Феаноринги в Дориате (джен)

— Тингол! — прогремел над крепостью голос Келегорма. Стражи нацелили луки, и даже Белег сжал пальцами стрелу. — Верни нашего брата Маэдроса! Взамен ты получишь нас обоих.

В подтверждение своих слов Келегорм соскочил с коня и снял лук, отстегнул с перевязи меч, положил на землю.

— Разве не об этом ты мечтал, король Дориата? — воскликнул Куруфин, следуя примеру брата.

Тингол обернулся к Маэдросу. Тот с трудом отвел взгляд от бойницы.

— Элу Тингол, король Дориата! Ты говорил о выкупе за Сильмарилл — выбирай. Я не оспорю твоего решения, но я прошу, — голос феаноринга дрогнул, — отпусти их, не мучай!

Король внимательно посмотрел на Рыжего. Перевел взгляд вниз, где перед воротами крепости безоружными стояли Келегорм и Куруфин. Двое ненавистных нолдор, обидчики его дочери. Взгляд Тингола потемнел.

— Говоришь, Камень — это испытание? Не для тебя одного. Забирай Сильмарилл и уходи. Твои братья пришли сами, как ты и говорил, они останутся и предстанут перед моим судом. Это будет вашей платой за Камень.

— Но, Тингол, — Маэдрос в ужасе отшатнулся, — это мои братья! Я не могу оставить их! Можешь взять в уплату за Сильмарилл мою жизнь, но не их!

— Ты отказываешься от своих слов?

Маэдрос молчал.

— Не думаешь, что твои драгоценные братья тоже имеют право жертвовать собой — ради вашей проклятой Клятвы и ради тебя? Боишься быть виноватым, быть им обязанным? — Элу Тингол приблизился вплотную, взгляд его был пронзителен и безжалостен. — Ты смог удержать Камень в руке, и я поверил, что сам Предвечный Свет Амана простил тебя. Хочешь, чтобы я заставил их сделать то же?

— Нет, — еще больше бледнея, проговорил Рыжий. Оглянулся вниз, где под стеной стояли напряженные и сосредоточенные Турко и Курво. Охотник сжимал кулаки и хмурил брови, Искусник быстрым взглядом скользил по крепостной стене, готовый заметить любое движение. Маэдрос справился с собой и, обернувшись к королю Дориата, тихо сказал:

— Ты в своем праве. Я от своих слов не отказываюсь.

Тингол подал знак, и ворота открылись. Синдарские пограничники действовали слаженно и быстро, и скоро оба феаноринга уже стояли во дворе крепости, безоружные и надежно связанные. Пока Маэдрос спускался со стены, Маблунг удерживал его за плечо крепкой рукой. Не отпустил он ее и когда старший сын Феанора встал лицом к лицу с новоявленными пленниками Тингола, то ли остерегая от опрометчивых поступков, то ли просто помогая устоять на ногах. Братья молча смотрели друг на друга. Наконец, Рыжий снял с шеи шнурок и поднял Сильмарилл перед собой на открытой ладони.

— Смотрите. Помните — этот Камень добыли — выкупили — вы, он оплачен вашей свободой. Это дорогая цена.

Сильмарилл сиял ровным огнем, затмевая для сыновей Феанора солнечный свет.

Маблунг сжал руку и подтолкнул Маэдроса к воротам. Проводить феаноринга к своим вызвался Белег. Его не остановило предостережение командира гвардии, он легко отмахнулся, что, мол, нолдор его не съедят. Маблунг не был столь уверен, однако остановить товарища не смог. По дороге лучник кивнул своим воинам, чтобы забрали оружие, сложенное Келегормом и Куруфином. Маэдрос безучастно стоял рядом, и, так же послушно, как кони феанорингов, двинулся следом, едва Белег направился к шатрам. Шли молча, Рыжего пошатывало от усталости, и синда тревожно оглядывался на него, однако ничего не говорил. Судорожно стиснутый в руке Сильмарилл Маэдрос прижимал к груди. От лагеря им навстречу выехал десяток всадников, нолдор тут же нацелили на Белега свои стрелы. Рыжий узнал Маглора и сделал неловкий жест правой, больной, рукой, призывая остановиться.

— Дальше не ходи, — сказал он лучнику.

— Не доверяешь своим, — понимающе кивнул Белег.

— Так все вышло странно, — печально произнес Рыжий, — Курво и Турко — не думал, что они… Куруфин и Келегорм, — пояснил он для Белега, — Я хотел попросить тебя, — продолжил феаноринг и замялся.

— Я понял, — кивнул Белег. — Не могу обещать, что смогу облегчить их участь. Но Тингол не будет говорить с ними, пока мы не прибудем в Менегрот. Если рядом будет королева Мелиан, он не будет слишком жесток. Наш государь суров и справедлив, но он не изувер, и мы не орки.

Маэдрос коротко вздохнул.

— Когда судьба твоих братьев будет решена, я отправлю известие, — продолжил Белег. — Только ради тебя. Удачи тебе, Маэдрос.

— Благодарю, Белег. Нам всем нужна удача.

Маэдрос направился к лагерю, расправляя плечи и с каждым шагом ступая все тверже, кони Келегорма и Куруфина следовали за ним.

Все глаза в лагере феанорингов были прикованы к Сильмариллу, огнем сиявшему в поднятой руке вождя. Между шатрами повисла тишина. Маэдрос понимал, что должен что-то сказать, но горло саднило, было тяжело и горько. Столько всего произошло за эти дни, так все изменилось.

— Тингол отдал нам Сильмарилл, — сказал он, — в обмен на жизнь и свободу наших братьев, Келегорма и Куруфина. Они останутся во власти короля Дориата, и дальнейшая участь их не определена.

Над толпой нолдор пролетел вздох.

— Они уехали молча, ничего не сказав и не прощаясь, — опустил голову Карантир.

— Мы не можем их оставить!

— Мы ведь не бросим их? — хором воскликнули близнецы.

Губы Маглора скривились в болезненной судороге. Четверо братьев и полсотни сподвижников смотрели на Рыжего, ожидая его слов.

— Можем и должны, — тяжело выговорил Маэдрос. — Это их решение и их выбор. Сильмариллы — это проверка для каждого из нас, и каждый должен сам решить, что делать. Турко и Курво избрали свой путь, хоть и не такой радостный, какого я бы им желал. Не мне препятствовать им. Завтра мы покидаем Дориат.

— Нам будет трудно без них, но мы должны справиться, — Маэдрос заговорил громче. — Братья, друзья и соратники! Когда с нами Свет Благословенной земли, тот, что был прежде Луны и Солнца и освещал нашу жизнь в дни без печали, мы обязаны победить Врага и освободить оставшиеся камни. И мы это сделаем!

Маэдрос вытянул раскрытую ладонь как можно выше, так что отблески Света Дерев легли на траву и деревья, и над лагерем пролетел ропот, а потом вознесся могучий голос Маглора:

— Слава королю Феанаро! Слава лорду Маэдросу и нолдор Первого дома!

— Слава! — рокотом пролетело по поляне.

Рыжий опустил усталую руку. Близнецы подставили ему плечи, и он с благодарностью на них облокотился. Однако не все было окончено. Братья ждали. Маэдрос раскрыл ладонь с камнем, и он осветил склоненные над ним лица.

— Вы помните, что я говорил вам про Сильмариллы? Камни отца — это испытание.

— И ты держишь один из них в своей руке, — произнес Карантир.

— Да.

Первым протянул руку Маглор. Когда Камень коснулся ладони, Певец вздрогнул, но сжал сияющий кристалл, глаза его наполнились слезами. За ним последовали Карантир, Амрод и Амрас. Сильмарилл разгорался все ярче, его свет становился все теплее и прекраснее, словно у каждого из сыновей своего создателя он брал частичку силы и любви, отдавая лишь ласковое тепло, но не боль и огонь.

* * *

Куруфин сидел, облокотясь на поленницу, и меланхолично наблюдал, как брат раздраженно раскидывает ногами березовые чурбаки, пытаясь организовать себе ровную лежанку. Скованные за спиной руки этому занятию никак не способствовали. Уронив полено на носок мягкого сапога и яростно выругавшись, Келегорм бросил свое занятие и уселся на горку дров как есть.

— Надо же, Нельо все-таки забрал у Тингола Сильмарилл, — задумчиво проговорил Искусник, не обращая внимания на раздраженного брата, — Интересно, как он его уговорил. Даже ругаться на него теперь не хочется.

— На него не ругаться, ему надо было по шее надавать хорошенько! Чтобы знал, что с братьями надо советоваться прежде, чем отмочить что-то такое, — буркнул Келегорм.

— По шее, как ты понимаешь, у нас не получилось бы. Никогда не получалось. Да и мы-то тоже ни с кем не советовались, — справедливо заметил Куруфин.

На некоторое время братья погрузились в молчание. День клонился к закату, солнце садилось в облака, краски тускнели, и в углах проступали сумеречные тени. Из щелей потянуло холодом и сыростью. Келегорм поежился, поерзал, удобней устраиваясь на поленьях. Куруфин переменил позу, разминая затекшие локти.

— Курво? — тихо окликнул Охотник, — А ты никогда не думал о том, что можешь попасть в плен? Не представлял, как это было бы? Ну, еще тогда, когда Нельо был в Ангбанде.

— Нашел время спрашивать, — фыркнул Куруфин. Братья никогда не разговаривали на эту тему. Ни тогда, когда явились посланцы от Моргота и потребовали капитуляции, угрожая смертью королю Нельяфинве. Ни позже, когда они увидели спасенного, но больного и искалеченного Нельо. Ни потом, когда по отрывочным воспоминаниям брата, по случайным обмолвкам смогли составить представление о его судьбе в плену. Про это не принято было говорить. Может быть, Рыжики еще и обсуждали Ангбандский плен старшего, но только между собой, остальные молчали.

— Я думал об этом с самого момента, когда Рыжий пропал. Считал дни. Когда эти мерзавцы показали окровавленные волосы Нельо, я понял, что я бы не выдержал. Столько бы я не продержался, — Куруфин закусил губу и невидящими глазами уставился в темноту.

— А я вот знал, что никогда не окажусь в плену. Буду биться до конца, так, чтобы взять меня живьем стало бы врагам слишком дорого. А если и случайно, в беспамятстве захватили бы, то все равно… Все равно, лучше Чертоги Мандоса, чем неволя, — Келегорм сделал нетерпеливое движение плечом, которое показывало, что если бы руки были свободны, он грохнул бы кулаком по шаткой поленнице.

— Я так думал. И вот теперь мы сидим в каком-то морготовом сарае! Со скованными руками!

— Это все-таки не Ангбанд, — тихо заметил Куруфин.

— Да я твержу себе об этом с тех самых пор, как мы выехали из лагеря! — рыкнул Охотник.

Какое-то время братья молчали, думая каждый о своем.

— Тингол не убьет нас, — нарушил тишину Куруфин, то ли следуя ходу своих мыслей, то ли отвечая брату.

Келегорм пожал плечами.

— Кто знает. Все-таки Лютиэн — его дочь. Тебе, пожалуй, видней: если бы Тьелпе был девушкой, и его бы кто-нибудь вот так же…

В подступившей темноте Охотник скользнул взглядом по лицу брата и осекся.

— Ох, прости меня. Я идиот. Я уверен, Тьелпе жалеет о своем решении. При первой же возможности он… — Келегорму показалось, что в темноте глаза брата блеснули, и слова застряли в горле. — Все, молчу.

Он попытался придвинуться ближе к Искуснику, но тот сидел, уставившись в стену. Келегорм тяжело вздохнул и тихо-тихо, будто самому себе, произнес:

— Как низко мы пали, брат. Сдали Аглон, погубив при этом верных нам соратников. С позором изгнаны из Нарготронда, потеряли любовь и верность нашего дорогого Тьелпе. Нам — Перворожденным, видевшим Вечный Свет Амана, принцам и лордам нолдор — надавал тумаков какой-то жалкий смертный оборванец! Меня бросил мой пес, не говоря уже о… Да что там… А теперь мы пленники этого жалкого труса, скрывающегося за юбками Мелиан!

Голос Келегорма звучал все громче, захлебнувшись в конце яростным то ли стоном, то ли всхлипом. Заскрипел выдвигаемый засов, и Охотник встрепенулся, вскочил на ноги. В первый миг свет фонаря ослепил пленников. Когда они присмотрелись, то увидели Маблунга в сопровождении лучников, тут же взявших феанорингов на прицел. Маблунг поставил на поленницу две плошки с похлебкой и достал ключи.

— Я освобожу вам руки, чтобы вы могли поесть, — пояснил командир гвардии. — Только без резких движений. Лучники стреляют без предупреждения.

— А ничего получше этого дырявого сарая для нас не нашлось? — фыркнул Келегорм, потирая запястья. Отхлебнув супа, он демонстративно поморщился. — Не лето, чай, в этом вашем Эру забытом лесу.

— Не обессудь, это ж вам не теплый Нарготронд, — парировал Маблунг, подавая плошку Куруфину, который так и не двинулся с места. — На войне как на войне, господа нолдор. Ваш старший брат вот не жаловался.

Келегорм поперхнулся, ложка стукнулась о глиняный край тарелки.

— Так вы держали раненого Нельо здесь? На этом ветру? — он вскочил, но тут же ему в горло уперся наконечник стрелы. Охотник возмущенно сглотнул. Маблунг знаком отстранил лучника, позволил феанорингу сесть.

— Он никогда не жалуется, — неожиданно подал голос мрачный Куруфин. — Не умеет.

На следующий день сыновей Феанора отправили в Менегрот. За ворота крепости вышел отряд под командованием Маблунга. Белег оставался на границе, а Тингол с небольшой свитой отбыл накануне. Братья оглянулись на поляну, где еще вчера высились шатры Первого Дома. Теперь она была пуста. Каждый из них, украдкой от другого, вздохнул. Маблунг выстроил пару десятков своих воинов так, чтобы и не стеснять движения по лесной дороге, и не дать пленникам ни малейшего шанса сбежать. Келегорм убедился в надежности конвоя на собственном опыте и выяснил, что со скованными руками удрать от синдар затруднительно. Более того, как братья выяснили за последние дни, с руками за спиной многое оказалось делать тяжело, не только бегать из плена, но и просто идти, да и вообще жить. Теперь шедшие за спиной синдар время от времени придерживали братьев, не давая им оступиться на неровной тропе.

— Что же это, у вас так мало лошадей, что даже прославленный тяжестью своих дланей командующий ходит пешком? А как же ваш король — тоже на своих двоих? — едко поинтересовался скучающий в дороге Келегорм. Как бывалый охотник, он вообще слабо представлял себя без своего скакуна.

— В лесу часто пешком быстрее, — безмятежно отвечал Маблунг, — так что мы сегодня немного прогуляемся. Надеюсь, господа аманские лорды не против составить нам компанию?

— Будто наше согласие кого-то интересует. Идем, а то, как я понимаю, до Менегрота путь неблизкий, — буркнул Келегорм.

Ближе к полудню, когда феаноринги уже достаточно устали и начали чаще спотыкаться на извилистой, бугрящейся древесными корнями тропинке, Маблунг предложил освободить им руки. Взамен он потребовал обещания не пытаться бежать, однако Куруфин, в первый раз с самого утра, открыл рот и хмуро произнес: «Хватит с нас обещаний!».

Ко дворцу Элу Тингола прибыли поздним вечером. В густых сумерках пещерный город, освещенный тысячами светильников, выглядел величественно и ошеломляюще. После тяжелого перехода феаноринги уже с трудом держались на ногах и не могли и думать ни о чем, кроме отдыха, однако врата Тысячи Пещер заставили их ахнуть и позабыть обо всем на свете. Они уже видели город, построенный в пещерах, но Нарготронд напоминал Менегрот так же, как дитя похоже на прославленного родителя. Город Фелагунда был юн и нов, несмотря на прошедшие века. Финрод вложил в него столько сияния, сколько смог, словно желая сохранить память о предвечном свете Валинора. Здесь же перед братьями предстала сама древность, будто и не было никогда ни Дерев, ни Солнца и Луны, а только дивные звезды, осеняющие первозданную землю. Работа наугрим в облике Тысячи Пещер была видна более отчетливо, но не потому, что сами синдар не внесли своей лепты в постройку города. В то время как Нарготронд был вершиной нолдорского архитектурного мастерства, Дворец Дориата был воплощенной земной стихией, так же, как и сами дети Ауле. «Нарготронд — это юный сосновый бор, стройные золотые стволы, мачтами взлетающие в небо, свет и солнце. Менегрот — древняя дубрава, полная тайн, узорчатый лиственный шатер, могучие ветви и тишина под кронами. Так, наверное, сказал бы этот остроязыкий синда, Маблунг. Если бы только его король позволил бы ему когда-нибудь покинуть подушечку на ступенях своего трона и посмотреть на великий мир Эндоре», — подумал Куруфин, сам удивляясь причудливому ходу своих мыслей.

Проходя через главные ворота, Атаринке почувствовал легкое дуновение ветерка в лицо, словно перед ним махнула крылом пташка: «И здесь не обошлось без магии Мелиан».

Маблунг передал феанорингов дворцовой охране, отпустил отдыхать свой отряд и сам ушел куда-то, возможно, на доклад к Тинголу. Пленников завели в караульную, следом немедленно зашли двое стражников с алебардами, блокируя выход из помещения. Еще двое остались снаружи. Стоять уже не было сил, ныли руки от оков, спина и ноги. Хотелось осесть на пол и не шевелится, но гордость не позволяла, оставалось лишь в упрямстве своем держать голову высоко поднятой да смотреть с презрением на навязанный эскорт.

Время ползло неспешно, насмехаясь над изможденными путниками, изнеможение, кажется, заполнило каждую клеточку тела. Наконец, возвратился Маблунг. Командир выглядел не лучше: напряженное, усталое лицо, обеспокоенный взгляд. Потирая лоб, как при головной боли, он обратился к братьям:

— Осталось немного: сейчас мы завяжем вам глаза и сопроводим в подземелье, — жестом подзывая охрану.

— Это уже слишком, Моргот вас побери! — взвился Турко, вырываясь из рук синдар.

Куруфинвэ удалось поставить подножку одному из стражников, другой получил чувствительный удар, встретившись с крепким плечом Охотника. Однако потасовка вскоре угасла: несколько ловких подсечек, слаженные действия дориатских воинов — и Келегорм лежал на полу, удерживаемый Маблунгом и двумя охранниками. Младший брат ничем не мог помочь ему, Атаринке стоял, не имея возможности пошевелиться, потому что острие синдарской алебарды опасно упиралось под левую лопатку. Дернись — и будешь наколот, как бабочка на матушкину швейную иглу.

Маблунг отпустил Турко лишь тогда, когда нолдо окончательно выдохся. Сам помог ему подняться. Все так же спокойно произнес:

— Дозвольте напомнить вам, лорды Дома Феанора, что всего несколько суток назад вы хотели штурмовать пограничную крепость нашего королевства, всего несколько часов назад лорд Келегорм пытался совершить побег. А слава о делах идет впереди вас. Что же удивляться и яриться на недоверие.

Туго затянутая повязка на глазах, скованные за спиной руки — все зарождало безотчетный страх, волнами поднимавшийся из глубины души, затопляя сознание. Шатало от усталости, пленники шли спотыкаясь и давно бы упали, если бы подчиненные Маблунга не страховали их, придерживая под руки с двух сторон. Несколько раз они останавливались. Куруфин слышал, как гремят ключи, отодвигаются засовы, скрипят решетки. Сквозь зубы бранился Турко, в голосе брата отчетливо слышались звенящие нотки.

Маблунг буднично сообщил:

— Мы дошли.

Услышав звук открывающейся металлической двери, Тьелкормо последним усилием воли заставил голос не дрожать, тихо позвал:

— Курво?

— Я здесь, брат, — мгновения спустя донесся ответ Искусника.

Еще несколько шагов — остановились, с глаз спала ослабленная повязка. Зрение некоторое время привыкало к слабому освещению. Их привели в небольшую камеру: два топчана, добротный стол, на котором стояли чаша с водой и небольшой светец. Горела только что зажженная лучина.

Один из стражников снял опостылевшие наручники. Братья тут же принялись растирать онемевшие запястья и кисти рук.

— Я распоряжусь, чтобы вам принесли ужин, — обратился к ним Маблунг, — и еще лучин. Отдыхайте.

— Долго мы здесь пробудем? — поинтересовался Келегорм.

— Король послал гонцов за всеми старейшинами. У вас есть в запасе пара дней.

— Что же нас ожидает вслед за этим?

— Будет суд.

Синда вышел из камеры. Послышался звук запираемого замка. Не желая больше сдерживаться, Турко саданул кулаком по двери. Запястье отозвалось пульсирующей болью, нолдо сжал его, сдавленно шипя:

— Лучше бы мы остались в лагере!

Атаринке освободил лучину из железного держальца и подошел вплотную к двери. Внимательно осмотрел ее и сделал неутешительный вывод:

— Добротная работа, явно гномы руку приложили.

Подняв щепку повыше, он обошел помещение: высокий сводчатый потолок, пол и часть стен — скальная порода. Воздух не был спертым, а значит, где-то был спрятан воздухопровод.

Охотник, наблюдавший за действиями брата, насмешливо спросил:

— Что, надежный ларчик?

— Несомненно. Намо позавидует,— не остался в долгу младшенький. Бережно вернул щепу на место, присел на край лежака, давая отдых натруженным ногам. Келегорм опустился напротив.

Замок снова заскрежетал, в дверном проеме показалось несколько вооруженных эльфов, но в камеру зашел только один. Поставил перед пленниками поднос с едой, рядом положил пучок щепок и огниво. Равнодушно обронил:

— Если лучины подойдут к концу, вам принесут еще, но по первому зову никто не явится. Если что, просидите в темноте до следующей кормежки, — охранник неспешно покинул камеру.

До пленных долетел аромат каши, и феаноринги мигом поняли, что не только устали, но и безмерно проголодались. Ели молча. Освободив плошки от каши и запив водой из кувшина, братья почувствовали себя намного лучше.

Атаринке лукаво подмигнул старшему, с напускным довольством произнес: «Пир во дворце короля».

Келегорм восторженно поддержал: «Душевный прием и шикарные покои», — оба, уже не скрываясь, хохотали. Огонек от лучинки трепетал, отражался в чаше с водой, давая неровный свет, по стенам ползали и метались тени.

— Маблунг сказал, что суд будет через два дня. Успеем отоспаться. Нехорошо являться перед нисси с синяками под глазами, — Турко скинул сапоги, устраиваясь удобнее на постели.

Искусник проверил, хорошо ли работает огниво, и потушил догорающую щепку. Тут же воцарилась непроглядная тьма. Спать Куруфину не хотелось. Он сидел, опираясь на холодный камень застенка, и старался дышать размеренно. Догадывался, что Тьелкормо тоже прислушивается к этой темноте. Неизвестно, сколько прошло времени, когда до Мастера долетел едва слышный шепот: «Не Ангбанд». И в нем было столько горечи, что Атаринке закрыл лицо руками.

* * *

Тингол устало отворил дверь в свои покои, на скамье в ожидании вернувшегося супруга сидела Королева Мелиан. В простом черном платье, без каких-либо украшений, она показалась правителю синдар совсем хрупкой. На столе перед Владычицей были разложены ленты для вышивки. Руки придерживали пяльцы, не давая им соскользнуть с колен. Но мысли королевы были заняты чем-то иным: сосредоточенное выражение на светлом лице, пронзительный взгляд — перед ней незримо сплетались нити судьбы.

Эльвэ осторожно вошел в комнату, майэ встрепенулась, перевела взор на мужа. Улыбка тронула ее губы, в глазах отразились радость и облегчение. Плотно закрыв дверь, он подошел к жене, от которой не укрылась тяжкая усталость, что обрушилась на любимого. Походке недоставало привычной легкости, под глазами спрятались тени, на лбу обозначилась морщинка. Он без сил присел у ее ног, говорить не хотелось. Руки словно сами по себе нашли тонкие кисти супруги. Король Огражденного Королевства поцеловал ладонь своей возлюбленной и спустя какое-то время произнес:

— Мелиан, я отдал его.

— Ты поступил мудро.

— Завтра сюда доставят двух феанорингов, они сдались сами. И я намерен их судить!

В покоях воцарилось молчание. Наконец Эльвэ поднял взгляд на лицо жены, оно было, как всегда, спокойно, взор ее отражал глубокую задумчивость.

— Супруг мой, однажды ты уже поддался гневу. Вспомни, сколько бед и скорби пришлось перенести тебе, мне, нашей дочери, нашим подданным. Снова говорю тебе: будь осторожен!

— Подлецы эти дважды покушались на свободу и честь нашей дочери, по их милости погиб любезный нам Финрод — дела Феанорингов лишь умножали зло. Они опасны, а замыслы их темны.

— Но милосердие всегда приносит добрый плод.

Мысли, воспоминания, эмоции смешались в невероятном кружении, в смятении Тингол резко поднялся, подошел к дверям, вернулся обратно. Остановился у стола, взял в руки первую попавшуюся ленту. Погрузившись в свои думы, он снова и снова пропускал голубую ленточку между пальцами, пока Мелиан не остановила его. Майа нежно сжала пальцы супруга и забрала помятый кусочек материи:

— Вам всем нужен отдых.

Будто боясь передумать, Тингол проговорил отрывисто и быстро:

— Я дам им шанс искупить свои злодейства. Однако судьба Фелагунда говорит о многом, и мне должно принять меры.

* * *

Королевский Чертог был воистину прекрасен: колоннады, по виду напоминавшие древа, и капители на них, украшенные листвой, в которой прятались птахи. На стенах висели гобелены с изображениями Валар. В дальнем конце Чертога, на многоступенчатом возвышении, стояли два трона, над ними реяли гербы: Крылатая Луна на черном фоне в окружении звезд и Лунный цветок, помещенный в ромб, а затем в круг, а позади висели два гобелена: Манве и Варда.

В главном чертоге собрались желающие увидеть суд над вероломными отпрысками Первого Дома, казалось, иголку некуда воткнуть. У подножия трона расположились старейшины эльфийского государства и придворные короля. Эльфы беспокоились, постоянно слышались шепотки, какие-то споры. Справа от возвышения стоял Келеборн с супругой, она была бледна, лицо будто застыло или спряталось под маску. Муж время от времени что-то шептал дочери Финарфина, на краткий миг взор ее оживал, но затем вновь становился ледяным.

Двери зала отворились, показался новый герольд Тингола, выбранный на место пропавшего Даэрона. Новичку до прославленного менестреля, безусловно, было далеко, но кое-какие способности у него имелись.

— Его Величество Король Дориата Элу Тингол и Ее Величество Королева Мелиан! — прогремел хорошо поставленный голос герольда. Сиятельные супруги вошли в чертог, где, как по мановению, стало тихо.

Тингол неторопливо шел между своими подданными, уголки губ были приподняты, создавая видимость улыбки. Однако самые внимательные могли заметить характерный прищур глаз Владыки, подсказывающий, что король далек от благодушия. Владычица Мелиан дарила своим подопечным ласковую улыбку, словно обещая, что все разрешится наилучшим образом для всех.

Королевская чета поднялась на возвышение, обратившись лицами к присутствующим в зале. Собравшиеся эльфы поклонились своим Владыкам, те ответили на приветствие, легко склонив головы, воссели на королевское место.

— Начнем же суд, — провозгласил Серый Плащ. — Приведите подсудимых!

Немного погодя в проходе показался конвой, сопровождающий феанорингов. Руки обвиняемых заковали в кандалы. Оба были смертельно бледны. В зале множество голосов слились в неодобрительный гул. Сыновья Феанора шли плечом к плечу, смотрели поверх публики, игнорируя направленные на них враждебные взгляды.

Почти у самого возвышения выдержка все же подвела Келегорма, когда он натолкнулся на знакомое лицо и обжигающий взгляд — Артанис, сестра Финдарато. Он споткнулся и застыл на месте, подталкиваемый конвоирами, первым отвел глаза, больно закусив внутреннюю сторону щеки, чтобы вернуть себе самообладание. Искусник скользнул взглядом по фигуре Нэрвен, дождался брата, и они двинулись дальше. Впрочем, далеко идти не пришлось, десяток шагов — и они остановились у подножия трона властителя Дориата.

Тингол поднялся со своего места, положил правую руку на сердце. Властный голос доносился до каждого в чертоге:

— Призываю Манвэ Сулимо и Намо Мандоса в свидетели, что суд сей будет беспристрастным и справедливым, как велит мне мой долг и моя совесть.

На словах дориатского королька «суд сей будет беспристрастным» Атаринке нестерпимо захотелось засмеяться в голос, но этого нельзя было допустить, оставалось лишь кривить губы в горестной усмешке. Отвечать на вопросы Короля Феаноринги отказались, Келегорм в запале бросил: «Я не буду оправдываться даже перед Намо!», чем заслужил еще один испепеляющий взгляд от Владыки. Слушая свидетелей, Куруфин хмурил брови, иногда в странной для этой ситуации задумчивости прижимал кулак к губам. Глаза Охотника сверкали гневом, видимо, чтобы хоть как-то сдержать себя, он раз за разом закусывал губу до крови. Элу Тингол глядел на братьев холодно и сурово, на лице мелькали то презрение, то отвращение. Когда все высказались, Тингол посмотрел в глаза своей супруги, словно спрашивая последний совет, и поднял руку, дабы произнести приговор:

— Слушайте же! Много горя принесли эти нолдор дочери моей, удерживая ее и желая принудить к браку. Не было на то у них права родства и вольного согласия Лютиен. Покушались они на жизнь зятя моего Берена, бесчестно напав со спины на него. Однако их жизнь и свобода стали выкупом за Сильмарилл, и сыны Феанора пошли на это по своей воле. Посему я буду милостив в своем приговоре. Сыновья Феанора, я дарую вам выбор: принесите присягу мне, Королю Дориата, и Наследникам моим. Делами и трудами сотрите память о ваших злодействах. Если же вы дадите отказ, то будете заключены в темницу моего дворца и останетесь там, пока стоит Менегрот.

«Белег Куталион, стрелок Дориата — Маэдросу Феанориону, лорду Химринга.

Приветствую и сообщаю тебе о судьбе твоих братьев — лордов Келегорма и Куруфина. Суд короля Дориата Элу Тингола состоялся сегодня в полдень, и государь наш предложил твоим родичам поступить к нему на службу, дабы искупить прошлую вину. Сыновья Феанора были столь явно оскорблены этим предложением, что в цветистых оборотах, как это свойственно нолдор, выразили желание скорее быть отправленными балрогам на рога, в пекло Тангородрима или в пасть Кархароту, чем присягнуть на верность нашему государю. Слова лорда Келегорма были столь горячи, а лорда Куруфина — столь убедительны, что государь Тингол хотел было удовлетворить их просьбы. Один лишь взгляд супруги государя, нашей милостивой и пресветлой королевы Мелиан, смягчил его сердце. Посему твои братья были заключены в подземную темницу Менегрота, где им и предстоит находиться до тех пор, пока они не переменят своего решения. Либо до того времени, пока не остынет гнев владыки Тингола, что вряд ли случится в обозримом будущем. Однако, насколько мне известно, лорды Келегорм и Куруфин здоровы, не стеснены оковами и не терпят больших лишений.

Да осветят твой нелегкий путь звезды Владычицы Элберет, и да сопутствуют тебе победы, и не будет в твоих деяниях зла. С почтением к мужеству твоему и твоего народа,

Белег.»

Посыльный, остановленный сторожевыми разъездами Химринга, упрямо требовал встречи лично с лордом Маэдросом, отказываясь назваться, несмотря ни на какие увещевания охраны. Когда об этом было все же доложено самому лорду, тот, пренебрегая всякой опасностью, изъявил готовность принять посланника конфиденциально. Гонца обыскали, отобрали оружие и проводили в кабинет. Едва закрылась дверь, уставший и осунувшийся эльда достал из-за пазухи пропыленного дорожного платья — неброского, без рисунка и вышивки, без малейшего намека на гербы или иные признаки принадлежности к какой-либо местности и правителю — запечатанное письмо. Маэдрос пробежал глазами первые строчки и вцепился в бумагу мертвой хваткой, давая знак гонцу остаться. Он прочитал письмо дважды, прежде чем снова обратил внимание на посланника.

— Давно ты в дороге?

— Я выехал от заставы третьего дня. Ночью, — гонец отвечал коротко.

Маэдрос удовлетворенно кивнул.

— К чему такая таинственность? Здесь, на подступах к вражеской территории, мы вынуждены быть бдительными и не жалуем незнакомцев, — спросил он, вглядываясь в лицо эльфа. Тот не смутился и спокойно ответил:

— Командир Белег не хотел огласки.

— Белег писал мне втайне от своего государя? Но при этом письмо открыто подписано его именем.

— Он доверяет тебе.

Синда молча улыбнулся одним только уголком рта.

— И все-таки — Белег очень рискует.

Маэдрос взглянул на гонца вопросительно.

— Мой командир понимает риск и полагает, что он оправдан.

— Он делает это, сочувствуя судьбе изгнанников-нолдор? Или из жалости ко мне и братьям?

Синда покачал головой.

— Если тебя, лорд Маэдрос, интересует мое мнение — он поступает так из милосердия.

Феаноринг на миг замер, посмотрел в окно, затем тряхнул головой и обернулся к гонцу.

— Останься, я напишу ответ. Очень надеюсь, что твоему командиру не придется пожалеть о своем добросердечии.

«Маэдрос Феанорион — Белегу Могучему Луку, командующему Дориата и благороднейшему из эльдар: приветствия и благодарность.

Я искренне признателен за известия о судьбе братьев и за то, что ты выполнил мою эгоистичную просьбу. Надеюсь, твой государь оценит по заслугам твою верность и отвагу и правильно поймет твои намерения. Если я могу просить тебя еще об одном одолжении, за что буду тебе вечно признателен, то прошу передать моим братьям следующее:

«Совершив столь мужественное и самоотверженное деяние, не забудьте о благоразумии. Пусть выкупом за Сильмарилл для Тингола будет ваша верная служба, это много лучше, чем бесполезная гибель и столь же бессмысленное времяпровождение в подвалах Менегрота. Да благословит вас свет Камней, созданных нашим отцом, обязанный вам жизнью и свободой, ваш брат Маэдрос».

Белег, спасибо тебе за твое великодушие и сочувствие. Должен предупредить и заранее просить прощения за крутой нрав моих братьев.

Да сопутствуют тебе радость и удача, с надеждой на дружбу,

Маэдрос.

P.S. Еще одна строка для моих братьев, боюсь, она может тебе пригодиться: «Не смейте оскорблять Белега и Маблунга, это достойнейшие витязи синдар».

Дверь едва слышно скрипнула, и в покои командира гвардии вошел поздний гость. Маблунг вскочил на ноги и в три шага оказался рядом, обнимая насквозь мокрого друга. Белег, высвободившись из объятий, стянул плащ, с которого тут же закапало на пол, встряхнул промокшими волосами и удовлетворенно вздохнул, пододвигаясь к пылающему камину — единственному приятному излишеству в просто обставленном жилище командира.

— Я думал, ты приедешь раньше. На границе неспокойно? — спросил хозяин, наливая вино в котелок, чтобы подогреть на огне.

— На границе как на границе. Ты знаешь, никогда нельзя расслабляться, — лучник присел на корточки, протягивая к огню озябшие ладони. — Я ждал гонца, а потом откуда-то свалился отряд орков, пришлось задержаться.

— Не слишком ли ты заботишься о своих феанорингах? Ты же знаешь, дойди слухи об этом до Тингола, и тебе не поздоровится, — Маблунг неодобрительно покачал головой.

— Прости, что втянул тебя в это. Но мне надо с ними увидеться и передать слова Маэдроса. Возможно, это подтолкнет их к более разумному поведению и в конечном итоге послужит на пользу государю Тинголу и Дориату. Ты думаешь, я неправ? — пограничник обернулся, глядя вопросительно, но его друг только сжал губы.

— Хорошо, я сделаю все без твоего участия, и можешь взять меня под стражу прямо завтра. Только не сегодня. Я ведь понимаю, что такое верность и присяга. Но иногда я точно уверен в том, как надо поступить, и ничего не могу с собой поделать, — Белег вздохнул. Крепкая рука легла ему на макушку, растрепав мокрые волосы и едва не опрокинув притулившегося к огню пограничника на пол.

— Совсем, видно, потерял голову с этими своими орками. Я, знаешь ли, тоже понимаю, что такое верность и, уж поверь мне, вижу, что во всем королевстве государь Тингол вряд ли найдет кого-то надежнее тебя, — Маблунг решительно подвинул друга от очага, пристраивая вино на огонь. — Сейчас сходим к твоим феанорингам, только согрейся и подсохни. Однако, уверяю тебя, разговаривать с ними — то еще удовольствие. Запасись терпением. Так иногда хочется поставить на место этих наглых аманских мальчишек, что трудно удержать себя в руках.

— В этом я полагаюсь на тебя, суровый и ответственный страж! — засмеялся Белег. — Надеюсь, ты не дашь мне покалечить таких важных пленников.

— Зря смеешься. За эти недели сыночки Феанора вымотали мне всю душу. Иногда мне кажется, что они своим дерзким поведением хотят заставить Государя пожалеть, что он оставил их как пленников. Может, ждут, что он сдастся и еще приплатит Маэдросу, только чтобы тот забрал своих братиков обратно.

В тишине и темноте Маблунг и Белег спускались в подвалы Менегрота. Командир гвардии знал все посты и старался, где возможно, обходить их стороной, чтобы не вызывать лишних вопросов. Отворив своими ключами несколько решеток, спустившись по узким лестницам на самый нижний уровень, друзья остановились у железной двери. Маблунг повернул ключ в замке.

— Иди, — одними губами сказал он. — Я буду здесь. На всякий случай.

Из-за двери был отчетливо слышен ясный, теплый голос — Белег передавал послание от Маэдроса. Едва стрелок закончил говорить, как воцарилась тишина, а потом послышался шорох, означающий движение. Маблунг приготовился.

— Нельо! Да как он смеет! Какое брат имеет право командовать нами теперь, после всего, что случилось! — раздался рык Келегорма. — Мы сидим в подземелье в этой глухомани, у жалкого правителя захолустного королевства в плену! А он указывает, что нам делать!

— Братец не нашел ничего лучше, чем передавать свои приказы через лесного бродягу-пограничника? — вступил едкий голос Куруфина.

— Что ты говоришь — Маэдрос и это предусмотрел? — опять Келегорм. — Пусть он сам слушает свои советы!

Раздался звук удара — разбился кувшин, по счастью, о стену, затем по камню лязгнул еще какой-то предмет. Маблунг выхватил было меч, однако тут грохнула дверь. Спиной к ней привалился Белег, дыша, как после тяжелой работы, и жестом указывая на ключ. Дверь содрогнулась еще от одного удара, судя по всему, ногой, после чего послышался приглушенный стон.

— Я предупреждал, — пожал плечами Маблунг, когда они поднимались по лестнице. — Ничего, кроме проблем, разговор с феанорингами не принесет. Хорошо еще, если они не сдадут тебя Тинголу.

Белег еще раз перевел дух и потер лицо руками.

— Ничего. Думаю, об этом можно не волноваться — с государем Тинголом они желают общаться еще меньше, чем со мной.

* * *

Металлический светец с грохотом полетел в стену. Конечно, лучше бы он попал в голову этого наглого синда, но лучник Тингола оказался ловчее: увернувшись от брошенного предмета, выскользнул за дверь. В негодовании Турко со всей силы пнул помеху, о чем вскоре пожалел, та оказалась прочнее эльфа.

Лучина, выпавшая из вилки светильника, потухла, в камере не было видно ни зги. От топчана донесся мрачный, раздосадованный голос Атаринке:

— Что, выпустил пар?

— К балрогам все! — озлобленно выкрикнул Турко и сдавленно охнул. Стоило лишь перенести вес на ушибленную ногу, как в нее зубами вцепилась боль.

Куруфин на ощупь нашел огниво и щепку, выбил искру, затеплил огонек. Старший из братьев, прихрамывая и морщась, подошел к стене, поднял держальце и вернул его на стол. Искусник смотрел на это раздраженно:

— Сядь уже! Надо снять сапог и посмотреть, что с ногой.

— Я сам справлюсь, — огрызнулся Турко, отталкивая брата.

— Катись к Морготу, недоумок! Достал! — взъярился до предела доведенный Куруфинвэ. Хлопнул ладонью по столу, рухнул на свое ложе, закинул руки за голову и погрузился в свои мысли.

После суда разгневанные стражники втащили, точнее, швырнули феанорингов в камеру. Да так и оставили в кандалах: «Снимем, когда успокоитесь», — и захлопнули дверь. Если бы в этот момент рядом с братьями оказался Тингол, то Куруфинвэ удушил бы его своими руками. Наглый самодур! Сыновья Феанора никому не служили и впредь не будут. Лучше лишиться головы или просидеть в этой яме до конца Арды. Лишь к вечеру, когда и стража, и узники остыли, пришел Маблунг в сопровождении еще одного эльфа. В четыре руки они споро расковали обоих нолдор, что продолжали метать гневные взгляды. Пожалуй, они даже были довольны собой: Элу выслушал в свой адрес столько брани, сколько не слыхивал со времен Куивиэнэн.

Вот только за этим насыщенным днем потянулись будни: однообразные, пустые, тихие. Дважды в день приходил кто-нибудь из охранников, приносил немудреную пищу и воду, проверял, есть ли лучины у пленников и, чаще всего не проронив ни слова, запирал дверь темницы.

Остальное время феаноринги были предоставлены сами себе. Каждый дюйм камеры был осмотрен, каждая трещинка прощупана, древесные узоры на столе легко можно было воспроизвести по памяти, а темы разговоров начинали повторяться по кругу. Деятельные натуры братьев не переносили этой невольной праздности. Если Куруфин еще мог спрятаться в своих мыслях в расчеты и проекты, то Турко изнывал от скуки и постоянно был раздражен: его, привыкшего к простору и свободе, заперли в тесном погребе. Неудивительно, что к концу второй недели он принялся за безобразия: нолдо был недоволен едой, насмехался и грубил стражникам, всячески провоцировал их на драку. Отчаянно зубоскалил над Маблунгом.

Атаринке большую часть времени молчал, но и для него заключение было в тягость. Он продолжал обдумывать свои разработки, но ни записать, ни выполнить маломальский чертеж было невозможно. Не просить же у этих лесных доходяг бумагу! Такое недоразумение удручало Искусника: сначала он царапал подсчеты ложкой на столе, наконец, приспособился рисовать угольками от лучин на стенах. Вскоре стены покрылись тенгвар, расчетами и рисунками. И все же Атаринке день ото дня мрачнел, угрюмое выражение не покидало его лицо. Курво все больше выводили из себя метания Охотника по камере. Между братьями стали возникать ссоры по пустякам: ранее не замечаемые мелочи выскакивали на первый план, представали в гротескном свете. Напряжение нарастало, как мыльный пузырь, готовое лопнуть от неосторожного прикосновения. После послания от Маэдроса, когда ярость братьев выплеснулась на ни в чем неповинного разведчика, вспышка гнева не принесла облегчения, а только разбитый кувшин и сломанный палец на ноге. Накатила апатия.

Будто издалека слышалось, как Келегорм ругается сквозь зубы, потом стало тихо. Мысли вяло переворачивались, тянулись густым киселем. «Прошло всего несколько недель, а мы уже готовы сцепиться, как последние орки. Что будет через месяц, год, десять лет? Вдруг Майтимо прав, и благоразумнее выполнить требование Тингола? Нет, ни за что! Я сошел с ума, если думаю об этом. Мы сошли с ума. Мы сойдем с ума…» — захотелось немедленно поговорить с братом, чтобы разогнать этот морок.

— Иногда мне кажется, что мы это действительно заслужили.

Турко заговорил тихо и спокойно, и Атаринке испуганно сел на лежанке, вглядываясь в черты брата, плохо различимые в неверном свете лучины. Последнее время Келегорм только бесился и проклинал весь белый свет, поэтому покаянные слова насторожили Искусника.

— Даже Нельо осуждает нас за Нарготронд.

— С чего ты взял? — Атаринке придвинулся ближе, уже серьезно опасаясь за здравый рассудок брата.

— Он не дал нам прикоснуться к Сильмариллу, — с тихим вздохом отвечал Келегорм, устремив взгляд к скрытому в темноте своду камеры.

— У нас были связаны руки.

— Не обманывай себя, не поэтому. Брат считает, что наши руки запятнаны кровью Финдарато. И многими иными проступками.

Курво облокотился на стол, потер виски руками. Он не ожидал от яростного Охотника таких речей.

— Ты ведь знаешь, что Нельо всегда будет на нашей стороне, что бы ни случилось, как бы мы ни поступили.

— И теперь он советует нам присягнуть на верность Тинголу? — в голосе Турко снова прорезались гневные нотки.

— Только он понимает под этим не всегда то же, что и мы, — Куруфин вздохнул.

В молчании текли минуты, нарушаемые лишь треском лучины.

— Ты жалеешь, что ввязался в эту историю? — неожиданно спросил Атаринке.

— Если ты о Нарготронде, то там все пошло не так. Надо ведь было действовать иначе, правда?

Куруфинве недовольно хмыкнул. Провал в Нарготронде он принимал на свой счет. Где-то он ошибся, недооценил горячность Финрода и силу Ородрета.

— Если же о Лютиэн — то не знаю. Иногда мне кажется, что лучше бы ее вообще никогда не было на свете, — Келегорм затих, дыхание его сделалось прерывисто. Молчание стало тягостным.

— А иногда, — продолжил он с хрипотцой в голосе, спустя долгое время, — я думаю, что без нее существование всей Арды было бы напрасным.

Куруфин сделал неловкое движение, едва не опрокинув лучину. Встал и снова сел. Ему захотелось как-то утешить брата, но он опасался, что открытое проявление сочувствия только сильнее разбередит рану. Келегорм редко был так откровенен и почти никогда не говорил про дориатскую принцессу. Наконец он пошевелился на кровати и сел.

— Ехать же сдаваться Тинголу было твоей идеей, — проговорил Турко с вызовом.

— Да, моей, — Куруфин твердо взглянул брату в глаза. — Я и сейчас поступил бы так же.

— Я не упрекаю и тоже, ни мгновения не колеблясь, последовал бы за тобой — сейчас, как и тогда. Даже зная, чем все обернется. С меня хватило и одного раза, когда мы оставили Нельо в плену, без помощи.

Келегорм сел к столу, и теперь они оба склонялись над горящей лучиной. Огонек колебался в такт их дыханию.

— Я вообще-то думал, что Тингол казнит нас, — признался Келегорм.

— Я тоже, — Курво с досадой скривился, — но он оказался коварнее!

— Служить ему я не стану, даже под угрозой расправы!

— На это он не пойдет, побоится Маэдроса. В конце концов, это только тюрьма…

— Нет! Балрог возьми этот проклятый лес, тюрьма и неволя не могут быть оправданы ничем! Лучше смерть.

* * *

«Маблунг — Белегу: Привет пограничникам!

Твоя мысль о том, что сыновья Феанора на службе нашему королю будут много полезнее, чем напрасно занимая подвальные апартаменты, запала мне в душу. То, что приходится действовать втайне от государя Тингола, огорчает меня, однако, думаю, рано или поздно ситуация разъяснится. Но в своих попытках намекнуть принцам нолдор, что неплохо бы пересмотреть свои взгляды, я пока что потерпел неудачу.

Надеюсь, что у северных границ дожди закончились и солнце сияет так же ярко, как над залами Менегрота, а орки и прочие морготовы твари не сильно докучают тебе. Ровного полета твоим стрелам,

твой М.»

«Белег — Маблунгу: Салют гвардии Дориата!

Земли вокруг Дориата становятся оживленными, и оркам, наводнившим наши леса после Битвы Внезапного Пламени, приходится несладко. Как ты узнаешь из официального донесения, мои разведчики сообщают, что сыновья Феанора готовятся к войне и рассылают гонцов в поисках союзников. К Химрингу в строжайшей тайне прибыли вестники из Хитлума, оживились торговые пути на Белегост и Ногрод. Не думаю, что от того, что гостящие в Менегроте феаноринги узнают об этом, пострадают интересы нашего государя.

Удачи в нелегких делах при дворе. Жду тебя в гости при первой возможности.

Б.»

«Маблунг — Белегу: Дружище, ты гений!

При известии о том, что Маэдрос собирает союз против Моргота, наши драгоценные лорды оживились, перестали капризничать и изводить меня насмешками и начали активно интересоваться внешними событиями. Сегодня я напомнил им о возможности, оставленной им Государем — принести присягу и выйти на свободу, тем самым обретая шанс делом помочь Дориату, а также получать известия от братьев. Куруфин заинтересовался формальной стороной процесса, завтра принесу им текст присяги, ознакомиться.

P.S. Увы, гонец задержался, и я могу поведать тебе о том, как нолдор высказали свое мнение о клятве верности государю Тинголу. Келегорм порвал ее в клочья».

* * *

Дверь каземата отворилась, вошел командир гвардии, улыбающийся, легкий. С ним в темницу пробрались запахи прелой листвы и влажной древесины. Невольно вспоминались лес, умытый дождем, и солнце, проглядывающее сквозь буковую листву. Турко сидел на лежанке и в этот момент развлекался тем, что пытался жонглировать ложками. Курво писал на стене, в левой руке держа еще одну зажженную лучинку, а в правой — уголек. Братья выглядели до того мирно, что Маблунгу захотелось улыбнуться.

— Приветствую! — обратился он напевно и звонко. — Я принес текст, как вы и просили.

Помолчав немного, добавил:

— Должен вам сказать, что все вельможи Владыки приносили присягу, однако ваша ситуация не рядовая, Король с Советом долго обсуждали сложившиеся обстоятельства и решили внести дополнение.

С этими словами Маблунг извлек бумагу из футляра, что держал в руках. Свиток из тонкого, почти невесомого пергамента был перевит синим шнуром со свисающей печатью. Келегорм отложил ложки, развернулся к синда вполоборота, выжидательно поглядел на брата. Куруфин затушил щепку, бросил ее и уголек на стол, подошел к командиру, вытирая пальцы прямо о подол рубахи.

Атаринке с нежеланием взял свиток, развернул его, нахмурился, вчитываясь в текст: «Я (имя) клянусь именем Эру Илуватара… — руки его дрогнули, взор метнулся, натолкнулся на внимательный взгляд Маблунга, — что буду преданным и сохраню истинную преданность Его Величеству Королю Элу Тинголу и его Наследникам.

Я (имя) искренне и честно объявляю и подтверждаю, что буду преданным и сохраню истинную преданность Его Величеству Королю Элу Тинголу и его Наследникам.

Я сохраню верность Королевству Дориат. Я буду соблюдать его законы с уважением и выполню мои обязанности и обязательства, которые возложит на меня Его Величество Король Элу Тингол и его Наследники, с полным напряжением сил.

Клянусь повиноваться всем поставленным надо мною, проявляя им полное послушание во всех случаях, когда этого требует мой долг, и не нарушать принесенной клятвы из-за корысти, родства, дружбы и вражды».

Искусник оцепенел, неотрывно глядя на вязь букв, на скулах проступили и переливались желваки. Он непроизвольно сделал шаг в сторону синда и заговорил хриплым голосом:

— Однажды я уже поклялся, и эта клятва завела меня в плен к твоему трусливому королю. С меня хватит и одного раза.

Келегорм одним прыжком оказался возле брата, выхватил свиток из его рук, быстро пробежался глазами по строчкам. Рванул пергамент: «Катитесь к Морготу!» — швырнул клочки в лицо начальника гвардейцев. Тот даже не вздрогнул, ответил тем же спокойным тоном:

— Я и не ожидал чего-то иного. И все же вам стоит подумать. Времени у вас много.

* * *

Атаринке уже второй день был странно задумчив. Турко заметил, что все чаще вместо своих биссектрис и трапеций он выцарапывает угольком на стенах восьмилучевую звезду. Молчание брата Охотника бесило и настораживало.

— Ты что-то задумал? — не выдержав, спросил Келегорм.

— Мы должны согласиться.

— Ты рехнулся! — Турко от неожиданности сел на лежанку. Курво пожал плечами.

— Война. Если мы просидим все время здесь, мы ничем не поможем братьям. Если мы выйдем отсюда — выведем на поле боя Дориат.

Турко ахнул — брат все же гений. Пусть в Нарготронде вышла осечка, но сейчас — сейчас они смогут. Если бы они только могли бежать… Пусть бы потом болтали что угодно. Если кому-то покажется, что сдаться в плен и сбежать — нечестно, недостойно высокородных правителей — плевать! Это война, все средства, пусть они и покажутся кому-то недостаточно возвышенными и рыцарственными, все, что ведет к победе, должно пойти в ход. Турко — военачальник не хуже Нельо, Курво — не только стратег, но и инженер, последние разработки баллист нового типа были прерваны в Аглоне, но все чертежи он держит в памяти. Они нужны там, на Химринге! Но если они приведут войско Дориата — это может решить исход войны. Ради этого можно поступиться своей гордостью.

— Для этого мы и вправду будем служить Тинголу? — с опаской спросил Охотник.

— Мы дадим клятву. Значит — будем.

* * *

Король Дориата сидел один в полумраке своего кабинета. В маленьком подсвечнике горела свеча, огонек весело плясал, отражаясь в чернильнице. В камине гудело пламя, отсветы от него качались на полу. На столе были разложены несколько листов с донесениями от разведчиков Белега. Тингол смотрел на пламя свечи, поставив локти на стол, положив подбородок на сцепленные пальцы. На стук в дверь он отреагировал не сразу.

— Войдите.

В кабинет зашел Маблунг, склонил голову в приветствии:

— Ваше Величество. Я был у сыновей Феанора. Они согласны присягнуть тебе в верности.

Король приподнял брови, удивленно посмотрел в лицо начальника гвардии.

— Неожиданно. Не думал, что они примут наши условия, где-то даже надеялся на отказ, — повернув голову к камину, немного подумал. — Что ж. Вели писцам составить послания в Нарготронд и Химринг. Ородрет может приехать сам или прислать послов. Маэдросу я дозволяю прислать доверенное лицо. Гонцы должны выехать как можно быстрее. О церемонии объявить всем подданным.

— Будет исполнено, — Маблунг еще раз поклонился.

— Спасибо, ты можешь идти, — кивком головы король отпустил командующего.

После ухода Маблунга Тингол снова погрузился в молчание, он смотрел на горящие поленья, хмурился в ответ на свои размышления. Затем перевел взгляд на бумаги, лежащие перед ним, взял одно из донесений, скользнул глазами по нему и усмехнулся:

— Так значит, согласны…

* * *

Ночь прошла в тягостном ожидании. Келегорм то и дело начинал метаться по камере, в гневе пиная стены. А между взрывами ярости брат сидел на одном месте, сцепив пальцы в замок так, что вздувались вены.

Атаринке оставался внешне спокойным, даже отрешенным. Он точно решил для себя — они должны выйти из подземелий Тингола. В этой дыре можно просидеть до Второго Хора: ни помочь брату, ни ускользнуть от Элу, а раз так, придется временно уступить.

После нескольких часов томительного ожидания дверь темницы отворилась, на пороге появился Маблунг.

— Господа, следуйте за мной, — за дверями стояли двое стражников.

— Что? Даже без кандалов? — усмехаясь, процедил Турко. Командир только улыбнулся.

Они долго шли по коридорам и галереям, пересекли почти весь дворец. Остановившись у одной из дверей, Маблунг с легким поклоном произнес: «Проходите». Из распахнутой двери дохнуло влагой и теплом. Это оказалась купальня.

— Располагайтесь. Здесь имеется все необходимое. У вас есть полтора часа, — дверь отворилась, в нее прошмыгнул какой-то юноша, положил два свертка на лавку. — А это чистая одежда.

Куруфин подошел, развернул полотно, в котором были одеяния из дорогой ткани, выдержанные в цветах Дома Феанора.

— Даже так? — Искусник еще немного поглядел на сверток и перевел взгляд на синда.

— Не каждый день представители столь славного Дома приносят присягу нашему королю и королеве, — легкий кивок головы, и начальник гвардии покинул купальню.

Тишина лопнула от удара и металлического звона. Курво повернул голову: на полу у стены продолжал дребезжать ковш, брат стоял у деревянной ванны, вцепившись руками в ее края. Невидящий взгляд был устремлен в одну точку.

Куруфинвэ подошел к стене, поднял ковш, задумчиво поглядел на него, будто это было искуснейшее литье, и поставил на лавку. Обратился лицом к Тьелкормо.

— Он насмехается над нами. Негодяй! — выплюнул фразу Охотник, крылья носа трепетали от накатившей злости, лицо застыло озлобленной маской.

— Вполне возможно. Впрочем, мы еще можем отказаться и вернуться в нашу уютную камеру. И проторчать там еще несколько месяцев, пока Майтимо готовится к войне с Моринготто, — с насмешкой в голосе вымолвил младший.

— Нет, — прохрипел Келегорм, — больше я не вынесу.

— Раз так, то, в самом деле, давай немного отдохнем, а потом сыграем этот спектакль до конца, — ободряюще сказал Курво и открыл чан с горячей водой.

Снова сыновья Феанора стояли у подножия дориатского престола. Внутреннее напряжение было так велико, что, казалось, еще чуть-чуть — и тело не выдержит, вспыхнет.

Тингол, поднявшись с королевского места, сошел вниз, остановился перед Келегормом. Неотрывно глядя ему в лицо, властно произнес:

— Желаешь ли ты присягнуть мне?

— Да, я желаю, — но в голосе Охотника не было и тени почтения.

Скрепя сердце он преклонил колено и протянул к королю сложенные руки. Правитель Огражденного Королевства взял их в свои ладони, с силой сомкнул пальцы. На мгновение лицо коленопреклоненного эльфа свела болезненная судорога. Показалось, что Туркафинвэ не вытерпит, отдернет руки, вскочит и ударит несостоявшегося сюзерена. Но старший из братьев совладал с собой, краткие секунды его взор был устремлен куда-то в сторону свидетелей, и начал резко, как бы отрубая отдельные куски, бросать слова:

— Я, Келегорм Туркафинвэ Тьелкормо феанарион, клянусь именем Эру Илуватара…

Пока Охотник произносил клятву, ему чудилось, будто сердце разрывается на части. Боль наливалась где-то в груди, но «надо вытерпеть, ради имени отца, ради Нельо, ради победы над убийцей Финвэ». Последние слова глухо упали на каменный пол чертога.

Тингол молчал, вероятно, наслаждаясь своим триумфом, но Турко лишь смотрел прямо перед собой. Наконец, над головой прозвучало: «Да будет так». Тингол разомкнул сжатые пальцы. Позволения подняться не было: ни словом, ни жестом, ни взглядом — король сделал шаг в сторону Куруфина. Руки Охотника упали, как будто лишенные костей, сжались в кулаки.

Атаринке чуть склонил голову к плечу, с недобрым прищуром посмотрел в лицо Тингола. Тот в ответ лишь вопросительно приподнял брови.

— Желаешь ли ты присягнуть мне?

— Да, я желаю, — желчно вымолвил Атаринке, припадая на колено.

Элу Тингол повторил жест покровительства. Искусник вслед за братом проговарил клятву, и свидетелям слышалось за его речью шипение притаившейся ядовитой змеи. Не на беду ли этот оммаж? Но Тингол оставался совершенно невозмутим. «Да будет так!» — разнеслось по чертогу.

Так и не дозволив нолдор встать, Владыка Дориата взошел по ступеням возвышения, занял свое место на троне. Некоторое время в зале царила тишина, король молчал в задумчивости.

Когда безмолвие уже стало тягостным, королева легко коснулась плеча супруга, кивнула головой в сторону собравшихся.

— Поднимитесь, — велел Элу Тингол своим новым подданным. — Вы присягнули мне в верности, будьте столь же непоколебимы и тверды в ней, как были верны Клятве, что некогда прозвучала в землях Амана.

Феаноринги вскочили на ноги. Келегорма трясло от ярости, Куруфин схватил его за руку, предостерегая от необдуманных действий. По жесту короля заиграли трубачи.

Ближайшие советники, некоторые приближенные короля, послы и сами Феанорионы были приглашены в соседнюю залу, где их ждало скромное угощение. Обстановка приема была прохладной. Разлили вино в кубки, подняли их во славу короля Тингола, стоя отпили напиток. Иные, не стесняясь, смотрели на сыновей Феанора в этот момент. Те, как не бывало, опустошили свои кубки и даже не скривились. Разломили хлеб, изготовленный самой Владычицей. Келеборн с супругой заторопились с окончанием трапезы и первыми испросили позволения покинуть собрание. Уже на полпути Галадриэль, не проронившая ни слова за время угощения, оборотилась к владыкам и, глядя прямо в глаза Элу Тингола, бесцветным голосом произнесла:

— Ты получил плохих вассалов, Владыка Тингол. Проклятие Мандоса тяготеет над ними, они предадут тебя, как уже дважды предали свою родню.

После того, как дочь Финарфина вышла, тяжкое молчание пало на эльфов. Гостям было недвусмысленно объяснено, что пора и честь знать. Послы оставались во дворце, где им были приготовлены покои, советники отправлялись в свои поселения. Зала быстро пустела, в конце концов, в ней остались королевская чета, Маблунг и трое нолдор. Посланник из Химринга с поклоном обратился к Элу Тинголу:

— Лорд Маэдрос просил передать своим братьям, что их поступок делает честь роду Феанора.

С этими словами он еще раз склонил голову перед Владыками и стремительно вышел. Куруфин стоял с непроницаемым взглядом, Келегорм с силой сжимал кубок, костяшки пальцев побелели от напряжения. Маблунг расположился в стороне, готовый к любому повороту событий. Королева внимательно поглядела в глаза сыновей Феанора, тень сомнения скользнула по ее челу. Она поднялась, как бы стряхнув опасения, улыбнулась и сказала:

— Теперь Дориат — ваш дом.

На краткий миг Мелиан сжала руку своего супруга и покинула зал. В словах майэ не было чего-то угрожающего, но по коже Феанарионов пробежали мурашки: теперь пути назад не было.

Король обратился к феанорингам резко и холодно:

— Дождетесь здесь Маблунга, он передаст вам дальнейшие распоряжения, — он жестом подозвал командира гвардии. — Следуй за мной.

Бросив на Феанарионов предупреждающий взгляд, Маблунг вышел вслед за Владыкой, на ходу отдал распоряжение стражникам: «Лордов не выпускать, посторонних в галерее быть не должно», — и, уже ни на что не отвлекаясь, зашагал знакомым путем — Король направлялся в свой кабинет.

Распахнув дверь, Тингол вошел к себе, обогнул письменный стол, зажег свечи, устало сел и опустил отяжелевшие веки. Руки бессильно легли на подлокотники, голова откинулась на спинку кресла. Как только начальник гвардейцев переступил порог, Элу Тингол распорядился:

— Запри дверь, — голос выдавал Короля, в нем явно чувствовалась изнуренность. — Там на комоде поднос с кувшином. Неси сюда.

Двери осторожно бесшумно закрылись, до обессилевшего эльфа донесся звук легкой поступи, звяканье посуды, стукнувшейся друг о друга. Шаги приблизились, на столешницу опустился тяжелый кувшин, за ним последовали кубки. Послышался плеск жидкости, льющейся на дно сосуда. Король нехотя открыл глаза, взял наполненный кубок, отпил чистой прохладной воды, снова откинулся на спинку кресла.

— Спасибо, — с облегчением обратился к стоящему синда, — со времен начала Похода ты остаешься верной опорой для меня.

— Благодарю, — просто отвечал командир.

— У меня просьба к тебе. Не спускай с них глаз ни на одну минуту. Найди работу для каждого. Чем больше заняты руки этих мастеров, тем меньше у меня головной боли.

— Я прослежу за этим.

— Я бы хотел побыть один. Попроси, чтобы меня не беспокоили, — закончил Тингол.

Маблунг помолчал, осторожно спросил:

— Вы позволите вернуть сыновьям Феанора их оружие?

— Нет, — Тингол, чуть помедлив, добавил, — не сейчас.

— Ваше Величество, но это будет тяжким оскорблением для них.

— Для этих двоих мало одной клятвы, чтобы получить мое доверие, — в голосе появились стальные интонации. Маблунг счел более разумным отступить. Если феаноринги не совершат необдуманных поступков, то он еще найдет повод им помочь. Глава гвардейцев поклонился Владыке, вернул кубок на комод и вышел из кабинета.

* * *

— Не проводи веревку между слегами — перетрется.

— Так куда же ее тогда? — Келегорм поднял колено, и освободившаяся березовая жердь тут же прищемила палец, удерживающий узел.

— В волколачью задницу эту веревку! — рыкнул Охотнник, вскакивая, и в ту же секунду едва не провалился между неплотно лежащими балками.

Растрепанный загорелый синда, командир отряда строителей, опустил голову, тихонько улыбаясь.

— Кто придумал эти курятники на деревьях?! — ярился Келегорм. — Да отсюда только плевать на затылок врагу удобно. А так — ни обзора за ветками, ни защиты от стрел, и холодина, наверняка, зимой, одни дыры. Не можете нормальную крепость построить?

Синда не выдержал, захохотал в голос.

— Сразу видно нолдо! Остынь, лорд Келегорм, а то еще свалишься с делони.

Келегорм действительно плюнул вниз и обернулся с явным желанием поправить синда его улыбчивую физиономию. Однако тот не испугался, только развел руками — ну, не драться же мы с тобой будем, лорд из Заморья? Среди строителей подобрались сплошь славные смешливые ребята, ловкие в деле, острые на язык и не робкого десятка. Хотя отряд занимался большей частью строительством делоней, расчисткой леса и прочими подсобными работами в помощь пограничным отрядам, попадись ему какие-нибудь невнимательные орки, им бы не поздоровилось.

Когда после церемонии присяги Феанорингам приказали на следующий же день отправляться на север, возводить делони для пограничников, разрушенные внезапным ураганом, братья онемели от возмущения. «Так, — сказал Куруфин, — кажется, мы сменили тюрьму на каторгу». Однако никому, кроме сыновей Феанора, работа строителя каторгой не казалась. Синдар работали много и тяжело, но потом пели и хохотали, будто на празднике. Когда отец еще в Амане — так далеко, так давно — говорил маленькому Турко, что любая работа достойна уважения, будущий Охотник думал, что имеется в виду создание рукотворных самоцветов и ваяние статуй, может быть, еще охота и писание трактатов по языкознанию. Рубка жердей и укладывание их в подобие плетеной корзины в кронах деревьев в понятие «достойная работа» никак не укладывались. Равно как и готовка еды на полевом очаге, рытье водоотводящих каналов, заготовка дров, разгрузка провизии и тому подобные дела, до которых у воинов Белега не доходили руки.

Первые дни Келегорм и Куруфин смертельно уставали — давал себя знать долгий принудительный отдых в подвалах Менегрота. Постоянные указания и советы от синдар выводили братьев из себя, тяжело подчиняться приказам тому, кто сам привык их отдавать. К тому же не давал покоя постоянный надзор — ни на минуту ни один из бывших узников Тингола не оставался в одиночестве. Им было запрещено без разрешения покидать лагерь, и даже для того, чтобы после работы пойти умыться в ручье, требовалось поставить командира в известность. Особенно тяжко приходилось Куруфину. На его предложение поменять конструкцию делони на более жесткую, устойчивую и быструю в сборке ему был дан решительный отказ. Этого Искусник стерпеть не мог — мало того, что его заставляют делать тяжелую и неквалифицированную работу, эти лесные недотепы еще отказываются от советов лучшего инженера по эту сторону моря! Атаринке заявил, что к этим шатким и убогим конструкциям больше не притронется, и Келегорм его поддержал. Командир пожал плечами и послал за Белегом. Могучий Лук прибыл и сказал только одно: «Вы принесли клятву». Содержание ее братьям повторять не пришлось — слова каленым железом были выжжены в памяти. Приказы командира они обязаны были выполнять.

Вопреки ожиданиям феанорингов, на границе, в отличие от залов Менегрота, к ним относились поначалу тепло и дружелюбно. Даже, несмотря на их хмурый и надменный вид, синдар заговаривали и смеялись с феанорингами. Возможно, до строителей дошли только смутные слухи о событиях в Нарготронде, а история с Лютиэн была темна и полна недомолвок. Зато откуда-то стало известно, как сыновья Феанора своей свободой выкупили у короля Дориата Сильмарилл и своего старшего брата. Благодаря этому они вызывали у товарищей интерес и даже некоторое уважение. Один из наиболее восторженных юношей сказал как-то Куруфину, которого, видимо, опасались меньше, чем вспыльчивого Келегорма, что восхищается их мужеством и самоотверженностью.

— В верности своим идеалам вы, сыновья Феанора, настоящие герои!

— Да? — Куруфин оторвался от созерцания новых мозолей на отвыкших от инструмента ладонях и хищно приподнял уголок рта. — Тогда тебе неплохо было бы встретиться с Намо Мандосом раньше нас, чтобы сообщить ему об этом.

— Мы построили Аглон, — сетовал Атаринке. — Мы составляли чертежи укреплений Химринга — и он выстоял!

Если говорить начистоту, то Келегорм в строительстве Химринга поучаствовал только однажды — залив вином генеральный план.

— Мы вместе с отцом строили Форменос! И теперь эти криворукие невежды пытаются учить нас, как вить птичьи гнезда на деревьях!

Зимой стало по-настоящему тяжело. С севера, из-за Гор Ужаса, из земель под тенью, дули ураганные ветры, несущие пепел и гарь от самого Ангбанда. Словно спеша отыграться за летнее затишье, из Нан-Дунгортеб повылезли темные твари, не давая пограничникам Дориата ни минуты покоя. Оголодавшие из-за небывалых снегов шайки орков двинулись на юг в поисках легкой поживы. Завеса Мелиан не пропускала зло в Сокрытое Королевство, но дориатцы считали своим долгом очистить от морготовых тварей приграничную полосу. Огромные ветровалы загромоздили дороги и сделали лес труднопроходимым даже для ловких синдарских разведчиков.

Братья, как и весь отряд строителей, ночевали на ставших неожиданно привычными и уютными делонях. По утрам на вороте одежды оседал толстый слой инея, и волосы примерзали к изголовью. От тяжелой ежедневной работы по расчистке завалов ныла спина, гудели руки. На ветру коченели пальцы и белели обмороженные щеки. Однако раз за разом уставшие и посерьезневшие синдарские строители вставали и шли работать. Келегорм и Куруфин тоже вставали — первыми. Шли туда, где тяжелее всего, и тогда, когда ни у кого уже не было сил. Первыми, потому что вожди и правители, потому что нолдор, потому что Первый Дом. Стиснув зубы, лорды, пришедшие из Бессмертных Земель, с Предвечным светом, раз и навсегда отразившимся в глазах, шли вперед и вели за собой синдарских мальчишек. Пусть даже кто-то из них и очнулся у Вод Пробуждения, они, не видевшие Амана, не знавшие дружбы и мудрости Валар, горечи вины и изгнания, навсегда останутся детьми. Выдохнув и засучив промокшие и обтрепанные рукава, сыновья Феанора шли на работу — как в бой. Рубили и пилили громадные поваленные стволы с той же яростью, с какой крошили в битве врагов.

Дважды пришлось принять и настоящий бой. Когда орки, собиравшиеся поживиться припасами строителей, были уничтожены, синдар только качали головами — они впервые видели феанорингов в бою. Даже с топором и багром вместо привычного меча, братья уложили незадачливых грабителей раньше, чем подоспели синдар. Второй раз было опаснее — огромные пауки из предгорий Горгорота. Здесь синдар знали, что делать, и феанорингам оставалось следовать их тактике, поражая тварей в незащищенное брюхо. Обошлось без потерь.

— Плоховаты ваши клинки, — поморщился Куруфин, кивая после боя на выщербленное лезвие меча в руках у одного из плотников.

— Мы не на войне, — пожал плечами синда.

— «Хорошенькое у них тут «не на войне»», — хмыкнул про себя Куруфин.

— Пограничники, стрелки — те при оружии, а у нас, как видишь, мечи не у всех, да и те наши, дориатские. У кого гномской работы — те так просто не тупятся.

«Подождем весны — будут вам нормальные клинки», — решил про себя Атаринке.

Наконец наступила весна, ураганы прекратились, и выглянуло ласковое солнце. За зиму феаноринги пережили многое, но ни разу им в голову не приходило оставить отряд. Теперь, когда битва со стихией была выиграна, дороги Дориата стали вновь свободными, а леса — чистыми, Куруфин решил, что пришло время действовать. «Останься мы корчевать пни и мостить мосты и дальше — Дориат так и проспит грядущую войну».

Когда Белегу доложили, что сыновья Феанора желают встречи с ним, он насторожился. Интересно, о чем они попросят? За последнее время нолдор не только не вызывали нареканий командиров, а напротив, заслужили уважение и любовь товарищей. Но в том, что они придут чего-то требовать, Белег был уверен.

Когда Келегорм и Куруфин вышли на поляну, где расположился временный лагерь пограничников, Белег удивился и вздохнул про себя. Лорды сильно изменились за прошедший год. Обветренные лица, потемневшие от работы, растрескавшиеся руки, износившиеся дорогие одежды. Оба, даже дерзкий Охотник, теперь казались спокойнее, терпеливее. Но взгляды феанорингов были тверды, как прежде.

— Мы пришли с предложением, — решительно объявил Келегорм.

— Командир Белег, не откажи в любезности, покажи мне свой меч, — продолжил Куруфин. Белег на миг растерялся, но протянул клинок нолдо.

— Прекрасный меч, работа наугрим, — кивнул Мастер после беглого осмотра. — А у многих ли твоих воинов мечи, сделанные гномами?

Белег признал, что в основном оружие синдарских кузнецов, и по качеству заметно уступающее гномскому.

— Мы откроем вам секрет нолдорской стали. Когда ваши умельцы освоят технологию, дориатские мечи станут не хуже привозных.

— Ты, знаменитый мастер среди народа мастеров, готов поделиться своими секретами? — удивленно воскликнул Белег.

— Я служу королю, если ты помнишь, Могучий Лук. Мои знания принадлежат ему и Дориату.

Через две недели после того, как Белег отправил донесение, феанорингов вызвали в Менегрот.

* * *

Келегорм откровенно скучал. С тех пор, как они перебрались в Тысячу Пещер, куда были созваны лучшие кузнецы и оружейники лесного королевства, брат целыми днями пропадал в мастерских. Поначалу Охотник сопровождал его, пытаясь помочь, поделиться своими знаниями о стрелковом оружии, о котором в бытность свою учеником Ороме он узнал многое. Несколько новых конструкций наконечников для стрел были взяты на вооружение. Через неделю Турко понял, что помощников у брата с избытком, а занимать место в ставших неожиданно тесными кузнях и мешаться у всех под ногами ему не хотелось. Прогулялся по дворцу. Познакомился с фрейлинами Мелиан. Попросил разрешения поехать на охоту и получил отказ. Унявшееся было за время трудной приграничной зимы раздражение просыпалось снова. Охотник прошелся по галереям, рассматривая гобелены. Увидел на одном из них Берена с Сильмариллом. Настроение окончательно испортилось.

Турко хотел выйти на балкон, где в последние дни любил в одиночестве смотреть на закат, однако в арке столкнулся с каким-то синдой в дорогих одеждах.

— Смотри куда идешь, надутый павлин, — буркнул он себе под нос и подошел к перилам, надеясь, что синда растворится сам собой. Не вышло.

— Глядите-ка, едва государь наш отпустил своих рабов с цепи, они уже начинают хамить его вельможам.

Келегорм взвился, обернулся вмиг, желая собственными глазами увидеть, кто смеет так разговаривать с ним. Натолкнулся на колючий, прищуренный взгляд, заостренные черты, в которых не было ни малейшего страха. Богатое, расшитое самоцветами платье. Синда был ему незнаком.

— Как ты смеешь?! — рявкнул Келегорм, и, по старой привычке, бросил руку на рукоять меча. Которого, конечно же, не оказалось. Синда ухмыльнулся.

— У нолдор так принято — обижаться на правду? Кто же вы, как не рабы Тингола? Которых он посылает на любую грязную работу и не дозволяет носить оружия? Которым не доверяет и следит за каждым шагом. Вассалы, связанные клятвой, но не имеющие никаких прав.

Келегорм двинулся вперед, явно намереваясь расправиться с вельможей голыми руками, невзирая на кинжал в дорогих ножнах у того на поясе. Однако синда только хмыкнул.

— Так и собираетесь дальше ему подчиняться? Ну что ж, ручные феаноринги — такого в королевском лесу еще не было.

Синда фыркнул и вышел с балкона, пока Келегорм не отошел от столбняка.

Едва Турко обрел способность дышать и двигаться, он вылетел в галерею, но обидчика своего не увидел. Пометавшись из стороны в сторону, он побежал к мастерским.

Для того чтобы успокоить брата, Куруфину пришлось отвесить ему пару пощечин. Но и сам Искусник был взвинчен до предела. До позднего вечера он молчал, меряя шагами мастерскую, в которой уже остывал огонь. Наконец Атаринке заговорил.

— Думаю, я знаю, кто это. Саэрос, один из вождей нандор в Дориате. И он столкнулся с тобой не случайно. Надо встретиться с ним и узнать, что ему нужно.

Турко треснул кулаком по наковальне.

— Ррручные феаноринги! Если я увижу его еще раз, я его убью.

— Успокойся. Возможно, этот павлин может нам помочь. Не кажется тебе, брат, что мы и вправду начали забывать, для чего мы здесь?

На следующий день Келегорм стоял на балконе, разглядывая солнечные блики на резвых струях Эсгалдуина. Не прошло и получаса, как за спиной он почувствовал движение.

— О, ручного феаноринга снова отпустили погулять? — пропел вчерашний голос.

Келегорм не торопясь обернулся. Теперь на лице у него играла улыбка.

— Не скрою, вчера тебе удалось меня задеть. Говори, кто ты такой и что тебе нужно?

Вельможа вскинул брови. Над таким сыном Феанора — решительным и властным — поизмываться не выйдет. Саэрос представился и завел окольный разговор. О красотах Менегрота. О богатых лесах Дориата. О тяжелом времени.

— Так к чему были вчерашние оскорбления? — свернул разговор Турко.

— Мне жаль видеть, как два величайших вождя эльдар бессмысленно тратят свое время на неблагодарную службу. У меня есть немалое влияние при дворе, и я думаю, что мог бы вам помочь.

После этого разговора жизнь феанорингов в Менегроте начала меняться. Сначала Келегорм, а потом и Куруфин проводили все больше времени в обществе Саэроса. Постепенно тоскливые вечера в отведенной им комнате сменились беседами и прогулками со знатными синдар. Саэрос познакомил их со многими советниками короля, их стали приглашать на танцы, праздники и семейные торжества. Феаноринги пользовались в обществе огромным успехом, рассказывая о жизни и событиях за пределами Сокрытого Королевства. А им было о чем рассказать, поскольку обычно синдар редко покидали свое безопасное убежище за Завесой. Маблунг смотрел на эти неожиданные развлечения сыновей Феанора с настороженностью. Однако теперь они не были пленниками, и формально запретить им общаться с другими жителями столицы он не мог. К тому же из первых образцов нолдорской стали синдарскими кузнецами уже были изготовлены клинки, и они, по мнению Маблунга, были превосходны. Он решил, что лорды заслужили небольшой отдых.

Разговоры в обществе феанорингов и Саэроса все чаще касались внешней политики Дориата. Многие удивлялись, словно впервые заметили, что синдар живут уединенно и так мало знакомы с бурными событиями, сотрясающими земли Белерианда. Жажда нового, открытий и путешествий зажгла сердца многих советников короля, не говоря уже о юных придворных, воинах и ученых. Келегорм говорил о великой войне. Куруфин говорил об огромном неизведанном мире, о небывалых возможностях, что откроются после победы над Морготом. Саэрос говорил о том, что король слишком осторожен, и вернейшие из его слуг должны открыть ему глаза.

На очередном совете выяснилось, что король имеет вполне определенное мнение о том, как надо хранить границы королевства, и предложения расширить внешние контакты не одобряет. Двор приуныл, но с тем большим интересом прислушивался к речам Саэроса и феанорингов. Красавца Келегорма обожали все девы Менегрота. Серьезного Куруфина уважали и ценили ученые и барды, мастера и инженеры. Саэрос благодаря обществу обаятельных сыновей Феанора обрел невиданное доселе влияние.

Куруфин довольно улыбался брату.

— Удача идет к нам в руки. Несомненно, этот Саэрос нам очень помог.

— Думаешь, он делает это бескорыстно? — удивился Охотник.

— Конечно, нет, — Куруфин посмотрел снисходительно. — Я могу примерно описать тебе ход его рассуждений. Наверняка он желает укрепить свое влияние при дворе Тингола, возможно, даже настолько, чтобы в какой-то удачный момент занять его место на троне. Ты только посмотри в его глаза, он жаждет власти. Он думает, что мы с тобой — двое чокнутых психов, с помощью которых он достигнет цели и на которых, случись что, свалит всю вину и народный гнев. Если этим воспользовался даже наивный Ородрет, то и проныра Саэрос надеется на то же. Но мы не будем ждать такого финала — как только дориатские вельможи созреют настолько, что уломают Тингола выставить войско, от Саэроса мы избавимся.

Келегорм судорожно сглотнул.

— Тебя не пугает, что это все очень похоже на Нарготронд?

— На этот раз у нас все получится!

 

---

1. Оммаж — в средневековой Западной Европе одна из церемоний, оформлявших заключение вассального договора.

Молодой синда из пограничной стражи нашел своего короля в одном из оружейных складов Менегрота. Тингол внимательно осматривал новые клинки, слушал объяснения мастеров, кивал в ответ. Пограничник нерешительно переступил с ноги на ногу, кашлянул, привлекая внимание к себе. Владыка Дориата вскинул глаза на него, небрежно отдал клинок подмастерью и подошел к воину, который с поклоном обратился к нему:

— Государь, наш отряд задержал путника, который прошел через Завесу Госпожи. Он назвался Келебримбором, сыном Куруфина, и желает говорить с вами.

— Где же он сейчас?!

— С позволения лорда Белега, мы доставили его во дворец. Он в караульной, под охраной.

— Хоть на это вас хватило, — с негодованием повысил голос Элу. — Маблунга позвать ко мне в кабинет.

Но вначале он зашел в мастерские супруги, где она создавала свои прекрасные гобелены. Жена с помощницами сидела за большим станом, подбирая нити для окончания работы. Уже можно было видеть сюжет: Элу Тингол протягивает Камень первенцу Феанора. Рядом лежал холст, кисти, красная охра — Мелиан готовилась к созданию новой шпалеры. Владыка легким кивком приветствовал собравшихся дам. Подошел к холсту, повертел в руках кисть, вскользь спросил:

— Что это будет?

— Мне пока неведом узор, — легко ответила супруга.

— Вы не могли бы оставить нас одних? — обратился он к эльфийкам. — Нам нужно поговорить.

Комната быстро опустела. Эльвэ выдохнул и с плохо скрываемым недоумением и раздражением спросил:

— Мелиан, для чего ты пропустила мальчишку?

— Он шагнул навстречу Завесе с открытым разумом и сердцем. Правнук Финвэ честен и не мыслит дурного.

Тингол готов был застонать:

— Даже если так, будто мало мне двух феанорингов во владениях. Возможно, сын и честен, но отец его что-то замышляет. Мне доложили, что их постоянно видят с Саэросом.

— Позволь им увидеться, мой супруг. Возможно, ты разрешишь свои сомнения, а я узнаю, что за картина будет выткана на этом полотне.

Куруфин следовал за Маблунгом и терялся в догадках: куда же ведет его начальник гвардии. Что если их замыслы стали известны Тинголу? Вряд ли. Будь оно так, стража тащила бы закованного смутьяна в уже знакомое подземелье.

Вдвоем они свернули в маленький тупик, ничем не примечательный, и остановились у гобелена. Судя по всему, ткала его совсем юная эллет, которая только начала обучаться: нити путались, рисунок смещался то вправо, то влево — ничем не привлекательная работа. В руках Маблунга появился ключ, за полотном была скрыта замочная скважина, механизм бесшумно сработал. Перед тем, как открыть дверь, синда серьезно взглянул на Атаринке:

— Король приказывает тебе: что бы ты ни услышал в этой комнате — сохраняй молчание, пока он не призовет тебя.

Феаноринг стиснул зубы так, что отчетливо проступили желваки, резко кивнул головой в знак согласия. Командир стражей прихватил с собой факел и впустил Куруфина в комнату. Она оказалась крохотной, без мебели и каких-либо украшений. Ценность ее заключалась в другом — тут был прекрасно слышен голос Тингола. Похоже, синдарский правитель находился в соседнем помещении, куда вела следующая дверь. Кажется, он отвечал на чье-то приветствие. «С кем же он говорит? И почему это так важно?» — интерес проснулся в нолдо, заставив прислушиваться к голосу отвечающего. В один миг гнев затопил его рассудок, смел, как щепку, самообладание и разум. Куруфинвэ рванулся к дверям, но Маблунг был наготове: пальцы воина, словно клещи, сомкнулись на плече разгневанного сына Феанора: «Стой и слушай, так приказал король».

— Ты говоришь, что хочешь разделить судьбу отца?

— Да, Владыка Тингол.

-Ты готов остаться в Дориате, навсегда потеряв возможность покинуть его границы?

— Да.

-Ты готов работать днем и ночью, как последний из слуг? И единственной наградой за твои труды будет мое позволение изредка видеть отца.

— Это будет лучший дар, какой только возможен.

Король Дориата, как хищная птица, заметившая жертву, обошел юношу по кругу.

— Что же ты ответишь мне, если я сейчас позову стражу и прикажу принести кандалы? Они закуют твои руки и ноги, и ты отправишься в темницу, куда брошен твой родитель, и никогда более не увидишь света: ни Солнца, ни Луны, ни творений благой Элберет, — цепкий взгляд Элу Тингола проникал в самое сердце Тьелпе, не давая отвести глаз. — Если я в своей жестокости дойду до предела, распорядившись приковать вас по разные стороны камеры, ты согласен?

Воцарилось молчание. За внутренней дверью Куруфин застыл, каждый вдох ему давался с трудом, легкие жгло огнем.

Юноша, стоящий перед королем, молчал. От лица его отхлынула кровь, бледные губы превратились в тонкую полосу. Тело била крупная дрожь, которую невозможно было скрыть. Глаза блестели, руки сжались в кулаки.

Наконец, Келебримбор нашел в себе силы заговорить, хотя голос дрожал и готов был сорваться.

— О, Тингол! В ненависти своей к Дому моему ты обошел Врага Мира. И коль жребий моего отца, лорда Куруфинвэ, столь ужасен, то тем сильнее желание мое разделить эту горькую участь на двоих. Скорее, Тингол, зови своих слуг, чтобы они отвели сына к отцу. Один лишь голос его для меня дороже трех Сильмариллов.

Тьелпе был опустошен, сил и дальше смотреть в ясные, холодные глаза короля не было. Юноша склонил голову, плечи поникли, как под тяжестью непомерного груза. Сын Куруфина не видел пронзительного взгляда, брошенного Элу Тинголом за его спину, и спокойной улыбки короля Огражденного Королевства.

— Маблунг! — окликнул Владыка. — Впусти его!

За спиной отворилась дверь, юный нолдо обернулся. В дверном проеме стоял уже знакомый темноволосый синда, а рядом с ним… рядом с ним был отец. Келебримбор замер, не в силах совладать с собой. В те гнетущие минуты молчания перед Тьелпе проносились образы, один страшнее другого: больной, изможденный отец, тьма подземелий, одиночество — он мысленно прощался с дневным светом. Но вот же atar — на пороге этой залы.

Командир гвардии подтолкнул Куруфинвэ: «Иди же», — и запер за ним дверь. Эльвэ, не говоря ни слова, покинул зал, но двое мужчин вряд ли сейчас могли заметить его уход.

Атаринке стоял, в молчании глядя на сына. Гневные слова, готовые сорваться с уст, и обида осыпались трухой после услышанного. Сердце болезненно сжалось в груди.

Тьелпе на негнущихся ногах приблизился к отцу. Не дойдя всего несколько шагов, рухнул на колени, низко, касаясь лбом пола, склонил голову перед Куруфином.

— Отец! — речь давалась сыну с трудом. — Прости меня!

Тьелпе не смел поднять голову, не смел пошевелиться. Стыд и тоска по отцу слились воедино, прорываясь горестным стоном.

— Сын, встань, — родительский голос был тих.

Подняв голову, Келебримбор увидел отца, опустившегося на колени. В следующее мгновение юноша оказался в крепких мужских объятиях. Атаринке, притянувший сына к себе, счастливо вымолвил: «Глупый ты мальчишка!»

* * *

Увлеченность «зазавесным» миром при дориатском дворе достигла своего апогея, когда в моду вошли нолдорские прически, особенно популярные среди придворных леди, и танцы, которым Келегорм охотно обучал всех желающих. Тингол, глядя на это, морщился, но, поскольку его указ о запрете квенья все же строго соблюдался, он, не желая становиться посмешищем в глазах собственных подданных, делал вид, что ничего не происходит. Зато советники все-таки сумели заинтересовать правителя событиями за пределами Завесы. Тингол все охотнее и внимательнее просматривал сводки, присылаемые разведчиками Белега и, наконец, не без уговоров Саэроса, решил отправиться на северные заставы. Предполагалось, что король проедет по приграничным землям и нанесет визит на форпосты, однако, помимо прочего, Тингол и сам желал взглянуть собственным глазами на легендарные, полные опасностей земли, ставшие за последнее время важным транзитным путем. К предстоящей поездке короля двор готовился долго и тщательно. «Поезжайте с ним, — предложил феанорингам Саэрос, — я помогу вам это устроить».

Поехать хотелось. Развеяться в дороге, проверить, как там поживают строители делоней, с которыми феаноринги провели такую трудную зиму. При мысли о том, что именно эти парни пойдут в ополчение и в первых рядах погибнут, когда Дориат выступит против Моргота, Келегорму взгрустнулось. Поздним вечером накануне отъезда, когда все сборы были завершены, Келегорма подозвал Саэрос.

— Не в службу, а в дружбу, будь любезен, отвлеки на полчасика Маблунга. Я боюсь, что он опять начнет отговаривать короля от поездки, и хочу поговорить с Тинголом раньше него.

Келегорм пожал плечами. Он застал Маблунга, когда гонец вручал ему пакеты с последней почтой: из-за суеты с отъездом все опаздывали. Командир отложил бумаги и улыбнулся феанорингу. Кажется, он устал от хлопот и был не против поболтать. Охотнику нужно было посоветоваться с Маблунгом о наконечниках, которые он собирался передать стрелкам Белега, и он увел начальника гвардии в мастерские, показывать новые образцы, изготовленные по его эскизам. Куруфин куда-то исчез, не было в мастерских и Келебримбора, в последнее время часто заменявшего отца при обучении мастеров синдар. О стрелковом оружии Охотник мог говорить бесконечно, а Маблунг был благодарным слушателем. Уже ночью Турко вернулся к себе, гадая, где весь день пропадает брат и удалось ли Саэросу все же убедить Тингола ехать. В полумраке комнаты он заметил клочок бумаги, белеющий на полу. «Наверняка опять Курво свои выкладки пишет на обрывках, а потом злится, что они теряются», — подумал Охотник, поднимая бумагу и поднося ее к лампе.

«Белег — Маблунгу: срочно!

Вчера мои разведчики узнали, что к северным заставам движется большой отряд орков, они дойдут сюда не позднее, чем послезавтра, будет серьезная заварушка. Ты писал, что государь хочет лично посетить границу — отговори его во что бы то ни стало! Донесения прилагаются. Рассчитываю на тебя».

Келегорм рассеянно вертел в руках записку. Наконец россыпь событий начала складываться в его голове в ясный узор. «Саэрос! Это он хотел, чтобы я отвлек Маблунга. Почему послание от Белега здесь? Узнал ли Тингол об угрозе на границе? И почему Саэрос настаивал на том, чтобы мы ехали вместе с королем?» Пусть в инженерной науке Келегорм и уступал своему прославленному брату, но, когда дело касалось войны, ум его работал так же быстро и ясно. То, что предстоящая поездка грозила Тинголу смертельной опасностью, было очевидно, как и то, что его придворный советник расставлял ему ловушку. Подыграть ему? Оставить все как есть и… Без Тингола власть в Дориате захватить будет легче легкого, и огромное государство, полное незадействованной военной мощи, окажется у них в руках. Все так просто. И так похоже на историю с Финдарато. Оставь короля без помощи, обреки его на гибель, и власть твоя. А как же присяга? Именем Эру буду преданным и сохраню истинную преданность… Келегорм схватился за голову. Надо решать, и как можно скорее, небо уже начинает светлеть на востоке, а брата, как назло, нет рядом.

* * *

Куруфин не мог нарадоваться возвращению сына. Его мальчик унаследовал таланты отца и деда, к тому же был не в пример терпеливее с учениками из синдар, поэтому мастер все чаще перепоручал Тьелпе мастерские, а сам закрывался в их скромной клетушке и упорно трудился над завершением своих разработок. Новые баллисты должны быть сконструированы до того, как начнется активная фаза их плана. Тингол уже заинтересовался своими границами, значит, Нельо легко сможет убедить Короля вступить с ним в союз. Маэдрос умеет убеждать, в этом они уверились полтора года назад, глядя на Сильмарилл в его левой руке.

И все же приезд Келебримбора что-то изменил, неясное беспокойство овладело душой Искусника. Порой вслед за расчетами, совершенно неожиданно, из ниоткуда выскакивало воспоминание: сын, с дрожью отвечающий, что голос отца ему дороже всего на свете. Куруфинвэ отмахивался от памяти, загоняя тревогу как можно глубже, но она не исчезала и продолжала исподволь терзать нолдо.

В дверь настойчиво постучали, Атаринке встрепенулся, прикрыл чертеж баллисты другим, на котором была изображена усовершенствованная конструкция делони.

Оказалось, пришел Саэрос. Перед тем, как зайти в комнату, он огляделся, плотно прикрыл дверь. Неспешно подошел к Атаринке, заглянул ему через плечо, присматриваясь к рисунку, усмехнулся:

— Приветствую. Все трудишься во благо нашего королевства?

Курво был противен этот взгляд из-за плеча, он нервно дернул плечом, повернулся к советнику, заслоняя чертеж:

— Приветствую, советник. Интересы Дориата теперь и мои, — тон ответа был явно прохладным. — Чем обязан твоему визиту?

Саэрос молчал, явно не зная, как приступить к разговору. От Куруфина не укрылись взволнованный взгляд и нервная дрожь в руках нандо.

— Так что же, сударь?

— Мне стало известно, что Маблунг и Белег начинают подозревать тебя и твоего брата в преследовании своих личных интересов на службе Королю. Мой осведомитель сообщил, что Белег выслал депешу, в которой настоятельно рекомендует Маблунгу добиться от Его Величества водворить вас в темницу до выяснения обстоятельств.

— Что? Ты уверен в этом? — пораженный Курво лихорадочно пытался понять, возможен ли такой поворот. — Как же не вовремя!

— Пакет с докладом уже у Маблунга, в его покоях, но командир куда-то удалился. Есть шанс изменить ситуацию в нашу пользу.

— Каким образом ты хочешь это сделать?

— Я немедленно отправлюсь к Владыке с докладом и употреблю все свое влияние на Элу Тингола, а ты, любезный сударь, заменишь пакет с посланиями и вынесешь его, — из складок одежды нандо извлек пакет, в каком обычно отсылали донесения.

— Это опасно. Командир может распознать подмену.

— Не беспокойся, там точно такие же записки от разных застав, но уже без письма Белега. Другой возможности не будет. Положитесь на меня, это и в моих интересах, не хотелось бы потерять место при дворе и расположение Короля.

Саэрос проводил Искусника почти до самых покоев командующего: «Я знаю, как пройти до нужного коридора, минуя охрану», — пожелал удачи и исчез, оставив нолдо одного. Больше Куруфинвэ с ним никогда не встречался.

Курво осторожно подошел к двери, за которой было жилище Маблунга. Запечатанный пакет небрежно лежал на столе. «Все же какая беспечность, прямо как дитя», — подумал Атаринке. Сожаление и тревога встрепенулись в душе, но Куруфин вновь отмахнулся, решив больше не медлить. Один пакет был заменен на другой, эльф выскользнул вон из комнаты и кружным путем отправился к себе.

В своей комнатушке он положил пакет на стол, достал тубу, в которой носил чертежи, намереваясь вынести улики из дворца и сжечь в одной из кузниц, куда ему был открыт доступ. Что подтолкнуло нолдо вскрыть пакет, он был не в силах объяснить даже себе. Искусник отложил футляр, аккуратно надорвал конверт с двух сторон, вытащив несколько листов бумаги. Взяв наугад один из листков, Куруфин поднес записку к светильнику, вчитываясь в строки донесения: "Большое количество орков движется к северной границе. Будут через двое суток..." Мастер схватил следующее донесение: "... замечены несколько орочьих отрядов, направляющихся на юг по Нан-Дунгортеб...".

В руках оказался лист, дважды сложенный, как бы оберегающий свое содержание от лишних глаз: "...отговори его во чтобы то ни стало!". В один миг ему стал ясен план Саэроса — подлый, бесчестный и продуманный, на нолдо словно выплеснули ушат холодной воды.

"Олух! Расслабился! Чуть не попался на свою же удочку!" — Атаринке сильно надавил кончиками пальцев на веки закрытых глаз в попытке взять себя в руки и упорядочить мысли.

«Итак, Саэрос начал действовать за спиной у нас и гораздо раньше, чем я предполагал. Но сейчас мы предупреждены и можем обратить эту ситуацию себе во благо: достаточно отказаться от поездки, найдя благовидный предлог. Тингол, с большой долей вероятности, погибнет, и виновны в этом будем не мы. А Дориат, словно тяжелый переспелый плод, упадет в наши руки. Так же, как некогда Нарготронд.»

Сознание зацепилось за это слово — Нарготронд. Окружение Ородрета, требующее казни феанорионов, остатки дружины, отказывающиеся следовать за своими лордами, осуждающий взгляд сына и его твердый ответ: "Отец, ты выбрал путь, который ведет тебя в никуда, я остаюсь".

Если задуманное удастся воплотить, он может вновь потерять сына. Тьелпе быстро догадается, как родитель решил воспользоваться ситуацией. Мастер по привычке, свойственной ему в моменты глубокой задумчивости, прижимал кулак к губам. Возможно, стоит поговорить с ним заранее, объяснить, что без поддержки войск Дориата Майтимо вряд ли одолеет Врага. И Сильмариллы так и останутся в его проклятой короне. Все их надежды рухнут!

Вдруг Атаринке замер, будто был поражен ударом молнии. Их надежды? Нет, это его надежды. А на что надеялся сын?!

Точно в ответ на его вопрос, в дверь начали барабанить. Он поморщился, реагируя на резкие звуки, и недовольно спросил:

— Кто там?

— Я, Тьелпе, — донесся глухой голос из-за двери.

Куруфин встал и отпер замок. На пороге стоял Тьелперинкваро. Лицо его было бледно, глаза горели.

— Отец, у тебя все в порядке? Что с вами происходит? — юноша решительно шагнул вперед, захлопывая за спиной дверь.

Куруфин вздрогнул, но ответил спокойно:

— О чем ты?

— Отец, не пытайся меня обмануть. Вы что-то задумали с этим подлецом Саэросом.

Атаринке молчал. Юноша быстро обогнул его, проходя в комнату, и тут его взгляд остановился на пустом конверте. Судорожно вздохнув, Тьелпе ухватил лежащий сверху листок. Через минуту он без сил опустился на стул, выпустив из рук несчастное послание. Прижал ладони к лицу и вдруг резко развернулся к Куруфину.

— Отец! Не делай этого! — лицо Келебримбора пылало.

— Неужели ты не видишь, что все идет по тому же страшному кругу? Поездка опасна для Тингола, она может грозить ему гибелью. Разве власть тебе важнее чести?! Вы же дали клятву, и Тингол поверил вам! Я поверил тебе… — голос мальчишки сорвался, Тьелперинквар сделал несколько глубоких вдохов и продолжил уже спокойнее.

— Разве я ошибся? Ты так уверен в своей непогрешимости, что считаешь, будто наделен правом решать судьбу целого народа без его ведома. Подумай, что будет, если синдар не пойдут за вами. Вы чужие для них. Тогда, после гибели Финдрода, я винил себя в том, что не догадался вовремя, не смог отговорить вас. Сейчас — я обязан это сделать! Никто не заслуживает такой участи, как дядя Финдарато.

Взгляд сына сделался больным.

* * *

Охотник сделал пять шагов вдоль их маленькой комнатки в одну сторону и пять в другую. Даже если он предупредит Маблунга, как он объяснит, откуда у него послание с границы? Если скажет правду — поставит брата под удар. Да и то, что он сам, по просьбе Саэроса, весь вечер развлекал Маблунга — тоже более чем очевидная улика. Тингол им этого не простит. Измена — одно из худших преступлений. Если откроются все разговоры с Саэросом — за это полагается казнь. Ему, Курво и, может быть, даже ни в чем не повинному Тьелпе. Наконец Келегорм остановился, ударил кулаком в ладонь, приняв решение. То, что Атаринке где-то ходит, это хорошо. Нужно действовать быстро. Найти Маблунга и узнать у него про донесения разведки, отдать, а может, даже незаметно подкинуть ему записку Белега. Однако Маблунга у себя не оказалось. Келегорм бросился к королевским покоям и в одной из парадных зал, пустующих по вечерам, услышал голоса. Скрывшись за колонной, он увидел короля Тингола. Глаза его сверкали, и вся фигура была исполнена гнева настолько, что, казалось, светилась в сумерках.

— Государь, я уже говорил тебе, ехать на границу нельзя.

— Что ты скрываешь, Куруфин? Откуда у тебя сведения, которых не знает моя гвардия и мои советники?

Невидимый из-за колонны Атаринке вздохнул.

— Хорошо. Это моя вина, и мой брат ничего об этом не знает. Донесения…

Келегорм вышел из-за колонны.

— Остановись! — воскликнул он повелительно, и Атаринке умолк. — Прости, государь, мой брат забыл, кому первому по старшинству надлежит говорить с королем. Ты не должен завтра ехать на заставы, и если ты не узнал об этом заранее, то лишь по моей вине.

Турко протянул королю записку Белега. Тингол прочел и изумленно перевел взгляд с одного феаноринга на другого. В конце галереи раздался шум, и в залу вбежал Маблунг, а за ним шестеро гвардейцев и побледневший, растерянный Келебримбор.

— Под стражу их, — Тингол указал на нолдор. — Всех троих!

Куруфин в ужасе смотрел, как к сыну подходят гвардейцы. В горячке рванулся к королю:

— Отпусти его! Клянусь, Келебримбор ничего не знал!

Лицо Тингола было непроницаемо. Куруфин видел, как Тьелпе покорно позволяет стражам заломить руки за спину.

— Отец, не надо. Позволь, в этот раз я останусь с тобой до конца. Каким бы он ни был.

По знаку командира гвардейцы взяли мятежников под руки, уводя прочь. Однако Келегорм напоследок все же выпрямился и посмотрел прямо в лицо Тинголу.

— Ты, король, несомненно, захочешь узнать подробности, и я не скрою от тебя ничего, — голос феаноринга звучал гордо и властно. — На твою милость я не рассчитываю. Когда же будешь выбирать, как меня казнить, не забудь о том, какая высокая кровь течет в моих жилах.

* * *

Наступил день, а Элу Тингол все сидел за своим столом, склонив голову на руки. Свечи давно оплыли и погасли. От бессонной ночи и нервного напряжения под глазами залегли темные тени. Королю Дориата сейчас так нужна была поддержка, но он не покинул кабинета и не пошел в покои супруги, куда так рвалась его душа. Поговори он с Мелиан, и тревога бы улеглась, отступила бы головная боль, но воля короля ослабла бы, и, принимая решения, он стал бы мягок и снисходителен. А сейчас этого нельзя было допустить. Слишком серьезно было преступление. Приказав всем, кто был свидетелем ночных событий, хранить молчание, Тингол велел провести расследование в строжайшем секрете и теперь ждал известий.

Вошел Маблунг, вытянулся в струнку и испросил разрешения говорить. На командующем гвардией не было лица. Маблунг сокрушался о том, что, выжидая и наблюдая за действиями заговорщиков, прозевал столь явную возможность покушения на короля у себя прямо под носом. Ночные события не грозили королевскому величеству реальной опасностью, однако воин упрекал себя в пренебрежении обязанностями и, чтобы хоть отчасти искупить промах, работал всю ночь, не присев ни на минуту.

— Саэрос покинул дворец сегодняшней ночью, за два часа до рассвета, есть свидетельства привратной стражи.

— Один? — не поднимая головы, спросил Тингол.

— С ним — двое из его слуг.

— Что феаноринги? — тяжело выговорил король, словно сплюнул.

— Я провел предварительное дознание. Они сейчас в одиночных камерах, но в общих чертах их показания сходятся. Келегорм и Куруфин много лгут, но только там, где пытаются выгородить друг друга. И Келебримбора, который, судя по всему, действительно невиновен. Он один говорит правду и, кажется, в чем-то осведомлен лучше сыновей Феанора. От него есть толк.

— Итак, этот пронырливый нандо плел интриги прямо во дворце, — сквозь зубы процедил Тингол, — и феаноринги охотно с ним спелись. Что двигало им?

— Возможно, жажда власти. Как один из вождей нандор, он рассчитывал получить поддержку своих сородичей. Как мы и опасались, речь идет о возможном восстании, однако пока нельзя сказать определенно. У меня есть также сведения, что община нандор из Региона намеревалась открыть прямую торговлю с нолдор Химринга и Таргелиона. Твоего разрешения они на это не получили бы.

— Откуда Саэрос знал о предстоящем орочьем налете?

— Куруфин утверждает, что у него свои осведомители среди разведчиков.

— Келегорм и Куруфин,— король снова поморщился, выговаривая имена нолдор, — должны были убить меня, прикрываясь нападением орков?

— Они клянутся, что это не так.

— Еще бы, — фыркнул Тингол.

— Можно предположить, что у Саэроса были еще сообщники, возможно, и убийцы. Келебримбор говорит, что видел, как Саэрос неоднократно разговаривал с гонцом от Белега. Не исключено, что феаноринги просто должны были оказаться рядом и первыми попасть под подозрение.

— Чем ты можешь это подтвердить?

— Увы, советник исчез вместе со всеми своими бумагами, никаких подтверждений пока получить невозможно.

— Сможем ли мы поймать предателя?

— Погоня отправлена утром. Можно надеяться, но пока вестей нет.

Тингол надолго погрузился в молчание. Маблунг стоял перед ним не шелохнувшись, чуть склонив голову.

— Ты все еще здесь? — Тингол поднял глаза. — Тогда попроси ко мне зайти кого-нибудь из бардов, сведущего в Уложении о наказаниях. Будем писать новый свиток: «Смертная казнь особ королевской крови».

Эта глава была написана под влиянием мемуаров князя Оболенского Евгения Петровича и князя Трубецкого Сергея Петровича (оба декабристы), еще одной работы julia_monday "Возвращение Сильмариля" и под беспрестанное проигрывание трека Elven Oratory II: Noldolante — Maeglor's Cry

---

 

— Ты все еще здесь? — Тингол поднял глаза. — Тогда попроси ко мне зайти кого-нибудь из бардов, сведущего в Уложении о наказаниях. Будем писать новый свиток: «Смертная казнь особ королевской крови».

Маблунг коротко вдохнул. Поднял голову, откинув выбившиеся из прически волосы со лба.

— Что? — удивился Тингол, видя, что командир гвардии не спешит выполнять поручение.

— Мой король, прикажи бардам написать и еще один свиток: «Смертная казнь для офицеров, преступно пренебрегших своим долгом и не оправдавших доверие короля». Прости меня, государь, я достоин наказания не меньше, чем феаноринги. Заговорщики так легко обвели меня вокруг пальца…

— Маблунг! — гневный окрик Тингола заставил звякнуть бокалы на комоде. — Неужели ты думаешь, мне недостаточно забот с мятежниками. Избавь меня от своего самобичевания.

Командир вздрогнул и побледнел, однако прошептал еле слышно:

— Слушаюсь, мой государь!

— Постой, — одернул Тингол собиравшегося покинуть кабинет командующего. — Допроси феанорингов повторно. Несколько раз. Я им не верю.

* * *

«Белег — Маблунгу: По твоей просьбе усилил патрули, однако до сих пор следов Саэроса и его спутников не обнаружено. Атака орков отбита успешно, но в ходе нее пропали бесследно пятеро разведчиков. Поскольку среди погибших их тел не нашли, к своему ужасу, могу предположить, что они бежали, воспользовавшись сутолокой боя. Двое из них чаще всего были гонцами в Менегрот. Прошу, передай государю мое письмо с просьбой дать мне позволение явиться ко двору».

«Маблунг — Белегу: От всей души благодарю за помощь. Я делаю все, что в моих силах, дабы искупить свою невнимательность, но никого из приспешников мятежника Саэроса пока задержать не удалось. Государь в гневе, и жизнь феанорингов — единственных задержанных участников заговора — висит на волоске. Тингол ежедневно узнает о ходе расследования, однако из новых доказательств прибавился лишь обрывок письма, найденный в кабинете Саэроса: «… вину можно свалить на этих чокнутых...» Не знаю, насколько это может служить оправданием для нолдор. Я провожу повторные допросы феанорингов. Они сильно изменились за эти дни. Одиночная камера и кандалы — это тяжелое испытание, однако все трое держатся неплохо. Спокойней всех сын Куруфина, Келебримбор. Это удивительный юный эльда. Я полностью уверен, что он невиновен и никогда и мысли не держал против нашего государя. Однако он полон решимости разделить участь своего отца. У Келебримбора незаурядный ум, и он во многом помог моему расследованию, честно отвечая на вопросы и делая верные суждения. Келегорм и Куруфин выглядят изможденными, будто истощены внутренней борьбой. Оба готовы к худшему, смотрят вперед без страха и не жалеют о принятом решении. Иногда мне кажется, что они полностью раскаиваются и принимают все случившееся с ними как искупление прошлой вины. Все трое часто вспоминают Финрода, но только Келебримбор говорит о нем охотно и без внутренней дрожи. Келегорм же как-то сказал мне: «Мы хотели достигнуть цели и делали все, что в наших силах. Хотели ли мы исполнить клятву? Не смогли ли мы переступить другую, данную королю Дориата? Я не знаю. Но я чувствую, что в этот раз мы поступили верно». Если бы мое мнение имело вес — я не думаю, что они заслуживают смерти. Они не заслуживают и иного наказания, поскольку, предотвратив покушение на короля, сами поставили себя под удар. Исправили нашу с тобой (ты простишь мне это? Я ведь знаю, что ты тоже винишь себя) оплошность, зная, что это может стоить им жизни. Что толкнуло их на измену королю? Неужели действительно они так хотели поддержать свой народ в борьбе против Моргота? Но если Дориат вступит в войну, сколько синдар погибнет в ней! Сколько горя принесет она тем, кто сейчас надежно укрыт под защитой наших Владык! Не знаю, как поступит государь. Он не советовался с Владычицей Мелиан и избегает разговора с ней. Надеюсь, что она все же сможет успокоить его гнев до того, как он примет окончательное решение. Прости, что пишу все это. Я очень вымотался за последние дни, и так хотелось бы поговорить с тобой. Теперь мне стало легче. Тингол приказал провести расследование в строгом секрете, да и без того нельзя доверять бумаге так много. Жаль, что это письмо мне придется сжечь».

«Маблунг — Белегу: От всей души благодарю за помощь. С почтой отправлено официальное повеление государя тебе прибыть в Менегрот. Мой совет: перед отъездом закончи все свои дела и убедись, что передал командование в надежные руки. Всем сердцем желал бы, чтобы ты приехал при иных обстоятельствах».

* * *

Что мог бы рассказать впоследствии именитый Мастер о днях своего заточения — их троих отвели в темницы Менегрота, к самому основанию холма.

— Разделите их, — распорядился командующий. Голос синда показался Куруфину надломленным, — и принесите кандалы.

Атаринке повлекли прочь от брата и сына. Их прежнюю камеру действительно можно было считать шикарными покоями. Теперь же нолдо оказался в каменном мешке, в котором половину свободного пространства занимала низкая и узкая лежанка. У самой двери в стену было вбито кольцо для факела. Дверь захлопнулась, камера погрузилась в темноту. Куруфин осторожно, держась за стену рукой, прошел от двери до противоположной стены, повернул обратно — в его распоряжении метра два, не более.

Потянулись дни, заполненные еще свежими воспоминаниями, не утихшими чувствами, тревожными опасениями за вспыльчивого брата и сына. Допросы непрестанно возобновлялись, в камеру раз за разом приходил Маблунг. Мастера неотвязно преследовал страх: одним лишним словом в ответе прибавить горя своим близким. Однако постепенно вопросы сделались реже, визиты командира гвардии прекратились. Куруфинвэ остался наедине с собой, странная тишина завладела сердцем. Все чаще Атаринке вспоминал времена до Исхода, свет Древ, свободно льющийся по просторам Валинора. Этот свет, казалось, заполнял его душу, не оставляя даже во сне, проникал в нее, озарял ее самые темные изгибы. Свет преследовал Куруфинвэ, и его присутствие становилось не менее мучительным, чем вначале — кромешная темнота подземелья. Стараясь избавиться от него, нолдо тер глаза, однако под закрытыми веками свет сиял ярче и обжигал не зрение, но саму душу. Теперь узник был бы рад приходу Маблунга с его бесконечными вопросами. Он боялся закрыть глаза, боялся заснуть.

Искуснику чудилось, что вокруг кипит бой: звон металла, треск ломающихся копий, свист стрел и снарядов. Яростные крики его воинов, завывания орков, ржание боевых лошадей, стоны и хрипы умирающих — какофония битвы. Куруфинвэ заметался, стремясь понять, разглядеть происходящее. Ударился плечом обо что-то твердое. Под рукой был камень. Ах да, они ворвались в Ангбанд. В конце каменного темного коридора плясали отсветы золотого и серебряного сияния, слышался злобный утробный хохот и звонкий голос, знакомый Атаринке. Вдруг смех оборвался, обратившись в вой смертельно раненного зверя, и все затихло.

Сильмариллы освещали всю пещеру. По полу расползлась кровавая темно-бордовая лужа. Черные и медные волосы причудливо сплетались в ней. Бледные лица словно лучились белым сиянием. Курво силился вглядеться в черты погибших, они будто были размыты водой, но каким-то шестым чувством уже знал, кто перед ним — Нельо и Финьо. На сердце обрушилась страшная тяжесть, тело бил холодный озноб, перед глазами на мгновение сгустилась кромешная тьма.

В бессильном гневе Куруфинвэ сорвал с безобразной головы Врага Железный Венец, невероятным усилием вырвал Камни отца. Металлический скрип гнущегося венца резанул по ушам. Рядом стояли братья и Тьелпе, все заворожено смотрели на сияние двух Сильмариллов. Атаринке показалось, что он видит алчный блеск в их глазах.

Нолдо содрогнулся в ужасе и открыл глаза. Сердце учащенно билось, кровь стучала в висках. Куруфин лежал неподвижно в темноте, приходя в себя. Поднялся с ложа, отворил оконные ставни, желая вдохнуть свежего ночного воздуха, но это не принесло облегчения, было по-прежнему душно. За окном царила ночь, в отдалении виднелись очертания горных вершин Эред Ветрин, звезды прятались за низкими черными тучами.

Куруфинвэ охватило страстное желание немедленно увидеть Сильмариллы. Взяв с собой свечу, он вышел из комнаты. Шагая по галереям замка, его многочисленным переходам и лестницам, Атаринке никого не встретил, хотя порой впереди мелькали огни факелов, слышались шаги стражи. Это и радовало Курво, и странным образом давило: в какой-то миг показалось, что это продолжение кошмара. Он тряхнул головой и устремился туда, где теперь было его сердце — в сокровищницу Барад Эйтель.

Поворот ключа, скрип металлических петель — у дальней стены на небольшом столике стояла резная деревянная шкатулка. Даже сквозь закрытую крышку пробивалось сияние камней. Куруфин в нетерпении откинул эту нелепую преграду, и яркий живой свет хлынул вовне. Камни сияли, переливались, играли в своей первозданной чистоте. Невозможно было оторвать от них взор, они завораживали, брали в плен. Необоримое вожделение захватило нолдо, он трепетно прикоснулся к Сильмариллу. Камень был горячим. Странно, раньше Атаринке этого не замечал. Не важно.

«Как они прекрасны, величайшие из творений нолдор, неповторимые творения нашего отца. Почему же должны они быть сокрыты от всех в темной сокровищнице, где такой спертый воздух, так жарко, будто мы возвратились в подземелья Ангбанда?» — Курво сглотнул насухо, провел языком по пересохшим губам.

«Не будет ли лучше вправить их в ожерелье из золота и серебра, чтобы оно украшало плечи достойного? Нельо был бы великолепен в этом свете, но он мертв. А Маглор — жалкий слабак, получивший право на власть лишь потому, что умудрился родиться раньше остальных. Досадная случайность, не более. В то время как я — любимый сын нашего отца, унаследовавший его таланты, похожий духом и нравом на Феанора. Лишь благодаря моим воинам, в нужное время вступившим в битву, они смогли овладеть Вражеской Твердыней. Я достоин Сильмариллов более остальных!» — он отдернул руку, словно прикоснулся к раскаленной заготовке, подул на обожженные пальцы, резко захлопнул шкатулку. Свеча дрогнула. Куруфин почувствовал, как губы сами собой кривятся в усмешке.

Осуществить задуманное оказалось даже проще, чем он предполагал. Всегда найдутся недовольные, не простившие былых ошибок, оставшиеся не у дел — нужно лишь вовремя подтолкнуть в нужном направлении, шепнуть нужное слово — ничего нового.

Первым пропал Карантир. Уехал с малочисленным посольством к гномам по торговым делам и не вернулся. Их искали нолдор и разведчики Белега, но все было тщетно. До Белегоста посольство не доехало, если верить гномам. Если верить... Отношения с гномьими поселениями охладели.

Скорбь надолго укрыла крепость Барад Эйтель. Тьелкормо был угрюм и замкнут. Мастер, знавший брата, как себя, лишь предложил:

— Поехали на охоту, как в былые времена, только вдвоем.

Через десяток дней их удалось разыскать. Сначала наткнулись на тело Келегорма, которого с трудом опознали, лесное зверье знатно попировало. Куруфина искали еще пару суток. Все это время он пролежал в сырой пещерке, борясь с лихорадкой, вызванной ранами от стрел и орочьим ядом. И никто не узнал, чья рука нанесла смертельный удар прославленному Охотнику.

Калейдоскоп событий закрутился со страшной силой, и Куруфинвэ сам не заметил, как оказался на руинах обрушившегося Тангородрима в сопровождении наемников из вастаков. Они въехали на ровную площадку, с трех сторон ее сжимали отвесные скалы, с четвертой — обрыв. Внизу текла, клокотала лава, разливая багровые отсветы в ущелье. На переменных лошадях поперек седел болтались трое связанных эльфов. Вастаки сдернули пленников с лошадей, подтащили их к краю обрыва, пинками заставили встать на ноги. Троица выглядела ужасно. Одежда порвана, заляпана засохшей кровью и грязью, волосы сбились в колтуны. Амрод с трудом стоял, стараясь не опираться на правую ногу, судя по всему, сломанную. Он, пожалуй, сразу бы упал, но Амрас подставил ему свое плечо.

— Потерпи, Питьо, осталось немного, — тихо обратился к брату Амбарусса. Ответом был судорожный вздох. Сам Амрас со стороны смотрелся не многим лучше: черные круги вокруг глаз и распухший нос, эльфа пошатывало.

Нервная дрожь, перемешанная с восторгом и щемящим чувством предвкушения, охватила Курво, ведь он был почти у цели. Ловко соскочив с жеребца, Атаринке подошел к братьям, хлопнул Амраса по плечу, от чего тот покачнулся.

— Правильно, братишка, скоро отдохнете. В гостях у Намо Мандоса.

— Да пошел ты, предатель, — прохрипел Амрод.

Но Куруфинвэ их уже не слушал, направляясь к старшему. Кано досталось больше остальных: его серьезно ранили в голову и бок — сдаваться живым Певец не собирался. Теперь же раны воспалились, вытягивая из тела последние силы, в глазах был лихорадочный блеск. Какое-то время двое нолдор неотрывно смотрели друг другу в глаза. Затем уже бывший глава Первого Дома через силу разомкнул разбитые губы и очень тихо, но очень четко произнес:

— Ты обезумел. Это Проклятие Севера, и ты погибнешь вслед за нами. Очнись!

Курво только рассмеялся, подал знак вастакам. Последовала короткая, неравная борьба — пленников столкнули с обрыва. Их последний крик эхом отразился от скал, оглушая Атаринке. Горло свел спазм, в глазах все поплыло, кто-то грубо тряхнул его за плечо и резко окликнул: «Очнись!». Нолдо распахнул глаза, взгляд скользнул по каменной стене, задержался на пламени факела.

Он снова шел в кромешной темноте — один поворот, другой, какой-то малознакомый переход, тупик — и ни одного стражника. «Петляю, будто в дурном сне», — злясь на себя, подумал Мастер. Наконец, удалось выйти в нужный коридор, где царил полумрак. От факела, закрепленного в стене, было больше чада, чем света. Камера отделялась от прохода решеткой с толстенными металлическими прутьями. У противоположной стены на ворохе соломы сидел обессиленный узник. Увидев своего посетителя, он заставил себя подняться и хмуро посмотрел на Куруфинвэ. Даже в неверном свете факела Атаринке было видно усталое лицо, украшенное синеватыми гематомами.

Из ниоткуда возникло странное ощущение: стянутость и жжение в запястьях, Курво с недоумением перевел взгляд на свою правую руку. Не может этого быть! Запястье было перехвачено браслетом кандалов. Он закрыл глаза, тряхнул головой. Все встало на свои места, морок исчез. «Возможно, я ударился рукой в темноте, когда шел сюда. Нужно будет отдохнуть после разговора, к тому же, он не обещает быть легким», — Искусник заставил себя сосредоточиться на узнике.

— Надеюсь, ты успокоился. Мне не нужны твои истерики.

Тьелпе хрипло засмеялся и резко шагнул к решетке. Цепи, сковывающие запястья и щиколотки, противно звякнули от движения.

— Что ты наделал! Ты спятил! Сбрендил из-за каких-то Камней!

— Подбирал бы слова, сын. Ты не в том положении, чтобы мне дерзить, — Куруфин позволил себе жестокую усмешку.

— Ты мне больше не отец! — в голосе Келебримбора слышались боль и отчаяние. — Ты убийца!

Холодная ярость охватила Куруфинвэ. Некоторое время он стоял неподвижно, в упор глядя на сына. А затем размеренно произнес:

— Посидишь тут — может, образумишься. А нет — отправишься следом за любимыми дядюшками.

Атаринке шел, пылая от ненависти и досады. Все его предали. Так пусть же катятся к Морготу! Теперь никто не будет стоять у него на пути. Курво распахнул двери сокровищницы. Свечение от шкатулки было таким сильным, что казалось, будто она накалилась изнутри. Куруфин стремительно подошел к столику, сорвал крышку. Из-под нее вырвалось белое пламя, которое мгновенно охватило эльфа: горели волосы, одежда, плоть. Атаринке дико закричал и скатился с лежанки. Сознание разрывалось от несуществующей боли, скорчившись на полу, он захрипел, хватая воздух ртом. Спасительное беспамятство накрыло черным пологом.

Бесчувственного нолдо поутру обнаружил стражник, принесший еду для заключенного. Пощечины и выплеснутый в лицо ковш воды не помогли, было решено послать за начальством. Маблунг, и без того измученный сверх меры, пришел, проклиная аманских мальчишек, что свалились на его голову. Вгляделся в лицо эльфа — оно по цвету сравнялось с погребальным саваном, — поверхностное дыхание, поврежденные запястья — узник, как видно, рвал цепь, наручники врезались до крови. Командир помянул всех тварей Моргота, приказал тащить в камеру жаровню, котелок с водой и бинты. Сам опрометью бросился в свою комнату, отыскал в сундуке нужный мешочек. К его возвращению у дальней стены камеры стояла небольшая жаровня с раскаленными угольями, источая приятное тепло. На решетке обосновался котелок с чистой водой. Синда снял с Куруфинвэ кандалы, отбросив их к входу.

Внимательно посмотрев на неподвижно лежащего Куруфина, Маблунг осторожно положил свою руку ему на лоб и тихо запел. Не прекращая напева, зачерпнул в ковш кипяток, вынул из мешочка длинные листья, растер их и опустил в горячую воду. По камере разлилось тонкое, легкое благоухание. Командир осторожно поднес ковш к лицу нолдо, чтобы он вдохнул целебный аромат, а затем позвал:

— Куруфинвэ Атаринке Феанарион, пробудись, надежда еще не потеряна.

Дыхание эльфа стало глубоким, веки дрогнули. Он медленно открыл глаза, взгляд остановился на лице Маблунга. Тот облегченно выдохнул, улыбка тронула уголки губ.

— Хвала Пресветлой Элберет!

Взяв чистую тряпицу, синда смочил ее в душистом отваре и промыл раны на руках Куруфина, перевязал левое запястье, приступил к правому.

Нолдо, все это время молчаливо и, казалось, безучастно наблюдавший за действиями своего лекаря, тихо прохрипел:

— Зачем ты снял кандалы?

— Ты по ним уже скучаешь? — иронично спросил Маблунг.

— Нет, — просипел Атаринке, — но теперь я сомневаюсь — реален ли ты.

— А я сомневаюсь, в порядке ли твой рассудок.

При этих словах феаноринг вздрогнул, а потом словно окаменел.

— Или думаешь, что тебя в таком состоянии можно оставить закованным? Мы не орки, — Маблунг отложил бинты и внимательно посмотрел в глаза Куруфина. — Что все-таки произошло?

На лице лорда отразилась внутренняя борьба, когда синда решил, что ждать ответа бесполезно, Куруфин заговорил.

— Ничего такого, — он болезненно сглотнул, — просто дурной сон и усталость.

— Что ж. Это твое право, — командир легко поднялся с края лежанки. — Отдыхай, я еще навещу тебя. Надо что-то делать с твоим голосом.

Он покинул камеру, охранники унесли жаровню, но факел в кольце оставили на месте. Куруфинвэ устало прикрыл глаза. Невозможно объяснить этому неугомонному синда, что его слова оказались отголоском кошмара, и Атаринке всерьез испугался, что снова перепутал сон и явь. Эльф лежал и мысленно прокручивал увиденное в сновидении. На память пришли слова посланника Валар: «Клятва ведет их, и она же предаст их и вырвет у них те самые сокровища, которые они поклялись добыть. Ко злу приведут те деяния, что начнутся с добрых побуждений, и произойдет это от предательства родича родичем». Только теперь Искусник в полной мере понял, каким искушением могут стать Камни, порождая безумие и гибель. И следовало признать — Курво провалил это испытание. В то, что эти видения были случайным совпадением, Куруфин не верил: его будто провели по выбранному пути до конца, а сейчас он возвратился к развилке.

Сколько прошло времени, нолдо не заметил, погруженный в свои размышления, из которых его вырвал скрип дверных петель. В камеру зашел командир стражи с поварским сотейником в одной руке и кубком в другой. Зрелище было забавное, ноздри защекотал запах специй и нагретого вина, так что губы Курво невольно расплылись в улыбке.

— Смейся, смейся. Ради тебя пришлось ограбить повара и записаться в контрабандисты, — шутливо обратился к нему Маблунг, пристроив кастрюльку у изголовья топчана. Помог Куруфину сесть, влил вино в кубок:

— Пей. Лекарство для сладкоголосых менестрелей, твоему горлу в самый раз.

Напиток был горячим, чуть терпким, после него горло перестало саднить, по телу разлилось тепло.

— Ты лечишь мне горло затем, чтобы Тингол отрубил голову, — мрачно заметил Куруфинвэ.

Синда, подойдя к двери, обернулся:

— Я же говорил, что надежда еще не потеряна. Я вернусь.

Вскоре он воротился, принес с собой тюфяк.

— Я у тебя вздремну пару часиков, совсем меня загоняли: то король гневается, то подчиненные паникуют, то заключенные в обморок падают.

* * *

Доклад Белега королю был короток. Окончив речь о последних новостях с границы, разведчик опустился на колено и коснулся рукой земли, склонив голову.

— Мой король! Я не смог вовремя предупредить утечку информации в разведке. Прости, что не оправдал твое доверие. Я виноват и готов к любому наказанию.

Тингол, утомленный и осунувшийся за последние дни, недовольно поджал губы. «Еще один!»

— Этот вопрос мы решим позже, — голос короля был сух и напряжен. — Ты будешь нужен мне при вынесении приговора феанорингам. Попроси Маблунга ввести тебя в курс дела. Все услышанное ты должен хранить в тайне при любых обстоятельствах, говорить можешь только с Маблунгом или со мной.

— Слушаю, мой король, — Белег склонил голову еще раз и покинул кабинет.

Келегорм, Куруфин и Келебримбор стояли в кабинете короля, щурясь от дневного света, непривычного после сумрака подземелий. Они украдкой поглядывали друг на друга, но были серьезны и молчаливы. На руках были оковы, одежда смята, однако это не беспокоило прежде таких щепетильных в вопросах внешнего лоска сыновей Феанора.

Тингол поднял на мятежников усталый, тяжелый взгляд.

— Вам было задано достаточно вопросов и дана возможность сказать все, что вы желали. Мне остается только принять последнее решение, — проговорил король твердо, глядя поочередно в глаза заговорщикам. — Моя супруга, пресветлая Владычица Мелиан, говорит, что искреннее раскаяние дорого, а тот, кто признал свою вину, заслуживает доверия.

Тингол замолчал. На лице Келебримбора мелькнуло удивление. Куруфин приподнял бровь. «Неужели он простит нас? Вот так возьмет и отпустит? Или все-таки заточит в темницу, но не предаст смерти?» Слабая надежда осветила лица нолдор.

— Однако, — Тингол еще раз внимательно обвел взглядом преступников, — вы виновны в измене, вы нарушили присягу, а это самое тяжкое преступление.

— Ты, — Тингол обратился к Келегорму, и голос его стал жестче, — требовал, чтобы я казнил тебя со всеми почестями. Читай!

Тингол взял со стола свиток и передал Белегу, а тот — Келегорму. Звякнув кандалами, Охотник развернул тонкий пергамент. Он читал, стискивая зубы и хмуря брови. Наконец, окончив, молча передал свиток Куруфину. Тот пробежал его глазами и поднял на Тингола укоризненный взгляд. Келебримбор, не разворачивая свитка, отдал его Маблунгу.

— Что ж, король, позволь благодарить тебя, — ясно проговорил Келегорм. Хотя лицо его было серьезно, в голосе звенела горькая усмешка. — Спасибо тебе и за бархатную дорожку к эшафоту, и еще более — за возможность просить о милости перед казнью. Но я помилования от тебя не жду.

— Ты спрашивал, ради чего мы решились на заговор? — вступил Куруфин. Голос мастера звучал твердо, осанка выдавала необыкновенное спокойствие и уверенность в своей правоте. — Я отвечу, как и раньше — ради победы в войне. Ради победы над врагом этого мира. Если ты казнишь нас, но все-таки выставишь войска против Ангбанда, то я согласен. Я буду тебе благодарен.

Келебримбор молчал. О своем решении следовать за отцом и дядей — в изгнание, в тюрьму, на плаху — он уже говорил и считал другие слова излишними.

— Тогда, коли уже все сказано…

— Государь! — прозвенел голос Белега.

Разведчик упал на колено перед королем. Тингол взглянул на него с изумлением и гневом. Привычка командующего пограничниками перечить своему королю раздражала Тингола уже не первую сотню лет.

— Будь справедлив: нолдор не предавали тебя — они сохранили верность и данную клятву. Пока ты еще не принял решение, я готов поручиться за них. Если хоть тень подозрения коснется верности феанорингов, можешь отрубить голову и мне.

— Ты говоришь так, будто сочувствуешь мятежникам. Не знай тебя, я мог бы подумать, что ты и сам их сообщник.

— Но я и правда в союзе с сыновьями Феанора!

Тигол вздрогнул, однако Могучий Лук продолжал.

— Бессчетные годы я сражаюсь с тьмой, наводнившей Белерианд. Когда речь идет о войне с Морготом, мы все должны встать на одной стороне, все должны быть союзниками!

Громыхнув мечом, Маблунг последовал примеру своего друга и склонился перед королем.

— Позволь, государь, я тоже ручаюсь за верность феанорингов — своей жизнью.

Долгое молчание повисло в кабинете. Тингол прикрыл глаза, казалось, мыслями он находился не здесь.

Феаноринги ждали, их судьба и жизнь решались перед их глазами. Тьелпе старался скрыть волнение, однако ожидание было мучительным, он прерывисто вздохнул. Искра надежды промелькнула и угасла, и от того еще тяжелее было принимать суровую участь. Юноша взял себя в руки. Где нет надежды, остается только estel. И вера в то, что сделал все правильно.

Наконец, Тингол поднял глаза.

— Я решил. Келегорм, Куруфин и Келебримбор — я дарую вам жизнь и прощение.

По кабинету пронесся едва слышный вздох, слабое эхо пережитых страстей.

— Однако лорды Келегорм и Куруфин должны покинуть Менегрот и продолжить службу на границе, под надзором Белега. Командующий Белег, считай, что это твое наказание за оплошность.

В кабинете Тингола повисла звенящая тишина. Первым опомнился Белег — последние слова Тингола были обращены к нему. Он вскочил, вытянулся в струнку: «Служу Дориату!». За ним последовал Маблунг, оба официально поклонились королю и, повинуясь одному лишь усталому движению глаз государя, приготовились вывести прощенных мятежников из кабинета. Феаноринги не двинулись с мест. Не отойдя еще от потрясения, они не слышали и не видели ничего вокруг себя. Белег положил руки на плечи Келегорма и Куруфина, направляя к дверям.

— Охренеть! — негромко, но отчетливо и с чувством произнес вдруг Тьелпе, помотал головой и вздохнул с облегчением. Келегорм вздрогнул. Куруфин медленно выходил из оцепенения. Тингол поднял непонимающие глаза — король Сокрытого королевства не был знаком с аданской бранью. Келегорм засмеялся — сначала молча, только вздрагивая плечами, а потом в голос. Лицо Куруфина пошло алыми пятнами, в глазах мелькнуло негодование и почти детская обида. Сильнейшее нервное напряжение прорвалось истерикой.

— Молчать! — рявкнул Маблунг, прежде чем кто-то из феанорингов успел сказать что-то еще. Белег буквально выволок из кабинета хохочущего Келегорма, Маблунг подхватил под руки Куруфина и Келебримбора и последовал за ним, захлопнув за собой дверь. Через мгновение в королевском кабинете раздались шаги, звон разбитого бокала и характерное бульканье в длинном горлышке бутылки. В галерее Тьелпе прислонился к колонне и съехал бы на пол, если бы Маблунг не отвесил ему подзатыльник и не повлек помилованных преступников прочь от королевских покоев. Что происходило потом, и нолдор, и витязи Дориата запомнили плохо. Кое-как, под ругательства и истерический хохот, они добрались до апартаментов Маблунга. В маленькой комнатке сразу стало тесно. Командир гвардии, роняя ключ и промахиваясь мимо замков, начал снимать кандалы. Белег отыскал бутылку крепленого вина и заставил Тьелпе сделать пару глотков. Это помогло юноше прийти в себя. Куруфин забрал бутылку у сына, но после первого же глотка закашлялся. Пока Белег стучал ему по спине, бутылка оказалась в руках Келегорма и закончилась. Вторую и третью бутылки постигла примерно та же участь, с той лишь разницей, что Белег и Маблунг успели приложиться первыми.

— Он нас простил! — икнув, выговорил, наконец Келегорм. — Ты слышал, Курво? Его королевское гребаное величество прощает нас! И думает, что мы будем обязаны служить ему отныне верно и преданно! Думает, Курво, что мы ему обязаны!

— Лучше б ты и дальше пил, — вздохнул разведчик. — Маблунг, у тебя нет больше вина?

— Где была твоя голова, Белег, когда ты просил за них? Зато догадываюсь, где она будет в ближайшем будущем. Вот за этих засранцев мы поручились жизнью?

— Ты жалуешься, Турко? — Куруфин был еще трезв, в голосе его слышались недоумение и досада. — А не ты разве в порыве раскаяния сам твердил о великодушии Тингола? И хотел бы посвятить служению на благо Дориата свою жизнь, если он окажется столь милосерден?

— Когда я это говорил такое?! — взревел Келегорм.

— Ну, пусть не говорил — у тебя на лице все написано.

— Но Тингол действительно оказался лучше, чем мы думали, — вставил Тьелпе. Его щеки раскраснелись от волнения и вина, и в глазах горела жажда справедливости, за которую он сейчас готов был биться даже с собственным отцом.

— Или ты хотел бы, чтобы он все-таки отрубил нам головы? Чудесный финал! — фыркнул Куруфин.

— И он еще возможен, — качая головой, заметил Маблунг.

— Не можем же мы и вправду быть признательными Тинголу после всего, что он с нами сделал!

— Могли бы быть признательными за то, что он с вами не сделал, — пожал плечами Белег, — но очень хотел.

— О! Если кто-то не оказался негодяем — это огромная заслуга.

— Смотри, Белег. Вот в чьих руках — точнее, на чьих длинных языках — наша судьба. Келегорм, скажи…

— Маблунг, заткнись. Как же меня достали твои задушевные разговоры за последние дни! Слышать тебя уже не могу.

— Взаимно.

— Но ведь вы не предавали государя Тингола. Остались верны присяге и спасли его от покушения, добровольно рискуя своей жизнью и свободой, совершили благороднейший поступок! Теперь ваш долг и дальше усердно трудиться во славу короля, так, как обязывает нас честь Первого Дома, как велит ваша совесть!

— Не предавали… — эхом про себя пробормотал Куруфин.

— Тьелпе, закрой, пожалуйста, рот и открой сундук, — Маблунг сидел у камина среди груды снятых с феанорингов цепей, устало подпирая лоб кулаком. — Видишь бутыль? Тащи сюда.

— Виноградная вытяжка? — Белег понюхал горлышко.

— Хранил на случай, если придется раны обрабатывать. Что ты на нее любуешься, глотнул — предай дальше. Да не Келегорму, балда!

— Действительно ли я заслужил такую кару? — вздохнул лучник. — Иногда мне кажется, что государь Тингол слишком суров.

Уезжали сыновья Феанора рано утром. Келебримбор с печалью в глазах смотрел, как отец поправляет седло. Еще вчера было решено, что он остается в Менегроте. Тингол не был против — Тьелпе была предоставлена относительная свобода действий, а Куруфин сказал: «Кто-то же должен закончить обучение мастеров?». Пришлось остаться, Дориату было необходимо качественное вооружение, к тому же Куруфин оставил сыну несколько своих последних идей относительно улучшения качества стали. Юноша вздохнул про себя — еще вчера он собирался «усердно трудиться во славу короля», а теперь так хотелось поехать за отцом и дядей. Куруфин коротко обнял сына. Тьелпе удивлялся тому, как изменился отец после неудавшегося мятежа и заключения. Он был молчалив и задумчив, однако во взгляде, каким он смотрел на сына и брата, читались искреннее тепло и даже нежность, каких Тьелпе не помнил со времен Валинора. Келегорм, еще не полностью освободившись от вчерашней нервной веселости, помахал рукой и усмехнулся: «Придется тебе поработать тут за нас. Веди себя прилично, не огорчай дядю Маблунга!». Белег на прощание потрепал Тьелпе по плечу: «До скорой встречи». Юноша проводил взглядом всадников, встряхнул головой и направился к мастерским, на ходу подворачивая рукава. Каждый должен заниматься своим делом.

«Белег, стрелок Дориата — Маэдросу, лорду Химринга, союзнику и другу: хорошие известия!

Пользуясь оказией, пишу тебе — на этот раз не тайно! Не могу удержаться и не сообщить тебе то, что ты, наверняка, и так уже обнаружил. Твой брат Куруфин, с разрешения государя Элу Тингола, отправляет тебе чертежи последних своих разработок. Возможно, стоит поделиться ими с королем Фингоном, ведь доставить метательные машины к Ангбанду будет гораздо проще из Хитлума, чем из Химринга, не говоря уже о наших дебрях. И, раз уж я взялся давать тебе советы (прости, Высокий, меня за это), то сейчас самое время напомнить государю Тинголу о предложении союза против Моргота. Твои братья сделали все для того, чтобы убедить короля (позволь не вдаваться в подробности, что именно они сделали). Я и Маблунг от всей души надеемся встать с тобой, твоими братьями и королем Фингоном плечом к плечу в грядущей битве!

Удачи и мужества!»

* * *

Несмотря на обещание скорой встречи и горячее желание увидеться с отцом, Тьелпе за несколько месяцев так и не удалось вырваться на заставы. Работа в мастерских Менегрота удерживала надежней, чем любые приказы и запреты. Тингол серьезно озаботился перевооружением своих воинов, и Келебримбор понимал, что это означает подготовку к войне. А поскольку воевать Дориат мог только с Ангбандом, ради этого Тьелпе готов был хоть ночевать в кузницах. Зима прошла за работой, и к весне под руководством юного нолдо мастера Менегрота пополнили склады не только великолепными клинками, но и, что Тьелпе считал не менее важным, надежными и легкими доспехами.

Вызов к государю не смутил мастера, Келебримбор решил, что речь пойдет об очередной партии стали, и, войдя в кабинет, поклонился Владыке легко и непринужденно.

— Ты посылал за мной, государь?

— Да, проходи.

Король явно пребывал в превосходном настроении. Глаза лучились счастьем, на губах играла улыбка.

— Как обстоят дела в мастерских? Твои ученики справляются?

— Все хорошо, государь, технологию мастера вполне освоили. Да ты и сам видел те образцы, что они куют.

— Хорошо. А скажи мне, Келебримбор, нет ли у тебя желания побыть немного гонцом, — Элу Тингол взглянул на растерявшегося нолдо с хитринкой, — и съездить на заставу командующего Белега?

Юноша смешался, а потом радостно ответил:

— Я с великой радостью выполню это поручение!

Тингол понимающе кивнул и протянул ему конверт.

— Здесь, помимо прочего, приказ для твоего отца и дяди. Ты можешь отправиться с ними, если пожелаешь.

— Благодарю, — поклонился нолдо, удивившись про себя, куда это Тингол в очередной раз отправляет лордов Первого дома.

— Можешь идти.

Белег протянул сыновьям Феанора распечатанный пакет, доставленный Келебримбором: «Читайте». Келегорм развернул бумагу. Он не дошел до середины, губы его дрогнули. Куруфин взял письмо из опустившейся руки брата.

— Тингол приказывает нам встретить Лютиэн и Берена у Дориатских границ? — удивился Искусник. — Но почему мы?

— Неужели Тингол доверяет нам сопровождать свою дочь? — чуть хрипло произнес Келегорм.

— Разве у него есть какие-то основания для опасений? — спросил Белег.

— Нет! — воскликнул Келегорм с неожиданной горячностью и отчаянием в голосе. — Конечно же, нет!

Эскорт встретил принцессу Дориата с супругом на восточных границах, у переправы через Кэлон. Отряд зеленых эльфов, сопровождавших путешественников, остановился на восточном берегу, сыновья Феанора и Келебримбор — на западном. Сначала нолдор с трудом могли разглядеть гостей, им показалось, что глаза до слез слепит поднимающееся солнце. Вперед выехал Берен, помахал рукой. Весенний Кэлон был полноводен, и переправляться вброд было опасно. Келебримбор сходил к соседнему поселению и пригнал лодку. Феаноринги оставили своих лошадей и переправились на восточный берег. Берен уже спешился, лайквенди помогали ему разгружать поклажу. Келегорм, Куруфин и — на шаг за плечом отца — Келебримбор склонились в почтительном поклоне.

— От имени короля Элу Тингола приветствуем тебя на землях Дориата… Берен, — произнес Келегорм. Перед именем Берена он запнулся — как было именовать Восставшего из Мертвых, который более не князь людей, не владыка и не король, а всего только и есть у него, что свобода распоряжаться собой и любовь Лютиэн? Это последнее стоило всех титулов аманских и срединных земель, всех богатств Арды.

— Вы? — удивленно воскликнул Берен, — Вот так встреча, лорды. Воистину, причудливы пути Эру.

— Скорее уж, веления короля Тингола. А может, вернее будет сказать — желания Владычицы Мелиан, — выговорил Куруфин. — Мы будем вашими провожатыми до чертогов Менегрота.

— Благодарю, — Берен поклонился в ответ.

Из-за спин зеленых эльфов вышла Лютиэн. Увидев ее, нолдор поклонились с большим и искренним почтением, однако не рискнули встретиться с ней взглядами.

— Здравствуйте, высокие лорды нолдор, — негромко сказала Лютиэн. — Спасибо, что вызвались встретить нас во владениях моего отца.

— Позволь мне помочь, моя госпожа, — спохватился Келебримбор, принимая из рук Лютиэн большую корзину. Принцесса улыбнулась. Из корзины раздался жизнерадостный писк.

— Ой! — воскликнул Тьелпе, заглядывая в корзину. — Привет!

— Диор проснулся, — Лютиэн, улыбаясь, подошла к супругу, положила руку ему на плечо.

«Диор?» — прошептал себе под нос Келегорм, отвернулся и бросился яростно перекладывать весла.

Под руководством Берена усилиями лайквенди лошади были расседланы, пожитки уложены в лодку. Высокая чета сердечно попрощалась со своими провожатыми, с которыми они проделали долгий путь от Тол Гален. Семейство расположилось в лодке, Куруфин сел на весла, а Келегорм встал на носу. Келебримбору пришлось раздеться и переправить лошадей вплавь.

Едва лодка коснулась Дориатского берега, Лютиэн выпорхнула на землю, закружилась, раскинув руки. Ласковый ветер в кронах откликнулся ей, зашелестел листвой. Келегорм замер, не отводя взгляда. Лютиэн совершенно не изменилась, но выглядела теперь гораздо счастливее, и счастье рассыпалось вокруг нее сияющими искрами. Берен с малышом Диором на руках улыбался, глядя на танцующую жену. Куруфин разгружал лодку.

Наконец лошади были оседланы, навьючена поклажа, а лодку отогнали обратно хозяевам. Диор сразу запросился ехать с Тьелпе и теперь радостно смеялся, вцепившись ручками в черную конскую гриву. Келебримбор бережно придерживал малыша, пресекая его попытки пожевать уздечку, кончики его волос или вышитый рукав рубашки, время от времени оглядываясь на Лютиэн. Мальчик тоже поглядывал из-под руки взрослого на маму, желая убедиться, что она никуда не пропала. Принцесса одобрительно улыбалась. За супругой следовал Берен, иногда догонял ее и говорил что-то вполголоса. Лютиэн смеялась. Завершал кавалькаду Куруфин с вьючным конем в поводу. Оссириандский скакун, вероятно, был недоволен порученной ему работой, поэтому артачился и норовил куснуть кобылу Куруфина. Возглавлял же почетный эскорт Келегорм, в результате чего путники четыре раза сбивались с дороги и один раз чуть не заехали в болото. Обычно острый и цепкий взгляд Охотника был рассеян, он отвечал невпопад и замирал при приближении Лютиэн, будто она снова пустила в ход чары, сразившие самого Моргота.

Диор, видимо, устав, дернул Тьелпе за кончик перекинутой на грудь косы, нахмурил бровки и засопел.

— Что, маленький? — ободряюще заговорил юноша.

— К маме, — тихонечко шепнул Диор, и губки чуть дрогнули.

Тьелпе подождал, когда конь принцессы поравняется с ним, и передал мальчика Лютиэн. Она с нежностью обняла малыша, светло улыбнулась и заворковала:

— Мое солнышко соскучилось.

Мальчик спрятал личико в одеждах матери, но вскоре печаль была забыта, и сын Берена защебетал с новыми силами.

На ночлег остановились засветло. Келебримбор бросился помогать Лютиэн развлекать расхныкавшегося Диора и устанавливать шатер для ночевки. Куруфин расседлал лошадей и достал котелки. Келегорм стоял столбом, делая вид, что не смотрит на принцессу, укачивающую ребенка. Из леса вышел Берен, легко поигрывая топором, с охапкой сушняка под мышкой. Сложил шалашик, взял огниво и, прижимая кремень обрубком правой руки, высек сноп искр. Вскоре запылал веселый огонь.

— Ты бы, брат, хоть воды принес, — вполголоса сказал Куруфин, суя Келегорму котлы. Тот рассеянно оглядел предметы, неожиданно оказавшиеся у него в руках, и вздохнул совершенно несчастно.

— Да ладно вам, лорды, — усмехнулся Берен, забирая котлы у Келегорма. — Вижу, что кашеварить не ваше призвание. А мне не привыкать. Уж свою любимую я сумею накормить и обогреть в любой глухомани — хоть в лесу, хоть в поле. Да хоть даже и в пепельных равнинах.

Берен за прошедшие годы изменился. Пережитые испытания не состарили его, но все же он казался взрослее и серьезнее. Спокойствие и уверенность были видны в каждом его движении.

Вскоре был готова немудреная похлебка, к костру, уложив Диора спать, подошла Лютиэн.

— Угощайтесь, лорды, — улыбнулся Берен, ловко, одной левой, разливая варево по плошкам. В спустившихся по-весеннему прохладных сумерках спутники не торопились расходиться от огня. Но разговор не шел — слишком много было запретного, невысказанного. Наконец Берен обнял жену за плечи и, пожелав нолдор доброй ночи, увел к шатру. Тьелпе, соорудив себе постель из попоны и плаща, улегся у огня. Келегорм сидел спиной к костру, глядя в темноту.

— Знаешь, Курво, — вдруг сказал он, — как приедем — сделай, что ли, ему железную руку? Как у Нельо. Лютиэн все-таки заслуживает мужа, по крайней мере, с двумя руками.

Зябким росистым утром Берен выбрался из шатра и, прихватив топор, направился за дровами для угасшего костра. Не успел он найти подходящую сушину, как охотничье чутье заставило его обернуться. Эльф подошел неслышно и на вопросительный взгляд человека сдержанно улыбнулся.

— Хорошего утра.

— И тебе. Ты поговорить? Вряд ли ты считаешь, что я не справлюсь с этой чахлой сосенкой.

— Я готов и помочь, если ты захочешь принять помощь. Но да, я, как ты выразился, поговорить.

Берен опустил топор, всем видом выражая терпеливое внимание.

— Покажи мне руку. Правую, — попросил Куруфин.

— Зачем тебе? — удивился Берен, но все же завернул рукав, демонстрируя предплечье, по которому когда-то прошлись зубы Кархарота. — Сильмарилла в ней больше нет.

Искусник чуть вздрогнул, качнул головой в ответ на шутку, однако бережно коснулся тонкими пальцами шрамов, промерил ширину запястья. Зрелище искалеченной плоти было привычно и не смущало мастера.

— Если получится — потом расскажу.

Смертный равнодушно пожал плечами.

— Берен, ты что, совсем… не держишь на нас зла? — Куруфин хотел сказать «простил нас», но язык отказался выговорить эти слова.

Человек обернулся и посмотрел на эльфа внимательными серыми глазами.

— Я ведь умер, нолдо.

— Ты хочешь сказать, что все, что было, осталось для тебя в прошлой жизни? — удивленно спросил Куруфин.

— Я не знаю, как это бывает у вас, у эльфов. Ты, впрочем, тоже не знаешь. Так вот, я не забыл. Я все это прошел — еще раз. Или не раз. Это было не легче, чем в жизни.

Куруфин первый раз говорил с кем-то, кто вернулся из Чертогов Мандоса, и удивлялся откровенности смертного.

— Речь не о прощении — простить или не простить ваши поступки вы можете только сами себе. Лютиэн сейчас счастлива, и она не думает о вас дурно. А король Финрод… Если вас это утешит — он не вспоминал о вас там, на Тол-ин-Гаурхот. Ни разу не вспомнил. Может, потому, что там нам было не до того. Или потому что все равно любил вас — как братьев. Так что, Куруфин, я действительно не держу на вас зла — ни на тебя, ни на Келегорма. Ни, тем более, на Келебримбора.

Вернувшись с дровами к поляне, Берен обнаружил маленького сына, чинно вышагивающего за руку с матерью. Он рассмеялся:

— Супруга моя — соловушка, но сын, по всему видать, — жаворонок.

Мужчина бросил у кострища новую охапку и топор, вернулся к семье, поднял на руки мальчика.

— Лютиен, иди, поспи еще немного. Мы присмотрим за ним.

— Хорошо, — немного подумав, женщина добавила. — Если у лордов найдется с собой крупа, приготовьте кашу. Думаю, Диор от нее не откажется.

Бросив вслед супруги осторожный взгляд и дождавшись, когда принцесса скроется за пологом, Берен подбросил сынишку в воздух и легко поймал его, вызвав радостный хохот.

— Ну что? Пойдем разводить настоящий костер, — и задорно подмигнул сынишке.

Ответное «Да!», повторяемое бессчетное количество раз, разбудило, наверное, всех птиц в округе.

Сухие дрова быстро занялись, и вскоре костер весело затрещал, заплясали язычки пламени. Малыш под присмотром отца бросал в огонь цепки и заворожено наблюдал, как они сгорают без следа. На вопрос о каше Келебримбор ответил утвердительно: имелось и просо, и сушеный виноград. Юноша сам сходил за водой. Диор заметил, что новый друг занят чем-то интересным, и тут же отправился к нему. Любопытный малец, не медля, запустил свои пальчики в мешочек с крупой. Вытащил небольшую горсточку желтеньких крупинок, высыпал обратно, взял еще раз. Потянул ладошку к Тьелпе:

— Это? — интонация была явно вопросительная.

— Это просо, — с усмешкой пояснил нолдо.

Диор мгновенно взял крупу в рот, скривился и стал отплевываться.

— Невкусно, — пожаловался дегустатор, для подтверждения своих слов отрицательно качая головой.

Келебримбор захохотал, взъерошил темные волосики на голове малыша:

— Конечно, невкусно. Его еще нужно сварить. Помогать будешь?

— Да, — серьезно решил поваренок после недолгого размышления.

Под внимательным взором маленького помощника Тьелпе засыпал крупу в котелок, залил воду. Достал мешочек с солью, на любопытное «это?» рассказал, что еда будет вкуснее с этими крупинками. Разрешил мальчику посолить и помешать кашу, придерживая его за руку.

Пока котелок висел над огнем, Диор развлекался тем, что собирал в свободную плошку камешки, травинки, веточки, мешал ложкой, а сверху присыпал землей, бормоча «вкуснее» с особым вдохновением.

Завтрак был почти готов, когда Куруфин решил поискать непутевого братца, ускользнувшего со стоянки к реке, да так и не появившегося на глаза спутникам. Тьелпе отправился следом, рассудив, что следует заранее напоить лошадей. Берен снял с огня котелок, отставил подальше. Ненадолго отошел к седельным сумкам, поискать обещанный изюм, а вернувшись, обнаружил, что ребенок уже дорвался до котелка и старательно размешивает кашу. Отстранив сына от горячей посудины, он произнес:

— Ай-яй-яй. Пойдем-ка лучше маму будить.

На выходе из шатра до семьи донеслись удивленные, а затем и возмущенные возгласы.

— Тьелпе! Это что еще такое? Камни вместо изюма есть предлагаешь? — негодовал Келегорм, потрясая плошкой перед носом у племянника.

— Дядя, я же не сошел с ума. Когда я уходил, все было в порядке, — отнекивался Келебрибор, находившийся в явном недоумении.

Куруфин помешивал кашу, выцепляя из нее веточки, Берен поглядел в котелок, в плошку.

— Кажется, с чьей-то помощью мы остались без завтрака, — он лукаво посмотрел на сынишку. Тот немедленно спрятался за маму. А Лютиэн звонко расхохоталась:

— Так-то вы за ним присмотрели.

На поляне грянул многоголосый смех.

На следующий день эскорт остановился у моста на западном берегу Эсгалдуина.

— Вот мы и на месте, моя госпожа, — обратился к Лютиен Куруфин. — Твой отец, я уверен, с нетерпением ждет встречи с внуком, — он улыбнулся, глядя на Диора.

— Разве вы не последуете за нами? — удивился Берен.

— Нет, нам не дозволено являться во дворец, — просто ответил нолдо. — Но на этом берегу есть оружейные мастерские, и поселение вокруг них разрастается. Там мы и остановимся. У меня будет возможность заняться любимым делом.

Поселок действительно разрастался, и не только вширь, но и в высоту. Феаноринги встретили своих старых знакомых с границы. Те занимались своими прямыми обязанностями — собирали делони.

— По твоему чертежу, — весело заметил командир строителей, разговаривая с Куруфином. Келегорм вдруг попросился к отряду в помощники.

— Мне надо чем-то занять руки, — мрачно ответил он на вопросительный взгляд брата. — Какой-нибудь тяжелой работой. Ты-то опять запрешься в своих мастерских, а мне маяться… от безделья.

Келегорм попытался принять равнодушный вид и даже как-то судорожно улыбнулся, однако не выдержал и отвернулся в сторону. Куруфин взял брата за плечи, пытаясь заглянуть в осунувшееся и побледневшее лицо.

— Что тебе? — взорвался Охотник.

— Давай поговорим. Что тебя мучает? — закончив разговор со строителями, братья спустились к реке, где над водой склонялись могучие буки.

— Не будь идиотом, Курво, ты прекрасно знаешь, что, — с горечью в голосе ответил Келегорм. Поднявшись по пологому дереву, он сел, свесив ноги над потоком, бросая в воду ломкие сухие веточки. Куруфин молча устроился рядом.

— Сегодня я видел ее, может быть, последний раз, — наконец почти шепотом произнес Охотник.

Куруфин хотел возразить, что Берен и Лютиэн уедут еще не скоро, но не стал.

— Ты себе представить не можешь — мы расстанемся навсегда. Даже после конца Арды нам не встретиться, никакой надежды.

Куруфин помолчал и медленно кивнул. Он не мог этого представить, потому что, когда в самых горьких снах ему вспоминалась любимая, оставшаяся на запретных берегах Амана, он знал, что можно надеяться. Очень-очень нескоро, но когда-нибудь все закончится, их пути вновь сойдутся, его ждут и любят.

— Я не знаю, благодарить мне или проклинать того, кто придумал отправить меня встречать Лютиэн, но это было жестоко. Лучше Ангбанд. Или Мандос. Все, что угодно. Когда я вижу этого человека — Берена — рядом с ней, мне глаза себе хочется вырвать, — Келегорм с трудом выговорил имя, ударил кулаком по плотной коре, обдирая костяшки, а потом неожиданно тихо добавил:

— А ребенок похож на Лютиэн.

Келегорм закрыл лицо руками.

— Турко! Не разводи соплей, — резко сказал Куруфин, вставая на ноги. — Держи себя в руках.

— Соплей?! — Охотник вскочил, встряхнул брата за грудки. — Да ты знаешь, чего мне это стоило? — и вдруг сразу потух, опустил руки.

— Хорошо, ты прав. Спасибо, что выслушал. Я справлюсь. Переживу как-нибудь. Наверное.

* * *

Эльфы споро заканчивали работу: собрали инструменты, сложили доски, уже полностью приготовленные для дэлони, и отправились в сторону Тысячи Пещер, весело переговариваясь друг с другом. Келегорм не последовал за ними, просто сел на землю, отперевшись спиной о ствол дерева.

Командир отряда лишь ненадолго задержал взгляд на фигуре нолдо и, ничего не сказав, ушел догонять товарищей. Феаноринг остался один.

Давно канули в прошлое времена, когда за братьями тенью следовал кто-нибудь из эльфов Дориата. Теперь в этом не было смысла — Клегорм и Куруфин не только присягнули королю Тинголу, но и сумели заслужить его доверие.

«Проклятье!» — гнев на мгновение охватил Турко. Неожиданно вспомнились слова присяги, которую они произнесли в главной зале Менегрота, куда, кажется, стеклось почти все население Огражденного Королевства. Элу не упустил своей выгоды. В первых рядах находились послы Нарготронда, словно примчались по первому зову, полюбоваться на унижение сыновей Феанора. Особняком стоял посланник Маэдроса, спокойно и уверенно смотря в глаза Келегорма.

«Нельо…» — Тьелкормо запрокинул голову назад, прижимаясь затылком к коре бука. Под древесной кожей исполина струилась жизнь. Ярость и гнев схлынули, память тут же расстелила перед мысленным взором ткань воспоминаний: предрассветные сумерки, брат, стоящий на ограждении крепости, со связанными руками, следами крови на рубахе — рана вновь открылась. Свет факелов трепещет, высвечивая бледное, осунувшееся лицо, усталый голос: «…Хватит крови родичей!». Последние слова, сказанные братом на прощание, и свет сотворенного отцом Камня. Камня, к которому Турко не решился бы прикоснуться. Каким-то наитием догадывался, что Сильмарилл отвергнет его.

«Лютиен, Соловушка, любимая», — после встречи с ней Келегорм отбросил всяческие сомнения: Предвечный Свет Амана, свет дома, свет его юности опалил бы Турко, как огонь сухую траву. Желание быть с любимой, завладеть ее любовью любой ценой порой накрывало с головой. Келегорм в такие моменты терял разум, а в душе шевелилось что-то темное, чего и сам Охотник опасался, а потому сейчас сидел здесь, в компании старого бука. Все последние дни сын Феанора старательно избегал Менегрота: не приближаться, не видеть, не слышать ее голоса. Голоса любимой, которую он обидел и чуть не погубил. Не потерять контроль над собой, не разрушить все начинания брата. Сжатый кулак со всей силы ударил о землю, а глупая фэа металась, будто принадлежала не нолдо, а какому-нибудь безусому адану. Губы скривились в презрительной усмешке, а мысль летела дальше: «Если бы увидеть еще раз». Словно откликнувшись, навстречу ему вышла принцесса Дориата — высокая, стройная и прекрасная. На миг Турко почудилось, что фигура Тинувиэль светится теплым светом Сильмарилла.

Сердце пропустило удар, Келегорм вскочил, порывисто шагнул к принцессе. Почти нестерпимым стало желание взять ее за руку, он опустил взгляд — на указательном пальце нис блеснуло кольцо. Тьелкормо будто налетел на незримое препятствие, рвано выдохнул и, преклонив колено, сказал: «Ваше Высочество».

Лютиен одарила нолдо спокойной улыбкой и поманила его за собой. Сначала они шли знакомой дорогой, что вела к мосту через Эсгалдуин, но вскоре свернули с нее на тропинку поуже.

— Моя госпожа, — решился все же спросить Келегорм, — куда мы направляемся?

— Навестим друга, — не оборачиваясь, отозвалась Лютиен. Ответ ничего не прояснил Турко, но он решил не уточнять. «Возможно, она желает увидеться со своим знакомым, и ей нужен провожатый», — размышлял на ходу нолдо.

Тропа вела путников прочь от реки, петляя между деревьями. Лютиен будто ненароком гладила кору буков, прикасалась к веточкам кустарников. Отовсюду слышались голоса соловьев, приветствовавших свою подругу, что так надолго покинула их. Принцесса откликалась, напевая, и казалось, что каждая пичуга получает свой ответ.

Идущая впереди Лютиен магнитом притягивала взгляд нолдо: ее нежная красота, легкая походка, плавные движения, чарующий голос — он не мог спокойно смотреть на нее. Те мысли, что так старательно отгонял Тьелкормо все эти дни, становились все настойчивее. «Если бы мне удалось удержать ее в Нарготронде или убить Берена тогда, у границ Дориата. Если бы только мог, я бы сейчас схватил ее и увез далеко на восток. Почему ее сердце принадлежит другому! — Келегорм в ярости сжал кулаки. — Пусть лучше совсем остановится!». В каком-то помрачении Турко сделал несколько шагов к принцессе, и тут она неожиданно рассмеялась, заслышав очередную пташку, так чисто и звонко, как это могут только те, кто истинно счастлив, да еще маленькие дети.

Келегорм покачнулся, как от удара, пришли другие воспоминания: Лютиен укачивает сына, тихо напевая колыбельную, голос полон любви и заботы. Смеющийся ребенок на руках у отца наблюдает за танцем матери. Тинувиэль так по-детски просто и доверчиво держит Берена за руку, и ее глаза лучатся счастьем. Невероятным усилием воли Охотник удержал себя от горестного стона и бегства, постоял на тропинке, пережидая внезапно накатившую слабость. Синдарская принцесса оглянулась, позвала спутника:

— Лорд Келегорм, почему ты отстал? Идем.

Турко встрепенулся, поглядел на свои руки, заставил себя поднять глаза на Лютиен и ответить спокойным голосом:

— Сейчас, моя госпожа, — слова подбирались с трудом. — Не беспокойся, я всего лишь задумался о прошлом.

«О, Эру, я чуть не сотворил непоправимое! — с ужасом осознал Келегорм. — Что со мной? Это же Лютиен, которую я люблю и должен беречь, а не губить.» И тут пришло простое решение — быть всегда рядом: другом, провожатым, нянькой, слугой — не все ли равно, кем, лишь бы следовать за ней, а если нужно — уйти прочь, чтобы не навредить. Неожиданно эта мысль успокоила нолдо, примиряя с судьбой, вливая в его душу новые силы.

Келегорм и Лютиен вышли на поляну, в центре которой возвышался крепкий раскидистый бук. Тень от него почти полностью укрывала поляну, лучи заходящего солнца не могли пробиться сквозь плотную листву. Подойдя вслед за принцессой к подножию дерева, Турко увидел небольшой холмик, устеленный цветочным ковром. Нарушая любые правила и запреты, цвели бок о бок незабудки и голубые фиалки. Нолдо заворожено смотрел на цветы и не решался нарушить молчание.

-Здесь я встретила отца и Берена с охоты на Кархарота, — неожиданно заговорила Лютиен, — а после — наши слуги похоронили на этом месте Хуана.

Не имея сил смотреть на последнее пристанище пса, Келегорм поднял взгляд на крону дерева и был поражен. Между тремя переплетенными стволами располагался настоящий дом.

— Это то, о чем я думаю?

— Да, в этом доме меня пытались удержать от бегства, — с улыбкой подтвердила эллет.

— Тебя не смогли удержать стены Ангбанда, куда уж бы пытаться всем остальным, — взгляд нолдо сделался отрешенным. Принцесса осторожно прикоснулась к лепесткам цветка.

— Без помощи Хуана мы не прошли бы и половину пути. Он выручал нас раз за разом.

Тьелкормо печально улыбнулся:

— Интересно, кому бы служил мой пес, если бы нам довелось повстречаться в Амане? Тебе или мне? Кажется, теперь он любит тебя больше.

Лютиен внимательно посмотрела на своего спутника:

— Но я не попаду в Аман. Никогда.

— И я. Да и нечего мне там делать, — нолдо глухо вдохнул, как перед прыжком в воду, и заговорил со всей убедительностью. — Если ты, моя госпожа, позволишь, то я отправлюсь с твоей семьей, когда вы вернетесь на Тол Гален, и останусь на острове, чтобы служить тебе, как наследнице короля Дориата, и твоей семье.

Лютиен дала ответ после долгих раздумий.

— Кто знает, что ждет нас в будущем. Сейчас даже самые мудрые не решаются делать предсказания. Если твое решение останется в силе, то я не откажу тебе в этой просьбе.

* * *

Последние недели сыновья Феанора были предоставлены сами себе — ни Белег, ни Маблунг не выбирались из дворца, от короля не приходило никаких распоряжений. Среди кузнецов говорили, что с прибытием Берена Тингол созвал совет и все дни проводит за запертыми дверями вместе с зятем, вельможами и командирами Дориата. Куруфин делал вид, что решения королевского совета его не волнуют, но сердце билось часто. Грядущая война для нолдор значила много больше, чем для Тингола. Искусник продолжал свою работу в мастерских и даже удвоил усилия. Помимо текущих оружейных работ он часто допоздна мастерил что-то в одиночку, изредка призывая на помощь сына. Келегорм по-прежнему работал со строителями, был неразговорчив, но спокоен, и Куруфину больше не приходилось волноваться за душевное равновесие брата. Вызов во дворец был для феанорингов неожиданностью — они гадали, по какой причине кончилась их опала и отчего такая срочность. Посланник не дал нолдор даже времени переодеться, и сыновья Феанора вместе с Келебримбором предстали перед воротами Менегорота прямо в том, в чем работали. Однако во дворце стояло такое оживление, что на прожженные и запыленные туники никто не обратил внимания. На подходах к королевским покоям нолдор перехватил Белег. Выглядел он утомленным, словно не спал несколько дней, но счастливым.

— Поздравляю, лорды Первого дома! — он совершенно неожиданно обнял всех троих по очереди. — Король согласился на участие в войне. Дориат теперь в союзе с Химрингом.

— Маэдрос ничего не писал об этом, — удивился Куруфин.

— Не говорил вам, чтобы вы опять чего-нибудь не устроили, — засмеялся Белег. — Но Тинголу он прислал официальное письмо. Я мечтал об этом. Балрог меня раздери, если вместе с Маэдросом и Фингоном мы не развалим Железную Твердыню и не вобьем Морготу в глотку его корону!

Не теряя воодушевления, Белег повлек за собой нолдор.

— Мы выезжаем завтра, на сбор и обучение воинов нужно время. Сейчас зайдем к Маблунгу — он главнокомандующий. И в оружейную — подберем вам лучшие доспехи. Командиры армии Дориата должны быть на высоте.

Маблунг был вымотан и взъерошен, однако тепло пожал руки феанорингам.

— Войска Дориата будут разделены на пять армий. «Детьми Тулкаса» и «Детьми Эонве» командуем я и Белег, «Дети Намо» — армия Берена. «Дети Ороме» — армия Келегорма, и «Дети Ауле» — Куруфина. Келебримбор, для тебя должности командующего не осталось, но я знаю, что ты неплохой наездник, и дам в твое распоряжение пять сотен всадников.

— Армия? — непонимающе поднял глаза Келегорм.

— О, Эру, кто придумал такие названия? — со вздохом пробормотал про себя Куруфин.

— Благодарю, Маблунг, — коротко поклонился Тьелпе, — но из меня плохой командир, я лучше буду с отцом.

— Деление на армии утверждал государь наш Тингол, — хмыкнул Маблунг, — А ты, Куруфин, конечно, обошелся бы только двумя флангами: «Правый Сильмарилл» и «Левый Сильмарилл».

— Военный совет пагубно сказался на остроумии командующего, — пожал плечами Искусник. — Что ж, война — дело серьезное. У Дориата есть Могучий Лук и Тяжелая Рука, сами по себе они стоят двух армий, и в ином разнообразии не было необходимости.

Маблунг покачал головой и расстелил карту, предлагая феанорингам оценить стратегические предложения Дориата, которые предстояло отправить в Химринг и Хитлум.

Всю дорогу до оружейной Келегорм и Куруфин молчали, только старший из братьев изредка бормотал себе под нос: «Командующий армией? Надо же…» Белег вместе с гвардейцем, стражем арсенала, увлеченно подбирал защиту для феанорингов, отдавая предпочтение латам гномьей работы. Конечно, Куруфин предпочел бы доспехи, сделанные еще отцом или хотя бы выкованные собственноручно, но понимал, что времени на это у него теперь не будет. Сложив отобранные кольчуги, кирасы и шлемы у стены, Белег повел нолдор дальше, где длинными рядами в подставках располагались мечи, высились копья и алебарды, на полках лежали луки. Пограничник уверенно вел гостей вперед узкими проходами между смертоносными клинками. Вдруг Келегорм, а за ним и Куруфин замедлили шаги, остановились. Перед ними стоял грубый деревянный ларь, запертый на замок. Белег поковырялся с ключом, откинул крышку, отвернул угол холста. Перед глазами нолдор блеснула восьмилучевая звезда.

— Наше оружие, — не спросил, а утвердительно кивнул Куруфин.

Келегорм вопросительно быстро переглянулся с братом и требовательно посмотрел на Белега.

— Тингол решил вернуть нам оружие? — озвучил немой вопрос брата Куруфин.

— Нет, король не говорил об этом, — признался Белег. — Но я решил, что уж коли он назначил вас командовать своей армией — значит, он вам доверяет.

— Конечно, он нам доверяет, — медленно проговорил Келегорм, гордо подняв подбородок и блеснув неожиданно холодными глазами. — Но свой лук и свой меч я снова возьму в руки только по распоряжению государя Тингола, никак иначе.

В голосе нолдо слышалась сталь, он сделал особое ударение на «свой» и «снова». Белег посмотрел на феанорингов с удивлением, граничащим с восхищением, но аккуратно завернул мечи и закрыл крышку.

— Хорошо, думаю, у государя будет время распорядиться насчет этого.

С окончанием военного совета дворец Дориата ожил, феаноринги никогда не видели здесь такого количества народа. Среди спешащих по делам возбужденных советников, придворных, командиров и эльфов самых разных занятий и званий Куруфин тщетно высматривал Берена. Командующий сам отыскал Искусника вечером, когда тот собирал свои инструменты в мастерской. Берен выглядел таким же замотанным и уставшим, как и другие командиры, но не менее счастливым.

— Приветствую командующего «Детьми Ауле»! — воскликнул смертный.

Куруфин улыбнулся и покачал головой.

— «Дети Намо» звучит гораздо более устрашающе.

— Может быть, — задумчиво ответил Берен.

В ответ на вопросительный взгляд мастер поставил на стол тяжелую шкатулку и осторожно поднял крышку. Берен заглянул внутрь и чуть не отшатнулся.

— Примеришь? — Куруфин аккуратно вынул отливающую темным металлическим блеском суставчатую кисть руки. Зрелище было довольно жутким: железные фаланги были скреплены винтами и соединялись металлическими тросами, напоминавшими сухожилия, которые наматывались на зубчатые катушки. Искусник повернул невидимый рычажок, и пальцы сжались в кулак. Берен молча сглотнул.

— Выглядит страшно, но Нельо говорит, что довольно удобно.

Куруфин ждал, и Берен, подавив вздох, закатал рукав и протянул покалеченную руку. Феаноринг бережно застегнул ремешки, поправил пластины креплений и удовлетворенно кивнул.

— Подходит. Поначалу это будет неприятно, но потом ты привыкнешь. Нельо быстро привык.

Берен смотрел на свою новую конечность с искренним ужасом, однако, когда Куруфин показал, как переключать рычаги, и воин попробовал захватить железной рукой один из молотов, в его глазах появился интерес. После нескольких экспериментов, когда удалось удержать рукоять меча и даже сделать несколько выпадов, Берен был в полном восторге.

— От души благодарю тебя, Куруфин! Это очень вовремя. За год я как раз научусь ей владеть как следует.

— Благодари Келегорма — это он попросил меня сделать тебе руку, — улыбаясь одними уголками рта, произнес нолдо.

Берен изумленно поднял глаза.

— Тогда передай Келегорму мою самую искреннюю признательность, — выдохнул он, — Вы, лорды, не перестаете меня удивлять.

— Не испугай свою супругу этой железкой, — пожал плечами Куруфин, смущенный словами смертного.

— Лютиэн ничем не испугаешь, — охотно отозвался Берен, продолжая возиться с креплениями.

— Она и в этот раз пойдет с тобой? — голос Куруфина дрогнул.

— Нет, к счастью нет. Теперь есть мужчина, который защитит Лютиэн и убережет ее от опрометчивых действий куда лучше меня.

— Так Тингол остается в Менегроте? — Куруфин удивленно хмыкнул.

Берен глянул феанорингу прямо в лицо и усмехнулся.

— Государь остается в Менегроте, но тот, кто хочет обвинить моего тестя в трусости, сильно заблуждается. Просто он смотрит дальше, чем мы. Мы все идем для того, чтобы победить. Но если мы потерпим поражение, Дориат останется последним оплотом против тьмы в Белерианде. А Тингол справедливо полагает, что негоже сваливать все бремя безнадежной осады на хрупкие плечи владычицы Мелиан.

Куруфин озадаченно молчал.

— Если ты сейчас что-то подумал о юбках, нолдо, лучше промолчи. Мне гораздо больше нравится быть тебе другом.

Куруфин подумал и рассмеялся.

— Я промолчу, Берен. Однако в прошлый раз у Тингола не получилось удержать свою дочь от похода на Ангбанд.

— А я и не Тингола имел в виду. Диор убережет мою Соловушку от ужасов войны гораздо лучше и мужа, и отца.

* * *

Воинство сделало остановку у самых границ Дориата, желая провести еще одну ночь на родной земле. Повсюду теплились костры, слышались звонкие песни, прославляющие Элберет и ее звезды, и заливистый беззаботный смех. Трое нолдор сидели у своего костра, разговаривая в полголоса.

— Поют, будто на прогулку очередную отправились, — со вздохом сказал Тьелпе, — а не Ангбанд штурмовать.

— Пусть так, — спокойно ответил Куруфин. — Что нас ждет, наверное, неведомо даже Манве, незачем пускать в сердце тревогу и скорбь раньше срока, их время еще придет.

— Завтра мы покинем Дориат! Было время, когда я думал, что больше не выйду из этих лесов, — Келегорм старался говорить спокойно, но близких ему провести не удалось, они видели, с каким нетерпением Тьелкормо ждет этого момента. Младший брат лишь понимающе улыбнулся.

Из шатра Его Величества, что был расположен неподалеку, вышел среброволосый эльф, постоял немного и направился к феанорингам.

— О, командующий Белег, не желаешь ли скоротать вечер у нашего костра в компании несносных аманских мальчишек? — с преувеличенной вежливостью обратился к подошедшему Куруфин. Келебримбор сцедил смешок в кулак. Уголки губ Турко дрогнули в улыбке.

— Не откажусь, высокие лорды, — с улыбкой ответил стрелок. — Но сначала я должен передать вам кое-что по просьбе Владыки.

— Мы слушаем, — отозвался Келегорм, мигом отбросивший дурашливость. Нолдо обратил внимание на объемный сверток в руках Белега.

— Наш Владыка передает вам пожелание удачи в бою, благословения Валар и особенно пресветлой Элберет. А также просьбу сохранить как можно больше жизней его подданных, что следуют за вами в доверенных вам войсках. И в знак своей доброй воли… — синда прервался на полуслове и бережно развернул ткань. У Куруфина перехватило дыхание, Келегорм вскочил на ноги, неотрывно глядя на содержимое свертка. Охотник трепетно взял в руки меч, ласково провел ладонью по ножнам, точно ребенка по голове погладил. Пальцы задержались на звезде Феанора, украшавшей навершие, а затем уверенно сомкнулись на рукояти клинка. Феаноринг улыбнулся открыто и приветливо, посмотрел в глаза дориатского лучника и с особой интонацией произнес:

— Белег, спасибо.

— Не надо благодарности, — возразил Белег, передавая Куруфину его меч и лук. — Я искренне рад, что эти клинки возвратились к своим хозяевам. И давайте проведем этот вечер за разговорами и песнями — квенди мы или нет?

Он расстелил свой плащ на земле рядом с Келебримбором, и они завели беседу, дружно избегая упоминаний о войне. Может, через час, а может, через два к ним присоединился еще и Маблунг. Эльф принес с собой лютню. Нолдор с удивлением посмотрели на пришедшего синда.

— Вот уж не думал, что знаменитый воин еще и музыкант, — подивился вслух Келегорм.

— С вашим прославленным братом мне не тягаться, — ответил Маблунг, пристраивая свой инструмент на коленях, — но, чтобы скрасить походные вечера, навыков хватит.

Ловкие пальцы пробежались по струнам, мелодия полилась в ночное небо, сплетаясь там со звездным светом и отголосками песен, что неслись ввысь от других костров. Чистый, сильный голос синда заполнял пространство вокруг костра. Маблунг пел любимую многими дориатцами балладу. Тьелпе вдруг понял, что и мотив, и слова песни ему хорошо известны и он может даже подпевать. Он осознал, что привязался к Дориату. «Если мы выживем, я постараюсь вернуться сюда», — Келебримбор принял решение мгновенно и почувствовал, как на душе воцарился покой.

Куруфин лежал на зеленом холме, закинув руки за голову, жмурясь от непривычно яркого солнца. Келегорм сидел рядом и подбрасывал в руке камушки. Искусно ограненные кристаллы, бесценные алмазы, такие крупные, что все три едва умещались на ладони, еще хранили внутри блики Предвечного света. Охотник ловил камни одной рукой, пытался жонглировать ими и охал, когда от неловкого движения тревожил перевязанное плечо и бок. Сильмариллы стукались друг о друга в руке эльфа, издавая мелодичный звон.

— Все-таки мне до сих пор кажется, что это сон, — с улыбкой вздохнул Курво, приподнимаясь осторожно, чтобы не беспокоить лишний раз ожоги.

Прищурившись, он глядел, как в сизой дымке, застилавшей северные равнины, курились самые живописные руины на свете — то, что осталось от Ангбанда.

— Смотрел бы и смотрел, — блаженно протянул Искусник.

— А подержать камушки нам так и не удалось, — чуть обиженно заметил Келегорм.

— А что у тебя в руках, брат?

— Это не то. После того, как они… погибли, — Охотник с трудом подобрал слово, глядя на слабо светящиеся алмазы. — Это не считается. Я так мечтал держать в руке Истинный свет!

— Ты думаешь, они умерли? — склонил голову набок Куруфин. — Я бы считал иначе. Если продолжать аналогии с кэлвар, то скорее они… вылупились! Точно. В тот момент, когда Моргот пал, была такая вспышка, что ее видели даже мы с тобой, хотя были несколькими уровнями выше. Вспыхнул весь мир, как будто родился новый свет. Ты заметил, какое все стало яркое после битвы?

— Я думал, что у меня все яркое после удара того балрога, — буркнул Келегорм. — Но да, такую зеленую траву я последний раз видел только в Валиноре. И небо. И солнце стало ярче. Но при этом не такое жгучее. Все это очень странно.

— Ну вот, я думаю, что это Сильмариллы выпустили свой свет в Арду, оставив нам лишь скорлупки.

Искусник подставил руку, и Келегорм пересыпал камни брату в ладонь. В задумчивости Куруфин перекатывал Сильмариллы.

— Знал ли отец сам, что он создал, что такое Сильмариллы? Как бы я хотел увидеть его сейчас — именно сейчас, когда все испытания окончены! Что бы он сказал нам? — Куруфин с тоской сжал в ладони камни.

— Сказал бы, что семеро лоботрясов все-таки испортили величайшее творение его жизни? — предположил Келегорм, улыбаясь ласково и печально.

— Они все равно остались очень красивыми. И они теплые. Кто знает, может, они еще оживут?

— И Майтимо сдержит свое обещание и даст нам в руки истинные творения отца.

— Майтимо не виноват, что нам пришлось задержаться и прикрыть нашу воинственную сестрицу. Нэрвен — вот когда воистину понимаешь, что материнское имя — это прозрение. Она так рвалась добить Саурона, что просто не заметила бы всех этих балрогов, за чьими спинами он прятался.

— Думаю, и с балрогами она бы справилась преотлично, если судить по ее яростному виду.

— Ну-ну. Ладно, зато мы отдали хоть самую малую часть того, что задолжали Финдарато, спасли его сестру. Пусть он там, в далеком нашем Амане, улыбнется и вздохнет с облегчением.

— Не знаю уж, как ему там у Намо дышится и улыбается… — с сомнением проговорил Келегорм.

Братья замолчали, погрузившись в раздумья. За прошедшие дни мир изменился. Если бы не Майтимо и — в гораздо большей степени — Финдекано, никто бы не отважился поверить, что силы эрухини в состоянии противостоять Темному Вале и победить его. Но Верховный король не сомневался, и за ним, за голубыми с серебром стягами, шли Гондолин, Нарготронд, люди Хитлума и беженцы из Дортониона. В руке же Майтимо пылал Сильмарилл, полученный от Тингола, и вместе с ним старший феанарион представлялся сияющим пламенем, полным ярости и справедливого гнева. Он был одержим мыслью любой ценой сровнять с землей Ангбанд, разрушить отвратительный оплот тьмы и дать свободу его узникам. Свет камня и фанатичная убежденность Маэдроса сливались в один неистовый огненный вихрь, притягивали и звали за собой. За Маэдросом последовали не только братья и верные им нолдор, но и люди, и сумрачные наугрим, и даже король Тингол в конце концов уступил уговорам. Однако были и те, кто испугался. Некоторые из вастакских племен устрашились света Сильмарилла — по крайней мере, таковы были официальные слова послов — и от участия в битве заблаговременно отказались. Войска Дориата с избытком восполнили эту потерю.

Келегорму и Куруфину было на что сетовать — майя Саурон был развоплощен рукой, точнее сказать, полуторным мечом Артанис, Моргот повержен совместными усилиями пятерых сыновей Феанора, Фингона и Тургона. На долю бывших дориатских пленников при окончательном штурме Ангбанда достались выжившие балроги. В этой битве был тяжело ранен Келеборн и чуть не погиб Тьелпе. К счастью, на выручку Артанис поспешил также и Ородрет с лучшими бойцами Нарготронда. Потери союзных сил были велики, но все же намного меньше, чем ожидалось. Остатки темного воинства разбежались, и предстояло еще немало сил потратить на истребление отдельных отрядов бандитов и мародеров. Драконы Моргота были истреблены стойкими гномами при поддержке армии Берена. О том, какова была судьба бессмертных духов-майар и самого Темного Валы, покинувших телесную оболочку, эльфы судить не решались. Даже мудрейшие из эрухини не знали, что случится в будущем. Было очевидно, что в Арде произошли огромные изменения. Ярчайший свет, которым полыхнули напоследок Сильмариллы, когда Моргот пал под мечами нолдор, словно рассеялся по миру. Незамутненный истинный свет, ярче луны и солнца, не оскверненный Врагом Мира, покинул кристаллы Феанора и стал принадлежать всей Арде. Однако те, кто помнил свет Амана, видели, что свет этот был теплее и мягче, чем тот, что давали Телперион и Лаурелин, словно боль и страдания смертных земель приглушили его и вместе с тем сделали еще прекраснее. Яркие и сочные краски, которыми заиграл весь мир под новыми лучами, были так похожи на ясный день бессмертного Валинора, и в то же время сохранили терпкую горечь перемен, свойственную Эндоре.

— Нельо считает, что наш фейерверк был хорошо виден с Таникветиль, и вскоре явятся посланцы от Валар. Может быть, призовут вождей проклятого народа нолдор в Валинор, — Куруфин снова лег на спину и принялся рассматривать солнце сквозь искрящуюся призму Сильмарилла.

— И потащат нас на суд? — фыркнул Келегорм, — Нет уж, спасибо. С меня лично хватит. Хватит!

На последнем слове Охотник сделал особое ударение.

— Рыжий сказал, что если до этого дойдет, он отправится в Аман один.

— Старшему все неймется собрать все испытания на свою голову.

Келегорм помолчал. Покатал в руке камушки, перебросил Атаринке, и тот поймал на лету все три, скривившись от боли потревоженных ожогов.

— Все-таки они красивые. Я бы подарил их Диору, он любит все блестящее.