Сказитель (джен)

Сложно сказать, был ли я когда-либо так близок к смерти, как в тот день. Она вглядывалась в мое перекошенное от страха лицо, отражалась в моих широко распахнутых, полных ужаса глазах, окутывала ледяным воздухом, что холодил вспотевшую кожу. Вокруг меня копошились в нетерпении гоблины. Преисполненные жаждой крови, худые, невероятно гибкие твари покачивались в безмолвном танце с грубыми широкими мечами в руках. Я видел их уродливые лица и острые ряды зубов, чувствовал их жажду человеческой плоти, знал, что если сейчас не произойдет чудо, то меня разорвут на куски, и ничего не мог поделать — я не обладал ни силой, ни особыми магическими навыками, чтобы отразить нападение целого отряда гоблинов. А они, невероятно чуткие до чужого страха, понимали, где смогут взять верх, а где нет. Можешь победить — нападай, кромсай на части, добивай раненых, атакуй в спину, не по силам выиграть — беги со стремительностью морских ветров, попробуй подлизаться к превосходящему по силе, служи ему по совести до тех пор, пока не предашь.

Смертоносное кольцо сжималось — гоблины неторопливо подкрадывались ко мне, хищно оглядывая меня, ведь я не только плоть и кровь — есть у меня и немного денег, и диковинные вещи, а еще в недрах сумки прячется кожаный сверток, из-за которого я зашел столь далеко и рискнул своей жизнью. Возможно, опрометчиво. Но понял это я лишь сейчас, перед лицом неминуемой гибели, под мерзкую песнь страха и под звуки отчаянно колотящегося сердца.

Один из гоблинов подошел слишком близко, и лезвие меча ударило меня сзади по ноге. Я вскрикнул и рухнул на колени, зажав рукой рану, из которой заструилась теплая кровь. Нападавшие воодушевились, их глаза загорелись лихорадочным огнем, рты скривились в хищных острозубых усмешках. По отряду пролетел гадкий шипящий шепоток.

Я попрощался было с жизнью, но послышался лихой свист меча, с одного из гоблинов слетела голова и покатилась ко мне. Глаза убитого недоуменно воззрились на меня, точно вопрошая, что это было. Кровь окропила мои одежды и светлый песок, отряд нападавших взвыл в страхе и мгновенно отступил, точно сахар растворился в чаше ароматного чая. Прямо передо мной стояло существо существенно мельче орка и в то же время, несомненно, с его чертами — никогда таких не встречал. Он подошел ко мне, приподнял меня за одежды и уставился в мои глаза так, что мы едва не соприкоснулись лбами. Его лицо исказилось то ли от презрения, то ли от ненависти, от кожи пахло кровью, кислым потом и металлом, из горла вырывалось недружелюбное рычание, а изо рта ужасающе разило. Я затаил дыхание и постарался унять дрожь в теле. Он резко поставил меня на песок, отчего я вскрикнул — рана в ноге отзывалась болью.

— Здесь жрут человечину, — послышался хриплый голос, — Кирам брезгует, но долгоухие тупые и вечно голодные. А еще ненавидят магиков.

— Но я не маг, — растерянно протянул я, поджав ногу, точно побитая собака; хорошо хоть, захватил с собой посох, на который можно было опереться.

— Кирам думает, что человечишка лжет. Кто, если не маг? — он прищурил свои алые, точно налитые кровью глаза и продолжил буравить меня взглядом.

— Сказитель.

Тот, кто называл себя Кирамом, хрюкнул и чуть не рассмеялся.

— Человечишка — сказочник. Кирам вас, магиков, издалека чует.

— Уверяю тебя, я лишь собираю легенды, только и всего. Ты прав — магия мне не чужда, но настоящим волшебником меня не назовешь. Простенькие заклинания и иллюзии к хорошим историям — вот мой удел.

Кирам перекинул окровавленный меч из одной руки в другую и размял шею так, что захрустели кости. Его вид ужасал: обветренное шрамированное лицо с вязью бледных узоров, маленькие красные глазки — темные зрачки просто терялись на алом фоне, неровный ряд острых пожелтевших зубов, небольшие шипы, выпирающие из головы, длинный хвост, стянутый кожаным шнуром, невероятно сильное тело, также расписанное неведомыми символами, — я до сих пор не мог понять, к какой расе он принадлежит. Кирам был чертовски похож на орка, но столь невеликих я еще не встречал.

— Человечишка не найдет тут хороших историй.

— Ты вожак? — осмелился спросить я; боль в ноге постепенно утихала, рана была не столь глубокой, как мне показалось сначала.

— Возможно.

— Почему при виде тебя удрали все гоблины, ведь их много, а ты один?

— Кирам умнее. И сильнее. Кирама боятся.

— Ты орк или гоблин?

— Кирам и то, и другое, а человечишка надоедлив. Кирам подумывает все же сожрать его.

Выходит, он был полукровкой. Я никогда не думал, что орки с гоблинами могут сойтись и зачать дитя. Ходили, конечно, такие слухи, но я думал, что это все досужие россказни, страшный миф, чтобы пугать им детей, а потому не верил.

— Иди уже, человечишка, — Кирам отвернулся от меня и зашагал в сторону оазиса, что виднелся неподалеку. — Слабакам здесь не место.

— Постой, — крикнул я и, прихрамывая, направился вслед за ним.

Я отомкнул застежку сумки и достал из нее кожаный сверток, после чего, с трудом и превозмогая боль, догнал полукровку.

— Ты знаешь, что это?

Было видно, что Кирам хотел отмахнуться и огрызнуться, но стоило только его взгляду упасть на то, что я показывал ему, как он замер, мне даже показалось, что по его грозному лицу пробежала тень изумления. Он схватил сверток и стремительно его развернул. Его глаза округлились, Кирам шумно втянул носом воздух, схватил меня свободной рукой за грудки и притянул к себе.

— Где человечишка это взял?! — пророкотал он, стиснув пожелтевшие бумаги со странными, небрежными письменами.

Я было оторопел, но набрался смелости и спокойно ему ответил:

— Очень далеко, в лавке старьевщика.

— Старьевщика?! — прорычал Кирам; наши лбы встретились с глухим звуком, после чего полукровка отбросил меня в сторону. — Тупорылые твари даже сокровенное сберечь не могут!

Я отдышался, приподнялся и отряхнул песок с одежды, с тоскливым видом посмотрев на все еще кровоточащую ногу. Кажется, где-то в сумке у меня была целебная мазь, но не мешало бы добраться до оазиса. Кирам был раздосадован, но не собирался меня убивать. Он достиг живого островка посреди небольшой пустыни и принялся разводить огонь. Костер, видимо, был давно сложен и ждал заветной искры.

Я дохромал до воды, сбросил сумку, закатал просторную штанину и принялся промывать рану.

— Так скажешь, что это? — я попытался разговорить Кирама.

Полукровка сморщился от неудовольствия. Он был настолько обескуражен и расстроен, что силился еще раз не сорваться на меня. Кажется, я начинал понимать, что он взял от гоблинов, раз был так силен и не производил впечатления глупца, — в нем была настолько сильна злоба, что он иной раз с трудом ее обуздывал. Разумеется, эта черта была присуща и оркам, но я видел их, общался с ними, пусть и не со всеми, и мне почудилось, что они ближе к людям, чем считалось. Гоблины, наоборот, были ближе к демонам, Кирам же застрял между этими двумя мирами. Эту мысль надо было обдумать, из нее могла бы выйти превосходная история.

— Это сказания гоблинов. Единственные в своем роде, — нарушил молчание полукровка; он держал свой меч в огне и наблюдал, как раскаляется кончик лезвия.

Я наконец присел рядом и принялся разглядывать рану. Кирам поднес раскрасневшееся оружие ко мне. Я вздрогнул и изумленно воззрился на него, он свободной рукой указал на мою поврежденную ногу.

— Рану надо прижечь. Оставлять так опасно. Человечишка может подохнуть.

Я на мгновение потерял дар речи, а после судорожно замахал руками — вот же дикарь, так и помереть недолго.

— У меня есть отличная мазь, она поможет заживить рану, — заверил я его.

Кирам молча пожал плечами, с недоверием уставился на маленькую баночку, которую я извлек из сумки, и начал сосредоточенно наблюдать, как я обрабатываю порез. Наверное, я ему тоже казался дикарем.

— Расскажи мне сказания гоблинов, ты же их знаешь?

— Кирам не водит дружбы с человечишками.

— Так заведи. В конце концов, я вернул твоему роду ценную вещь, не находишь?

— Человечишки создали прародителей Кирама, а теперь используют их, преследуют и убивают. Кирам не желает такой дружбы.

— Человечишки, знаешь ли, не все одинаковые. Гоблины едят людей, ты же — нет, хотя вроде бы одной крови с ними.

Полукровка смерил меня оценивающим взглядом и на некоторое время задумался. Когда я закончил обрабатывать рану, он вынул кривой кинжал, посмотрел мне в глаза и порезал себе ладонь, после чего протянул оружие мне. Я уставился на обагренное лезвие и нервно шмыгнул носом.

— Это что, ты мне предлагаешь тоже порезать свою руку?

Кирам коротко кивнул.

— А без этого никак?

Он поджал губы и продолжил буравить меня своими красными глазами.

— Это что, ритуал какой-то?

Полукровка вновь склонил голову, уже с толикой раздражения. Казалось, его начинали утомлять мои расспросы, он точно был готов выкрикнуть: «Да человечишка не умнее гоблинов!» Он шумно выдохнул, словно разочаровался в моей сообразительности.

— Кирам не может разбрасываться сокровенными сказаниями. Кирам может их доверить только равному. По крови или по силе. Человечишка не равен Кираму ни по крови, ни по силе. Только через ритуал Кирам сможет признать человечишку. Таков обычай.

Я потянул носом воздух и задумался. Мне было до ужаса противно, но страсть к легендам, историям и мифам сделала свое черное дело — я, с минуту поколебавшись, порезал свою ладонь окровавленным кинжалом, и мы с Кирамом пожали друг другу руки. В довершение всего полукровка извлек откуда-то вяленый кусок мяса и протянул мне. Признаюсь честно, после того как наша кровь смешалась на ладонях, терять мне было уже нечего, и я принял его щедрый дар в надежде, что наконец-то услышу от него желаемое.

— Что ж, сказитель, — начал он, пожевывая небольшой кусочек мяса, — слушай. Гоблины — рукотворные создания, плод неудачного опыта с использованием демоновой крови — бесов, самых низших и жалких детей Ургаша. Люди хотели получить защитников, идеальных истребителей тех, кто обитает в Шеоге, но оплошали на славу, выпустили на свет тупых, злобных, трусливых тварей, сомнительное достоинство которых было только в постоянном размножении. Их презирали. Их ненавидели. Их уничтожали в лабораториях, в которых они рождались. Они ненавидели в ответ. Ненависть порождала ненависть, и, казалось, никто и никогда не сможет разорвать этот порочный круг. Невдомек было людям, что не все гоблины одинаковы, пусть и большинство из них в самом деле были никчемны. Да разве можно было понять, презирая их, истребляя и удерживая взаперти? Мало кому удавалось вырваться, и многие счастливчики так или иначе погибали.

— Как складно ты говоришь, — заметил я, когда полукровка замолчал, чтобы перевести дух.

— Кирам просто хорошо запомнил слова предков. Кирам часто слушал это сказание, когда был мал. Кирам чтит память, — он вновь умолк, собираясь с мыслями, а после продолжил: — Сказитель прав в том, что не все люди одинаковы, был среди магов достойный — Салим-Седул. Жалко ему было никчемные создания, так жалко, что даже рука на них не поднималась. И в один из дней он подошел к клеткам, до отказа набитых убогими гоблинами. Полы его одежд и обувь были запачканы грязью — сама Мать-Земля отметила его.

— Грязь — это всего лишь грязь, — возразил я ему.

— Нет, сказитель ошибается. Грязь, земля, вода, камни, зелень — все это плоть и кровь Матери-Земли, точно так же как воздух, небеса, дожди и молнии — Отца-Неба. Вроде сказитель странствует много, как Кирам поглядит, а таких вещей не знает. Та лаборатория была в пустыне. Откуда там было взяться черной грязи с равнин? Кирам говорит: сама Мать-Земля направила Салима-Седула.

Я не стал спорить. В конце концов, эта деталь в самом деле очень украшала сказание. Пусть будет так.

— Он открыл клети и выпустил гоблинов на свободу. Они вышли из лаборатории и чуть не ослепли от яркого солнечного света. Раскаленный песок обжигал их ноги, мир пугал и казался враждебным. Поначалу их путь, названный впоследствии паломничеством Седула — так гоблины отблагодарили старого мага, — был слишком сложным. Они толком ничего не понимали, глупо гибли, убивали и жрали друг друга. Но был среди них тот, кто смог внять голосу Матери-Земли. Звали его Бату. Он учился у нее, сумел проникнуть в Мир снов, познавал все вокруг и передавал свои знания собратьям. Далеко не все пошли за ним, но многих из них он сумел худо-бедно вразумить. После своей смерти Бату превратился в духа-защитника. Он до сих пор направляет всех нас, и в одном из кланов хранится посох, созданный в его честь. По крайней мере, Кирам надеется, что артефакт не профукали так, как это случилось со сказаниями гоблинов.

Полукровка замолчал и принялся дожевывать остатки мяса.

— Может, расскажешь еще сказание из этих записей?

— Кирам плохо помнит остальное.

— Так прочти.

— Кирам не умеет читать.

— То есть у нас в руках целая кипа записей твоей родни, а мы можем только разглядывать непонятные картинки и пытаться самостоятельно сочинить что-нибудь?

— Кирам знает, кто может нам помочь, но сегодня уже никуда не пойдет. Да и сказителю не советует. Сказитель такой хилый, что может подохнуть от любой царапинки. А мази эти ваши Кираму неизвестны.

— Что ж, пожалуй, ты прав — отдохнем сегодня.

Полукровка одобрительно кивнул и развалился под пальмой. Близилась ночь, и я тоже прилег неподалеку, завернувшись в плащ. В голове мелькали мысли о том, какие иллюзии можно создать для того, чтобы придать рассказам Кирама яркости, боль в ноге отступила, и я не заметил, как уснул.

Автор: alex_primary