Летний дождь (гет)

Шесть часов, его рабочий день, наконец, подходит к концу. Он встает с последним ударом часов и выверенными движениями наводит порядок на своем столе: ему не хочется показывать, как сильно он ненавидит свою работу, хоть и подозревает, что это ни для кого не секрет. Когда каждый предмет был помещен на свое место, он застегивает свой серый пиджак в полоску и направляется к двери. Нет никакого смысла говорить «до свидания», потому что никто никогда не отвечает, но он в любом случае прощается. Надеется, что его непрекращающаяся вежливость чертовски выводит из себя его коллег. Эта мысль забавляет его; эти недоумки заслуживают раздражения. Это его маленькая месть за почти два года игнорирования.

Тень ухмылки все еще играет на его губах, когда он выходит на улицу. На удивление идет дождь, хотя сквозь белые облака ярко светит солнце. На гранитной лестнице он колеблется, наблюдая, как тяжелые капли падают на асфальт. Судя по количеству луж, дождь шел уже довольно давно. Черт! Он только что понял, что не взял с собой зонтик.

Вздохнув, он задается вопросом, а не использовать ли защитные чары. Но затем вспоминает, что до конца месяца еще три дня, а он до сих пор в программе ограничения магии. Не хочется нарушать свое условно-досрочное освобождение. Ярость сковывает его горло, но он успокаивает себя. Скоро все закончится, в конце концов. Еще два месяца — ничто по сравнению с тем, через что он уже прошел.

Расстегнув и сняв пиджак, он аккуратно перебрасывает его через руку и шагает на тротуар. На улицах немноголюдно, и он легко прокладывает свой путь. Вскоре его белая рубашка и ботинки насквозь мокрые, но он не возражает, потому что дождь теплый, а ощущения странно успокаивающие. Он по-детски высовывает язык и ловит каплю дождя. Сладкий вкус радует его, и он делает это снова и снова, не обращая никакого внимания на то, куда идет.

В конце концов, случается неизбежное — он сталкивается с кем-то, кто с плеском и приглушенным визгом падает. Смотрит вниз, извинения уже находятся на кончике его языка, когда он замирает. Это она — ведьма, которую он хорошо знает, слишком хорошо. «Блестяще», — думает он. Ему удалось усадить героиню войны в самую глубокую лужу в переулке. Просто фантастика! Ради Мерлина, он может хоть раз спокойно вздохнуть?

Сидя на асфальте посреди бегущих потоков, она смотрит на него широко раскрытыми глазами. Он замечает, что она босая, ее белые ноги выглядят необычайно маленькими на фоне темного камня. Бормоча извинения, он протягивает ей руку, но она, не двигаясь, просто пялится на него. Конечно же, не доверяет ему. С чего бы ей доверять бывшему Пожирателю Смерти на условно-досрочном освобождении? Он должен быть благодарен, что она не вызвала Авроров. Хотя, справедливости ради, он сомневается, что она натравила бы на него Авроров. Она одна из тех, кто мил с ним. Нет, не так. Да кого он обманывает? Она единственная, кто терпит его присутствие и относится к нему вежливо, единственная, кто действительно разговаривает с ним.

Его мысли прерывает всплеск, и внезапно он становится более мокрым, чем был до этого. Она, кажется, чокнулась и обрызгала его водой из лужи. От удивления его глаза округляются, и он, раскрыв рот, глядит на ее улыбающееся лицо.

— Какого черта, Грейнджер? — услышав самого себя, он съеживается. Ему не хочется показаться грубым, просто так всегда происходит, когда она рядом. Но не похоже, что его слова задевают ее. Вместо ответа она смеется и снова брызгает в него.

Чокнутая, совершенно чокнутая! Или пьяная!

— Хватит, Грейнджер! — просит он. — Вот, возьми руку. Я не собираюсь торчать тут весь день.

Наконец, все еще хихикая, она приходит в себя и говорит:

— Ладно, Малфой! — берет его за руку. Он тянет ее, но что-то идет не так: он теряет равновесие и оказывается в той же луже, поверх нее. Теперь она заливается хохотом. Ему бы чувствовать раздражение, но она так близко, слишком близко, что он не может ничего делать, только чувствовать ее. Ее локоны щекочут его нос, мокрое платье липнет к ней, как и его рубашка к нему, и их тела едва ли находятся на каком-то расстоянии друг от друга. Она такая теплая и мягкая под ним — это просто сводит с ума. Вдруг ее смех прекращается, и он замечает, что она снова смотрит на него, но ее глаза горят чем-то иным.

Настороженный собственной реакцией, он со стоном поднимается на ноги, утягивая ее за собой. После нескольких неловких движений они оба приходят в вертикальное положение, хотя до сих пор стоят в луже посреди пустынной аллеи. Некоторое время они молча смотрят друг на друга.

— Я думаю, твоя обувь уничтожена, Малфой, — резко говорит она. — Снимай ее: тут приятно и тепло.

— Ты с ума сошла! Тут мокро и грязно. И ты испортила мой костюм! — возмущается он, снимая ботинки, хотя это противоречит его здравому смыслу. Но в итоге он признает, что она права — его обувь уничтожена, а камень под ногами действительно теплый и приятный. Почему она всегда права?

— Прогуляйся со мной, Малфой, — просит она и берет его за руку.

— Я лучше пойду домой, — возражает он, но идет за ней. Они гуляют часами, и он не замечает, как его рука оборачивается вокруг ее талии. Но замечает, когда ее губы прижимаются к его, и он целует ее в ответ, чувствуя легкий привкус вина на ее языке. «Пьяная и чокнутая», — думает он, но не останавливается. Ему хочется всего ею предлагаемого, будь она пьяной и чокнутой или нет.

Ее безумие кажется заразно, и вскоре он тоже срывается из-за нее. Аппарирует вместе с ней в Мэнор, а условно-досрочное освобождение может идти к черту. В любом случае это все ее вина, и также возможно дождя. Замечает в полутемном углу гостиной силуэт матери и понимает, что утром им предстоит разговор. Но ему все равно.

Утреннее солнце будит его, и он обнаруживает ее спящей в своей кровати. Тихо выбравшись из-под одеяла, он надевает штаны и выходит в коридор. В столовой светло, и его мать уже там с чашкой утреннего чая в руках.

— Как долго мисс Грейнджер пробудет здесь? — интересуется она, намазывая джем на тост.

— Я надеюсь, навсегда, — отвечает он. Взяв несколько тостов, спешит обратно в спальню. Слышится звук сдавленного вздоха и грохот разбившегося фарфора. «Мама только что разбила любимую чашку», — думает он. Жаль.

Он просыпается резко, с пульсацией в висках и сильным чувством дискомфорта. Открыв глаза, понимает, что лежит на ужасно твердом и холодном полу. Зрение затуманено, каким и должно быть от того количества алкоголя, что он принял за последние сорок восемь часов или около того. Подождите минуту: он действительно пил так долго? Приподнявшись на локтях, он оглядывается. Судя по количеству бутылок вокруг него и тому, что солнце уже почти скрылось за горизонт, это действительно так.

Пытается узнать время, но часы на стене раздражающе нестабильны: эти проклятые золотые цифры все скачут вверх и вниз. «Плевать!», — говорит он, садясь с ворчанием. Почти пустая бутылка огневиски привлекает его внимание, и он тянется за ней, замечая засохшую кровь на костяшках. Пробормотав «Черт», открывает бутылку и залпом добивает последние остатки янтарной жидкости, ожидая привычного жжения в горле. Но его нет.

— Бесполезно, — говорит он, швыряя бутылку в противоположный угол комнаты. Пьяная глупая улыбка появляется от звука разбившейся бутылки, и он смотрит на разбросанные кусочки темно-коричневого стекла. Ему хочется хихикать, но странная вибрация в груди вызывает икоту. Снова икает, и снова. Постепенно вибрация становится только сильнее, и не только в груди. Поначалу он не понимает, что происходит. Со временем все вокруг него начинает дрожать. Мгновение спустя до него доходит, что его защитные заклинания рушатся.

— Вот и пришли проклятые Авроры, — говорит он, ища на полу свою палочку.

Слишком поздно. Его дверь с треском распахивается. Он фокусирует взгляд на проеме, ожидая увидеть целый отряд Авроров. В конце концов, он ударил всегда-такого-чертовски-важного Поттера. Удивительно, но на пороге всего один силуэт. Какое разочарование.

— Какого черта ты делаешь, Малфой? Не мог бы объяснить мне? — знакомый голос. Поправка: очень знакомый. И очень взбешенный.

Голова трещит от всех этих децибел, от чего он стонет.

— Мерлин. — Он в любой день предпочел бы отряд Авроров одной очень злой Гермионе Грейнджер.

Протопав внутрь, она опускает на него взгляд и орет:

— Ты совсем с ума сошел? Что ты тут делаешь?

Он пожимает плечами.

— Мне кажется, это очевидно. Я пил. И, к сожалению, по-моему, еще слишком трезвый. Реальный вопрос, однако: что ты тут делаешь?

— Меня позвала твоя мама. Она беспокоится о тебе, — более мягко отвечает она.

— Моя мама позвала тебя? — хмурясь, недоуменно переспрашивает он. — Думаю, тебе надо придумать что-то получше. Это звучит вообще не правдоподобно. С какой стати из всех людей моя мама позвала именно тебя?

— Думаю, тебе лучше спросить у нее. Она сказала, что ей не удалось пробиться через твою защиту.

— Чушь. Но все равно, — вздыхает он, пытаясь сфокусировать на ней свой хмельной взгляд. — Должен сказать, я удивлен видеть тебя тут. Твой чертов друг вместе с твоим супер-пупер Аврором совершенно ясно дали мне понять, что ты не хочешь иметь со мной ничего общего. Я недостаточно хорош для тебя, или что-то в этом роде. Поэтому я предлагаю тебе сейчас уйти и позволить продолжить мне мой небольшой фестиваль выпивки в одиночестве, как я и предполагал. Который, кстати, был довольно четко обозначен запирающими чарами на двери! — он указывает на нее нетвердым пальцем. — Уходи, Грейнджер. Оставь меня в покое.

Пренебрежительно помахав рукой, он отворачивается от нее и достает из-под кровати еще одну бутылку огневиски. Ему почти удается открыть ее, когда раздается слово «нет», и бутылка исчезает из его рук.

— Ох, метлы ради, не надо тут чертовой спасательной миссии! Я велел тебе уходить. Мне не нужна твоя помощь! — говорит он, сердито смотря на нее.

— Да, нужна, упрямый ты идиот! — рычит она, и с одним взмахом волшебной палочки все бутылки, пустые и полные, исчезают. Еще один взмах, и распахиваются окна. — Ты воняешь! — сообщает она, сморщив нос.

— Малфои никогда не воняют! — возражает он, но чувствует, как сопротивление в нем уходит. Глаза слезятся от потока свежего воздуха. Простонав, он закрывает их руками.

— Вот, выпей это, — звучит над ухом. Открыв глаза, он видит ее, присевшую возле него на пол и открывающую небольшой синий флакон.

— Я знаю, что ты делаешь! — бормочет он, когда внезапная мысль простреливает в его затуманенном мозгу. — Это… как это слово… — он ищет нужное слово, но разум отказывается сотрудничать. Оно вертится на кончике языка — он мог почувствовать его. — Вот оно! Истязательство! — выкрикивает он, смотря на него с триумфом. Она выгибает бровь, и он уверен, что она переняла это выражение лица от него. — Нет, подожди, подожди, подожди, — Истязательство, добровольство, убийство, карательство, доказательство, возмутительство! Проклятье, что это за чертово слово!

— Вмешательство, раздолбай! — улыбается она ему. — Хотя должна признать, в данный момент истязательство и убийство звучат довольно привлекательно. И, пожалуй, возмущение в дальнейшей перспективе. Теперь пей! — она подносит флакон к его губам.

Наверное, будучи не готовым к истязаниям и убийству, он послушно открывает рот. Зелье немедленно успокаивает его горло, и несколько мгновений спустя его головная боль проходит. Его зрение медленно возвращается в норму, и он смотрит в ее глаза.

— Почему ты здесь? — снова спрашивает он. — Поттер сказал…

Она прервала его, приложив руку к его рту.

— Гарри и Кингсли неправы. Они не должны были говорить ничего подобного. Не имели права решать или вмешиваться.

Он накрывает ее руку своей и прижимается мягким поцелуем к ее теплой ладони.

— Я ударил Поттера, — признается он.

— Я тоже, — говорит она, улыбаясь.

Его глаза округляются.

— Ты тоже? Умница, — бормочет он и через секунду хмурится. — Я все еще на условно-досрочном освобождении. Они могут отправить меня обратно в Азкабан.

— Нет. — Качает она головой, зарываясь пальцами в его волосы. — Не могут, и не будут. Твое условно-досрочное освобождение закончилось неделю назад, и тебя спровоцировали. Гарри ничего не сделает — он обещал.

Он молча смотрит на нее, а потом говорит:

— Грейнджер, я… — слова застревают у него в горле.

Но она целует его, а затем произносит:

— Я знаю. Я тоже люблю тебя. Давай. Твоя мама ждет. — Поднимает его на ноги, и ему удается украсть еще несколько поцелуев, прежде чем они покидают комнату.

Рука об руку идут по коридору. Его мать с закрытыми глазами отдыхает в кресле, на заднем плане тихо играет музыка.

— Мама, — приветствует он.

Ее глаза распахиваются.

— Драко, дорогой, — говорит она с легкой улыбкой, — ты как раз к ужину. Я так понимаю, мисс Грейнджер присоединится к нам?

Он обнимает Гермиону за талию.

— Да, мама.

— Чудесно. — Она обращает свое внимание на Гермиону. — Вам нравится Брамс, дорогая? — спрашивает она. — Я нахожу его очень успокаивающим.