О том, как и рыбку съесть - и косточкой не подавиться (джен)

Грэхэм Причард, восемнадцати лет от роду, мрачно сидел в своей комнате и отчаянно пытался придумать хоть какую-нибудь причину, которая позволила бы ему без скандала отказаться от грядущего торжественного ужина у Маркуса Белби — а лучше бы ещё и как-нибудь донести до его родителей мысль о том, что наследником их дела станет его младший брат Дермот, а сам Грэхэм видит своё будущее никак не связанным ни с какими аптеками и собирается пойти служить в аврорат. Реакцию родителей он приблизительно себе представлял — и хотя ужасно не любил с ними ругаться, в целом, был вполне готов к этому. Однако ему всё равно очень хотелось как-нибудь избежать этого.

— Грэм! — крикнула снизу его мама. — Ты готов?

— Нет! — в стотысячный раз за последние четверть часа крикнул он в ответ. И в двухсоттысячный повторил: — Я никуда не пойду!

— Грэм! — миссис Киара Причард, моложавая и худощавая, с собранными в тяжёлый узел на затылке светло-русыми волосами женщина, распахнула дверь комнаты сына с такой скоростью, будто бы стояла прямо за ней — а ведь это было, Грэхэм знал, вовсе не так. — Послушай свою маму, мой дорогой мальчик, — проговорила она, подходя к сыну и беря его за подбородок — жест, который он искренне, всей душой ненавидел лет с пяти, если не с четырёх. — Белби -давние и надежные деловые партнёры нашей семьи, мой милый. После недавней смерти Дамокла юный Маркус стал очень достойным его наследником — и нашим партнёром. Мы все приглашены к нему сегодня на ужин — и с твоей стороны будет, разумеется, верхом неприличия туда не явиться. Ну, собирайся скорее — мы все уже давно готовы и ждём только тебя.

— Мне так много задали на эти каникулы, — безнадёжно проговорил Грэхэм, прекрасно понимая, что ни один человек, знающий его чуть дольше пары минут, не поверит в то, что он добровольно пропустит вечеринку ради уроков.

И, кстати, зря — потому что для поступления в аврорат ему требовались самые высшие баллы, и очень желательно было получить не просто стандартные «Превосходно», а ещё и как-то так выделиться при сдаче экзаменов, чтобы это оказалось отмечено в аттестате. Потому что после Битвы за Хогвартс аврорат стал пользоваться чрезвычайной популярностью в качестве желаемого места работы, а вот выпускники Слизерина — напротив, в популярности потеряли. А поскольку никаких знакомых и тем более нескольких поколений родственников — как у его друга Малькольма Бэддока — ни в аврорате, ни в департаменте магического правопорядка у Грэхэма Причада не было, надеяться ему оставалось лишь на блестящий аттестат да на впечатление, которое он произведёт при личном собеседовании.

— Грэм, дорогой, — улыбнулась миссис Причард, — ты хочешь убедить свою мать, что предпочтёшь уроки рождественской вечеринке? — она вскинула брови и покачала у него перед носом вытянутым указательным пальцем с ярко накрашенным идеальной формы ногтем. — Даже не думай провести свою мать таким банальным способом. Я не знаю, что ты задумал, но дома ты один не останешься. Ты пойдёшь с нами, Грэхэм Причард, — с внезапной строгостью сказала она, — тем более что ты хорошо знаешь Маркуса и как наследник нашего дела должен поддерживать с ним хорошие отношения.

— Мам, я не очень хорошо себя чувствую, — грустно проговорил Грэхэм. — Голова с самого утра болит и…

— Грэхэм Причард! — раздражённо проговорила миссис Причард, ни на миг не поверив сыну. — Не смей обманывать свою мать — иначе я уложу тебя в постель до конца каникул. Немедленно собирайся — и чтоб через три минуты был внизу!

— Мама, — собрался он с духом, — я…

— Немедленно, Грэхэм, — повторила она — и аппарировала прямо у него из-под носа. Вторая её манера, которую юноша искренне ненавидел… и сам взял на вооружение, делая так, когда хотел безнаказанно взбесить собеседника.

Грэхем мрачно уставился в тёмное окно на своё собственное отражение, которое выглядело сейчас больше раздосадованным и обиженным, чем, как ему самому бы хотелось, решительным и суровым.

— Грэ-эм! — позвала из-за двери Дейдре, его младшая — и единственная — сестра, не решаясь войти без его разрешения (от этого он отучил что её, что своего брата ещё в их раннем детстве, напугав их, когда они в очередной раз ворвались к нему без стука, до истерики) и просто скребясь в его дверь по-собачьи. — Грэм, даже я уже собралась! Мы все тебя ждё-ём! Ну Грэ-эм!

Он наложил на дверь заглушающие чары и, ругаясь так, что, услышь его миссис Причард, она наложила бы на сына Силенцио — а потом бы отобрала палочку и заперла его в комнате до самого конца каникул, начал быстро переодеваться — парадная мантия с самого утра уже висела на дверце на плечиках его шкафа. Ладно… если им всем так хочется, он пойдёт. И заставит их пожалеть об этом — очень сильно.

Настолько, что они все ещё и обрадуются, когда он сообщит им, что оставляет роль наследника брату и уходит в ауроры. Вот шума будет… И бедный Малькольм. Они точно больше его на порог не пустят.

* * *

Маркус Белби, этой осенью унаследовавший и состояние, и дело своего дяди Дамокла после неожиданной смерти последнего — впрочем, поговаривали, что это всё наследственность, вот и брат его от этого же и скончался, такая печальная история, неужто и бедный мальчик тоже унаследовал семейные проблемы с сердцем? Бедный мальчик, впрочем, производил впечатление чрезвычайно довольного жизнью, буквально пышущего здоровьем молодого человека, возможно, сложенного немного плотнее своих сверстников, однако он ведь был и выше большинства из них, да и кому когда мешали несколько лишних фунтов? Это была первый его настоящий приём — и собрал он на него, в основном, старых партнёров своей семьи, демонстрируя этим своё намерение продолжить фамильное дело.

Самым роскошным в этом приёме стал стол, который буквально ломился от угощений — эльфы, до сих пор втайне праздновавшие смерть Дамокла (конечно же, не забывая себя примерно наказывать, правда, без присущего им задора и огонька), который обладал удивительным даром вызывать к себе горячую неприязнь у любого живого существа, проведшего в его обществе больше пары минут, расстарались, как только могли, а могли они многое. Грэхэм, заставший старшие школьные годы хозяина дома, учась на Слизерине, и отлично помнивший его в школе, первую часть обеда вёл себя на удивление смирно — проще говоря, молча ел, незаметно подливая себе вина. Еда была превосходна — и констатации именно этого факта Грэхэм отдал свою первую реплику. Дождавшись одной из пауз в общем разговоре, он громко проговорил, обращаясь к хозяину:

— Знаешь, Хамстер (прим. «hamster» — хомяк, англ.), сказать честно, я не хотел сюда сегодня идти — но потом подумал, что у тебя, наверное, будет потрясающий стол. И вот я здесь, — он широко и солнечно улыбнулся, — и вижу, что я не ошибся! Это просто потрясающе: мне кажется, нам это и за неделю не съесть, — он облизнулся и положил к себе на тарелку ещё один пирожок с почками.

Сидевшая рядом с ним Дейдре густо покраснела и отвернулась, опустив глаза в пол: ей было невероятно стыдно за своего непонятно зачем явно напившегося брата, который, похоже, решил устроить настоящий скандал. Щёки миссис Причард тоже подозрительно заалели — а мистер Причард, напротив, побелел и попытался дотянуться под столом до старшего сына носком своего ботинка, однако никак не мог этого сделать. Грэхэм взглянул на сидящих напротив него родителей с видом: «А я вас предупреждал, что не хочу идти!» — и продолжил:

— А знаешь — мы тебя до сих пор вспоминаем. Как было хорошо раньше — когда вечером хотелось чего-нибудь съесть, мы всегда знали, кого встретим у кухни. И всегда очень завидовали рейвенкловцам, которым всегда хватало сообразительности, чтобы придумать где и у кого перехватить пончик… или кексик, или хотя бы какой-нибудь бутерброд. А теперь кухня без тебя опустела, эльфы грустят, зато и завидовать стало некому…

Белби напряжённо улыбнулся в ответ, держа лицо — в то время, как ему ужасно хотелось попросту придушить поганца. А ведь у него было для этого столько возможностей! Что стоило, когда они ещё вместе учились, угостить мальчишку сдобным котелком с особой начинкой? Никто бы ничего и не заподозрил… но кто же мог знать-то? — с досадой подумал Маркус.

Он ненавидел это своё прозвище — Хамстер. Хомяк. Вроде бы ничего такого — многих на протяжении семи лет называли гораздо хуже, и ничего, но оно раздражало и бесило его с самого первого его завтрака в школе — когда он, голодный, с жадностью накинулся на еду, и кто-то из старшеклассников пошутил: «Эй, малыш, не стоит откладывать еду про запас в защёчные мешочки — здесь трижды в день кормят просто отлично!» «Ну как не стыдно? — тут же откликнулась неизвестная ему ещё старшеклассница. — Смотрите, какие у него милые щёчки — ну настоящий же хомячок, у меня был такой в детстве!» Ну и всё — кличка приклеилась намертво, и первые годы учёбы его иначе, как «Хомячок», не называли. Правда, когда он подрос, его то ли зауважали, то ли стали побаиваться — особенно после пары неприятных случаев попадания с тяжёлыми отравлениями в больничное крыло особо активных насмешников, после последнего из которых Маркус наутро получил анонимное письмо, надписанное, впрочем, почерком, подозрительно напоминающего руку декана Слизерина, мрачного профессора Снейпа, в котором оказался подробный и аккуратный список наказаний для отравителей — самое невинное из которых являло собой восемь лет Азкабана. Странные отравления в школе после этого прекратились, но называть Белби в лицо хомяком больше никто из его соучеников не рисковал — но за глаза, Маркус знал, про него по-прежнему так говорили. А на выпускной кто-то — он так и не узнал, кто именно — подарил ему книгу «Хомяки: уход и содержание».

Что греха таить — некоторое сходство с этим грызуном у молодого человека действительно было, особенно в строении нижней части лица. Впрочем, эта особенность его внешности ничуть не мешала ему пользоваться определённой популярностью у женского пола — и, блестяще окончив школу, Маркус уже начал было забывать обидную кличку, пока наследник Причардов, явно напившись, не начал выпендриваться. Его нахальство, впрочем, несколько компенсировалось выражением лиц других членов его семьи — и Белби, немного пообижавшись, решил, что, возможно, эта неловкость сделает их сговорчивее на первых же деловых переговорах: в конце концов, мистер Алан Причард, отец семейства, выглядел ужасно раздосадованным и смущённым, и если в нужный момент аккуратненько напомнить ему эту безобразную сцену, можно будет, пожалуй…

Эта мысль успокоила и даже развеселила Маркуса — и он, заулыбавшись, потрепал сам себя по щекам и добродушно заметил:

— Ну а как же. Ноблис, понимаешь ли, оближ — хотя тут, скорее, не ноблис, а визаж.

Все рассмеялись, а Грехэм, мерзавец, ничуть не смутившись, кивнул и, смачно жуя пирожок, добавил:

— Вот и я говорю: визаж у тебя такой, что только подобные столы и накрывать.

— Ну, — под недовольный ропот гостей, включился в словесную баталию Белби — в конце концов, Рейвенкло есть Рейвенкло, и некоторые навыки словесных баталий там и не захочешь — а приобретёшь непременно, — если уж говорить о чьих-то визажах («А интересно, — сообразил вдруг Маркус, — откуда он французский-то знает?»), то с твоим, пожалуй, не в аптекари идти надо, а в какой-нибудь аврорат — я бы такому следователю сразу во всех грехах и признался, а вот покупать ли что у такого апекаря — десять бы раз подумал, — закончил он под всеобщий хохот.

И был, по своему, прав, потому что если у него в школе была кличка Хомяк, то юного наследника Причардов, сколько он помнил, прозвали Волчонком — за яростное сопротивление любому насилию и блестящие успехи в дуэльном клубе, а ещё за очень характерное выражение светлых глаз.

Волчье.

— А я, пожалуй, и пойду в аврорат, — неожиданно после небольшой паузы заявил Грэхэм, выглядя при этом совершенно, просто кристально трезвым. — Ты прав, Хамстер, что мне делать в аптеке? Благо у нас всех есть Дермот, — он повернулся к замершему с открытым ртом младшему брату, — который обожает все эти порошки и мензурки. Слушай, — он вдруг заулыбался широко и удивительно искренне, — это лучший совет, который я получал в своей жизни! — воскликнул он горячо и, выйдя из-за стола, протянул несколько ошеломлённому Маркусу руку. — Правда, спасибо, — проговорил он, крепко сжимая пухлую ладонь Белби, которую тот решительно протянул ему в ответ. — И извини за хамство — это было отвратительно и недопустимо, — он покаянно опустил голову.

— Да ну о чём ты говоришь? — махнул рукой Маркус, хлопая его по плечу с совершенно искренним восхищением. Вот это да, это действительно талант — и хотел бы он знать, начал ли Грэхэм всё это безобразие специально для того, чтобы сообщить эту новость своим родным, или просто воспользовался подходящим случаем. Даже жаль, что, оказывается, когда-нибудь ему предстоит иметь дело с Дермотом — определённо, партнёр из старшего брата был бы преинтересный. Но, впрочем, иметь своего… или почти своего человека в аврорате — тоже не так уж и плохо… так что Белби радостно наполнил бокалы своих гостей одним лёгким движением палочки и торжественно провозгласил тост: — Хомяк с удовольствием сегодня пьёт за Волчонка! — а когда все, поддержав его, выпили, добавил: — Я вообще всегда очень любил это прозвище — по-моему, оно идеально отражает мою сущность.

С некоторым удивлением понимая, что, кажется, неожиданно сказал правду.

* * *

Что же касается Причардов, то дома Грэхэму предстояло несколько весьма неприятных минут — связанных, впрочем, вовсе не с выбором будущей профессии, который, как выяснилось, хотя и расстроил его родителей, но совершенно не стал для них сюрпризом. Отец жестоко отчитал его за всё, что тот творил в гостях этим вечером, и, вдруг вспомнив о его совершеннолетии (которое наступило ещё в прошлом году), заявил, что никаких больше карманных денег давать ему не будет, ибо Грэхэм уже взрослый, и взрослые должны содержать себя сами, а мать вообще запретила ему выходить из его комнаты до самого конца этих каникул.

И только Дермот, придя вечером в его комнату, буквально светился от счастья — потому что действительно с детства любил «все эти мензурки и порошки», и всегда отчаянно завидовал старшему брату, который должен был со временем всё это получить.

— Ну видишь, — весело сказал ему Грэхэм, — ты же мечтал унаследовать это безобразие?

— Ты правда откажешься? — недоверчиво спросил тот, переминаясь с ноги на ногу.

— Я уже отказался, — подмигнул он брату. — Хотя, если меня туда не возьмут…

— Могу я тебе помочь чем-то? — быстро оборвал тот.

— Ну… вообще-то, да, можешь, — хищно улыбнулся Грэхэм. — Меня вот карманных денег лишили — а мне до стипендии, если повезёт поступить в учебку, как-то еще в школе жить целых полгода. Не разделишь ли эти тяготы с любимым братом? Пополам, скажем. Уверен, отец тебе на радостях с лёгкостью поднимет довольствие… Иначе мне придётся подрабатывать как-то — а мне нужны высшие баллы по…

— Да поделюсь, конечно же! — перебил его Дермот. — О чём ты говоришь… неужели я брату денег на мечту пожалею? — воскликнул он вполне искренне. — У меня и сбережения некоторые есть — если тебе сейчас надо…

— Я отдам, — после секундного колебания всё-таки решил Грэхэм — ну негоже же фактически грабить младшего брата, пользуясь ситуацией. — Как начну зарабатывать. То есть нескоро — но я всё верну. Спасибо.

— Да не за что! — счастливо проговорил тот.

А Грэхэм подумал, как здорово бывает походя сделать кого-то счастливым, заботясь при этом исключительно о собственном благе.