Taste (гет)

Чтобы сделать лимонных кексов. ? фунта муки, ? фунта сахару, кожура двух лимонов или одного большого; 3 унции масла сливочного; 3 яйца; ? белка.

(английский манускрипт 1690 года)

— Почему твоя жена все время плачет?

Тирион отложил грамоту, надписанную рукой Бейлиша и посмотрел на Тайвина исподлобья.

— Так оно всегда бывает, отец, — сдержанно заговорил он, стараясь унять раздражение. — Неравный брак с нелюбимым, да еще и карликом, страшным как смертный грех, ну а теперь еще и беременность. Я и сам бы нарыдал целую Черноводную, если бы оказался в подобной ситуации.

— Твой сарказм сейчас ни к чему, — отрезал лорд Тайвин и выпрямился, поджав губы. — Северяне волнуются, потому что их леди вся в слезах. Мало завоевать Винтерфелл, его еще и удержать нужно — а никто не может обеспечить лояльность северян, если твоя жена грустная и печальная. Они еще, чего доброго, подумают, что ты бьешь ее, издеваешься над ней. Ты ведь не бьешь?

— Бью, конечно, каждый день, каждую ночь, — Тирион неприятно улыбнулся. — Неужели ты думаешь, что я настолько отвратителен, насколько выгляжу?

— Ну и замечательно, теперь у тебя хотя бы есть доказательства, что ты ей хороший муж, — Тайвин со скрипом поднялся. — С рассветом я уезжаю. Провожать не нужно, распоряжения я уже отдал. Иди спать.

Как только за папашей захлопнулась дверь, Тирион вытянулся в кресле и устало потер лицо руками. Отец приехал с визитом через полгода после того, как новоиспеченные лорд и леди Ланнистер отбыли в Винтерфелл, и по приезду первым делом потребовал к себе невестку. Его не интересовали ни восстановление замка (а сделано было немало), ни финансовое положение края, ничего — его интересовало только, не обманул ли его Тирион, когда отписал, что леди ожидает первенца.

Не обманул.

Как он уговаривал свою юную супругу на это, не хотелось и вспоминать. Они разговаривали всю ночь, Санса бледнела и сжимала ткань платья, но ложе они все-таки разделили, и даже не единожды. Санса переносила свою беременность очень тяжело, ее мучила тошнота, и мейстер, спешно вызванный из Кастерли-Рок разводил руками... а с приездом свекра леди и вовсе стала пропадать.

Тирион даже знал, где ее искать — но нарочно не тревожил, ожидая, пока отец уедет. Кажется, благословенный момент все-таки настал.

В крипту, освещенную факелами и отреставрированную с нуля, он спускался медленно и осторожно, оттягивая момент встречи. Короли Севера слепо пялились на него мертвыми, мудрыми глазами, лютоволки у их ног лежали смирно, и от игры теней казалось, что они помахивают хвостами. Последний участок крипты был освещен лучше всего — свою супругу, сидящую у могил отца, матери и брата, он заметил сразу. Тирион в свое время лично позаботился о том, чтобы останки Эддарда, Кейтилин и Робба заняли полагающееся им место со всеми церемониями и почестями.

Санса сидела на шкуре неведомого зверя, рядом с какими-то сундуками и тихо плакала, как мог плакать только ребенок, разом лишившийся всего, что только имел. Сердце маленького Ланнистера словно бы стиснуло тисками — так остра была жалость, накатившая волной.

— Добрый вечер, миледи, — пробормотал он, стараясь понапрасну не тревожить старую крипту звуками голоса. — Не сидите на холодном, прошу вас, заболеете.

Санса подняла на него заплаканные глаза.

— Простите меня, милорд Тирион, — всхлипнула она. — Ваш батюшка очень обиделся, что я не показывалась ему на глаза? Он был...

— Нет, не обиделся, — с чистой совестью покривил душой Тирион. — Я сказал ему, что вы плохо себя чувствуете. Что это у вас?

— Я приходила к маме, к отцу, а за статуей дядюшки Брандона есть ниша, — Санса указала рукой на открытые сундуки. — Видимо, когда Винтерфелл грабили, слуги стащили сюда все, что смогли унести. Я убиралась здесь, и вот...

Тирион заглянул в сундуки. Ткани, расшитые серебром, плащи, восковые таблички, куклы, куклы, деревянный меч... Внезапная догадка озарила его лицо.

— Это вещи вашей семьи, так? — поинтересовался он, и вытащил из сундука одно из платьев. — Да, а в этом ваша матушка была, когда Роберт приехал сюда впервые. А это плащ вашего батюшки и его письменный прибор, так? И печать, и перстень.

— Деревянный меч принадлежал Брану, — Санса зарыдала снова, надрывно и болезненно. — Он его обожал, спал с ним ночью. Лук Арьи, видите, узоры? Она сама их вырезала, а матушка ругалась, что это недостойно леди. А куклу мне подарил отец. Я засмеялась тогда ему в лицо, сказала, что в куклы не играю, что я... Семеро, какая я была ду-ура!...

Она завыла по-волчьи, уткнувшись в синюю парчу. Тирион растерянно замер — звуки отдавались от каменных сводов, словно бы рассыпались, разбиваясь о камни и осыпались звучными, гулкими осколками.

Он мог бы обнять ее. Утешить, сказать что-нибудь умное, лишь бы она немного успокоилась — эта слабая, милая девочка, смелая как стая лютоволков, мудрая, как сама Матерь. Мог бы рассмешить, но не стал. Вместо этого он лишь развязал узелок, что принес с собой, и, дождавшись, пока она взглянет на него, протянул ей.

— Я подумал, вы голодны... — смущенно признался он в ответ на её изумленный взгляд. — Полно плакать, миледи, оботрите лицо, у вас на щеках осень. Все закончилось, и теперь никто и ничто не причинит вам боль, я лично об этом позабочусь, правда.

Он ушел, а Санса продолжала смотреть ему вслед. Слезы высохли, и робкая улыбка тронула ее губы.

Еще теплое лимонное пирожное грело ей ладонь.

Рыбу обсушить бумажными полотенцами, выложить в неглубокий противень или

ЧЕЛСИ МОНРО-КАССЕЛЬ, САРИЭН ЛЕРЕР. "ПИР ЛЬДА И ОГНЯ".

Свадебный пир был в самом разгаре.

Вино лилось рекой, повсюду были слышны смех и радостные возгласы, здравицы, вроде "счастья молодым!" "детей им, да побольше!", "жаркой первой ночи, и еще жарче следующих!" вгоняли в тоску. Особенно старался молодой Роберт Баратеон — его статная, величественная фигура словно бы приковывала к себе взгляд, а его смех был слышен во всех закоулках огромного, мрачного пиршественного зала.

Кейтилин поежилась, и поплотнее закуталась в светло-серую шаль с вышитым на спине лютоволком. Вздохнула, собираясь с силами, и кинула косой взгляд на своего новоиспеченного супруга, ожидая такой же похабной, пьяной улыбки, как и у Роберта — раз они друзья, то во всем похожи, даже в привычках. Так ей казалось.

Но молодой супруг удивил ее. Он был мрачен, и пил только воду, не прикоснувшись даже к традиционному свадебному вину с медом.

Кейтилин прикрыла глаза и мысленно сосчитала до десяти. Не такой она представляла себе свадьбу, ох, не такой. В ее девичьих мечтах она стояла под сводами септы, и хор многоголосо и чисто выводил гимны Семерым, пока септон, наряженный только в белое с золотым, восхвалял новобрачных гимнами, и Брандон улыбался ей своей знаменитой улыбкой, накидывая на ее плечи плащ. Отец с мамой стояли бы гордые, мама бы не скрывала слез счастья, Лиза бы весело смеялась, а Эдмур светился бы от гордости — как же, в первый раз гуляет на свадьбе, да еще и на такой веселой!

Что ж, мечты ее, кажется, сбылись — она действительно стояла в септе и Семеро благословили ее супружество солнечным днем... да только мамы не было рядом, и вместо Брандона стоял Эддард. Младший брат ее жениха, молчаливый и угрюмый Эддард, с упрямо сжатыми губами и колючим взглядом серых глаз. И Лиза была рядом, да только она стояла наравне, как невеста, а теперь и жена старика лорда Аррена.

Сейчас Кейтилин не находила в себе сил даже посмотреть на сестру — хоть она и смеялась какой-то шутке Роберта неподалеку, смех ее был вымученным.

Перед Кэт поставили блюдо, и желудок девушки сжался в конвульсивном спазме. Перед ней стояла запеченная форель в беконе, приготовленная лучшим поваром ее отца, и Кейтилин невольно подумала о том, что они с рыбиной на блюде в чем-то похожи — радужную, веселую и игривую рыбку поймали в сети, заключили в полушубок из бекона, натерли розмарином — типичной северной приправой — а теперь съедят, не оставив ни косточки.

Ничего не останется и от Кейтилин Талли, кошечки Кэт, любимицы отца, ласковой и красивой девицы — шелка теперь заменят тяжелые, плотные ткани, красивые волосы навеки будут закованы в прическу, и запах морской воды сменится свежим, морозным. От такой перспективы захотелось плакать, и Кэт поспешно опустила взор — глаза словно бы заволокло туманом.

Легкое прикосновение руки отвлекло ее от невеселых мыслей, и она поспешно вскинула голову. Эддард Старк был совсем рядом с ней — казалось, она могла пересчитать каждую маленькую морщинку на его лице. Ей стоило больших трудов не отшатнуться — но на улыбку сил попросту не хватило.

— Вы ничего не ели, — сказал он ей неожиданно мягко. — Прошу вас, попробуйте рыбу. Говорят, это традиционное блюдо ваших мест.

— Благодарю вас, лорд... лорд Эддард, — Кейтилин сглотнула и посмотрела супругу в глаза. — Я не голодна. Да и поздно, наверное, уже совсем скоро...

— Время для провожания! — раздался зычный голос Роберта совсем рядом и вокруг восхищенно загудели. — Самый подходящий момент, черт побери! Девицы! Помогите лорду Джону и моему другу! Снимите с жен платья, они им более не понадобятся! Давайте, чего стоите?!

Эддард встал, потянув за руку свою жену, и Кейтилин была вынуждена подняться следом.

— Помогите лорду Джону и леди Лизе, — сказал он тихо и спокойно. — Но меня избавьте, провожания не будет. Отнесите блюдо в опочивальню, — сказал он слуге. — Извини, Роберт.

Уже удаляясь в сторону опочивальни, Кейтилин поймала ободряющую улыбку мужа. Она оказалась неожиданно светлой, словно бы разом смягчила его суровые черты.

— Я все-таки прослежу, чтобы вы не остались голодны, — сказал он ей тихо. — Незачем так нервничать, все будет в порядке. И зовите меня Нед.

Отчего-то именно тогда ей стало спокойно на душе.

Разогреть духовку до 90 °C.

ЧЕЛСИ МОНРО-КАССЕЛЬ, САРИЭН ЛЕРЕР. "ПИР ЛЬДА И ОГНЯ".

Адов Холм казался сотканным из тумана — расположенный в песчаной пустыне, возвышающийся над песками, он был сделан из желтого южного камня, и в сочетании с зыбкой дымкой, его стены казались слегка расплывчатыми, словно бы сделанными из дыма.

Принц Оберин моргнул и протер глаза. Он умудрился заснуть в седле, и чувствовал себя препаршиво — шея немилосердно затекла, и, несмотря на то, что Оберин яростно тряс и мотал головой из стороны в сторону, нещадно болела. Ладони онемели, словно превратившись вдруг в два куска мокрой, тяжелой ваты, а ноги стали отказывать = верный признак неудобного положения.

— Держись веселей, братец, — к младшему подъехал принц Доран верхом на великолепном белом жеребце. — Мы уже у цели! Осталось совсем немного, и ты сможешь отдохнуть.

Оберин тоскливо поморщился и прикрыл глаза, щурясь на медленно уползающее солнце. Чтобы не задремать снова, он принялся думать о приятном — о красном дорнийском вине, густом и сладком как поцелуй, о Водных Садах и ласковой воде купален, где он побывал не так давно, о маленьких дочках. Вот уж кто был светом его очей, гордостью его и радостью — старшенькая Обара, везде снующая с любимым копьем, Тиена, окопавшаяся в обширной библиотеке, Нимерия, уже сейчас отличающаяся красотой и любовью к тонким тканям и мужчинам... и Сарелла, его любопытная Сарелла, одевающаяся как мальчишка и везде сующая свой очаровательный носик.

При воспоминании о дочерях Оберин чуть заметно улыбнулся — девочек он обожал и скучал по ним безумно.

— Лорд Хармен Уллер имеет честь принимать у себя его высочество принца Дорана и его высочество принца Оберина! — провозгласил герольд совсем рядом, и Доран направил своего жеребца прямо в гостеприимно открытые ворота. — Пусть дом господина Уллера станет и вашим домом на время визита, и да будет проклят тот, кто попирает священные законы гостеприимства, принятые богами и людьми!

Хармен Уллер, невысокий и темноволосый, уже ждал их у парадных дверей. В его густой бороде и волосах уже проглядывало серебро, горькие морщины потянули уголки губ вниз, но золотистые глаза смеялись также, как и в дни, когда Доран, Оберин и Хармен только учились рыцарскому мастерству втроем и строили великие планы на будущее. С тех пор утекло столько воды, что хватило бы наполнить целое озеро.

В последний раз Оберин был в Адовом Холме около года тому назад, Хармен пригласил его на праздник урожая. Пока Доран и Уллер пили вино и разговаривали светские разговоры, Оберин улизнул в город и попал прямиком на праздничное шествие.

Он повторял. Повторял и повторял, все те три ночи, что они провели вместе, не в силах покинуть постели, но когда с исходом третьей ночи она ушла и поцеловала его на прощание, он снова ощутил медвяный привкус.

— Так ты стал дедом, Хармен? — голос Дорана вывел Оберина из желтой пыли грез. — А я и не знал, что у тебя есть дети.

— Боги даровали мне всего одно дитя, — усмехнулся Хармен и сделал знак рукой. Оберин закусил губы и попытался не закашляться — в тот момент, когда к Уллеру подошла девушка с дитятей на руках, он забыл, что в мире существует воздух. Темные волосы, странные глаза, даже цвет платья не изменился — девица смотрела на него с хитринкой, а на руках ее лежала еще одна девочка, с темными, будто минеральное масло, глазами. — Имею честь представить тебе, мой принц — моя дочь, Эллария. И внучка, Элия.

Уже после того, как гарнизон разместился в замке, после пышного приветственного пира и застольных песен, после того, как Хармена Уллера унесли в опочивальню мертвецки пьяным, Оберин отловил его дочь и без лишних предисловий прижал к стене собственным телом. Эллария лишь улыбнулась ему и сделала плавное движение навстречу.

Прежде чем поцеловать ее, он вдруг понял, что хорошо помнит вкус ее губ.

Порежьте плод на кусочки средних размеров, не менее 2 см в ширину (это важно, поскольку тонко порезанные ломтики получатся сухими и могут пригореть). Выложите все на небольшой противень с бортиками на расстоянии 2-3 см друг от друга.

ИНТЕРНЕТ.

— О, нет, — прошептала Арья тихо и жалобно, и заплакала.

Слезы будто бы сами поползли по щекам, зазмеились, закапали на подбородок, шею и на колени. Арья привычно начала задыхаться — плакать она категорически не умела, и в такие моменты казалось, что ее душит огромная змея с насквозь просоленной кожей.

Плакать было из-за чего — утром она проснулась на тюфяке, заляпанном кровью. Сначала она подумала, что ранена или умирает, потом — что кого-то убила, ну а потом она вдруг поняла, откуда исходит это кровотечение, и это ввергло ее в самую настоящую панику.

Нет, конечно же она знала, что это такое. Она прекрасно осознавала, что и с ней такое когда-нибудь приключится... но она не ожидала, что это будет так скоро. В низу живота словно бы поселился чудовищный краб, кромсающий ее плоть изнутри маленькими кусочками, и Арье приходилось поминутно закусывать губы, чтобы не завопить — иногда приступы боли скручивали ее совсем сильно.

Полдня она провела в купальнях, причем нарочно выбрала самую дальнюю, в которой почти никто не бывал — пыталась отмыться. И хоть кожа давно уже была чистой, ей казалось, что она осквернена какой-то редкостной заразой, будто бы на коже запечатлелось огненное клеймо, которое могли увидеть все вокруг. Кожа, порядком раздраженная, ныла, покрылась мелкими ссадинами и царапинками, но Арья терла все яростнее и яростнее. Ей казалось, будто она сидит по уши в маслянистой грязи, и ощущение это, увы, нельзя было смыть водой.

Когда она, порядком подуставшая, в отвратительном настроении, побрела к своему наставнику, она застала его, сидящим перед небольшим блюдцем. На блюде исходили паром золотисто-оранжевые куски тыквы, политые медом. Человек аккуратно подцепил рыжий тыквин бок, истекающий золотистыми, полупрозрачными каплями, сложил свободную ладонь ковшиком и аккуратно откусил кусочек. Заметив девочку, он жестом предложил ей кусок, и Арья, не дождавшись предложения, мигом села рядом. На вкус кушанье оказалось довольно специфическим.

— Гадость же, — скривилась она. Настроение было настолько скверным, что захотелось испортить его кому-нибудь еще. Человек не обратил внимания на этот выпад, блаженно зажмурившись. — Как ты это ешь, Якен?

— Человек уже устал говорить девочке, что Якен не его имя, — произнес Безликий, не открывая глаз. — Человек боится, что девочка не поймет, если он ей расскажет, почему любит это блюдо.

— Если человек не Якен, то почему же он носит его личину? — спросила Арья ехидно, и человек замер, не донеся кусочек до рта. — Все, я достаточно убедительна? Расскажешь?

— Хорошо, хорошо, — человек вздохнул. — Давным-давно, когда человек был ребенком, он жил в месте, бедном растительностью и пресной водой, а суша округ этого места была окружена со всех сторон морем. Островитяне жили за счет продажи тюленьего жира, китового уса, тюленьей кожи. Мяса было мало, еды еще меньше, родитель человека был беден, и часто не мог прокормить свою семью, но однажды ему повезло. Он получил в подарок от лендлорда мешок тыкв, и вся семья человека жила несколько недель, питаясь одной тыквой. Человек тогда был совсем ребенком, но он хорошо запомнил этот вкус и мед, сочащийся по капле в мякоть. Человек удовлетворил любопытство девочки?

— Более чем достаточно, — кивнула Арья, и со вздохом принялась доедать свой кусочек. Ей было немного стыдно за свое пренебрежение — но она была склонна также полагать, что человек приврал, уж больно хитрые были у него глаза.

Вечером ей все же пришлось навестить женщину, к которой человек ее привел в самом начале служения Многоликому Богу. Женщина внимательно выслушала ее жалобы, а затем отвела в комнатку, полную трав и снадобий. В комнату не имел права заходить ни один мужчина — она была женской обителью, и ни один человек мужеского полу не мог нарушить покой священного места. За это Арья и любила это место.

— Милой девочке нечего бояться, — улыбнулась она. — Это бывает, это естественно, женщина научит девочку, как быть и что делать, и боль тоже научит снимать. В местах, где женщина жила раньше, этот день был для каждой девицы большим праздником.

— Что же в этом такого праздничного? — нахмурилась Арья.

— Там, где женщина раньше жила, было холодно и верили в Старых Богов, — женщина прикрыла глаза и улыбнулась своим воспоминаниям. — Момент, когда у девочки начинались лунные крови, считался благословением богов, это значило, что девочка уже стала девушкой, готова стать матерью, готова начать свой путь хранительницы очага, традиций, — она рассказывала и рассказывала, а Арья увлеченно слушала. Ей вдруг стало очень интересно. — Девочку в такой день сажали на самое почетное место, ей в волосы вплетали колокольчики, а юноша, которому девочка нравилась, мог выразить ей свою симпатию, а еще показать остальным, что она его дама сердца. Так сказать, оставить на ней свой знак.

— И как же он это делал? — Арья сгорала от любопытства.

— Он вплетал ей в волосы ленточку, — женщина отчего-то вдруг внимательно посмотрела на Арью и ухмыльнулась, склонив голову набок. — А еще он угощал ее особым церемониальным блюдом. Иногда претендентов на девушку бывало несколько, тогда в приоритете был тот, кто первым успел.

— А что за блюдо?

— Тыква в меду с орехами, — охотно отозвалась Безликая. — Иногда туда добавляли мяту, иногда — розмарин, северную траву. У каждой семьи был свой рецепт. А если девушка съедала предложенное угощение, то это означало, что она принимает эти ухаживания, отвечает взаимностью.

Уже много позже, готовясь ко сну, Арья расчесывала волосы, и наткнулась пальцами на маленькую атласную ленточку синего цвета, вплетенную в волосы.

И решила, что Безликий, несмотря ни на что, страшный врунишка.

Возьми мелко истолченной корицы четыре унции, цвета кассии две унции и унцию отборного инбирю мекканского, да унцию райских зерен соединенно с одной шестой унции ореху мускатного да галанагала. Истолки сии вместе. Возьми добрую половину унции этого порошку да восемь унций сахару — сие суть сладкий порошок — и размеси с квартою вина.

(французская поваренная книга XIV века)

Вино доведите почти до кипения. Подмешайте пряности, орехи и сушеные ягоды и томите, не давая закипеть, не менее 20 минут, регулярно помешивая. Дайте немного отстояться — осадок, который даст смесь специй, выпадет на дно.

ЧЕЛСИ МОНРО-КАССЕЛЬ, САРИЭН ЛЕРЕР. "ПИР ЛЬДА И ОГНЯ"

Джон Сноу отложил перо, и подышал на заиндевевшие, плохо сгибающиеся пальцы. Кажется, король решил вконец уморить его.

Визит на стену короля Роберта Баратеона, первого сего имени, был тяжел. Да что там тяжел, почти что невыносим. Мало того, что король привез с собой всю свою родню, начиная от надутого принца Джоффри, заканчивая вечно хмурым лордом Станнисом, так еще и семья этого самого короля доставляла ему огромное количество хлопот... которые Старый Медведь скинул, конечно же, на него, Джона.

Все шло не так. Все — начиная от обстановки, заканчивая бытом. Королева Серсея, царственная и надменная женщина, с первыми нитями седины в золотистых волосах, была недовольна. Решительно всем. Она потребовала, чтобы покои, выделенные ей, застелили первоклассной хвоей, собранной только с молодых деревьев, чтобы на стенах были гобелены, а на постели обязана (обязана!) была лежать перина из гагачьего пуха. На все остальные виды этого самого чертового пуха у королевы, якобы, начиналась аллергия. Джон невольно улыбнулся, вспомнив, как Сэм Тарли бегал с глазами врастопыр и пытался сообразить, где этот пух достать. Под конец, совсем отчаявшись, Сэм велел набить перину чем придется — в ход пошли куриные, гусиные, голубиные и даже воробьиные перья. Даже две чайки, которых Пип случайно подстрелил у моря, пошли в дело, и когда королева хвалилась королю своей периной, на которой она якобы "спала как младенец", Джон закусывал губы до крови, чтобы ни в коем случае не расхохотаться.

Все остальные, кажется, хлопот почти не причиняли. Принц Джоффри ввязался было в драку с дозорными, но получил по заслугам и благоразумно не отсвечивал, справедливо опасаясь насмешек. Принц Томмен пропадал в Вороньей башне, прекрасная принцесса Мирцелла часами слушала рассказы старого мейстера Эймона, Джейме Ланнистер со скуки принялся муштровать дозорных (чем, сам того не подозревая, оказал Ночному Дозору огромную услугу), а маленький лорд Тирион бегал то там, то сям, пытаясь осмотреть все и поинтересоваться всем. Он даже сунул свой любопытный нос на Стену, где, по слухам, пустил струю с самого края света. Мейстер Эймон говорил, что карлик, пожалуй, единственный гигант среди них всех, прикованных к краю света.

Сам же король доставлял больше всех хлопот в материальном плане. Когда король не ел, он пил. Когда король не пил, он ел. Мейстер Эймон попытался было дать королю несколько советов, касающихся здоровья, но король был пьян, и узнав, что перед ним стоит Таргариен, пришел в жуткую ярость. Старика-мейстера спасло только вмешательство вездесущего Сэма Тарли, Роберт, протрезвев, очень и очень долго извинялся, а Ренли Баратеон смеялся над этим так, что свалился со стула с жутким грохотом.

Ренли, Ренли... В последнее время Джон все чаще и чаще ловил на себе его взгляды. Молодой брат короля был красив, и Джон все чаще вспоминал, что его приемный отец говорил по его поводу — мол, молодой король Роберт выглядел точно так же. О Ренли ходило великое множество слухов, о его отношениях попеременно то с леди Маргери Тирелл, то с сиром Лорасом и того больше, и злые языки поговаривали, что Ренли в каждом месте, где останавливается, находит себе любовника. Выделял, мол, одного и слал ему особенный напиток, и все сразу понимали, что именно избранному предстоит согревать Ренли постель, потому что брату короля отказывать никто не вправе.

Мысли Джона прервал стук в дверь, и на пороге возник Гренн, неловко переминаясь с ноги на ногу. Друг выглядел замерзшим.

— Джон, тебе просили передать, — простучал он зубами. — Пахнет так, что я чуть не скончался, пока нес. Поделишься?

Из небольшого кувшина, завернутого в плотную ткань, и впрямь пахло просто чудесно — кардамоном, корицей, ванилью, виноградом и гвоздикой. Запах пробирал до самых костей, согревая, навевая воспоминания о теплых летних деньках. Джон почти почувствовал вкус этого напитка у себя на языке, разлил его в два стакана, один подал Гренну, а второй выпил сам.

Напиток показался ему чудесным. Густое красное вино, теплое и сладкое, полное специй и пряного послевкусия, согревало все тело, проникая в сердце, в самую его сердцевину. Джон вдруг вспомнил, как жарко припекало солнце в Винтерфелле летом, вспомнил ванну, наполненную с помощью горячих ключей замка, вспомнил сестер, Арью и Сансу, вплетающих в волосы цветы. Вспомнил, как таскал у кухарки печенье с малиновым желе, да как был сладок тот первый поцелуй, что он сорвал у красавицы-поварихи Лоры. Гренн рядом тоже прикрыл глаза, глупо улыбаясь во весь рот — ему, кажется, тоже пришло на ум что-то приятное.

— От кого это? — спросил его Джон.

— От принца Ренли, — охотно отозвался Гренн, и Джон поперхнулся. — Передашь ему что-нибудь в ответ? Я все равно иду в ту башню.

Джон, кашляя, набросал несколько строк на клочке пергамента и протянул Гренну. Тот ухмыльнулся, хлопнул стюарда по спине и вышел, оставив вместо себя колючий сквозняк.

Джон уставился в огонь, и долго смотрел на него, пока дверь не распахнулась с ужасным грохотом. Джон, успевший задремать, подпрыгнул на месте. Перед ним стоял принц Ренли, растрепанный и разозленный, его лицо исказилось от гнева, а голубые глаза сверкали... и молодой дозорный невольно отшатнулся.

— Ну и как это понимать, Джон Сноу? — он потряс перед носом стюарда давешним пергаментом. — Что это такое? Это оскорбление, знаешь ли!

Джон, опьяненный непривычно сладким вином, сомлевший в тепле да и не умеющий врать как следует с перепугу выложил все как на духу. И о напитке рассказал, и о слухах, и о связях. Ничего не утаил, и все то время, пока Ренли молчал, слушая его, наливался краской. Молчание между ними висело долго, и когда оно затянулось совсем уже неприлично, Сноу стал мысленно готовиться к самому худшему.

Громкий смех Ренли парализовал его не хуже отравленной стрелы.

— Дуралей, — Ренли подошел ближе и покачал головой. — Ты и забыл, наверное, что на недавнем пиру мы с тобой поспорили о том, чей глинтвейн лучше — северный или южный. Ваш-то несладкий, вот я и прислал своего, чтобы ты ощутил разницу. Дурень, ничего ты не знаешь, даже собственная память тебя подводит.

Джон, онемевший, только хлопнул глазами. Ренли, меж тем, подошел еще ближе.

— В одном ты все-таки не ошибся, — протянул он, и Джон затаил дыхание. — Ты и впрямь мне понравился.

Поцелуй обжег губы, и больше Джон не думал ни о чем.

Даже о том, что он ничего не знает о любви.

_____________

Коли уж Джон и Ренли обсуждают сладкий и несладкий глинтвейны, здесь приведены рецепты и того, и другого.

И, товарищи. Просмотров у фанфика много, а отзывов совсем мало. Порадуйте автора, вам же не сложно, я знаю.

Разогрейте духовку до 190 °C.

Выложите тесто на круглую, диаметром 23 см, или квадратную форму для открытого пирога, прижмите ко дну, распределив ровным слоем. Всыпьте в один плотный

слой как можно больше ягод. Посыпьте ягоды равномерно сахаром и выпекайте тарт в духовке в течение часа или пока начинка не начнет побулькивать.

Выньте из духовки, посыпьте оставшимися ягодами и сахарной пудрой. Дайте тарту остыть в форме до комнатной температуры, а затем переложите на блюдо и подавайте.

Еще его можно подать охлажденным, прямо из холодильника.

ЧЕЛСИ МОНРО-КАССЕЛЬ, САРИЭН ЛЕРЕР. "ПИР ЛЬДА И ОГНЯ"

Джейме тошнило.

Во сне он снова лежал в куче помоев, покрытый застарелым потом, запекшейся кровью и собственной рвотой, а его рука, бесполезная и мертвая, висела у него на шее. Конечность с длинными белыми пальцами и синюшными ногтями выглядела жалко и напоминала крабью клешню, и вдруг она ожила и потянулась к его горлу.

Джейме беспомощно захрипел, пытаясь оторвать ее от шеи, но мертвые ногти все крепче впивались в плоть, и кровь хлынула из сонной артерии освобожденным потоком...

Он был рыцарем когда-то, одним из лучших, он убивал без жалости, он сражался со всеми, кто бросал ему вызов, и ни разу не проиграл.. но он не мог сражаться с самим собой.

Что-то прохладное коснулось его лба, и Джейме с трудом разлепил веки. Увидел перед собой огненное пятно и отшатнулся, но запах духов успокоил его — то была всего лишь его невестка, положившая мокрую ткань на лицо. На секунду он удивился, что она рядом, но вовремя вспомнил, что они вдвоем с Тирионом приехали с ним в Ивенфолл, как представители короля Джона.

Джейме пошевелился, ощупал шею, дернул обрубком руки, и понял, что отлежал его так, что предплечье затекло и страшно разболелось.

— Милорд Тирион, мне либо кажется, либо он простужен, — раздался голос совсем рядом. — Никогда бы не подумала, что он заболеет. Он же крепкий мужчина, рыцарь! Где же он мог так простудиться?

— Да нет, миледи, он не простужен, — задумчиво отозвался другой голос. — Простуда у него по-другому проявляется, он ест без меры.

Джейме попытался сфокусироваться на двух пятнах — и зрение милостиво вернулось к нему. Тирион и Санса тихо беседовали неподалеку. Заметив, что Джейме проснулся, Санса встала, чтобы смочить тряпицу и отереть ему лоб.

— Дражайший брат мой, дорогой настолько, что все бриллианты в ожерелье моей жены не покроют всей твоей стоимости, — Тирион тоже приблизился, и Джейме увидел его ухмылку. — Я понимаю, что все мужчины боятся знакомиться с отцом невесты, я также понимаю, что не все желают жениться. Но чтобы ты испугался Селвина Тарта? Или жениться не хочешь? Или ты леди Бриенны боишься?

— Надо сильно постараться, чтобы не испугаться ее, — голос казался чужим и далеким, словно из другого мира, но Джейме нашел в себе силы усмехнуться. — Особенно если Бриенна в гневе. Тогда стоит уже не бояться, а бежать, бежать так быстро, как только можешь.

— Не смейте так говорить о ней, вы двое! — вскинулась Санса и гневно зарумянилась. — Она очень милая, добрая и хорошая!

— Миледи! — Тирион замахал руками. — Я разве сказал, что она плохая? Да я лично плюну в глаз тому, кто осмелится такое ляпнуть! — он едва заметно ухмыльнулся в сторону Джейме. — Только вот леди Бриенну и вправду лучше не злить.

Старший Ланнистер сел и вытер лицо тряпицей, которая свалилась с его лба и шлепнулась на колени с хлюпающим звуком. Дыхание постепенно выравнивалось, Джейме почти уже успокоился

— Она рассказывала, что любила прятаться в этом замке, — Тирион и Санса повернули головы. — Ей нравилось прятаться и чувствовать себя не такой верзилой, какой ее все видели. Только в этих стенах она могла затеряться, раствориться... А неподалеку кухня, и повар умел готовить черничные тарты так, что даже во сне чувствовался их вкус. Так она мне сказала.

Он затих, уставившись в огонь камина. Тирион пожал плечами и поманил свою юную супругу за собой.

— Он болен, да, милорд? — шепотом спросила Санса. — У него начался жар, как только мы прибыли в Ивенфолл. Он к еде не прикоснулся, бредил, стонал, извинялся... Может, это и вправду простуда?

— Нет-нет, Санса, это не простуда, — отозвался Тирион и слегка сжал ладошку жены. — Я же его с детства знаю. Ему страшно. Он у нас рыцарь, как ты и сказала, потому считает страх унизительной болезнью... вот и болеет. Не будем его беспокоить, он должен пережить это сам.

Джейме, слышавший все шепотки за дверью, ухмыльнулся собственным мыслям и потянулся к блюду, заботливо принесенному служанкой. Он надкусил тартинку с чем-то темным и откинулся обратно на подушки.

Вкус, странно знакомый, заставил его сонно и ленно улыбнуться. Ноздрей его коснулся едва уловимый аромат лесных трав и шалфея, до слуха донеслась игривая песня ручейка, и высокая девчонка с длинными соломенными косами, вся усыпанная веснушками с головы до ног, бежала босиком по траве и подражала голосам птиц.

— Джейме! — звала она. — Джейме! Иди сюда!

Бриенна, Бриенна… После того, как она спасла его столько раз, что и не счесть? После того, как королева Дейнерис помиловала его только после того, как ей в ноги кинулась дочь Селвина Тарта? Она не послушала тогда даже Тириона, своего Десницу, не послушала и Джона, своего мужа, лишь Тартской Деве удалось растопить ее сердце своими речами. После всего, что сделала для него Бриенна, может ли он ее бояться?

Он вспомнил вдруг, как она рассказывала ему об островах Тарт, и как сияли ее глаза. Она явно любила свой родной край, несмотря на то, что ей часто бывало там горько и одиноко. Она могла назвать его домом, и она очень любила своего отца — и Джейме втайне даже слегка завидовал ей, потому что домом для него всегда был Красный Замок. Кастерли-Рок он почти не помнил, да и не был уверен, что хотел вспоминать.

Бриенна в его сне была маленькой девочкой. Она улыбалась ему, смеялась, и ее ладони, светло-фиолетовые от ягодного сока, пахли черникой.

Джейме улыбался и во сне тянул к ней руки.

Целые и невредимые.

* * *

— Мы имеем честь приветствовать лорда Селвина Тарта, господина Ивенфолла, — монотонно бубнил Тирион. Селвин Тарт рядом сонно обмахивался краешком плаща. Политес тяготил обоих, но соблюсти его было нужно непременно. — Именем его величества короля Джона, первого этого имени, и его венценосной супруги, королевы Дейнерис, я, Тирион Ланнистер, десница короля, представляю интересы королевской семьи, — Джейме попытался как можно незаметнее зевнуть. — Сим приказано сиру Джейме Ланнистеру, сыну Тайвина, объявить королевское помилование и повеление взять в жены девицу Бриенну, дочь Селвина Тарта, — вышеупомянутый Селвин Тарт встрепенулся и проморгался, напустив на себя важный вид. — Помолвку велено заключить в присутствии вышеупомянутых лиц. Все, я закончил. Приведите невесту.

Присутствующие заулыбались, и в зал вошла Бриенна в сопровождении сира Годрика Габберсона. Голубое платье сидело на ней кособоко, короткие кудряшки украшал венок из васильков, а на шее красовалось ожерелье из огромных сапфиров. Несмотря на общую нелепость облика и ярко-малиновое, смущенное лицо, глаза ее сверкали ярче самых драгоценных камней.

Джейме подумал, что она похожа на огромную черничину.

Что, впрочем, не помешало ему расплыться в глупейшей улыбке.