Феаноринги в Дориате (джен)

Молодой синда из пограничной стражи нашел своего короля в одном из оружейных складов Менегрота. Тингол внимательно осматривал новые клинки, слушал объяснения мастеров, кивал в ответ. Пограничник нерешительно переступил с ноги на ногу, кашлянул, привлекая внимание к себе. Владыка Дориата вскинул глаза на него, небрежно отдал клинок подмастерью и подошел к воину, который с поклоном обратился к нему:

— Государь, наш отряд задержал путника, который прошел через Завесу Госпожи. Он назвался Келебримбором, сыном Куруфина, и желает говорить с вами.

— Где же он сейчас?!

— С позволения лорда Белега, мы доставили его во дворец. Он в караульной, под охраной.

— Хоть на это вас хватило, — с негодованием повысил голос Элу. — Маблунга позвать ко мне в кабинет.

Но вначале он зашел в мастерские супруги, где она создавала свои прекрасные гобелены. Жена с помощницами сидела за большим станом, подбирая нити для окончания работы. Уже можно было видеть сюжет: Элу Тингол протягивает Камень первенцу Феанора. Рядом лежал холст, кисти, красная охра — Мелиан готовилась к созданию новой шпалеры. Владыка легким кивком приветствовал собравшихся дам. Подошел к холсту, повертел в руках кисть, вскользь спросил:

— Что это будет?

— Мне пока неведом узор, — легко ответила супруга.

— Вы не могли бы оставить нас одних? — обратился он к эльфийкам. — Нам нужно поговорить.

Комната быстро опустела. Эльвэ выдохнул и с плохо скрываемым недоумением и раздражением спросил:

— Мелиан, для чего ты пропустила мальчишку?

— Он шагнул навстречу Завесе с открытым разумом и сердцем. Правнук Финвэ честен и не мыслит дурного.

Тингол готов был застонать:

— Даже если так, будто мало мне двух феанорингов во владениях. Возможно, сын и честен, но отец его что-то замышляет. Мне доложили, что их постоянно видят с Саэросом.

— Позволь им увидеться, мой супруг. Возможно, ты разрешишь свои сомнения, а я узнаю, что за картина будет выткана на этом полотне.

Куруфин следовал за Маблунгом и терялся в догадках: куда же ведет его начальник гвардии. Что если их замыслы стали известны Тинголу? Вряд ли. Будь оно так, стража тащила бы закованного смутьяна в уже знакомое подземелье.

Вдвоем они свернули в маленький тупик, ничем не примечательный, и остановились у гобелена. Судя по всему, ткала его совсем юная эллет, которая только начала обучаться: нити путались, рисунок смещался то вправо, то влево — ничем не привлекательная работа. В руках Маблунга появился ключ, за полотном была скрыта замочная скважина, механизм бесшумно сработал. Перед тем, как открыть дверь, синда серьезно взглянул на Атаринке:

— Король приказывает тебе: что бы ты ни услышал в этой комнате — сохраняй молчание, пока он не призовет тебя.

Феаноринг стиснул зубы так, что отчетливо проступили желваки, резко кивнул головой в знак согласия. Командир стражей прихватил с собой факел и впустил Куруфина в комнату. Она оказалась крохотной, без мебели и каких-либо украшений. Ценность ее заключалась в другом — тут был прекрасно слышен голос Тингола. Похоже, синдарский правитель находился в соседнем помещении, куда вела следующая дверь. Кажется, он отвечал на чье-то приветствие. «С кем же он говорит? И почему это так важно?» — интерес проснулся в нолдо, заставив прислушиваться к голосу отвечающего. В один миг гнев затопил его рассудок, смел, как щепку, самообладание и разум. Куруфинвэ рванулся к дверям, но Маблунг был наготове: пальцы воина, словно клещи, сомкнулись на плече разгневанного сына Феанора: «Стой и слушай, так приказал король».

— Ты говоришь, что хочешь разделить судьбу отца?

— Да, Владыка Тингол.

-Ты готов остаться в Дориате, навсегда потеряв возможность покинуть его границы?

— Да.

-Ты готов работать днем и ночью, как последний из слуг? И единственной наградой за твои труды будет мое позволение изредка видеть отца.

— Это будет лучший дар, какой только возможен.

Король Дориата, как хищная птица, заметившая жертву, обошел юношу по кругу.

— Что же ты ответишь мне, если я сейчас позову стражу и прикажу принести кандалы? Они закуют твои руки и ноги, и ты отправишься в темницу, куда брошен твой родитель, и никогда более не увидишь света: ни Солнца, ни Луны, ни творений благой Элберет, — цепкий взгляд Элу Тингола проникал в самое сердце Тьелпе, не давая отвести глаз. — Если я в своей жестокости дойду до предела, распорядившись приковать вас по разные стороны камеры, ты согласен?

Воцарилось молчание. За внутренней дверью Куруфин застыл, каждый вдох ему давался с трудом, легкие жгло огнем.

Юноша, стоящий перед королем, молчал. От лица его отхлынула кровь, бледные губы превратились в тонкую полосу. Тело била крупная дрожь, которую невозможно было скрыть. Глаза блестели, руки сжались в кулаки.

Наконец, Келебримбор нашел в себе силы заговорить, хотя голос дрожал и готов был сорваться.

— О, Тингол! В ненависти своей к Дому моему ты обошел Врага Мира. И коль жребий моего отца, лорда Куруфинвэ, столь ужасен, то тем сильнее желание мое разделить эту горькую участь на двоих. Скорее, Тингол, зови своих слуг, чтобы они отвели сына к отцу. Один лишь голос его для меня дороже трех Сильмариллов.

Тьелпе был опустошен, сил и дальше смотреть в ясные, холодные глаза короля не было. Юноша склонил голову, плечи поникли, как под тяжестью непомерного груза. Сын Куруфина не видел пронзительного взгляда, брошенного Элу Тинголом за его спину, и спокойной улыбки короля Огражденного Королевства.

— Маблунг! — окликнул Владыка. — Впусти его!

За спиной отворилась дверь, юный нолдо обернулся. В дверном проеме стоял уже знакомый темноволосый синда, а рядом с ним… рядом с ним был отец. Келебримбор замер, не в силах совладать с собой. В те гнетущие минуты молчания перед Тьелпе проносились образы, один страшнее другого: больной, изможденный отец, тьма подземелий, одиночество — он мысленно прощался с дневным светом. Но вот же atar — на пороге этой залы.

Командир гвардии подтолкнул Куруфинвэ: «Иди же», — и запер за ним дверь. Эльвэ, не говоря ни слова, покинул зал, но двое мужчин вряд ли сейчас могли заметить его уход.

Атаринке стоял, в молчании глядя на сына. Гневные слова, готовые сорваться с уст, и обида осыпались трухой после услышанного. Сердце болезненно сжалось в груди.

Тьелпе на негнущихся ногах приблизился к отцу. Не дойдя всего несколько шагов, рухнул на колени, низко, касаясь лбом пола, склонил голову перед Куруфином.

— Отец! — речь давалась сыну с трудом. — Прости меня!

Тьелпе не смел поднять голову, не смел пошевелиться. Стыд и тоска по отцу слились воедино, прорываясь горестным стоном.

— Сын, встань, — родительский голос был тих.

Подняв голову, Келебримбор увидел отца, опустившегося на колени. В следующее мгновение юноша оказался в крепких мужских объятиях. Атаринке, притянувший сына к себе, счастливо вымолвил: «Глупый ты мальчишка!»

* * *

Увлеченность «зазавесным» миром при дориатском дворе достигла своего апогея, когда в моду вошли нолдорские прически, особенно популярные среди придворных леди, и танцы, которым Келегорм охотно обучал всех желающих. Тингол, глядя на это, морщился, но, поскольку его указ о запрете квенья все же строго соблюдался, он, не желая становиться посмешищем в глазах собственных подданных, делал вид, что ничего не происходит. Зато советники все-таки сумели заинтересовать правителя событиями за пределами Завесы. Тингол все охотнее и внимательнее просматривал сводки, присылаемые разведчиками Белега и, наконец, не без уговоров Саэроса, решил отправиться на северные заставы. Предполагалось, что король проедет по приграничным землям и нанесет визит на форпосты, однако, помимо прочего, Тингол и сам желал взглянуть собственным глазами на легендарные, полные опасностей земли, ставшие за последнее время важным транзитным путем. К предстоящей поездке короля двор готовился долго и тщательно. «Поезжайте с ним, — предложил феанорингам Саэрос, — я помогу вам это устроить».

Поехать хотелось. Развеяться в дороге, проверить, как там поживают строители делоней, с которыми феаноринги провели такую трудную зиму. При мысли о том, что именно эти парни пойдут в ополчение и в первых рядах погибнут, когда Дориат выступит против Моргота, Келегорму взгрустнулось. Поздним вечером накануне отъезда, когда все сборы были завершены, Келегорма подозвал Саэрос.

— Не в службу, а в дружбу, будь любезен, отвлеки на полчасика Маблунга. Я боюсь, что он опять начнет отговаривать короля от поездки, и хочу поговорить с Тинголом раньше него.

Келегорм пожал плечами. Он застал Маблунга, когда гонец вручал ему пакеты с последней почтой: из-за суеты с отъездом все опаздывали. Командир отложил бумаги и улыбнулся феанорингу. Кажется, он устал от хлопот и был не против поболтать. Охотнику нужно было посоветоваться с Маблунгом о наконечниках, которые он собирался передать стрелкам Белега, и он увел начальника гвардии в мастерские, показывать новые образцы, изготовленные по его эскизам. Куруфин куда-то исчез, не было в мастерских и Келебримбора, в последнее время часто заменявшего отца при обучении мастеров синдар. О стрелковом оружии Охотник мог говорить бесконечно, а Маблунг был благодарным слушателем. Уже ночью Турко вернулся к себе, гадая, где весь день пропадает брат и удалось ли Саэросу все же убедить Тингола ехать. В полумраке комнаты он заметил клочок бумаги, белеющий на полу. «Наверняка опять Курво свои выкладки пишет на обрывках, а потом злится, что они теряются», — подумал Охотник, поднимая бумагу и поднося ее к лампе.

«Белег — Маблунгу: срочно!

Вчера мои разведчики узнали, что к северным заставам движется большой отряд орков, они дойдут сюда не позднее, чем послезавтра, будет серьезная заварушка. Ты писал, что государь хочет лично посетить границу — отговори его во что бы то ни стало! Донесения прилагаются. Рассчитываю на тебя».

Келегорм рассеянно вертел в руках записку. Наконец россыпь событий начала складываться в его голове в ясный узор. «Саэрос! Это он хотел, чтобы я отвлек Маблунга. Почему послание от Белега здесь? Узнал ли Тингол об угрозе на границе? И почему Саэрос настаивал на том, чтобы мы ехали вместе с королем?» Пусть в инженерной науке Келегорм и уступал своему прославленному брату, но, когда дело касалось войны, ум его работал так же быстро и ясно. То, что предстоящая поездка грозила Тинголу смертельной опасностью, было очевидно, как и то, что его придворный советник расставлял ему ловушку. Подыграть ему? Оставить все как есть и… Без Тингола власть в Дориате захватить будет легче легкого, и огромное государство, полное незадействованной военной мощи, окажется у них в руках. Все так просто. И так похоже на историю с Финдарато. Оставь короля без помощи, обреки его на гибель, и власть твоя. А как же присяга? Именем Эру буду преданным и сохраню истинную преданность… Келегорм схватился за голову. Надо решать, и как можно скорее, небо уже начинает светлеть на востоке, а брата, как назло, нет рядом.

* * *

Куруфин не мог нарадоваться возвращению сына. Его мальчик унаследовал таланты отца и деда, к тому же был не в пример терпеливее с учениками из синдар, поэтому мастер все чаще перепоручал Тьелпе мастерские, а сам закрывался в их скромной клетушке и упорно трудился над завершением своих разработок. Новые баллисты должны быть сконструированы до того, как начнется активная фаза их плана. Тингол уже заинтересовался своими границами, значит, Нельо легко сможет убедить Короля вступить с ним в союз. Маэдрос умеет убеждать, в этом они уверились полтора года назад, глядя на Сильмарилл в его левой руке.

И все же приезд Келебримбора что-то изменил, неясное беспокойство овладело душой Искусника. Порой вслед за расчетами, совершенно неожиданно, из ниоткуда выскакивало воспоминание: сын, с дрожью отвечающий, что голос отца ему дороже всего на свете. Куруфинвэ отмахивался от памяти, загоняя тревогу как можно глубже, но она не исчезала и продолжала исподволь терзать нолдо.

В дверь настойчиво постучали, Атаринке встрепенулся, прикрыл чертеж баллисты другим, на котором была изображена усовершенствованная конструкция делони.

Оказалось, пришел Саэрос. Перед тем, как зайти в комнату, он огляделся, плотно прикрыл дверь. Неспешно подошел к Атаринке, заглянул ему через плечо, присматриваясь к рисунку, усмехнулся:

— Приветствую. Все трудишься во благо нашего королевства?

Курво был противен этот взгляд из-за плеча, он нервно дернул плечом, повернулся к советнику, заслоняя чертеж:

— Приветствую, советник. Интересы Дориата теперь и мои, — тон ответа был явно прохладным. — Чем обязан твоему визиту?

Саэрос молчал, явно не зная, как приступить к разговору. От Куруфина не укрылись взволнованный взгляд и нервная дрожь в руках нандо.

— Так что же, сударь?

— Мне стало известно, что Маблунг и Белег начинают подозревать тебя и твоего брата в преследовании своих личных интересов на службе Королю. Мой осведомитель сообщил, что Белег выслал депешу, в которой настоятельно рекомендует Маблунгу добиться от Его Величества водворить вас в темницу до выяснения обстоятельств.

— Что? Ты уверен в этом? — пораженный Курво лихорадочно пытался понять, возможен ли такой поворот. — Как же не вовремя!

— Пакет с докладом уже у Маблунга, в его покоях, но командир куда-то удалился. Есть шанс изменить ситуацию в нашу пользу.

— Каким образом ты хочешь это сделать?

— Я немедленно отправлюсь к Владыке с докладом и употреблю все свое влияние на Элу Тингола, а ты, любезный сударь, заменишь пакет с посланиями и вынесешь его, — из складок одежды нандо извлек пакет, в каком обычно отсылали донесения.

— Это опасно. Командир может распознать подмену.

— Не беспокойся, там точно такие же записки от разных застав, но уже без письма Белега. Другой возможности не будет. Положитесь на меня, это и в моих интересах, не хотелось бы потерять место при дворе и расположение Короля.

Саэрос проводил Искусника почти до самых покоев командующего: «Я знаю, как пройти до нужного коридора, минуя охрану», — пожелал удачи и исчез, оставив нолдо одного. Больше Куруфинвэ с ним никогда не встречался.

Курво осторожно подошел к двери, за которой было жилище Маблунга. Запечатанный пакет небрежно лежал на столе. «Все же какая беспечность, прямо как дитя», — подумал Атаринке. Сожаление и тревога встрепенулись в душе, но Куруфин вновь отмахнулся, решив больше не медлить. Один пакет был заменен на другой, эльф выскользнул вон из комнаты и кружным путем отправился к себе.

В своей комнатушке он положил пакет на стол, достал тубу, в которой носил чертежи, намереваясь вынести улики из дворца и сжечь в одной из кузниц, куда ему был открыт доступ. Что подтолкнуло нолдо вскрыть пакет, он был не в силах объяснить даже себе. Искусник отложил футляр, аккуратно надорвал конверт с двух сторон, вытащив несколько листов бумаги. Взяв наугад один из листков, Куруфин поднес записку к светильнику, вчитываясь в строки донесения: "Большое количество орков движется к северной границе. Будут через двое суток..." Мастер схватил следующее донесение: "... замечены несколько орочьих отрядов, направляющихся на юг по Нан-Дунгортеб...".

В руках оказался лист, дважды сложенный, как бы оберегающий свое содержание от лишних глаз: "...отговори его во чтобы то ни стало!". В один миг ему стал ясен план Саэроса — подлый, бесчестный и продуманный, на нолдо словно выплеснули ушат холодной воды.

"Олух! Расслабился! Чуть не попался на свою же удочку!" — Атаринке сильно надавил кончиками пальцев на веки закрытых глаз в попытке взять себя в руки и упорядочить мысли.

«Итак, Саэрос начал действовать за спиной у нас и гораздо раньше, чем я предполагал. Но сейчас мы предупреждены и можем обратить эту ситуацию себе во благо: достаточно отказаться от поездки, найдя благовидный предлог. Тингол, с большой долей вероятности, погибнет, и виновны в этом будем не мы. А Дориат, словно тяжелый переспелый плод, упадет в наши руки. Так же, как некогда Нарготронд.»

Сознание зацепилось за это слово — Нарготронд. Окружение Ородрета, требующее казни феанорионов, остатки дружины, отказывающиеся следовать за своими лордами, осуждающий взгляд сына и его твердый ответ: "Отец, ты выбрал путь, который ведет тебя в никуда, я остаюсь".

Если задуманное удастся воплотить, он может вновь потерять сына. Тьелпе быстро догадается, как родитель решил воспользоваться ситуацией. Мастер по привычке, свойственной ему в моменты глубокой задумчивости, прижимал кулак к губам. Возможно, стоит поговорить с ним заранее, объяснить, что без поддержки войск Дориата Майтимо вряд ли одолеет Врага. И Сильмариллы так и останутся в его проклятой короне. Все их надежды рухнут!

Вдруг Атаринке замер, будто был поражен ударом молнии. Их надежды? Нет, это его надежды. А на что надеялся сын?!

Точно в ответ на его вопрос, в дверь начали барабанить. Он поморщился, реагируя на резкие звуки, и недовольно спросил:

— Кто там?

— Я, Тьелпе, — донесся глухой голос из-за двери.

Куруфин встал и отпер замок. На пороге стоял Тьелперинкваро. Лицо его было бледно, глаза горели.

— Отец, у тебя все в порядке? Что с вами происходит? — юноша решительно шагнул вперед, захлопывая за спиной дверь.

Куруфин вздрогнул, но ответил спокойно:

— О чем ты?

— Отец, не пытайся меня обмануть. Вы что-то задумали с этим подлецом Саэросом.

Атаринке молчал. Юноша быстро обогнул его, проходя в комнату, и тут его взгляд остановился на пустом конверте. Судорожно вздохнув, Тьелпе ухватил лежащий сверху листок. Через минуту он без сил опустился на стул, выпустив из рук несчастное послание. Прижал ладони к лицу и вдруг резко развернулся к Куруфину.

— Отец! Не делай этого! — лицо Келебримбора пылало.

— Неужели ты не видишь, что все идет по тому же страшному кругу? Поездка опасна для Тингола, она может грозить ему гибелью. Разве власть тебе важнее чести?! Вы же дали клятву, и Тингол поверил вам! Я поверил тебе… — голос мальчишки сорвался, Тьелперинквар сделал несколько глубоких вдохов и продолжил уже спокойнее.

— Разве я ошибся? Ты так уверен в своей непогрешимости, что считаешь, будто наделен правом решать судьбу целого народа без его ведома. Подумай, что будет, если синдар не пойдут за вами. Вы чужие для них. Тогда, после гибели Финдрода, я винил себя в том, что не догадался вовремя, не смог отговорить вас. Сейчас — я обязан это сделать! Никто не заслуживает такой участи, как дядя Финдарато.

Взгляд сына сделался больным.

* * *

Охотник сделал пять шагов вдоль их маленькой комнатки в одну сторону и пять в другую. Даже если он предупредит Маблунга, как он объяснит, откуда у него послание с границы? Если скажет правду — поставит брата под удар. Да и то, что он сам, по просьбе Саэроса, весь вечер развлекал Маблунга — тоже более чем очевидная улика. Тингол им этого не простит. Измена — одно из худших преступлений. Если откроются все разговоры с Саэросом — за это полагается казнь. Ему, Курво и, может быть, даже ни в чем не повинному Тьелпе. Наконец Келегорм остановился, ударил кулаком в ладонь, приняв решение. То, что Атаринке где-то ходит, это хорошо. Нужно действовать быстро. Найти Маблунга и узнать у него про донесения разведки, отдать, а может, даже незаметно подкинуть ему записку Белега. Однако Маблунга у себя не оказалось. Келегорм бросился к королевским покоям и в одной из парадных зал, пустующих по вечерам, услышал голоса. Скрывшись за колонной, он увидел короля Тингола. Глаза его сверкали, и вся фигура была исполнена гнева настолько, что, казалось, светилась в сумерках.

— Государь, я уже говорил тебе, ехать на границу нельзя.

— Что ты скрываешь, Куруфин? Откуда у тебя сведения, которых не знает моя гвардия и мои советники?

Невидимый из-за колонны Атаринке вздохнул.

— Хорошо. Это моя вина, и мой брат ничего об этом не знает. Донесения…

Келегорм вышел из-за колонны.

— Остановись! — воскликнул он повелительно, и Атаринке умолк. — Прости, государь, мой брат забыл, кому первому по старшинству надлежит говорить с королем. Ты не должен завтра ехать на заставы, и если ты не узнал об этом заранее, то лишь по моей вине.

Турко протянул королю записку Белега. Тингол прочел и изумленно перевел взгляд с одного феаноринга на другого. В конце галереи раздался шум, и в залу вбежал Маблунг, а за ним шестеро гвардейцев и побледневший, растерянный Келебримбор.

— Под стражу их, — Тингол указал на нолдор. — Всех троих!

Куруфин в ужасе смотрел, как к сыну подходят гвардейцы. В горячке рванулся к королю:

— Отпусти его! Клянусь, Келебримбор ничего не знал!

Лицо Тингола было непроницаемо. Куруфин видел, как Тьелпе покорно позволяет стражам заломить руки за спину.

— Отец, не надо. Позволь, в этот раз я останусь с тобой до конца. Каким бы он ни был.

По знаку командира гвардейцы взяли мятежников под руки, уводя прочь. Однако Келегорм напоследок все же выпрямился и посмотрел прямо в лицо Тинголу.

— Ты, король, несомненно, захочешь узнать подробности, и я не скрою от тебя ничего, — голос феаноринга звучал гордо и властно. — На твою милость я не рассчитываю. Когда же будешь выбирать, как меня казнить, не забудь о том, какая высокая кровь течет в моих жилах.

* * *

Наступил день, а Элу Тингол все сидел за своим столом, склонив голову на руки. Свечи давно оплыли и погасли. От бессонной ночи и нервного напряжения под глазами залегли темные тени. Королю Дориата сейчас так нужна была поддержка, но он не покинул кабинета и не пошел в покои супруги, куда так рвалась его душа. Поговори он с Мелиан, и тревога бы улеглась, отступила бы головная боль, но воля короля ослабла бы, и, принимая решения, он стал бы мягок и снисходителен. А сейчас этого нельзя было допустить. Слишком серьезно было преступление. Приказав всем, кто был свидетелем ночных событий, хранить молчание, Тингол велел провести расследование в строжайшем секрете и теперь ждал известий.

Вошел Маблунг, вытянулся в струнку и испросил разрешения говорить. На командующем гвардией не было лица. Маблунг сокрушался о том, что, выжидая и наблюдая за действиями заговорщиков, прозевал столь явную возможность покушения на короля у себя прямо под носом. Ночные события не грозили королевскому величеству реальной опасностью, однако воин упрекал себя в пренебрежении обязанностями и, чтобы хоть отчасти искупить промах, работал всю ночь, не присев ни на минуту.

— Саэрос покинул дворец сегодняшней ночью, за два часа до рассвета, есть свидетельства привратной стражи.

— Один? — не поднимая головы, спросил Тингол.

— С ним — двое из его слуг.

— Что феаноринги? — тяжело выговорил король, словно сплюнул.

— Я провел предварительное дознание. Они сейчас в одиночных камерах, но в общих чертах их показания сходятся. Келегорм и Куруфин много лгут, но только там, где пытаются выгородить друг друга. И Келебримбора, который, судя по всему, действительно невиновен. Он один говорит правду и, кажется, в чем-то осведомлен лучше сыновей Феанора. От него есть толк.

— Итак, этот пронырливый нандо плел интриги прямо во дворце, — сквозь зубы процедил Тингол, — и феаноринги охотно с ним спелись. Что двигало им?

— Возможно, жажда власти. Как один из вождей нандор, он рассчитывал получить поддержку своих сородичей. Как мы и опасались, речь идет о возможном восстании, однако пока нельзя сказать определенно. У меня есть также сведения, что община нандор из Региона намеревалась открыть прямую торговлю с нолдор Химринга и Таргелиона. Твоего разрешения они на это не получили бы.

— Откуда Саэрос знал о предстоящем орочьем налете?

— Куруфин утверждает, что у него свои осведомители среди разведчиков.

— Келегорм и Куруфин,— король снова поморщился, выговаривая имена нолдор, — должны были убить меня, прикрываясь нападением орков?

— Они клянутся, что это не так.

— Еще бы, — фыркнул Тингол.

— Можно предположить, что у Саэроса были еще сообщники, возможно, и убийцы. Келебримбор говорит, что видел, как Саэрос неоднократно разговаривал с гонцом от Белега. Не исключено, что феаноринги просто должны были оказаться рядом и первыми попасть под подозрение.

— Чем ты можешь это подтвердить?

— Увы, советник исчез вместе со всеми своими бумагами, никаких подтверждений пока получить невозможно.

— Сможем ли мы поймать предателя?

— Погоня отправлена утром. Можно надеяться, но пока вестей нет.

Тингол надолго погрузился в молчание. Маблунг стоял перед ним не шелохнувшись, чуть склонив голову.

— Ты все еще здесь? — Тингол поднял глаза. — Тогда попроси ко мне зайти кого-нибудь из бардов, сведущего в Уложении о наказаниях. Будем писать новый свиток: «Смертная казнь особ королевской крови».