеварения так, чтобы никто не заметил разницы? Проще простого! Хмурое выражение лица, отрывистые фразы, опущенная вниз голова — так, чтобы волосы закрывали пол-лица. Подумаешь, проблема… Румпель всегда был отличным актёром! Но Снейп ворчал, придирался и выводил его из себя.

«Слишком громко!»

«Слишком быстро!»

«Слишком экспрессивно! Ты можешь хотя бы пару минут не махать руками, как взбесившаяся ветряная мельница?!»

И всё в том же духе. Вдобавок, впереди Румпельштильцхена ждало целых пять уроков — без малейшего шанса закончить хотя бы чуть-чуть раньше. Почти четыре часа, прежде чем он, наконец, сможет отправиться на поиски Белль.

В перерывах между уроками они со Снейпом вдохновенно переругивались.

* * *

«А я ещё смеялся над Каркаровым! — выл Снейп после второго урока. — Он меня предупреждал, да, предупреждал. В его роду были ясновидящие».

— Я сам ясновидящий, — огрызнулся Румпельштильцхен.

«Мда? То-то ты такой чокнутый».

— Волдеморт.

«Йодль».

— Ладно, квиты. Так что сказал тебе этот… Воронин? Хрипатый?

«Каркаров. Он говорил, что года не пройдёт, как мне придётся скверно. Он был пьян, нёс что-то по-русски про белого песца и полные тапочки, и я наивно решил, что это всё бред, абстиненция и корсаковский синдром в придачу».

— А это не бред? — с сомнением пробормотал Румпель.

«Нет! На самом деле он имел в виду полного песца и белые тапочки».

— Ну с тапками всё более-менее понятно. А при чём тут толстый песец?

«Не толстый, а полный. Это что-то вроде total fucking apocalyptic shit, только короче. И хуже».

— Мда, надеюсь, я никогда не встречусь с представителями загадочного русского народа, которые так обидели милую северную зверушку…

«У Диснея есть мультик Анастасия…»

— Чтоб ты провалился, колдун проклятый!

* * *

«И думай помедленнее, у меня уже голова пухнет от твоего акцента», — продолжал ворчать Снейп после третьей пары: Рейвенкло и Хаффлпафф, но, к сожалению, шестой курс. Никаких Лун Лавгуд.

— Моего? Я как раз говорю нормально, а вот где ты подцепил эту пародию на английский?[4]

«В Коуксворте. Это недалеко от Манчестера».

— Заметно!

«И это говорит человек, которого могут понять без субтитров разве что шотландские овцы!»

— Заткнись, дорогуша! — тихо, но угрожающе прошипел Румпель. — Иначе я разошлю от твоего имени валентинки всем ученицам… И Минерве МакГонагалл заодно. Специально для тебя там будет несколько строчек, посвящённых тому, что ты просто без ума от её акцента.

* * *

А тем временем Гермиона, которой только что снизили оценку за контрольную по Нумерологии (за кляксы) и сделали замечание на Уходе за магическими животными (за пренебрежение правилами техники безопасности! И это на уроке Хагрида!), пыталась заняться чем-то другим, кроме мыслей об убийстве. Сдерживало её только желание получить своё тело обратно целым и невредимым. За неимением лучших вариантов, Грейнджер решила хотя бы утолить информационный голод и узнать больше про места, из которых появляются такие, как Белль («И ни одной цензурной ассоциации…», — с грустью подумала Гермиона).

«Значит, ты из французской сказки?» — продолжала допытываться она.

— Ну… да, — пожала плечами Белль. — И Красная Шапочка, и Белоснежка с гномами. И Золушка… — она помедлила и неуверенно добавила: — Кажется.

«А твой… парень?»

— Из немецкой. Как и доктор Франкенштейн, но они почему-то плохо друг друга понимают.

«А Питер Пэн, Зелина и Робин Гуд?»

— Из английских. То есть… двух английских и одной американской.

«Вы полиглоты?»

— Нет, по-моему.

«Тогда как, во имя Мерлина, вы друг с другом разговариваете?» — возопила Грейнджер, которая приблизительно так же любила что-либо не понимать, как соплохвостов, Амбридж и Лаванду Браун.

Белль задумалась на секунду, а потом нетерпеливо дёрнула плечом:

— Не знаю. Об этом надо спросить того, кто придумал историю о нас. Знаешь, я никогда не думала, что меня будут раздражать книги, но та книжка сказок, которую читает Генри… Её автор пишет бред, а мы его расхлёбываем!

Она экспрессивно ударила кулачком по коленке и насупилась. Гермионе даже стало неловко, что она присутствовала при этом бурном взрыве чувств — и это через две секунды после того, как мысленно обозвала Белль «жизнерадостной коровой с клиническим оптимизмом в крови». Первая истерика не в счёт: путешествие из Сторибрука в Хогвартс вполне сойдёт за трансатлантический перелёт, а как только люди не чудят, пересекая Атлантику! Поэтому Гермиона решила сказать что-то успокоительное (так ей казалось):

— Не волнуйся. Реальная жизнь тоже выглядит так, как будто её писали идиоты. Вот, например, я чувствую себя, словно меня запихнули в длинную, многотомную историю, написанную домохозяйкой, ничего не знающей о жизни. И совершенно не разбирающейся в мужчинах!

Последний пассаж особенно удался — Гермиона так вошла в роль, что на секунду и правда представила себя жертвой невероятного заговора. А как иначе? Разве она сама — умная, красивая (после уменьшения передних зубов) и модно-худощавая особа шестнадцати лет от роду позарилась бы на такого, как Рон? И ещё страдала от того, что он путается с Лавандой? Да никогда!

— Ладно! — Белль утёрла слёзы и рывком вскочила на ноги. — Ещё два урока — и мы идём искать Румпеля!

* * *

Четвёртый урок застал Румпеля в модном состоянии когнитивного диссонанса. Никогда такого не было, а вот на уроке пятого курса Гриффиндора и Слизерина, как говорится, «накрыло». С одной стороны, Румпельштильцхен первый раз в жизни видел столько волшебников одновременно — сильных, слабых, капризных, с очевидными признаками умственной отсталости на лице и вполне нормальных (с виду) — однако волшебников. С другой стороны, они были так кошмарно подготовлены и ленивы, что хотелось устроить им взбучку и преподать пару уроков сейчас же — впервые Румпель сталкивался с магами, которые не стремились учиться колдовству. В его глазах это было настоящим святотатством. И, наконец, с третьей стороны: они были детьми, а детей Румпель не обижал принципиально, что делало взбучку из пункта два морально неприемлемой. Натуральный когнитивный диссонанс! «Вернуться бы сюда лет через десять», — мечтательно подумал он, оглядывая ряды парт со склонившимися за столами учениками.

«Даже не думай! — прозвучал в голове недовольный голос Снейпа. — Лучше следи за тем, что они делают».

«Да слежу я, слежу, — мысленно огрызнулся Румпельштильцхен. — Вот у той девчонки какая-то ерунда творится».

Он посмотрел на девицу с растрёпанными каштановыми волосами.

«Пф, — презрительно фыркнул Снейп. — Можешь не отвлекаться. Это же Грейнджер, с ней никогда не бывает проблем».

Румпельштильцхен с неожиданной для себя кротостью послушно перевёл взгляд с лохматой девицы на прилизанных мальчиков за первой партой — одного щуплого, злобного на вид и двух огромных и неповоротливых.

«Прямо как в твоём пророчестве о песцах — один белый и двое толстых», — хотел было мысленно прокомментировать Румпель, но его прервал вопль Снейпа:

«Котёл! Котёл Грейнджер».

Он молниеносно обернулся. Медный котёл подрагивал, собираясь взорваться, а Грейнджер лихорадочно крутила вентиль горелки, словно забыв, что разводила огонь заклинанием и уменьшить его вручную не сможет.

Разумеется, Румпельштильцхен не успел бы достать палочку и тем более вспомнить, какие именно ритуальные пассы полагается с ней произвести в этом странном мире. Зато при нём была его собственная магия. Столб фиолетового дыма, ударивший из его ладони, заволок злополучный котёл — и секунду спустя развеялся. Взрывоопасное зелье пропало вместе с котлом, партой, куском шкафа с ингредиентами и половиной ковровой дорожки — но, по крайней мере, все были целы и невредимы.

Грейнджер забралась на скамью целиком, поджав ноги под подбородок и неотрывно глядя на Снейпа расширенными от ужаса глазами.

— А я так на-на-научусь? — заикаясь, спросила она.

— Когда-нибудь, возможно. Но путь к обучению сегодня для вас начнётся с отработки, мисс Грейнджер! — откликнулся Снейп. — Сразу после уроков. И… пятнадцать баллов с Гриффиндора!

* * *

Сторонний наблюдатель, слыша этот диалог, возможно, уже предположил, что в тот момент, когда Румпельштильцхен использовал свою магию, а Белль его узнала, они благополучно оставили Снейпа и Грейнджер в покое и отбыли обратно в Сторибрук. Ничего подобного. Просто от шока им обоим на некоторое время удалось взять свои голосовые связки под контроль. Но этот момент скоро минул. И если мы хотим узнать, что произошло дальше, то должны будем последовать за нашими героями.

О состоянии Белль легко можно было судить по такому диалогу, произошедшему после урока между Гарри и Роном:

— Какая-то Гермиона сегодня странная — запорола зелье, получила отработку, лишилась пятнадцати баллов — и радуется.

— Это всё шок.

Что же до Румпельштильцхена, то даже когда пятый урок подошёл к концу, ни в какую башню Рейвенкло он больше не собирался. Снейп, каждую перемену едва ли не оттаскивавший его от двери угрозами вокала, забеспокоился:

«Что ты задумал?»

— Даже не знаю, о чём ты, дорогуша.

«Почему ты не предлагаешь отправиться искать Лавгуд? Уроки закончились».

— А зачем мне Лавгуд? О мозгошмыгах побеседовать? Белль вселилась в Грейнджер.

«Только не в неё», — с ужасом в голосе простонал Снейп.

Лавгуд была наименьшим злом. Даже если бы она вдруг решила рассказать, что деканом Слизерина целые сутки был не пойми кто, ей бы просто не поверили. Но Гермиона! Въедливая и дотошная, как ниффлер. И к тому же подруга Поттера. Они все будут над ним смеяться. А ведь ещё надо как-то отправить эту чокнутую парочку обратно, и Снейп даже не хотел думать, что для этого может понадобиться.

— Обычно что-то вроде этого говорят женщины, дорогуша. Причём женщины, которым не очень повезло с мужчинами, — ехидно прокомментировал Румпельштильцхен, прогуливаясь по коридору в предвкушении долгожданной отработки. — Впрочем, я всегда знал, что мужчинам в платьях доверять нельзя…

«Это не платье, это мантия», — возмутился Снейп.

— Какая разница? Мантия, ряса, хитон… Все вы одинаковые.

Сделав это философское обобщение, Румпельштильцхен свернул за угол и едва не столкнулся нос к носу с девчонкой без галстука, но с чёрно-жёлтым значком на мантии. Она испуганно таращилась на него и, кажется, была в шаге от обморока. «Ай-яй-яй, — мысленно пожурил Румпель Снейпа. — Запугивать надо взрослых, а не детишек. И не стыдно заниматься такой ерундой?»

«Какие ж это дети? Это сволочи! — буркнул в ответ Снейп. — А ты помни о моей репутации. Это в твоих интересах. Если ты сейчас же не снимешь с неё хотя бы пять баллов, то через десять минут все будут знать, что я заболел, а через полчаса меня вызовет Дамблдор. Ну и как ты будешь выкручиваться, дорогуша?»

«Я даже знаю, почему все решат, что ты заболел — в кои веки волосы вымыл!» — огрызнулся Румпель, но совету всё-таки внял. Он старательно придал лицу кислое выражение, прочистил горло, поднял подбородок на максимальную высоту и изрёк:

— Мисс Аббот, почему одежда не по форме? Где ваш галстук? Привязывали им кого-то из господ-гриффиндорцев, да так и забыли у них в спальне?

«Что ты несёшь!» — Снейп заорал так, что заложило уши, но Румпельштильцхен только поморщился и мужественно продолжил прерванный монолог:

— Десять баллов с Хаффлпаффа. Если не найдёте галстук за полчаса… Или если я сам найду его где-нибудь, но не на вас — будет хуже.

Девица за всё это время не проронила ни слова и так и не пошевелилась. Румпель с досадой подумал, что она, видимо, даже не услышала, что он ей говорил, кроме кодовых слов «форма», «галстук», «десять баллов» и «будет хуже».

— Счастливо оставаться! — добавил он, чтобы как-то закруглить разговор и хотел уже по привычке испариться, как вдруг вспомнил, что в замке такие штучки не работают. Поэтому ему пришлось ограничиться эффектным разворотом на девяносто градусов, заставившим мантию за его спиной реять, как флаг пиратского судна.

* * *

Но вот, наконец, дверь приоткрылась и в образовавшийся проём просунулась голова Грейнджер, суфлёрским шёпотом вопросившая:

— Румпель?

— Белль! Заходи, заходи быстрее!

Он засуетился вокруг неё и Снейп, помня, что Грейнджер тоже наблюдает за этим спектаклем, едва не застонал от досады.

— Румпель, это действительно ты! Как тебе удалось так здорово провести уроки? Я чуть не расколотила этот дурацкий котёл, а ты вёл себя, как ни в чём не бывало!

«Не обращай внимания, на самом деле всё было отвратительно, — не отказал себе в удовольствии прокомментировать Снейп. — Никогда бы не подумал, что тебе так приятно иметь рядом с собой восторженную фанатку».

«Заткнись».

— Ну, скажем так, нас было двое, — пожал плечами Румпельштильцхен, неохотно возвращаясь с небес на землю.

— Вас тоже? — Белль улыбнулась, но тут же стала серьёзной: — Ой, мистер Снейп, простите, пожалуйста! Я не хотела, чтобы так получилось, честное слово, я хотела, как лучше!

«И часто она вот так «хочет как лучше»?»

«Не твоё дело».

— Что ты, Белль. Он не сердится, — Румпельштильцхен ласково улыбнулся и, чтобы хоть немного приблизиться к правде, добавил: — Почти.

Гермиона временно притихла, сражённая в самое сердце нелепой картиной «Снейп улыбается». Поправочка — «Снейп ласково улыбается». До Белль долетало только смутное ворчание, в котором фигурировали детали нижнего белья Мерлина.

— Так, — подытожил Румпельштильцхен. — Ты знаешь, что это я, я знаю, что это ты. Кто-нибудь в курсе, почему мы ещё здесь?

— Я не знаю, — виновато пробормотала Белль. — Наверное, чтобы разрушить чары, нужно что-то ещё?

— Ну, мы знаем один способ, который всегда действует.

Он улыбнулся ей, она улыбнулась ему, их пальцы соприкоснулись и сплелись, и, когда Гермиона и Северус запоздало сообразили, что сейчас произойдёт, уже было поздно. Разумеется, их возмущённым воплям в очередной раз никто не внял. Поцелуй истинной любви — это вам не шуточки.

По их телам прошла дрожь, которую можно вульгарно сравнить с электрическим разрядом, но ни одна лабораторная крыса, которую периодически бьют током, с вами не согласится. Скорее уж, это похоже на заряд магии или оргазм — смотря с чем вы лучше знакомы. В любом случае, в следующее мгновение Белль и Румпельштильцхен оказались в Сторибруке, рядом со столом, на котором всё ещё догорали свечи.

А вот в Хогвартсе…

* * *

Волной магии дверь, выдержавшую несколько поколений школьников-котловзрывателей, выбило и разнесло на кусочки. В еле заметно дымившийся проём просунулась голова Рона, дожидавшегося Гермиону после отработки. Просунулась и застыла на месте — заодно с остальным Роном.

В центре кабинета стоял «проклятый слизеринский нетопырь» (он же профессор Северус Снейп) и медленно, со вкусом целовал… да-да, целовал! — Гермиону Грейнджер, которая не только не вырывалась, но и обхватила его рукой за шею.

Для Рона это было слишком. С нечленораздельным воплем он выхватил палочку и мысленно произнёс одно из заклятий, почерпнутых в библиотеке на Гримо, 12.

Дальше последовала вспышка, короткий визг и падение условно одушевлённого тела на каменные плиты пола. Тело напоминало огромного слизня с короткими щупальцами, ложноножками и глазами на стебельках. Визг принадлежал Гермионе, и ей же довелось сказать первую фразу в наступившей тишине:

— Что вы с ним сделали?!

Как можно догадаться по этому «вы», Северус Снейп вышел из баталии целым и невредимым, чего нельзя было сказать о Роне Уизли.

— Понятия не имею, мисс Грейнджер, я всего лишь поставил щит, — сухо заметил Снейп, пряча палочку в карман мантии. — Кстати, если вам интересно, он целился не в меня, а в вас.

Гермиона посмотрела на слизнеподобного Рона. Потом на профессора Снейпа. И снова на Рона. Ведь он не мог хотеть превратить её в эту пакость, правда? Гермиона вздохнула, мысленно соглашаясь с неутешительными доводами рассудка, повернулась к Снейпу и зачем-то сделала книксен:

— Большое спасибо, сэр! Вы меня спасли.

— Не говорите глупостей, мисс Грейнджер, — проворчал Снейп, не в силах отделаться от дурацкого ощущения дежа-вю. — Ступайте к мадам Помфри, скажите, что здесь… студент, которого надо отнести в Больничное крыло.

Нет ничего удивительного, что Рон так и не вспомнил потом подробности этого вечера. А вот то, что Снейп не снял с Гриффиндора полсотни баллов за нападение на преподавателя, было и правда странно. Или всё-таки не было?

_____

[1] Намёк на события первого сезона

[2] Как известно, Snape практически идентично по звучанию со «snap» — укус, «клац».

[3] Один из вырезанных эпизодов OUAT был посвящён как раз заключению сделки между Румпельштильцхеном и Рипом ван Винклем.

[4] Намёк на небольшое противоречие между каноном и киноном. В рабочих районах Коуксворта, где родился и вырос Снейп, говорят на кокни, однако у Алана Рикмана безупречное британское произношение. С другой стороны, нет никаких указаний, что Тёмный должен говорить хоть с каким-то акцентом (разве что слегка старомодно), но у Роберта Карлайла шотландский говор имеется.