Shadow (гет)

Человек со звезды,

Он приходит за мной,

Горький прах на устах

Он развеет весной.

Джинни бежала, долго бежала, не оглядываясь. В воздухе висел запах крови и гнили, за спиной раздавалось тяжелое, рваное дыхание. Фенрир гнался за ней, непонятно почему выбрав именно ее в жертвы, желая обладать ею. Джинни чувствовала это каждой клеточкой своего тела, будто оборотень хотел, чтобы она знала о его чёрных мыслях.

Только подумав об этом, в ту же секунду Джинни запнулась о неизвестно откуда взявшуюся корягу. Упала, понимая, что это конец — Фенрир вот-вот её догонит. Шаги громом стучали в ушах, и Джинни осознала, что сил у нее не осталось. Совсем. Ей было невыносимо страшно, еще секунда — и горло ее разорвалось в мелкие клочки... тишиной. Она не могла издать ни единого звука, не могла даже позвать на помощь, и внезапно какое-то мерзкое, пустое, равнодушное чувство заполнило ее до краев.

Напоследок она ощутила, как оборотень безжалостно и грубо вывернул ей руки, и жгучая боль заворочалась в суставах. А вместе с болью возвратился и голос, и Джинни отчаянно завопила, умоляя о помощи.

Будто в ответ на ее крик, тьма разорвалась ослепительной белой вспышкой.

Ладони Джинни пылали от боли. Видимо, пока ей снился кошмар, она впилась в них ногтями, расцарапав до крови.

Уже двадцать лет прошло, а кошмары о том, что произошло второго мая девяносто восьмого года, продолжали преследовать её, словно какое-то ненужное, бессмысленное наказание.

Джинни, досадливо поморщившись (горло оказалось отвратительно пересохшим), встала с постели, чтобы налить себе воды. Гарри дома не было, его срочно вызвали в аврорат, и это внезапно вызвало в ней какое-то почти радостное возбуждение.

Ведь он всегда является, когда ей снятся кошмары. Вот уже почти год таинственная фигура в тёмном плаще приходит к ней, чтобы утешить — именно тогда, когда от Гарри сложно дождаться поддержки и ласки.

Первый раз он пришёл в её день рождения. Гарри тогда тоже не было рядом — они в тот день ужасно поссорились:

— Тебе не надоело? — беспомощно спросила Джинни. Голос дрожал, она была почти на грани истерики. А ведь когда-то она совсем не умела плакать, и на каждую обиду, не задумываясь, отвечала отборным летучемышиным сглазом.

И куда все исчезло? Осталась только предательская дрожь: в голосе, руках — верные признаки грядущей истерики.

— Что именно? — уточнил Гарри, глядя почти сквозь нее, а голос его так и сочился скепсисом.

"Ужасно. Как же это ужасно и неправильно", — беспомощно подумала Джинни, но все же ответила:

— Ты... Ты ставишь свою работу превыше всех нас. Всё время. Но ведь я так не поступаю. Я бросила квиддич ради тебя, чтобы быть с тобой и нашими детьми, а что я получила взамен? Ты все так же пропадаешь на работе! — Джинни чувствовала, что ее несет, но не могла остановиться. — Почему ты не можешь быть с нами, поступить так же, как я когда-то?

— Может быть, потому, что я единственный в этом доме, кто хоть что-то делает? — медленно и ядовито произнес Гарри.

— А как же наши дети? Или тебе плевать на них, на то, как они растут? — вне себя, бросила Джинни. И от явной несправедливости этого обвинения ей почему-то становилось куда легче.

Ярость кипела в ее венах, но Гарри был убийственно спокоен.

— Заметь, я этого не говорил, — он пугающе медленно встал с кресла, и, неестественно ровно держа спину, направился к выходу. Только за ним закрылась дверь, и почти сразу же раздался хлопок аппарации, не успела Джинни и слова сказать.

В ту ночь она горько плакала, впервые за много лет семейной жизни с Гарри. Прежде она почти всегда чувствовала себя счастливой рядом с ним, закрывая глаза на его постоянные отлучки, ведь мало кому так везёт в жизни, чтобы первая любовь осталась с тобой на всю жизнь…

Но временами Джинни чувствовала, что Гарри отдаляется от неё так, словно теплое солнышко старается скрыться от ветра за холодными тучами.

И попытки эти становились всё более частыми, как и его отлучки.

Джинни в тот день на мгновение закрыла глаза и загадала желание. Одно-единственное, как соломинка, за которую можно ухватиться только в день рождения. И в этот момент к ней подбежала дочь.

— Мамочка, можно я доверю тебе маленький секрет?

— Конечно, милая, — на миг Джинни показалось, что Лили действительно нуждается в ней, но…

— Я нашла у Альбуса медальон с колдографиями лучших директоров Хогвартса, который подарил ему отец, и…

— Что, дорогая?

— Один из них разговаривает со мной…

Джинни, все еще оглушенная ссорой с Гарри, только растерянно улыбнулась — ну, вот еще одна приятная новость. Её дочь предпочла воображаемого друга родной матери.

Сердце колотилось, в глазах отчаянно щипало — а ведь ей всего лишь необходимо... Джинни так было необходимо, чтобы в ней кто-то нуждался!

«Пожалуйста, пусть я этой ночью не буду одна», — загадала Джинни желание.

Той ночью к ней пришёл человек, нет, призрак. Ужасный, темный, нездешний — лицо его практически сливалось с темнотой, а голос звучал, как надорванная гитарная струна.

— Ли-ли… — ветер ли это выл, или она и правда это слышала? Темнота оживала, осторожно касалась ее щек, трогала влажным языком мочки ушей, повторяя, будто заклинание:

— Лили, Лили, Лили!

Джинни не испугалась, о нет. Все тело ее обмякло, как под анестезирующими чарами.

Одеревеневшими губами она кое-как произнесла:

— Нет... Не я, не Лили!.. Вы ошиблись, — и, неизвестно зачем, добавила: — Лили — это моя дочь.

Темнота усмехалась ей в ответ, леденила поцелуями кончики пальцев:

— Возможно, это ты ошибаешься? Ты же не прогонишь меня во второй раз? Не прогонишь?

И столько уверенности было в этом мертвящем голосе, что даже почти парализованной Джинни на секунду стало страшно.

"Гарри!" — мелькнула на мгновение спасительная мысль, и призрак отпрянул. Мелькнула, но тут же пропала.

Гарри, ее солнышко, спрятался за тучами и больше не греет ее.

Он касался поцелуями ее бледной кожи ("Как холодно!"), и Джинни вздрагивала поначалу, но то ли она привыкала, то ли губы и руки призрака и впрямь становились теплее... Словом, Джинни свыклась и с поцелуями, и с прикосновениями тени — более того, она нуждалась в них.

Да, возможно, она не вполне отдавала себе отчет в том, что с ней происходит. Возможно, она была одержима, околдована — но она чувствовала, что нужна ему. Нужна хоть кому-то — пусть даже это тень, призрак, порождение ночного ужаса, — но нужна же, нужна!

Теперь ей оставалось только ждать.

Сделав глоток воды, который, казалось, должен был отрезвить её мысли, Джинни пошатнулась, и лёгкая дымка застлала глаза.

Знакомый холод охватил ее, прокатившись от запястий до ключиц.

Здесь. Он здесь.

— Ты ждала меня, моя Лили? — спросил он, и Джинни по инерции отозвалась:

— Да.

Темнота не шелохнулась, не припала жадно к ее губам.

Что...

— Но я вынужден огорчить тебя, — серьезно ответил призрак, казавшийся сейчас ещё более бледным, чем прежде.

Что?..

Кончики пальцев внезапно потеплели, их мучительно закололо.

— Огорчить? — с трудом разлепив будто резиновые губы, спросила Джинни.

Темнота невесомо погладила ее по щеке.

— Я нашёл свою истинную невесту. Я нашел мою Лили — и это не ты. Я ошибся.

Мир закачался, сомкнулся в бесконечно малую точку и разлетелся вширь, бесконечно, бесконечно огромный. И полетел вниз.

Как в дурном сне.

— Нет, не оставляй меня, не надо... Я не хочу оставаться одна… — шептала Джинни исступленно.

Но призраку это было безразлично.

— А я слишком долго выполнял исключительно твои желания и порядком измучился.

Холод уже оставил ее руки, источник тепла поднимался все выше и выше по ее телу.

Затопил грудь горячей волной, отогрел шею...

И Джинни очнулась.

Очнулась, потому что страшный призрак, так долго мучивший ее, направлялся в сторону детской, где спала ее дочь.

Ее Лили.

«О, чёрт! Мне нужно было догадаться о том, что меня ждёт! О том, что ждёт мою девочку!» — Джинни ринулась к двери.

Ни холода, ни тьмы больше не было. Впервые за несколько месяцев рассудок Джинни был ясен.

— Стой, гад, — прошипела Джинни. — Только попробуй тронуть мою девочку.

— Ты всё-таки больше похожа на мою Лили, — растерянно произнес призрак, и от этой неожиданной беспомощности Джинни и сама как будто сдулась.

Знакомый холод вновь сковал ее, и она застыла, сумев выдавить из непослушного горла что-то похожее на птичий клекот:

— Так забери меня, но не тронь её...

Но призрак только рассмеялся и прошёл сквозь Джинни прямо в детскую к Лили Луне.

— Мама? — раздался испуганный голос.

И Джинни поспешила к ребенку, надеясь, отчаянно надеясь на то, что дочь не видит темный силуэт в плаще, ведь если она его видит, то это будет означать лишь одно — призрак изменил свою цель.

— Дорогая, почему ты не спишь? — дрожащим голосом спросила Джинни.

— Что это за человек склонился надо мной, мама? Это твой гость? — немедленно откликнулась Лили.

— Ты не узнаёшь меня? — отозвалось это... существо, склонившись над девочкой.

Джинни почувствовала, как пол уходит у нее из-под ног — лицо Лили осветилось улыбкой, и она затараторила:

— Ой! Вы тот говорящий директор из медальона Ала? Это вы пели мне колыбельные, когда я так скучала по папе! Вы наконец-то пришли за мной, да?

— Я не мог не прийти, — усмехнулся призрак. — Как же я могу без моей Лили? Мы наконец-то будем вместе. Всегда.

Всегда.

Это страшное слово эхом отдавалось у Джинни в ушах. Ей хотелось кричать, визжать, хоть как-то защитить свою дочь — но как в самом страшном кошмаре, она не могла пошевелиться, а лишь только стоять и наблюдать.

Лили улыбнулась еще радостней, и, словно слепой котёнок, протянула руки, чтобы обнять тёмную фигуру призрака, но тот отступил на шаг.

И еще на шаг.

И еще.

Лили следовала за ним, завороженная, будто дудочкой.

Еще шаг, еще.

Призрак все еще не давался в руки.

К окну, маленькая Лили, ну же, скорей!

Звон разбившегося стекла бритвой резанул слух, и Джинни страшно закричала.

Некоторое время спустя, когда Гарри вернулся с работы, он обнаружил жену возле пустой кроватки дочери.

Джинни свернулась калачиком, обнимая куклу Лили. Она повторяла одну лишь фразу: «Я всё ещё твоя Лили, лучше вернись за мной…»

Равнодушие навечно поселяется в сердцах,

Каждый помнит, что не вечен луч любви

Таят глаза.

Горький страх, и в час бездушья стрелок бег

Спешит назад.