Обещание (гет)

Когда фигуры ее родителей скрываются в тоннеле, Тихиро замирает на несколько секунд. Кажется, еще немного — и она обернется. Я мысленно умоляю ее идти дальше. Нет, ничего ужасного не случится, если она забудет мою последнюю просьбу — Юбаба больше не властна ни над ней, ни над ее семьей. Честно говоря, я просто очень боюсь.

Страшно отпускать единственного человека, который знает, кто ты такой на самом деле. Страшно думать о том, что как только она уйдет из этого мира — я могу опять забыть свое имя и продолжить существовать так, как делал это последние годы. Страшно вновь остаться одному. Дракон, пристанищем которого долгое время был только его внутренний мир, очень боится одиночества.

Ветер незаметно пробирается сквозь кроны деревьев и своей невидимой рукой заставляет листья напевать песню, отдающуюся тоской где-то в глубине моего сердца. Тихиро уходит. Она не оборачивается — и я благодарен ей за это. Мне не приходится мысленно прощаться с ней еще раз.

Несколько мгновений проходит до того момента, как маленькая девичья фигурка окончательно скрывается в непроницаемой для меня тьме ее родного мира, и эти мгновения кажутся мне вечностью. Теперь можно закрыть глаза, сделать глубокий вдох и вернуться. Пора расплачиваться за свои ошибки.

Юбаба никого не отпускает так просто, и я знаю, что мне предстоит побороться за свою свободу. Но я больше не боюсь ее.

— Твое обучение отняло у меня слишком много времени, мальчишка. Ты же не думаешь, что тебе это обойдется даром?

Наверное, лучше не говорить, что я едва не расплатился за все собственной жизнью — ни к чему злить и без того разъяренную Юбабу. Да и выглядит она так скверно, как не выглядела за все время моего пребывания здесь. Возможно, Тихиро и ее родители первые, кого ей пришлось отпустить не получив никакой выгоды для себя. Возвращение Бо в глазах Юбабы — это не выгода, не достойная плата, а всего лишь восстановление правильного порядка вещей.

— Я пришел сюда потому, что готов расплатиться за свою свободу, — какое смелое заявление. Действительно ли готов? Пожалуй. Я мог бы сегодня попытаться сбежать, но жить в ожидании мига, когда прошлое опять меня настигнет, я не хочу. Лучше разобраться со всем сейчас, пока во мне еще живет эта смелость, вновь подаренная девочкой по имени Тихиро.

Юбаба несколько секунд внимательно смотрит на меня, и ее пугающее лицо расплывается в довольной улыбке.

— Пять лет. Ты должен будешь прослужить мне пять лет, и тогда, если захочешь, можешь быть свободен.

«Если захочешь». Я понимаю, о чем она думает, сложно не догадаться. Юбаба знает, что я вспомнил свое настоящее имя и вернул свою память — но рассчитывает вновь их отобрать. Пять лет кажутся ей достаточным сроком для того, чтобы сделать это.

— Я согласен.

Всего лишь пустые, ничего не значащие слова, но особенного выбора у меня нет. Хотя это еще не конец.

— Но у меня есть два условия.

— Условия? Ты смеешь опять становить мне условия, дерзкий мальчишка?! — Юбаба поднимается из-за стола, и, кажется, уже готова вцепиться мне в лицо — но вовремя останавливает себя. Она никогда не была глупа и уже видела, что запугать некогда покорного мальчика Хаку больше не удастся.

Страх всегда был ее единственным орудием, а теперь Юбаба понятия не имеет, как приструнить меня. Но в этот миг я замираю, заметив кое-что важное. Когда Юбаба несколько часов назад поняла, что ребенок в нескольких футах от нее — не Бо, я видел то же самое. Ее страх. Только теперь это не откровенная паника, как тогда, а нечто едва уловимое, тень в глубине ее глаз. Не знаю, доводилось ли кому-нибудь прежде видеть такое во взгляде Юбабы, но в этот миг становится понятно: пусть я и выгляжу побежденным — на самом деле, она больше не может помыкать мной, и прекрасно знает об этом. А следующие пять лет — всего лишь небольшая отсрочка до того мгновения, которого я жажду.

— Да. Условие первое — я больше не буду делать то, что считается незаконным по меркам людей. Так что кража вещей у собственной сестры с этих пор — ваша забота.

Юбаба выглядит не просто недовольной — она кажется сбитой с толку. Какой человек решился бы предъявлять свои требования тому, в чьих руках находится его судьба? Да еще и второй раз за один день?

Безуспешно пытаясь скрыть раздражение, Юбаба медленно кивает и брезгливо спрашивает:

— Что еще?

И я с удивлением ловлю себя на том, что улыбаюсь.

* * *

При всем своем внешнем равнодушии и кажущейся скверности характера, дедушка Камадзи всегда был самым добрым и честным человеком в этом новом для мальчика по имени Хаку мире. Он никогда прямо не предлагал свою помощь, никогда не улыбался — хотя даже если улыбался, разве это разглядишь за такими пышными усами? — и вообще обладал весьма устрашающей внешностью. Но я знал, что именно он обязательно поможет заблудившейся в чужом мире девочке Тихиро, когда я окажусь бессилен — так же, как когда-то дедушка Камадзи помог беспомощному мальчику Хаку. Да, чего уж там, до сих пор продолжает помогать.

— Значит, пять лет? Скверно… Хотя это твое условие кое-что упрощает, да и могло все быть гораздо хуже — а что, если бы Юбаба потребовала от тебя вечной службы?

— Нет, дедушка Камадзи, не потребовала бы.

За темными стеклами круглых очков не видно его глаз, но я чувствую пристальный взгляд наэлектризованными кончиками пальцев. Не нужно быть особым мудрецом, чтобы понять — дедушка Камадзи знает, просто проверяет свою догадку.

— И как же тебя на самом деле зовут, Хаку? — мне ужасно хочется рассмеяться. Ну неужели нельзя было начать с этого вопроса?

— Нигихаями Кохаку Нуси.

Дедушка Камадзи задумчиво кивает, и почему-то не задает вопросов о моем прошлом. Может, что-нибудь знает и сам. Может, думает, что я не хочу об этом говорить — а я действительно не хочу, хотя сам не понимаю, почему. А может, для него моя история совсем не имеет значения. Последний вариант греет мое отмерзающее после многолетних холодов сердце сильнее всего.

— Но я все равно буду называть тебя Хаку — настоящее имя слишком уж сложное для старика. Только сам его не вздумай опять забыть, знаешь ведь, чем это может обернуться.

Я киваю. Сделаю все, чтобы не забыть. Слишком тяжело было вновь его отыскать.

— И все же, пять лет — долгий срок. Думаешь, она дождется? Девочка даже не будет знать, существовало ли ее маленькое приключение на самом деле.

О ком говорит дедушка Камадзи, ясно без слов. Каким было мое второе условие Юбабе, он не спрашивает, и я благодарен за понимание. За умение давать выбор.

— Дедушка Камадзи, у тебя найдутся бумага и чернила?

А я все равно все расскажу. Чашка с чаем, который приготовил дедушка Камадзи, уютно греет пальцы, словно пытаясь сказать, что все обязательно будет хорошо.

* * *

Пять лет спустя

На самом деле, быть десятилетним куда сложнее, чем кажется всем этим глупым взрослым. Если вы сейчас скажете: «Глупо называть взрослых глупыми просто потому, что ты маленькая, ничего не понимающая девочка со своей маленькой беззаботной жизнью», — или что-нибудь вроде этого, только очень умными и очень взрослыми словами — значит, вы есть тот самый глупый взрослый. Так уж получается, что чем умнее себя начинает считать взрослый — тем глупее он на самом деле становится. Понимаете, вы правы, я не могу ничего знать о взрослой жизни — к счастью, никогда не была взрослой, — но зато взрослые когда-то были детьми. И что они делают с воспоминаниями об этом? Заталкивают их куда-нибудь поглубже в свои головы и заставляют долго пылиться на нижних полках в самых дальних подвалах своей памяти. И так до тех пор, пока записанные там воспоминания не начинают тускнеть и исчезать, как неизменно жухнут и исчезают опавшие листья. У взрослых, видите ли, есть заботы поважнее, из-за чего полки поближе, до которых можно дотянуться в нужный момент, забиты целой кучей информации об этих самых важных заботах — хотя на деле они просто завалены хламом. У нас в чулане тоже лежит много разных нужных вещей, которые обязательно кому-нибудь понадобятся — они там годами валяются, собирая вокруг себя пыль и пауков. Это очень напоминает мне «важные» вещи в головах взрослых.

Вот, например, что вы скажете своему ребенку, когда он придет домой и расскажет, что над ним издеваются в школе? Обратитесь к учителям? Или сами попытаетесь найти виноватых? А может, просто посчитаете, что ваш ребенок и сам в состоянии справиться со своей незначительной проблемой и пойдете доделывать свой очень важный отчет, который должен быть готов к завтрашнему утру?

Наверняка вы не додумаетесь с ним просто поговорить. И уж тем более даже не попытаетесь понять.

Нет, вы не думайте, надо мной в школе никто не издевается, просто с нового учебного года я вдруг стала чувствовать себя здесь чужой. Понимаете, все вдруг резко захотели поскорее стать взрослыми. Все — кроме меня. Словно по школе прошелся какой-то вирус, к которому иммунитет есть только у меня. И это.Так.Невыносимо.Скучно. Вы попробуйте часами выслушивать разговоры одноклассниц о том, какую прическу они хотели бы себе сделать, какие сережки выберут, когда уговорят родителей проколоть им уши, или как во вчерашней дораме очередной он признался очередной ей, что в очередной раз не может без нее жить. Но это еще не самое ужасное! Вы знали, что, оказывается, девочки могут целыми днями говорить только о мальчиках? Их волосы, их глаза, их многозначительные взгляды, их футболки, их руки, консистенция — понятия не имею, что это значит, — риса в их бэнто, торчащие из подбородка три волоска, которые торжественно называют щетиной… Я честно боюсь заразиться этим безумием, поэтому добросовестно держусь от сходящих с ума одноклассниц подальше. Вот только оставаться одной ужасно скучно. Даже поговорить не с кем.

Кстати, а я уже упоминала, что мысленно рассуждаю обо всем этом, сидя на ужасно скучном уроке математики? Скорее всего, нет, потому что я и сама успела об этом забыть. А о своей потрясающей везучести говорила?

— На уроке следует слушать учителя, а не витать в облаках. Надеюсь, теперь вы это запомнили? — к счастью, в этот момент звенит звонок. Я быстро кидаю учебники в сумку и спешу ретироваться с поля несостоявшегося боя, стараясь избегать сверлящего спину взгляда учителя.

Ну почему всегда я?! Стоит отвлечься всего на пару минут — и все, выволочки не миновать. Но ведь это же несправедливо! Почему другие могут целыми днями ничего не делать, но никогда не попадаются, а у меня такой фокус не проходит? Мир ужасен, на самом деле ужасен — неужели, дальше будет еще хуже? Наверное, можно было бы хоть порадоваться хотя бы тому, что учебный день закончен, но и здесь меня ждет очередная катастрофа. Дорога домой в компании старшего брата — это страшнее личной встречи с десятком злых шинигами одновременно.

Он всего-то на пять лет старше меня, но свято уверен в своем превосходстве не только надо мной, но и над всем миром. Наверное, стоит изрядно постараться и поездить по свету, чтобы найти еще одно такое же самоуверенное существо, как брат. Ему жутко не нравится, что приходится каждый день отводить меня в школу и забирать из нее, если наши уроки заканчиваются одновременно. Вообще-то, мне это нравится не больше, но выбора не остается.

Так что после того, как я выскочила из кабинета, пришлось плестись к его классу. Надо признать, когда я хожу по коридорам, то обычно смотрю куда угодно, но только не перед собой — это же так скучно! Так что в том, что я врезаюсь головой кому-то в плечо, есть моя самая настоящая вина. Такая же настоящая, как и вина того, что стоял у меня на пути. Мысленно уже подписав себе смертный приговор, я медленно поднимаю глаза и облегченно выдыхаю — передо мной стоит смутно знакомая девушка, кажется, одноклассница брата, которую я иногда замечала в кабинете их класса. Она не очень красивая, но у нее приятная улыбка и заразительный смех.

— Прости. Мне не стоило стоять посреди коридора, — и даже если бы в произошедшем была только ее вина, я бы тут же об этом забыла. Очень сложно не простить человека, когда он смотрит на тебя так искренне и приветливо.

В ответ я бормочу что-то неразборчивое. Девушка смеется, легонько и совсем не обидно треплет меня по волосам и идет дальше. Когда она уже скрывается за поворотом, я наконец прихожу в себя и замечаю тетрадь, которую девушка выронила.

Честное слово, я собиралась догнать ее и вернуть находку, я никогда не вру, правда-правда! Ну, только если маме, что у меня живот болит, когда посуду мыть не хочется… Но я бы честно вернула тетрадь, которая оказалась дневником, если бы он не раскрылся, когда падал, и я не увлеклась тем, что было внутри.

* * *

Неделю спустя

Я словно со стороны наблюдаю, как длинные тонкие пальцы тянутся к солнцу, пытаясь схватить его, чтобы прижать к груди сияющий желтый диск — но ловят лишь воздух. Разочарованный вздох непроизвольно вырывается из груди, и уставшие глаза закрываются сами собой. Это был тяжелый день. Тяжелая неделя. Тяжелые пять лет.

Иногда кажется, что вся моя жизнь состоит лишь из попыток дотянуться к чему-то, чего на самом деле вовсе не существует. А если и существует — то очень-очень далеко, где-то за границей сознания, и приблизиться к этому чему-то слишком близко значит сгореть дотла…

Я тихо смеюсь от того, какие глупости лезут в голову. Наверное, все дело в том, что последнюю неделю мне практически не удавалось уснуть — это оказалось очень сложно после исчезновения единственной вещи, связывавшей меня с миром, в реальности которого я и раньше сомневалась. Воображение — очень сильная штука, а сумасшествие — еще сильнее, и сейчас, когда больше нельзя прочесть записку, написанную мелким, немного неуклюжим почерком, в них я верю все яснее.

Листья деревьев вокруг колышутся в такт моим мыслям и можно подумать, что целому миру на меня не плевать. Как так вышло, что единственный настоящий друг, который у меня когда-либо был, возможно, лишь плод моего воображения?

То есть, да, у меня есть множество знакомых. Да, они зовут себя своими друзьями. Да, я улыбаюсь и смеюсь рядом с ними. И да, чем их больше — тем более одинокой я себя ощущаю.

Меня зовут Тихиро.

Когда мне было пять лет, у меня были очень красивые туфельки, и, уронив одну из них в реку, я едва не утонула, пытаясь ее достать. Я смутно помню, как ласковые воды вынесли меня на берег. Родители говорили, что мое спасение — чудо, ведь в чудо поверить легче, чем в дракона, правда?

Меня зовут Тихиро.

Когда мне было десять лет, меня несколько недель звали иначе. К сожалению — или к счастью, ­— я уже не помню, как. Зато я помню безликого бога, который перенимал облик тех, кого съедал — он доставил мне немало неприятностей, но в результате мы, кажется, даже стали друзьями. И страшную ведьму я помню, у которой настойчиво, перебарывая собственный страх и желание сбежать, просила работу. И дедушку в черных очках, с пышными усами и шестью руками тоже помню — первый взгляд на него пугал, но в результате он оказался очень добрым. И дракона, того же, которого встретила в пять лет, помню — его невозможно забыть… Я помню многое из того, чего в реальном мире существовать не может. Но загадочному провалу в памяти родителей, охватывающему несколько недель, можно найти множество объяснений, правда?

Меня зовут Тихиро.

Мне пятнадцать лет. И я чувствую себя так, словно от меня оторвали частичку чего-то важного, будто вырвали душу из тела, разорвали ее на куски и некоторые из них просто выкинули. А еще мне очень не хватает одного дракона. Но ведь драконов не может существовать во взрослом, таком рациональном мире, правда?

Меня зовут Тихиро.

А его звали Хаку.

Нигихаями Кохаку Нуси.

Я помню это имя, и даже если бы очень захотела — не смогла бы его забыть. Будто оно важнее всего, что я когда-либо знала или смогу узнать в будущем.

Он просил меня запомнить его и, если понадобится, вновь подсказать ему. В той записке, которой больше нет — а может, никогда и не было.

Неожиданно для себя, я раздраженно встряхиваю головой и вскакиваю на ноги, чтобы взглядом тут же встретиться с таинственным тоннелем, который когда-то украл у моей семьи несколько недель жизни. Воздух все еще втягивается внутрь так, словно кто-то стоит с противоположной стороны и держит в руках шланг от гигантского, включенного в огромную розетку, пылесоса.

Раньше мне часто снились очень яркие, живые сны. В этих снах была длинная лестница, по которой я бежала, бежала и бежала, пока лишь чудом не разбивала нос о появляющуюся из ниоткуда стену. В этих снах было множество маленьких колючих комочков черного цвета, которые очень громко и надоедливо пищали, но оказывались совсем безобидными. Я много чего там видела, со многими встречалась, многое вспоминала — вернее, мне казалось, что вспоминала, ­— но самым главным всегда оставался полет. Я сидела на спине огромного дракона, который поднимал меня все выше и выше в небеса, так высоко, что казалось, протяни руку — и сможешь украсть солнце. Но мне совсем не нужно было солнце, я только заливисто смеялась, вцепившись в рога дракона, и чувствовала себя самой счастливой, такой, какой никогда не ощущала после пробуждения.

Но снов давно не было. А с тех пор, как дневник со всеми воспоминаниями и рисунками о тех давних неделях исчез — стали смазываться, исчезать и образы, которые, казалось, навеки были высечены внутри моего черепа.

Зыбучие пески взрослого, рационального мира затягивают меня все дальше в свой темный тоннель, в конце которого не будет ждать красочный, немного страшный, но по-своему очаровательный мир, и чем больше я сопротивляюсь — тем сильнее становятся эти пески. Возможно, пришел тот миг, когда стоит прекратить сопротивляться, ведь все равно рядом нет никого, кто мог бы протянуть руку и вытащить меня обратно, на освещенную ярким пламенем неугасающего сердца мягкую траву, украшенную сиянием миллионов маленьких капель росы.

Мне страшно. Впервые за последние пять лет я готова признать тот факт, что мне невероятно страшно. Наверное, иногда неведение лучше правды… Логика труса, но сейчас я не могу ничего с собой поделать. Я боюсь, что если он не придет и мне придется мириться с мыслью о том, что та реальность не была правдой — это меня сломает. Может, со временем воспоминания окончательно сотрутся из головы, и я смогу жить так, будто никогда ничего и не было.

Когда я поднимаю с земли свою сумку, она кажется невероятно тяжелой, словно в нее кто-то сложил весь груз моей вины. Что ж, мне придется тащить это на себе еще очень долго, так что нужно начинать привыкать. Наручные часы услужливо подсказывают мне, что до указанного в записке времени осталось пять минут.

Я закидываю сумку на плечо, разворачиваюсь и быстрым шагом иду в противоположную от тоннеля сторону, и тут слышу чей-то крик.

«Я знала, я так и знала, что ты — очередная глупая взрослая!» — разъяренно бросает мне вслед девчачий голосок и, обернувшись, я успеваю заметить, как детская фигурка исчезает в тоннеле.

Даже не задумавшись о том, что делаю и зачем, я бросаюсь следом.

* * *

Когда-то давно где-то в укромном уголке нашего мира текла река, которую за красоту ее вод прозвали янтарной. Люди редко наведывались в те края, и мало кому удавалось увидеть их почти первозданную красоту. Но даже счастливчики, которые на машинах или пешим ходом пробирались туда, не могли знать, что в глубинах сверкающей реки обитает не кто иной, как самый взаправдашний дракон.

Он был совсем еще молодым, но невероятно одиноким. Река стала не только его домом, но и самым верным другом, она заменила ему семью, которой у дракона почему-то никогда не было.

Время шло, и люди стали появляться все чаще в прекрасных местах близ реки. Однажды туда приехала маленькая семья, состоявшая из статного мужчины с очаровательной женщиной и их маленькой дочери, которая была такой бойкой и непоседливой, что очень быстро завоевала все внимание дракона. Он скоро узнал, как звали ту девочку — Тихиро, — и никогда в жизни больше не забывал это имя. Даже тогда, когда его собственное было погребено так глубоко в сознании, что отыскать его оказалось невероятно трудно.

Неугомонность девочки все-таки сыграла с ней злую шутку, и если бы дракону не удалось вовремя поспеть на помощь — она бы погибла. Он даже спас туфельку, за которой девочка неосмотрительно полезла в воду, решив, что та ей очень дорога, раз едва не стоила жизни. Вскоре семья уехала оттуда, и только напоследок, пока родители были увлечены упаковыванием вещей, девочка решилась подойти к реке и осторожно, самыми кончиками пальцев прикоснувшись к воде, прошептать: «Спасибо». Дракон испугался, что, наверное, девочка успела его заметить в тот роковой день, но она быстро убежала к машине, и, кажется, никому ни о чем не собиралась рассказывать.

После их отъезда жизнь пошла своим чередом, и дни продолжили сменять друг друга. Людей в местах, которые дракон считал своим домом, становилось все больше, но он не подозревал, к чему это ведет. Когда он понял, что реку высушивают ради новых зданий для всё прибывающих людей, было уже поздно что-то делать — дракон остался без дома. Без своего верного друга. Без своей семьи.

Тогда он впервые испытал страх, осознал, насколько одинок, и узнал, что такое ненависть. Дракон ненавидел людей, лишивших его дома, и очень хотел им отомстить. Он не знал, куда теперь идти и где искать новый приют. Однако даже до его глуши иногда долетали слухи о месте, где живет могущественная колдунья, которая может даровать удивительные знания.

Конечно же, дракон отправился туда. И, конечно же, он не знал, что ждет там заблудшую и испуганную, движимую ненавистью душу.

Так дракон забыл свое имя и стал простым мальчиком Хаку, без памяти, без истории, без прошлого и без будущего, маленький мальчик-никто — послушный ученик великой колдуньи по имени Юбаба.

Он исполнял все, что было велено, потому что не знал иной жизни. Была только Юбаба и страх. Знаете, чего драконы боятся больше всего? Одиночества. Если дракон потерял свою семью — ему понадобится много времени и усилий, чтобы найти новую. Если дракон никогда не знал, что такое семья — он может и вовсе не понять, что рядом тот, кто мог бы стать его настоящим другом. Или его истинной семьей. Но одиночества он продолжает бояться и держится рядом с любым, кто согласится его приютить.

Так проходили годы, в неведении и страхе, в слепой подчиненности чужой воле, пока однажды, когда сумерки в очередной раз опускались на их земли, он не увидел человеческую девочку. Испуганная, неловкая, она казалась такой чужой в этом месте, что вдруг захотелось ее защитить. Хаку, мальчик-никто, мальчик без имени и без прошлого, так давно никому не помогал. Но в этот миг что-то изменилось. Он будто знал эту девочку. «Тихиро», — имя из прошлого всплыло в сознании, и теперь мальчик знал, кому оно принадлежит.

А потом были ее превратившиеся в свиней родители, были градом катившиеся из девичьих глаз слезы, и было странное, смутно знакомое чувство, похожее на желание утешить. Была украденная печать, был призрак смерти за спиной, была Тихиро — которая Сэн, но на самом деле все еще Тихиро, — готовая ради спасения дракона отправиться в неизведанную даль. «Вот она, волшебная сила любви», — говорил дедушка Камадзи, но Хаку не обращал внимания. У него наконец была цель, а в его душе вновь проснулась давно позабытая смелость. Юбаба больше не могла запугивать своего ученика. Она не заметила, как упустила нити, позволявшие им управлять.

Затем был самый важный полет в его жизни и давно потерянное имя, вырвавшееся из уст летящей на его спине девочки.

«Кохакугава», — сказала она.

«Нигихаями Кохаку Нуси», — вспомнил он.

И мальчик-никто вновь обрел самое важное, что может быть в жизни как человека, так и дракона — самого себя. Тихиро вернула владельцу его память, его имя, его историю, его прошлое и даже его будущее — а такое не забывается.

Подоконник в комнате Тихиро оказался жутко неудобным, но дракон не привык жаловаться, даже если он в облике человека. Подвоха в его втором условии Юбаба не уловила, и потому разрешила Хаку без проблем отправиться в мир людей — но вернуться ему следовало ровно в полночь. Пока тысячи художников дарили жизнь своим работам в вышине ночного небосвода, выводя все новые и новые ярко сверкающие точки далеких звезд, мальчик завороженно глядел ввысь и думал о том, что теперь, когда он знает самого себя, оставаться Хаку не так уж и сложно. Аккуратно сложенное послание лежало на прикроватной тумбочке, а будить Тихиро не было смысла. Зачем? Кто знает, хватит ли тогда сил уйти.

Хаку не раз за пять лет думал о том, зачем оставил ту записку, и в конце концов пришлось признаться самому себе — он просто хотел точно знать, что в том, другом мире, его кто-то ждет. Даже после всего пережитого очень сложно перестать быть глупым мальчиком-драконом, который больше всего на свете боится одиночества.

И вот сейчас он идет по тому самому тоннелю, сквозь который когда-то в так и не ставший ему родным мир против своей воли ворвалась Тихиро. Хаку знает, что тому миру, который он заново готовится встретить, мальчик-дракон также не принадлежит. Но зато есть надежда, что здесь, на другом краю тоннеля, он не будет больше одинок.

* * *

Когда она выходит из темного тоннеля, яркий солнечный свет яростно бьет по глазам, но теперь Тихиро почему-то совсем не хочется прикоснуться к солнцу или утащить желтый диск к себе в карман. Чего ей хочется — так это обернуться и убедиться, что Хаку все еще здесь, что ей ничего не приснилось, что подтверждению его существования даже есть свидетель! Как же это глупо, правда? Очень, очень глупо… Но, в конце концов, это будет не сама большая глупость в жизни Тихиро, да и вообще, кому какая разница? И она оборачивается.

Он стоит прямо у входа в тоннель, щурясь и глядя куда-то в небо. Насупленная и чуть взлохмаченная девочка стоит рядом, переминаясь с ноги на ногу и явно не понимая, что делать дальше. Тихиро чувствует себя странно — наверное, стоит обрадоваться, или рассердиться, или испытать еще что-нибудь очень правильное. Но почему-то она чувствует только спокойствие — такое спокойствие, какого не ощущала уже очень давно. Где-то пять лет.

И вместо того, чтобы кинуться в объятия, или полезть с поцелуями, или расплакаться, или сделать еще что-нибудь ужасно девчачье, Тихиро лишь шепотом выдавливает из себя одно-единственное слово:

— Бо?

— Бо? — какую-то долю секунды Хаку выглядит сбитым с толку, но потом понимает и едва заметно улыбается. — О, все такой же избалованный и капризный, но, кажется, общение с тобой пошло ему на пользу. Бо очень не нравится, когда их гости превращаются в свиней, поэтому ради сына Юбабе пришлось кое-что изменить.

Надежда на то, что все происходящее правда, кажется Тихиро непозволительной роскошью — но теперь она ничего уже не может с собой поделать. Неужели наконец ей позволено верить, не оглядываясь на плоды воображения или мысли о сумасшествии? Неужели все было правдой? И только сейчас, когда сердце Тихиро, кажется, начинает биться по-настоящему, в ее памяти всплывает одно короткое имя. Маленький, такой знакомый иероглиф — и как только можно было забыть?! Сэн, ну конечно же, Сэн, часть ее настоящего имени, часть ее самой, часть той Тихиро, которой она никогда не перестанет быть! И этот тоннель — он действительно ведет в тот, загадочный мир, и воспоминания обо всем, произошедшем на другом его конце, вдруг становятся такими яркими и четкими, какими, пожалуй, не были никогда. Она чувствует, как слезы подкатывают к глазам и широко улыбается.

— Кхе-кхе… — Тихиро едва заметно вздрагивает, услышав это тихое повизгивание-покашливание — она успела забыть, что они с Хаку здесь не одни.

Внимательно вглядевшись в девочку, Тихиро понимает, что знает ее — да они ведь столкнулись в коридоре совсем недавно! Кажется, эта девочка — сестра ее одноклассника. Но улыбка медленно сползает с только что осветившегося счастьем лица — что ребенок делает здесь один? Зачем ей нужно было бежать в тоннель? И что было бы с ней, если бы идущий с той стороны Хаку не перехватил девочку прежде, чем стало бы слишком поздно?..

— Кажется, мы с тобой знакомы? — Тихиро не нравятся настороженные нотки, звучащие в собственном голосе, но она ничего не может с собой поделать и лишь старается выглядеть как можно дружелюбнее.

Девочка же начинает казаться совсем несчастной. Она утыкается взглядом в собственные туфли, и Тихиро замечает на маленьком локте кровь — наверное, девочка счесала кожу, когда бежала по тоннелю. Пока она роется в сумке в поисках пластыря, до нее начинают доноситься приглушенные всхлипывания.

— Эй, малышка, в чем дело? — ласково спрашивает Тихиро, на что ей отвечают угрюмым взглядом и краем глаза она замечает, как хмыкает в кулак Хаку — нашел время веселиться!

— Вы еще малявкой меня назовите — брат всегда так делает. Ему тоже пятнадцать и он тоже считает себя жутко взрослым, — недружелюбно буркает девочка, тыльной стороной ладони вытирая нос и роясь у себя в сумке.

Тихиро достает такта смутиться — в самом деле, она ведь старше всего лет на пять-шесть, а возомнила из себя невесть что! Девочку поблагодарить нужно, если бы не та громкая фраза — Тихиро уже здесь не…

— Это ведь ваше? — прерывает ее размышления малы… девочка, и Тихиро удивленно распахивает глаза, узнав свой дневник.

— Где ты его нашла? — радостно спрашивает она, за что оказывается вознаграждена еще одним недовольным, но в тоже время смущенным взглядом.

— Вы его выронили… в коридоре, когда мы столкнулись неделю назад. Я хотела вернуть, но, в общем, он раскрылся, а там рисунки, мне стало интересно… А потом еще письмо… И я решила проследить… Я почему-то подумала, что они связаны, это письмо и рисунки… А еще решила… Ну… Что все нарисованное — оно взаправду существует… Да, я знаю, вы сейчас рассмеетесь и скажете, что это глупо! Но мне так показалось. И сегодня, когда брат отвлекся, я сбежала, проследила за вами до самого леса… Очень хотела увидеть, что будет, когда время из письма наступит. Но потом вы поднялись и собрались уходить… Слишком рано… И я… Ну… Рассердилась… Решила, что вы — очередная глупая взрослая с глупыми отговорками, и захотела посмотреть, что с той стороны тоннеля… А потом… Ну, в общем, вы знаете… — объяснения девочки были сбивчивыми и она все время не знала, куда девать глаза.

Собственно, когда она дошла до части «…вы поднялись и собрались уходить…» Тихиро почувствовала на себе взгляд Хаку и мысленно решила, что больше никогда не заглянет ему в глаза. Духу не хватит. Но прилив благодарности к девочке, которую она видела всего несколько раз в жизни, затапливает сердце Тихиро — если бы не она, все в этот день могло бы закончиться по-другому.

— Ну, теперь я, наверное, могу идти, — облегченно бормочет девочка, когда Тихиро забирает дневник.

— Постой, — все-таки Хаку может выглядеть по-настоящему грозным, когда захочет, и бедная девочка испуганно застывает, пока его лицо не смягчается улыбкой. — Думаю, нам лучше самим вернуть тебя родителям, здесь можно легко заблудиться одному.

Девочка заметно расслабляется, и Тихиро чувствует, как расслабляется вслед за ней.

«…очередная глупая взрослая с глупыми отговорками…» — эти слова эхом отдаются в ее голове.

Наверное, миру очень нужны такие девочки, честные и открытые, с этим их болезненным любопытством, способным горы свернуть, если понадобится. Десятилетние девочки, которые могут в нужный момент высказать все, что считают нужным, и напомнить очередному глупому взрослому, что быть ребенком — совсем не зазорно. И быть взрослым, кстати, тоже не зазорно — но, пожалуйста, без глупостей, и не раньше времени.

Тихиро наконец позволяет себе взглянуть на Хаку по-настоящему. На его повзрослевшее лицо, подстриженные волосы, в добрые глаза с едва заметными, собравшимися в уголках лучистыми морщинками — признаками улыбки. Она наконец видит его, настоящего, живого, так идеально ложащегося в ее странную, казавшуюся еще час назад неполной, жизнь. Теперь Тихиро знает, что не зря когда-то поверила.

«— Мы ведь еще встретимся?

— Конечно, встретимся.

— Правда?

— Правда».

Хаку никогда не нарушает своих обещаний.

* * *

В этот день через пять лет, 15.00.

У тоннеля, из которого ты когда-то пришла.

Я буду ждать.

Нигихаями Кохаку Нуси.

Надеюсь, ты не забудешь это имя — может быть, когда-нибудь мне вновь понадобится вспомнить.

**. **. 2002 год