Taste (гет)

Чтобы сделать лимонных кексов. ? фунта муки, ? фунта сахару, кожура двух лимонов или одного большого; 3 унции масла сливочного; 3 яйца; ? белка.

(английский манускрипт 1690 года)

— Почему твоя жена все время плачет?

Тирион отложил грамоту, надписанную рукой Бейлиша и посмотрел на Тайвина исподлобья.

— Так оно всегда бывает, отец, — сдержанно заговорил он, стараясь унять раздражение. — Неравный брак с нелюбимым, да еще и карликом, страшным как смертный грех, ну а теперь еще и беременность. Я и сам бы нарыдал целую Черноводную, если бы оказался в подобной ситуации.

— Твой сарказм сейчас ни к чему, — отрезал лорд Тайвин и выпрямился, поджав губы. — Северяне волнуются, потому что их леди вся в слезах. Мало завоевать Винтерфелл, его еще и удержать нужно — а никто не может обеспечить лояльность северян, если твоя жена грустная и печальная. Они еще, чего доброго, подумают, что ты бьешь ее, издеваешься над ней. Ты ведь не бьешь?

— Бью, конечно, каждый день, каждую ночь, — Тирион неприятно улыбнулся. — Неужели ты думаешь, что я настолько отвратителен, насколько выгляжу?

— Ну и замечательно, теперь у тебя хотя бы есть доказательства, что ты ей хороший муж, — Тайвин со скрипом поднялся. — С рассветом я уезжаю. Провожать не нужно, распоряжения я уже отдал. Иди спать.

Как только за папашей захлопнулась дверь, Тирион вытянулся в кресле и устало потер лицо руками. Отец приехал с визитом через полгода после того, как новоиспеченные лорд и леди Ланнистер отбыли в Винтерфелл, и по приезду первым делом потребовал к себе невестку. Его не интересовали ни восстановление замка (а сделано было немало), ни финансовое положение края, ничего — его интересовало только, не обманул ли его Тирион, когда отписал, что леди ожидает первенца.

Не обманул.

Как он уговаривал свою юную супругу на это, не хотелось и вспоминать. Они разговаривали всю ночь, Санса бледнела и сжимала ткань платья, но ложе они все-таки разделили, и даже не единожды. Санса переносила свою беременность очень тяжело, ее мучила тошнота, и мейстер, спешно вызванный из Кастерли-Рок разводил руками... а с приездом свекра леди и вовсе стала пропадать.

Тирион даже знал, где ее искать — но нарочно не тревожил, ожидая, пока отец уедет. Кажется, благословенный момент все-таки настал.

В крипту, освещенную факелами и отреставрированную с нуля, он спускался медленно и осторожно, оттягивая момент встречи. Короли Севера слепо пялились на него мертвыми, мудрыми глазами, лютоволки у их ног лежали смирно, и от игры теней казалось, что они помахивают хвостами. Последний участок крипты был освещен лучше всего — свою супругу, сидящую у могил отца, матери и брата, он заметил сразу. Тирион в свое время лично позаботился о том, чтобы останки Эддарда, Кейтилин и Робба заняли полагающееся им место со всеми церемониями и почестями.

Санса сидела на шкуре неведомого зверя, рядом с какими-то сундуками и тихо плакала, как мог плакать только ребенок, разом лишившийся всего, что только имел. Сердце маленького Ланнистера словно бы стиснуло тисками — так остра была жалость, накатившая волной.

— Добрый вечер, миледи, — пробормотал он, стараясь понапрасну не тревожить старую крипту звуками голоса. — Не сидите на холодном, прошу вас, заболеете.

Санса подняла на него заплаканные глаза.

— Простите меня, милорд Тирион, — всхлипнула она. — Ваш батюшка очень обиделся, что я не показывалась ему на глаза? Он был...

— Нет, не обиделся, — с чистой совестью покривил душой Тирион. — Я сказал ему, что вы плохо себя чувствуете. Что это у вас?

— Я приходила к маме, к отцу, а за статуей дядюшки Брандона есть ниша, — Санса указала рукой на открытые сундуки. — Видимо, когда Винтерфелл грабили, слуги стащили сюда все, что смогли унести. Я убиралась здесь, и вот...

Тирион заглянул в сундуки. Ткани, расшитые серебром, плащи, восковые таблички, куклы, куклы, деревянный меч... Внезапная догадка озарила его лицо.

— Это вещи вашей семьи, так? — поинтересовался он, и вытащил из сундука одно из платьев. — Да, а в этом ваша матушка была, когда Роберт приехал сюда впервые. А это плащ вашего батюшки и его письменный прибор, так? И печать, и перстень.

— Деревянный меч принадлежал Брану, — Санса зарыдала снова, надрывно и болезненно. — Он его обожал, спал с ним ночью. Лук Арьи, видите, узоры? Она сама их вырезала, а матушка ругалась, что это недостойно леди. А куклу мне подарил отец. Я засмеялась тогда ему в лицо, сказала, что в куклы не играю, что я... Семеро, какая я была ду-ура!...

Она завыла по-волчьи, уткнувшись в синюю парчу. Тирион растерянно замер — звуки отдавались от каменных сводов, словно бы рассыпались, разбиваясь о камни и осыпались звучными, гулкими осколками.

Он мог бы обнять ее. Утешить, сказать что-нибудь умное, лишь бы она немного успокоилась — эта слабая, милая девочка, смелая как стая лютоволков, мудрая, как сама Матерь. Мог бы рассмешить, но не стал. Вместо этого он лишь развязал узелок, что принес с собой, и, дождавшись, пока она взглянет на него, протянул ей.

— Я подумал, вы голодны... — смущенно признался он в ответ на её изумленный взгляд. — Полно плакать, миледи, оботрите лицо, у вас на щеках осень. Все закончилось, и теперь никто и ничто не причинит вам боль, я лично об этом позабочусь, правда.

Он ушел, а Санса продолжала смотреть ему вслед. Слезы высохли, и робкая улыбка тронула ее губы.

Еще теплое лимонное пирожное грело ей ладонь.