Обет молчания (гет)

Нарциссе кажется, что всё это происходит не с ней. Наверное, обычно такое случается с теми, кто готов не молчать, отпустить из горла глупые, горчащие слова. Отпустить их на волю, чтобы не теснились в груди, мешая дышать. Ей бы хотелось быть настолько свободной — вот выбежать бы сейчас в сад почти нагой, в одной только тонкой ночной сорочке! Нарцисса решительно откидывает одеяло, ступает босыми ногами на тёплый, покрытый мягким ковром пол. Но тут же прячется обратно в уютный одеяльный мирок с головой и стыдится своих ошалелых мыслей.

Конечно, она боится. И «что скажут другие» и «как я буду смотреть всем в глаза». Она бы хотела быть с теми, кто живёт на ощупь. Без оглядки подниматься всё выше, не боясь упасть, но даже во сне она не позволяет себе этого. Стоит, оглушённая, словно пришибленная Конфундусом, хотя может себе позволить даже опрокинуться в небо. Она всё стоит, замерев, боясь шевельнуться, боясь привлечь к себе внимание.

Нарцисса играет.

Она неторопливо спускается в столовую, где уже сидит за столом, приготовившись к утренней трапезе, её дорогой супруг. Она манерно, отставив мизинчик, берёт чашку из тонкого фарфора и делает маленький глоток изысканного чая с молоком. Она учтиво улыбается Люциусу, когда тот протягивает ей запечатанный конверт.

— Пришло с утренней почтой, — лениво поясняет он, вновь углубляясь в чтение новостей из «Пророка». Она понимает, как важно Люциусу узнать первым, не предприняли ли каких шагов «фениксовцы», чтобы успеть доложить Лорду. Именно поэтому самый первый выпуск газеты Варнава Кафф ежедневно отправляет в дом Малфоев, вместе с письмом с фактами, о которых разнюхали журналисты и которые не должны появиться на страницах газеты.

Нарцисса, ничем не выдавая своего любопытства по поводу полученного письма, аккуратно вскрывает конверт. Он пуст.

— Что пишут? — без интереса, из чистой вежливости спрашивает Люциус, всё так же углублённый в чтение.

Нарцисса вздрагивает, но непринуждённо глядит в отворот коричневатого пергаментного конверта.

— К мадам Малкин завезли новую коллекцию утеплённых мантий, с мехом мантикоры, перьями авгура… Написано «эксклюзивное предложение для изысканных ведьм» и «вам, миссис Малфой, самой желанной клиентке нашего ателье, предлагаем прийти на индивидуальную примерку».

Нарцисса врёт напропалую и сама не понимает, как это у неё выходит. Но тревожить супруга по пустякам — ну, прислали ей пустой конверт, что такого? — она не хочет. Люциус скучающе кивает в ответ, даже не удостоив Нарциссу взглядом:

— Пойдёшь?

— Подумаю.

Она расправляет складочки на скатерти, допивает чай, любуется осенним пейзажем за окном. Всё это спокойно и буднично, словно ей не хочется сейчас убежать в свою спальню, закрыться там и проверить конверт на все известные проявляющие чары, чтобы узнать, от кого и о чём это послание. Нарцисса чувствует себя любопытной девчонкой, ей хочется кричать от возбуждения, но она молчит.

Чинно встаёт из-за стола, с тонкой улыбкой кивает Люциусу и поднимается по звонким ступеням, осторожно ведя по перилам ладонью, во второй руке крепко держа дрожащий конверт.

И только оставшись одна, Нарцисса позволяет себе шумно выдохнуть и расстегнуть пару верхних серебряных пуговиц на мантии. Она берёт в руки волшебную палочку, садится на кровать, нервно ёрзает. Сейчас, вот сейчас с ней наверняка случится что-то такое, о чём пишут в рубрике историй о любви в «Ведьмополитене» — это послание от тайного поклонника, давно и страстно влюблённого в неё, возможно, с самого Хогвартса, но он боялся гнева мужа и потому скрывался. А сейчас ему уже нечего терять, вся его жизнь принадлежит ей, Нарциссе, и только она может решить его судьбу…

Затаив дыхание, Нарцисса открывает конверт и неожиданно видит в нём небольшой клочок пергамента.

«Миссис Малфой, этот конверт зачарован так, что само письмо Вы сможете увидеть, только оставшись одна. Необходимо встретиться, разговор чрезвычайной важности и касается Вашей семьи. Чтобы у Вас не было сомнения и во избежание опасений с Вашей стороны, место и время назначьте сами. С уважением и надеждой на Ваше здравомыслие, Ремус Джон Люпин»

Нарцисса неотрывно смотрит на записку, которая через секунду превращается в чистый пергаментный листок. Она проводит над ним палочкой, произнося необходимые заклинания, но ничего не происходит, пергамент остаётся девственно белым. Нарцисса закусывает губу.

С досадой она бросает послание на кровать и встаёт, меряет шагами комнату. Какая же глупость! Этот жалкий учителишка, этот мерзкий оборотень, этот глупый дамблдоровский щенок просит её о встрече! Он считает её настолько наивной дурочкой? Они там в своём Ордене Феникса совсем отчаялись? Должно быть, Люциус посмеётся, когда она ему расскажет.

Нарцисса кривит губы, берётся за ручку двери. «С надеждой на Ваше здравомыслие», — читает она написанные аккуратным сдержанным почерком слова на двери своей спальни. Что он имел в виду? И какой, к Мордреду, важный разговор о её семье у него может быть к ней? Нарцисса на мгновение закрывает глаза, стараясь взять себя в руки. Выдыхает. Молчит.

* * *

«Набережная Виктории возле Чаринг-Кросс, начало Хангерфордского моста, завтра в 17»

Ремус Люпин читает строки записки перед своим мысленным взором как заклинание. Авантюра, на которую подбил его Дамблдор, могла и не выгореть — слишком велик был риск. Нарцисса далеко не глупая женщина, и она знает, чем может обернуться для неё эта встреча, узнай о ней Волдеморт или даже Люциус. Конечно, она была ещё молода, когда окончилась Первая Магическая, и, вероятно, не знает, к каким методам прибегали орденцы для получения информации. Люциус рассказал бы ей. Разумеется, никакого вероломства, пыток, убийств… Дамблдор умеет хранить честь доброго волшебника.

Ремус тоже тогда был молод. Тогда он всего себя выложил перед Дамблдором, добрым директором, который позволил ему учиться в Хогвартсе; раскрылся перед ним, как ладонь просящего — возьмите. Если когда-то у него был шанс говорить с кем-то, рассказывать, делиться, то теперь все давно умолкли. Разговоры с Сириусом на кухне в проклятом доме Блэков всё чаще текут не туда, не о том. Теперь Ремусу кажется, что внутри него ворочается матёрый волк, и ему тесно, он давно вырос из этого тела, из этой меланхоличной осени. Она жмёт ему в плечах, Ремус ёжится, глядя на грязные лондонские дворы, осенние канавы, мутные воды Темзы. Даже если она не придёт, решает Ремус, он всё равно не вернётся сегодня ни в свою дыру, которую зовёт домом, где его ждёт кислое вино и кусок чёрствого хлеба, ни в штаб Ордена. Он поднимает воротник пальто и прячет подбородок в шарфе.

Из переулка показывается тонкая фигура и стремительно направляется прямо к нему — неужели он такой приметный? Как и следовало ожидать, Нарцисса аппарировала в один из переулков, прилегающих к набережной. Ремус вытаскивает руки из карманов пальто, чтобы показать, что безоружен, в то время как Нарцисса прячет кисти в меховую муфту.

— Добрый вечер, миссис Малфой, — он доброжелательно кивает ей.

Нарцисса оглядывается, настороженно щурится в темноту.

— Я навела справки, — многозначительно роняет она. — Тут неподалёку есть кофейня, магловская.

На последнем слове она чуть сдвигает брови, выражение её лица становится ещё более брезгливым. Но раз уж она согласилась на встречу с оборотнем, почему бы не пожертвовать ради безопасности толикой комфорта? В конце концов, вероятность встретить знакомого в магловском заведении практически равна нулю. Ремус кивает и по-джентльменски предлагает даме локоть, чтобы сопроводить, но Нарцисса, не вынимая рук из муфты, уже цокает каблуками по набережной.

Нарцисса любит чай, но приходится пить эту горчащую бурду, в то время как Люпин с удовольствием греет руки о чашку с чёрным кофе. Допив, она зачем-то мешает оставшуюся на дне гущу, будто пытается по знакам предсказать дальнейшее развитие событий. Нарцисса никогда не была особо сильна в прорицаниях.

— Не я вас звала, — неторопливо произносит она наконец. Они сидят в молчании уже около двадцати минут, и это уже успело наскучить.

Люпин прочищает горло, обводит взглядом зал кофейни, сидящую за столиком напротив парочку. Наверное, они сами тоже кажутся парой — эта мысль заставляет Ремуса усмехнуться про себя.

— Это насчёт вашей сестры.

— Андромеды? — Нарцисса отворачивается от света, глядит в окно.

— Нет, с Медой всё в порядке, и её… — Ремус одёргивает себя. Как прозвучало-то с теплотой! Но он здесь не для семейных посиделок и не для того, чтобы выдавать лишнюю информацию. — У нас есть сведения, что Беллатрикс в скором времени обретёт свободу.

— Неужели? — она осторожничает.

Такие слухи ходили, Люциус как-то обмолвился, что это возможно. Но не всерьёз же? Что стало с Беллой за годы заточения? Вряд ли она стала спокойнее и сдержаннее и пересмотрела свои приоритеты. Нарциссе не хотелось бы, чтобы Драко узнал поближе свою тётушку Беллу, — она явно не научит его ничему хорошему.

— Что бы вы сказали своей сестре, явись она к вам в дом? — Люпин смотрит внимательно, хотя со стороны кажется, что это просто светская беседа.

— Она… Она вряд ли придёт к нам в дом, ведь Люциус… — Нарцисса в замешательстве. Она постукивает пальцами по пустой чашке. — Люциус не станет подвергать опасности ни меня, ни сына, ни свою репутацию.

Ремус кивает. Он понимает, что означает нервное подрагивание её губ.

— В Хогвартсе с Драко ничего не случится, директор не позволит, — его голос излучает уверенность. — И мы могли бы обезопасить вас… И мистера Малфоя, разумеется, если бы вы пошли на сотрудничество.

Нарцисса хмурится, ей противна эта мысль. Сотрудничать с грязнокровками, оборотнями, маглами и прочим сбродом? Она секунду будто раздумывает, а потом делает знак официанту принести ещё два кофе.

— Вы ведь понимаете, мистер Люпин, — она холодна и решительна, само здравомыслие, к которому визави апеллировал в своей пригласительной записке, — что любой намёк на наше сотрудничество подставляет под удар всю нашу семью. Даже эта встреча может лишить меня уверенности в завтрашнем дне, узнай о ней кто.

— Не встреча ведь, а Волдеморт, — спокойно уточняет Ремус.

Нарцисса вздрагивает, её глаза расширяются от испуга. Но ей приходится взять себя в руки, поскольку к столику подходит официант с подносом. Она натянуто улыбается, прячет руки под скатертью, сжимает свои колени, просит себя успокоиться.

Она не доверяет ни Дамблдору, ни его пешке — с чего бы вдруг? Но без Лорда ей — им всем, конечно, — жилось много спокойнее. Без страха, без Беллы, без их безумных идей, без войны. Нарцисса была счастлива, что могла вырастить и воспитать Драко в здоровой, тихой обстановке. А то, что в последние несколько лет её жизнь начинала казаться невыносимо скучной, компенсировалось поступлением Драко в Хогвартс, сплетнями о Гарри Поттере и любовными историями в «Ведьмополитене».

Нарцисса боится.

— Хоть бы и так, что вы можете противопоставить Лорду? Пятнадцатилетнего неуравновешенного подростка, который особыми магическими талантами не блистает? — она фыркает.

— Вы знаете о пророчестве? — в ответ на вопрос осторожно и намекающе спрашивает Ремус. Дамблдор разрешил — в качестве крайнего аргумента. Конечно, она знает, если муж достаточно ей доверяет. Если же нет, то это дело ничего не значит, и можно допивать кофе и уходить.

— Да, — Нарцисса чуть склоняет голову на бок.

Она знает, как много возлагает на это пророчество Лорд, каким важным его считает. Порой Люциус среди ночи просыпается от кошмаров о нём, а Нарцисса потом долго в полудрёме гладит его плечо, успокаивая.

Нарцисса встаёт, оправляет платье.

— Мне необходимо обдумать, — она всегда гордилась тем, что в отличие от сестёр имеет устойчивый рассудок. А вкупе с холодным расчётом это не раз выручало её из трудных жизненных ситуаций.

Ремус спешно одним глотком допивает кофе, тянется к её изысканному пальто, помогает Нарциссе одеться. Она принимает этот жест как должное, хотя от него не укрывается ни её надменное выражение лица, ни чуть искривившиеся губы.

Она скрывается в темноте улицы раньше, чем он успевает что-то сказать на прощание. Что ж, Ремус считает себя скорее победителем. Он решает пройтись по парку, помня свой обет не возвращаться сегодня домой. Шорох листвы под ногами напоминает, что нужно быть разумнее и не оставаться холодной осенней ночью на улице. Ремус проклинает свою рациональность. Он всё ещё чувствует на губах горчащий вкус хорошего чёрного кофе, за который — к его стыду — заплатила миссис Малфой. Тут он, конечно, почувствовал себя проигравшим, настоящим неудачником, как и привык чувствовать всю свою сознательную жизнь.

Руки леденеют даже в карманах пальто, Ремус пытается их согреть мыслью о том, что сейчас аппарирует в Штаб на Гриммо, а там — горячий чайник и горячечный Сириус. А душу греет маленький огонёк надежды, что это задание он всё же не провалил.

* * *

Нарциссе кажется, что она бредит. Не может же она, будучи в своём уме, всерьёз рассматривать предложение мистера Люпина, докси бы погрызли его серую шкуру! Нарциссе кажется, что всё это происходит не с ней — с той любопытной девчонкой, которая начиталась любовных историй и хочет быть с теми, кто живёт на ощупь. Новая полночь снимает с её сердца ненужный панцирь, чтобы можно было не играть. Где-то в груди огнями взрывается страсть к приключениям и возможность «бомбардой» раскрошить на кусочки скучную повседневность.

Нарцисса кричит.

Она просыпается от собственного крика, садится на постели. Она вроде впервые во сне — случайно, не иначе — упала в небо. Нарцисса тяжело дышит, думает: что же дальше? Откидывает одеяло и выходит на балкон, в одной тонкой ночной сорочке, почти нагая.

* * *

Ремус был очень удивлён, когда получил записку о новой встрече. Он мало верит в свою удачу и совсем не верит в совпадения. Сегодня он должен заставить миссис Малфой выложить все карты на стол — и пусть в прорицаниях он смыслит не так много, по этому раскладу метафорического Таро Ремус решит, что делать дальше.

Этой ночью Ремусу снилось, что он камнем летит в небо, он проснулся с криком и долго не мог сомкнуть глаз. За окном выл порывистый северный ветер, небо освещалось практически полной луной и казалось серым. А утром к нему прилетела сова с посланием от Нарциссы Малфой, пригласившей его в какую-то неясную квартиру в магловском квартале Лондона, и Ремус понял, что правила игры немного меняются.

При мысли, что это ловушка, всё внутри холодеет. Его рациональный внутренний мирок покрывается корочкой льда, затем трескается — и любовь к родным, и ненависть к врагам, и осознание себя как части этого безумного мира превращаются в ледяную крошку. В груди колко и неприятно. Ремус понимает, что на волка уже расставлены капканы и надо держать уши востро. Вот что означал этот сон о падении в пропасть серого неба. Но Ремус уже знает, каково это — падать, терять всё, рисковать; знает, что там холодно и темно, и как нестерпимо медленно тянутся минуты, часы, дни и годы ожидания. И оттого не боится, хотя считает себя самым отчаянным трусом.

Аппарировав прямо в апартаменты, предложенные миссис Малфой в качестве места для переговоров, Ремус решает действовать осторожно и не делать опрометчивых выводов. В конце концов, не его дело, что там у неё на душе, и какую сторону она решила принять в этой войне, но если она согласилась на новую встречу, значит, есть шанс.

Обеденный стол, покрытый простой белой льняной скатертью, украшен стеклянной вазой с букетиком ярких жёлтых, рыжих, красных осенних листьев. Нарцисса с лёгким вздохом появляется из дверного проёма, руки её спрятаны в широких рукавах тонкой мантии небесно-голубого цвета, интересно сочетающейся с её светлыми волосами и глазами. Она склоняет голову на бок, словно ожидая, что первый шаг сделает он.

— Где ваши крылья, белокурый ангел? — обескураженный, Ремус произносит это вслух. Нарцисса усмехается:

— Крылья пойдут вам, птицы феникса, не так ли?

Они садятся за стол. У Ремуса першит в горле, он облизывает губы, борясь с невероятной сухостью во рту. Нарцисса замечает это и опережает его просьбу:

— Как думаете, вино подойдёт для такой встречи?

Он кивает, наблюдая, как по мановению волшебной палочки (появившейся из рукава, не иначе) на столе возникает бутылка и пара бокалов. Нарцисса сама, на правах хозяйки, разливает красное вино и предлагает один из бокалов Ремусу. Он молчит, будто язык его связан обетом, чтобы не сказать очередную глупость. Ремус берёт протянутый бокал и случайно касается холодных пальцев Нарциссы, делает глоток и закашливается, поперхнувшись. На глаза выступают слёзы, лицо краснеет. Нарцисса же бесстрастно смотрит, улыбается вроде как снисходительно, пригубливает вино, потом кладёт руки на стол.

— Я обдумала ваше предложение, — она вздыхает, слова даются ей с трудом. — Мне бы не хотелось, чтобы мой сын подвергался опасности. Если есть средство, пусть и такое призрачное, как некое пророчество, которое ни вы, ни я никогда не слышали и никогда не услышим… Но я должна иметь какие-то гарантии — вы можете понять меня?

— Конечно, я… — Ремусу хочется заверить её, что всё в порядке, что Орден и Дамблдор лично позаботятся о них, в то время как самого Ремуса гложут сомнения — и относительно его собственного положения, и по поводу всей этой авантюры. — Вы можете нам верить.

Нарцисса скептически приподнимает бровь. Всё-таки вера и конкретные гарантии — совершенно разные вещи. Она пристально смотрит ему в глаза, словно прося: уговори меня, заверь, чтобы у меня не было сомнений. Но Ремус молчит. Делает большой глоток из бокала, и вино обжигает горло, оседает терпкостью на языке. Никто из них не уверен, чья правда здесь лжёт и чья ложь правдива. Нарцисса и сама не уверена в своих словах, куда там Ремусу.

Он молча смотрит в её пустые бесстрастные глаза. Наконец, она кивает, так и не дождавшись никакого ответа, хмыкает, поднимается, снова прячет руки в рукавах мантии. Нарциссе хочется спросить, о чём он молчит. И что думает о надвигающейся войне, как собирается он защищать своих близких. И хочется осведомиться, когда он уйдёт. Она ждёт момента, когда сможет больше не играть и перестать изображать мраморную статуэтку.

Ремус поднимается тоже. Он замечает, как она красива, несмотря на свою внешнюю холодность. Нарцисса представляется ему расчётливой сукой, которая действует только в угоду себе и своим собственным интересам, будь то комфортная жизнь или семейный покой. Тем лучше для Дамблдора, ведь именно на эту черту характера миссис Малфой он делал ставку, когда отправлял Ремуса на это задание.

— Добрых снов, — он чуть склоняет голову, прощаясь.

Перед тем как аппарировать, он замечает, как она на мгновение прищуривает глаза и затем глубоко вздыхает, словно с разочарованием.

* * *

Нарцисса спит.

Во сне она подходит к столу и берёт в руки детский рисунок, на котором изображён кривоватый домик с трубой. Нарисованная дверь открывается, и из неё выходят человечки, в которых угадываются две взрослые фигуры — хотя пол не разобрать, обе с длинными жёлтыми волосами и одеты в мантии, но по ярко-красным губам одной из них можно понять, что это женщина — и одна детская, тоже в мантии и с такими же жёлтыми волосами, с метлой в руке. Нарцисса улыбается — так её любимый сынишка в пять лет представлял себе их особняк и счастливую семью.

Внезапно листок охватывает пламя, Нарцисса вскрикивает и едва успевает одёрнуть пальцы. Нарисованные человечки мечутся по картинке, пока огонь не пожирает их окончательно, превратив в чёрные хлопья. Нарцисса в ужасе прикрывает рот ладонью.

— Ридикулус! — раздаётся за её спиной мягкий уверенный голос.

Нарцисса оборачивается. Её герой стоит с волшебной палочкой в твёрдой руке. На его лице играет тенями свет от пламени свечи, стоящей на столе — и откуда ей тут взяться, ведь только что было светло, и вот уже за окном ночь, камин не горит, но одинокая свеча освещает комнату. Нарцисса вдруг замечает, что стоит в одной тонкой ночной сорочке, почти нагая.

Нарцисса дрожит.

Её обнажённые плечи подрагивают — она накрывает их ладонями, обнимая себя, стискивая до боли в груди. Вздыхает, с потолка летят яркие осенние листья — жёлтые, рыжие, красные. Нарцисса протягивает руку, но вместо листка на ладонь ложится его рука. И ей уже не страшно за возможные потери, за горести, которые может принести война, потому что на душе становится тепло — она чувствует, как спокойно бьётся его тихое сердце. Она тянет его за руку и придвигается ближе, прижимается к нему, надёжному, сильному, дрожащим телом.

* * *

Ремус спит, и ему снится совершенная красота — белизна кожи, стройное тело, прекрасные черты лица. Он одновременно восторгается её разумностью, точностью, её сосредоточенностью и внутренней силой — и презирает за эгоистичность, брезгливость и надменность. Но здесь, во сне, она стоит перед ним хрупкая и беспокойная, и он протягивает ей руку. Она прижимается, словно прося защиты. И его охватывает пламя желания, а всё остальное становится неважным. Ненужные дипломатические игры окончены, напрасные слова утонули в привычном молчании. Измученные словами стены трещат, словно расколотый лёд. Становится колко и неприятно, по коже бежит дрожь, и только тепло горящей свечи — где-то далеко, на другом конце комнаты — даёт надежду согреться.

Измученные одиночеством руки обхватывают тёплую талию под тонким шёлком ночной сорочки. Ремус гладит спину, прижимает к себе тонкую фигурку за плечи — она доверчиво льнёт и ласкается к нему. Но в её пустых глазах нет ни пылинки любви. С потолка теперь льётся голубоватый свет какой-то далёкой молчаливой звезды, оголяющий смятую постель, манящую теплом, словно только что кто-то из неё поднялся.

Ремус понимает, что для любви у него нет ни времени, ни денег — он трезво оценивает своё положение. И, конечно, поэтому он никогда не полюбит и не позволит кому бы то ни было полюбить себя. Впрочем, последнее и так невозможно. Женщина в его объятиях плачет от жалости.

* * *

Нарцисса хочет что-то сказать ему, у неё есть слова, всего несколько слов. Она чувствует, что, возможно, у неё могла быть даже любовь, если бы он смог стать тем героем из любовных историй, если бы он только смог.

Нарцисса плачет.

Она представляется себе вдовой, хотя её муж — её скучный вечно занятой муж Люциус — жив и здоров, и если Дамблдор выполнит своё обещание, будет жив и счастлив дальше. Но Нарцисса оплакивает тот несостоявшийся образ, который не воплотился и был похоронен ею глубоко в душе. Она мысленно возлагает ему холодные мраморные цветы. На сердце тяжело, в горле комок. Она целует его в лоб.

* * *

Перед тем, как проснуться, Ремус видит во сне спящую Нарциссу. Она лежит в постели, обняв подушку, её ресницы мокрые. Ему хочется подойти и погладить её мягкие белокурые волосы (откуда-то он отчётливо знает, что они мягкие), но стоит неподвижно и молчит. Внутри словно какое-то пыточное заклинание разрезает на части сердце.

Ремус с разочарованным вздохом выныривает из сна, словно из омута. Поднимается, зевает, разогревает чайник заклинанием. Вместо орденских дел — дежурств в Отделе Тайн, «дипломатических миссий» Дамблдора, совещаний, безнадёжных разговоров с Сириусом — ему хотелось бы остаться в этом омуте и довериться мутному течению. Плевать, куда оно его вынесет, главное, можно будет вырваться из болота.

Ремус едва не захлёбывается, поперхнувшись утренним кофе, когда в окно стучится почтовая сова с запиской в клюве. Сердце начинает колотиться как бешеное, руки дрожат, когда он берёт в руки послание.

«Доброе утро, Ремус! Сегодня ужасно себя чувствую после дежурства, не хочу, чтобы мама видела меня такой, начнёт как всегда… Ты ведь не против, если приду к тебе отоспаться? Буду в полдень, спасибо! Тонкс»

* * *

Нарцисса просыпается совершенно разбитой. Она едва разлепляет ресницы, подушка в её объятиях мокрая, словно она всю ночь проплакала. Нарцисса не помнит, что ей снилось, но в груди колко и неприятно. Она хмурится.

Утро тихое-тихое, со всех сторон обволакивает промозглая тишина. Нарцисса одёргивает занавески, за окном — то ли туман, то ли смог. Душно. У неё ощущение, будто ночью она похоронила какую-то часть себя, но с другой стороны, от этого стало даже легче.

Она чинно спускается в столовую, целует Люциуса в щёку. Вспоминает, что так и не дала определённого ответа на предложение Дамблдора, сделанное ей через жалкого оборотня, а тот так и не дал ей никаких гарантий. Значит, ответ очевиден, она делает себе пометку в голове написать об отказе. После обеда, пожалуй. Если не забудет.

У Нарциссы так много дел — распродажи, встречи с подругами, письма Драко, новые захватывающие истории из «Ведьмополитена», забота о доме, беспокойства Люциуса… Сколько долгих и ненужных встреч, длинных слов. А жизнь и без того коротка для них. Нарцисса манерно, отставив мизинчик, берёт чашку из тонкого фарфора и делает маленький глоток изысканного чая с молоком.