Тихий ребенок (джен)

Мальчика принесли завернутым в нежно-голубое одеяло с рисунком из белых облаков и крошечных, стремительно летающих золотых мячиков. Он морщится, когда Петуния вопит, что еще она может сделать, но он не кричит. Нет. Он просто морщит носик и хныкает. Этот тихий, робкий звук взывает к ее материнскому инстинкту, и она наклоняется, чтобы взять его на руки.

Он тяжелый и теплый на ее руках. Немного младше, чем Дадли, она думает; меньше конечно, но большинство младенцев меньше, чем Дадли. На лбу мальчика багрово-красный порез в форме молнии. Кожа вокруг опухшая и выглядит очень чувствительной. Возможно зараженная.

Из одеяла торчит конверт из пергамента и ее имя написано на нем зелеными буквами. Она знает этот почерк. Она знает, даже прежде чем ребенок открывает глаза снова, чей он. И она знает, что ее сестра мертва.

Лили не оставила бы ребенка на пороге, не говоря уже о её собственном. Нет, если бы она все еще дышала.

...

Мальчик, Гарри, никогда не кричит. Ни разу. Ни когда он голоден, ни когда он капризничает. Однажды он был близок к этому, когда Дадли стало слишком любопытно, что это за странная тихая вещь внезапно появилась в доме, и решил его потыкать. Тогда Гарри снова захныкал.

И в те первый дни это было единственным звуком, что он произнес.

В его маленьком теле бушует лихорадка. В конце концов Петуния остается в отдельной комнате с ним, чтобы наблюдать за его метаниями и позволяет Вернону, который всегда ворчит, уделить внимание Дадли. Она думает, что для него так будет лучше. Ему не всегда удается достаточно проводить времени с сыном из-за работы. Но она не может позволить сыну Лили умереть, напуганным и в одиночестве, как его мать.

Порез на лбу кровоточит.

Лекарства, которые выписывают врачи не помогают.

На третью ночь, когда ребенка всего трясет и простынь вся пропитана потом, она готова отвезти его в больницу. Большая сумка с вещами в автомобиле; маленькая сумочка перекинута через плечо, и она наклоняется над кроваткой, чтобы взять Гарри, и он смотрит на нее. Он смотрит на нее с такой ненавистью и злостью, что Петуния отшатывается назад и пятится пока не натыкается на дверь. И она не может произнести ни звука, пока ребенок в кроватке наконец, наконец, не начинает кричать.

…

Что-то не так с мальчиком Лили.

Она поняла это в ту ночь, когда лихорадка прошла. И она видит это сейчас, когда он сидит напротив за столом. Он тихий, угрюмый ребенок, который не нуждается в том, чтобы ему что-то объясняли. Основные вещи, такие как держать нож и вилку, или поход в туалет, кажется, уже были в него заложены.

Он наблюдает за ней и Дадли, с презрением, поскольку она объясняет все это своему сыну.

У него странный взгляд. Холодный. Взгляд, как в ту ночь, когда лихорадка прошла. Его глаза такие же ярко зеленые как и у Лили, но теперь в них красные искры. Они заставляют ее думать о брызгах крови каждый раз, когда она смотрит на него; думать о том, как выглядела ее убитая сестра.

Она ненавидит эти глаза. Петуния отдала бы все что угодно, только бы не видеть их, избежать его взгляда, но она не может. Она предпочитает жить с презрением и кошмарами, которые его пристальные взгляды навевают, чем оставить его без присмотра хотя бы на минуту.

…

Она не может держать мальчика запертым в доме всегда. Есть определенные законы, и кроме того, Вернон не поддержит ее в этом. Муж считает его жутким, но он относит это на счет магии, а не самого мальчишки. Он не проводит с ним достаточно времени, или с Дадли, чтобы понять, что дети не бывают такими. Но альтернатива, сама мысль выпустить его в общество, в начальную школу, кажется еще хуже.

Но она проходит через это. Покупает ему форму, такую же как у Дадли, хотя обычно Гарри шьют вещи, потому что у него более серьезный вкус. Черные и серые цвета для его ручек, тетрадей и пенала. Петуния покупает ему вещи для взрослых, а не украшенные картинками из мультфильмов, потому что Гарри — мальчик, который читает Британскую энциклопедию, когда ему надоедают телепередачи.

Она покупает ему школьные вещи и ждет кого-нибудь — кого угодно — чтобы ее остановили. Пожалуйста, пожалуйста, остановите ее.

Но никто не приходит.

Никто ее не останавливает

Даже Гарри не останавливает ее, когда она кладет его форму на кровать в первый школьный день. Он смотрит на нее холодным, ненавидящим взглядом и плотно сжимает губы в неодобрении — выражение, которое она узнает, настолько безумно оно похоже на ее собственное — но он одевается без слов.

Ему пять лет, и Петуния никогда не слышала как он разговаривает.

Но она не хочет слышать, как он говорит. Не хочет слышать то, что ему, возможно, придется сказать.

Она везет их на автобусе. Вернон взял машину по работе этим утром, оставив ей возможность отвезти их только на общественном транспорте. Дадли взволнован. Конечно взволнован, и она терпеливо слушает его болтовню — она беспокоится за своего сына. Он отчаянно пытается подружиться с кем-нибудь, и только чтобы Гарри не было рядом. Ей наверное тоже следует отвлечься от Гарри, но она волнуется о жестокости в его маленьком теле, и о том куда Гарри её направит.

Она наблюдает за ним пока Дадли говорит. Он смотрит из окна на мелькающие магазины и здания с безучастным лицом — она видит его отражение в стекле. Он встречает ее пристальный взгляд. Петунья вздрагивает и обнимает Дадли за плечи.

О, Господи, но никто не собирается останавливать это.

…

Окруженная родителями и детьми в школьном дворе, она цепляется за роль, которую должна сыграть. С Дадли все просто. Она обнимает его и целует столько, сколько он позволяет, прежде чем начать корчиться и вырываться из ее объятий, чтобы побежать и найти себе первых друзей.

Гарри стоит. Холодный. С ним сложнее, но она сумела превозмочь себя и коснуться его торчащих волос — как у мужа Лили — и пригладить их ко лбу, прикрывая его заживший шрам.

Жестоко, что он такой красивый ребенок.

Она приседает, чтобы посмотреть ему в глаза. Бездушные. Но отбрасывает эту мысль в сторону.

— С тобой все будет хорошо? — она спрашивает его.

Петунья не ждет ответа. Никогда. Она позволяет руке опуститься на его тонкое плечо и чувствует острую лопатку кончиками пальцев. Тонкая улыбка, которая появляется на его лице, лишь пародия на настоящую.

— Только если я посчитаю это необходимым, — говорит он. Она вздрагивает, пристально смотря, но прежде чем она может понять выражение его глаз, Гарри ловит ее запястье своими ледяными пальцами и сжимает.

Он достаточно маленький, достаточно хрупкий, чтобы Петуния могла вырвать свою руку, но шок от его голоса и подразумеваемая угроза заставляют ее замереть. Как кролика перед змеей.

— Вам и вашему невнятно говорящему ребенку повезло, что в данный момент это совпадает с моими целями, — произносит Гарри. Его голос тих и устрашающе пронзителен, и он окатывает ее льдом. — Но вы пожалеете об этом.

Его улыбка становится шире, достигает глаз и теперь похожа на настоящую.

— Увидимся после школы, тетя Петуния! — говорит мальчик и выскальзывает из под ее руки.

Она пожалеет об этом. Петуния тихо смеется и прикрывает рот рукой. Она уже жалеет. Она провела последние четыре года, сожалея о том что не задушила его тем утром, когда нашла на своем пороге.

“Шесть лет” — она говорит себе, выпрямляясь и наблюдая как Гарри направляется к незанятому углу детской площадки.

Еще шесть лет и он снова будет проблемой Дамблдора. О, она с нетерпением этого ждет.