Сказитель (джен)

Судьба редко заносила меня в такие странные города, как этот. Людей много, а жизни мало. Хотя есть и свои выгоды: ни преступности, ни шума, тишина и покой…

Такой покой, что мне в конце концов стало не по себе, и я зашел в таверну, кою разыскал не без труда. Спросив вина и еды, я огляделся по сторонам. В таверне было пусто, если не считать меня и незнакомца за соседним столом, по виду некроманта, еще живого, но постепенно переходящего в нежизнь. Длинные волосы, выбеленные из-за употребления в пищу священного яда, доспехи, украшенные символами верховной богини Асхи, татуировки в виде пауков на худых руках и глаза с прозеленью.

Почуяв мой взгляд, он тоже принялся меня рассматривать, и на лице его появилось ироничное выражение.

— Что, похорошел? — спросил он с вызовом. Я не знал, что ответить, а он вдруг рассмеялся: — Прости. Мне скучно. Может, хоть в кости сыграем?

— Нет-нет, благодарю, — поспешно отказался я и невольно прижал к себе единственное свое сокровище — книгу, труд всей моей жизни. Это не укрылось от внимательного взора некроманта.

— Что это? — тут же спросил он. — Ты прямо как наш повелитель. Он тоже такой — не расстается с книгой и пером.

— Я записываю сюда истории, — объяснил я. — Рассказы, песни, легенды… Их так много, а их жизнь весьма хрупка и коротка. Они забудутся и погибнут, если кто-нибудь их не спасет, не сохранит для потомков.

— А, — протянул некромант с уважением, — понимаю. Ты летописец?

— Сказитель, — поправил я.

— Сказитель? Отлично, — он усмехнулся. — Может, все-таки сыграем? Ставка — твоя душа, смертный, — довольный моим замешательством, он откинулся на высокую спинку деревянного стула. В этот момент принесли вино, и некромант вместе со стулом сразу придвинулся ближе, захватив с собой причудливый кубок, к которому до этого не раз прикладывался. — Или просто выпьем вместе?

— Выпьем, — обрадовался я, хоть и никогда ранее не видел пьющих некромантов и представления не имел, какими они становятся после третьей чаши. Верно, это и к лучшему. — Хочешь, я заплачу за тебя? А ты взамен расскажешь мне, откуда ты родом, из какой семьи, если это, конечно, не тайна. О том, как стал некромантом, почему решился на это… Идет?

Мой новый знакомец пожал плечами. Я налил ему, и он отпил из кубка. Подержал вино во рту, пытаясь ощутить вкус, что было для него, отравленного и уже мало что чувствующего, не так-то легко, и удовлетворенно кивнул.

— Я был совсем мал тогда, — неохотно проговорил он. — Почти ничего не помню. Помню только высокие темные потолки в доме, палящее солнце во дворе, куда я из-за жары не хотел выходить, да мать. Ее лицо, ее голос… Всякий раз, когда я не желал засыпать, она пела мне песню. Странную такую колыбельную, тягучую, как мед, и темную, как вечная ночь. Она мне нравилась, эта песня. Мать говорила, что она очень старая, что многие женщины поют ее своим детям… Я верил. Я запомнил эту песню, странник, хоть и не понимал в полной мере ее смысла.

Он на мгновение умолк и, словно сомневаясь, стоит ли продолжать, недоверчиво поглядел на меня. Я, почуяв, что в мои руки плывет новая необыкновенная история, кивнул и весь обратился в слух. Мой собеседник побарабанил бледными пальцами по столу, помолчал еще минуту и тихо промолвил:

— Я не знаю, откуда на самом деле взялась эта песня. Никто не знает. Лишь став старше, я понял, что именно пела мне мать, и ужаснулся…

— Отчего же? — полюбопытствовал я, надеясь в глубине души, что некромант, увидев мой неподдельный интерес к его рассказу, станет словоохотливее.

— Сам посуди… — хмуро ответил он. — Поют ли в той земле, откуда ты родом, колыбельные о смерти?

— О смерти? Колыбельные? Н-нет… Не думаю. Во всяком случае, я таких не слыхал.

— А я слыхал. Все детство свое слыхал…

Некромант вдруг... нет, не запел — скорее, заговорил протяжно и монотонно. Голос у него был приятный, мягкий, и ясно было, что произносить нараспев священные псалмы и мантры ему не привыкать. Записывать было неловко, и я слушал его, изо всех сил пытаясь запомнить странные и страшные слова.

Спи, сынок, баю-бай,

Вечным сном засыпай.

В царство тени ступай,

Вечным сном засыпай.

Светлый путь изберешь —

Знай, что скоро умрешь,

Темный путь изберешь —

Знай, что скоро умрешь.

Он придет, твой черед —

Тебя смерть заберет.

Знай, сынок, наперед —

Тебя смерть заберет…

Некромант умолк, а я не верил своим ушам. Мать пела подобное собственному сыну?! Желала ему смерти?! Я не знал, что и сказать, а он вздохнул:

— Так-то. Я вспомнил об этой песне, будучи уже отроком. Родители мои стали часто и надолго отлучаться из дома. Они были сильными магами, как раз тогда нашли нового наставника и все время проводили подле него, кормились его мудростью… А меня ни с того ни с сего невзлюбили сыновья соседей, мои собственные товарищи по играм. Перестали со мною здороваться, убегали от меня, точно от чумного, выкрикивали дерзости мне вслед.

— Труполюб! — слышал я за спиной. — Урод! Выродок кровопийц! Отец и мать твои — убийцы!

Я не понимал. Хотел выспросить, о чем это они, но они смеялись надо мной и бросали в меня камни… Лишь однажды бывший друг окликнул меня издали:

— Эй! Хочешь узнать, за что они дразнят тебя?

Я молчал, не желая радовать своего мучителя, но того так и распирало от желания поделиться тем, что он знал, а я, как он справедливо полагал, нет.

— Твои родители связались с изуверами, с извращенцами! Они тревожат мертвых, убивают живых и пьют их кровь! Они — мерзость мира и тебя сделают таким же! Если, конечно, их не казнят и не вышлют из города. Так им и надо!

Я быстрым шагом направился к дому, не желая слушать. Это, конечно, была клевета. Мои родители не были ни убийцами, ни изуверами. Отец — ученый и маг, мать — его помощница и спутница… Когда я был мал, во время городских праздников отец сажал меня к себе на плечи. Когда я подрос, он дал мне ключи от своего кабинета. Там были собранные им книги, и я читал их запоем, когда оставался дома один на целый день. Увы, это случалось слишком часто… Но вечерами мы все собирались за столом, отец шутил или просто рассказывал что-нибудь забавное, а мать ласково гладила меня по плечу, словно извиняясь за то, что постоянно меня покидает. Мы жили небогато, но не нуждались; родители получали плату за нелегкий, но честный труд — изготовление зелий и переписывание магических свитков… Я не верил в то, что эти люди кровопийцы, убийцы, извращенцы. Я загорелся желанием отомстить.

Я знал, о ком говорит мой бывший приятель. О некромантах — о секте, которую до поры до времени считали странной, но вполне безобидной, а ее изыскания поначалу даже называли полезными. Однако когда некроманты начали набирать силу и из горстки последователей ангела Белкета превратились в могущественный орден, маги, главы других домов, всерьез забеспокоились, опасаясь потерять власть. Занятия некромантией были объявлены вне закона, а к нарушителям применялось строгое наказание вплоть до казни. И все же…

Все же я не думал о некромантах как об изгоях или убийцах — тому не было доказательств. Однако мне было так неспокойно и неуютно, словно под сердцем у меня шевелилась гадюка, — я понимал, хоть и был юн: если есть дым, то есть и кальян. Мои родители чем-то вызвали подозрения у соседей, а самым страшным было то, что не только у них — я усомнился, ненадолго, но усомнился в родном отце, в собственной своей матери… Я вспомнил, как она, уходя из дому, что-то прятала под плащом. Вспомнил книжный шкаф в кабинете отца — единственный запертый шкаф, от которого у меня не было ключей. Вспомнил колыбельную, которую слышал в детстве, — песню, в которой смерть призывали к дитяте как высшее благословение, все это внезапно сплелось воедино, и я понял, что должен, просто должен все узнать, отстоять их доброе имя и успокоить собственную душу.

— Но ты, быть может, не совсем справедлив? — я осмелился перебить его. — Ведь у многих племен из разных земель есть такие песни! Песни, в которых детей хулят, зовут чужими, ненужными, нежеланными — понарошку, но с умыслом, дабы спасти их от дурного глаза и защитить…

— Это так. Но здесь все было иначе, — он помолчал и снова отпил из кубка. — На следующий день, снедаемый тревогой и страхом, я проследил за матерью. Я видел, как она вышла из дому, снова пряча что-то под черным плащом, в такую-то жару… Я пошел за ней, стараясь не попадаться никому на глаза. Мать долго пыталась затеряться среди узких улочек, точно чувствовала невидимого преследователя, но наконец направилась из оживленных кварталов туда, куда вела единственная дорогая. Та дорога, по которой ей лучше было бы не ходить. Дорога в город мертвых…

— В некрополь?

— Да. В городской некрополь, куда мало было охотников заглядывать. Я боялся как попасться матери на глаза, так и потерять ее из виду. Мне приходилось скрываться за склепами и тут же почти бежать, чтобы догнать ее… Это был самый ужасный путь в моей жизни. Слежка за собственной матерью, певшей мне колыбельные о смерти. И вдруг она пропала! Просто исчезла на ровном месте, и я остался один среди мертвецов, спящих в своих последних обиталищах. Мне было жутко, но к страху примешивалось и что-то вроде любопытства, странное возбуждение. Я почувствовал чье-то присутствие, мне казалось, что за мной наблюдают сотни глаз, что сотни рук прикасаются ко мне… Это нельзя объяснить, это можно лишь воспринять душой. На мгновение я даже забыл о цели своих поисков, так меня захватило это невероятное ощущение, но потом опомнился. Я должен был найти мать! Все узнать, понять, а потом… Что потом? Если подозрения пусты — предупредить родителей, что своим поведением они могут навлечь на себя беду. Если нет…

— Так ты не был уверен в том, что они некроманты?

— Был. Уже был. Я понимал, что все не просто так, но не хотел думать об этом. И о том, как спасти мать и отца, если все правда и все откроется… Пробираясь между домами мертвых, я прислушался. Было тихо, но, должно быть, само сердце повело меня к странной постройке. Она напоминала пустую арку, одиноко стоящую среди усыпальниц. Не понимая ее назначения, я подошел ближе и шагнул под невысокий свод.

…И упал. В полный рост и, как мне показалось, со страшным грохотом. Кое-как поднявшись, я понял, что приземлился на ступени, и возблагодарил судьбу за то, что не сломал себе шею. Я огляделся вокруг и увидел, что каким-то образом очутился в довольно просторном, но темном помещении с каменной лестницей, ведущей куда-то вниз. Повинуясь смутному предчувствию, я без колебаний спустился по ней. Лестница закончилась в небольшом подземном коридоре, который вел, по-видимому, в склеп, освещавшийся факелами, — кроме их редкого потрескивания, ничто не нарушало тишину, и вдруг я услышал голос, нараспев произносящий то ли стих, то ли заклинание… Голос матери. Как завороженный, я стоял и слушал.

— …В царстве ночи, тьмы и сна вечного да уснет. Светлый или темный путь выбравший — да умрет. Верную пред ликом владычицы смерть возьмет, да придет покой, да наступит ее черед…

Я дрогнул. Я узнал в псалме, который читала мать, впавшая в транс, ту самую песню из моего детства, пусть и вывернутую, искаженную до неузнаваемости. К чему ты готовила меня, матушка? Что значило твое «вечным сном засыпай»? К кому «да придет покой»?..

Я на цыпочках прокрался ближе и увидел ее. Мать стояла на коленях среди каменных гробов, с одного из которых была снята крышка, с лицом бледным и отрешенным, и глаза ее были закрыты.

— Во имя Асхи совершаю сие… Во имя вечности совершаю сие… Во имя истины совершаю сие… — услышал я. Не открывая глаз, мать вынула откуда-то маленький пузырек, бережно, словно священнодействуя, открыла его и выпила содержимое. «Кровопийцы», — вспомнил я и буквально прирос к тому месту, где стоял: мать, прочитав несколько загадочных молитв (тогда я, каюсь, еще не знал заветных слов «умереть, чтобы жить в вечности» и «жертва моя не против мира, но на пользу ему», кои ведомы каждому из нас), поднялась. Сохраняя все то же отрешенное выражение лица, она приблизилась к тому, кто лежал в каменном гробу без крышки. Она подняла руки и некоторое время совершала ими плавные движения, точно собирала нечто незримое вокруг себя, а потом, продолжая что-то шептать, вынула из-под плаща костяной кинжал. Что она хотела сделать, я не знал, и что делать мне самому, не знал тоже: то ли кинуться к матери, выбить оружие из ее рук, привести ее в чувство и бежать, бежать с ней вместе прочь от этого проклятого места, то ли просто ждать, что будет дальше. Второе желание победило, и я увидел, как мать, встав над гробом, поднимает кинжал. Я прикусил губу, на миг зажмурился…

И ничего не произошло. Кинжал не вонзился в мертвую плоть. Мать крепко взяла его обеими руками и начала чертить им в воздухе какие-то знаки, а затем направила на того, кто покоился в открытом гробу. И лежащий в нем приподнялся… Мне стало дурно. Я закричал от отчаяния, ужаса и отвращения, попытался бежать, но у меня подкосились ноги, а потом я и вовсе лишился чувств.

Я пришел в себя только дома. Отец и мать сидели подле моей постели, тихие и серьезные. Увидев, что я очнулся, мать молча погладила меня по плечу, а отец вынул из потайного кармана маленький ключ и положил мне под подушку. Как оказалось, это был ключ от единственного запертого книжного шкафа. Шкафа с трудами по некромантии.

Желание родителей сбылось — я пошел их путем, несмотря на опасности и изгнание. Продолжил дело отца — стал собирать книги и свитки, необходимые для общения с мертвыми, переводить и переписывать их. Этим я занимаюсь и сейчас… Однажды, сколотив целое воинство из неупокоенных душ, спас мать, которую хотели сжечь на костре. Начал пить священный яд, дабы приблизиться к совершенству и умертвить плотские страсти, но пока я все еще жив. Это долгий и трудный путь — избавление от соблазнов и тягот телесных, но у меня немало времени на окончательное преодоление себя. «Тебя смерть заберет» — так хотела моя мать, и именно они с отцом подготовили меня к служению смерти во славу Асхи. Осталось лишь дождаться великого дня, когда я стану достоин…

— Тебе еще долго ждать? — спросил я.

— Долго, — рассмеялся некромант. — Сам видишь, пока я мало чем от тебя отличаюсь… Что ж, прощай, сказитель, мне пора, иначе повелитель хватится меня. Заплатишь за мою выпивку, как обещал? Или мне заплатить за твою?

Автор: Nina Yudina